Чужая Истина. Книга первая

Глава 3

Глава 3.

Лицо обожгло холодом. От удара о мёрзлую землю вышибло дух. Эйден кое-как выбрался из сугроба, отплевываясь от набившегося в рот снега и царапая руки о твёрдый наст. Огляделся, переводя дыхание. Вокруг было тихо. Пока. Он опустился на колено, быстро начертил знакомые знаки.

— Киву-Ли… — прошептал он чётко, на выдохе. С ударением на первый слог. Всё, как учил Салагат.

Длинные, растянутые тени ближайших деревьев на мгновение исказились, будто протягивая к нему свои корявые пальцы. Сработало. Печать тени должна была сбить с толку возможную погоню.

Или не должна, он учил, что это больше от хищников… Чёрт, чёрт, чёрт! Проклятье! Куда меня забросило? Что делать? Куда бежать?

Он оглянулся ещё раз. Прищурился от холодного зимнего солнца. Медленно вдохнул.

Хватит… Я знаю — куда. Всегда знаю.

Эйден повернулся боком к светилу и торопливо зашагал на юг. Крепкий снежный наст хорошо держал, нога почти не болела. Идти можно было быстро. Даже без посоха.

Мог ли он выжить после такого? Бред. Конечно же нет. Бог он или не бог, но шея явно переломилась. А может и спина, уж очень глубоко его вмяли. Никогда не видел такого… Да и где бы мог видеть… Проклятый лес, проклятая зима, проклятая околесица про свет. А я снова бегу. Дезертир — как философия.

Он на ходу, не глядя, перебирал замёрзших лягушек, всё ещё остававшихся в мешочке у пояса, и гадал, что было бы, попытайся он призвать Бездну. Помогло бы это Салагату? Сработало бы с рогатым также, как с бехолдерами? И пусть маг учил не применять Бездну к более сильным противникам, вопроса это не снимало.

Хорошо, что он научил меня прыгать, — думал Эйден, имея ввиду опасный способ побега, возможно спасший ему жизнь.

— Хорошо, что дал кровавые печати, — продолжал он уже вслух, потирая едва заметные шрамы на ладонях, — хорошо, что показал тень… Вот бы она сработала. Хорошо. Столько хорошего, мать твою! Просто прекрасно! Прекрасно! — проходя мимо заиндевевшей ольхи, он широко замахнулся на ствол кулаком. Промахнулся, легко чиркнув о кору, потерял равновесие и завалился в снег.

Эйден почти зарыдал. Навалилось едкое, тяжёлое чувство стыда, подстегиваемое не отступающим страхом. А потом, спустя минуту, просто отступило, также резко и неожиданно. Он снова поднялся и пошёл. После, уже ночью, ему вспоминался пёс Салагата, оставшийся в убежище на промёрзших болотах. Удерживал бы его маг подле себя, как собаку? Воспринимал ли хромого юношу, как более сложное, но явно уступающее ему животное? Или это всё бред, паранойя, и в Салагате просто оказалось больше человеческого, чем в нём самом? К счастью, мороз стоял такой, что даже у жаркого костра не получалось задуматься надолго. Ещё много дней Эйдену ужасно не хватало проданных в Тохме одеял.

Весна. Сколько тепла, сколько жизни в коротком слове. Маленькая сойка, казалось, понимала и чувствовала это также остро, как и худощавый парень, остервенело втаптывающий в грязь затасканную шубу. Птица смотрела на пыхтящего человека крохотными бусинками немигающих глаз, будто терпеливо ожидая, когда тот закончит.

Склонившись над своей истоптанной жертвой, опираясь руками о колени и тяжело дыша, Эйден звучно сплюнул. Выражая плевком всю ненависть и презрение, что питал к зиме, холоду и всему, что с этим связано. Выпрямляясь, он потянулся всем телом, чувствуя, будто скинул с себя не просто пару потрёпанных шкур. Но потом, скользнув взглядом по невозмутимой сойке и дальше, до разбитой дороги, огибающей кромку леса, снова нахмурился. Подойдя к поваленному дереву, здоровенному тополю в два обхвата, он скрестил на нём руки, положил сверху голову и стал считать. Два… три… четыре… пять… шесть… В трёхстах шагах впереди медленно ползла колонна блекло-серой пехоты. Расстояние, редколесье и тот самый поваленный ствол — не позволяли увидеть Эйдена с дороги, он же отлично видел всё. Мелкий весенний дождик ласкал загрубевшее от непогоды лицо, словно извиняясь за зимние снегопады. Он же прочертил тусклую, почти незаметную радугу над глубокими колеями грязного тракта. Солдаты шагали, сойка прыгала по сырой тополиной коре, Эйден считал. Покинуть Эссеф, наконец выйти из леса — было почти также невероятно, как выбраться живым из окружённого лагеря близ границы Мидуэя, за несколько месяцев до того. И сейчас, как и тогда, на последний рывок не хватало сил.

— Двести семь… двести восемь… двести девять… — Эйден на мгновение растерялся. Колонна уже повернула, и он не мог решить, стоит ли считать плетущиеся за ней телеги, их возниц и лошадей. Потом, осознав, что раздумывает вовсе не о том, вопросительно, потерянно и почти жалобно взглянул на сойку. Птица испугалась резкого движения, вспорхнула ввысь и полетела в поля. — Ладно, — мрачно буркнул он, закинул на плечо кожаную лямку мешка и решительно направился к дороге.

Офицер, объезжавший по пробивающейся траве обочины грязные колеи и не менее грязных солдат, даже не удостоил Эйдена взглядом. Десятник, с завистью в глазах смотревший на длинноногого офицерского жеребца, отвлёкся на одинокого путника только на секунду. Оглядел сверху вниз и обратно, недовольно шмыгнул носом, рявкнул что-то нечленораздельное, побуждая бойцов ускорить шаг, и сам угрюмо протопал по луже. Серые, уставшие люди. Грязь, резкие выкрики и тихое позвякивание амуниции. Всё было ровно так, как должно быть. Как будто никуда и не уходил.

— Эй! Эй ты!

Эйден обернулся на ходу, выглядывая окликнувшего.

— Не беги ты! Сюда давай. Сюда. — Полный, лысеющий возница в нечищеной бригантине размахивал свободной рукой, привлекая внимание. Он правил одной из телег и жестом приглашал забраться на козлы. — Да не мнись! Вижу — хромой. Лезь уже.

— Спасибо. — Эйден кое-как примостился рядом, на узком сидении. — Честно — не ожидал.

— Ну так! — многозначительно гаркнул возница, сыграв густыми бровями. — Чо б и нет-то?

— А старшие? Чужого ведь усадил. Да когда свои рядом топчутся.

— Ста-аршие… — протянул возница странным тоном, не позволявшим точно понять, что же он имеет в виду. — А свои не топчутся. Свои маршируют. Солдаты. Здоровые, крепкие, бодрые. А гражданским, слабым и хворым, велено помогать. О-он… назад глянь.

Эйден оглянулся. И только сейчас заметил, что в двух последних телегах сидят и лежат люди. В основном — дети, женщины и старики. Ещё чуть позже, разговорившись с возницей, он заметил и нездоровую красноту широкого, полного лица. И многочисленные капельки пота, проступающие на выпуклом лбу, несмотря на лёгкий ветерок. Причина лихорадки, а, возможно, и самого знакомства — крылась под истёртым кожушком, прикрывающим ноги кучера. Точнее — ногу. Тугая повязка на культе была мокрой и ощутимо смердела. Судя по всему — здоровый, крепкий и бодрый солдат, страдал куда сильнее любого из увозимых гражданских, но виду не подавал.

Через пару часов прибыли в Посс. Мелкая деревушка, почти на самой границе Эссефа и Уилфолка, терялась и растворялась в огромном палаточном лагере. Здесь войска графства, рыцари ордена св. Лайонела и наёмники всех мастей перегруппировывались, переформировывались и переоснащались. Или, как могло показаться человеку несведущему, толпились, голосили и мешали друг другу. Эйден толком не понимал, зачем он здесь, но разбираться и долго раздумывать не собирался. Вручив вознице сбор из гусиной лапчатки, одуванчика и тысячелистника, дополнив все это крошечной банкой барсучьего жира и дав подробные инструкции, как всё это использовать — он решил добыть самого необходимого и отправляться дальше, в глубь Уилфолка.

— С сухарями — сколько хош. Вон, нанесли, — курчавый сардиец с крупным перебитым носом махнул рукой себе за спину. В когда-то красной, но теперь вылинявшей до розовато-бурого палатке, громоздились неровные стопки ящиков, отдельными грудами лежали мешки. — Но вот прям нормального вина я тебе не дам. Хоть и стыдно сказать — считай не осталось и самому. Лайонелиты хлещут, как не в себя. И расплачиваются деньгами.

Эйден фыркнул, взвешивая на руке тяжёленькие свертки с вяленым мясом глухарей, тетеревов и даже филинов. Прикинул, сколько смог бы выручить за необычный деликатес у тех самых рыцарей или их прислуги.

— Знаешь, мне просто таскать всё это добро по вашему муравейнику не с руки. И слышал ведь, что навербованных местных с общей кухни кормят, а ваш брат наёмник — сам себе снабженец. Бери птицу, полакомись или своим за те самые деньги отдай. Но если кроме сухарей почти нечего предложить и не можешь — со мной тоже расплатишься тейлами. Два в серебре, необрезанные, за всё.

И он снова потряс весомыми свёртками, демонстративно поводя носом, намекая на соблазнительный дух. Наёмник скорчил скорбную гримасу и попытался жаловаться на нищенское жалованье. Но всё как-то дежурно, привычно, без огонька. Эйден уже успел узнать, что платили сардийцам очень прилично, а кормили не всегда, не везде и не всех. Курчавый видел, что парню это известно, но сам факт торга считал обязательным ритуалом и, в силу привычки, пропустить его попросту не мог. Два серебряных тейла, пусть и немного подрезанные по краям, были отличной ценой за несколько фунтов вяленой дичи. Эйден уже представлял жареную картошку, солёные помидоры и огурцы, печёную репу с острым перцем и прочие довольно простые, но недоступные ему так долго блюда. Однако обращаться к полулегальным скупщикам казённых пайков особого смысла не было. Те торговали припасами, пользующимися наибольшим спросом среди солдат. А именно — сухарями и высушенными лепешками из тыквенной каши, легкими и долго непортящимися в дороге, и, конечно, самым разным пойлом, от густой, вонючей браги, до вполне приличного, сардийского же вина. Получить желаемое, возможно более солёные овощи, он собирался у местных крестьян, так как верил и в их бережливость, и в глубину их погребов, где вполне могло ещё оставаться что-нибудь подходящее.

Однако добраться даже до первых домишек Посса так скоро — Эйдену было не суждено. Пробираясь сквозь лабиринт палаток и навесов он буквально споткнулся о специфические признаки бирнийской весны. Остановившись на краю ямы, слишком широкой и недостаточно глубокой для привычной могилы, юноша с потрясающей точностью припомнил самые тяжёлые дни в полевых госпиталях, которых успел повидать немало. Дело в том, что инстинктивно сторонясь толпы и стараясь выбрать более свободную дорогу — он постепенно отходил всё дальше к окраине лагеря. Волею случая — как раз туда, где и размещалась местная полевая хирургия.

— Друг! Эй, друг! — тощий парень с глупым лицом, напоминающий нескладного жеребёнка, поглядывал то на Эйдена, то куда-то в сторону. — Если ты из тех… из этих… В общем — не тронь лучше. Говорю, не тронь. И ступай себе, пока сержант не видел. Тут плетей только так раздавали. А говорили, что и руки рубить будут. Руки…

— Руки? — глупо повторил Эйден, просто не зная, что ещё сказать.

Он стоял по другую стороны ямы, которую, судя по всему, было поручено стеречь тощему пареньку с гизармой. Яма эта действительно не была могилой в полном смысле слова. Ни одного целого тела в ней не было. Только множество ног… и рук.

Из ближайшей продолговатой палатки послышался протяжный стон. Через секунду оттуда выскочил другой жеребёнок, почти точная копия того, с гизармой, только в белом, когда-то, фартуке. Торопливо просеменив несколько шагов, он упал на колени, прямо в лужу, мгновение назад излившуюся из него же.

— Ты что⁈ Дурак! Накажут! — испуганно зашипел на него брат, беспокойно оглядываясь на Эйдена и будто боясь упустить из рук доверенное ему оружие.

— Какого хера, солдат⁈ — донёсся откуда-то со стороны поставленный командный голос, при звуках которого страж с гизармой аж подскочил. — Обратно к костоправам, живо! Не хош помогать йим — самому помощь нужна станет!

Протрусив к лежащему в луже рвоты парню, бочкообразный сержант, громко ухнув, пнул его по рёбрам. Было заметно, что больше ухал, чем бил. Видя, что жеребёнок подниматься не собирается, а только размазывает всё больше грязи по зарёванному лицу, сержант испытующе взглянул на парня с гизармой. Тут-то он и заметил Эйдена.

— Та-а-ак! Снова грёбаное знахарство подвалило? Не слыхал ещё, что за осквернение терь не секут? А ну…

— Хорош голосить, служивый. — Появившийся из палатки мужчина был хоть и невысок, но статен, его короткая бородка и каштановые волосы смотрелись чистыми и аккуратными. Вообще весь его вид отдавал какой-то особой степенностью и опрятностью, несмотря даже на испачканные в крови манжеты туго закатанных рукавов. Сами руки ниже локтя, разумеется, также были в крови. — Тут и так воплей хватает. Лучше найди мне кого покрепче, чем этот. Ассистент нужен. Может, и ты сам сгодишься.

Сержант недовольно хмыкнул, поправил клепанный шлем на голове и схватил парня с гизармой за руку.

— Некогда мне, — буркнул он угрюмо, рывком подтягивая к себе оцепеневшего новобранца. — Этот пойдёт. А коли, как братец опозорится…

— Я могу, — очнулся вдруг Эйден. На обоих братьев-жеребят было жалко смотреть, один продолжал всхлипывать, другой готов был начать. — Резать и шить умею. Даже не стошнит.

Мужчина с бородкой оглянулся, окинул его быстрым оценивающим взглядом. Махнул головой, приглашая за собой, и скрылся в палатке. Сержант сразу же потерял интерес и к нему, и к обоим братьям, предоставив им утешать друг друга. Возвращаясь туда, откуда пришёл, он отвесил подзатыльник молоденькому пареньку, катившему к злополучной яме скрытую тентом тачку. Тачка была тяжёлой.

— И что же, правда за мертвечинкой приходил? Сильно в знахарстве помогает?

— Нет. Я вообще не за тем шёл.

— Некромантия? — невысокий мужчина заинтересованно взглянул на Эйдена, по-своему истолковав его ответ

— Нет. Могильник тут вообще не при чём. Я в деревню шёл, за огурцами.

— Хм… Долото.

Получив инструмент, он тремя точными ударами сшиб заклёпку помятого наплечника. Взял клещи.

— Кстати — Аспен. Огурцы — это нечто иносказательное? Что-то, значит, эдакое? Или просто не хочешь откровенничать?

— Эйден. Огурцы — соленья. Помидоры там ещё, всё такое. Не важно, что. Лишь бы как следует солёное и лучше овощи.

— Хм… Интересно.

— Да не особо. Просто соли давно не видел. И овощей.

— Хорошо рассёк, да? Дорезать не надо, сразу кость. Пилу.

Эйден протянул короткую, с мелкими зубьями, пилу. Аспен мотнул головой.

— Нет, тут другую. Вон. Да, проволокой. Не видал таких?

— Нет.

— Почти моего изобретения. Так, подсмотрел кое-что.

Все ещё не полностью освобождённый из плена собственных смятых лат, рыцарёнок пришёл в себя. Заорал, задёргался.

— Терпите, сир. Сейчас полегчает. — Аспен взял небольшой шестиугольник, лежащий среди инструментов и ещё раньше привлекший внимание Эйдена, и буквально шлёпнул на лоб больному. Тот поперхнулся слюной, снова дёрнулся и затих. — Каково, а? Хорошо, что наш благородный пациент так податлив. А то ведь бывает — толком и не зафиксируешь.

Металлическая верёвка, особым образом сплетенная из проволоки разной толщины, бодро вгрызалась в плечевую кость.

— Вот, хорошо. Крутани пару раз жгут, парень что-то тужиться вздумал.

— Так пойдёт?

— Да, всё одно сейчас прижжём.

Предмет, немного напоминающий курительную трубку, быстро замелькал в ловких руках хирурга. Послышался тихий треск, пахнуло палёным мясом.

— Теперь швы. Держи здесь и здесь. А я…

— Да, я умею.

Пока Аспен заканчивал с культёй, Эйден взял на себя две рубленые раны у самой ключицы. Не очень большие и почти ровные.

— Хорошо обращаешься с иглой.

— Было где набить руку. А вообще — у благородного отличные латы. Судя по засечкам — его рубанули раз семь, может больше, а достали всего дважды и то неглубоко. Не считая руки.

— Руку теперь действительно можно не считать, — Аспен мотнул головой на ведро с отходами. Среди окровавленных бинтов, лоскутьев срезанной одежды и бог знает чего ещё — поблескивали полированной сталью дорогие наручи, так и не снятые с отнятой конечности. — Но про латы ты, конечно, прав. Во многом потому именно им я и занялся.

— Понимаю. За него, пожалуй, порядочно отблагодарят.

— Дело не в этом, хотя против благодарности ничего не имею. Вот только конкретно этот едва ли оценит добросовестную работу. Его уж час как привезли, а никто из невольных коллег не брался. Парень какой-то там барон, верещал, что отсечёт голову тому, кто покусится на его руку. А руку ты видел. Спасать там было нечего. Но среди местной лекарской братии есть мужики бывалые, тёртые, как говорится — с проседью на яйцах. Они бы отняли раздробленное, если бы верили, что смогут, как следует. Но, как ты заметил, доспех у парня что надо. Срезая и расклёпывая, было легко барона домучить.

— Ну так а кузнеца какого найти? Обычное дело, да ещё для благородного.

— Когда ты пришёл — я уж большую часть исковерканного железа разобрал, так что основной тонкости тебе оценить не случилось. В этот раз. На этом примере. Пока дух переведём, можешь остальные инструменты глянуть, только осторожно.

Эйден глянул. Он не был уверен, что смог оценить по достоинству всё многообразие и изощренность сложных приспособлений, предназначение половины из которых оставалось для него загадкой. Пока невысказанные вслух предположения, что Аспен вовсе не медик, крепли по мере ознакомления с инструментом. При этом сами по себе артефакты, использованные новым знакомым во время ампутации — теперь уже не казались невероятными. Скорее вызывали интерес.

Тем временем, перевязанного барона вынесли из палатки, неся с осторожностью — как нельзя лучше подтверждающей высокое положение молодого человека. На смену барону практически тут же внесли другого гербованого, в наглухо замятом армете. Из покалеченного шестопёром шлема раздавалось сердитое рычание и неразборчивые приказы. Что само по себе кое-что говорило о характере раненого, ведь почти всё тело его было залито кровью так обильно, что в серьёзности полученных ран сомневаться не приходилось. Провозившись не меньше получаса с прорванным и заклинившим забралом армета, Аспен наконец отделил изувеченный шлем от изувеченной головы. После этого, с одной стороны — стало ясно, почему рыцарь ругался так неразборчиво, с другой — серьёзно удивлял сам факт того, что он всё ещё находился в сознании. Сломанная челюсть и глазница, ощутимая нехватка зубов и порванный ими же язык — вот далеко не полный список полученных стойким бедолагой травм. Опыта лечения подобных ранений Эйден не имел. До этого момента. Спустя пару утомительных часов с ворчуном закончили и он даже попытался встать. Правда, получилось неважно, и Аспен грубо отчитал слуг, чуть не уронивших своего господина.

Следом, к удивлению Эйдена, принесли простолюдина. Броню, если она вообще имелась у солдата, уже сняли. Его грудь была перевязана, но из-под неряшливых, напитанных кровью бинтов, проглядывало оперение сразу двух арбалетных болтов. Сопровождавший носилки десятник объяснил, что давно зарёкся дергать из бойцов стрелы самостоятельно, а прочие хирурги, имеющиеся в лагере, уже упились в край и к работе непригодны. Один наконечник вышел легко, другой пришлось проталкивать.

В Поссе было всего одно двухэтажное здание — трактир, возвышающийся над окружающими халупами, будто единственный молодой мужчина, среди сгорбленных стариков. Несмотря на то, что вокруг деревни лагерем стояло больше двух тысяч человек — здесь всё ещё оставались свободные комнаты. Что, конечно, серьёзно расстраивало трактирщика. Седовласый, но крепкий не по годам мужик, с презрением бывалого деревенского кота посматривал на богатые шатры рыцарей-лайонелитов и офицеров войск графства, и мечтал о маленьком ураганчике, не способном всерьёз никому навредить, но так хорошо демонстрирующим преимущества крепких брёвен и надёжной каменной кладки перед расшитыми пологами на тонких шестах. Зашевелившаяся с весной армия снова путала все карты, то суля солидную выручку и небывалый наплыв постояльцев, то напрочь отпугивая тех немногих торговцев, что всё же ездили здесь в относительно мирные времена. Всех своих нынешних жильцов трактирщик действительно ценил и старался при малейшей возможности сделать их пребывание в Поссе более сносным. То есть ежедневно, а бывало — и не по одному разу, предлагал каждому из них нечто такое, что, по его мнению, могло заинтересовать именно этого человека. Или, как могли подумать и даже высказать наименее тактичные из постояльцев, пытался всучить всякую дрянь втридорога.

Поднявшись по лестнице мягкой, чуть пружинящей походкой, трактирщик остановился у двери одной из лучших своих комнат и прислушался. На самом деле — комната отличалась от других разве что шкурой на стене, линялым ковром на полу, да более новой, не затёртой ещё сосновой дверью, но стоила при этом на четверть дороже такой же, дальше по коридору. Именно эта дверь, из добротных, плотно пригнанных досок, и мешала сейчас толком расслышать говорящих, хотя на слух трактирщику жаловаться не приходилось. Постояв с полминуты впустую, он всё же постучал, коротко и деликатно, как бы извиняясь за беспокойство.

— Входите, не заперто, — донеслось из-за чисто оструганной двери.

— Мастер Аспен, простите, что задержался, — кротко проговорил трактирщик, входя, когда разрешение ещё не прозвучало до конца, — мне удалось отыскать то, что как нельзя лучше сочетается с пивом, что мы с женой сварили именно для вас только в обед. Уверен — вам и вашему другу понравится. Настоящий вяленый филин, в холодном грибном соусе с тимьяном и розмарином.

— За задержку прощаю, — с лёгкой ухмылкой кивнул Аспен, — тем более, что я вас и не звал. — Трактирщик вежливо поклонился, с чисто кошачьей невозмутимостью пропуская мимо ушей то, что желал пропустить. — За пиво благодарю, пусть даже этот кувшинчик, почти бочка, явно больше того, что в состоянии выпить два уставших человека. Но в вашем филине мне угадывается утка, которую я, признаться, не слишком жалую.

Эйден, молча наблюдавший за происходящим, довольно похрустывая бочковым огурцом, задумчиво улыбнулся. Задумчиво скорее потому, что не представлял, как трактирщик, держа в одной руке пугающих размеров кувшин, а в другой увесистое блюдо с закуской — смог постучать в дверь этаким деликатным, нарочито вежливым образом.

— Нет, наш гостеприимный хозяин не ошибается, — подал он голос, наконец дожевав огурец. — Я узнаю запах, правда — с соусом и специями он кажется мне куда приятнее, чем раньше.

Аспен, никогда не пробовавший филина и потому немного заинтригованный, благосклонно кивнул, принимая незаказанное угощение. Трактирщик благодарно взглянул на Эйдена, снова поклонился и вышел. Собираясь взять за пиво и необычную закуску никак не меньше четырёх тейлов.

— Знаешь, что мне подумалось? — протянул Эйден, провожая трактирщика взглядом. — С простолюдинами, вообще с людьми мелкими и незначительными, ты разговариваешь заметно вежливее, чем с благородными и опоясанными. Почему так?

— Может, потому что те благородные сами слишком уж ждут почтения, и от того воспринимают вежливость и такт, как должное, редко проявляя их в ответ? — Пожал плачами Аспен, спрашивая будто и у себя самого. — А люди попроще — от самого легкого кивка расцветают. А вообще, я не слишком об это раздумывал. О производимом впечатлении, о продуманном отношении… Но, как видишь, меня порой ценят и обхаживают с заметным старанием. Наверняка — почти бескорыстно.

Эйден согласно закивал, подставляя большую кружку под наклонённое горлышко пузатого кувшина. Аспен наливал и говорил.

— Продолжая тему, прерванную нашим жадноватым, хитроглазым хозяином, напомню — льда на Севенне уж давно нет, даже там, где она разливается широко и чуть не замирает. А значит и конные разъезды снова заходят ожидаемыми направлениями. Либо от Каменных бродов, либо с мелководья от Нима до Элрина. Это зимой редкие отряды шарились по обоим берегам, больше пощипывая деревеньки и пригороды, чем друг друга. А теперь бьют предсказуемо, встречаются чаще. И жёстче. Нимийские лёгкие всадники врезаются в наших как копьё, доставая относительно далеко, быстро, болезненно. Сегодня мы латали тех, кто удержал одно из копий. Можно даже сказать — преломил. — Аспен с удовольствием слушал сам себя, но его улыбка никак не относилась к описываемым событиям, скорее к тому — как именно он их понимал и описывал. — Лайонелиты, в основном они, сшиблись с нимийцами всего в десяти милях к западу. Опрокинули. Но говорят — немного порубили. Да и не должны были, ведь выступали скорее щитом. В свою очередь, наши отряды тоже гуляют по Хертсему, то залетают миль на тридцать, то снова назад. Всё и будет продолжаться примерно так, пока дороги не подсохнут. Сейчас закрепляться по берегам опасаются обе стороны, вот и держаться дальше. Завязнуть в грязи — значит не успеть отойти при необходимости. А недели через две-три — лайонелиты снова двинутся от Кумруна, войска графства — от Данаса. И, как в минувшем году, столкнутся с неприятелем у самой Севенны. Уж и не знаю, на каком берегу.

— И выходит — всё зря. Целый год трепали друг друга напрасно. Остались, где и были. — Эйден дёрнул рукой, нетерпеливо и чуть раздражённо, словно давая понять, что говорить об этом нет смысла.

— Ну конечно зря! — гаркнул Аспен громко, убеждённо и искренне, шлёпнув по столу сильной рукой. — Любые драки внутри Бирны — зря. Но покуда мы, под началом железных львов, только и можем, что робко постучать в ворота Элрина, и в панике отступаем, когда ворота отворят…

Эйден слушал не перебивая, внимательно, взвешивая каждую новую мысль. Будто пробуя на вкус взгляды и суждения Аспена. Про стук в ворота Элрина он не понял, ведь летом, когда форсировали Севенну, до города не дошли очень и очень прилично. Возможно — было другое, немногим более удачное наступление, или всё просто преувеличили, пересказывая бессчётное количество раз. Был важен не сам факт, а отношение Аспена к происходящему. Потом речь зашла и о Данасе, сгоревшем почти наполовину. И Эйден снова припомнил бешеный перезвон тревожных колоколов, чудовищную давку и шум на улицах. Аспен рассказывал о увиденном задом наперёд и постепенно, уходя всё дальше в прошлое, добрался, наконец, до чужого берега Севенны. Реки, делившей тех, кого Эйден считал своими и тех, с кем он не так давно воевал, пытаясь убить и не быть убитым.

Уже раньше стало понятно, что Аспен не медик. Что при встрече он может и иногда хочет помочь страждущему — тоже было понятно. Путь мага, а что Аспен — мастер артефактики, сомнений теперь не оставалось, пролегал в том числе и через Хертсем. Враждебное Уилфолку графство, по его словам, вовсе не было населено врагами. Там Аспен тоже встречал больных и раненых, хотя вовсе не искал их специально. А встретив — нередко помогал тем, кому мог помочь. Это, а ещё два арбалетных болта, извлечённых накануне из простого солдата, окончательно убедили Эйдена, что в выборе собутыльника он не ошибся. Проведя больше месяца в лесу в одиночестве — снова хотелось тянуться к чему-то стоящему, если не расти, то хотя бы соответствовать.

— Неплохое пиво, да и эта ваша сова — тоже ничего, хоть и с душком, но приятным, — протянул Аспен после непродолжительной паузы, давая понять, что выговорился, высказал всё, что хотел и теперь готов был говорить о другом.

— Полностью согласен. Ещё раз благодарю за приглашение, не уверен, что у меня хватило бы денег на приличный ночлег и еду. О компании — и вовсе молчу.

— Да. Трактирщик, и правда, немного повредился умом от жадности. Да и не он один, все в Поссе, кто имеет что на продажу, ломят совершенно сумасшедшую цену. Что поделать — кругом сотни состоятельных раздолбаев, не собирающихся складывать жалованье в сундук. Не улыбайся ты так, я не про себя.

— Я и не думал, — покачал головой Эйден, действительно думавший не о том. — Всё это безобразие, я о местных жадинах, возможно только благодаря образцовому порядку в войсках. Знают селяне, что никто не отберёт.

— Намекаешь, что дисциплина — показатель общего положения дел? Может оно и так. Будь здесь полный бардак, крестьяне сами бы сидели по погребам. Или, скорее, прыснули бы в леса. Но пока они бессовестно обдирают тех, кто совестью наделён. И с каждым лишним днём здесь даже мой, не самый тощий кошель содрогается. Завтра же двинусь дальше, не дожидаясь, пока деятельные соседи нарубят мне новую пачку калек.

— Наделён совестью — звучит, как хворь. Ты болен, Аспен.

— Все мы неидеальны. Ты сам вон — мимо проходил, а в той же палатке оказался. Хотя, вроде бы, армейских, а особенно рыцарей — недолюбливаешь. И всё равно помог, хотя платы не ждал и ждать не мог.

Эйден только хмыкнул, снова расплываясь в чуть пьяной улыбке. Ему вспомнился испуганный жеребёнок, копошащийся в луже собственной рвоты, и ещё один, такой же, цеплявшийся дрожащими ручонками за древко казённого оружия. Он вызвался помочь вовсе не из-за раненых, и не из-за страха перед бочкообразным сержантом. Но, с другой стороны, платы он действительно не ждал, а значит — был повод считать себя неплохим человеком. Улыбаясь этой приятной мысли, Эйден снова налил. Сначала Аспену, потом себе.

— Я, знаешь ли, тоже не врачеванием живу, — проговорил он с шутливым пафосом, неопределённо поведя рукой в сторону. — Там ты интересное показал, да дел хватало, ничего толком рассмотреть и не успел. Теперь время есть, — Эйден постучал ногтем по кувшину, в котором будто бы ничего не отбавилось, — хвастайся, грызёт ведь любопытство.

— Да и с удовольствием, юноша, с удовольствием.

Аспену было двадцать пять, то есть всего на три года больше, чем Эйдену. И хоть он выглядел куда старше своих лет — такое обращение вызвало улыбку у обоих. Уже со второго пациента они обращались друг к другу только по имени, как бы негласно признавая равенство, выказывая известное уважение и даже симпатию.

— То, чем хотелось бы похвастать, почти всё здесь, — он аккуратно и почти торжественно водрузил на стол сундучок, обитый коричневой кожей. — Начиная с самого вместилища. Слышал про мимиков?

— Немного, — сдержано ответил Эйден, не желая показаться зелёным новичком.

— Как и абсолютное большинство людей, — кивнул Аспен, явно ожидая похожего ответа. — А значит — и возможных воров тоже. Многие что-то такое слышали, но толком не знают, как поступать с подозрительным сундуком.

— А вся его подозрительность…

— Дотронься.

Эйден вопросительно посмотрел на Аспена. Потом, решив, что реальной опасности нет, всё же протянул руку, легко прикоснулся к железным полосам, опоясывающим сундучок.

— Ух тыж… — он чуть отпрянул назад, бросая выжидательные взгляды на Аспена и прикрывая нос рукавом. — Ну… смердит что надо. И подрагивает. А что за звук? Не могу понять…

— А на что похоже?

— Будто куча здоровенных пауков или других подобных тварей пищат, скрежещут и бегают там по стенкам. Довольно неаппетитные звуки. И запахи. Мускус и муравьиная кислота?

— Верно, — Аспен довольно кивнул, явно радуясь тому, что новый товарищ что-то да понимал. — Ты, конечно, понимаешь, что это собственно и всё, что может сам сундук. Но представь — как отреагирует какой-нибудь чумазый воришка, промышляющий себе на опохмел? Решит — если и вскрыть, что будет, к слову, очень непросто, то оттуда ломанётся орава пищащих, смердящих и явно зловредных тварей! Прелесть, ну?

Эйден развёл руки, признавая хорошую задумку и ещё больше умиляясь мальчишеской гордости подвыпившего мага.

— Прелесть — не то слово. Особенно учитывая вид сундучка — очень даже верится, что там может сидеть и что похоже пауков.

— Да в общем — действительно могло, — теперь Аспен отпирал сундук, без ключа, хитрыми манипуляциями с выступами у мощных потемневших петель. К удивлению Эйдена — открылся псевдо-мимик именно с той стороны. — Но я решил, что держать живность не так удобно, а уж если отопрут — то помешать она толком не сможет. Только наказать, что, зачастую, бессмысленно. Но звук и запах выбирал тщательно, как по мне — получилось интереснее традиционного звериного рыка или тому подобного. Такая мелочь тем и страшна, юркая и противная, ужалит, укусит, а то и в штанину шмыгнет.

— Бр-р-р…

— Ага. Вот, смотри. Начну с того, что ты видел в действии. Возьми в руки, покрути, потри. Что скажешь?

Эйден принял чёрный матовый шестиугольник, размером с треть ладони, который он уже видел.

— Тяжёлый, прохладный… чуть немеют пальцы. Используешь для обезболивания? Судя по тому, как барончик уснул — вещь полезная, ценная.

— Ещё какая. Не на всех действует так хорошо, как на того несчастного, но зато совершенно безопасно, в отличие от многих эликсиров. Да и использовать куда удобнее. И не закончится никогда. Куда приложил — там и действует. Если к голове — вполне может выключить. Всем хорош, может даже слишком. Применить сможет любой, не требуется активации, не нужно знаний и навыков. Потому и зачернил, на самом деле это цельная нефритовая плашка. Изначально — орден или медаль Пиньиньской империи, все иероглифы и орнамент отшлифовал, так как нужен был только материал. От кого и как он мне достался — целая история… Осколок ночи, поэтично и отражает суть. — Последнее Аспен прибавил после паузы, другим, немного приглушённым тоном. Уже не хвалясь, не рассказывая, а как бы любуясь, как мог бы смотреть на красивый закат или женщину.

— Осколок ночи, — повторил Эйден, пробуя слова на вкус. — Даёшь имена своим артефактам?

— Да. Это не обязательно нечто сакральное, так удобнее. Да и продаётся вещь с именем лучше. Согласись — проще предложить состоятельному клиенту Суть зверя, чем клубок говна и шерсти в малахитовой шкатулке.

— Не поспоришь. А вот про эту красоту расскажи, видел — прижигает, кровь останавливает.

— Именно, только сам лучше не трогай. Как опасная бритва, если впервые пользуешь — может порезать. — Аспен ловко крутанул между пальцев подобие красивой курительной трубки, тлеющая искорка в одном конце мигнула и стала разгораться. — Тут особо тонкая работа, моржовую кость гравировал с неделю. Видел когда-нибудь моржей? Это такие…

Эйден слушал, потягивая приятное пиво и иронично поглядывая на остатки вяленого филина. Про моржей он не совсем понял и не вполне поверил, ведь описанная зверюга едва ли смогла бы есть из-за несоразмерных клыков. Но, конечно, это было не важно. И всё равно интересно. Аспен доставал новые предметы из аккуратного сундучка, иногда начиная рассказ о следующем очень издалека, то с витиеватой исторической справки, то с пространного описания возможной, или не слишком, ситуации, в которой такой артефакт будет совершенно необходим, то просто рассказывая историю его изобретения и создания. Было действительно интересно. И немного удивительно, что полузнакомый человек готов делиться хоть и далеко не всеми, но многими подробностями своего особого ремесла. Аспен, судя по всему, приметил это удивление. Или скорее даже ждал его.

— Как видишь — тут ещё есть, что обсудить и чем похвалиться, — в сундуке действительно оставалось около дюжины не осмотренных предметов, — но я не такой эгоист, чтобы посвятить весь вечер только своему тщеславию.

— Ты очень добр. И умён. Показать дремучему неучу только вершки, засыпать слипающиеся глаза пылью, совершенно не рискуя выдать что-нибудь такое, что выдавать не хотелось бы. В свою очередь, обязав деревенщину ответить всем, что он имеет, в надежде не ударить в грязь уже чумазым лицом.

Повисло молчание. Аспен без усилий выдерживал взгляд Эйдена секунд пять. Потом оба расхохотались.

— Ха-ха… Ну ты загнул! Про уже чумазое лицо — особенно метко. Конечно, чёрт возьми! Я не откровенничаю со всеми подряд. Но, как видно из твоей язвительности, ты отлично понял, что не всё показанное — хлам. Если бы не понял — я бы обиделся. И, не скрою, разочаровался бы. Но раз всё идет так, как идёт… Я распознал тебя раньше, чем ты меня. Как? Ну разумеется, не по бредятине о воровстве останков, тут этим промышляют только бесноватые знахари. Смотри внимательно… — Аспен провёл рукой по левой стороне головы, медленно взъерошив чистые, аккуратно подстриженные волосы длинной в два дюйма. — Видел?

— Татуировка. — Эйден не смог разобрать угольно-чёрных символов, скрывавшихся под каштановыми волосами, но точно разглядел, что они покрывают почти половину головы. — И для чего это? Как действует — даже не спрашиваю.

— Это… чтобы не пропустить чего интересного, — сказал Аспен таким тоном, будто объяснял — зачем смотреть под ноги. — Я успел неплохо разглядеть тебя. Кровь на руках и смерть за пазухой. Давай уже, хвастайся, деревенщина, любопытство-то грызёт.

Эйден не ждал такой точной оценки и в любой другой ситуации здорово насторожился бы. Однако сейчас не было ощущения возможной опасности. Да и тому, что кто-то знал и умел больше него, по сути, удивляться не приходилось.

— И то, и другое — подарок друга, — протянул он в задумчивости потирая ладони о штаны. — На руках универсальные печати крови. Уверен — тебе интересно, как наносились и почему «кровоточат»… может,когда и расскажу. За поясом смерть, — Эйден выложил артефакт из клюва ворона и фрагмента латной перчатки на стол. Глухо стукнуло. — Но смерть только птичья. Такой вот охотничий арбалет, для ленивых и неуклюжих. А кое-чего ты не разглядел. Лови.

Он поддел большим пальцем шлифованную монетку. Тонко звякнув, та взлетела вверх и вперёд, кувыркаясь в воздухе. Аспен не пытался поймать. Когда монета ударилась о стол — он ловко прижал её обратной стороной деревянной ложки, не давая отскочить на пол.

— Незнакомых артефактов не касаюсь. А тут — даже и не пойму. Не только сам не заметил, но и сейчас ничего не вижу. Монета Золотой долины, грубо обработана… и ничего. Тоже подарок?

— Нет, это как раз сам, — Эйден грустно улыбнулся, невольно предаваясь воспоминаниям. — Значит — это вовсе не артефакт, да ещё и обработана грубо? Ладно… тебе виднее. Но завтра покажу, как её использую. Может, хоть в алхимиях тебе нос утру.

— Охотно верю, я в них не силён. Но завтра будет завтра, а пока, если не против, чуть больше о том клюве. Раз уж про печати не хочешь. Гравировка, смотрю, интересная…

Бодрые плотницкие молотки с самого раннего утра что-то деловито колотили. Их ритмичный перестук вторгался в сон Эйдена, рождая образы жадных дятлов, испещрявших древесину в поисках добычи. После, всё ещё сквозь дрёму, до него донесся беспорядочный гул, перекрываемый одним мощным, бесстрастным голосом. Будто стаю громко воркующих, беспокойных голубей осадил старый матёрый тетерев.

Уже окончательно проснувшись, потирая слипавшиеся глаза, Эйден сел на кровати. Огляделся, припоминая, где находится. Ночь под крышей, да ещё на матрасе, пусть даже не из самой свежей соломы, была удивительно приятной после долгих скитаний по лесам. Задумчиво уставившись на пустую кровать Аспена он, стесняясь самого себя, проверил на месте ли артефакт и тейлы, вырученные за вяленую птицу. Всё было где и положено, в том числе и необъятных размеров кувшин с остатками пива. Эйден подошел к столу, принюхался к горлышку, отгоняя вьющихся мошек. Пахло вчерашней горечью.

В коридоре послышались шаги нескольких человек, резко открылась чистая, свежеоструганная дверь.

— Лейтенант, вы забываетесь. Привычка орать на солдатню в реальной жизни только вредит.

Аспен вошёл первым, говоря как бы нехотя, не оборачиваясь. За ним почти вбежал раздражённый, позвякивающий шпорами мужчина. Он презрительно щурил глаза и играл желваками. В дверях, не решаясь войти, остановились двое солдат.

— Орать? В реальной⁈ Это вы, мастер, забыли о том, что говорилось только с утра. Уклоняющимся от выполнения долга не уклониться от…

— Эйден, плюнь ты эту дрянь, там же мухи. — Аспен демонстративно не обращал внимания на офицера. — На, хлебни чая и собирайся.

Эйден поймал брошенную флягу, откупорил, понюхал. Поглядывая на солдат, он старался не выказывать робости, напустив на себя уверенный, чуть недовольный вид. Почти получалось.

— Именно — собирайся. И быстро. Вы тоже, мастер. Приказано…

— Не нужно тыкать моему другу, — оборвал лейтенанта Аспен, — а уж тем более указывать ему. Он не слуга и не ваш подчинённый. Я тоже вам не подчиняюсь, как несложно заметить.

Офицер сощурил глаза ещё больше, одёрнул резким рывком стеганый гамбезон и двинулся на мага.

— А ты знаешь, что действительно несложно⁈ — почти вскричал он, особенно нажимая на это «ты». — Привязать зарвавшегося коновала к лошадиному хвосту и дать пробежаться босиком до самого Данаса. После ты уже не уйдёшь далеко. А заодно, штопая раны настоящих бойцов, ты, трус, сможешь между делом зализывать и свои! — последнее он прошипел уже в самое лицо мага, схватив его за грудки.

Аспен перевёл безразличный, почти скучающий взгляд с лица лейтенанта на его побелевшие руки, вцепившиеся в отвороты куртки. Мягко положил поверх свои, чистые, ухоженные, с коротко остриженными ногтями.

— Говорят, капитан Муррэ стал ещё злее после ранения, — тихий голос мага не заглушил хруста пальцев. Офицер побледнел. — Во что сложно поверить, ведь ко мне он был очень добр. Предлагал любую помощь, любую благодарность, всего лишь за снятый с него шлем, да пару мелких стежков.

Солдаты у входа мялись в нерешительности, переступая с ноги на ногу. Лейтенант, наконец отпущенный на свободу, отшатнулся от Аспена, потирая руки и громко сопя. Было непонятно, что произвело на него большее впечатление — упоминание высокого начальства или мёртвая хватка мага.

— Всего доброго, лейтенант. Отряд скоро двинется к Данасу, за стольким нужно проследить, стольких поторопить.

Офицер развернулся на пятках и, оттолкнув солдат, сердито забренчал шпорами по коридору. Светлая, не засаленная ещё дверь закрылась. Эйден стоял не шевелясь, всё произошло слишком быстро и не было времени толком приготовиться или решить, что делать. Запоздавшая испарина остывала на лбу, живот неприятно подвело.

— Хм… смотрю — всё серьёзно, — Аспен удивленно и с некоторой неприязнью глядел на нож в руке Эйдена. — И что ты собирался делать?

— Не успел ещё решить. — Ответил он, с трудом начав говорить. — Само как-то.

Заметно сточенный старый нож бесшумно опустился на стол, будто звякнув, он уже мог сделать что-то плохое.

— Максимум, что этот хлыщ мог сделать — ненадолго задержать меня. Теперь, чуть узнав тебя, буду с такими осторожнее. А то ведь жаль вояк недоношенных.

Попытка перевести всё в шутку не удалась. Эйден смутился.

— При задержании всякое бывает, — неуверенно промямлил он, наконец делая глоток чая из фляги.

— Ага. Например, кто за нож схватится или ещё что подобное…

Немного прополоскав рот, Эйден проглотил крепкий, терпкий отвар. Такого он ещё не пробовал. А вот с ножом уже как-то было. Возможные последствия этого, в общем-то, невинного происшествия заплясали пугающим хороводом ярких образов.

— Ладно. Всё ведь прошло хорошо, — он старательно и не слишком умело изобразил спокойствие и беспечность. — А здорово ты его. Да и про того капитана. Удачно вышло с его протекцией.

— Маркиз Муррэ — человек влиятельный, серьёзный. Правда, я уже после операции узнал, что мы сколупывали армет именно с него. Да и про протекцию громко сказано. С другой стороны — у капитана здорово подран язык, выбиты зубы… Вполне возможно, что то свирепое ворчание и означало искреннюю благодарность и обещания всяческой поддержки.

Эйден глупо хихикнул. Аспен самодовольно кивнул, очень похоже передразнив презрительный прищур лейтенанта. Оба засмеялись.

— Значит — собираешься ехать? — спросил Эйден, когда странно нахлынувшая весёлость немного отступила.

— Конечно, и поскорее. Как вчера и говорил. Но ты не раздумывай, давай со мной. Почти прямиком до Редакара, а потом к карсам. В любом случае — сначала через весь Уилфолк, так что пока по пути. У меня даже две лошади, одна для поклажи, не скакун, но тебя легко потянет. Всё не пешком.

Разумеется — Эйден не мог отказаться. Разумеется — не только и не столько из-за лошади. Быстро собравшись, они спустились вниз.Причем Аспен отказался от помощи прислуги и самостоятельно нёс свои вещи, которых было немало, даже не считая обитого коричневой кожей сундучка. Рассчитываясь с трактирщиком, он с небрежностью старого дворянства ухнул на стол кошелек с серебром, будто бы не считая и не заботясь о подобной ерунде. На самом деле — трактирщик нашёл там лишь немногим больше, чем планировал выручить. В конюшне ждали осёдланные лошади, что доказывало дальновидность и проницательность Аспена, заранее приказавшего приготовить для всадников их обеих. Пока он пристёгивал седельные сумки и аккуратно устраивал весь свой багаж, Эйден, не умевший толком управляться с лошадьми, с некоторой опаской поглядывал на громадного тяжеловоза, на котором ему и предстояло ехать.

— Ты не переживай, это почти чистокровный шайр, — Аспен почесывал вьющиеся бакенбарды буланого жеребца, — он спокойнее удава и кроток, словно ягнёнок. А, не знаешь удавов… такие большие змеи. Большие и спокойные. Только взгляни в эти глаза.

Эйден должен был согласиться, смотрящие из-под чёлки тёмной гривы глаза и правда не внушали опасений. Он коснулся светлой бычьей шеи, пытаясь поглаживаниями договориться с животным. Почти чистокровный шайр флегматично всхрапнул, будто соглашаясь дружить.

— Если вдруг ты не слишком опытный наездник, — аккуратно предположил Аспен, не сомневаясь в том ни секунды, — можешь давать команды. Желток приучен слушаться голоса, конечно, до определённой степени. Вперёд, стой, но, п-р-р… он разберётся, малый толковый. Правда, в галоп его не погнать, как видишь — тяжеловат, да и корпус больше для тягловой работы.

Эйден пожал плечами, совершенно не расстраиваясь и даже не помышляя торопить Желтка.

Уже на выезде из конюшни, кое-как устроившись в широком седле, его охватил совершенно детский восторг. Оглядывая улицу с высоты рослого жеребца, деловито придерживая вожжи и непривычно опираясь на стремена, он мысленно разговаривал сам с собой, перечисляя и описывая все преимущества теперешнего положения. Объехав вытянутое здание трактира, и свернув за угол, он неосознанно натянул вожжи. Послушный Желток тут же остановился.

— Да, ещё вчера этого не было. — Аспен, ждал, что увиденное произведёт впечатление на Эйдена, но посчитал нечестным вести его другим путём. — Тут хоть позаботились, чтобы падая, они сломали шею. Меньше страдали. Бывает хуже.

Длинная виселица с грубо сколоченным, высоким помостом светлела свежими брёвнами. На крепкой перекладине, чуть покачиваясь и покручиваясь, висело десять человек с деревянными табличками на груди. Эйден вспомнил разбудивший его перестук, разноголосый гомон, похожий на птичий, и монотонный поставленный голос, что перекрыл общий шум. Таким голосом читают только приказы и приговоры. Он тронул коня, подъезжая ближе.

— Я тоже узнал, — угрюмо проговорил Аспен. — Причём здесь оба. Второй на том краю. — Он указал головой на другого повешенного, тощего и нескладного, похожего на жеребёнка парня. — Когда разнёсся слух, что скоро выступать к Данасу, недовольных жёстко заткнули. Судя по всему — наши знакомые братья воевать передумали. У того на груди «медаль» дезертира, хоть большинство тут читать-то и не умеют.

— Да тут и без табличек суть ясна, — подал голос Эйден. Он был раздражён. Отчасти — зол на себя за первые минуты оцепенения. — Са-мо-руб… Членовредительство, значит. У нас такое не работало.

Левая рука висельника была неумело перевязана грязной тряпкой. Судя по форме повязки — не хватало нескольких пальцев. По подсыхающим бурым разводам ползали мухи.

— У нас? — Аспен направил лошадь дальше по улице, приглашая следовать за собой.

Эйден кивнул, с трудом отворачиваясь от виселицы и догоняя товарища.

— Впереди долгая дорога. Успеем.

До полудня почти не разговаривали. Однако дорога была и правда долгая. Ехали весь день, только раз перекусив в седле хлебом и варёными яйцами. Когда беседа всё же завязалась — они оба обходили острые, неприятные темы, не сговариваясь, старались держаться чего-то любопытно-нейтрального. Единственную деревушку, в которой можно было бы остановиться, миновали в шестом часу, ещё засветло. В итоге на ночлег было решено расположиться в редком березняке, более сухом и высоком, чем вся оттаивающая округа.

Эйден уверенно выбрал местечко на небольшом холме, легкий ветерок был лучше весенней сырости. Аспен не возражал, по отдельным повадкам и общему поведению товарища легко было понять, что путешественник он опытный. Быстро собранный хворост и разожжённый легко, без дыма, костёр — только подтверждали это. Эйден был рад ответить на все услуги спутника, оказанные ранее, и, что уж тут скрывать, ещё больше радовался возможности размять одеревеневшее тело, пока не привыкшее к седлу. Между трёх стволов был умело натянут парусиновый тент, на случай дождя, образующий скошенную крышу и одну стенку, отражающую часть света и тепла. Ужинали с аппетитом, а спали крепко и без сновидений. И на утро ни один из них уже не проверял, на месте ли ценности.

Аспен, как и накануне, проснулся первым. Он всегда вставал очень рано, почти независимо от того, когда ложился. Отойдя на пару десятков шагов, чтобы не будить Эйдена, он разложил на старом бревне аккуратный кожаный свёрток с множеством карманов и петелек. Радуя глаз, блеснула полированная сталь. Бритва, небольшой стаканчик, рукоять помазка, ножницы, флакон с бальзамом и оправа открывающегося зеркальца — всё отливало безукоризненно чистым, приятно тяжёлым металлом. Аспен сполоснул лицо из фляги, внутренне улыбаясь свежести, прохладе и предстоящему ритуалу. Коробочка с мятным мылом собственного изготовления открылась, туго щелкнув крошечными, будто деталь часового механизма, петлями. Где-то в ветвях запела зарянка. Лезвие бритвы точными, плавными движениями заскользило по намыленной коже.

Аккуратная, отливающая тусклой медью бородка, была очерчена просто и идеально, будто каждое утро над ней работал лучший цирюльник. В дорогом сардийском зеркале отражались глубоко посаженные серые глаза. Этот прямой, почти немигающий взгляд мог смутить и нередко смущал собеседника, сбивая с мысли и заставляя забыть даже заготовленные слова. Аспен смотрел так специально, отшелушивая то, что сам считал лишним, не интересным или наигранным. Однако при этом сам, хоть накануне и утверждал обратное, подстраивал манеру держать себя под конкретную ситуацию, текущие обстоятельства и определённых людей. Он делал это инстинктивно, неосознанно, и, вероятно поэтому, уместно и почти незаметно. Широкий, приметно крепкий лоб и густые брови могли выразить самые тонкие оттенки эмоций, при этом, не теряя той общей печати достоинства и самообладания, чётким оттиском видневшейся во всём его образе.

Во время бритья Аспен был собран и сосредоточен, в то же время, как это часто бывает, размышляя о другом совершенно без вреда для дела. Он вспоминал интересный вчерашний опыт, Эйден позволил опробовать свой артефакт, объяснив, как им пользоваться. Общий механизм действия был потрясающе прост и даже элегантен. Будучи мастером артефактики, Аспен по достоинству оценил уникальный предмет. Отдельное удовольствие ему доставила реакция товарища, когда он без подготовки, с ходу, добыл сразу двух куропаток. Поднятых из редкого кустарника простым заклинанием, брошенным также легко и ловко. Да, некоторое тщеславие было присуще Аспену, но, по его собственному убеждению — не являлось недостатком или даже простительной слабостью. Он не упивался собственным превосходством, даже когда оно было очевидно, а лишь отмечал его, не стараясь задеть других. Разумеется — за исключением случаев, когда требовалось уколоть нахала в ответ.

Закончив, он насухо вытерся чистым полотенцем, протер все приборы и разложил по сшитым точно в размер кармашкам и петлям кожаного чехла. Критически осмотрел поблескивающую композицию. Что-то поправил, провёл по бородке рукой, задумавшись на мгновение. Каждый металлический элемент своего бритвенного набора он отлил или выковал сам. Как и свой короткий меч, подковы своим лошадям, пару ножей при седлах, части сбруи, накладки сундучка-мимика с артефактами и много чего ещё. У Аспена были талант и страсть. И даже, возможно, некоторое помешательство. Всё, за что он брался, любое ремесло, доводилось до идеального, иногда — недостижимого никем иным уровня. Что-то давалось легко, что-то сложнее. И тогда именно это сложное завораживало и притягивало к себе. Аспен хорошо различал и уважал чужое мастерство. Проезжая по изящному арочному мосту, останавливаясь возле особенно красивого дома, держа в руках небольшой глиняный чайник или тяжёлый двуручный топор — он видел время и силы, потраченные не только на создание конкретного предмета, но и на все предыдущие, возможно — менее удачные вещи. Потому он и занимался артефактикой, направлением, вобравшим в себя десятки, если не сотни, самых разных искусств и ремёсел. Уникальная стезя, в которой можно было совершенствоваться вечно, получать тончайшее наслаждение от побед и при этом не расслабляться ни на минуту, ведь идеал всегда оставался где-то впереди.

Сейчас путь Аспена лежал в Редакар, свободный город в границах Бирны, оплот торговой Лиги и один из богатейших полисов мира. Там он намеревался запастись необходимыми, редкими материалами для дальнейшей работы, а после отправиться к карсам. Карский полуостров был знаменит своими кузнецами-оружейниками и старейшими фамильными мастерскими. Аспен уже сейчас, в свои двадцать пять лет, слыл отличным кузнецом, но сам хорошо понимал, что до высших ступеней мастерства еще далеко. Он так же любил учиться и умел выбирать для себя лучших наставников. Карсы, определённо, были одними из лучших. В который раз размышляя об этом, Аспен азартно прищурился, вспоминая о своей неудаче. Лучше карских кузнецов, пожалуй, были только кузнецы Боргранда, у которых он так ничего и не добился. Гномы ревностно охраняли свои секреты, не желая делиться мастерством даже с достойнейшими, даже за огромную плату. Смелые идеи, что Аспен вынашивал уже несколько лет, не помогли ему заручиться поддержкой гномьих старейшин. Почти все, кто слышал от молодого мастера о возможности создания нового магического направления — скептически усмехались, вертели головой и смотрели, как на ребёнка. Почти все. Вчера вечером он поделился своей идеей с Эйденом и тот не выказал лишних сомнений. Слушал с интересом, задавал уместные вопросы, рассуждал живо и метко.

Эйден отвернулся от ближайших кустов, затягивая шнурки на вытертых штанах. Утро было холодным и солнечным, изо рта шёл пар. Он приветственно кивнул Аспену, возвращающемуся к стоянке, и присел поближе к почти уснувшему костерку. Кинул сверху немного ветвей и пару поленьев потолще, привычно сел на охапку хвороста, сложенного особым образом, скрестив под собой ноги. Протянул вперёд ладонь правой руки, придерживая запястье левой. Неслышно шепнул.

— А я делаю иначе, — Аспен тоже сел рядом, используя широкое седло как скамью. — Тоже выходит красиво.

Он достал из нагрудного кармана предмет, напоминающий крошечную чашу или большой напёрсток, со спиральными желобками внутри. Поставил его на седую золу, не боясь обжечься оживающим пламенем. Вокруг артефакта начал закручиваться маленький огненный вихрь, постепенно распаляясь и вырастая в высоту.

— Красиво, — согласно протянул Эйден.

— Использую для нагнетания жара. Помогает правильно накалить металл в отсутствие приличного горна. Правда, дрова быстро жрёт, но мы ведь в лесу.

— У тебя на всё есть свой артефакт, свой способ и задумка.

— Стараюсь, — довольно пожал плечами Аспен, грея руки над танцующим огненным вихрем.

— Меч тоже носишь на случай чего? Часто пользоваться приходилось?

— В серьёзную — однажды. И предпочёл бы тот опыт не повторять. Возьми, взгляни. Не знаю, насколько ты знаток, искусен ли, но в руках явно оружие держал. А значит и оценить сможешь.

Эйден принял меч, со сдержанным любопытством взглянул на товарища, давая возможность продолжать. Он уже хорошо знал, что Аспен говорить любит и умеет, особенно — если дело касалось его планов и творений.

— Клинок гибкой стали, но крепкий и упругий из-за внушительной толщины. От того же и очень увесист, для своих двадцати двух дюймов. Два глубоких дола с обеих сторон не столько облегчили, сколько укрепили его. Плавно листообразное, обоюдоострое, идеально симметричное лезвие. Да-да, улыбайся, улыбайся. Я совершенно справедливо считаю его красивым. Гарда простая, кольцо и раздвоенная витая крестовина, чуть приподнятая к острию, как у даги. При должной сноровке и определенной удаче — хорошо вгрызается в оружие противника. Рукоять под двуручный хват, но из-за баланса, смещённого к центру эфеса, уверенно управляется и одной рукой. Разумеется, дело ещё и в руке, но кузнечный молот здорово готовит к самой разной работе. Навершие крупное, как делают у леммасийцев. Удобно теснит, поджимает вторую ладонь, если взяться обеими.

— Согласен, в руке лежит приятно. А полная длина?

— С эфесом, тридцать два дюйма.

— Не такой уж мелкий.

Аспен согласно хмыкнул.

— Правда, у меня был побольше, — Эйден вернул клинок в ножны, — и полегче, хоть и не такой красивый. Меч был у меня недолго, может с месяц. И я его не любил. Конечно, не так, как пику. Её-то я просто ненавидел. Да и владеть толком не умел и не умею. Признаю определеённую эстетику предмета, но в целом оружие не люблю. От него пахнет смертью. Падалью.

— Понимаю. — Аспен кивнул. Его бесстрастный люб на мгновение собрался сеткой морщин. — Я вижу в этом скорее искусство, чем инструмент для убийства. Но мне приятно осознавать, что в случае нужды инструмент при мне и исправен. Да и сам его вид, сам факт ношения — может отвадить иной случай. Чернь видит и сторонится.

— Чернь — да. А кого-то может и привлечь. Либо просто подраться, ведь так ты выглядишь почти бойцом, либо уж украсть. Меч и правда красивый, продать можно дорого.

— От всего сразу не убережёшься. Хоть и стараюсь. На всё своя задумка, да? Не обязательно, чтобы уникальная, но исполнить бы по возможности добротно, с душой и старанием. Пусть не все мои труды, артефакты или нет, сработают когда надо и как надо, но ведь стремиться к тому — уже неплохо. Считаю, что лучший инструмент человека — его руки, и стараюсь не давать им скучать, пылиться. Правда, вспомнилось тут, — Аспен ухмыльнулся, иронично приподняв густые брови, будто признавая уязвимость собственного кредо, — что ответил в таком же споре один уважаемый мной человек. Равана, можно сказать — наставник детства. Рассмеявшись, он сухо щёлкнул меня по макушке, отметив, что мой инструмент звучит пустовато, как старая тыква. Старик сказал, что лучшее в человеке есть между ушами, а руки — сродни копытам мула. И коли у него хватило бы ума — даже подкованный творил бы не хуже.

— Метко, — поддаваясь заразительной улыбке, согласился Эйден.

— Пожалуй. Но, по сути, не слишком противоречит моим собственным умозаключениям. Просто смотрит глубже или обобщает. Знаешь, бывают такие люди, что оспаривать неловко. Только что умное на язык просится, а откроешь рот — и сразу вся нелепость наружу. А Равана смотрит себе, кивает, чешет бородёнку. Разнести оппонента почти молча — тоже своего рода искусство.

Оба помолчали, вспоминая что-то своё. После, перебрасываясь замечаниями о погоде и предстоящей дороге, наскоро позавтракали вчерашней куропаткой, хлебом и запечённой в золе картошкой. Свернули парусиновый полог, собрались и поехали дальше.

У ворот Лидхема толпился народ. Пешие, конные, повозки — все жались к обочине и ждали, пока из города выйдет колонна тяжелогружёных телег. Обозы с провиантом и фуражом отправлялись следом за группировкой войск из-под Посса. Телег было много, четверки лошадей тянули небыстро, возницы опасались поломки в грязных колеях тракта. Люди по обеим сторонам дороги галдели, глазели и терпели.

Не слишком высокие, в два-три человеческих роста, но крепкие и толстые стены Лидхема — внушали спокойствие и уверенность своим старым, местами замшелым камнем. Редкие пузатые башни, полукругом выделяющиеся за линию стен, пестрели знаменами Уилфолка и ордена святого Лайонела.

— Ладно, грифон, но почему лев? — Эйден пустил коня медленным шагом, следуя за двинувшейся вперёд толпой, рассматривая гербы над воротами.

— Лайонелиты здесь. — Пожал плечами Аспен, тоже смотря на знамя, подрагивающее на лёгком ветру. Чёрная львиная голова на сером поле будто оглядывала входящих.

— Они везде. Но почему знамёна на стенах? Орден теперь управляет и городами?

— Я не был в Уилфолке дольше твоего, — Аспен притормозил, пропуская вперёд себя женщин с корзинами, — но помню, что они и раньше управляли. Всем, что есть в графстве. Их лев давно перерос уилфолкского грифона.

— Но раньше они навешивали свои цвета только на свою собственность. Хотя, может я просто не обращал внимания. Не видел разницы.

— А она есть?

Эйден не ответил. Тяжёлые копыта Желтка мерно застучали по крепким доскам подвесного моста. Ров, дугой окаймлявший ворота, вонял тиной и лягушками.

Доехав до торговых рядов, располагавшихся неподалёку от северных ворот, Аспен спросил дорогу у первого же торговца. Он, как и Эйден, раньше не бывал в Лидхеме, но имел дело к нескольким местным дельцам. Первым делом они отправились к дому торговца книгами, к которому у Аспена было рекомендательное письмо от общего знакомого. Там же он собирался остановиться.

Дом мэтра Одэлиса стоял в лучшей части города, среди особняков местной торговой знати, нового дворянства, людей деятельных и состоятельных. Таким же можно было считать и самого мэтра. Строгие обводы неоштукатуренных стен его дома будто выражали характер хозяина, в первом этаже были пробиты нечастые, узкие бойницы в остроконечных арках, во втором мелко поблескивали витражные окна с множеством тёмных переборок, а бурую, раскрашенную лишайником черепичную крышу, венчал кованый флюгер в виде писчего пера.

Аспен спешился у высокого крыльца, поднялся к двери, окованной металлическими вензелями, постучал. Зарешеченное смотровое окошко скрипнуло и тут же закрылось. Дверь распахнул плотный мужчина лет пятидесяти, с зачесанными набок седыми волосами. Эйден не слышал, что сказал человеку Аспен, но тот поклонился, не низко, однако явно почтительно, кликнул из дома вихрастого юношу, распорядившись позаботиться о лошадях, и пригласил обоих гостей внутрь.

— Мэтр Одэлис наверху, — сказал седой негромко, обращаясь к Аспену, — присядьте, я доложу.

Он сделал короткий жест рукой, указывая на диван и два кресла, стоящих у стены в тёмной гостиной, и скрылся за углом коридора. Оба мага остались стоять.

— Солидно тут всё… дорого. И немного мрачно. Хотя, размах чувствуется. — Эйден неторопливо поводил глазами, остановив вопросительный взгляд на товарище. Он немного стеснялся и робел.

— Подожди, как я и говорил — несколько дней в Лидхеме провести придётся. По крайней мере, разместимся не в грязной ночлежке, да ещё и в интересной компании. Хозяин дома человек известный. В профессиональных кругах.

Спустя минуту, вслед за седым слугой вышел долговязый господин. Одетый дорого, но неброско, он шёл совершенно неслышно, осторожно переступая мягкими замшевыми сапожками. Тихий, будто крадущийся шаг его был особенно заметен от того, что слуга при ходьбе почти топал по натёртым доскам пола жёсткими башмаками.

— Мастер Аспен? — долговязый остановился в четырех шагах от гостей, оставляя большую дистанцию, чем можно было ожидать.

Только сейчас Эйден заметил повязку на его лице, совершенно скрывающую глаза. В густом полумраке гостиной приходилось приглядываться специально.

— Я, мэтр Одэлис. С другом и коллегой — мастером Эйденом. — Аспен сделал паузу, поклонился. Эйден последовал его примеру, пытаясь не пялиться на повязку. — Рад наконец лично познакомиться с вами. И хочу снова поблагодарить за труды, за помощь в поисках тех редкостей.

— Тома Кастро и Зотмана… — кивнул, чуть потеплев лицом, Одэлис. Он помнил все проданные, прошедшие через него книги. — Что я? А ведь жаль, что уже не поблагодарить самих авторов. Груз доставили в Боргранд вовремя?

— Разумеется, — с готовностью подтвердил Аспен, хотя знал, что мэтр в том и не сомневался, — приятно иметь дело с надёжными людьми.

— Взаимно, — вежливо согласился Одэлис.

Эйден не понимал полунамёков разговора, но ясно видел, что они были. Тем временем, закончив приветствия и обмен любезностями с Аспеном, метр Одэлис обратился и к нему. Пара общих слов, дежурная, ничего не значащая, холодная улыбка. И наконец, Эйден убедился, что хозяин действительно не видит сквозь повязку. По характерному положению головы можно было заметить, что он больше слушает, но не старается смотреть на собеседника.

— Вы, верно, устали с дороги, — снова обратился к Аспену Одэлис. — Сик проводит вас в комнату для гостей. Уже неделя, как всё готово к вашему прибытию. Нет, — он прервал Аспена, начавшего извиняться, движением кисти, — я всё понимаю. Трудности пути, неожиданные и… порой интересные. Надеюсь, расскажете мне о них за ужином. А до тех пор отдыхайте. Господа…

Мэтр откланялся и ушёл, оставив гостей на своего слугу. Сик, так звали плотного седого мужчину, проводил их в специально отведенную комнату второго этажа, большую и куда более светлую, чем остальная часть дома. Когда дверь за ним закрылась — Эйден не спеша скинул плащ, снял свою старую шерстяную жилетку и присел на край кровати.

— Неплохо, — Аспен поставил на небольшой стол тёмного дерева свой заветный сундучок, который так и не дал в руки Сику, — тесно здесь точно не будет. Ты не стесняйся, осваивайся, — единственно правильным тоном сказал он. — Смотри, какую прелесть приготовил для нас мэтр.

Эйден, и правда, немного расслабился. Хоть само осознание того, что он робеет как ребенок, всё ещё смущало и почти раздражало его.

— Прелестей много, боюсь недооценить, запутаться.

Они оба подошли к подобию плотницкого верстака, обвешанного сложными приспособлениями на кронштейнах и подвижных опорах.

— Приличное рабочее места для артефактика, — Аспен деловито покрутил винты, подвигал поворотные механизмы, — а вон там алхимическая посуда. Целый стеллаж. Я не собирался проводить здесь много времени и наш хозяин об этом знает. Значит — либо у него есть ко мне невысказанное пока дело, либо он просто чертовски гостеприимный человек. И то, и другое — мне подходит.

— Даже если дело? Ты действительно любишь помогать людям.

— Напрасно иронизируешь, — пожал плечами Аспен, давая понять, что здесь дело не в альтруизме или, по крайней мере, не только в нём. — Как я уже неоднократно говорил — мэтр Одэлис человек серьёзный. Полезный. Помогать таким одно удовольствие.

— Дальновидно.

Эйден задал товарищу ещё несколько вопросов про незнакомое оборудование и остался доволен ответами. Аспен ещё вчера разрешил ему пользоваться своими материалами, коих было не так уж и мало в седельных сумках обеих лошадей, но всё не находилось подходящего для работы места. Теперь такое место нашлось, и оно притягивало всё внимание Эйдена. И, стоит отметить, руководило им не просто любопытство. Молодого мастера, как его впервые назвали совсем недавно в тёмной гостиной, стесняло то, что всё их путешествие происходило за счёт, силами и средствами Аспена. Однако он был уверен, что знает лучшие способы достать денег, чем продажа добытой лесной птицы.

Аспен неторопливо и внимательно вычистил одежду от пыли и дорожной грязи, сменил плащ на более дорогой, причесался стальной расческой, не забыв и без того аккуратную бородку. Сказав, что будет только к вечеру, он ушёл по делам, в полной уверенности, что Эйден не будет скучать.

Эйден действительно не собирался.

Пожалуй, лучшим, коронным его творением можно было назвать стимулятор из йербы, люцерны и лакричника. Он готовил его множество раз и справился довольно быстро, оценив удобство специальных горелок и посуды из закалённого стекла. Снова зачаровывая свою старую монетку из Золотой долины, Эйден особенно постарался, и кусачая синяя искра, пляшущая по затёртому профилю давно забытого правителя, вышла небывало яркой и сильной. И пока готовый отвар процеживался через мелкое сито и капля за каплей стекал по монетке в высокий сосуд — он решился на лёгкую авантюру.

Несколько месяцев назад, ещё в высоком болотном шалаше, Эйден экспериментировал с различными составами известных ему зелий и эликсиров. Результаты были разные, порой — довольно интересные. Например, средство из зверобоя, дубровника и кипрея, используемое обычно при лихорадках и призванное очистить кровь от хвори, при добавлении болотной сушеницы давало занятное побочное действие. Надо сказать, что болотной сушеницы тогда было в избытке, и Эйден использовал её довольно часто, но именно такой состав зелья проявил себя и хорошо запомнился начинающему алхимику.

— Ну да… всё точно так, как было, — протянул он полушёпотом, задумчиво опустив голову.

Приняв дозу средства, он прогуливался по просторной комнате, ожидая скорого эффекта. Спустя пять минут стало теплее. Спустя ещё пару — тепло растеклось по рукам и ногам, зарумянилось лицо, покраснели уши. Внизу живота стала ощущаться лёгкая щекотка и… как и в тот раз, Эйден глупо хихикнул, заметив ожидаемый теперь результат. Как и раньше — столь крепкое возбуждение напомнило, как давно он не был с женщиной и как этого, в сущности, не хватало молодому здоровому парню. И всё же цель была достигнута, зелье проверено, и дело оставалось за малым. Он не сомневался, что на такой товар всегда найдётся свой купец.

Ближе к широкому витражному окну стоял тяжеловесный, резной шкаф. Книжный шкаф. Заполненный сотнями настоящих книг. Ещё во время работы Эйден бросал на него недоверчивые взгляды, а теперь, практически закончив, наконец, решился рассмотреть ближе. Он умел читать и видел книги раньше, но никогда столько сразу, в одном месте. Ему невольно вспомнилась повязка на глазах Одэлиса и подумалось, что этот шкаф наверняка лишь малая часть того, чем обладает мэтр. Эйден взял с полки первую попавшуюся книгу, плотненький, увесистый томик в переплёте тиснёной кожи.

— На-лас… Бар… Бар-клай, — прочитал он с трудом, шевеля губами и хмурясь. — О поль-зе и о-пас-нос-тях… трав-ни-чества.

Бережно перевернув пару страниц, Эйден улыбнулся в предвкушении. Книга была печатная, а не рукописная, к тому же — с иллюстрациями отдельных видов растений. Уверенности, что он осилит новую задачу, прибавилось.

Аспен шагал по покатым булыжникам мостовой, степенно поглядывал по сторонам и сравнивал. Лидхем не был большим, но производил серьёзное впечатление. Старый, одетый в истёртый камень город, немного походил на гномий Боргранд. На грязные, замшелые углы и закутки Боргранда, а не его лучшие части. Пробежавшая от канавы к канаве жирная крыса только подтвердила сравнение. В Лидхеме было полно еды, зернохранилища, охраняемые лайонелитами, вмещали достаточно, чтобы прокормить армии сейчас, сразу после зимы. А люди Хертсема и Суррая голодали уже второй год и отдали бы, да и отдавали, немало, силясь пробиться в глубину Уилфолка. Аспен хорошо помнил сухие лица и худые плечи тех крестьян, ведь проходил соседние графства не так давно. Сейчас, глядя на жителей Лидхема, попадавшихся на пути, он находил удивительное сходство. Видимо, самыми упитанными в городе были крысы. Конечно, не считая розовощеких, пышущих здоровьем лайонелитов. Обходя вонючую лужу, Аспен оценил высоко плывущие облака. Дороги с каждым днём подсыхали всё больше, и весенняя распутица уже не могла сдерживать враждующие стороны. Нужно было отойти дальше к Редакару, покинуть наиболее опасные места.

Он сердито откашлялся, поймав себя на этой мысли, но потом как бы махнул на всё рукой. Образно выражаясь, ведь со стороны выглядел всё тем же уверенным, спокойным и даже величавым. Рассуждая логически, как Аспен старался делать всегда, он не мог себя ни в чём обвинить. И уж тем более в трусости. Он искренне ненавидел братоубийственную войну, которая, по сути, велась в Бирне не год и не два. Серьёзно повлиять на происходящее он тоже не мог. Пока.

Однако его труды, его магические изыскания, имели вполне определённую цель. Помимо знания ради знания, Аспен упорно и планомерно шёл в давно избранном, практическом направлении. Беды обрушились на Бирну с падением династии Аргайлов, сильных, жёстких правителей. Сейчас же в стране тоже хватало людей жёстких, феодалы наместники графств и хозяины всех мастей будто щеголяли своей жестокостью, но, вероятно, достаточно сильных среди них не было. Аспен не сомневался в том, что только победив соперников, уничтожив всякое сопротивление, один из противоборствующих лордов сможет, наконец, навести порядок. И всё же пока безоговорочной победой любой из сторон даже не пахло. Бирну должны были ждать ещё годы и годы крови, голода и болезней…

Аспен хотел поддержать достойного феодала, сделать его сильнее, достаточно сильным для того, чтобы прекратить этот затянувшийся кошмар. Но для этого нужно было ещё много работать. И, конечно, выбрать достойного из тех, что имелись.

Три года назад, будучи впервые в Боргранде, он уже знал, что ему нужно для дела. Однако — достать всего не смог. Не хватало опыта, связей и, в первую очередь, денег. Да, как это ни банально, но на воплощение его планов требовались очень серьёзные деньги, которых, на тот момент, у молодого мага не было. Осознав, что великая идея может так и остаться просто идеей — он затянул пояс и как следует засучил рукава. Сначала Аспен работал в самом Боргранде, потом двинулся с караваном в Пиньинь, а после самостоятельно исколесил почти всю Золотую долину. Он торговал тем, что создавал, вкладывал вырученные деньги в материалы и компоненты, чтобы снова творить и торговать. Получалось хорошо. По меркам большинства — просто отлично. Молодой мастер артефактики за пару лет странствий заработал больше, чем многие торговцы зарабатывали за всю жизнь. Но получить действительной помощи от гномьих старейшин не смог. Пребыв в Боргранд во второй раз, он жил там месяцы, пока не убедился, что напрасно теряет время. Нужно было двигаться дальше.

Здание банка Холскагара совершенно не выделялось на фоне прочих, старых и гордых, особняков Монетной площади. Такие же перекрестия тяжёлых деревянных балок, такой же каменный монолит высокого цоколя, та же тень настоящего богатства. Наживаемое поколениями солиднейшее состояние не блестело пёстрой мишурой безвкусной отделки, оно как бы не нуждалось в шуме или в вывеске.

Аспена встретили учтиво, но без подобострастия, даже лакеи здесь знали себе цену. Его проводили через длинный зал, уставленный по обе стороны массивными письменными столами, за некоторыми из которых работали клерки, и ввели в просторный кабинет.

— Рад встрече и знакомству, мастер Аспен. Я Машел, старший управляющий делами Банка в Лидхеме — неспешно и чётко проговорил носатый старик, с видимым трудом поднимаясь из глубокого кресла.

Он выделил голосом слово «Банк», будто говорил о живом человеке.

— Взаимно, господин Машел. Надеюсь, я не слишком отвлеку вас?

— О нет, не беспокойтесь. Как прошло ваше путешествие? Не было ли трудностей на границах?

Аспен пожал морщинистую, сухую ладошку управляющего, легко поклонившись при этом.

— Трудностей было не больше, чем ожидалось, а путешествие закончится ещё не скоро. Кстати, благодарю Банк Холскагара за любезное приглашение, но я к тому времени уже согласился воспользоваться гостеприимством другого достойного человека.

— Да, мэтр Одэлис… — чуть помедлил старик, словно признавая книготорговца действительно достойным и доброжелательно глядя на Аспена, верно произнёсшего «Банк». — Мы не знали, что вы остановитесь у него, иначе не посмели бы навязываться. Вы надолго в Лидхеме? Смогу ли я быть чем-то полезен? Рекомендации, сведения, кредиты?

— Думаю — останусь на пару дней. За предложенное благодарю, быть может, даже воспользуюсь. В первую очередь, конечно, деньги. Да, я хотел бы получить часть своего вклада. Три тысячи бирнийских тейлов.

Управляющий кивнул, так как ожидал именно этого и даже почти угадал сумму.

— Распоряжусь доставить как можно скорее. Подождёте здесь или прислать в особняк мэтра Одэлиса?

— В особняк.

— Будет сделано. Собираетесь посетить славный Редакар? О да, я слышал — в тёплое время года там особенно прекрасно. Цветущие сады, оживающая после зимы торговля. Мне очень жаль, что вы вынуждены терпеть неудобства из-за временного закрытия нашего отделения в Редакаре. Банк Холскагара всегда старается угодить друзьям, но, сами понимаете, политика. Эти недоразумения на границе…

— Не мешают Банку оставаться самым надёжным в Бирне. — Мягко перебил Аспен, зная, что это чистая правда и старику будет приятно снова её услышать. — Да и не только в Бирне. Я бывал в Леммасе, правда не в самом Холскагаре, да и в Боргранде имел честь воспользоваться именно вашими услугами преимущественно из-за того, что Банк представлен почти везде. И почти всегда — надёжными, отзывчивыми людьми.

Управляющий вежливо улыбнулся. Он хорошо понимал, о чём говорит маг и не переставал размышлять об этом весь последующий вечер. После непродолжительного разговора, обмена благодарностями и пожеланиями, большинство из которых, к слову, были вполне искренними, Аспен ушёл, оставив старого Машела обдумывать прошедшую встречу. Старший управляющий, поддерживающий постоянную плотную переписку с Борграндом, был в курсе всей общеизвестной истории трудов артефактика. Знал о его планах, о его потребностях и определённых успехах. Машел полностью одобрял избранную Банком стратегию мягкой, не обязывающей ни к чему поддержки, не способной скомпрометировать в случае возможной неудачи. На сегодняшний день маг не обладал действительно серьёзными средствами, связями или влиянием, но, вероятно, мог обзавестись ими со временем. «Одна из ставок на перспективу» — так обозначался Аспен в последнем письме.

— Вы… серьёзный молодой человек, — проговорил Машел тихо, но отчётливо, глядя в никуда через пламя свечи, будто Аспен ещё был здесь и мог его слышать. — Но вы совершаете ошибку, носясь по миру в бесконечных поисках. Добиться всего можно не сходя с места, там, где каждого из нас сотворил Извечный. Сам я понял это только здесь, в чужой, беспокойной стране, но поняв — больше не двинусь с места. Вот уже больше полувека… Будет ли у вас время понять?

Эйден обернулся на скрип двери, приветливо кивнул, устало потирая глаза.

— О, зачитываешься Барклаем? — Аспен завалился на софу, скинул плащ и стягивал сапоги. — Мне тоже нравится его стиль, легко, наглядно и интригующе. Правда, привирает для пущего эффекта. Но, как правило, без ущерба для дела.

— Хм… да, согласен. Легко и наглядно… привирает, — неуверенно протянул Эйден, наконец откладывая книгу, за которой провёл несколько часов. Теперь он меньше стеснялся товарища и не пытался показать, что действительно придерживается того же мнения об авторе труда о травничестве.

— Если любишь почитать — ты попал в нужное место. Одэлис, должно быть, уже достал интересующие меня материалы. Подберёт что-нибудь и для тебя.

— Я более искусный алхимик, чем чтец. Обстоятельства не позволяли раньше познакомиться с Наласом Барклаем и ему подобными. Ну а ты как? Устроил свои таинственные дела?

— Таинственного в них не так уж много, — усмехнулся Аспен, — я не говорил о подробностях только потому, что боялся не успеть всего до запланированного ужина. Теперь, раз уж заговорил об этом, слушай.

А послушать было о чём. Аспен с видимым удовольствием припоминал, как когда-то в Борганде не мог добыть необходимых средств и обращался за займами, в том числе и в банк Холскагара. Тогда ростовщики помогли ему столь символически, что могли бы сами этого устыдиться. Слушая ироничные рассуждения товарища, Эйден тоже поддавался его настроению и отчаянно пытался представить себе стыдливых ростовщиков. Тем временем, Аспен продолжал рассказ. Как обычно — сочно описывая детали и с удовольствием слушая самого себя.

— Смелые идеи, знаешь ли, не слишком смелым людям могут казаться глупыми, невозможными, даже смешными. Представляешь? А ведь когда я был несколько менее зрелым… кхм… ещё менее зрелым, чем сейчас — принимал все эти улыбки неверия куда ближе к сердцу. Позже мне удалось на деле доказать, что мастер — не просто вежливое обращение. Однако до признания главных моих идей ещё далеко. Надо мной самим давно не смеются, ни собратья по цеху, будь они неладны, ни толстосумы всех мастей и порядков. Вторые во многом потому, что ведут со мной общие дела.

Последние слова он проговорил, открывая дверь в комнату, реагируя на лёгкий стук. На пороге стояли двое мужчин угрюмой наружности, выглядевших выдрессировано вежливо. Оба поклонились, один представился и спросил позволения войти. Развернув на столе аккуратный свиток, он попросил Аспена подписать, дав при этом особое непересыхающее перо, заинтересовавшее Эйдена. Второй же ухнул рядом на стол тяжёлую холщовую сумку, опечатанную алой восковой печатью с алым же шнуром. Когда посланники банка удалились, Аспен продолжил говорить, будто их появление и было запланировано между фразами именно в этот момент.

— Общие дела взаимовыгодны. Общие дела приносят свои плоды. Часть из которых приятно увесисты. Благо у нас есть могучий Желток и нести их до места на своём горбу не придётся. — Он сломал печать на сумке, достал из неё один из туго набитых мешочков, тоже опечатанных, и бросил Эйдену. — И поверь, сейчас я радуюсь не тейлам. Им я успел нарадоваться раньше и вдоволь. Признание Банка, именно так, значительно и весомо, ведь как бы мы не относились к разного рода ростовщикам — эти, из Холскагара, действительно люди большие… Так вот, их отношение есть один из ресурсов, которые можно и нужно использовать.

— Для блага всего мира? — Эйден переваливал тугой мешочек из одной руки в другую. — Заплатишь всем злодеям на свете, чтобы перестали злодействовать?

— Заметь — ты уже настроен иначе, чем когда мы обсуждали тему в прошлый раз. О чём это говорит?

— Видимо о том, что мешок денег поневоле внушает доверие к человеку.

— Мешок — следствие. И ты это отлично понимаешь. Следствие того, что я не фантазёр, не пустой мечтатель. Ну и, к тому же, моё мастерство способны оценить вполне разумные, часто — состоятельные люди.

— Я предпочту отнести себя к разумным. — Эйден аккуратно положил мешочек на стол. Постоял, подвинул его к сумке. — Но хотел бы просить твоего совета в реализации плодов моего мастерства, — слово «мастерства» он произнёс, как бы извиняясь, что вынужден признать результат работы более чем достойным, — ведь глядя на эту звенящую кучу серебра — думается, что ты не просто толковый артефактик, но и блестящий торговец.

— Лесть, особенно правдивая, всегда к месту. — Аспен взвесил на руке тяжёлую сумку, не пересчитывая, так как в этом не было нужды, просто для настроения. — Я это предвидел и уже знаю минимум две подходящих аптеки в Лидхеме. За ужином разговорим мэтра Одэлиса, может посоветует ещё кого.

Вскоре послышались тяжёлые, шумные шаги. Седовласый слуга приглашал гостей к ужину, что было очень кстати, так как оба порядком проголодались. Аспен легко потянулся, подмигнул товарищу и бодро последовал за Сиком. Эйден же задержался в комнате на несколько секунд. Он посмотрел на внушительную сумку, так и лежащую на столе. Потом перевёл взгляд на овальное зеркало в пышной железной раме. Худое, немного хмурое лицо, сильные карие глаза, поношенная шерстяная жилетка поверх ещё более ветхой холщовой курточки. Эйден остался доволен увиденным. Он не выглядел жалким или смешным. Даже запах трав, исходящий от простецкой одежды, дополнял общее впечатление, как и подобало настоящему алхимику. А то, что репейник и полынь, которыми были обработаны все внутренние швы, служили простым средством против вшей — посторонним знать не полагалось. Эйден вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Запирать её, волнуясь за свои немногочисленные вещи или за кучу чужого серебра, вероятно, не полагалось уже магам.

Хозяин дома сидел во главе стола, а гости по обе руки от него, напротив друг друга. Настоящий разговор пока не начинался, мэтр Одэлис явно не торопился и, возможно, воспринимал беседу, как одно из подаваемых к ужину блюд, коими следует наслаждаться неспешно и обстоятельно.

— Телятина с орехами — интересное сочетание. Вы держите искусного повара, мэтр.

— Вся эта… красота, — иронично проговорил Одэлис, поправив повязку на глазах, — дело рук моего Сика и его мальчугана. Если в доме слишком много слуг — быстро стаптываются ковры. Но сочетание, и правда, сносное. Особенно вместе с красным вином.

Эйден сдержанно улыбнулся. В доме мэтра лично ему не встретилось ни одного ковра и, скорее всего, это было не случайно.

— Сухое сардийское, верно? — предположил Аспен, пригубив из изящного серебряного кубка. — Я не знаток, но чувствую хорошую выдержку.

— Вы правы, мастер, это старое вино. Но рованское. Из последних запасов, захваченных когда-то владыкой Модданом.

Маг удивлённо хмыкнул, внимательнее всматриваясь в насыщенный тёмный рубин.

— Польщён. Очень. Надо же… можно сказать — одна из последних частиц наследия исчезнувшего государства. Глоток истории. Этому вину больше века, Эйден. Можешь себе представить?

— С трудом. — Эйден с интересом смотрел на Одэлиса, стараясь понять. — Сам я не силён в истории, чего немного стыжусь, но не пытаюсь скрыть. Земли Рована — это ведь современный Боргранд, так?

— Боргранд, часть Агрина, почти половина Леммаса… уже больше ста двадцати лет, — Аспен чуть заметно смутился, он не хотел стеснять товарища.

— Сто двадцать три с окончательной капитуляции, если быть точным. — Мэтр подлил себе ещё вина. Не опуская головы, не пролив ни капли. Его лицо было серьёзным, но выражало особое, чопорное удовлетворение.

— Найти подобное в Лидхеме стало возможно не так давно, — продолжил он после паузы, как бы отделяя приятное бахвальство от более содержательной темы, — а именно — с середины зимы. Лайонелиты стягивались сюда все последние месяцы, привлекая людей, деньги, жизнь. Любопытно, что полной грудью дышат только там, где войны нет совсем или же там, где она непосредственно идёт. Если же бряцают оружием неподалёку — жди упадка и запустенья.

— Это искусственное, насильственное изобилие, — презрительно процедил Аспен. — В одном месте становится живее — значит в другом люди пухнут с голода. Орден готовит беспрецедентный удар, пафосно, безмолвно, торжественно… точь-в-точь, как небесные. Я проезжал Хертсем не так давно и, о чудо, там тоже готовятся к пресловутому удару. Страна давно устала от драчунов.

— Но разве ваша концепция, всё то, о чём вы так горячо рассуждали в Боргранде, не предполагает настоящей, всеобъемлющей драки?

— Вы хорошо осведомлены, мэтр. Я благодарен за это нашим общим друзьям. В целом — всё так. Лишь серьёзная военная компания может положить конец терзаниям Бирны, но я убеждён, что ожидаемые столкновения закончатся ничем. Как и в прошлом году, к зиме все вновь осядут по берегам Севенны.

— Я опасаюсь заглядывать так далеко, — Одэлис снова легко коснулся повязки на глазах, — весна только началась. Но я с удовольствием узнал бы больше о ваших идеях. Если судить о человеке по книгам, что он выбирает, вы можете считаться редкостью, подобной рукописям Фернана Кастро.

— Благодарю, мэтр. И за слова, и за те самые рукописи, без вас их наверняка не удалось бы достать. Как вам известно, я интересуюсь проблемой големов…

Приосанившийся Аспен просто и непринуждённо раскрывал свою излюбленную тему. Он был логичен, увлечён и даже красноречив, рассказывая о деле, занимавшем его уже много лет. Эйдену приходилось слышать кое-что об этом, но впервые политические и исследовательские интересы товарища предстали перед ним так полно и открыто. Артефактик, и обычно-то не слишком похожий на отрешённого звездочёта или полоумного знахаря, сейчас и вовсе представал в виде хладнокровного, расчётливого стратега. Он говорил об истощающем равновесии сил, не дающем Бирне снова обрести единого правителя, о неизбежном калейдоскопе временных, ненадежных союзов и альянсов, образующихся и распадающихся в бесконечной грызне феодалов.

— С осени обстановка в Хертсеме только накалялась. В середине зимы в Ниме даже сожгли здание городского совета. Без самих господ советников, их предварительно повыкидывали из окон. В Кардане проходили массовые казни, их яблоневые сады были полны висельников. В Суррае, по слухам, разразилась эпидемия чумы, которая не перекинулась на соседние графства только чудом. Спасибо морозам. Но всё это мало повлияло на общую ситуацию. Снег только сошёл, а все уже готовы к походам. О происходившем на «нашей» стороне, берегу Уилфолка, вы, мэтр, знаете больше моего. Но я даже не буду спрашивать о подробностях, ибо они также несущественны и совершенно не меняют положения вещей. Любые трудности, любые бедствия отходят на второй план весной. В прошлом году союз Суррая и Херсема не смог продвинуться дальше Колючих холмов. Не помогли даже небесные, наконец, твёрдо определившиеся с выбором стороны.

Эйден слушал внимательно. У него перед глазами то и дело проносились земли, в которых он побывал. Колючие холмы врезались в память особенно остро. Рыцари неба, их жестокие атаки… и их вздувшиеся на жаре лошади, облепленные тучами жирных мух.

— Силы Уилфолка, Лиги Редакара и лайонелиты тоже добились немногого. Взять Ним и Элрин сразу — почти непосильная задача. Но чуть только угроза для одного становится явной, серьёзной — на помощь является сосед. Два сильных, крупных города. Идти мимо, оставляя за собой столько врагов — значит остаться без снабжения, попросту влезть в мешок, из которого выхода уже не будет. Ранее лайонелитам удавалось захватить Дурн-фар, закрепиться на этом горном перевале и… просидеть там какое-то время. Да, просто просидеть на голой скале, грозя Кардану и всему Хертсему, но не в силах воплотить угрозы в жизнь. Уже скоро, быть может — через месяц или два, наши бравые вояки снова полезут в горы. Чтобы снова отбить клятый перевал. А пока они возятся с узкой тропой — Кардан и Ним соберут силы и смогут вышвырнуть рыцарей обратно за Севенну. А Суррай и вовсе неуязвим, пока непобеждён Хертсем.

— Но они голодают, — возразил Одэлис. — Рано или поздно это ослабит их. Та самая грызня усилится, а там, кто знает, может и удастся добиться более существенных результатов.

— Голод в Херсеме не касается его войск. — Аспен решительно покачал головой. — В Элрине хлеб подорожал втрое за неполный год, но солдаты по-прежнему едят вдоволь. Страдают не те, кто держит оружие. В Лидхеме тоже, поправьте, если ошибаюсь, постой люд не расслабляет пояса. Надеяться на то, что одной из сторон поможет время — наивно и даже смешно. Наёмники тоже не слишком меняют дело, так как их хватает и там. Командиры берегут основные силы, а если и случается крупное сражение, как, например, при Окдлоу, наиболее пострадавшие отступают за ближайшие городские стены. Будь то Данас, Ним, Кумрун или Элрин. Разницы нет. Для большой осады нужны большие силы, которых толком и не остаётся, даже у недавнего победителя. В Бирне воюют слишком давно, бирницы научились избегать окончательного поражения.

Эйден тихо пожёвывал телятину и поглядывал по сторонам. Он воспринимал происходящее иначе, чем артефактик, но возражать не собирался. Послушать чужое мнение было интересно, пусть даже оно было совсем, абсолютно чужое.

— Почти неуязвимые, незнающие страха и усталости солдаты — смогут разрушить это истощающее равновесие. — Аспен сделал паузу, глотнул рованского вина, глубоко вдохнул. — Можно возражать, можно не верить. Но только сила способна навести порядок.

— Насколько мне помнится, солдат из големов не выходило даже у Зотмана, Кастро или Ал Нохана, — подбодрил собеседника Одэлис.

— Верно, — согласился артефактик, — но ни один из этих уважаемых мастеров не был знаком с трудами двух других. По крайней мере, в этом у меня преимущество. Я пользуюсь их опытом, избегаю их ошибок. Например — не выберу технику призыва, как заведомо негодную для моих целей. Ал Нохан был великим заклинателем, и всё же мог контролировать не более трёх сущностей одновременно. Согласно легенде, его разорвал четвёртый созданный им голем, — пояснил Аспен специально для Эйдена. — Принуждение изначально сильных, враждебных сущностей — опасно и неэффективно. Заточить их в искусственную оболочку не так сложно, но добиться настоящего повиновения почти невозможно. Слабые же создания и вовсе бесполезны, что подтвердили опыты Кастро с собаками и лошадьми. Неразумная тварь, простое животное, не способна вынести изменений, необходимых для переноса сознания. Некромантия Зотмана показала себя лучше прочих техник, но и она не может обеспечить голема всеми необходимыми качествами. Его мясники, державшиеся на остаточных рефлексах сущности, были слишком тупы, сложны и недолговечны. Не помогали самые изощрённые методы бальзамирования, они попросту пожирали сами себя, стоило мастеру отвлечься.

Мэтр Одэлис медленно кивал, соглашаясь с магом и будто припоминая детали. Эйден незаметно перекатывал во рту вино. Он видел, как собеседники смакуют все удовольствия вечера и не хотел отставать. Становилось всё интереснее.

— Таким образом, — продолжал Аспен, — ни одно из существующих и популярных магических направлений не способно решить стоящую передо мной задачу. А значит…

Пламя свечей в ветвистом подсвечнике колебалось от дыхания. Все приготовления к главной, настоящей теме были окончены, нужное настроение успешно найдено. Аспен не впервой делился этим, с каждым разом находя всё более внушительные слова, шлифуя формулировки. Он будто выступал на сцене, создав и отрепетировав представление как нельзя лучше. Благодарные зрители благодарно внимали.

— … и если о подобном слышит человек простой, неискушённый в вопросе — он не откроет для себя ничего невероятного, ничего абсурдного или невозможного.

— Вероятно потому, что не знаком с ограничениями, имеющимися в вашем ремесле, как в любом другом, — перебил Одэлис, доброжелательно подначивая, оказывая необходимое собеседнику сопротивление.

— Да, магия — ремесло. Но и искусство. И люди знающие — не хотят признать магию творения только от того, что сами спотыкались о бесчисленное количество тонкостей, незаметных обывателю мелочей. Но ведь они же, артефактики, некроманты, алхимики, подчас создают такое, что самый праздный мечтатель не сумел бы вообразить за целую жизнь. Я могу обычному лавочнику сплести сеть заклятий, правда — недолговечную, способную отличить его и членов его семьи от незваных гостей. И незваных — спалить до пепла, уже на второй ступени крыльца. Могу зачаровать ловушку для крабов, представьте — тоже приходилось, так, чтобы она сама вытаскивала из воды добычу и отгоняла голодных чаек. Могу сделать к мечу ножны, отдающие клинок только хозяину и никому больше. Так почему считают невозможным создание искусственного сознания, если искусственные тела для големов можно изготовить чуть не десятком разных способов? Чем охранные заклятия отличаются от часовых на посту? Лишь более сложные, более подробные алгоритмы действий и реакций. Границы между думающей и условно-думающей сетью заклятий попросту нет. Там, где возможен выбор ответных мер на случайные ситуации — кроется суть сознания. Искусственного или нет, не важно.

— То есть в голове у голема будет сгусток заклинаний, выкидывающий случайные реакции на новые обстоятельства? — Эйден немного захмелел и держался смелее. — Как игральные кости, брошенные из стакана? В таком случае — может выйти самый настоящий солдат.

— Неуправляемый, более опасный для соседей по строю, чем для врага, — удовлетворенно кивая, поддержал мэтр. Он чуть задрал голову вверх, как бы подглядывая из-под повязки, и легко водил серебряным кубком по столу.

— Ну конечно, проблемы будут, — подтвердил Аспен, пожимая плечами. — Их не может не быть. Дети тоже рождаются не слишком полезными, нужны годы, чтобы научить их жить. Или выполнять нужные тебе функции.

Они ещё долго говорили о големах. Эйден расспрашивал о способах создания искусственных тел, обещая самому себе разобраться в непонятных терминах и незнакомых именах позднее. Одэлис вставлял не слишком резкие шпильки, отыскивая слабые места в теориях атефактика и предоставляя тому возможность блестяще разъяснять их. Слуга убрал со стола полупустые блюда, принес ещё вина, вероятно — не столь выдержанного и дорогого, но на это уже не обращали внимания. Главная тема вечера была раскрыта настолько полно, насколько это вообще возможно. Аспен был доволен собой, как всегда, когда удавалось наговориться всласть, Эйден наконец удовлетворил вечно тлеющее любопытство, Одэлис выглядел как человек, вдоволь насытившийся интересным обществом и вкусным вином.

— Признаю, вам удалось частично рассеять мои сомнения, — как бы подвёл итог мэтр. — Возможно потому, что я почти профан в практикуемых вами техниках. Големы… кажутся мне не такими уж невероятными. И уж наверняка — их создание выглядит куда реалистичнее, чем план их дальнейшего использования. Представим на секунду, что вы, мастер, уже справились с первой частью своих масштабных идей. Голем здесь, отлаженный, послушный, несокрушимый. Что будете делать дальше? Где искать союзников? Как выбирать сторону? На кого делать ставку?

— Часть ответа кроется в вопросе. Время, необходимое на действительное воплощение той самой части моих идей, должно работать не только в этом направлении. И работает. Я не кричу о целях и планах на каждом углу, не зазываю людей на ярмарках. Но, как вы могли заметить, не слишком скрываю их. Нужные люди узнают обо мне, кто-то забывает, кто-то запоминает на будущее. Некоторые предлагают помощь или просят совета, — Аспен выделил последние слова, глядя на Одэлиса, хоть тот и не должен был его видеть. — Выбор стороны и поиск союзников уже идёт и начался не вчера. К моменту создания голема нужные связи также будут созданы. А после… Вы, мэтр, хорошо знаете, что тиражирование уже написанной книги дело техники. Печатный станок в считанные месяцы порождает тысячи экземпляров, копируя оригинал, высеченный годами трудов и раздумий.

Одэлис важно склонил голову, ему нравился такой ответ.

— Я знал, что вы знаете, — он сухо откашлялся, как бы собираясь подчеркнуть сказанное, — что делаете. Человек компетентный, человек увлечённый… прямо как я.

Эйден улыбнулся скромной оценке мэтра. Аспен же ждал, к чему он перейдёт, не сомневаясь, что это не конец мысли, а только прелюдия.

— У меня есть предложение. Я тут случайно наткнулся на очень интересные работы, — уголки губ Одэлиса чуть дрогнули, — случайно наткнулся… в результате многолетних поисков. Так вот, мне бы пригодилась помощь опытного, талантливого артефактика. К счастью — я как раз знаком с таким.

— Польщён и заинтригован, мэтр. Продолжайте.

— Покров Иоана. Специфический, довольно редкий предмет. Довольно редкий предмет, как для обсуждения с магами, так и для вещественных… арсеналов или коллекций. Информация, коей я обладаю, достаточно полна и подробна для воссоздания этого артефакта. Вы ведь слышали о нём, не так ли? — последнее Одэлис прибавил чуть сбивчиво, как бы на секунду усомнившись в Аспене и торопясь развеять свои сомнения.

— Слышал, мэтр. Его так же называют перстами инквизитора. Вещь, и правда, специфическая.

Эйден вопросительно взглянул на Аспена. Тот не реагировал, явно ожидая дальнейших пояснений от хозяина дома.

— Отлично, — кивнул сам себе Одэлис, будто отмечая очередной закрытый вопрос, — рад, что вы приехали именно сейчас. В моей памяти ещё жива недавняя история, взволновавшая весь Лидхем. Около месяца прошло с тех пор, как на базарной площади линчевали Похитителя душ. — Мэтр тихо хмыкнул. — Представляете, как высокопарно окрестила извращенца толпа? Вообще у нас довольно спокойный город, всё больше боимся внешних угроз, внутри же стен — тишь да гладь, почти скука. Но тут люди были в ярости, порвали преступника лошадьми, не дожидаясь суда и приговора. Но что это я? Говорю так, словно вы всё наблюдали собственными глазами, — он снова улыбнулся, как бы извиняясь.

Оба мага выжидали, не зная, что добавить или просто не желая мешать рассказчику.

— Если начать, как и положено, с начала — протянул мэтр, — будет куда яснее. Пропавшую полгода назад юную баронессу Палмер искали всюду. Всюду и все, буквально от мала до велика, целый город жужжал и копошился сам в себе, силясь отыскать пропажу и заполучить обещанную награду. Барон, руководивший в то время смешанными частями при Данасе, чуть не попал под трибунал, бросив службу и примчавшись с отрядом домой. Палмера можно было понять. Любимая дочь, после смерти жены — единственная наследница. Поздний ребенок, дарованный старому вояке уже не шестом десятке лет. Барон практически рыл землю, как рассвирепевший кабан, закипая день ото дня всё больше. Позже ему пришлось изливать свою ярость на Хертсем в осенних вылазках, так как дочь всё же не нашли. Говорят — своей беззаветной храбростью он заслужил прощение за вынужденное отсутствие, и даже какие-то награды. Я не вникал. Полагаю, награды тогда не слишком интересовали и самого фон Палмера. И вот, когда в свете уже стали забывать эту неприятность, ведь прошло несколько месяцев, да и, быть может, девочка сама сбежала с каким-нибудь шустрым молодцом… — Одэлис ненадолго задумался. — Знаете, как бывает? Надеясь на случай — всегда прогадаешь, а если надежду почти утратили и о благополучном исходе дела никто и не помышляет — пожалуйста. Необычайное везение. Какой-то сердобольный завистник, возможно — сварливый сосед, заявил на одного бакалейщика. Мол, тот содержит тайный притон, шлюхи, карты, кости, дурман разного рода… А на такие сигналы в Лидхеме реагируют живенько, ведь все бордели и тому подобные заведения платят почти напрямую губернатору. Вломившиеся стражи порядка, явившиеся больше для того, чтобы развалить и поколотить, а не проверять и выяснять, обнаружили просторный подвальчик. А там, среди коробов и ящиков всякой всячины, две девчушки, прикованные к железным кольцам в полу. Сама баронесса и её служанка, почти ребёнок, о которой, к слову, никто даже и не вспомнил за всё то время. Истощённые, грязные, дрожащие и мычащие… История чудесного освобождения передавалась из уст в уста в мельчайших подробностях. Подробности казни злодея, разумеется, тоже передавались. Единственный, кроме самого негодяя, вероятно, кто был недоволен судом народа — был барон Палмер. Досаду, за ускользнувшую от него возможность мести, он снова выплеснул на врага. Ордена и медали уже не помещаются на стариковскую грудь.

Эйден нерешительно усмехнулся. Исключительно из вежливости. Аспен тоже не вполне понимал, к чему эта история, но не показывал, что сбит с толку.

По возвращении в комнату они некоторое время молчали. Аспен осматривал алхимический стол, в задумчивости перекладывая приспособления и инструменты, что-то прикидывая и вычисляя. Эйден, обнаруживший в комнате дополнительную кровать, внесённую пока их не было, полулежал, не желая мешать товарищу. Пролежав несколько минут он всё же встал, сладко потянулся, чувствуя, что усталость начинает брать своё, и пересел на жёсткий резной стул, опасаясь заснуть и пропустить что-то интересное. Сумка всё также лежала на столике нетронутая, небрежно распахнутая, открывая взгляду тугие тяжёлые мешочки. Эйден протянул руку.

— Пересчитаю, пожалуй, а то мало ли, -бросил он с утомлённой улыбкой, — слуги ходят, не мудрено и польститься.

— Там три тысячи, если ты спрашиваешь. — Аспен отвлёкся от сундучка, в котором копался. — А Одэлис — человек с репутацией. Слуги не посмеют его позорить. Или даже расстраивать. — Маг помедлил пару секунд, глядя себе под ноги. — Ты понял, что он хочет от меня?

— А ты понял? — Эйден отложил увесистый мешочек серебра, поняв, что, наконец, дождался разъяснений.

— Хочет, чтобы я сделал инструмент для пыток. Или оковы… намордник… не знаю, смотря как использовать. Покров Иоана блокирует способности медиумов, ломает заклятия определённого рода, режет и отсекает силу некоторых направлений магии. И увечит тех, против кого применяется. Потому его второе название — персты инквизитора. Я читал, что с помощью такого артефакта ломали людей очень серьёзных, заслуженных. Гномы, громя Рован, широко использовали такие инструменты. Они сильны в артефактике и слишком прагматичны, чтобы недооценивать знающих. Насколько могу судить — даже сейчас каждый мастер, проходящий их земли, попадает в поле зрения старейшин.

— Да, слышал. И к чему Одэлису этот покров?

Аспен бросил на товарища чуть раздражённый взгляд. Набрал воздуха в грудь, но в последний момент передумал, так ничего и не сказав. Подошёл ближе, потрепал по плечу, как бы извиняясь за несдержанность, и стал раздеваться. Явно давая понять, что собрался отдыхать и разговоров на сегодня хватит.

Эйден не возражал. Он устал, наелся и явно переживал куда меньше Аспена. И впервые в жизни засыпая на такой чистой, удивительно свежей кровати — думал не о моральных дилеммах, а о предстоящей продаже собственных зелий. Хотя облик хозяина дома, его интересные повадки, повязка на глазах и прочее — пару раз всплывали в памяти юноши. Слепой или нет? Владеет ли техниками? «Хороший» или «плохой»? Эйден еле слышно хмыкнул, поймав себя на таких наивных, на его взгляд, мыслях. Перевернулся набок, обхватив рукой холодную подушку, и уснул резко, крепко, без сновидений.

— Насколько я знаю — именно сюда обращаются местные богатеи. — Аспен кивнул на одну из лавок в чистом торговом ряду, снабжённую деревянной вывеской, с изображением то ли корня, то ли мужского детородного органа. — Но то, что аптекарь дерёт втридорога с покупателей — вовсе не означает, что он хорошо платит поставщикам. Однако попробовать, думаю, стоит.

— Разумеется. Мне не так много нужно, да и торговаться я когда-то умел. — Чуть застенчиво улыбнулся Эйден. — Спасибо за наводку. Ты снова до вечера?

— Да. Перед выездом предстоит ещё пара встреч. Увидимся уже у Одэлиса.

Эйден проводил мага взглядом, думая о том, что именно так и должен выглядеть маг. Сдержанно-гордо, уверенно, солидно и дорого. Красивый плащ Аспена скрылся за поворотом. Мимо пронеслась ватага ребятишек, перепрыгивая через ступеньки тесно настроенных лавок, стуча в распахнутые или запертые двери, хохоча и по-детски ругаясь. Худые, оборванные и чуть чумазые. Эйден недовольно откашлялся, одёргивая на себе шерстяную жилетку. Нет, он определённо не был оборванным и чумазым. Разве что — чуть худоватым и потёртым.

В аптеке было светло и чисто. Многочисленные стеллажи, видневшиеся за прилавком, явно содержались в строжайшем порядке. Банки, горшки и кувшины были маркированы одинаковыми желтоватыми ярлычками, миниатюрные, посеребрённые весы скромно поблёскивали безукоризненной полировкой, а в полосах света, падающих от застеклённых окон, медленно плавали редкие пылинки. Эйден сделал два шага назад, усерднее вытер ноги о коврик, прибитый у открытой двери, и вошёл снова.

— Здравствуйте, мастер. Безмерно рад видеть вас у себя. И ещё больше обрадовался бы возможности помочь.

Аптекарь, стройный нестарый мужчина, вежливо поклонился, как бы двигаясь навстречу гостю, но не выходя из-за прилавка.

— Здравствуйте и вы… мэтр. — Эйден был удивлен учтивым обращением, предполагавшим, что торговец хотя бы примерно представлял, кто перед ним. — Есть все шансы, что мы поможем друг другу. Если сойдёмся в цене.

Аптекарь улыбнулся искренней, но по-лисьи хитрой улыбкой. Он легко определил в госте травника, так как регулярно общался со многими подобными. Оценил прямоту и намёк на возможность поторговаться, ведь такого рода борьбу он просто обожал. Ну и то, что молодой травник дважды счистил грязь со своих неказистых потасканных сапог — тоже не осталось без внимания аккуратного торговца.

Из жёсткого кожаного свертка, застегивающегося на ремни, были извлечены четыре пузырька разной ёмкости, самый большой из которых был почти бутылкой. Три из них были наполнены прозрачной жидкостью, с едва заметным золотистым оттенком. Последний, что Эйден поставил на прилавок, был наполовину налит зеленоватым, густым отваром.

— Что вы можете посоветовать мне в долгую дорогу? — Он словно забыл о выставленных ровным рядком пузырьках и с чуть наигранным задором исполнял выбранную роль. — Что-то от усталости, от хандры. Нечто, способное помочь подняться поутру и не валиться с ног к вечеру. Чтобы, понимаете ли, и в руках сила чувствовалась, и голова была такая ясная, свежая.

Аптекарь игру принял и, отвечая в тон, предложил гостю пару вариантов бодрящих зелий, эликсиров и мазей. Эйден склонил голову набок, как бы в задумчивости, а потом, стараясь держаться мягко, но бескомпромиссно, пошёл в атаку… Безошибочно различив основные компоненты средств по запаху, консистенции и цвету, отлично зная свойства их сочетаний, он, как бы походя, расписал все имеющиеся недостатки предложенного. Недолгосрочный эффект, последующий упадок сил, банальное опьянение, из-за крепкой спиртовой основы, возможная бессонница и ещё множество разнообразных неприятностей. Каждое из средств аптекаря имело свои недостатки, практически в равной мере известные им обоим. Пока всё шло точно так, как и задумывалось.

Эйден покинул аптеку только спустя час. Выходя, он задержался на пороге, оглянувшись на довольного аптекаря. Тот улыбнулся в ответ всё также, искренне, но по-лисьи хитро. Теперь это казалось ещё более уместным.

Надо же, — размышлял Эйден, неспешно шагая в подсказанном ему направлении, — какой… человек. С одной стороны — я выручил много больше ожидаемого. С другой — я и продал куда больше, чем собирался. И вроде по всему не в убытке, но чувство такое, что победил в этом торге явно не я.

В некотором смысле — это действительно было так. Ушлый аптекарь, в тонкой беседе различивший обширные познания гостя, знал, что самое ценное — отнюдь не в пузырьках. Да, он выкупил и их, но больше потому, что собирался должным образом проверить главный товар. А именно — сами рецепты. Эйден продал и их, вместе со всей технологией приготовления, хоть изначально и не собирался. Аптекарь легко убедил его, что тайны и секреты мастерства не имеют практической ценности сами по себе. Они нужны только тогда, когда могут помочь обойти конкурента. А о конкуренции с проезжим алхимиком речи, разумеется, не шло. И пусть в этой сделке был некоторый риск для обоих. Зелья и рецепты, несмотря на впечатления о мастере, могли оказаться не так хороши… или вовсе подделкой, а выданные знания теряли свою уникальность. И всё же — сделка была заключена, к удовлетворению обеих сторон.

Нижний базар встретил Эйдена интригующей разноголосицей мастеровых, торговцев и толкущихся покупателей. Здесь было ощутимо грязнее, чем на улице с чистыми каменными лавками. Канава с дождевой водой пенилась мыльными ошметками, говорящими о возможной близости общественной бани, тканевые навесы, растянутые на деревянных шестах, легко волновались на слабом ветру, где-то неподалёку встревожено гоготали гуси. Толпа продавала и покупала, спешила, ругалась и жила. Он углубился в этот движущийся лабиринт, примерно представляя, где искать нужные ему ряды ткачей.

Крепкая льняная рубаха, совсем без воротника, смотрелась довольно просто. Некрашеная, серо-коричневая, она приглянулась Эйдену больше из-за того, что манжеты рукавов были украшены особенными деревянными пуговицами. По три на каждом. Аккуратно закатав рукава почти до локтя, как делал Аспен во время работы, он удовлетворённо прищурился. Красивые резные пуговицы не смущали своей вычурностью, но они были там, в отворотах, и самим своим существованием как бы подтверждали, что вещь недешёвая и качественная. От ярко красных шоссов он отказался сразу, во-первых — цельные штаны были несравнимо удобнее двух половинок на завязках, во-вторых — мода Лидхема ему не слишком нравилась. Уж очень тут любили яркие, цветастые вещи. Размышляя о том, что с каждым днём становится все теплее — Эйден приглядывал себе куртку полегче, когда взгляд его зацепился за нечто стоящее. Светло-коричневый кожаный жилет, украшенный двумя рядами тёмных медных клепок, смотрелся дорого и чуть воинственно. Плотные нашивки на плечах, выступающие за первый слой кожи, отдаленно напоминали сочленения лат. Перехватив жилет на животе черным плетеным ремнем, он приосанился, оглядывая себя в угодливо подставленное полированное блюдо. Посмеиваясь над своими недавними рассуждениями о местной моде — молодой алхимик заплатил не торгуясь.

Степенно вышагивая в новых, подкованных сапогах почти до колен, Эйден удивлялся, насколько лёгкими ощущаются ноги. Приходилось прикладывать усилия, чтобы не задирать их слишком высоко. Старые, тяжёлые сапоги из свиной кожи, снятые давным-давно с мёртвого сослуживца, он отдал нищему на базаре. Шерстяную жилетку, потёртую холщовую куртку, что когда-то укоротил на бинты, и почти всю прочую одежду — он раздал там же. Проходя мимо железного ряда, Эйден остановился у лотка с ножами, кинжалами и стилетами. С удовольствием отметил, что торговец, неприятный щербатый тип, смотрит на него не так, как наверняка смотрел бы раньше. Он по-прежнему не любил оружие, но снова вспомнил Аспена, его слова о исправном инструменте…

Тёмный нож двенадцати дюймов, с едва различимыми узорами слоев разной стали, имел довольно узкий, восьмидюймовый клинок, с фальшлезвием на одну треть длины по обуху, ухватистую рукоять из чёрного дуба, пропитанную незнакомым Эйдену маслом, и крепкую гарду с мелкой посеребренной чеканкой, закрывающую полудугой указательный и средний пальцы. На небольшом остроконечном навершии, чуть загнутом, обеспечивающим более надёжный хват, были своеобразные, смутно знакомые насечки.

— Шляпка на жёлуде, — хрипловато пояснил торговец, — дуб же, ну. Рукоять — вроде ветвь, навершие — жёлудь. Похоже ж, ну!

Эйден наклонил голову. Перед глазами на секунду мелькнула сойка, с жёлудем в маленьком клюве. Он кивнул щербатому, соглашаясь. Было действительно похоже.

Маленькая веснушчатая девушка, хохоча и повизгивая, пронеслась мимо Аспена шуршащим ураганом пышных юбок. При этом закрывая руками маленькую голую грудь. За ней, гогоча и улыбаясь много шире, протопал долговязый детина, держащий в мосластой пятерне корсет прелестницы. Маг огляделся, повёл носом, втягивая ароматы духов, курящихся благовоний, пролитого вина и пота. Это был не лучший бордель, что ему приходилось видеть. Но и не худший, это уж точно. Среди вполне обычной грубости местной архитектуры, тяжёлых деревянных брусьев, кирпичных колонн и неоштукатуренных стен — виднелись выразительные яркие акценты. Картины в массивных рамах, огромная люстра из хрусталя и позеленевшей, патинированной бронзы, витые подсвечники, заляпанные свечным салом потёртые диваны, в синей, очень дорогой когда-то обивке…

Аспен любил играть в кости. Простота и незатейливость совсем не отдавали примитивом, ведь правила — вовсе не суть игры. Удача, случай, судьба, рок, окрыляющая радость или готовое раздавить отчаяние… Жадность, алчность, отвага или благородство… Все грани человеческой жизни умещались в потёртых гранях двух кубиков. Играя в кости коротали время, наживали и проматывали состояния, влезали в долговую петлю и дерзко вырывались из нищеты. И заводили новые знакомства, разумеется.

— Один и шесть. Каково, а⁈ — Он провёл тыльной стороной ладони по бороде, отчеканив стаканчиком о стол.

— Не много. И не мало, — флегматично протянул толстяк с мощными руками, берясь за стакан. — Не волнуйся, Аспен, когда оставлю тебя без порток — подарю девочку. В утешение. На всю ночь. — Он ловко подобрал со стола кости, резко крутанув перевёрнутым стаканчиком. Потряс, заревев громко и довольно, словно был уверен в своей победе.

— Небось надеялся, что я расчувствуюсь, да сам тебе двух куплю? — ехидно предположил маг, видя, что выпала четвёрка и двойка. — Но я не так щедр, увы. Максимум чем утешу — кружкой эля. Самого дешёвого.

Он сгрёб кучку серебра ближе к себе, чуть щуря глаза и улыбаясь. Раос, так звали толстяка, скорчил нарочито жалостливую мину. А потом расхохотался, плюясь и всхрапывая, стуча по столу тяжёлым кулаком. Он знал Аспена. И сейчас пил его вино. И не только он. Маг щедро угощал всю компанию, включавшую в себя семерых наёмников и трёх или четырёх шлюх.

— Ну сколько можно? Это всё его проклятое колдунство! Зуб даю, мужик волшебствует и не краснеет! — Раос сделал вид, что поднимается из-за стола с максимально грозным видом.

— Надумаешь драться — уши отрежу, — Аспен положил руку на оголовье меча, опирающегося о стену сбоку от него. — А то и вовсе обижусь и уйду. Станешь сам свою коросту зализывать.

Толстяк снова скорчил жалостливую рожу, разочарованно ухнувшись в кресло.

— Ну зализывать, допустим, всё равно Соне, — хмыкнул он, почесывая промежность. — Да и на мечах я бы тебя располовинил. Но вот обидеть — никак не можно. Хрен с ними, с деньгами, хитрое ты шаманьё. Напомни снова, как там твоя штука замечательно действует.

— Да что говорить, всё равно снова и не поверишь. Чувствуешь, что камень горячий?

— Тёпленький, — неуверенно согласился Раос, потирая между пальцами маленький белый куб с коричневыми прожилками. — А обычно мрамор холодный.

— Это не мрамор, только похож. Так вот, это не просто тепло, сейчас он наполнен энергией, убивающей всё живое. Не волнуйтесь, дамы, — Аспен тактично успокоил полную брюнетку с распущенными волосами, чтобы не обращаться напрямую к усатому наёмнику, явно опасливо косящемуся на артефакт. — Мощь ауры не так велика, чтобы навредить людям. Мы слишком сильные, слишком крупные. Особенно этот.

Раос согласно закивал, щеря большие жёлтые зубы.

— Струпья и язвы, беспокоящие нашего доблестного командира, — продолжал маг, переводя глаза с одного наёмника на другого, — вызваны вредоносными существами. Такими крошечными, что глазом их не увидеть. Они, как клопы с блохами в старом матрасе. А это тепло, этот жар, проникающий сквозь их невесомые тельца, иссушает и убивает не хуже привычной прожарки тюремных нар. Только вместо пучков горящей соломы удобный, не способный повредить человеку предмет.

— Предмет, похожий на игральную кость… — задумчиво протянул толстяк, вглядываясь в коричневые прожилки куба.

— Вдохновлялся игрой, — с улыбкой признался Аспен, ласково глядя на брюнетку, теребящую прядь волос и не решающуюся что-то сказать.

— Ой, нет. — Она смущенно замахала руками, как бы отказываясь говорить. — Не моего ума дело и не понять мне всего. И ладно, не нужно оно значит. — Спохватившись, брюнетка стала обходить наёмников с кувшином вина, доливая в разномастные рога, кружки и кубки.

Доливая Аспену, взглянула живо и весело, силясь не растягивать в слишком широкой улыбке пухлые губы.

— Сколько возьмёшь за него? Не думай, я не торгуюсь. И не сомневаюсь. — Раос снова почесал в промежности. — За тобой ещё с Боргранда репутация путёвого ворожея.

— Подарок. В благодарность за информацию, содействие и приятную компанию. Но об этом чуть позже, когда все тейлы из твоих карманов окончательно перекочуют в мои, — проговорил маг быстро, намеренно откладывая серьёзный разговор. — Да и, почти как пучки горящей соломы, он недолговечен. Будет действовать около двух-трех недель, этого как раз должно хватить для лечения твоего недуга, а потом остынет. Останется чисто-белый камешек, на память, так сказать. Но оставим уже всё это. Хочу большой и шумной игры.

Наёмники подхватили одобрительным гулом.

— Хочу вина и удачи, чтоб тебя! — максимально шумно согласился Раос, шлёпнув пониже спины стоящую рядом девушку. — И не боись, мои карманы глубоки! Так глубоки, что вместят не только твою звенящую горстку, но и годовое жалованье всех этих господ!

В зале загремели придвигаемые стулья. На стол одна за другой опускались горсти и столбики монет, явно трофейные драгоценности и нетерпеливые, привыкшие к риску руки.

Спустя много часов, бредя по тёмным ночным улицам Лидхема, Аспен задумчиво поглаживал массивное оголовье своего меча. Покачиваясь на подвесе в такт ходьбе, меч чуть топорщил плащ сзади. Металл приятно холодил горячую ладонь. Небольшой жар, не слишком беспокоящий мага, был вызван приёмом особого зелья, противоядия от различных дурманящих средств, что ему пришлось испробовать за игрой. Отказываться от вина, трубки или ещё чего, в тех обстоятельствах было бы просто невежливо. Расположение разномастных кондотьеров, до возобновления компании державших свои отряды здесь, было слишком важно. Связи, информация, рекомендации для дальнейших знакомств… Аспен не сидел сложа руки. Он шёл к своей цели уверенным, широким шагом. Даже сейчас, неспешно бредя по тёмным ночным улицам Лидхема.

Узкая калитка в высокой кирпичной стене отворилась после первого же стука. Его тут ждали. Слуга в ливрее, надетой наизнанку, проводил Аспена к чёрному ходу неприметного серого особняка. До утра оставалось три часа и очень много дел.

Глубокое низкое кресло с высокой спинкой было потрясающе удобным. Травяной чай, в чаше из тонкого фарфора — потрясающе вкусным. Эйден,неожиданно для себя, понял, что он чертовски доволен.

— Ещё чаю, мастер? — Не дожидаясь ответа, Одэлис подозвал слугу тихим щелчком пальцев. — Пиньинькие травы завораживают чистотой вкуса, это не навязчивая яркость Золотой долины. И не надменная горечь Дахаба. Простой, лаконичный, понятный и свежий.

— Благодарю, мэтр. Я не так искушён, как вы, однако узнаю здесь кисловатое послевкусие престонии… Не удивительно, что так здорово расслабляет.

— О, бросьте. Её высушивают и прокаляют на огне чуть не до почернения, тогда как усыпить способно лишь свежее растение. Галлюцинаций и вовсе не вызовет отвар, необходимо перегонять и не один раз.

— Не пробовал, может быть — позже. — С улыбкой ответил Эйден.

— Может быть, — благодушно пожал плечами Одэлис, — но к чему нам дурман, когда славного вкуса и приятной беседы вполне достаточно, чтобы считать удавшимся очередной вечер.

Эйден кивнул, соглашаясь, забыв о повязке хозяина дома. Опомнившись — задумался на секунду. После перевёл взгляд на камин, у которого полукругом и стояли три кресла. Одно, пустое, предназначалось Аспену.

— Не думаю, что мастер Аспен почтит нас своим присутствием, — брови чуть выгнулись над повязкой, — но его можно понять.

— Да, дел у него хватает.

— Дело не в делах. Это вопрос принципов и их противоречий. Ваш, а быть может — наш друг, пока не уверен, стоит ли оказывать мне упомянутую вчера услугу. Ну-ну, не смущайтесь, моя грубоватая искренность лишь подчёркивает намерения. Мастер решил дать ответ позднее, повторюсь — его можно понять. Признаться, я сам изложил просьбу весьма туманно. И примерно для этого. Хотел посмотреть… посмотреть, как всё будет развиваться. Вам же я могу рассказать подробнее. Почему бы и нет?

— Почему бы и нет?

Одэлис вздохнул, собираясь с мыслями. Неспешно поставил чашку на стол, аккуратно, почти не издав звука. Собрал пальцы рук домиком перед грудью, словно собираясь молиться Лему, но тут же опустил, еле заметно ухмыльнувшись собственным привычкам.

— Некоторые люди, к примеру, имеют несколько более развитое обоняние, чем другие. И вроде бы это не плохо само по себе, но зная, в каком зловонном мире мы живём, легко предположить, что многие врождённые способности скорее осложняют жизнь, нежели облегчают её. Кругом канавы с нечистотами, мостовые, заваленные навозом, подворотни, смердящие мертвечиной… Грязные годами люди, снующие в этих подворотнях. О, они-то, несомненно, не страдают от излишней чувствительности. — Мэтр снова осторожно взял чашку, отхлебнул неслышно, поёжился. — Вы понимаете меня, мастер? Покров Иоана — лишь средство, способное унять некоторые способности некоторых из нас. Этот артефакт сродни вашему чудесному новому ножу, сам по себе не несёт доброй или злой воли. Всё зависит от руки, направляющей его. Эта тряпка, — длинные бледные пальцы коснулись лица, — помогает лишь отчасти. И, конечно, накладывает некоторые ограничения. Но без неё… — Одэлис стянул черную тканевую повязку, откидывая волосы с глаз движением головы. — Без неё может быть ещё хуже.

Эйден не вполне понимал, но догадывался, о чём речь. После предисловия — он уже не ждал увидеть травм или врождённых увечий на лице хозяина дома. Лицо, и в частности — глаза, выглядели вполне обычными. И дальнейший рассказ мэтра смутно напоминал что-то молодому алхимику. Напоминал своей структурой, акцентами или целью.

Исповедь, если это была она, казалась сухой и продлилась недолго. После разговор перешёл на Лидхем. Потом говорили о Уилфолке в целом. Одэлис сравнивал бирнийские порядки с традициями своей родины, Леммаса. Кипучую массу противоречий, споров, драк и погромов с неизменным покоем, пыльной стабильностью и монументальной уверенностью. Он не скрывал своего презрения к здешней суете, но так же не пытался оспорить и выгод столь постоянного движения.

— Вечный Лем учит нас, — продолжал мэтр, вновь надевший повязку, — что спешка и беспокойство бессмысленны. Здесь же, среди соседей, воюющих годами, трудно не спешить, ведь все вокруг несутся галопом. Вперёд или по кругу, не важно. И отринуть беспокойство ещё сложнее, ведь несущиеся опасны тем, что непредсказуемы. Однако, я здесь. Пустился в путь, вопреки заветам Извечного. И не только я, леммасийцы рассыпались по всей Бирне. Со времён падения Рована и строительства Боргранда, нет городка или крупного селения, где бы не встретился аптекарь, торговец или ростовщик из-под Солхарда. И ведь далеко не все они дерзнули, будучи зелёными юнцами. Уходили, отправлялись куда-то далеко. А после, наконец расслышав слова жрецов… или отца — тихонько посмеивались над истинной пустотою многолюдных трактов.

— Но посмеиваясь — не спешили обратно.

— О, тут нет противоречия, — Одэлис протянул ноги в мягких сапогах ближе к камину, устраиваясь в кресле поглубже. — Лем учит, что мы всегда находимся именно там, где нужно. Родившись ли. Или после долгой дороги, на которую ступили по недомыслию. Мы уже там, где должны быть. А значит — некуда и незачем возвращаться. Даже если здесь, в Бирне, Уилфолке, Лидхеме — чуть более шумно, грязно или… быстро. Раз всё так — значит именно так и надо, значит так и должно быть. По крайней мере — со мной. Много ли ваших земляков, мастер, могут быть столь же уверенны в том, что находятся на своём месте? Что долгие годы счастья не ждут их где-то за перекрёстком, а уже окружают, уже идут?

Эйден задумался, вспоминая большие блестящие глаза, цвета июльского неба.

— Смотря кого называть земляками. И что почитать за счастье. В лесах Мидуэя, к примеру, я счастья не нашёл. Но некоторые живут поколениями там, где, на первый взгляд, и волки бы взвыли.

— О, расскажите больше. Я не бывал восточнее Лидхема. И надеюсь никогда не побывать. Участливые соседи достались Мидуэю, чуть не раз в десятилетие норовят освободить его землю от гнёта друг друга. Войска идут на запад — половина графства под копытами небесных, армии Уилфолка переходят в контрнаступление — и вторая половина перемолота конями лайонелитов. И как там ещё кто-то живёт? Должно быть — своеобразные люди. Быть может, даже мои усидчивые единоверцы?

— Кто-то — может быть. Но не те, о ком я бы мог рассказать. И в какой-то мере вы правы, Хертсем и Уилфолк действительно растерзали всякое организованное начало в тех землях, но, хвала богам, уж не знаю — чьим, не весь Мидуэй проходим для конницы. Глухие леса… Слепые озёра…

Эйден смотрел в огонь, как и много раз до того. Вспоминал, как и много раз до того. И, наконец, продолжил, стал рассказывать, как ни разу до того не случалось.

Теперь светлело всё раньше. Ночь становилась более прозрачной, будто втягиваясь в тесные переулки и подворотни, слышался щебет редких городских птиц и недовольные ругательства ещё более редких прохожих. Обходя очередную здоровенную лужу, Аспен оступился у водосточного желоба, сапог скользнул в вонючем пенистом иле, пытаясь удержаться на ногах, маг ухватился за закрытые ставни ближайшего окна. Громыхнуло, одна из деревянных реек пронзительно заскрипела.

— Пшёл прочь, паскуда! — Раздалось где-то над головой. — Пшёл, говорю! Ишь чё удумал!

Аспен встретился глазами с разгневанной старухой, высунувшейся из окна второго этажа. Он развёл руки в извиняющемся жесте, но не успел ничего сказать, маленькая сморщенная голова, с вихром всклокоченных седых волос, скрылась из вида. Отойти он, к счастью, успел. Содержимое ночного горшка, явно призванное покарать незваного утреннего гостя, энергично выплеснулось в ту самую лужу, делая её еще немного больше.

— Ишь, пьянь! Шатается тут! Всё позассали, черти!

Пару раз хлопнув кривенькой ладошкой по дну горшка, выбивая задержавшиеся остатки, возмущённая старушка снова исчезла в окне.

— С добрым утром. — Пробормотал Аспен неизвестно кому. И, пару раз притопнув, счищая с сапога липкий буро-зеленый ил, зашагал дальше.

— Утро доброе. — Поздоровался он с Одэлисом, сидящим в гостиной у камина. — О, уже за чаем, смотрю.

— Да вот, любуемся восходом. — Неожиданно для мага отметил Эйден, с улыбкой протягивая тому наполненную чашу. Слугу давно отпустили спать, а разговор, как и чай, всё не заканчивался.

— Мастер Эйден рассказывал мне о своих странствиях. Обожаю такие истории почти также, как ненавижу путешествовать.

Нескрываемая весёлость книготорговца выглядела необычно. Должно быть — хорошо выспался, решил Аспен.

— Благодарю, — кивнул он, принимая чашу, — м-м-м… Очень неплохо.

— Пиньинские травы, — важно заметил Эйден, — свежий, чистый вкус…

Через секунду оба, Эйден и Одэлис, прыснули от смеха. Аспен хмыкнул и заулыбался, не понимая причин веселья, но находя его странно уместным. Однако, как бы ни хотелось отложить разъяснения ещё немного…

— Я прошу прощения, мэтр, — выговорил он, сухо откашлявшись и посерьёзнев, — насчет вашего дела. Так вот — я не думаю, что могу помочь вам вот так, слепо, — акцент на последнем слове получился странным, но маг отмахнулся от смущения, продолжил. — Я ценю помощь, оказанную мне в прошлом, и надеюсь быть вам полезным в будущем. Но персты инквизитора — крайне специфический инструмент…

— Ох уж эти инструменты, — перебил Одэлис, кивая в сторону Эйдена, и обращаясь к обоим сразу, — в последнее время только и разговоров о них. Да ещё, пожалуй, о руках и намерениях. Я всё понимаю, а если не всё — то достаточно много. И вы, мастер, тоже понимаете, но тут уж точно не всё. Рад, что не ошибся в вас, ценю людей порядочных почти также, как знающих и компетентных. Ну надо же, всё-то у меня выходит «почти»… Покров Иоана, а это название кажется мне более точным, может послужить избавлением. — Он на секунду задумался, заметно нахмурив лоб и повернув голову, будто прислушиваясь. — Этот редкий дар, которого я, — проговорил мэтр с особым нажимом, — едва ли достоин… Это страшное проклятие, которого я, пожалуй, не заслужил… Существующие риски, возможные последствия — всё меркнет перед возможным избавлением. Того лавочника, похитителя маленькой баронессы, я заметил в тот редкий миг, когда всё же решился взглянуть в окно. И это не единственное, что я видел. Что вижу — стоит только открыть глаза. Мы живём в удивительно смрадном мире, друзья, — Одэлис кивнул в сторону Эйдена, как бы напоминая о долгом разговоре, — и слишком чуткий нос может свести ищейку с ума. Материалы, чертежи, вся необходимая литература в вашем распоряжении, мастер Аспен. Если потребуется что-то ещё — только дайте знать. Пойду прилягу.

На компактном верстаке было закреплено четыре ярких масляных фонаря, расположенных полукругом. Таким образом, деталь, зажатая в хитром кронштейне над крошечным не коптящим огоньком горелки, освещалась равномерно со всех сторон. Инструменты для гравировки и шлифовки, разложенные в строгом порядке по обе руки от артефактика, напоминали дорогие столовые приборы Одэлиса. Напоминали Эйдену, так как подобных он больше нигде видеть не мог.

— А почему не подходит солнечный свет? — спросил он тихо, не желая мешать товарищу, но не в силах сдержать любопытства. — Пей маленькими глотками, с непривычки может пошаливать сердце.

— Всё в порядке, я и сам порой пользуюсь стимуляторами тонкой алхимии, когда работа не ждёт. Так что привычка есть. А солнце… тут ряд причин. Матовое стекло на фонарях не даёт такой яркой тени, это удобно при выделке мелких элементов. Кроме того — солнечный свет несёт с собой куда больше энергии, чем свет пламени. И он просто другой. Ты можешь чувствовать это кожей. Настоящий жар ощущается только в паре шагов от очага, тогда как солнце много дальше от нас, и всё равно способно обжечь. Это важно, так как сейчас мы занимаемся изготовлением… сосуда, вместилища сил. Он, если всё пойдёт согласно расчётам, сможет создавать вокруг себя некий вакуум. Не такой, что втягивает воздух, а иной. После мы заполним эту пустоту частями сущностей крохотных зловредных жадинок, а до тех пор — стоит изолировать будущий артефакт от любого стороннего воздействия. Очень недурное снадобье, кстати говоря. Даже лучше прежнего.

Эйден благодарно кивнул, похвала и признание льстили.

— Я точно не мешаю? Или, может, могу помочь?

— Точно. Можешь.

— Так командуй. И, если не отвлекает, давай подробнее о жадинках.

— Занимательные паукообразные существа, повадками напоминающие пчёл или муравьёв. В Нижнем Дахабе их используют для консервации пещерных курганов, для борьбы с любыми потенциальными вредителями, от червей до расхитителей гробниц. Возьмём дюжину самых бодрых особей, выварим в воске, в зеркальной полусфере. Но умереть толком не дадим. Оригинальная некромантия, затем контроль примитивным призывом и…

Работа над сложным артефактом растянулась на три дня. Иногда Аспен работал днём, а после полночи бродил по притонам, конторам и штабам, со своими загадочными делами, а иногда — наоборот. Эйден старался помочь, но было очевидно, что его услуги не слишком ускоряют дело. Хватало и времени, и желания на очередные чаепития с Одэлисом. Тот, в свою очередь, всё больше открывался молодому алхимику. Рассказывал, расспрашивал и ждал. Ждал, явно, умело.

Суть… особенностей торговца книгами — раскрывалась в пространных и одновременно подробных историях. Случаях и происшествиях, предпосылки и последствия которых были столь же удивительными, сколь и неоднозначными. Эйдена не отпускало смутное чувство узнавания, ощущение близости понимания. Нечто похожее ему уже доводилось видеть. И, быть может, не только видеть.

Потрёпанный тент, натянутый меж молодых тополей, резко пах мокрой пылью. Начавшийся было дождь умолк, так и не успев сбить тяжёлую июльскую духоту. Под тентом, в два ряда, ногами к проходу, лежали две дюжины бойцов. Лежали тихо, совершенно молча, только слышалось чьё-то тяжёлое дыхание да редкий болезненный хрип. Здесь, в сотне шагов от шатров крупного полевого госпиталя, хозяйничал невысокий улыбчивый человечек, с обветренным лицом и хитрыми, внимательными глазами.

— Э-э, коновал, почто тебе сразу двое доходяг-то? На твою умеральню и одного за глаза. У меня там, — сухощавый усач в грязном фартуке махнул рукой в сторону, — знаешь мяса сколько? Только успевай дерьмо из-под них выгребать. А у тебя сачкуют небось.

— Дахатяк сам слатал, — пожал плечами Онновал, отрицательно мотая седеющей головой, — они и работать здесь. Больных не много сразу, но часто меняются. Дахатяки копать. Вон…

Дахабский лекарь кивнул на Эйдена, роющего на краю рощицы очередную неглубокую могилу. Усатый хирург пренебрежительно фыркнул, раскуривая трубку. Он всё понимал. Просто хотел немного передохнуть, побыть вне зловония госпитальных палаток, почувствовать на осунувшемся лице свежий ветер, послушать шелест сильных, полных жизнью листьев.

Но запах гноящихся ран, будто въевшийся в усы, не мог перебить даже крепкий, противный табак, мёртвый, удушливый штиль не давал и малейшей надежды на ветер, да и листья, полусухие из-за стоявшей жары, беззвучно висели на хрупких, серебристо-серых ветвях.

— Ладно… заходи вечером, — буркнул усатый, выколачивая трубку и нехотя возвращаясь туда, где ждала работа.

— Ты захади, — с вежливой улыбкой возразил Онновал, чуть похлопав проходящего по плечу.

Тем временем, Эйден, в паре с другим «доходягой», устало грузил остывающее тело на волокуши. Лицо бойца, живого ещё утром, прикрыли холстиной. Замерли на пару секунд, вопросительно взглянув на лекаря, ожидая распоряжений или кивка. Но Онновал уже занимался другими, ещё живыми. Эйден мотнул головой, мол, потащили. И они потащили. Воллис, совсем молодой, чуть полноватый парень, всё старался взяться удобнее, покряхтывая, сопя и изредка спотыкаясь. Он ещё не привык обращаться только левой рукой, да и раньше-то, до ампутации, особенно ловок не был. А Эйден был. Раньше-то. Сейчас он тянул волокуши к краю рощицы, баюкая распоротую вражеской пикой руку в лубке и не способный толком выпрямиться из-за тугой повязки на сломанных ребрах, вспоминая, как с легкость кидал мешки зерна, а то и муки. Кое-как добравшись до могилки и сгрузив тело, они остановились перевести дух.

— Сегодня первый, а… — запыхавшись бросил Воллис, то ли спрашивая, то ли утверждая.

Эйден не ответил. Не знал что, да и смысла не видел. Он молча наклонился, набирая пригоршню сухой сыпучей земли, несколько мгновений стоял неподвижно, перетирая её, горячую на ощупь, между пальцами. Потом бросил на грудь покойному, по большому счету — не видя смысла и в этом, и взялся за лопату. Можно сказать, что у них было две относительно здоровых руки на двоих и даже небольшие ямы отнимали порядочно времени и сил. Но оба рыли и закапывали безропотно, благодарные за возможность остаться здесь. И среди живых, и конкретно под началом дахабского лекаря.

Онновал нередко доставал раненых практически из общей могилы. Брал тех, на кого не хватало времени и сил другим местным медикам. Чуть прищуренные, одновременно добрые и хитрые глаза примечали всё, частое неровное дыхание, капли пота на посеревшем лбу, синеющие, заляпанные пеной губы… Всё это он неведомым образом соотносил, измерял, высчитывал. И велел тащить под свой тент выбранных бойцов, вежливо, но твёрдо отказываясь брать прочих. Однако, бывали и исключения.

— Знаешь, этой ночью я снова их видел, — доверительным шёпотом протянул Воллис, присаживаясь прямо на землю, у свеженарытого холмика. — Маршировали мимо, некоторые поглядывали так… с подозрением.

— И что подозревали? Что померли? — Эйден тоже опустился рядом, придерживая лопату как костыль, стараясь не делать резких движений. — Или, что ты живой?

— Прекрати. Зачем ты так?

— А как надо? Будь честным, не обманывай себя. И вообще никого не обманывай. Онновал же всё разжевал по полочкам. Или как там надо…

— Хех… — нервный смешок всколыхнул дряблые щёки, гримаса неловкости, страха и отвращения на секунду скривила пухлые, покусанные губы. — Разжевал, да, объяснил. Вот только он-то их не видел. И ты не видел.

— И ты не видел.

— И как в то поверить? Глаза-то вот. И у них тоже. И смотрят с подозрением. Почти каждую ночь их вижу. Сплю плохо, всё ворочаюсь, а стоит задуматься — и на тебе.

— А раньше как было? — Эйден дёрнул головой резко, раздражённо. Рука болела, болели рёбра, даже задница — и та болела, после копания, таскания и прочей работы в неестественном, скрюченном положении. — Ты средь бела дня от покойников удирал. Болтал с ними через раз. Спать — вообще не спал, всё мочился и бормотал, аж придушить тебя хотелось. Онновалов отвар пей, как приказано, да думай меньше. Про глаза, да про подозрения.

Матовые стебли осоки, чахлой, как и всё при этой, полной свежих ям, рощице — вдруг зашевелились, зашуршали живее, будто на выдохе. Горячей пылью пахнуло в лицо, заставляя щуриться и часто моргать. Воллис медленно сплюнул на землю, стараясь избавиться от скрипа на зубах.

— Злой ты, — тихо буркнул он, привычно шмыгнув носом. — Онновал и это разжевал. Помнишь, когда ты того бедолагу пнул, да тарелку с кашей на голову надел? Ругался так ещё, а он-то что? Он в голову раненый, слышит да не понимает. Поглупел из-за ран, из-за травмы. А ты из-за ран озлобился.

— Ну а ты прозрел. Умный такой, а о себе-то никак понять не можешь.

— Всё я понимаю, просто не верю.

Эйден чуть приподнял бровь, молча глядя на товарища. Потом резко и сильно шлёпнул того ладонью по затылку. Тяжело поднялся, осторожно поводя затекшими ногами. Легко пнул Воллеса в голень, побуждая встать. За мягким, добрым, трусоватым пареньком нужно было приглядывать, направлять, поддерживать. Озлобился ли Эйден после всего? Сам он не знал, особенно об этом не рассуждал и не собирался. Не было времени. Ведь нужно помогать с «пока живыми», хоронить уже умерших, следить, чтобы однорукий толстяк вовремя пил своё варево и не пытался уйти ночью в лес. Там, под старой берёзой, Эйден впервые его и обнаружил. С поясом, затянутым на шее, и отломанным суком в руках. Тот сук, обломившийся под тяжестью парня, не успевшего ещё толком схуднуть на казённых харчах, но успевшего устать от жизни, пошёл в костер, вместе с другим собранным хворостом. И на том же огне Онновал приготовил Воллесу первую порцию своего лекарства, считая точное время кипения вслух, разъясняя прочие условия приготовления средства и с одобрением поглядывая на Эйдена. Целитель из Дахаба умел лечить самые разные недуги. И бывал очень доволен, когда затягивались не только внешние, заметные всем раны.

На заднем дворике Одэлиса, ограждённом старой каменной стеной в человеческий рост, деловито суетились трое. Сик выносил тюки, мешки и свёртки из дома, привычно топая деревянными башмаками. Аспен, проверяя, тщательно ли упакованы книги, умело приторачивал багаж к сёдлам. А Эйден, ощущая себя не слишком полезным, робко чистил скребком могучую шею Желтка. Конюшни у Одэлиса, конечно, не имелось, но эти дни за лошадьми явно ухаживали достойно, чистые бока лоснились ровным блеском, в поставленной кормушке лежало свежее сено, да и выглядели они в целом довольнее, чем сами всадники.

Покров Иоана был полностью готов ещё вчера, тогда же вечером Аспен и вручил его Одэлису, разъяснив в подробностях возможные методы использования и отказавшись от оплаты. По крайней мере — деньгами. Книги же, предложенные сверх заказа, в благодарность, взял без явных сомнений. Несмотря на то, что вроде бы все достигли своих, хотя бы промежуточных, целей — в доме ощущалось некоторое напряжение. И все молча понимали — почему. Эйден же понимал лучше других.

Накануне, когда работа над артефактом ещё не закончилась, и не было полной уверенности в успехе — он предложил мэтру другой, альтернативный способ решения проблемы. Средство Онновала, а о дахабском лекаре он так же успел немало рассказать Одэлису, на его глазах уже помогало человеку, видящему… или чувствующему больше прочих. Зелье не было слишком сложным в изготовлении и, при соблюдении ряда условий, могло оказаться довольно эффективным. В том, другом случае, требовалось только забрать у раненого парня оружие, забрать его самого из роты и убедить, что своё он уже отвоевал. Теперь же, помимо приёма снадобья и изоляции от неизвестных пока причин помутнения рассудка, требовалось допустить, что рассудок действительно помутнён. Зная, что такое редко кому давалось просто, Эйден объяснил всё так осторожно и обстоятельно, как только мог. Но напряжение с тех пор чувствовали все.

Камин в спальне Одэлиса горел всю ночь. И сейчас, стараясь не прислушиваться к нарастающей суете городского утра, он продолжал поддерживать огонь, покручивая в руке жёсткие сухие щепки. Провожать своих гостей хозяин дома не собирался. Официально он попрощался с ними ещё вчера, так что необходимые условности были соблюдены. Спать он так же не собирался. Уже много часов книготорговец пил попеременно то чай, то вино, но всё больше механически, без особой надежды успокоиться или хотя бы забыться.

Разумеется, он и раньше предполагал, что причины его видений, предчувствий и состояний — кроются в чисто физическом недуге. И даже те случаи, когда галлюцинации, ох, как сложно было так их называть, пусть и в собственной голове, получали некое подтверждение или отражение в реальности — вовсе не доказывали их сверхъестественного происхождения. Одэлис очень, очень много читал. Сейчас, заложив своей повязкой нужную страницу, он устало захлопнул внушительный том. Труд известного леммасийского проповедника, державшего в Солхарде большой приют для душевнобольных.

— Случайные совпадения, избирательная память, вольная трактовка событий, — нарочито-старческим голосом передразнил он, с некоторой брезгливостью вглядываясь в орнамент кожаного переплёта. — А какова вероятность, что вы пытаетесь натянуть действительные факты на скелет собственного опыта, своей рутины? — теперь он перевёл взгляд на колеблющееся отражение в чаше с чаем.

Одно время Одэлис пытался взвешивать доводы. Сам он больше увлекался оккультизмом, различными околомагическими направлениями, на книгах о которых неплохо и зарабатывал, старец же из Солхарда, провозившийся всю жизнь с сумасшедшими, явно предпочитал литературу иного рода. И судил о фактах по-своему. Но кто из них был бы прав, рассуждай они оба над этой проблемой? Леммасиец отодвинул книгу чуть дальше, словно отказываясь от бесполезного спора и тихо ненавидя своего многословного, рассудительного земляка. В конце концов — всё это походило на примитивные попытки угадать нужный напёрсток. Свет уже пробивался сквозь щели плотных тяжёлых штор.

В коридоре послышались шаги. Трак-трак-трак-трак… Деревянные башмаки слуги как бы вежливо уведомляли о его приближении, задолго до мягкого стука в дверь. Надёжный, тактичный, верный Сик. В дверь тихо постучали.

— Можно, — чуть сбившимся голосом отозвался Одэлис. Кинув быстрый взгляд на повязку, служившую закладкой в книге, и с трудом сдержавшись в последний момент.

Плотная фигура показалась в проёме, слуга замешкался на мгновение. Он давно не видел глаз хозяина и раздумывал, как лучше поступить. Пытался припомнить, достаточно ли громко стучал и не слишком ли быстро отворил дверь.

— Всё в порядке, Сик. Подойди ближе.

Свет от горящего камина неровно падал на лицо вошедшего, оттеняя крупные надбровные дуги, подчеркивая гладкий, дважды выбритый подбородок. Глаза, совершенно обычные, глубоко посаженные… горящие хищной, глубоко запрятанной чернотой. Да, тусклого света хватало и для книг, и для слуг.

— Говорю же — всё в порядке. — Одэлис мотнул головой в сторону двух пустых бутылок, придвигая заварочный чайничек поближе к себе, не позволяя его унести. — Наши друзья отбыли благополучно?

— Да, мэтр. Всё как вы распорядились, все книги и прочие вещи, я за всем проследил.

— Хорошо. Можешь идти.

Тяжёлая дверь закрылась с едва различимым скрипом, башмаки неспешно застучали по коридору. Где-то за окном ритмично шаркала метла. Это Панка, якобы — сын Сика, вычищал двор после лошадей. Одэлис знал про них всё. Юный разбойник, укрывшийся в уважаемом доме от правосудия, старый развратник, всё ещё достаточно сильный для того, чтобы навязывать свою волю и потакать садистским наклонностям… Холёная рука без единой мозоли коснулась занавесей окна. По улице уже сновали люди. Десятки пёстрых горожан спешили по своим делам, переговариваясь, толкаясь, обходя лужи и шлёпая по навозу. Некоторые из них выглядели гиенами, лёгкой трусцой переваливались и подскакивали, высматривая добычу. Другие казались воронами, только расклевавшими добычу и ищущими, куда бы запрятать часть падали. Он плотно занавесил окно, возвращаясь в кресло.

— И что же вы предлагаете? — снова обратился он к книге или её автору, за неимением более достойного собеседника.

На столе лежал покров Иоана, персты инквизитора… небольшой цилиндр мутного стекла, искусно оплетённый металлическими прутьями, будто виноградной лозой. Рядом стояла бутыль средства Эйдена. Стояла на листе бумаги, исписанной неуверенным почерком человека, явно не привыкшего к перу. Предстояло что-то решить.

Если артефакт не подействует, значит — всему виной болезнь. Ровно то же означало бы и успешное применение отвара. Он потянулся к бутыли, взвесил её на ладони и с силой швырнул в камин. Следом отправился и рецепт, со всеми рекомендациями алхимика. Пламя брызнуло в стороны, красноватые лепестки заплясали даже по паркету перед очагом. Одэлис взял тяжелый, холодный на ощупь цилиндр и протянул к успокаивающемуся огню ноги. Применять артефакт он не собирался. Как и уничтожать очевидно редкую ценность. Не смотря ни на что оставаясь леммасийским торговцем.

Зелёная дымка пробивающейся травы приятно оживляла редкие холмы. Кусты колючей магонии легко шелестели сухими прошлогодними листьями. Грязноватая, но вполне проходимая, не топкая дорога петляла по пологим склонам. Два всадника ехали шагом бок о бок, негромко разговаривая.

— Ну… раз ты не заметил в нём ничего, — Эйден сделал неопределённый жест левой рукой, правой не отпуская поводий, хотя Желток явно не собирался буянить. — Мои-то артефакты с печатями сразу увидел, а с мэтром столько дней, вина и…

— Это вовсе не значит, что он ошибается. Здесь, — Аспен указал пальцем себе на голову, где под шевелюрой скрывалась татуировка, — не абсолютное видение. Даже с серьёзной артефактной и алхимической поддержкой, непомерно рискуя, я не могу различить всего. Не вижу «насквозь», а скорее игнорирую некоторые уловки, туман, морок… А ведь ещё нужно верно понять увиденное. Да и вина, к слову, с ним куда больше выпил ты. В смысле, больше времени провёл в беседах.

— В довольно приятных, стоит признать. Да и не без пользы. В том числе для больного.

— Значит, сам уверен?

— Нет, конечно.

— Хм…

— Что? — Эйден в очередной раз поправил закатанный рукав своей новой рубахи, ощущая в складках красивую деревянную пуговицу. Ему снова стало неловко. — Я зря полез с советами? Испортил тебе отношения с полезным человеком? А может и самому человеку жизнь подпортил…

— Ну уж… не обольщайся. Если что ему и попортил — так разве что настроение. А мне нисколько. Одэлис — человек деловой, по-своему известный. Все странности, какова бы ни была их природа, не меняют сути. Да и как тут осуждать, ты ведь хотел помочь страждущему. Не скажу, что наверняка больному, но да бог с ним.

— Извечный Лем?

Аспен с улыбкой пожал плечами.

— Ладно, — согласился Эйден, меняя тему, — а что там с алхимической поддержкой?

— Хех… профессиональный интерес, да? Да было дело, ещё в Меланоре, пытался разогнать подарок хорошего человека до максимума. Сложносоставные эликсиры, усиливающие восприятие артефакты, изматывающая многодневная медитация по пояс в воде… По итогу я увидел даже ауры насекомых, в реальном времени различил рост деревьев, вырубился, когда зашептала галька под ногами. Чуть не умер тогда.

— И что же, больше не пробовал? Такие возможности, любопытно ведь.

— Я умирал ещё с неделю, более страшного похмелья человек, должно быть, не испытывал. — Маг поморщился, с нескрываемой ухмылкой. — Эликсиры были на хорошем спирту тройной перегонки, поверх растительных галлюциногенов и усиливающей артефактики. Старик Рована тогда чуть не лопнул со смеху, доставая меня, завывающего пророчества, из реки. Оказалось — большая часть увиденного было плодом отравленного разума, попыткой упорядочить сигналы от сбесившихся органов чувств. Пр-р-р… тихо, тихо. — Аспен резко натянул поводья, останавливая испугавшуюся лошадь. — Что за зверьё пошло?

Прямо под копыта из кустов выскочил грязный, взъерошенный щенок, гоня перед собой низколетящую сороку. Птица вспорхнула на небольшую рябину и недовольно вскрикнула, щенок же испугался, чуть не отведав подковы, и в растерянности замер прямо посреди дороги. Рыже-белый, чумазый, со смешно стоячими ушами и хвостом-завитушкой.

— Ну, что стоим? — Спросил Эйден после пары секунд ожидания, умиляясь лохматому хулигану.

Аспен тронул кобылу пятками, обходя собаку, собираясь с мыслями, вспоминая, на чём остановился.

— Да я не тебе, к зверю и обращался. Ладно, на, — он кинул на дорогу корку хлеба и аккуратно подтолкнул Желтка в обход. — Так что там про похмелье?

— С тех пор я стал значительно более осторожным. Усовершенствование и без того сложных техник требует… Он идёт за нами. За тобой.

— С чего бы это.

— Полагаю, не стоило сюсюкать, обращаясь к псу.

Эйден пожал плечами с совершенно невинным видом.

— Я ещё и хлеба ему кинул. И яйца половинку, — задумчиво протянул он, очищая варёное яйцо, извлечённое из дорожной сумки.

— Ага, всё с тобой понятно… А у меня тоже собака была, так и звал — Собака. Бестолковая немного, но ласковая, весёлая. Я тогда совсем ребёнком был, и ходили мы с ней по грибы…

На перекрестке всадники свернули налево, разговаривая также негромко, но уже как-то иначе, теплее и проще. Лохматый щенок легко бежал следом, в нескольких шагах, челноком петляя от обочины к обочине и надеясь получить еще что-то стоящее.

К вечеру добрались до большого трактира под названием «В трёх соснах». Бревенчатый сруб на каменном цоколе действительно стоял в старом сосняке, протянув от раскрытых настеж ворот тропы, мощёные потемневшими досками, сразу в три стороны. Непосредственно к сырому, грязному тракту, находившемуся в сотне шагов, вниз в овраг, к небольшой мутной речушке, и в обход крепкого частокола, куда-то вглубь леса. Возможно — к нужникам. Солнце уже скрывалось за чёрными верхушками сосен, когда наши друзья устроили лошадей в стойла и договорились о комнате на ночь. Эйден даже накинул конюху пару медяков, попросив не обижать щенка, который так и прибежал за ними от самых предместий Лидхема.

Здесь, в некотором отдалении от крупных воинских формирований, было тише и не так людно. Однако, почти все путники, попадавшиеся за день в дороге, или сидевшие по лавкам постояльцы трактира, так или иначе имели отношение к закипающей весенней кампании.

— Посидим здесь, — предложил Аспен, осматриваясь, — поедим, выпьем. Наверху тесно и темно, дышать свечной копотью лучше в зале. Смотри, какой трон себе намародёрили.

Резной лакированный стул, с высокой спинкой и витыми ножками, несколько выбивался из общего убранства помещения. Облезлая обивка подлокотников давно засалилась, но кое-где еще хранила близкий к первоначальному оттенок. Синие и белые полосы.

— Из Хертсема видать допёрли, во, каков трофей.– Аспен придвинул тяжёлый стул ближе к одному из самых небольших столов, жестом предлагая другу садиться. Эйден мотнул головой, вежливо отказываясь, уступая. — Ну что ж, тогда сам и воссяду. Неплохо, даже почти не липнет.

Пока маг протирал деревянные части подлокотников платком, Эйден разместился на табурете попроще и подозвал ладную, стройную девку, снующую меж столов. Сейчас у него в кармане… во внутреннем кармане щегольского жилета, ещё оставалось кое-какое серебро, вырученное в аптеках.

Картошка с луком и маслом, горячая томлёная свинина с перцем и чесноком, холодная квашеная капуста из погреба. Он всё ещё не мог наесться солёным и кислым, после долгой зимы в Эссефе. Заплатив за обильный ужин, о как приятно было угощать, молодой алхимик заговорщически подмигнул товарищу и сыпанул в кувшин пива щепотку белёсой пыльцы.

— Умеренность — добродетель, — с некоторым сомнением заметил Аспен, — твои слова?

— В некотором смысле и иногда. Да не бойся, это почти приправа, можно сказать — пряность.

Бородатый маг пожал плечами, откладывая ложку и вытирая новым платком уголки рта. Принял наполненную кружку. Пригубил.

— Неплохо. Надеюсь, моего слепого доверия ты не обманешь.

— Никогда, — с комично-серьёзным лицом отчеканил Эйден, после чего, с расслабленной улыбкой, проглотил половину рога залпом. — Такая разная посуда. Обстановка. Люди. — Протянул он, оглядываясь, отодвигая миски и блюда.

Чуть осоловелый взгляд скользил по столам с простой, но заметно вкусной снедью, по стенам, украшенным поблекшими крашеными щитами, рогами и линялыми гобеленами, по лицам, небритым, сытым и хмельным. Оживлённый гул голосов, перестук чашек и ложек, едва доносящийся скрип сосен, мёрзнущих где-то неподалеку на ночном ветру…

— Мне здесь нравится, — хмыкнул Эйден, как бы самому себе.

— Тебе и в Лидхеме нравилось.

— И это прекрасно, не правда ли? Когда получается восстановить эту способность… Как это называется?

— Пиво. — Аспен иронично закатил глаза. Потом кивнул, уже не улыбаясь. — Да, я понимаю. Когда здорово досталось — не менее здорово вспомнить, каково было раньше.

— На мельнице было хорошо. И раньше того, в детстве. Я одно время пас овечек, не слишком далеко от деревни, хотя волков у нас отродясь никто не видел, но всё же… А ты?

— Я? Я не пас. Родился тоже в Уилфолке, если ты об этом. Потом, после смерти матери, отец увёз меня в Леммас. Он торговал всем понемногу, от штук дешёвого полотна до котелков и дверных петель. Так и таскались по деревням, сначала в одноосной телеге, потом на муле, а там и пешком. Когда мне было девять — дорога довела до Меланора. Меня. Отца довела до пьяного сумасшествия и утопления в колодце. Пекло песчаного побережья Имжарадра, потом вглубь страны, невольничьи рынки Фаахана, плантации риса, по колено в жидкой грязи, случайный побег в лес. Непроходимые джунгли. Я шёл по руслу ручья, когда Равана окликнул меня. Помню, как удивился, ведь…

Дум-м…

Аспен замолчал, поднимая голову. Рядом снова послышался глухой удар.

Дум-м…

Вусмерть пьяный мужик, с рябым, оплывшим от выпитого лицом, неторопливо наматывал на кулак волосы служанки. Её нос, только что расквашенный о соседний стол, был заметно свернут влево, по губам и подбородку обильно текло.

— Бартош! — хрипловатый голос из середины зала звучал явно весело. — Поди сюда, хулиган.

Бартош обернулся, икнул, дёрнул девку на себя и схватил свободной рукой за горло. Служанка закашляла. В следующее мгновение пьянчуга, взбрыкнув обеими ногами, повалился на пол, сбитый тяжёлым глиняным кувшином, будто снарядом из катапульты. Теперь Эйден потянулся за кружкой, выходя из-за стола и не помня себя от ярости. Пряди длинных чёрных волос остались в пятерне упавшего. Кровь, из рассечённой кувшином головы, быстро капала на стоптанные сосновые доски. Где-то на том конце зала недовольно заголосили.

— Тише, не нужно, — Аспен успел схватить друга за рукав, одёрнул, силой вернул на место. — Отдай.

Кружка со стуком вернулась на стол.

— Вы тут что творите, злодеи? Убили, всю башку пробили, евнухи треклятые! Бартош! Бартош, ты живой? — Бартош не отвечал. Его товарищ, высокий сардиец со сросшимися бровями, медленно распрямился. — Это что ж делается-то, братцы? Из-за какой-то шлюхи, — указательный палец вперился в служанку, отползавшую на четвереньках, словно обличая её в распутстве, — честного человека губить?

— Героя губить⁈ — завопил фальцетом тощий паренёк, почти ребенок, подскакивая ближе.

— Что, недоросль, всё можно богатеньким? — Сардиец впился в Эйдена тёмными глазами, переведя палец на окровавленную голову Бартоша. Эйден молчал.

— Что, малой, всё можно? — вторил писклявый подросток.

— Давайте не будем устраивать шум, — Аспен встал, развёл руки, показывая открытые ладони, — к чему раздувать скандал? Повязка под шляпу да лишний шрам, неужели это…

— Вот именно — лишний. Ох какой лишний, ибо шрамов у мужика без того хватает. — Бровастый тип движением головы поторопил собутыльников, собирающихся ближе. — Он кровь лил за вашу землю. Оборонял Данас, защищал графство, понимаешь!

— Так то не случайность, — пробасил крепыш в потёртых кожаных наплечниках, оглядывая «место преступления», — у щеголя вон, под жопою, цвета врага. Полосатый герб ихний. Как пить дать — шпиёны. У меня глаз намётан, уж сколько лет таких разодетых рублю.

Аспен нахмурился, откашлялся громко.

— Сидели б, да пили бы, мужики. Я угощу, мне не жалко, хоть и трудом своё зарабатываю. И чушь про этот табурет попугайский не мне выговаривайте, а у хозяина заведения…

— Слышал, Бубен? — спросил сардиец, обращаясь, видимо, к крепышу. — Этот бородатый детёныш нас учить вздумал. Кому что говорить говорит. У-у-у… чую — договорился. Как и любовничек твой.

Эйден, как и раньше, молчал.

— И надо оно вам? — нехотя, хорошо понимая, к чему всё идёт, выдавил Аспен. — Я оплачу ущерб, компенсацию обиженному. Сядем за стол и решим…

Худой подросток смачно сплюнул, только чуть не угодив в истекающего кровью Бартоша, так и лежащего на полу. Бровастый сардиец шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Дави крыс Хертсема! — рявкнул он, пинком перевернув стол и на бегу выхватывая нож.

Аспен шваркнул кулаком по столу, ярко полыхнуло, грохнуло. Нападающий на мгновение зажмурился, прикрывая глаза рукой. В ту же секунду Эйден метнулся вперёд, вбивая нож прямо в грудину. Ломая кости, хрящи и сам нож. Чуть дёрнувшись, сардиец рухнул рядом с Бартошем, как сосна под топором лесоруба, прямой и тяжелый. Дальше всё пошло быстрее.

Крепыш, с палашом наголо, кинулся на Эйдена. Аспен успел среагировать, парировал удар своим мечом, но не отпрянул для следующего замаха, как это попытался сделать его противник, а будто прилип к чужому клинку своим. Лязг металла резанул слух.

В это время Эйден, отбросив бесполезную теперь рукоять с крошечным обломком стали, нырнул за стол, уходя от ловкого удара топором. Узкое лезвие впилось в доски, разбрызгивая щепу. Курносый тип, в замусоленном до блеска чепце, воинственно хрюкнул и попытался дотянуться новым резким ударом.

Аспен оттеснил крепкого противника к стене, оказавшись если не сильнее, то явно искуснее. Не позволяя разорвать дистанцию, так и не отрывая меча от чужого лезвия — коротко полоснул по шее, пнул коленом в пах и добавил тяжёлой гардой в лицо, ломая челюсть. Не теряя времени — заколол упавшего, развернулся, поспешил на помощь другу, отшвырнув по пути тощего паренька с окованной дубинкой в руках.

Поспел как раз вовремя, так как хертсемский стул, которым отбивался Эйден, уже потерял две ножки, был изрядно изрублен и только чудом продолжал справляться с ролью щита. Напав сбоку на мужика в чепце, первым же ударом рассёк ногу ниже колена, обратным движением хлестанул поперёк лица, на два дюйма прорубая глазницы и переносицу. Бедолага захрипел, свернулся на полу, хватаясь за голову руками. Маг добил его также, быстро и без раздумий, коротким уколом между четвёртым и пятым ребром.

Где-то в углу тихонько подвывала служанка, прикрыв нос грязно-бурым передником. У дальней стены стояли два горбоносых леммасийца, держа руки на эфесах мечей. Они, хоть были насторожены и готовы пустить оружие в ход, держались подчёркнуто нейтрально, безучастно. Все остальные уже успели убраться из зала, разумно рассудив, что умирать здесь незачем и не за что. Из-за перевёрнутого стола послышался кашель. Аспен бросил недовольный взгляд на Эйдена и пошёл обходить препятствие, всё ещё не пряча клинок. Тощий юноша, почти ребёнок, пытался подняться на колени, хватаясь руками за один из брусьев, подпирающих невысокий потолок. Руки не слушались и скользили, блестящие от темной крови. Череп над правым ухом был сильно промят, из раны текло.

— Оно того стоило? — спросил Аспен не оборачиваясь, приглядываясь к парню, ощупывая рукой его шею и голову. — Три… а нет, четыре человека. — Положив ладонь на лоб раненого, он чуть помедлил, потом аккуратно, но настойчиво уложил его на спину. Подросток снова закашлялся, закатил глаза. — Всё плохо. А ведь могло быть ещё хуже.

Снова точный укол меж рёбер. Парень на секунду напрягся и обмяк, завалив проломленную голову набок.

— Прошу прощения за этот бедлам, господа. — Аспен чуть поклонился знатным леммасийцам. — Полагаю — вы видели, как всё случилось. Начали не мы.

Один из них пожал плечами, как бы соглашаясь. Второй, помоложе, молча переводил глаза с тела на тело, непривыкший, видимо, к подобному зрелищу.

— Хозяину тоже передай извинения, — маг подошел к всхлипывающей служанке, положил рядом с ней небольшой, но туго набитый кошель. — Идём. Лошади уже отдохнули. — Бросил он также, не оборачиваясь, голосом жёстким и холодным.

Взъерошенный щенок, забежавший в распахнутую в суматохе дверь, с интересом обнюхивал валяющиеся тут и там, среди разбросанной посуды, объедки. Петляя любопытным челноком по залу, добрался до юноши, ткнулся влажным носом в промятый череп. Заметив Эйдена — завилял тонким проворным хостом. Не переставая вылизывать тёмную густеющую лужу.

Аспен долго ругался. Непривычно много жестикулировал, от чего, даже в серебристом полумраке лунной ночи, можно было заметить, что его руки дрожат. Маг сетовал на отвратительно-глупый, ненужный риск, который чуть не положил конец всему, всем планам и замыслам. Периодически, на разные лады, повторяя, что убивал вот так впервые, хотя и успел повидать немало. Откупиться, договориться, припугнуть или улизнуть… Всегда, мол, удавалось отделаться малым, свести к минимуму ненужный риск, отвратительный… И так по кругу, снова и снова, не всегда новыми словами.

Холодный ветер задувал под плащ, гудел где-то высоко в сосновых кронах, неприятно щекотал глаза, заставляя щуриться. Эйден не отвечал. Ехал молча, грея ладони о шею Желтка. Ему, конечно, было нечего возразить. Любые бунтарские рассуждения о чести девушки, о том, стоит ли она, честь, жизней нескольких негодяев, затухали сразу же, ещё толком не оформившись. Да и появлялись такие мысли нечасто. Он и сам пытался решить, почему поступил именно так, зачем швырнул тот кувшин, зачем ударил ножом… Вспоминал прядь длинных чёрных волос, так и оставшихся в сжатом кулаке. Напоминали ли эти волосы о Кэндис, о той драке, смертях и бегстве? Может быть, хоть сама девушка не походила на неё и близко.

Мог ли вообще я что-то решать? Или просто барахтался, сучил, как мог, ручонками, в этом потоке обстоятельств?

— Что? — Аспен обернулся, чуть натянул поводья, помедлил в ожидании. — Фатализм, друг мой, в наш век затаскан донельзя. Брось это.

— Я ничего и не говорил.

— Да по лицу всё видать.

— Прости, дружище, — Эйден постарался ухмыльнуться, но улыбка вышла неловкой и виноватой. — Я всё понимаю, но не всегда могу…

— Да. Совсем как тот пёс. Вкус крови не забудешь. Догоняй, — пришпоренные лошади пошли бодрой рысью, проезжая залитые лунным светом луга, разбрасывая комья грязи с подкованных копыт, — впереди долгая дорога.