Дахут, дочь короля

Глава двенадцатая

Служанка впустила Бодилис. Услышав, Дахут вошла в атрий.

— Добро пожаловать, — невыразительно сказала она. Королева предупредила заранее, и молодая женщина решила ее принять.

Бодилис поспешила через весь зал обнять ее.

— О, дорогая моя, дорогая, — тихо сказала она. Дахут не реагировала на сочувствие и спросила:

— Чего ты хочешь?

— Мы можем поговорить наедине?

— Идем. — Дахут отвела ее в свою комнату. До сих пор Бодилис знала о ней лишь понаслышке. Она оглядела хаотичное изобилие и подавила вздох.

Дахут бросилась на стул. Она была в дорогом, но мятом зеленом платье. У нее были покрасневшие глаза с темными кругами вокруг.

— Садись, — сказала она, таким же бесцеремонным тоном, как и сопровождавший его взмах руки. Она не упомянула о закуске.

Бодилис подобрала серую юбку и расположилась напротив на тахте, сидя особенно прямо.

— Я и боялась, что застану тебя в таком расположении духа, — начала она. — Детка, я могу тебе помочь? Можно ли? Если не могу, то хотя бы выслушаю как друг.

Дахут пристально смотрела сквозь нее.

— С чего ты решила, что мне нужна помощь?

— Та ужасная вещь, что произошла сегодня утром. Не говори, будто тебя это не тронуло. У тебя на лице все написано.

Дахут молча сгорбилась. Снаружи завывал ветер. В комнате было слишком тепло.

— Твой отец был на волоске от смерти, — немного погодя сказала Бодилис, — из-за рук твоего молодого друга, который умер от рук твоего отца. Должно быть, ты разрываешься между радостью и горем. Хуже всего — позволь быть откровенной — ты, конечно, понимаешь, что шотландец бросил вызов из любви к тебе, в надежде тебя завоевать. Больше ничто не объяснит его поступка.

Дахут по-прежнему воздерживалась от ответа.

— Милая, отбрось чувство вины, — произнесла Бодилис. — В чем твоя ошибка, если он так обезумел? В том же, в чем вина рифов, об которые разбиваются корабли, увлеченные штормом и течением. Надеюсь, ты — нет, не будешь в будущем осторожнее, — что ты не допустишь, чтобы это случилось снова. Ты, конечно, не могла предвидеть, что он сделает.

Но если ты осознаешь, что это случилось не по твоему желанию, и никогда бы не было. — Голос ее утих. Королева еще отказывалась признать поражение. Вскоре она продолжила: — Между тем, как и всегда, знай, что у тебя есть наша любовь, любовь твоих сестер. В первую очередь говорю за себя и за Тамбилис. Дахут шевельнулась. Взгляд ее вонзился в гостью.

— Ты виделась с Тамбилис? — спросила она.

— Да. Когда до меня дошли новости, я вышла в Священное Место. Мы долго разговаривали вместе, она, Грациллоний и я. В основном говорили о тебе. Прежде всего мы желаем тебе счастья. В самом деле. Ты будешь с ним разговаривать, когда он вернется? Ты не представляешь, какую боль ему причиняет твоя холодность.

Дахут помрачнела.

— Он может положить этому конец, как только пожелает. А до этого, нет, я не хочу его видеть.

— Подумай еще. У тебя есть время до его возвращения.

— Почему, его Бдение заканчивается уже завтра.

— Но сразу после этого он намерен провести похороны погибшего по обряду Митры.

Дахут вскочила на ноги.

— Он смеет? — завизжала она. Бодилис тоже поднялась.

— Это не традиционно, но он потребовал согласия, утверждая, что необходимые обряды не нанесут оскорбления. Могила Томмалтаха будет довольно далеко от города, на земле, хозяин которой дал позволение.

— Где король найдет такого фермера? — спросила Дахут, успокоившись немного.

— В Озисмии. Его слуга Руфиний знает нескольких, которые будут рады, полагая, что приобретут оберегающий дух. Он будет охранять отряд. Их не будет три-четыре дня, что с тобой, деточка? — Бодилис потянулась к Дахут, чтобы обнять ее за плечи. — Мне показалось, будто ты сейчас упадешь в обморок!

Молодая женщина села снова и уставилась в пол.

— Ничего, — пробормотала она. — Ты мне напомнила — но не важно. Я и правда утомилась. Это был для меня… трудный день. — Она заставила себя улыбнуться. — Ты так добра, что пришла и предложила утешение. Ты всегда такая. Но мне больше хочется побыть одной.

— Позволь, я приготовлю тебе снотворное. И потом завтра, когда отдохнешь, вспомни, что твой отец тебя любит.

Дахут отмахнулась.

— Да, да, да. Но если хочешь помочь, Бодилис, ступай и оставь меня побыть наедине со своими мыслями.

Королева послушно попрощалась и с печалью ушла.

Дахут расхаживала по дому, то складывала пальцы, то сжимала руку в кулак, огрызалась на любого близко подошедшего слугу. Наконец она схватила с колышка плащ, завернулась в него и вышла.

Солнце едва село. Море и западное небо мерцало желтым цветом. Над головой и на востоке небо уже стало темное, как синяк. На ветру курились рваные облака. Они наполняли Ис сумерками. Больше никого из людей не было видно, только через тропу молниеносно пробежал чей-то ручной хорек.

До дома Виндилис идти было недалеко. Удивленный слуга впустил Дахут внутрь просто убранного помещения. Королева вышла из глубины дома, увидела, кто это, и сказала:

— Отдай свою шаль слуге. Ты ведь останешься поужинать, да? Но поговорим мы сейчас же.

Она занималась чем-то у себя в скриптории. Свет от свечей падал на счета храма и на письменные принадлежности. Воздух был холодный; она включала свой гипокауст* note 1 только в сильнейшую непогоду. Королева взяла Дахут за локоть, усадила ее и принесла сиденье для себя. Лицом к лицу, почти соприкасаясь коленями, они наклонились друг к дружке.

— Зачем ты меня искала? — спросила Виндилис. Тон был беспристрастный.

Дахут облизнула губы языком.

— Мне нужен… совет, помощь.

— Это понятно. Но почему у меня?

— Ты, думаю, ты во многом сильнее всех Девяти. Ты, конечно же, самая — самая преданная. Я имею в виду, богам.

— Хм, это спорный вопрос. Я бы сказала, что Ланарвилис, по крайней мере, набожнее меня. К тому же, она всегда охотнее воспринимала этот мир таким, какой он есть, обладая большими знаниями и опытом. Ты знаешь, она на Сене, но завтра…

Дахут замотала головой.

— Нет, пожалуйста. Может, я и на нее положилась бы. Но ее связывают узы, от которых ты, по-моему, свободна.

— Верно, порой она ставит политические соображения выше того, что мне кажется более важным, — согласилась Виндилис. — Что ж, дорогая, продолжай, и можешь быть в полной уверенности, что я сохраню это в тайне. Догадываюсь, что речь о сегодняшней битве.

Дахут кивнула. Прежде чем продолжить, Виндилис внимательно на нее посмотрела.

— Ты хотела, чтобы исход был другим. — Дахут затаила дыхание. Виндилис подняла ладонь. — Можешь не отвечать. Граллон твой отец, который носил тебя на руках, когда ты была маленькой, мастерил тебе игрушки, рассказывал сказки и показывал звезды.

— Но теперь он неправ, — крикнула Дахут, — неправ, неправ!

— Я бы сама хотела, чтоб победил Томмалтах. Воля богов оказывается куда более странной, чем я могу понять. — Ее слова смягчились. — О, пойми меня, я не ненавижу Граллона. У меня не хватает на него зла, но когда он погибнет, я оплачу его раньше, чем найду в себе силы вынести те злодеяния, от которых новый король не пощадит так, как пощадил он. Поскольку он не был богам другом, он стал их заклятым врагом. Дахут, ты будешь далеко не единственной королевой, отец которой был убит ее собственным королем. Если хочешь, думай о нем так, будто он ушел туда, где обитает его Митра.

Дахут взяла себя в руки.

— Некоторые галликены считают, что он по-прежнему нам нужен, противостоять Риму. — Голос стал резким. — Ты тоже?

— Так утверждает Ланарвилис, — уклонилась от ответа Виндилис. — Хотя и с неохотой. Некоторые из нас искренни; они бы рады, чтобы он никогда не умирал. А некоторые другие… что до меня, то я вижу то, что вижу; но Боги не склонны давать объяснения.

— И ты признаешься, что желала победы Томмалтаха! Я так и знала. Вот почему пришла к тебе.

— Будь осторожна, — предостерегла Виндилис, — ты всегда была отчаянной. Мы ступаем по зыбкой почве.

— В чем я больше всего нуждаюсь, так это в совете и помощи. — Дахут продолжила торопливо: — Я боюсь Руфиния. То, что совершил Томмалтах, он совершил из любви ко мне, потому, что желал меня. Руфинию это известно. Если то же самое сделают другие молодые люди, он обеспокоится. Он уже мне угрожал. Он вытащил нож и поклялся убить меня, если узнает, что я плела интриги против короля. Разве он поверит, что не плела? Или вдруг предположит, что одно мое присутствие представляет для Граллона смертельную опасность? Я боюсь этого улыбающегося человека лесов, Виндилис. О, я его боюсь. Помоги мне!

Королева потрогала пальцами подбородок, глаза ее сузились.

— Руфиний не дурак, — пробормотала она! — Но и не опрометчив. Однако весьма наблюдательный… и, да, очень предан Граллону.

— Что мне делать? — спросила Дахут. Виндилис взяла ее за руки.

— Будь добродушна, милое дитя. Твои сестры будут тебя охранять. Я слышала Руфиний отправится с королем хоронить Томмалтаха. Несколько дней отсутствия охладят в нем любые… порывы. Но между тем и потом тебе надо перестать сидеть одной в своем доме и в одиночку убегать за город. Возобнови обязанности верховной жрицы. Это будет полезно для твоего духа. К тому же это поможет тебе быть среди людей и в милости у Богов. Потом, когда Они сочтут нужным, Они подумают о твоей судьбе. Дахут содрогнулась.

— Но что если, если человек выиграет корону, Руфиний может как-нибудь обвинить меня и попытаться отомстить? Быть поблизости от него — это как вечная тень на солнце — после того, что он сказал мне в те сумерки.

Прежде чем сказать, Виндилис сидела молча. Затем выпрямилась и произнесла:

— Я уверена, кое-что можно сделать, раз ты так этого хочешь. Потом, давай помолимся, волю Богов можно исполнить. Я займусь этим. — Королева поднялась. — Довольно. — Подвела она черту. — Ты правильно сделала, что пришла ко мне. А сейчас давай перед ужином согреемся рюмкой вина. Когда пойдешь домой, я отправлю сопровождать тебя своего здорового слугу Рэдока. Но прежде всего пойдем в уборную и приведем тебя в божеский вид. Я разотру тебе руки и ноги, причешу эти прелестные локоны, и у тебя появится надежда на лучшее.

С запада хлестал дождь, словно океан взлетел. Он окутал своей сыростью и шумом даже дом Руфиния на возвышенности. В главной комнате оплывала одна-единственная лампа. Она скорее будоражила бесформенную тьму, чем ее уменьшала. Это вдыхало призрачную жизнь в портретные бюсты сто лет назад погибшего мальчика и Грациллония. Галл сидел на стуле, почти на середине комнаты, задрав ноги на стол, и изучал изображения, играя на трубочке из кости нарвала. Мелодия завывала в такт ветру.

Дверь, что была незаперта, отворилась. Он мгновенно развернулся, вскочил на ноги, назад, и встал наготове возле полки с оружием. Вошла закутанная фигура и закрыла за собой дверь.

— Успокойся, — произнес женский голос. Это был приказ. Пришедшая ступила вперед и откинула капюшон промокшей верхней одежды. Он увидел черные, местами седые волосы, строго зачесанные назад, и пылающее, дрожащее лицо.

— Королева Виндилис! — воскликнул Руфиний. Он отдал ей честь. Что привело вас, спустя — десять лет, если не ошибаюсь? Как вы узнали, где я?

— Сегодня вернулся король. Можно было не сомневаться, что ты вернулся с ним, — сухо ответила Королева. — Я полагала, что после путешествия тебе наверняка захочется провести вечер одному; я бы со своей стороны хотела, чтобы о моем приходе знали только мы двое.

Он поспешил взять у нее плащ и повесить его.

— Что это ты играл? — спросила она. — Необычная манера.

— Шотландская, моя госпожа. Я разучил ее в Ибернии, где и приобрел то, на чем ее насвистывают. — Он показал ей трубочку. Расстояния между дырочками на ней были больше, чем на тех инструментах, что были знакомы Виндилис.

— Что означает мелодия? Он поколебался.

— Погребальная песнь.

— По Томмалтаху?

— Да. — Интонация стала жестче. — Не знаю, что на него нашло. Если это человек, а не демон, завлек его на погибель, я найду его и…

— Но к Граллону ты чувства мести не испытываешь, не так ли? — перебила она галла.

Он помрачнел.

— Нет, конечно нет. Он сделал то, что должен был сделать, в душевной агонии. Его тоже предал… кто-то.

— Вы хорошо укрыли Томмалтаха? — быстро спросила Виндилис.

Руфиний кивнул.

— Король укрыл, с таким отношением, словно не знал, кто был убийцей. Смею надеяться, что молитвы хоть немного его утешили… но садитесь, моя госпожа, прошу вас. Могу предложить вина?

Виндилис взяла стул и подала ему знак сделать то же самое.

— У меня не дружеское поручение, — кратко сказала ему она. — Ты терроризировал Королеву Дахут, дочь Короля, которого якобы любил.

— Я не делал этого! — возразил он. — Я лишь…

— Тихо. Мы полночи можем провести, слушая твои увертливые искажения правды. Есть факт, и меня не волнует правда. Достаточно того, что Дахут и так немало перенесла, чтобы ей еще бояться и тебя. Поэтому ты тотчас уедешь из Иса.

— Нет, подождите, я хочу справедливости, — ужаснувшись, сказал он. — Мы обсудим это перед королем. Он меня выслушает.

— Он не станет. Ты не станешь. Знаешь, почему… Ты, который называет себя его гонцом.

Он откинулся назад:

— Вы и все остальные, кто его отвергает, вы называете себя его женами.

Ее тон оставался непоколебим.

— Да, распространенный слух. В данном случае он такой же пустой, как и болтовня о твоей справедливости, Руфиний. Я хочу, чтобы ты уехал отсюда, уехал далеко. Граллону предоставь любую отговорку на свое усмотрение, либо никакой, но поезжай. В обмен я избавлю его от некоторых фактов, включая твои угрозы Дахут.

Руфиний обмяк.

— Я не желал ей зла, — прошептал он. — Я предостерег ее от чего-то, что она может натворить в безрассудстве.

— Ты так говоришь. Я не уверена. Если бы Граллон погиб в Лесу — что ж, Томмалтах был твоим другом, но кто знает, кто знает. Неважно. Может, ты и не виноват, но ты должен убраться.

— Не насовсем, — умолял он.

Она размышляла.

— М-м-м… думаю, как бы там ни было, это решится за год. Да. Двенадцать месяцев спустя ты можешь послать мне письмо. Если я в ответ пришлю разрешение, ты можешь вернуться, с осознанием, что никогда не доставишь королеве Дахут ни малейшего беспокойства. — Чуть смягчившись: — За этот промежуток времени она вполне возможно забудет свои страхи, особенно если закончатся проблемы, выпавшие на нашу долю. Сама я постараюсь ее утешить.

— Благодарю за любезность, — мрачно сказал Руфиний.

Виндилис встала.

— У тебя есть неделя, — сказала она ему. — Подай мне плащ.

Она ушла. Он долго пристально смотрел на дверь. Наконец крикнул:

— Сука! — схватил с полки дротик и метнул в дерево. Ударив, клинок прозвенел.

Руфиний наполнил кубок и начал размышлять.

Погода прояснилась. Утреннее солнце низко стояло над горизонтом к югу. Казалось, его лучи почти не грели. Они трепетали над водами и отражались от инея на берегу. Земля была серая, голая, кроме участков с вечнозелеными растениями под мертвенно-бледными небесами.

Копыта зазвенели по мостовой, когда по Аквилонской дороге двинулся отряд людей. То были восемь моряков, на которых сияли обмундирование и наконечники пик, а впереди них, одетые в простую одежду, Грациллоний с Руфинием. Дальше шла пара вьючных мулов. Четверо из отряда были молоды и неженаты; они уедут на целые месяцы. Остальные будут сопровождать короля; на обратном пути из Аквилона в Ис.

Двигаясь справа, Руфиний бросил взгляд на суровое лицо. В этой, каштановой бороде появился белый мрамор.

— У вас по-прежнему предчувствия, сэр? — тихо спросил галл.

Грациллоний ему криво улыбнулся.

— Не совсем, — ответил он ему на той же латыни. Заодно и возможность поупражняться в грамотной латыни, а не той, на которой говорили рабы, хотя Руфиний много читал, с тех пор как научился. — У меня были сомнения, когда ты вызвался на это дело, но ты меня переубедил. — Он указал на запечатанную сумку, висящую на соседнем седле. — Письма в надежных руках.

То были его личные письма, письма Апулея и те, что недавно пришли от таких людей, как епископ Мартин и военный комендант в Туроне: все, что ответили видные римляне на его просьбу о рекомендациях. Все попадет в руки Стилихона.

Где бы Стилихон ни был. Если новые войны вызвали генерала из Италии, то его поиски будут проверкой на энергичность и хитрость. И хотя Руфиний мало знал империю за пределами Арморики, он должен восполнить нехватку упорством и смекалкой. Сражаться ему придется вряд ли. Наоборот, те рекомендации, что он с собой вез, на основных путях Империи, в гостиницах, станциях с запасами и заменой лошадей должны подсобить ему в пути. Сопровождавшие его моряки были скорее почетной охраной, для впечатления, чем телохранители. Они вернутся с любым курьером, который повезет на север ответ Стилихона. Однако в некотором роде они были предупреждены. В те дни нельзя было знать заранее, что с тобой случится.

— И все-таки я думаю, разумнее тебе было бы остаться здесь, — продолжал Грациллоний. — Чем больше я размышляю над этим твоим намерением, тем меньше мне кажется, я сделаю какое-то добро — а ты так чертовски нужен поблизости. С чего бы римляне разрешили тебе околачиваться вокруг?

— Я пытался объяснить, сэр, и мне не удалось, потому что у меня нет никакого плана. Как я мог? Но думаю, так или иначе, я сумею разговориться на некоторого рода свиданиях, если только смогу позабавить некоторых верховных командующих. Я буду непритязателен, буду держать глаза открытыми и время от времени вставлять за вас словечко. Уверен, те новости, что я буду присылать обратно, дадут вам полную картину дел у Стилихона — уверен, вы сочтете, что этого стоит ждать.

— Не сомневаюсь. Мы долго подготавливали почву. Ты уверен и решился, и препятствовать я тебе не могу, так что лучше смирюсь. — Грациллоний засмеялся. — Откровенно, я думаю, тебе нужно время, чтобы как следует изучить развлечения на Юге. Прохладные вина, теплый климат, горячие девушки.

Рот Руфиния широко растянулся.

— Сэр, нет! Узнав Ис? Вам, сэр, именно вам я хочу служить.

Грациллоний похлопал его по спине.

— Я знаю. Я пошутил.

— Граллон, господин, будьте осторожны в мое отсутствие. Вы в ужасной опасности. Остерегайтесь. Сэр, если б вы только прошли через то, чего они хотят. Голова Руфиния поникла. — Но вы, конечно, не станете, — завершил он.

— Остерегайся своего языка, — огрызнулся Грациллоний.

Дорога повернула и поднялась в гору. Из утесника, что рос вдоль дороги, стрелой пронесся заяц.

— Ну-ну, — сказал Грациллоний, — не придадим значения. Будем веселы. Поднимем чарки в Аудиарне перед тем, как попрощаться; и я завидую предстоящим тебе приключениям.

Дернулся рубец, Руфиний едва улыбнулся.

— Вам, верно, тоже, сэр. Я это предчувствую.

Они достигли вершин. Грациллоний натянул поводья.

— Остановись на миг, — предложил он. — Брось последний взгляд на Ис.

Руфиний долго сидел, пристально смотря на город позади, что сверкал на фоне небес и океана.

Погода стала мягче. Люди, у которых была возможность, побросали работу и прохаживались по улицам, по валу, по мысу, наслаждаясь скоротечным теплом. Таких дней будет немного, теперь, когда наступили Черные Месяцы.

Карса должен был находиться среди гулявших. Дел у него было мало, поскольку сезон плавания прошел и ему часто было неспокойно. В этой Арморикской сырости товары нужно было периодически проверять, и порой внимательно, Изредка из Бурдигалы приходило письмо или он сам посылал сообщение. Он должен был наводить справки о новых рынках и путях, проследить их существование в регионе и знакомиться с Исом. Для этого он разговаривал е теми людьми, которых он находил, — но зимой иностранцев было мало. И он стал обучаться у некоторых ученых, хоть они и были язычниками. Но для его стараний эта отдушина была мала.

Он надевал верхнюю одежду у себя в апартаментах на четвертом этаже башни под названием Водопад, когда постучали в его дверное кольцо. Открыв дверь, Карса увидал мальчика, латунная подвеска которого, несущаяся чайка, говорила, что он общественный посыльный. Карса взял врученный ему сложенный папирус и вскрыл его в одиночестве. Там было по латыни написано криво связанными буквами: «Встретимся у менгиров. Д.».

«Д.»? Его сердце заколотилось. Он говорил себе, что это чушь, однако сандалии завязывал с трудом.

Казалось, Карса бесконечно ждал ее возле древнего камня. Пришла Дахут одетая в тускло-коричневую одежду, склонив голову в капюшоне. Прохожий принял бы ее за девушку-плебейку. Никто не заговаривал с ней. Это был бедный квартал, но беззакония там не было, кроме того, в закатном солнце все еще были видны городские военные сооружения.

Когда женщина к нему подошла и взглянула на него, он выдохнул:

— Моя госпожа? — хотя на языке вертелось приветствие. Его рука было потянулась к брови. Дахут поймала его за запястье и направила движение к его груди, приветствия равных.

— Нет, — вполголоса проговорила она, — не выдавай меня.

— Н-н-никогда, — запнулся он. Она наградила его улыбкой.

— Конечно. Но давай будем обыкновенной парой, которая гуляет за беседой.

— На вершину вала? Она покачала головой.

— Меня там слишком легко узнать. Мы можем пройтись по ветреным дорожкам Шкиперского рынка. Там почти пусто.

— Что вы хотите от меня, моя госпожа? Назовите, и если у меня это есть, оно ваше.

Длинные ресницы Дахут порхали над глазами.

— Я могла бы дать тебе простой ответ. Куда труднее признать, что сегодня мне нужно твое общество. Ты считаешь, что я бессовестно поспешна. Но я так одинока. — Она сжала его руку. — Так одинока, Карса.

— Вы не должны быть, вы…

— Я в осаде, Карса, богов и мужчин. Я не знаю, куда свернуть. Ужасный случай, что произошел с Томмалтахом, — мне он тоже нравился, я по нему скучаю, но его быстрый смех утих и… ты римлянин, Карса. Тебя это все не касается. Но ты вдобавок милый друг, сильный человек… ты выслушаешь меня, поговоришь со мной до заката? Потом я должна пойти в храм, но если бы сначала мы смогли побродить и тихо поговорить.

Он неловко взял ее под руку.

— Я недостоин, — сказал он, — но, но я весь ваш. Она засмеялась.

— Берегись. Я могу вновь обратиться к твоему обществу.

— Оно всегда ваша, моя госпожа.

Они направились дальше по линии сиреневых теней.