Чужими руками

ГЛАВА 1 ШАМБАЛА МОЕЙ ДУШИ

В мутных иллюминаторах скользили поросшие хвойным лесом склоны гор. Над верхней границей леса виднелись альпийские луга — то ослепительно зеленые, то голубые или красные от миллионов раскрывшихся цветов. Еще выше был голый камень: ни деревца, ни кустика — коричнево-бурая палитра. А затем начинались ледники. Укрытые вечным льдом вершины были мрачны и печальны. Но вот солнце выглянуло из-за облачной завесы и расцветило их в желтые, розовые и голубые тона. Макушки гор превратились в огромные драгоценные камни, венчающие земную плоть.

Глубокие гималайские долины были не видны из самолета. У подножья гор простирались заболоченные джунгли — тераи; они чередовались с поросшими высокой травой болотами. Снизу горные склоны покрывал светлый тропический лес с густым подлеском. Над ним раскинулись настоящие джунгли — непроходимые, тонущие в тумане, опутанные лианами, украшенные разноцветными орхидеями. Дальше начинались леса из дуба и березы, немного выше росли магнолии. Между ними и полосой сосны и ели царили густые заросли рододендрона — всевозможных размеров и окраски.

Пассажирский самолет бешено гудел и вращал лопастями старинных винтов. Казалось, он вот-вот рассыплется от ветхости, и пассажиры полетят к далекой и негостеприимной земле вверх тормашками. Это была всего лишь имитация — машина хоть и сделана по древним чертежам, но совсем недавно. И мчалась она, не сжигая музейный керосин, а на обычной антигравитационной тяге.

Платон Рассольников, по кличке Атлантида, летел в Катманду, откуда он возьмет курс на Лхасу — столицу Тибета. Где-то там, в самом сердце величайшей на Старой Земле горной страны сокрыта мифическая Шамбала — средоточие космических сил и вселенских чудес.

Платон снова организовал археологическую экспедицию (бог весть какую по счету), он был по шейку в работе, и мысли его вертелись вокруг легендарных экспедиций СС. Поисковики Третьего Рейха пытались найти в древнем, неведомом краю Шамбалу, полную сокровищ иллюзорных. По приказу фюрера они искали космических покровителей Третьего Рейха, но «тысячелетняя империя» рухнула, не дождавшись магического оружия.

А лучшего из черных археологов манили сокровища вполне реальные: погребенные в культурном слое биваки эсэсовских разведчиков, заброшенные склады их амуниции, а если повезет, то и подлинные документы «золотого века», на котором свихнулось современное человечество. Деньги за такие трофеи можно отхватить немалые.

Гималаи — хребет за хребтом — уползали на запад под брюхом вибрирующего «Дугласа», а Рассольников неотрывно смотрел вниз. Это была Старая Земля, его Земля — родина, которую он покинул много десятилетий назад, утратил, казалось, навсегда и вновь обрел только чудом.

На Тиугальбе он вместе с ходячим муравейником Непейводой искал драгоценный «золотой горшок» — морозильник с последними Царицами Роя. После успеха той кошмарной экспедиции Платон приобрел недвижимость на Земле и получил прописку в метрополии. Превратившись в полноправного землянина, он мог бы стать абсолютно счастливым человеком, если б не одно «но»… Платон Рассольников по природе своей существо ненасытное и всегда хочет больше, чем имеет. Или нечто иное. Ненасытность — вселенский грех. Впрочем, таковы очень многие хомо сапиенс. В галактике людей сплошь и рядом не любят именно из-за их ненасытности. Самолет пошел на посадку, и пассажиров вдавила в спинки сидений искусственно сотворенная перегрузка. Раздался визг — то ли показного, то ли подлинного — ужаса. Иллюзия древнего полета входит в стоимость билета. Платону перегрузки были не впервой, но он не на шутку встревожился: а вдруг дадут три «g» и в багажном отделении? Тогда под угрозой его драгоценные приборы. Не в смысле редкостные, а в смысле купленные на последние деньги. По счастью, ума авиаторам хватило.

Киберносильщик, стилизованный под китайского кули, взялся довезти Платона, дюжину его сумок и баулов до гостиницы. И, что удивительно, довез — не развалился по дороге, хотя душераздирающе скрипел и хрустел всеми сочленениями.

Катманду показался Рассольникову недавно раскопанными руинами, в которых от великой бедности прозябали полмиллиона человек. Выцветшие красные флаги, украшавшие фасады невысоких скособоченных домов, не добавляли городу ни праздничности, ни парадности, а казались знаками опасности. В двадцатом веке непальцы баловались сомнительными социальными экспериментами, и нынешние жители Катманду придали городу надлежащий вид.

Катманду сам по себе был легендарным городом. Его построили в Гималаях — высочайших горах Земли, неподалеку от Эвереста, покорение которого стало одним из символов двадцатого века. Даже название города звучит как мелодия барабанной дроби.

Когда-то его таинственная карма порождала бесчисленные произведения литературы и кино. В мифическом, аллегорическом Катманду творились удивительные вещи. На фоне сказочного Востока разыгрывались мистические трагедии вселенского масштаба и камерные любовные драмы. Теперь здесь выращивали знаменитых драных кошек (непременный атрибут двух мировых войн «золотого века») и досуха выдаивали туристов, слетавшихся со всех концов Земли в поисках исчезнувшей ауры буддийских Гималаев,

Прокатив Рассольникова по одной из центральных улиц, кули лихо затормозил у входа в гостиницу. Называлось это замшелое заведение не иначе как «Платиновый Будда». Платина от времени, очевидно, превратилась в обычную пыль, а бронзовые фигуры будд, усевшихся в нишах на фасаде, позеленели и стали напоминать заплесневевшие грибы-моховики.

Пока Киберносильщик, кряхтя и жалуясь на радикулит, выгружал из повозки Платоновы чемоданы, археолог прохаживался по асфальтовому тротуару. Хилый ветерок медленно волок по улице облако сладковатой цветочной пыльцы, перемешанной с дорожной пылью. Юные чистильщики сапог шумно обсуждали нового постояльца гостиницы, а пара дочерна загорелых нищих в экстравагантных лохмотьях, скрипя диодами, соображали, по какому сценарию выпрашивать деньги у белого господина.

Это были, конечно же, андроиды — старые экземпляры кустарного производства, заслуженные ветераны Катманду, ставшие его неотъемлемой частью. На Старой Земле только проницательный взгляд мог отличить живого человека от умело изготовленной подделки. Другое дело — фабричная штамповка, которую разглядишь за квартал.

— Эй, саиб! — набравшись смелости, выкрикнул один из чистильщиков — курчавый мальчик с маслинами смеющихся глаз. — Зачем стоишь? Время теряешь? Совсем плохой туфля. Надраю: раз — и готово!

В ожидании ответа он привстал со стульчика, держа в обеих руках по обувной щетке и забыв закрыть рот. Двое других с любопытством ждали, чем кончится дело.

В конце улице возникла тарахтящая, окутанная пыльным облаком легковушка. Она медленно катила к гостинице. На нее никто не обратил внимания — машина как машина.

Рассольников не любил настырных, приставучих детей, но этот парнишка вдруг напомнил ему собственное несладкое детство. Он глянул на запыленные носы своих туфель. Почему бы и нет? Сохраняя достоинство, Платон неторопливо двинулся к чистильщикам. Подойдя к мальчику, он улыбнулся и сказал:

— Валяй.

Подъехавший автомобиль поравнялся с Рассольниковым. Мигнула голубая вспышка. Киберносильщик и нищие-андроиды жалобно вскрикнули и, рассыпаясь на детали, с грохотом начали рушиться на асфальт. Археолог видел, как гримаса ужаса проявляется на лице мальчугана, но сделать ничего не успел. Даже испугаться. Земля вдруг содрогнулась, и сзади страшно загрохотало. В затылок дохнуло жаром, воздушная волна толкнула в спину, роняя на чистильщика.

Люди и андроиды очутились в облаке едкого дыма. Платон зажмурил глаза, закашлялся, давясь ядовитой атмосферой, зажал пальцами нос и встал на ноги. Когда задержанный в груди воздух иссяк, Рассольников, мысленно прочитав молитву, вдохнул — ничего, остался жив. Тогда он рискнул приоткрыть глаза. На месте легковушки виднелась груда жести — по ней словно асфальтовый каток прошелся. Из груды тянулась, скреблась по тротуару покореженная рука нежно-салатного цвета. Была она метра три длиной. Присоска на конце руки держала похожую на серп блестящую загогулину. Археолог узнал чепальский деструктор — страшное оружие, способное мгновенно перемешать молекулы любого существа или предмета.

Длиннющая рука дернулась в последний раз и замерла. Больше в расплющенной машине ничто не шевелилось. Мальчишки очнулись от шока и с душераздирающим визгом бросились бежать. Рассольников ощутил, как по спине, поднимаясь к загривку, запоздало поползли мурашки.

«Типичное уличное покушение, — успокаивал себя Рассольников. — Ничего особенного. И чего бы я стоил как черный археолог, не имей конкурентов? Одно не понятно: кто этих-то разделал? Или сами виноваты — с оружием обращаться не умеют?»

Начиналась экспедиция на Тибет самым обычным образом.

Платон совершал пробежку до поселка Култышкина Заводь, куда два раза в неделю приезжала автолавка. Сегодня Рассольников купил шесть бутылок текилы, которую привозили по его спецзаказу, пачку крупной соли, коробку с экспресс-обедами «Быстрофф» и упаковки с ветчиной и сыром.

Бежать в Култышкину Заводь налегке да по утреннему холодку было сущим блаженством. Обратный путь с туго набитым рюкзаком особой радости не доставлял, зато можно было испытать законную гордость — для третьего тысячелетия это настоящий подвиг. Теперь все стало виртуальным: и норвежская селедка, и взаимная любовь. Не говоря уже о физических нагрузках.

Взъерошенного и употевшего Платона на пороге дома встретил рокочущий бас домашнего компьютера по имени Колобок. Через месяц бас наверняка станет дискантом или контральто — будь Колобок женщиной, он постоянно менял бы прическу и цвет волос.

— Привет тебе, хозяин! Почта есть. Особо важная — под грифом «ОуДжиЮ».

«ОуДжиЮ» означало Оксфордский Галактический Университет — организацию, для которой археология была наукой, а не только доходным бизнесом.

— Дай сначала умыться, — ответил археолог.

Приняв душ и переодевшись в просторные шорты и гавайку, Рассольников по деревянной лесенке поднялся на второй этаж. Там располагался рабочий кабинет, куда был путь заказан и подружкам, и собутыльникам Платона. А коллег-конкурентов археолог и на пушечный выстрел к дому не подпускал.

Рассольников уселся в черное рабочее кресло с антигравитатором. Если понадобится, на нем можно летать — быстро, хоть и недалеко. Затем Платон мысленно приказал Колобку вывести изображение на экран.

— Не в спешке счастье, торопыга хренов. Твой адресат просил тебя…— Комп сделал паузу, выдерживая ритм, — …поставить многослойную защиту. Вдобавок — быть бдительным как полк НКВД.

— А сразу ты не мог сказать? — укорил его Платон. — И сам защиту ты не мог поставить? — невольно он стал изъясняться в том же стиле.

— Помилосердствуй: все давно готово, — компьютер поспешно сменил тон. — Уверен будь: граница на замке.

Тихонько загудел зуммер, стены дома задрожали, естественное дневное освещение мигнуло, как древняя лампочка при перепаде напряжения, и кабинет словно погрузился в заросший пруд — в толщу зеленоватой, цветущей воды.

— Посторонняя активность не наблюдается. Коды не взломаны, — Колобок заговорил по-человечески.

Настенный экран вспыхнул, и перед археологом возникла фигура развалившегося в силовом кресле профессора Биттнера. Резко омолодившийся, утративший солидность профессор был похож на аспиранта.

— Звякни мне поскорее, — командным голосом произнес Биттнер. — Я дома. Закрытый канал зарезервирован. Счетчик щелкает. Будь добр, не истощай без нужды мой кошелек. — И Рассольников, и Биттнер, как все кондовые историки и археологи, употребляли множество ископаемых слов.

Экран опустел. Вместо господина Биттнера в интерьере там теперь была заставка — стереография джунглей планеты Великий Лес. Изображение не просто менялось — оно жило: ползучие лианы опутали, пытаясь раздавить, каракатицу-джабраила, прыгунец сигал с ветки на ветку, ветер раскачивал верхушки пальм-опахал, бордовые облака неслись по небу.

— Ну и су-у-ука…— с большим чувством протянул Платон. Генеральские интонации профессора выводили его .из себя, но приходилось терпеть — невыгодно портить отношения с Оксфордом.

Археолог вышел на коммутатор трансгалактической связи. С экрана ему улыбнулось прекрасное личико виртуальной операторши.

— Здравствуйте, мистер Рассольников. Мы ждали вашего звонка. Вас устраивает стандартный набор защитных программ, которые мы обновляем ежечасно… или вы располагаете чем-нибудь особенным?

Платон ответил не раздумывая:

— Конечно, устраивает.

Виртуальная девушка просияла; она была восхитительна. Как жаль, что она не живая.

— Соединяю. Приятного разговора.

После десятисекундной паузы на экране снова возникла профессорская комната. И Биттнер все так же сидел в своем любимом кресле.

— Эти шпионские страсти у меня уже вот где, — буркнул Рассольников вместо «здрасьте». — От них бывает мигрень.

— Таковы требования заказчика, мой юный друг. — Биттнер старался придать внушительности звонкому голосу. — Кто платит, тот и заказывает музыку. — Из-за вопиющего несоответствия профессорского самоощущения и внешности Платону стало смешно, и он с трудом сдержался, чтобы не прыснуть.

— Я внимательно слушаю, — сделав над собой усилие, произнес археолог.

Биттнер хмыкнул и перешел к делу:

— Ты, конечно, слышал о тибетских экспедициях СС. Так вот: есть неплохие шансы разыскать артефакты тех двух, коими руководил оберштурмфюрер Эрнст Шеффер.

Платон был разочарован: глупо идти по чужим стопам, но еще глупей быть при этом сотым по счету.

— Там уже потоптались все кому не лень…— уныло протянул он.

Рассольникову хотелось побыстрее закруглить разговор и отправиться в любимый бар «Голубая скала». Бар нависал над речными водами, укоренившись на краю замшелого камня величиной с небольшой астероид. В здешних краях подобные «камешки» встречаются сплошь и рядом, и они до сих пор приводили Платона в восхищение. После одинаковых пляжей и аккуратных лесопосадок курортной планеты Гея-Квадрус, где он прожил долгих три года, сохраненные на Старой Земле островки дикой природы грели ему душу. Профессор согласно покивал и ответил:

— Я тоже так думал, пока…— Замолчал, подбирая , слова. — Пока меня не ткнули носом в подлинный дневник Шеффера. Удивительный по ясности изложения документ.

— Если вдруг что-то всплыло спустя столько веков, — решительно заявил археолог, — это умело скроенная деза либо академическая шиза.

Биттнер хихикнул.

— Если же случилось чудо, и действительно раскопали что-то стоящее, по следу устремится целая свора. А я терпеть не могу, когда мне дышат в затылок. При всем уважении к тебе, я в такие игры не играю.

— Верю-верю любому зверю, но только не тебе. Особенно после блестящего добытая «золотого горшка». Никакая свора тебе не помеха. Наверное, у тебя есть другой заказ…— Биттнер почесал подбородок, скрипя трехдневной университетской щетиной по моде девяностых годов «золотого века».

— Грубая лесть хуже мягкого оскорбления, — проворчал Рассольников, однако его задело за живое. — На понт берешь, док? — поинтересовался он неласковым тоном и пристально глянул в ясные профессорские очи.

Тот глаз не отвел, выдержал сверлящий взгляд.

— Одно удовольствие с тобой разговаривать. Ты — настоящий кладезь древней мудрости. Жаль, мы не можем встречаться почаще — просто так, по-дружески.

Весьма дипломатичные речения. Из сказанного Платон понял: аргументы у Биттнера весомые и сходу их не отбросишь. Может, согласиться? До сих пор профессор ни разу его не подставлял. Вроде бы… По крайней мере, всякий раз удавалось выпутаться. Тем более что обихоженная Старая Земля — не Тиугильба, населенная осатанелыми зверодревами и окруженная боевыми спутниками Карантина.

— Мне нужно познакомиться с документами. Тогда и решу.

— Я слышу голос не мальчика, но мужа, — искренне обрадовался профессор. — Вышлю вечерней лошадью. С нетерпением жду вердикта. Привет Колобку. — И отключился.

«Вечерней лошадью…— поскреб затылок археолог. — Что бы это значило — в данном контексте?»

Эрнст Шеффер, подобно истово верующим буддистам, был убежден: в двадцатом веке, как и в глубокой древности, продолжала реально существовать обитель совершенных людей — страна Шамбала. Ее окружают восемь снежных гор, напоминающих лепестки лотоса. В сердце ее столицы выстроен царский дворец Калапа, а в дворцовом парке высится огромная мандала кала-чакры — колесницы времени. Именно в Шамбале живут бессмертные йоги, носители высшей мудрости.

Платон Рассольников в юности много сил потратил на поиски Атлантиды, разочаровался в этом занятии и давно перестал забивать себе голову мифическими странами и планетами. Но он твердо верил: даже из самой завиральной легенды можно выковырять здравое зерно. Как говорили предки, нет дыма без огня.

Скептик никогда не сможет понять логику человека, охваченного безумной идеей, уследить за потоком фанатичного сознания. Нужно идти по следам фанатика, собирать все до единой улики и упорно, скрупулезно отделять зерна от плевел.

Ровно в десять вечера по Гринвичу Платон получил мудрено закодированный файл. Расшифровывая его, Колобку пришлось изрядно повозиться. Рассольникову смертельно надоела эта нарочитая секретность, да куда денешься, если вселенная кишит завистливыми конкурентами?

Самым интересным документом была копия дневника Эрнста Шеффера. Дневник много веков считался безвозвратно утерянным. На первый взгляд он представлял интерес для историков, а не для археологов. Однако дневник передает душевный настрой оберштурм-фюрера, и резкая перемена настроения может свидетельствовать: Шеффер обнаружил нечто экстраординарное. Если это нечто до сих пор не обнаружили, оно спрятано где-то на маршруте… И уж наверняка дневник поведает о павших лошадях, сбежавших носильщиках, заснеженных перевалах и снесенных ураганом мостах. Быть может, экспедиции где-то пришлось оставить часть груза, даже если Шеффер об этом не писал. «Со спутника древние тайники не видны, иначе бы их давным-давно обнаружили и раскопали, — думал Платон, откинувшись на спинку кресла перед стенным экраном. — Маршруты эсэсовских экспедиций определены еще в двадцатом столетии. За прошедшие века там прозондирован каждый сантиметр. Каждый грамм земли прошел через ситечко. Однако есть косвенные доказательства того, что Шеффер не раз сворачивал с известных маршрутов. И ни в одном официальном отчете об этих крюках ни слова. Возможно, что-то хранилось в секретных папках и было уничтожено по приказу Гиммлера при обороне рейхсканцелярии. Что же мне остается? Искать генетический след оберштурмфюрера».

Рассольникову уже приходилось заниматься такими поисками. Но чтобы собака взяла след, ей нужно понюхать какую-нибудь вещь беглеца, и Платон в очередной раз решил позвонить Оядуваю. Эту кличку с гордостью носил Ван Сяо-линь — крупнейший авторитет по розыскам глубоко зарытых и восстановлению уничтоженных архивов.

Об удивительной способности Олдувая находить спрятанные сведения и воскрешать стертые файлы ходили легенды — но только в археологических и исторических кругах. Его имя не гремит по галактике наряду с именами всемогущих политиков, прославленных астронавтов или звезд виртуала. «Бумажные черви», как называют себя черные архивисты, не терпят огласки. И правильно делают, иначе бы давно попали «под колпак» Лиги Миров. Только специалисты знают цену информации, которой владеет Олдувай. Он тоже знает себе цену, и потому стоимость его услуг высока. Не всякому археологу по карману работать с Ван Сяо-линем.

В прошлый раз за полученные сведения Платон расплатился золотой погребальной урной. Подлинное произведение искусства — поздневековый Шиусс из созвездия Тельца.

Теперь Рассольников оказался на одной планете с Олдуваем, но они по-прежнему общались только по тахионной связи. На Земле такой связью пользовались только для межпланетного и межзвездного сообщения — больно уж дорога, а выигрыша по времени никакого. Но Ван Сяо-линь не экономил на спичках и потому до сих пор был жив и отменно здоров. Тахиограмму гораздо труднее перехватить.

Платон знал пароль «Фонда бумажных червей» — межпланетного союза черных архивистов. Установив всю доступную ему защиту, археолог вошел в сеть «Фонда» и отправил на имя Цзян-Тайгун (один из сетевых псевдонимов Олдувая) короткую шифрованную записку. Этот простой, но надежный код был известен лишь выпускникам истфака Маханского университета.

— С оказией я отправил тебе посылочку. Там немного свежих грибов и овощей с моего огорода.

— Твои гостинцы восхитительно вкусны. Ты слишком добр ко мне, — ответил Платон Рассольников условной фразой. Она означала: «Скажи свою цену».

Олдувай развел руки, довольно зажмурился и наконец промурлыкал:

— Ну какие могут быть счеты между братьями по классу?

Это означало, что Ван Сяо-линь претендует на половину будущего куша. В таких случаях торговаться не полагалось. Вполне божеская цена. По нынешним-то временам.

Миновали сутки, и Ван Сяо-линь сам вышел на связь с Платоном. Китаец, сидя по-турецки, парил над грядками с проклюнувшейся кинзой. Он даже по ночам не снимал свой любимый антигравитационный пояс. Поза и хитрая улыбка. Олдувая означали: он доволен собой и, значит, сделал все, что надо.

— Привет тебе, наидостойнейший из гробокопателей. Давненько мы не шептались. Вот решил звякнуть тебе, пока бобы преют в горшке.

— Рад видеть тебя над кинзой, а не под грядкой.

И далее собеседники не отступали от многолетней традиции: следовал шутливый разговор о погоде, обмен кулинарными рецептами и смешными историями из жизни черных археологов и черных архивистов. В конце беседы Ван Сяо-линь сказал: