Цветочек аленький (СИ)

Глава 13. Ольга

Морозы нынче в Киеве поубавились, Хорс Великий*, солнышком ярким землю пригревая, народ на улицу выгоняет, к гуляньем приглашая. Ребятня на салазках катаются, снежками друг в дружку бросают, да леденцы на палках грызут. Случись мимо прохожему пройти и ему снега за шиворот достанется, а потом с визгом, да улюлюканьям разбойники малые по углам разбегутся.

Ярмарка праздничная на площади разворачивается, бабы дородные пирогами да медом за медяк потчуют, зычным голосом к лоткам своим зазывая. На жаровнях мясо пекут, уже не медяк, но серебрушку за кусочек прося.

Ходит Ольга меж толпы суетной в кафтан боярский наряженная, да платком подвязанная, что б личность свою сокрыть. Яблоко засахаренное прикупив, гуляет княгиня жизни радуясь. Редки моменты счастья беззаботного, а ране бытие безоблачным казалось. Вспоминается женщине детство озорное, как стены снежные по зиме строили, да в войну тешились. Не знала тогда Олюшка, как грязна и смрадна война бывает, ныне бы в такое играть не стала. А еще помнится, батюшка, на год десятый от рожденья ее, сапожки красные с ярмарки привез, да такие ладные, что девки соседские на яд от злости сошлись. А Ольга фуфайку ношенную, от матушки доставшуюся, чуть не до колен поднимала, что б все могли углядеть обновку ее. Ныне же с головы до пят в новье, да богатство ряжена, а счастье от того нет. Права Морена, гниет Ольга в тереме своем. Да как другой быть, коли все супротив покоя ее идет. Вот давеча вновь гонец византийский прибыл, поклоны земные от имени императора своего Константина бил, да руки Ольгиной, опять же именем правителя, для сына его малолетнего просил. Да так просил, что нет сомненья, откажи княгиня — войне быть. Святослав-то печали ее не понимает, по нему на меч поднять грека давно пора, ибо со времен Олега расслабились, да силы понабрались византийцы. Глуп сын, да молод, войной одной живет, даже Олежек его малой не стреножит. А Ольга, меж лавок торговых ходя, мыслит, как сына имперского от себя отвадить, а своему власть полноправную сохранить. Оженить бы Святослава, да нет девки подходящей. Чтоб знатна, да умна, а по-хорошему так еще и немая была, и чтоб поперек мужа не вставала, да детей в молчанье рожала.

От мыслей праздных княгиню крик отвлекает. Спорят да ругаются, купцы, бородами тряся, да ногами в сапогах кожевенных топая:

— Ты мне тут сукном пред очами не труси. Я, поди, сам не лыком шит, знаю, как шелк выглядит, а то не ткань, а тьфу, погань!

— Люди добрые, послушайте только, на купца честного наговор ведут! — Вторит другой торгаш, руками махая, да к лавке своей народ зазывая, чтоб значится, на деле показать, что нет меж товаров его никакой погани, но нежнейшие шелка, цветная парча, да тафта мягкая.

Ольга, не желая участвовать в драке купеческой, по большой дуге обойти лавку решает. Уж уходит почти, когда в толпе Еремея видит, сына боярина Владислава, с сестрой. Имя девушки княгине неведомо, но о красе ее в народе былины складывают. Очи с поволокой, в кайме ресниц черных, глядят кротко. Коса русая, из под платка выглядывая, стан осиновый огибает, до пят спускаясь. Подумав, что счастлив охотник тот, что в лес не войдя, да лука не взведя, уж зайцев настрелял, направляется княгиня в гомонящее и толкающееся людское море. Народ к тому времени разные стороны принимает. Одни кричат, что ткань и впрямь негодная, другие кулаками пудовыми в грудь широкую бьют, доказывая красоту материи. Но купцам толкотня суетная на руку, чем больше людей подле лавок их правоту свою отстаивает, тем больше продадут они к вечеру товаров своих. Оттого и перемигиваются хитрецы, покуда народ, их обман не видя, материи с лавок сметают.

— Ерема? Ты ли то? — Княгиня к боярскому сыну подходит. — Как батюшка твой? Как матушка? Тише-тише, внимания не привлеки, негоже то княгине меж торгашей толкаться.

— Здраве будьте! — Ерема смущенно, поклон отбить пытается, но Ольга рукой его останавливает.

— И тебе мира, Еремей Владиславович. — Княгиня ныне благосклонна. — Что за девушка подле тебя? Неужто жена молодая?

— Что вы, то сестрица моя. Вот на ярмарку просилась больно. Лент для волос прикупить, да яблочек квашенных откушать. — Девица, братниной болтливости смущаясь, глаза долу опускает. — Ее Предславой кличут.

— Хорошее имя. — Ольге невольно ключница покойная примерещилась. Пора б уже новую наперсницу завести, да все не до того. — Ты, Еремушка, отцу передай, что хочу видеть. Пущай дня третьего на обед в мой терем заглянет. Разговор важным будет.

Распрощавшись с молодыми, княгиня домой возвращается, а на пороге ее уж сын Святослав поджидает.

— Доброго дня, матушка. — Шевелит усами княжич, улыбнутся силясь. Хмурый он. На отца похож, волосом темен, да взгляд острый — соколий. Не видит Ольга в сыне своем солнца, что в ее чертах играет.

— И тебе, сынку. Меня ли ожидаешь, или дню яркому порадоваться вышел?

— Одно другому не помеха. Тут давеча брат с сестрой ко мне защиты просить приходили. Он Добрыня, она Малфред, или Малушка попросту. Хазар деревню их вырезал, без дома и защиты оставив. Пришли ко мне кланяться, крова ища. Добрыня молодец знатный, я его в дружину позвал, такой богатырь лишним не будет, а как с сестрой его быть неведомо. Да вот Свенельд припомнил, что ключница твоя померла. Может, возьмешь к себе девку в услужение?

Как в народе говорят, на ловца и зверь бежит. Не может княгиня не порадоваться удачи своей, что за один день двух баб для нужд различных сыскать смогла.

— Зови, поглядим. — Ольга сына расстраивать не желает, раз просит за девку, то чего б не глянуть, коль не справится выгнать завсегда успеется. — И сам зайди, разговор будет.

Девка и впрямь не плоха оказывается. Весен двадцать, тиха, мила да услужлива. Не заменит подруги старой, но и нареканий не вызовет. Отослав Малушку с Асмудом терем осматривать, да дела, со смертью Переславы изрядно запущенные, принимать, Ольга с сыном разговор начинает:

— Сын мой послушный, опора сердцу материнскому, на тебя надежда возлагается народом киевским. Род наш крепко беречь, сохранять, да приумножать тебе должно. Посему, решено мной оженить тебя на Предславе — дочери киевского боярина Владислава. Муж он знатный, много дел праведных для блага Руси сделал. Отец невесты твоей, в народе почитаем, дружину большую имеет, да с врагами и друзьями заморскими знается. Союз сей выгоден будет, коли Владислав интересы наши поперед своих ставить станет. Богатство наше, гляди, приумножится. — Княгиня на сына поглядывает, проникся ли речью ее, али ворон считает? Святослав же, серьгой в ухе позвякивая, матери перечить не торопится.

— Коли должно, то женимся. Молода хоть невестушка?

— Молода. И красива, коль беспокоишься. — Ольга в довольстве на сына глядит. Да, суров ее мальчик, но для матери своей всегда улыбку найдет, да перечить больше должного не станет. Гордость в сердце княгини живет, оттого, что человек, которого боятся не только на Руси, но и в землях заморских, с уважением руки ее целует.

Боярин Владислав, к слову сказать, почести стать сватом княжеским не радуется. Ибо всем на Руси известно, как суров и не добр княжич Святослав. В народе поговаривают, что взглядом врагов поражает, да только то болтовня пустая, а на деле как? Дочка то единственная. Кровиночка, пятнадцать весен холеная, взлелеянная, что б дуболому княжескому на поругание отдать? Да только откажешь ли Ольге? Отказать то мож и можно, токмо далее милости ждать не придется. Тяжко вздохнув дает боярин добро, совесть свою упокоив, что княжной дочь будет, а там глядишь сына народит и опосля Ольги княгиней станет. А в обиду кровинку свою Владислав не даст, вместе с приданным дружинников верных отправит, пущай пригляд за девкой будет. Самой же дочке крепко в голову мысль вкладывает, что б готовилась глупая после Ольги править.

Из воспоминаний Предславы о знакомстве с князем Святославом. Знакомство то за полгода до свадьбы состоялось.

С утра в горницу Предславы черной вороной тетушка Паша влетает, что вдовствует, почитай, уж второй десяток лет. Слуги шепчутся, что не брезгует вдовушка мужиков на перине своей привечать, да коль на горячем не поймана, значит, врут все. Предслава слухам тем хоть и не верит, но при тетушке завсегда краской от мыслей своих заливается. Коим, ежели разобраться, в голове девы юной быть не престало. Вот и ныне, увидав Пашу, забывает девушка о том, зачем ее в рань такую подняли. А забывать не стоило, так как день сегодня знатный, ныне сваты приедут, да не простые, а сам княжич Святослав с матушкой — княгиней земель русских. Тетка, гребнем костяным волосы Предславы выдергивая, тарахтит как заведенная, об участи женской рассказывая. О том как вести себя с мужем в покоях, что говорить, да делать стоит. От разговоров тех, девица краснеет пуще прежнего, чем веселит довольную вдовушку, решившую на румяна не тратиться, раз уж племянница и без того здравием пышет.

А за окном уж звон бубенцов слышен и голос батюшки, гостей встречающего. Паша, уши навострив, наряд племянницы напоследок оправляет, да шлепком смачным по ягодицам округлым в комнату гостевую подгоняет. Стоит Предслава, в платье белое, узорами расписанное ряженая, да меховым жилетом прикрытая (холодна весна ныне) по среди комнаты пустой, с ноги на ногу перемежаясь, платочек льняной теребит. Вот уж гам со двора в горницу перебирается, слышны крики свахи, да смех скомороший. Вся улица собралась у дома боярского поглазеть на князей да невесту его.

Не замечает Предслава, как посреди комнаты в окружение людей разномастных оказывается, и сваха, что отцом для порядку приглашена, прелести ее нахваливает, да платки, когда-то матушкой вышитые, гостям как рукоделие невесты представляет. Кружит баба Предславу во все стороны, как кобылу племенную нахваливая, что б монеты, ей уплаченные, сполна отработать. Девушка по сторонам глядит, суженного своего средь толпы многолицей усмотреть силясь. Вот женщина статная, в меха да камни драгоценные обряженная со взглядом скучающим — то княгиня, которую на ярмарке Предслава плохо разглядела, ныне же видит, как сурова свекровь будущая, когда улыбкой приветливой ее лицо не озаряется. Подле нее в кафтане добротном, явно прислужница Ольге близкая, глазами смешливыми на людей вокруг поглядывает, трепета пред чинами высокими не испытывая. А на прислужницу ту молодец с интересом поглядывает, что поодаль от княгини стоит, да мыслям своим хмурится, то, видать, и есть сам княжич. Волосы его острижены коротко, кроме пряди одной черной, что до плеча ниспадает, это есть знак происхождения благородного. В ухе серьга золотая, каплей крови рубиновой поблескивает, обычно знаком этим сына единственного метят, что странно, так как знает Предслава о брате княжеском. Усы длинные, не чесанные и взгляд тяжелый из под бровей косматых, что более хищникам, чем людям свойственен. Нос плоский, скособочен слегка, видать, в драке какой помят был. Губы жесткие, в тонкую линию недовольно поджаты. Сам княжич роста не большого, но в плечах широк, что кузнец Данила, и руки с кулаками пудовыми, от локтя из под рубахи торчат. Вся наружность Святослава так мрачна и сурова, что тоскливо Предславе становится, как в мыслях себя рядом с ним представит. Как мог батюшка ее — ивушку плакучую, на поругание медведю этому дикому отдать. Святослав тем временем, горечи девичьей не видя, как пардус* навстречу к невесте своей двинулся, правилами сватовства пренебрегая. Да только кто же поперек ему слово скажет, коли хозяин он любого дома, что на землях русских построены.

Под речи веселые свахи, да шуточки скоморошьи берет князь в лапу свою огромную ладошку тонкую Предславы и, к уху девичьему склоняясь, шепчет:

— Не бойся, не обижу. — Голос у Святослава с хрипотцой, как у человека, что к молчанью боле, чем к разговору привычен. Не хочется девушке при женихе своем трусихой выглядеть, оттого вскидывает голову повыше, и, сама от смелости своей сомлевая, так же тихо князю в плечо говорит:

— Не боюсь! Я вообще ничего не боюсь! — И уже тише, в смущение впадая: — Окромя мышей, разве.

— А чего их боятся? — Святослав зубы скалит, улыбнуться пытаясь, от чего сходство его со зверем хищным, еще сильней заметно становится. — Ты меня, вон какого огромного, не испугалась, а мышка то мала, метелкой в нее кинь и спрячется.

— Так то до метелки добраться надо. — Смешно Предславе от разговора пустого. И не так уж и страшен князь, как про него рассказывают. — А коли под рукой не окажется?

— Ну, тогда точно слопает тебя, как есть, без метелки далеко не ходи.

Молодые и далее могут разговорами пустыми потешаться, но сваха на них цыкает, к порядку призывая.

Кружится хоровод людской, обряды венчальные проводя. Венок с головы Предславы снимают, да волосы в косу плетут. Платок поверх того повязывают, всему миру говоря, что отныне девка мужу обещана и другим глядеть на нее не след. А потом веселье пьяное, все дома соседние охватывает, пляшут люди добрые, чужое счастье, как свое принимая. Ведь когда еще, за счет терема княжеского меда напиться, да мяса наесться смогут?

Только к вечеру невеста молодая одна в светелке своей остается. Косу расплетая, песни грустные поет, да думает, что, пожалуй, с нетерпением осени дожидаться станет.*

(*Хорс — один из богов солнца славян в пантеоне, набирающий силу с 22 декабря (день зимнего солнцестояния, новый год славян), сменяя Сварога. Маленький Хорс растет до весны, пока не станет Великим, затем, на смену ему придет Дадждбог. — прим.)

(*Пардус — гипард. Прим.)

(*Сватовство на Руси проводили весной, когда природа просыпалась, а свадьбы играли к осени, после сбора урожая — прим. автора.)