Цветок забвения

ГЛАВА 6

Внешний мир не зря называли мужским. Ни быт, ни порядки, ни куча других особенностей, которые были в новинку мне, не удивляли меня так, как засилье мужчинами. Их было так невероятно много, и они все друг от друга отличались: разное телосложение, разная одежда, разные ранги, но ни один из них не был похож на Старца.

Поэтому он производил впечатление даже на представителей своего же пола. Что говорить о придворных дамах. Они замирали, стоило ему показаться, будто он был зверем, переместившимся в дворцовые коридоры прямиком из дикой саванны. Такой мрачный, молчаливый и настороженный.

В общем, его поведение было совсем не типично для вора и извращенца, которым он предстал передо мной в начале. Восхищаться чем-то и поклоняться кому-то он не привык. Но я была не настолько самоуверенна, чтобы считать, что он обделяет вниманием золото и женщин, просто потому что в поле его зрения нахожусь я. Если рассудить, у него было полно причин оставаться таким отстранённым, напряжённым, балансирующим на грани агрессии. Пусть армия Калеки ещё не подошла к городу, но он уже был в окружении врагов. Без своих любимых мечей.

Поэтому Старец навестил императора тем же вечером и, глядя на меня, потребовал вернуть ему оружие.

В покоях, где вот уже час суетились искусницы, мастеря наряд для моего парадного выхода, всё стихло. Дитя недовольно нахмурилось. Пусть своё церемониальное облачение оно сменило на лёгкий расшитый халат, а его волосы в беспорядке рассыпались по плечам, едва заметная складочка между бровями превратила его из беспечного ребёнка в сурового правителя.

— Ты больше не пленник, конечно, но и не гость, который может входить, куда ему вздумается, и что-то требовать. Тем более, оружие. В этом доме его носят только мои гвардейцы.

— Раз так, одолжи свою подружку и отдай ей мои мечи. — Он посмотрел на одну из Жемчужин, что стояла в тени, за спиной своего господина. — На них стоят печати, никто кроме меня их из ножен всё равно не достанет.

— Тебе так хочется с кем-то подраться или просто не хватает женского внимания? В любом случае, сходи за этим в очередной бордель.

— На самом деле, он беспокоился, что безоружной осталась я. — Я вышла вперёд. Не знаю, почему слова о борделе, заставили меня так быстро отреагировать. — В конце концов, Старцу нужно просто развязать руки, чтобы он почувствовал себя всемогущим, что великодушное Дитя уже сделало.

Хотя едва ли он чувствовал себя всемогущим, при том, что на этот раз я предстала перед ним не обнажённой, совсем наоборот — меня облачили в доспехи. В пародию на них, если честно. Тонкий, как бумага, нагрудник — ювелирная работа. Дитя мудро рассудило, что традиционный женский наряд не подойдёт для той цели, которую преследуют его министры. Я должна выглядеть в первую очередь воинственно, а потом уже красиво, но ничего у него не вышло. Не с такими умелицами в подчинении, в смысле: они всё равно превратили доспехи в превосходное платье. Ещё более тяжелое, чем сегодняшнее, но меня успокоили: я поеду верхом. Что же касается оружия…

— После того, что ты сегодня выяснил, ты решил поскорее вернуть мне мой собственный «меч»? — спросила я.

— А тебе захотелось облечься в броню, — заметил Старец, и в этом была логика: после насилия Дева если и захочет себя чем-то украшать, то только латами, о существовании которых раньше даже не подозревала. Чтобы кто-то носил на себе металл, как вторую кожу? До такого могли додуматься лишь мужчины.

— Понимаю, ты меня привык наблюдать в ином виде.

— Твои техники охраняют тебя лучше любой брони.

— Мои техники, ну да.

Смирившись с тем, что Старец останется здесь, пока ему не надоест, Дитя хлопнуло в ладоши, приказывая выйти всем остальным. Даже Жемчужине. Как бы сильно он ни доверял этим женщинам, и как бы предано они ему ни служили, дальнейший разговор должен был остаться только между нами тремя. Не только разговор, я надеялась… Вот когда мой голос обретёт утраченную силу, тогда уже можно и поболтать.

— Мы могли бы отложить это до завтра, — ответил император, не поддерживая мой энтузиазм. — Это большой риск, мы не уверены даже в своих силах, а в твоих — ещё меньше. Пусть сегодня не полнолуние, но ещё одна ночь необходима тебе, чтобы окрепнуть.

— Окрепнуть сильнее, чем после снятия чертовой печати, она не сможет, даже если спляшет на луне голышом, — проворчал Старец, выглядя почему-то куда более мотивированным отделаться от клейма, чем я. Ему так не терпелось оправдать себя? В смысле, вернись ко мне память, и на фоне Калеки он будет казаться образцовым отшельником.

— Попридержи свои фантазии, — попросило Дитя, недовольно морщась.

— А разве не так обычно делают Девы, чтобы как следует окрепнуть? — Он посмотрел на меня. — Или вам достаточно просто друг друга поласкать? Тогда ты точно отлично взбодрилась.

Он всё ещё не мог забыть тот инцидент с кровоточащей служанкой, будто подслушанные сплетни стали для него апогеем сегодняшнего безумного дня. Этот мужчина был таким неожиданно чувствительным, вопреки твёрдому телу и колючести на подбородке. А может, он просто не такой уж твёрдый и колючий? Я поймала себя на мысли, что хочу это проверить…

— Ты прав. Я бодра как никогда, недаром проспала десять лет, так что можешь приступать.

Я застыла в ожидании. Он тоже. Мы молча требовали друг от друга чего-то, пока Старец не заговорил первым:

— Это шутка?

— Ритуал может убить меня, так что я не в настроении шутить. А ты чего медлишь?

— Жду, когда ты разденешься.

— Раз ты такой впечатлительный, я решила этого не делать. Так тебе будет проще сосредоточиться, да и, как выяснилось, печать всё равно скрытая. Ещё одна броня над клеткой рёбер вряд ли сделает погоду.

— Так эти доспехи не от Датэ, а от меня?

Как если бы его помощь пугала меня сильнее, чем реальная угроза со стороны предводителя Калек. Если учесть, чем эта первая могла закончиться?

Ладно.

— Ты же сам обвинял меня в непристойном поведении, вот я и попыталась тебе угодить. Можешь поставить на него одну из своих печатей, и тогда никто кроме тебя его не снимет. Так ты будешь уверен в том, что я веду себя исключительно прилично, — улыбнулась я, пусть даже только что сказала, что не настроена шутить. Но увидеть, как он снова отворачивается, дорогого стоило. Старец так и не встал на колени, но зато регулярно отводил взгляд, что почти одно и то же. В понимании Девы он сдавался, хотя выглядел таким непреклонным.

— Я подумаю над этим, — проговорил он, — после того, как его сниму.

— Не наглей, — бросило Дитя, но я пожала плечами.

— Раз это необходимо…

— Я должен касаться твоей кожи.

Как если бы речь шла не о формальности, а именно о нужде.

— А что будет потом?

Он ответил не сразу. Очевидно, не будь здесь свидетеля, я бы услышала нечто противоположное тому, что мужчина в итоге сказал.

— Это похоже на чтение вслепую зашифрованного текста, но если я разгадаю структуру, то смогу снять печать. Это может занять всю ночь, а может весь день.

— А заявился ты сюда так, будто пять минут, — пробормотало Дитя.

— Если бы не было сложностей, ты бы тут и не понадобился.

— Забыл, где мы? У меня дома. Надобность во мне здесь никогда не оспаривалась. И не будет впредь, если только я не решу саботировать свои обязанности целый день.

Я покачала головой. Дело даже не в уважении к его титулу, никто из нас просто не выдержит подобного.

— До рассвета, — предложила я, и он согласно кивнул.

— Ну, тогда у нас не так уж много времени, — заметил Старец, засучивая рукава, собираясь основательно за меня взяться. Почему-то это взволновало больше, чем необходимость мне самой полностью раздеться. Но я сделала это почти так же быстро.

— Что дальше? — Мой голос звучал так, словно ничего особенного не происходило. В отличие от его голоса.

— Ляг на кровать.

Конечно, стоило догадаться, что без алтаря порока дело не обойдётся. Главный атрибут всех ритуалов этого отшельника, похоже.

— Мне нужно лечь как-то по-особенному? — уточнила я, но он определённо принял это за издевательство. Дева на кровати это уже слишком «по-особенному», поэтому я просто скользнула на простыни, прижимаясь к ним спиной.

Дитя расположилось на краю кровати слева, поджав под себя ноги. Старец подошёл справа, выглядя так, будто уже терял контроль над ситуацией. Сев рядом, он наклонился и протянул руку… но отстранился в последний момент. Как будто вспомнив о чём то, он энергично потёр ладони. Они были холодными? Или же он думал о воде и мыле в тот момент? Трогательная забота, учитывая, что его прикосновение может меня убить вне зависимости от чистоты и температуры.

— Только давай без своих фокусов, — попросило Дитя, подозревая, что в последний, критический момент, Старец может воспользоваться моими техниками и сбежать.

Промолчав, мужчина снова потянулся ко мне. Но на этот раз я сама остановила его, перехватив его руку.

— Погоди. Ты ведь пришёл сюда именно сейчас, потому что понял что-то, так? — спросила я. — Если есть ещё одна причина, по которой это может сработать, ты должен её назвать.

Старец догадался, что всё дело в страхе.

— Не доверяешь мне?

— Нет.

А после его ответа стала доверять ещё меньше.

— Я могу снимать наложенные на тебя ограничения потому, что у нас с Датэ был один учитель.

Наверное, не стоило так удивляться очередному их сходству.

— Что?!

— Это единственное разумное объяснение. Вряд ли дело во мне, а значит — в самой печати. Она похожа на те, что создаю я сам, поэтому я способен взламывать её.

— Ты учился вместе с Датэ и говоришь об этом только сейчас?!

— Я с ним не учился. Я сказал, что у нас был один учитель.

— Это ещё хуже! Для всех отшельников мастер — больше, чем мать!

— Отец, — поправил сухо Старец.

— Ты так упрямо повторял, что между вами нет ничего общего, а сам уже давно породнился с ним?!

— Нас породнил не я, а человек, которого я за это убил, — произнёс он так же спокойно. — Я думал, что уже разорвал эту связь, но нет, мне предстоит разорвать её только сейчас.

Так вот какова истинная причина его злого нетерпения. И раз уж он не пожалел собственного мастера, то что говорить обо мне? Когда мужчина наклонился, я напряглась, теперь абсолютно уверенная в том, что это трагически закончится. Но его первое прикосновение оказалось почти невесомым. Он дотронулся кончиками пальцев до моей кожи, и я осознала, что это первый раз, когда я сама позволяю мужчине меня касаться. Возможно ли, что он думал о том же? Он хмурился, будто нежность и гладкость женского тела выводили его из себя, так же как меня жёсткость и жар его руки.

Моё сердце стало биться громче, заявляя о себе, но именно этого Старец и добивался, поэтому погладил пульсирующее место, прежде чем по-хозяйски опустить на него всю ладонь. Теряя сознание, я поняла, зачем он сказал мне лечь на кровать.

Когда я открыла глаза, темнота комнаты рассеивалась уже не лампами, а мягким розовым сиянием рассвета. Тяжелое, болезненное дыхание, звучавшее в полумраке, принадлежало не мне: я вообще вела себя удивительно бесшумно вопреки боли во всём теле. Вытащив изо рта какую-то тряпку, я мучительно сглотнула. Император отпустил мои плечи, которые прижимал к кровати.

Я поняла, что у них ничего не вышло по выражению измождённого детского лица, а не потому что император не ответил на требовательный вопрос.

— Что случилось?

Старец глухо выругался. Дитя протянуло мне бокал с водой, и я приняла его, хотя не нуждалась в его заботе так, как мужчина что сидел на полу в изножье кровати.

Он отказывался смотреть на меня.

В дверь постучали, и я вздрогнула, тогда как эти двое даже не покосились на неё, что давало понять — за эту ночь сюда ломились не раз. Не решив проблему с печатью, они создали новую — слухи.

— Они всё поймут, — проговорило Дитя, отозвав гостей, — если уже не поняли. Я не держу при дворе придурков, а тут и придурок бы догадался. Когда первый восторг от появления в городе Девы уляжется…

— Мы избавимся от неё прежде, чем это случится, — сказал Старец, и я понадеялась, что речь идёт о печати, а не обо мне.

— Конечно, если ты согласен с тем, что я предложил.

— Нет, этого делать мы точно не станем.

— Что именно делать? — уточнила я.

Несмотря на то, что план принадлежал императору, он всё никак не решался его растолковать. Не представлял, какие слова смогли бы сгладить углы, ведь смысл оставался прежним.

— Он предлагает вонзить тебе меч в сердце, — ответил за него Старец, и Дитя вспыхнуло.

— Сказал так, будто я сошёл с ума и намерен её убить!

— Ты сошёл с ума и намерен её убить.

— Заткнись! — Дитя посмотрело на меня. — Я — лекарь, я бы контролировал каждое движение, а в конце залечил бы рану. Так как ты — Дева, с тобой будет даже проще.

— Проще? — переспросила я. — Проще чем то, что вы делали сейчас?

— Нет, — честно ответил император. — Зато в результате я уверен.

— Так же как был уверен я, — вставил Старец.

— Да, но раз от тебя никакой пользы, то будет польза хоть от твоего меча.

— Ты к нему не прикоснёшься.

Я села на кровати, задумавшись. Я не до конца понимала их панику, но ведь самое интересное я пропустила. Ночь оказалась очень длинной для этих двоих, а каждая неудача усугубляла положение — моё, их… империи, если размышлять глобально. Пусть император и собирался использовать меня исключительно как символ, но его люди всё равно будут видеть во мне оружие. Рано или поздно выяснится, что их оболванили, заставив довериться пустышке. То, что Датэ не смог меня убить, уже не будет казаться им лучшей причиной меня превозносить. А если они узнают, что смерть — самый милосердный его поступок по отношению к Девам, а на меня его милосердие не распространялось…

Но если честно, мне самой было трудно в это поверить. О смерти я знала больше, чем о насилии, поэтому, когда Старец сказал, что именно случилось со мной, я восприняла это легкомысленно, и амнезия ничуть не помогала. Мне казалось, что после прикосновения Калеки у любого человека остаются на коже синяки. То, что он сделал со мной, должно было оставить шрамы. Поэтому, глядя на свои руки, я думала о том, что он оставил эти шрамы кому-то другому.

— К чёрту парад, ей там нечего делать. В этом городе вообще, — сказал Старец, и я очнулась.

— У тебя больше нет права голоса, — вернуло Дитя. — Уже не только потому, что ты преступник, но и потому что ты облажался.

— Мы облажались. Ты в этом тоже участвовал.

— Один я справился бы лучше.

Они не ладили, иллюстрируя всю суть отношений между отшельниками разных кланов. Если Калеки ненавидели Дев, то Старцы презирали Детей. И наоборот.

Вздохнув, я рассудила:

— Парад состоится в любом случае, я дала слово. — Услышав это, император самодовольно улыбнулся. — Но Старик будет участвовать в нём тоже. Пусть все знают, что среди твоих союзников есть и другие отшельники. Тебе придётся вернуть ему мечи, милосердное Дитя. — Теперь пришло время мужчины улыбаться. — Что же касается этой печати — мы выжили, это уже больше, чем я рассчитывала.

— Недостаточно, — тихо возразило Дитя.

— Нет, если ты всё-таки решил её прикончить, — согласился Старец, и уязвлённый император дал волю эмоциям.

— Тебя пугает именно это? Или что она предпочтёт меч твоим рукам? Ты ведь понимаешь, что после её криков не смеешь вновь предлагать свою помощь?

Он отвернулся, а я спросила:

— О чём речь?

— Старец считает, что одной печати с тебя недостаточно, и подумывает поставить свою собственную.

— Чёрт, теперь уже ты говоришь так, будто я сошёл с ума и собираюсь… — Мужчина осёкся. — По крайней мере, это куда безопаснее твоей затеи.

— Это ты так думаешь. Ты не можешь предсказать реакцию её тела на очередное клеймо.

— Расскажи, Старик, — попросила я, что не понравилось императору, но он смолчал.

— Когда два Старца вынуждены сражаться, они меряются не просто боевыми навыками, а уровнем своего мастерства. Чья печать окажется сильнее, тот и победит, — говоря, он даже не повернулся. — Печати Датэ на твоей сущности я могу противопоставить свою печать на твоей коже.

— На груди?

— На всём теле.

Не так давно он сказал, что подумает над тем, не поставить ли печать на мои доспехи, а теперь всерьёз собирался присвоить меня самым очевидным для Старца способом. Я заметила краем глаза, как улыбается Дитя, чувствуя мою злость.

— Я думала, что ты предложишь вновь вернуться в твой ящик, но нет, ты превзошёл сам себя и предложил нечто ещё более неприемлемое.

— Настолько неприемлемое, что ты всё-таки выбираешь ящик?

— Я запуталась. Разве выбор стоял не между тобой и мечом?

Он обернулся, давая понять, насколько эффективной оказалась угроза. Он собирался вернуть на место кляп, поэтому я поспешила слезть с кровати.

— Честное слово, я пыталась тебе довериться. Но всё, что ты делаешь пока — идёшь по той же дорожке, что и Калека.

— Когда ты так говоришь, я сильнее кого-либо хочу, чтобы к тебе вернулась память. Вот только не рассчитывай, что после этого тебе полегчает.

— Ого. Ты даже моё исцеление хочешь превратить в свою месть.

— Так же, как и ты. Даже исцеляя, ты меня убиваешь.

— Тем не менее, постарайся отдохнуть и привести себя в порядок до завтрашнего вечера, — попросила я, сама даже не думая расслабляться или прихорашиваться.

— Считаешь, мне хватит этого времени, чтобы стать достойным спутником Девы?

Похоже, это был тот самый сарказм, о котором он говорил в храме. Десять лет против одного дня? Он точно не справится.

— На тебя будут смотреть не как на моего спутника, а как на представителя твоего клана, Старик, — сказала я.

— Это многое скажет о моём клане, если уже не сказало. Я успел прославиться в этом городе так, как ни один парад прославить не сможет, так что к чёрту.

— Первое впечатление ты производить умеешь, мне ли не знать. Но мечи тебе вернут, только если ты направишь их на врагов императора. Покажи свою готовность сражаться с Датэ.

— Бряцая оружием за городскими стенами?

— Сколько презрения, Старец, — вмешалось Дитя. — А ведь тебя это должно больше остальных устраивать, всё-таки свою готовность сражаться с Датэ ты привык демонстрировать шлюхам в борделях.

— И благо в твоём городе их полно, — проговорил мужчина, поднимаясь с пола.

В этом что-то было.

Как объяснить? Он уходил, думая о других женщинах, когда всего в нескольких метрах от него стояла обнажённая Дева. Это оскорбляло, унижало настолько, что я поторопилась одеться и пообещала никогда больше не открываться перед ним. Чувство отверженности просто из-за того, что он повернулся ко мне спиной, было таким необъяснимо мучительным и вместе с тем знакомым.

— Подумай над этим, — попросило Дитя, когда он вышел. — Я нарушу запрет в любом случае. Я готов взять меч, чтобы убить Датэ, а чтобы спасти тебя — тем более. Это моё призвание. Уничтожить его и возродить тебя.

Без разницы. В тот момент меня не стоило даже уговаривать.