Чужая Истина. Книга первая

Глава 2.1

Глава 2.

Плотная завеса тумана поднималась над рекой, наполняя предрассветные сумерки влагой. Севенна сильно обмелела за жаркое лето и сейчас вода едва доставала до пояса, но все были мокрыми насквозь. Там, куда ещё не пробрались утренние испарения — всё уже пропиталось солёным потом. Растянутым строем ополченцы продвигались вперёд. Пики, словно сухой тростник, волновались высоко над головой. Вражеский берег был уже близко.

Бороться с течением, пусть даже ослабевшей реки, очень непросто и почувствовав, что уровень воды падает, передние шеренги ускорили шаг. Хотелось скорее ступить на твёрдую землю, сомкнуть строй, упереться в песок окованным торцом длинной пики.

— Ровнее шаг. Не растягиваться.

Приказ бородатого наёмника, поставленного над ополченцами ещё в Данасе, передали по цепочке десятники. Колонна серым питоном выползала из воды. Казалось, что туман здесь ещё плотнее.

— Стройсь. Молчать, не греметь, — кряжистый командир вглядывался в белёсую пелену и приказывал тихо, не оборачиваясь. — Авлеж, разведку на северо-восток, тысячу шагов, не дальше. За тот яр не…

Отчётливо громкий хруст перебил его. Стрела, неуловимой тёмной чертой скользнувшая сквозь туман, пробила нащёчник шлема, ломая зубы и разрывая плоть. Бородатый мягко осел на песок, заливаясь кровь. Ближайшие к нему бойцы пару мгновений растерянно таращились на гладкий двухдюймовый наконечник, показавшийся у основания шеи. Потом стрелы сыпанули дождём.

— И сотник лежал прямо у моих ног. Вывернул голову так неуклюже, неловко. А песок краснел, — Эйден чуть обернулся на ходу, косясь правым глазом на бредущего позади колдуна. Несмотря на тихую, не всегда отчетливую речь юноши — Салагат хорошо слышал и всё понимал. По крайней мере — сомнений в этом не возникало. — И мы давай в кучу сбиваться. Ну, то есть не в кучу… Плотно, почти ровными шеренгами, к тому времени нас неплохо вымуштровали. Но что толку от пик под плотным обстрелом? Вокруг падали люди. Песок краснел.

Узкая звериная тропка, незаметная до тех пор, пока на неё не ступишь, вела сквозь причудливый лабиринт колючего кустарника. Рыжие каплевидные листья почти опали, но ветви сцеплялись так плотно, что видно было лишь на десяток шагов вперёд. Эйден говорил не оборачиваясь. Салагат слушал не перебивая.

— Десятник пытался командовать. Вперед… Шире шаг… Какой смысл в строю под обстрелом? Но стоять тоже не было смысла, и мы двинулись. И скоро стали спотыкаться о тела. Шум, гвалт, крики. Мы шли по тем, кто лежал на берегу с ночного штурма. Не все мёртвые, много раненых. Голосят, просят помощи. А у нас ротного убили.

Задетая посохом ветка обдала росой. Холодные капли на лице показались обжигающими. Как кровь.

— Стреляли с высокого, крутого берега. Можно было обойти и нам почти удалось. Но командиров, вообще тех, кто хоть как-то пытался командовать, совсем не осталось. Потом говорили, что нас встречали полосатые плащи. Ублюдки небесных. Не знаю — правда или нет, но мне и на нашей стороне приходилось встречатьпотомственных вояк. Не дворян, а тех, что из академий под Редакаром. Вот только у нас из таких не набирают отдельных отрядов. Не знаю уж — почему. И пусть мужики битые, обученные, но там, на берегу, стрелы летели слишком точно. Перед тем, как истребить — колонну обезглавили. Подчистую. С такого расстояния, да ещё в тумане. Это ведь не без магии, верно? Знаешь что-то такое… ну…

Эйден, прихрамывая, шёл вперед, смотря себе под ноги. Прислушиваться не было нужды. Странно, но даже самое тихое слово воспринималось отчётливо, будто сказанное на ухо. Не бог весть какое чудо, но всё же…

— Да, знаю. Но что именно было там — сказать не смогу.

— Понятно, — неуверенно отозвался юноша. Сейчас больше хотелось говорить, а не слушать. — Потом с правого фланга налетели лайонелиты. Они переправились ниже по течению и шли галопом вдоль обрыва. Я видел только тех, что с краю, а ещё огромный столб пыли. И страшный топот, такой, что больше чувствуешь ногами. Тяжёлая конница легко смела лучников, какими бы хорошими они не были. Остатки нашей колонны собирал рыцарь, здоровый, громкий и бородатый. Мне тогда даже почудилось, что это наш сотник. Но нет, тот всё ещё лежал на красном песке, неловко запрокинув голову. Кое-как выстроились, причём уцелело не больше трети отряда, да и то — даже среди способных идти хватало раненых. И только рыцарь повернул нас к тропе, на склон взбираться, как показались всадники. Эти были из Нима, в белом и буром. Вот только белого на них скоро не осталось. Ведь, как всегда — налетели резво и скопом.

Эйден потёр предплечье под рукавом. Даже сквозь ткань казенной куртки ощущался глубокий, корявый шрам.

— Встречать конников на пики… Если бы не стрелы, выкосившие большую часть отряда, мы бы выстояли. Наверняка выстояли. А вообще — можно сказать, что и так справились. Задержали нимийцев до возвращения тяжёлых рыцарей. Теперь они мчались обратно, грохоча копытами и железом, и лёгкая бурая конница отступила, не давая догнать и разбить себя. А нас, наконец, отвели обратно за реку. Три десятка человек, оставшиеся от двух сотен. Я снова шагал по пояс в воде и гадал, что будет, если скинуть кольчугу и упасть, раскинув руки. Может — просто поплыл бы по течению. Кто обратит внимание на одно из множества тел, уносимых Севенной?

Он снова ощупал руку и глубоко вдохнул, прислушиваясь к ощущениям. Криво сросшиеся рёбра теперь почти не беспокоили. В отличие от ноги.

— Но тогда это показалось мне глупым. Я ведь вышел живым из такой заварухи. Да что там живым, даже ранен не был. Так, пара царапин… Но не только мы знали броды. Почти всё русло было преодолимо. И для пехоты, и для конницы. Войска растянулись на много миль по береговой линии и разрозненные бои продолжались до глубокой ночи. А я, похоже, истратил всю свою удачу ещё с утра. Смутно, отрывками — помню, как нас теснили копейщики Элрина. Крепкие, злобные, совсем не похожи на голодающих. От потери крови я мало что соображал и не могу с уверенностью сказать, под чьими копытами оказался. Возможно, это были наши железные господа. Лайонелиты в тот день перемололи не одну тысячу воинов, кто знает — может, среди тех тысяч были и свои.

— А как же… — отозвался Салагат непривычно тихо.

Обернувшись, Эйден увидел, что колдун отстал на два десятка шагов и явно не собирался догонять. Вместо этого он уже успел сгрести сапогом небольшую кучу мелкого хвороста и принялся не спеша измельчать руками более крупные ветки. Огромная ель, судя по зелёной хвое — упавшая совсем недавно, пушистой стеной загораживала поляну от лёгкого ветра. Эйден хмыкнул, но оценил удобство места, выбранного для привала.

— Ладно, давай передохнём. Можно чуть погреться перед дальней дорогой.

— Верно, — Салагат на секунду прервался, снова окинув юношу взглядом заинтересованной собаки. Потом кивнул головой на одно из двух мест у готовящегося костра, которые уже выложил еловыми лапами. — Садись. И возьми поесть в мешке, хватит выпячивать свою гордость.

В заплечном мешке из крепкой кожи нашлись полоски вяленой оленины и собранные в сверток части довольно свежей крольчатины. Эйден легко вздохнул. Его спутник оказался куда предусмотрительнее его самого, пустившегося в путь с абсолютно пустыми руками. Вспомнив вчерашний вечер — юноша помрачнел. Пытаясь разобраться в событиях и мыслях, он поглядывал на Салагата, попутно очищая от коры крепкие прутья для жарки мяса.

— Какой-то у тебя вид несчастный. Болеешь? Нет? Ну, хоть говорить можешь — и то хорошо.

— Смеешься? — с подозрением спросил Эйден, пытаясь высечь искру короткими ударами кремня.

— Даже не думал. Мне действительно интересно, что ты можешь сказать. И не хмурься. Хочешь погреться перед дальней дорогой? Так я помогу. Греться. А ты расскажи, куда же та дорога ведёт.

Он мягко опустился на ворох еловых лап и протянул руку ладонью вверх. Юноша мешкал, всё ещё глядя с подозрением. Но всё-таки отдал кремень и исцарапанный фрагмент латной перчатки, найденный им в овраге несколько недель назад.

— Я пойду в Эссеф, — уверенно, будто убеждая самого себя начал Эйден, пока Салагат рассматривал источенную ржавчиной железку. — И предупреждая вопросы — сразу скажу почему. Эссеф достаточно далеко отсюда, а уж тем более — от самой людной части Бирны. Он достаточно далёк, чтобы уцелеть в том пожаре, что разгорается в обе стороны от Севенны.

Услышав последнее, колдун дернул нечесаной головой, словно что-то вспомнив. Глянул на сложенный, но так и не зажжённый костёр. Протяжно выдохнул и снова вернулся к изучению кованого фрагмента перчатки. Спустя секунду, из кучки хвороста раздалось робкое потрескивание и пошел сизый дымок.

— В лесном графстве не то, что здесь, — Эйден не дал сбить себя с толку отсутствием внимания. Продолжил громче и резче, чем начинал. — В тех краях всегда почитали свободу и честность. Сильные и открытые люди взращивались поколениями, избегая влияния кровавых свар, неподвластные ордам чужеземных наёмников. А от того, что народу там не слишком много — богатств леса с лихвой хватает на всех. Есть чем торговать с соседями. Их пушнина расходится по всей стране и не только. Их реки до того полны рыбы, что она сама выбрасывается из воды, идя против течения огромными косяками… Их женщины — статные и прекрасные, ведь не гнут спину на тяжёлой работе в поле и с детства едят досыта.

— Мяса, — короткое слово прозвучало сухо и почти неслышно.

— Что? — Эйден не был уверен, что действительно расслышал его, но перед глазами тут же встала отчетливая картина. Россыпь розоватых язвочек на белой девичьей спине.

— Говорю, мясо жарить пора. Огонь окреп. И продолжай, продолжай. Расскажи, где же ты повстречал столь любящего сына Эссефа?

— То есть — удачливого охотника, ловкого рыболова и искушённого любовника? — горько усмехнулся парень, выбирая нужные части кроличьей тушки. Сломленный наискось прут с усилием вошел в жилистое мясо. Немного остывшей крови просочилось на руки. — Там же… Там же, где и прочих интересных людей.

Казалось, что деревушка Окдлоу буквально выросла из борозды в чистом поле. Причём покатые низкие крыши грязных халуп выглядели так, словно селение только проклюнулось, и ему ещё предстоит разрастись до чего-нибудь поприличнее. Продолговатый овин был совершенно пуст, только ветерок лениво скрипел покосившейся дверью, державшейся на одной петле.

— А-ах ты ж… Как тихо-то… — рослый бородач в растрёпанной бригантине тяжело привалился к стене овина. Не пытаясь удержаться, сполз на землю.

— Да, мы почти первые. Видел только, как одного благородного меж лошадей привезли, во-он в ту хату вносили. Но тишина здесь ненадолго. — Эйден дышал даже тяжелее бородача. Он опёрся руками о колени и сплёвывал тягучую, вязкую слюну. Тащить здоровяка оказалось очень непросто.

— Ага. Скоро сам себя не услышишь за стонами да матюками. — Сказано было с улыбкой, но прозвучало невесело. Пыхтя и кривясь от боли, бородатый стянул с одной руки длинную кожаную перчатку и запустил ладонь под бригантину. — Спасибо те, малой. Подсоби уж и бригу скинуть, да смотри — глаз с неё не спускай. Сейчас ведь куча сердобольных набежит.

И действительно — от ближайшей полоски деревьев, высаженной в полях специально, чтобы не давать разгуляться суховеям, приближались группы людей. Сражение окончилось меньше четверти часа назад и легко раненные начинали носить раненных тяжело.

— Скинуть-то скинем, но ты подожди. Вот-вот медики подойти должны. За ними в тыл гонца отправили, ещё когда их всадники драпанули.

— Хэх! Да… опозорили Фор-дрим знатно, оставили они пехоту нашим на съедение. И в том есть моя заслуга. — Здоровяк закашлялся, уперевшись длинными, сильными руками в прохладную землю. — Но какая к черту разница? Лекари врачевать энтих кинутся, рыцарей, мать их так. Видел небось, как клин железных вражину сёк? То ведь тоже не прогулка. Покорёженных дворянчиков следом щедро насыпано было.

Эйден нервно оглядывался, помогая товарищу освободиться от бригантины. Он кивнул, хотя во время боя видел очень мало, а понимал ещё меньше. Руки до сих пор дрожали, хотя теперь, возможно, ещё и от усталости. Уж очень тяжёлый был бородач.

— Не неси чушь. Не зря же я тебя сюда пёр. Медики свое дело знают, с благородными закончат и за тебя возьмутся. Главное, что поспели рано. Раньше всех почти.

— Ага… Теперь передо мной будут не тысячи покалеченных, а всего пара сотен вопящих господ, замятых в свои латы. На дюжину полупьяных знахарей. Рви рубаху, парень. Для начала — на мне. Дырку замотаем и то ладно.

До этого дня Эйдену никогда не приходилось перевязывать раны. Как, впрочем, и всерьёз биться. Большое сражение произвело на него по-настоящему сильное впечатление. Настолько сильное, что молодой, воинственный новобранец ринулся помогать малознакомому мечнику, вместо того, чтобы преследовать разрозненные отряды разбитого на голову врага, дорезая обречённых. Внушительная рубленая рана под мышкой выглядела пугающе. Крепкий, поросший курчавым волосом торс был весь заляпан кровью, а правый бок и вовсе блестел невысыхающим глянцем.

— Я только ногу коню подсек и на вялящегося с седла жирдяя высоко замахнулся… Аргх-гха-кх… А-а-а мать… Замахнулся, понимаешь, а какой-то сучонок удачно подрубил. Надеюсь, пронырливого поганца вороны склюют! Или собаки. — Бородатый снова закашлялся, но теперь по-другому, с сиплым, задыхающимся хохотом. — Слышь, что говорю⁈ Собаки склюют!

Эйден видел растущую тёмно-красную лужу у правого бедра мечника. Видел бледнеющие губы, связанные нитями вязкой слюны. Видел странный, лихорадочный блеск в широко открытых глазах. Пытаясь плотнее замотать рану, он не мог понять, почему этот человек говорит о том, о чём говорит.

— Какой же, чёрт возьми, унылый, грязный край! Одна пахота да свиньи кругом. Как вы тут живёте? Солнце весь день голову дурманит, укрыться негде, а всё одно холодно. То ли дело у нас…

Было ясно, что вовсе не солнце дурманит эту косматую голову. Да и мерзнуть у Эйдена тоже не получалось. Наматывая очередной виток сваливающейся и уже перемазанной ткани, он иногда натыкался глазами на жирное алое месиво у бедра бородача.

— Вековые сосны в три обхвата! Густые кроны, сцепившиеся так высоко над головой, что средь бела дня — будто звёздное небо… А воздух вкусны-ы-ый! Дышишь, как пьёшь, на ходу хмелея…

Крупная, сильная рука монотонно скребла рыхлый чернозём, напитанный кровью.

— А охота-а…Зверьё какое! Не то, что те драные кошки, которых мне третьего дня продали, зайцами обзывая.

Эйден хлопотал вокруг раненого и слушал. Слушал о далёких лесных краях. О том, что легко встретить там и невозможно заполучить здесь. О щедрой земле, дающей всё необходимое и даже больше, если не уродовать ее выжегами и плугом. А сам думал о крестьянах, покинувших деревушку Окдлоу не больше дня тому назад. Куда они ушли? Где прятались, когда вокруг только поля, так хорошо подходящие для больших сражений?

— Не помню, благодарил ли тебя… — голос бородача теперь звучал много тише, землисто-серый цвет лица странно контрастировал с мокрой, грязно-бурой повязкой. — Ведь даже как звать не знаю. Но поверь, помощи не забуду. И ещё…

Вокруг уже суетилось много народу. Стоны и проклятья действительно висели в воздухе монотонным гулом. Кто-то кому-то помогал, кто-то требовал помощи, кто-то молил о ней. Бородатый здоровяк что-то рассказывал, вспоминал и обещал. Всё тише и медленнее. А потом вдруг тряхнул головой, силясь сфокусировать зрение и будто борясь со сном.

— А-а к чёрту! Слушай, как там тебя… Меч мой возьми. Да… Хоть так станет, что не зря тащил да нянчился. Да… — кивнув сам себе, он тут же завалился набок. Прямо в чавкающую влажную лужу.

Эйден поднялся на ноги. Спустя секунду кивнул в ответ. Пытаясь вытереть липкие руки о грудь, он радовался, что бородатый так и не заметил отсутствия меча.

Мелкая морось тихонько шептала, касаясь лесной подстилки. Высоко над головой ветер раскачивал голые тёмные ветви, но костер горел на удивление ровно. Огненные языки плавно и уверенно съедали дрова, давая достаточно тепла и почти не создавая дыма.

— Битва при Окдлоу, — задумчиво протянул Салагат, — Я кое-что слышал. Гремело ведь знатно. Это начало апреля, верно?

— Да.

— И с тех пор ты видел немало подобного, но всё же не забыл слова этого… человека. — Эйден не ответил, он забрался чуть глубже под упавшую ель и отщипывал зубами горячее мясо с прута. — А покажи на себе, как именно ты его перевязывал?

— К чему это всё? Упреками меня не задеть. Откуда мельнику знать, как сделать лучше? О повязке колосом я тогда и не слышал, — нетерпеливым движением руки юноша изобразил в воздухе зигзагообразную линию. — Важно другое. Несмотря на всю ту кровищу, в нём ещё оставалось достаточно жизни. Достаточно, чтобы помнить главное. Эссеф –дремучая земля, отгороженная от агонизирующей Бирны древнейшими, непроходимыми лесами. При этом, как ни крути, остаётся частью когда-то единой страны. А значит — наш язык… и почти наши порядки, — добавил он чуть менее уверенно. — По крайней мере — они не жрут человечину, как в диком Меланоре.

— Звучит разумно. — Салагат механически покручивал свою долю крольчатины над костром, посматривая на неё достаточно равнодушно. — И я не собирался тебя задевать. Просто обращал твоё внимание на возможную пользу от специфических знаний и навыков, пусть даже полученных случайно. Если, конечно, ты веришь в случайности.

Худое обветренное лицо словно чуть потеплело. Еле заметный намёк на улыбку подчеркнул небольшие ямочки на впалых щеках колдуна. На секунду он стал ещё больше похож на Эйдена.

— Путь в Эссеф не прост. Его нельзя пройти по прямой. Но я, конечно, знаю, как можно. — Ровный, спокойный голос звучал так отчётливо, будто каждое слово печаталось на толстой гербовой бумаге. — И готов проводить тебя… довольно близко к цели. Если ты окажешься также полезен мне, как некогда своим старым знакомым — Лорану и Оннавалу. Идёт?

Вопрос прозвучал со всех сторон одновременно, причём губы Салагата сомкнулись в тонкую линию за секунду до этого.

— Конечно, — почти не колеблясь, кивнул Эйден. — И не подскажешь… тут такая штука с моим посохом…

Рябь холодной мороси смазывала и без того не самый яркий пейзаж. Озябшие, засыпающие деревья подрагивали на ветру, норовя сбросить последнюю листву. Под сапогами мялась скользкая рыжеватая грязь… У Эйдена давно не было такого отличного настроения.

— Нет, я все понимаю, таинственность, зловещие намёки и многозначительные взгляды… Всё это красиво, но давай уж без недомолвок. Когда меня учили резать и зашивать людей — старались выражаться просто и доступно.

Они шли вдоль пологого склона полузатопленного, заваленного гнилым валежником оврага. Эйден старался держаться сбоку от колдуна, чтобы видеть его лицо.

— Порой точность формулировки может сильно ограничить смысл сказанного, — водянистые глаза Салагата не выражали ничего. Разве что неясный намёк на удивление, светившийся в них почти постоянно. — Мне нет резона вводить тебя в заблуждение. Просто прими, что многое в таких вопросах абстрактно, неоднозначно и индивидуально.

По лицу колдуна сложно было хоть что-то понять. Но Эйден не оставлял попыток.

— Но ты ведь говорил, что этому можно обучиться. Значит — это ремесло. Со своими инструментами и премудростями. И если считать посох инструментом, по твоим же словам — возможно полезным, он должен обладать определёнными свойствами… или возможностями. А может дело в породе древесины? Зависит что-то от формы, размера или обработки?

— И да, и нет. По всем моментам. Не закатывай глаза. Учись терпению. Нет, меня это не задевает, но и тебе самому не идёт на пользу. Отвлекаясь на эмоциональную оценку всего и вся — ты упускаешь часть действительной сути. Посох и правда может быть полезен. Это своего рода артефакт. Или проводник. Или сосуд. А может всё вместе или по очереди.

Эйден сдержался и не перебил. Не иначе — пытался усмотреть действительную суть, хоть и не очень понимал, что это такое.

— Ты напрасно зацикливаешься на ореховой палке. Но, в конце концов, нам не так важно, с какого берега вступать в море. — Колдун быстро облизнул губы, смотря себе под ноги. Как всегда делал, когда задумывался. — Артефактика — понятие довольно широкое. По сути, это производная другого направления или совокупности направлений магии. Артефактной магией называют не только создание предметов, заключающих в себе определённую силу или наделённых определёнными свойствами, но и использование таковых. Мастеров, специализирующихся на этой технике, спесивые последователи прочих направлений иногда именуют ремесленниками. А ведь без плодов их работы были бы сильно затруднены или невозможны многие виды высокого искусства. Такое пренебрежительное отношение не делает чести никому, но, в некотором смысле, это действительно можно считать ремеслом. Посвященный, подобно искусному кузнецу, может создать нечто неповторимое и почти совершенное… Скажем — двуручный меч или рог Зова. Но пользоваться своим творением наверняка будет хуже, чем опытный воин или некромант.

В тёмной воде оврага расходились круги от дождевых капель. Отражаясь от подгнившего бурелома, миниатюрные волны создавали хаотичный, постоянно меняющийся узор. Примерно то же самое творилось в голове у Эйдена.

Мастера… посвящённые… высокое искусство? Боги, сейчас я понимаю меньше, чем с утра. А он всё говорит и говорит…

— В свою очередь, и сами артефакты рождаются из прочих видов магии, — Салагат сдержанно жестикулировал свободной рукой. Всё ещё немного хромая, он в задумчивости почти не касался земли своим посохом. — Часто — магии призыва. Это самое объёмное из признанных направлений, основывающееся на использовании силы и потенциала астральных, демонических, божественных и других сущностей. Средства и способы контакта с ними, а так же методы получения желаемого — воистину многообразны и неисчислимы. Но для таких как ты, возможно лучшим выбором будет алхимия. Для начала — чистая. Начинать всегда стоит…

Колдун говорил и говорил. Затопленный овраг мельчал, плавно переходя в бугрящееся кочками болото. Эйден посматривал на грязный конец своего посоха и покусывал губы. Единственным, что связывало его со всем магическим, сверхъестественным и невероятным… со всем, о чём так уверенно рассказывал Салагат — была потёртая ореховая палка, пару раз случайно устоявшая сама собой.

— Эй, не торопись так, — спокойный голос снова прозвучал со всех сторон, мягко, но неумолимо вырывая из задумчивости. — Дальше сегодня не пойдём, спать лучше на сухом месте.

Юноша выглядел немного растерянным и когда начало темнеть — даже не заметил. Под непрекращающиеся речи колдуна он собрал хвороста, скинул с плеча кожаный мешок. Нести его было не слишком тяжело, но плечо здорово натёрло. Однако жаловаться Эйден даже не думал. Как оказалось — Салагат ел очень редко и понемногу. Большую часть свежей крольчатины он уступил спутнику и, что было очень кстати, явно не претендовал на вяленую оленину. Небольшой шалашик из мокрых сучьев и веток вырос посреди поляны, кругом не было луж, но разжигать костёр после такого дождливого дня совершенно не хотелось.

— И ведь не хочется именно разжигать, а погреться бы неплохо, верно? — Салагат нёс перед собой внушительную охапку сухого камыша.

Где он нашёл именно сухой — оставалось загадкой. К тому, что ровный голос колдуна слышно и за несколько десятков шагов, Эйден начинал привыкать.

— Сегодня и покажу тебе, как вдохнуть жар. Как только закончим о посохе. — Встретившись взглядом с юношей, колдун легко пожал плечами. — Как видишь — некоторые вопросы предполагают довольно развёрнутый ответ. — Отдав половину камыша Эйдену, он ловко соорудил подобие гнезда из своей части. — Так вот, твои наблюдения, магнетизм или подобная активность без осмысленного воздействия, скорее всего говорят о…

О-о-о боги… Почему я это слушаю? Чем он отличается от ярмарочной гадалки? Колдовского вида палка, длинные космы, вонючие, рваные тряпки… Но эти трюки с огнём… Голос, слышный отовсюду… Ну и, конечно, денег не просит. И даже если врёт — врёт гладко, так, что хочется верить. Значит — эхо страстей, захваченное случайным активным предметом?

— Такое случается, когда подходящий человек испытывает сильные чувства. Страх, ярость, отчаяние… перечислять можно долго. Вероятно, ты не давал выхода эти силам. Они жгли душу, обволакивая тебя особым неосязаемым покровом. Посох, находившийся с тобой в такие моменты, опаляла… напитывала… не знаю, как тебе будет понятнее… зачаровывала эта энергия. Эхо страстей — подобно кускам грязной руды, случайно угодившим в костер твоих предков. Из грязно-бурого камня получилось выплавить бесформенный лужу, а привязав застывшую кляксу к дубине, лохматый человек получил неплохой топор. А был бы рядом более опытный друг — он подсказал бы…

Друг, значит… Ну, по крайней мере, на врага мало похож. И к слову о костре…

— Прости, что перебиваю, — Эйден изобразил извиняющийся жест, показав открытые ладони. — Но на ходу было куда теплее, а раз уж и дровишки собрали, и всё такое. Не мог бы ты… я бы мог огнивом, но всё мокрое, да и та железка у тебя…

Салагат с готовностью кивнул, с видом человека, вспомнившего о задуманном.

— Разумеется, ты прав. — Он взял в руку собственный посох, лежавший поблизости, и, не вставая, очертил полукруг, словно отгораживающий Эйдена от незажжённого костра. Всё было сделано одним движением, так, что юноша успел только приподнять бровь. — Протяни ладонь, как делал только что. Да, чуть ближе. Предплечье на ногу, не нужно держать на весу. Пальцы не должны соприкасаться, разведи немного.

Эйден смотрел с подозрением, но любопытство не позволяло перебивать или противиться. Он в точности повторил жест, показанный колдуном, и замер с протянутой к мокрому хворосту рукой.

— А теперь повторяй, только больше не языком, а дыханием. Соан шаар… Тише и не двигай губами. Я не должен слышать, только видеть выдох. Плавно и в костёр. Нет, не наклоняйся. Не торопись… спокойнее…это легко.

— Что, чёрт возьми…

— Не складывай пальцы, можно обжечься. Почувствовал? То-то… Давай снова. Медленнее, на выдохе. Через нос и рот. Не смотри на меня, выбери лучшее перекрестие веток и не отводи взгляд.

Почувствовав первые признаки тепла, он не поверил. Густые потоки жара ощущались на ладони и между пальцами, будто мешаешь рукой в чане с горячим молоком. Эйден повторил снова, стараясь выполнить всё, как сказал колдун. Кисть чуть покалывало, но и только. Ещё раз, выдыхая носом и ртом. Даже не шепотом, а вздохом… соан шаар…

— Да, хорошо. Смотри туда же, не отводи взгляд ещё пару секунд… Есть пламя. Расслабься, возьми себе оленины.

Эйден не верил глазам. По телу пробежала щекотка совершенно детского восторга. Он хлопал глазами и тёр разогретую руку. Можно было бы усомниться, попытаться разгадать хитрость… Но ощущение тепла и упругих, но податливых потоков точно было настоящим. И потрясающим. Как можно отказаться от такого? Чудо… волшебство… магия.

— Я вижу сомнения в твоих голодных глазах, — в голосе Салагата звучала улыбка, хоть лицо и было совершенно серьёзным. — Ты размышляешь, с чего я надумал делиться с тобой… знаниями и олениной. Во-первых — мне есть чем делиться. — Он кивнул в сторону кожаного мешка, повторяя предложение. В животе у Эйдена урчало, но сейчас было не до того. — А во-вторых, я уже говорил, что подобно Лорану и Оннавалу, мне бывает нужен смышлёный подручный. Знаю, ты человек осторожный, — в интонациях или мимике колдуна никак не удавалось отыскать иронии, — но не ищи здесь подвоха. Всё куда чище, чем ты думаешь.

Огонь трещал всё громче, разливая по поляне свет и тепло. Морщинистое, худощавое лицо казалось вырезанным из дерева. Водянистые глаза смотрели с легким любопытством, хорошо заметные даже через занавес сальных, криво обрезанных волос. Эйден потянулся к мешку, достал полосу вяленого мяса и, отсалютовав им как кубком, принялся за еду. Предстояло ещё очень многое выяснить, но тело, знавшее, что такое голод, требовало своё.

Вечер пролетел ещё быстрее, чем день. Сизые сумерки быстро сгустились до непроглядной лесной ночи. Потрескивал огонь и чуть шумело в ушах. Эйден заворожённо смотрел в пламя, не шевелясь уже пару часов.

Не поверю, пока не увижу. Как просто и разумно. А если потрогал — действительно можно верить? Я ведь шёл за ним не для… Да даже не за ним. Я ушёл, потому что так было нужно. А тут такое. Понятно, почему они так уважают лохматого. А увидев тощего мужика с колдовского вида корягой — приняли за мага и меня. Ну а что? Может, и правда, все они такие…

Внутренний монолог был куда полнее и ярче, чем обычно. Эйден старался думать словами, говорить про себя. Иначе шелестящая волна видений и звуков захлёстывала его с головой.

Знаком с ним один день, уже сижу и всерьёз колдую. Взаправду и наяву. Ни бреда, ни вина, ни грибов… Неужели всё так просто? Одними этими трюками любой сможет прокормиться, развлекая деревенских дураков на ярмарках.

Возможно, Эйден не вполне осознавал, как происходящее выглядит со стороны. Он всё также сидел близко к костру, протянув вперед правую руку и поддерживая предплечье левой. После самого возгорания даже внимательный зритель не заметил бы здесь ничего необычного. Но ему самому действительно было на что смотреть.

Священное пламя. Старый жар. Подумать только, Иллур и остальные берегут огонь, оставленный Салагатом, больше сорока лет. Смог бы я также? А стал бы? Конечно… если бы не знал, что дело не в пламени, а в смотрящем.

Краем глаза можно было заметить силуэты огромных серых животных, в развалку идущих мимо. Стоило чуть повернуть голову, сбить угол зрения — и видение пропадало. Но если не моргая всматриваться в плавный, текучий танец оранжевых лепестков… Такой же зверь был внизу, его спина, покрытая грубыми складками кожи, легко пошатывалась при ходьбе. Эйден держал осанку и двигался в такт широким шагам, он знал, как лучше усидеть в широком бархатном седле. Откуда? Плевать. Величественная колоннада мерно проплывала мимо. Все люди, толпящиеся по обе стороны широкой улицы, кланялись кому-то. Он знал, кому.

Следующие два дня погода портилась всё сильнее. Ливень сменялся резким, порывистым ветром, ветер затихал только перед ночными заморозками, а заморозки снова переходили в дождь. Эйден немного охрип. Не столько от холода, сколько от постоянных расспросов. Говорили часами напролёт, изредка прерываясь на еду и сон.

Теперь он без особого труда мог вдохнуть жар и развести костёр даже с самыми сырыми дровами. И был близок к тому, чтобы разобраться с особой техникой медитации с пламенем. Дышать с огнём — так это называл Салагат. Само понятие медитации тоже было новым для Эйдена и не имело очевидного практического применения. Как объяснил колдун — дух и сознание практикующего частично сливались с окружающим миром, распространяя вокруг некую силу. Так же он упомянул, что Иллур и его соплеменники пользуются подобием этой техники для защиты селения. Учитывая беспокойный рой новых вопросов, непрестанно гудящий в голове юноши, долго останавливаться на подобных деталях было попросту невозможно. Всегда хотелось знать больше. А Салагат охотно рассказывал.

— Чистая алхимия — это любые манипуляции с простыми, не магическими, веществами и субстанциями, без вмешательства чужеродной силы. Травничество тоже можно назвать чистой алхимией. Как и любые отвары, вытяжки, декокты, эликсиры, и тому подобное, созданное без непосредственного магического воздействия. Данное направление специализируется на приготовлении относительно простых лекарств, ядов… а еще удобрений, красителей и прочих промышленных составов. А также примитивных, слабых, и нередко — малополезных, модификаторов сознания и тела.

Эйден слушал, шлёпая следом за магом по неглубоким лужам. Приятно было сменить чавкающую под ногами грязь на траву, пусть даже пожелтевшую и залитую водой. Ощущать себя алхимиком тоже было приятно.

— В свою очередь, тонкой алхимией называют манипуляции со сложными веществами. Например — полученными в результате работы в области чистой алхимии или воздействия прочих направлений высшего искусства. Зачастую, знатоки этого вида магии вовсе не являются магами и не владеют другими техниками. Потому использование артефактной, то есть наиболее простой в применении, магии — привычно и даже традиционно для тонкой алхимии. Специализируется данное направление на изготовлении сложныхлекарств, ядов… зажигательных средств и прочего губительного оружия, модификаторов сознания и тела. Модификаторы, созданные тонкой алхимией, в большинстве своём очень опасны. Так как используют исключительно силу и потенциал, заложенный в самом человеке или звере, к которому применяются. Такие средства, как правило, имеют ограниченное время действия, способны сильно истощить, или отравить носителя. От части поэтому данная разновидность алхимии и называется тонкой — ошибиться очень легко, а последствия ошибок, как правило, очень печальны.

Эйдену подумалось, что последствия отравления тухлой кониной тоже очень печальны. Но он отмахнулся от воспоминаний, как от назойливой мухи.

— Высшая же алхимия — это манипуляции со сложными веществами, при воздействии сильной, тут всё относительно, магии нескольких направлений. С помощью некоторых техник возможно изменение массы, объёма и многих других свойств вещества, что бывает очень полезно для создания артефактов. То есть всё данное направление можно считать частью артефактной магии, которая, в свою очередь, также является частью высшей алхимии. Нет, не запутанно. Напротив — гармонично и просто для понимания. Так вот… специализируется на трансмутации элементов, изготовлении декоктов и эликсиров перманентного действия. Что касается модификаторов сознания и тела, созданных мастером высшей алхимии — такие вещества надёжны, сильны и часто способны действовать пожизненно или дольше. В отличие от продуктов тонкой алхимии используется сила и потенциал извне. Веществ, артефактов или иного вида и направления магии. Мастера высшей алхимии встречаются крайне редко, хоть и выдаёт себя за такового каждый второй ярмарочный фокусник или деревенский шарлатан. По сути своей все виды алхимии — лишь ступени мастерства, но из-за различий в целях работы, а также в способах и средствах их достижения, в большинстве случаев можно разграничить эти три понятия.

— Ага, — Эйден чуть хмурился. Было не просто поспеть за повествованием Салагата. — Три понятия… Вроде понятно… А что там было, про пожизненно и дольше?

Маг утвердительно кивнул.

— Хорошо, теперь немного о некромантии…

Чёрные скальные уступы напоминали обугленные кости. Матовая, мелкопористая поверхность будто поглощала свет. Почти отвесная стена по левую руку странно притягивала, как бы изменяя наклон всего мира. Эйден не спрашивал об этом. Пока. Он напряженно поглядывал направо, где к извилистой тропке подбирался крутой обрыв. Хромая по тропинке вверх они поднялись чуть выше вековых елей, покачивающих на ветру верхушками в паре десятков шагов. Казалось, что можно протянуть руку и дотронуться… а уж если прыгнуть…

— Не заглядывайся так. Чары не дадут сорваться случайно, но если вдруг что в голову взбредёт… — Салагат развёл руки. — В общем — не заглядывайся. Почти пришли.

Эйден не очень понимал, зачем они забираются на такую высоту. Своеобразная складка, примерно в полмили длиной, будто надрывала единый лесной массив. С одной стороны получался высокий, но относительно пологий, поросший кустарником и деревьями склон. С другой — почти отвесный обрыв, обнажающий матово-чёрную скалу. Кося недовольным взглядом вниз, юноша думал о прямом и куда более безопасном пути через старый ельник.

— Ну вот, мы на месте. — Салагат остановился перед широким, с дюжину шагов, входом в пещеру, почти незаметную с тропы, подходящей сбоку. — В дальней стене найдешь нишу, там много разного. Возьми круглую крынку с острой крышкой, в ней хорошая мазь. Разотри бедро, а то на подъёме пыхтел, кривился… Костёр разведу я. И еды достану. Гость, как-никак.

Внутри было темно и, отойдя на пару шагов, Эйден принялся с опаской ощупывать путь впереди посохом.

— Ах да…

Голос Салагата снова прозвучал со всех сторон. Потом послышалось отчетливое, короткое шипение, настораживающее и резкое, как угроза змеи, готовой к атаке. Вокруг сразу посветлело. Не так, как на улице, но плотная, угольная чернота стала прозрачной и серой. Теперь были хорошо видны большие валуны вдоль стен, почти правильный полукруглый свод потолка и та самая ниша, заставленная разнообразной посудой.

— Ммм… Из чего эта штука? — Эйден осторожно втирал в пульсирующее бедро мазь, протянув босые ноги к огню.

— Ты мне скажи, — Салагат сидел напротив, опираясь спиной о валун, расписанный вьющимися, грязно-рыжими символами и полировал что-то маленькое, чёрное и продолговатое полой плаща.

— Где-то я такое слышал. Вероятно — влияние старой Дарны? Сомневаюсь, что смогу определить хоть бы половину ингредиентов. Смола и лофант точно есть, а судя по консистенции — использовалось и сало. Не знаю уж чьё. Я прав?

— Почти, но нет. Это я обучал Дарну и она не так уж стара. А сало барсучье. Оно лучше прочих.

— Действительно? — Эйден двинул бровью, сдерживая любопытство. Конечно, он не собирался выведывать рецепт мази. Не сейчас. Выяснять возраст знахарки или кого бы то ни было ещё — не собирался тоже. — Удобная берлога. Самое то для ночёвки.

— Для ночевок. Мы остановимся здесь на пару недель, до самых морозов. Ты ведь об этом спрашивал?

— Не спрашивал. Пойми правильно, я не скрываю своего интереса… но моя цель тебе известна. К чему задерживаться ещё на недели? К чему ждать больших холодов?

Маг не торопился с ответом. И вроде бы не размышлял о вопросе. Время шло, а он сидел себе, да потирал чёрную ерунду, поднеся руки почти к самому носу.

— Торопиться, конечно, ни к чему, — наконец начал Салагат, — но и уходить в сторону смысла не много. По сему закроем эту нелепую тему, а после поговорим о другом. Скажу только, что путь к цели, — он сделал паузу, глядя куда-то наружу, словно оценивая цвет неба, — путь к цели не может быть прямым. Сейчас его преграждают Слепые озёра. Десятки больших и малых озёр, раскинувшихся на многие мили. Лучше подождать пока их закроет надёжный лёд и пройти наверняка. Тогда можно будет легко преодолеть большое расстояние, значительно меньше продираясь сквозь береговые чащобы, разделяющие воду. Двум хромым там будет трудно. И не вполне безопасно.

Эйден молча смотрел в водянистые глаза колдуна. Огонь привычно потрескивал рядом. Казалось, что он всегда горел рядом с Салагатом.

— Ну что ж… если не уходить в сторону, — голос юноши чуть дрогнул, — можно и назад оглянуться. Знаешь, они повесили двух пришлых, возможно дезертиров. Одного прирезали, другого забил до смерти сам Иллур. А потом их повесили. Высоко над огнём. На неделю, не меньше.

— Да. Такое бывает. — Сухое морщинистое лицо ничего не выражало. Ровный и спокойный тон будто бы говорил даже больше слов.

Будто бы… Потому, что Эйден был уверен — колдуну это отвратительно.

— Я знаю, что не ты научил их такому. Хоть про старый жар и тому подобное все узнали от тебя. Так почему? С чего они решили приносить жертвы? Зачем какой-то там сущности человеческие жизни… или тела? И есть ли она вообще, эта сущность?

— С чего решили? — Маг чуть пожал плечами и облизнул пересохшие губы. — Потребность верить живёт очень глубоко внутри. Совсем рядом с готовностью жертвовать. Жизненный опыт учит, что для получения стоящего результата нужно поступиться чем-то весомым. Для обучения ремеслу — годами жизни, для отражения неприятеля — в лучшем случае друзьями и здоровьём, для удачной охоты… Они живут в опасном месте. Все места здесь опасны. И если совершаешь нечто такое, особенное, легче поверить, что сделал всё возможное для защиты.

— То есть, это чушь и сущность огня — случайная выдумка…

— Да, чушь. Но не выдумка. Я покажу тебе, но после. Помни, мы решили не сворачивать.

Эйден опустил голову и продолжил втирать мазь. Потом чуть откашлялся, не глядя на мага.

— Касия… Возможно она беременна.

— Возможно. И в том нет ничего плохого. Новая кровь — подарок, для живущих в изоляции. Не ври себе, это искусственное чувство вины. Она не была тебе дорога, как и ты ей. Такое бывает. Нередко.

Было легко понять, о чём речь. Перед Эйденом пронеслись обрывки воспоминаний. Знакомый деревенский трактир. Копна распущенных чёрных волос. Звуки ударов и ругань, доносящиеся из-за двери. Кровь на руках и испуганный шёпот Кэндис.

Мертвы… оба… Зря, теперь придется бежать.

— Ну хорошо. Ждать — так ждать. Лёд — так лёд. И, ты уж прости, но на пустой желудок ждать непросто. Нет ли чего-нибудь для гостя…

В этот момент что-то живое и тяжёлое мягко ухнуло о скалу, в нескольких шагах от входа в пещеру.

— Ощипаешь сам, — Салагат опустил руку, протягивая на открытой ладони нечто, напоминающее кулон. — А это тебе, подарок, чтобы голодным не ходил. Ну, чего сидишь? Слышал, где упал — так вперёд, пока кто другой не поднял.

Эйден осторожно выглянул из пещеры. Крупный дикий гусь лежал прямо посреди тропы, странно вывернув шею. На скале виднелись кровавые отметины и пара прилипших перьев.

Ощипать, выпотрошить и разделать птицу получилось быстро. Голод хорошо подгонял. Дуя на первые полусырые куски, Эйден всё равно обжигался, но ел с исключительным аппетитом.

— То есть смотреть на дичь обязательно? — разговаривать с набитым ртом было не слишком удобно, но любопытство требовало удовлетворения. — Ты ведь не видел гуся. Может просто представить и…

— Нет, просто представить не выйдет. Я именно видел стаю, видел конкретную птицу. Это другая техника, тебе пока рано.

— Угу… ладно, — в одной руке Эйден держал прут с истекающей жиром гусятиной, в другой — подарок Салагата. — Это ведь артефакт, верно? И ты сделал его недавно? Тут часть той латной перчатки, что я нашёл месяца полтора назад.

— Да, верно. Часть доспехов, травлёная в человеческой крови, и клюв ворона. Железо прижёг ещё вчера вечером, сегодня дошлифовывал. По кромке гравировка на старом наречии — «К Смерти». Нечто среднее между призывом и приказом повиноваться.

— Да-а… — уважительно протянул Эйден. — А почему именно так действует? От чего зависит? Почему качество шлифовки и тому подобное имеет значение?

— Предыдущий хозяин тех лат был готов к смерти. Ты ещё научишься чувствовать остаточную ауру сильных решений. Клюв же — просто олицетворение птицы, они все довольно похожи. Соединив образ мысли и восприятия с нужным духовным посылом, я получил желаемый эффект. А качество исполнения всегда отражается на удобстве использования. Это неизменное правило артефактики. Точно как подбить подошву сапог или затянуть подпругу седла. Сделаешь спустя рукава — натрёшь мозоли… а то и шею сломаешь.

— Понял. И теперь я могу так уронить любую птицу? Просто увидев?

— Умеренность — добродетель. — Салагат с лёгким осуждением глянул на юношу сквозь пряди спутанных волос. — И есть свои тонкости в применении. Освоишься. Немного похоже на дыхание с огнём. А теперь хватит чавкать. Я буду спать. Не практикуй сегодня слишком долго, пары часов будет достаточно.

Эйден мола кивнул, скрещивая под собой ноги и протягивая раскрытую ладонь к огню.

Беспощадное солнце разливает жар переливчатыми волнами. Воздух неподвижен и раскалён. Но люди, стоящие по обе стороны длинной площади, не собираются расходиться. Приветствуют, встречают его. Пот чертит бороздки на запылённых лицах, но робкая радость и благоговение светятся через грязь. Это искренние чувства, они греют куда глубже назойливого светила…

Но эхо пережитого ужаса всё ещё слышится в голосах, затянувших бессловные песнопения. В чёрных и карих глазах ещё заметны отблески недавнего страха. Почему он видит это? Просто видит и всё… Тяжелогружёная телега сворачивает за угол в пятистах шагах от площади. Тент, скрывающий её содержимое, покрыт алыми пятнами. В утоптанной земле улицы через равные промежутки пробиты отверстия. Толпа заслоняет их, но увидев одно сразу ясно, где искать другие. Такие отверстия оставляют крепкие деревянные колья. Пики над дворцовыми воротами тоже не успели очистить. Грязно-бурые потёки под ними нельзя не заметить, даже если стараешься.

Должно быть, головы сняли совсем недавно. И последняя телега, доверху нагруженная телами с кольев, ещё даже не доехала да Восточных врат. То, что случилось — случилось только вчера. Но их солнце всегда подгоняет смерть. Среди запахов дорогих благовоний и бесценных масел пробивается слащавый, гнилостный дух. Воздух совершенно неподвижен и шлейф ядовитого смрада можно увидеть. Острота зрения пугает, Эйден пытается зажмуриться, но веки его не слушаются. Недалеко за Восточными вратами кружит стая огромных птиц. Так плавно, без единого взмаха крыльев, могут летать только падальщики. Опустятся ли они до дна карстового провала или трупов так много, что размытую бездну засыпали доверху?

Огромный серый зверь остановился, дойдя до ступеней. Поднял переднюю ногу, толстую, как каменная колонна. Строго одетые люди помогли спуститься с высокого седла. Широкая лестница, полумрак коридора со сводчатым потолком. Мерные шаги по холодной мозаике пола отдаются в ушах. Пустой зал, пустой трон, невзрачная арка, ведущая на балкон. Стражники дальше не идут, стали у двери скрестив копья. Ни тёмные древка, ни полированные лезвия не издали ни звука.

— И вновь я склоняюсь перед тобой, прося мудрости и терпения.

— И вновь не возьмёшь предложенного. — Эйден уже не удивляется тому, что чужие слова сами срываются с губ.

Он смотрит в глаза невысокому, крепко сбитому мужчине. И пристальный взгляд того рассыпается, обнажая подавленную печаль и стыдливое, почти детское раскаяние.

— Ирвилиты признают только силу. И не скрывают этого, — голос смуглого мужчины становится твёрже, крупные руки неосознанно касаются меча у пояса. — Воздаяние не было местью, но единственным способом предотвратить бойню.

Эйден отворачивается. Ноги медленно несут его по длинному балкону. Черноглазый мужчина следует за ним, продолжая оправдываться.

— Жертвы не были напрасны. И выставленная напоказ голова сохранит на плечах десятки других. Стоит промедлить, выказать неуверенность… и после придётся напрягать все силы, рискуя без надобности. Я слышу твоё неодобрение и страшусь его, но если бы я мешкал… Если бы я позволил разгореться новой войне, позволил убивать твоих учеников, разве был бы ты мною доволен?

— При чём здесь моё удовольствие? — Эйден остановился, протягивая руку к каменным периллам. Голос был не его, ладонь была не его, даже мысли текли странно, тягуче и неизменно. — Ты предотвратил бойню бойней. Жестокость пресёк жестокостью. Твои усилия тщетны, а дела велики лишь в глазах детей.

Ладонь так и не коснулась мраморных перилл. Тёмная оса, лежавшая на полированном камне кверху брюхом, вдруг зашевелила лапками.

— Жестокость была вынужденной, а бойня спровоцированной. Но я бы предложил свою голову, если бы была хоть тень надежды, что ты возьмёшь её.

Эйден опустил руку, так и не коснувшись горячего мрамора. Оса перевернулась, повела острыми крылышками и взлетела. Сделав пару кругов вокруг говорящих, она исчезла в тени цветущих кустов в огромных кадках.

— Слишком много говоришь о головах, хранитель. Что сделано — то сделано. Но мы оба останемся в Фаахане, иначе придётся возвращаться сюда через год. И будем засыпать провал у Восточных врат вместе с адептами. Чтобы хорошенько рассмотреть последствия ошибок.

Протяжные песнопения доносились с площади. Смуглый мужчина поклонился, касаясь рукой белого тюрбана. Солнце палило так, что открытые кисти рук и лицо почти болели.

Эйден открыл глаза, щурясь даже в полутьме пещеры. Хоть Салагат и говорил не практиковать слишком долго — он просидел у костра почти всю ночь. Даже немного опалил лицо и ладонь, засмотревшись в пламя.

— Долго спишь.

Салагат, сидевший у самого входа скрестив под собой ноги, говоря даже не повернул головы. Хотя, вероятнее всего, и видя лицо мага нельзя было бы точно сказать всерьёз ли он.

— Да. Люблю хорошенько выспаться, когда есть возможность… — удовлетворенно кивнул Эйден. Решив, что удачно и ловко подражает ироничной неопределенности собеседника.

Подойдя к неровной природной арке, он потянулся и присел рядом с Салагатом.

— Красиво здесь.

Колдун промолчал. Тёмные верхушки вековых елей легко покачивались в паре десятков шагов от скалы. Холодное осеннее солнце грело слабо. Но матовая чернота отвесного обрыва впитывала каждую частицу тепла, рождая ощутимые восходящие потоки.

— Когда смотришь на них — кажется, что можно запросто потянуться и сорвать шишку, — задумчиво протянул Эйден. Видя, что Салагат не собирается отвечать — продолжил. — Знаешь, иногда по утрам накатывает такое благодушие… Вот гляжу — птицы косяком идут. И так с ними хочется. В тёплые края-то. Поймать ветер и-и-и…

Эйден затих на полминуты, провожая гусей глазами.

— А потом жрать хочется, — вздохнул он, прислушиваясь к бурчанию живота. — А если жрать нечего — начинаю о будущем думать. А это порой настроение портит. Неопределенность… сомнения всякие. Они ведь с озёр летят. Со Слепых, верно?

— Сомневаешься, в ту ли сторону идёшь?

— Скорее о запасах думаю. Пока все не улетели, — буркнул Эйден скорее для себя, не слишком надеясь убедить мага. — А ты сам там бывал? Зимой?

— Разумеется. У меня в Эссефе пара убежищ, на подобии этого. И вообще там не так уж холодно. Ну, то есть прохладно, но не намного хуже, чем в твоём Уилфолке. А в шубах местные, потому что есть из кого эти самые шубы шить.

— Значит, я прав насчет охоты… там с ней хорошо…

— Местами, даже слишком. Как и здесь, в Мидуэе.

Эйден задумался, вспоминая выжженные черепа медведей, волков и незнакомых, клыкастых бестий.

— Но Эссеф всё же большое графство, — неуверенно протянул он, — нечто большее, чем скопище полудиких лесных общин. Да?

— После всего увиденного за последние месяцы, тебя так поразила деревушка Иллура? — Салагат даже повернулся, как обычно чуть наклонив голову и обнаруживая отстраненное, собачье удивление. — В мире полно опасностей куда более явных, чем суеверия рыжебородого шамана и любвеобильной знахарки.

Эйден закашлялся от неожиданности, вопросительно уставившись на мага.

— Что? А-а-а… ну да. Возможно, ты не знал её с этой стороны. Но я ведь познакомился с ней раньше. И лет сорок назад у неё… было заметно больше зубов.

— Сложно представить. Ты, должно быть, тоже был в том возрасте, когда охотно отвечают на симпатию?

— Не совсем. Симпатии такого рода меня не интересовали никогда. А возраст… сейчас тебе будет сложно объяснить. Лучше вернемся к Эссефу. — Эйден пожал плечами. Он уже привык, что по мере получения ответов рождается всё больше вопросов. — Больших городов вроде Мирта или Кумруна там нет. По крайней мере — последние лет сто. Ты уж прости, я знаком с историей Бирны лишь поверхностно и интересуюсь ей не так давно… Так вот, после падения бирнийской монархии… века полтора назад, верно? Ах да… ну будем считать, что так, — Салагат чуть опустил голову, почёсывая сальные патлы. — Междоусобицы вспыхнули не только между графствами. Все, даже самые мелкие и незначительные феодалы ввязались в борьбу за власть. Властолюбие — пожалуй, самая яркая черта, самая заметная человеческая особенность. Десятилетия разного рода конфликтов изменили облик и суть Эссефа. Даже сильнее, чем его ближайших соседей. Дороги, проложенные во времена правления династии Аргайлов, разбирали для постройки мелких форпостов и хат или же просто ради того, чтобы ими не мог воспользоваться неприятель. То есть те же соседи из Уилфолка, Суррая и Хертсема. Возможно, именно это, а ещё почти непроходимые вне дорог леса, и позволили Эссефу вариться в собственном соку, несколько в стороне от серьёзных столкновений влиятельных феодалов-наместников. Собственная локальная война, и порожденные ею волны чумы, постепенно опустошили и развеяли большинство старых городов. Жители графства в поисках убежища поступали по-разному. Кто-то силился забраться ещё глубже в лес, кто-то прибивался к одной из противоборствующих фракций, ища спасения в укрепленных валами и частоколами лагерях. Из тех лагерей и выросли сегодняшние городища. Что интересно, постепенно смута внутри обособленного графства сошла на нет. В отличие от непрерывно лихорадящей Бирны, там всё же установилась постоянная власть. И по слухам, пусть и не подтверждённым, правит дальняя родня тех самых Аргайлов. Королевская кровь, даже разбавленная сотни раз, снова взяла своё… Хотя, разумеется, ни один из феодалов-наместников соседних областей никогда не признает, что династия жива. Да и хозяева Эссефа разумно помалкивают о своих… возможных правах на тот, старый, ныне не существующий трон.

Салагат затих на пару секунд.

— Что-то меня занесло, — хмыкнув, пробормотал он, рисуя грязным пальцем в пыли замысловатые символы. — Тебе, должно быть, интересно другое. Наверняка думаешь прибиться к промысловой бригаде и бить зверя по лесам и рощам. Или, кто тебя знает, перекупать добытое другими и продавать зажиточным горожанам. А может, собрался возить пушнину до Суррая? Или до самого Редакара?

Эйден нервно сглотнул.

— Даже не знаю. Так далеко не думал. А ты? Что бы делал?

— Выстроил бы шалаш из сухостоя, в самой тихой чаще, — маг чуть улыбнулся. Впервые в сухих, глубоких морщинах удалось разглядеть намёк на язвительность. — И сидел бы в той чаще до конца времён, изредка перебираясь из ельника в дубраву и обратно…

— Ты вот смеёшься, а ведь и правда в голову приходит нечто подобное. Иногда.

— Твоё иногда значит не много. Ты слишком молод, слишком деятелен и любопытен, чтобы долго бояться прошлого. Тебе наверняка захочется жить быстрее. От того и не остался с Иллуром.

Эйден пожал плечами.

— Скажи, если Эссеф торгует с другими графствами — значит какие-то дороги всё же проложены? Ну не ломятся же купцы сквозь бурелом. А если так — чего бы нам не пойти по тем дорогам? Уж ты-то точно знаешь… хм… путь.

— Мы встретились в дикой глуши. Собственно, где бы ещё это было возможно? А из этой части Мидуэя дорог туда нет. Их вообще здесь нет, как ты мог заметить.

Утренняя прохлада приятно бодрила, прямо над верхушками елей висело бледное осеннее солнце. Эйден поглядывал на мага, пытаясь скопировать его позу, но сидеть, подобрав под себя ноги, было не слишком удобно, да и кисти развернутые ладонями вверх хотелось убрать с коленей.

— Значит, охота… — неопределенно протянул он. — Я, в общем-то, умею. Силки там ставить… яму-западню вырыть могу. Мясо с калиной потушить. Слушай, а эта штука, — Эйден достал из кармана окованный железом клюв, — может она и на зверей также действовать? Ну, чтобы… того.

— Нет. Только птицы.

— А можно попробовать?

— Ты уже съел целого гуся? — Салагат привычно склонил голову набок. — Ну ладно. Практикуйся, только без фанатизма. Одну-две. Потом за калиной пойдёшь. Покажешь, как тушить…

Пользоваться артефактом оказалось довольно просто. Простояв некоторое время, держа его в кулаке высоко над головой, Эйден наконец ощутил лёгкий нагрев отполированного металла. По словам колдуна, так проявлялись два важных момента. Во-первых — кровь от руки отлила достаточно, чтобы тонко чувствовать изменения температуры предмета. Во-вторых — получилось установить зрительный контакт с птицей.

Большой палец лёг на шероховатую гравировку, пара уток, летящих со стороны Слепых озер, уже были в какой-то сотне шагов.

— Не переводи взгляда. Выбери уже одну. Скорее, пока не пролетели.

— К Смерти! — Эйден с силой сжал артефакт, выплюнув нужный приказ, несмотря на подкативший к горлу ком.

Селезень с переливающейся зелёной головой беспорядочно замолотил крыльями в воздухе и, кувыркаясь, рухнул у подножья чёрной скалы. Испуганная, сбитая с толку утка летала кругами с громким, неприятным кряканьем. Спускаться вниз не хотелось.

— Бери уж и её… Но за первым всё равно пойдёшь.

Эйден кивнул, снова поднимая руку.

— К Смерти.

В этот раз его голос был тише и увереннее. Птица рухнула в дюжине шагов, рассыпая перья по пыльной тропе.

Калины поблизости не нашлось, но в сырой низине удалось отыскать целые заросли чуть увядшего ревеня. Его толстые кислые стебли, покрошенные крупными кусками, отлично сочетались с жирной птицей. Тяжёлый толстостенный котелок парил, только снятый с огня. Эйден осторожно накладывал жаркое в глубокие глиняные миски, вспоминая о шлеме, оставленном в лесной деревне.

— Знал бы раньше, что у тебя тут столько посуды — настрелял бы больше, — он удовлетворенно улыбнулся, предвкушая шикарный обед.

— Это не для еды, а для дела. Обычно. И про стрельбу не болтай. А то решу, что ты ещё мал для такой охоты, да лук отберу.

— Шутишь ведь?

— Конечно…

— Хорошо, — Эйден протянул магу первую миску и начал накладывать себе. — Спасибо ещё раз. За подарок, за науку, за гостеприимство.

— За науку рано благодарить, — Салагат выудил кусок горячего мяса прямо пальцами и не спеша отправил в рот. — Это всё азы, начало…

— А что дальше? Может… м-м… некромантия?

— Нет. Плохо слушал? Направление специфическое. Слабое и в освоении сложное. На кой оно тебе?

— Ну-у… — неопределенно повёл руками Эйден. Ему было не так важно, что именно покажет колдун, ведь всё это было невероятно, ново и интересно. А вот что тот наконец соизволил поесть, впервые за пару дней и именно его стряпню, было приятно.

— Вот как придумаешь, на что тебе некромантия — может и займёмся. А пока магия призыва и основы безопасной практики. Только не объедайся сильно.

— Так пропадёт же, — вяло запротестовал Эйден с набитым ртом.

— Покажу, как сохранить. Если сумеешь — не пропадёт. А жадничать не нужно. Ни в чем.

Здоровенные, тяжёлые валуны, стоящие вдоль стен вытянутой пещеры, казались почти живыми. Причём — нельзя было точно сказать почему. Они не двигались, не издавали звуков. Но в пятнах старого лишайника, в бледных кварцевых прожилках и полустёртых, рыжеватых орнаментах сейчас виделось нечто глубокое. Нечто сильное и почти осмысленное.

Эйден стоял у одного из таких камней, опираясь на посох двумя руками и чуть щуря глаза. Старался сконцентрироваться, но предвкушение возможного результата серьёзно отвлекало. Ещё вчера, только войдя в убежище Салагата, он спрашивал об этих валунах. Тогда маг ответил кратко, только больше разжигая любопытство. Лежали-стояли такие камни по окрестностям, приглянулись, забрал себе, уверенный, что пригодятся. На вопрос, как именно забрал, ведь некоторые из них были выше него ростом и чуть не в сотню раз тяжелее, не ответил вовсе. Но обещал, что покажет. И теперь, вроде как, показывал.

— Не нужно сверлить его взглядом, просто не вертись по сторонам. Достаточно воспринимать то, что перед тобой, — Салагат сидел сзади, ссутулившись на камне поменьше и подсказывая. — Рыжий орнамент — это не письмена и не рисунок. Всё это один знак. Символ, потёртый временем и непогодой. И, к слову, крови тут нет. Просто охра.

Своды пещеры мягким неярким эхом отражали слова мага.

— Каких-то сто-сто двадцать лет назад этим алтарем ещё пользовались, а значит и тебе будет не сложно. Восстанови все линии. В их переплетениях увидишь суть. Понятие ёмкое и многогранное, нечто желаемое и неотвратимое…

Спокойный голос будто обволакивал изнутри. Следы давних прикосновений медленно проявлялись на серой поверхности камня.

— Увидев — можешь воззвать. Уверенно, но без угрозы. Не разорви связь, дыши ровнее, как дышишь с огнём. Уже можно… выноси посох за черту… сейчас.

Эйден с трудом, двумя руками, оторвал ореховый посох от земли. И опустил тремя дюймами дальше, сразу за чертой, проведённой Салагатом между ним и камнем. Тихий, сухой стук заглушил все остальные звуки, разливая вокруг горячую, вязкую, абсолютную тишину.

Это сила…

СИЛА…

Дыхание перехватило нахлынувшей волной жара. Губы, готовые озвучить последнюю мысль, нервно сомкнулись, искажаясь гримасой страха.

— А теперь приказ. Ну же…

Слова Салагата прошли вдалеке, словно слышимые со дна колодца. Жар нарастал, острой резью паля глаза и забивая ноздри. Алтарь обхватила горящая трёхпалая рука. Другая такая же потянулась к голове.

Перезвон тревожных колоколов заглушает визг и рёв запертых пожаром. Треск стоит такой, будто вокруг валятся сухие сосны. Люди, бегущие по мостовой, расплескивают воду. Вёдра кажутся абсурдно маленькими, почти игрушечными. Брызги и лужи испаряются, едва успев отразить оранжево-красные отсветы. В пылающие ворота мерно ухает вражеский таран. Теперь уже не спастись. Данас пал.

— Пожар! — резкий, срывающийся крик перешёл из наваждения в реальность, сдавливая опухшее горло спазмом, вынуждая очнуться.

Эйден согнулся пополам, шаря по земле руками, пытаясь хотя бы сесть.

— Тише, спокойнее. Тот пожар давно потушен. Немного тлеет лишь у тебя в голове.

Спокойный, как всегда, голос окончательно вернул все на свои места, заставив вспомнить последние месяцы за пару мгновений.

— Почему… гхм-гхе… — сухой кашель отдавался пульсирующей болью в затылке, глаза слезились, будто засыпанные песком. — Почему не вышло? Почему он напал?

— Не напал, просто заинтересовался, — Салагат положил холодную, почти ледяную ладонь на лоб юноши, жестом веля опереться спиной о стену. — Тайро очень сильны… в широком смысле слова, но не агрессивны. Они просты и любопытны, как дети… или собаки. Ему нужно было приказать, а не делиться воспоминаниями.

Эйден с трудом проглотил слюну, горло сильно опухло и горело изнутри.

— Ну… не вышло. Весь этот жар… и как-то навеяло. Само, понимаешь, вспомнилось.

— Понимаю. В следующий раз не стоит вспоминать.

— Следующий? — Эйден тревожно оглянулся, будто стараясь увидеть подсказку, какую-нибудь достойную причину не повторять подобного. — П-ф-ф… Ну…

— Пока выпей это, охладит. Тебя немного ошпарило изнутри, — Салагат протянул большую чашу из гладкой тёмной глины.

— Спасибо. Слушай, может не стоит мне торопиться с такими… серьёзными техниками? Эти тайро, раз они так сильны, то как я могу им приказывать? Может ты и достаточно опытен, искусен, но с чего им слушать меня? Вдруг в следующий раз его любопытство ошпарит так, что в себя уже не приду? Может…

— Не тараторь. Успокойся. Откинься на спину, сиди и дыши.

Лёгкий порыв ветра занёс снаружи немного сероватой пыли. Подсвеченная красным закатным солнцем, она образовала тёплую колонну света, прислонённую под углом к матово-чёрной скале. Новое дуновение ветра развеяло видение, не дав толком его рассмотреть. Только тёмные верхушки елей волновались у самого входа в пещеру. Было странно думать, что день почти прошёл. Еще один день.

— Настоящей опасности не было. — Салагат движением головы отбросил прядь спутанных волос. Он сидел напротив, держа на коленях свой посох. — Черта, что я провёл — непреодолима для них. Для любого из тех, кого ты в силах призвать. И приказ тайро — не бескомпромиссное требование подчиниться. Я говорил, они почти как собаки. Им может быть любопытно то, что ты делаешь. При этом тайро вовсе не обязательно видеть конечную цель или смысл в происходящем, просто через приказ ты максимально чётко формулируешь свое желание. Например — подвинуть камень. Он знает, что может помочь, и ему интересно само взаимодействие с человеком. Или ещё с кем.

Эйден молчал. Дышать было сложно, а говорить ещё сложнее.

— А если… — он перевёл взгляд в сторону, будто вспоминая что-то. — Если всё-таки что случится? Ошпарит сильнее и всё в таком духе. Возможно оживить человека? Не как некромант, не поднять искалеченную оболочку с остаточными рефлексами, а восстановить саму жизнь?

— Непростой вопрос. Куда сложнее, чем кажется тебе. И смысл отвечать будет не так скоро, наберись терпения. Сейчас допьёшь снадобье, а завтра покажу, как сделать ещё. Возможно, тонкая алхимия, как более вдумчивое и размеренное искусство, подойдёт тебе лучше. На первых порах. Всё больше холодает, всё раньше темнеет… в некотором смысле, это будет нам на руку.

— Хорошо, — кивнул Эйден, даже не стараясь понять всего, сказанного магом, всё ещё вспоминая и раздумывая о чём-то своём. — А ты не слышал о таком месте… городе или стране… там жарко, черноволосые смуглые люди ходят в ярких халатах, водятся серые звери, ростом втрое выше крупного медведя. Зовётся Фаахан, если не изменяет память.

Водянистые глаза Салагата поймали взгляд Эйдена. Впрочем, возможно маг всегда смотрел точно так. Внимательно и чуть удивленно, будто всё видит в первый раз.

— Это в Меланоре. Большой город. Вроде бы.

Костёр потрескивал в нескольких метрах, но тепло было даже здесь. Наверняка не обошлось без магии. Эйден плотнее закутался в тяжёлый меховой плащ и закрыл глаза. Вопросы, назойливо копошащиеся в утомлённом сознании, оттеснялись на второй план усталостью, моральной и физической. А может ещё и снадобьем, которое завтра предстояло готовить самому.

Бледный лунный свет уже пытался проникнуть в пещеру, но отсветы жаркого костра были сильнее и без труда окрашивали его ярко-алым. Салагат сидел, скрестив под собой ноги, внимательно вглядываясь в пламя, протянув вперёд правую ладонь и придерживая предплечье левой. Обычно ночью он не открывал глаз, хотя и спал очень редко. Начертив простой символ в горячей золе, Салагат отодвинул пару горящих углей, не обращая внимания на жар. Знак означал «Жизнь», в самом широком смысле слова. Богатейшая тема для размышлений, кто бы ни взялся за неё. Вдруг бесцветные радужки поблескивающих глаз практически заслонила чернота расширившихся зрачков. Среди горячего пепла виднелось нечто крошечно-круглое, тёмное и обугленное. Он достал обожжённую мокрицу из костра и задержал над ней узкую, грязную ладонь. Убрав руку, Салагат снова вернулся к пламени и начертанному символу.

Испуганная мокрица развернулась, засеменила крохотными лапками и скрылась в сырой темноте пещеры, спеша убраться подальше от опасного огня.

На высоком, безукоризненно синем небе ни облачка. Раскалённый солнечный диск висит прямо над головой, высветляя беспощадными лучами и без того белейшие мраморные плиты. Спасительная прохлада тени так близко и так далеко. Струйки пота непрерывно бегут по всему телу, спускаясь из-под полированного шлема на грудь и спину. Плоть под доспехом из стали и кожи горит, томится, но привычно сносит все тяготы дневного караула. Камал коротко моргнул. Ничего. Даже сомкнутые веки не дают увидеть темноту, только беспощадно яркая зелень в уставших глазах. Он перехватил древко копья на полдюйма выше, надеясь, что прикосновение раскалённого дерева его немного взбодрит.

Шагов слышно не было. Как всегда. Статная фигура в светлых одеждах появилась из арки за спиной, распространяя вокруг себя едва уловимый запах сгоревших благовоний. Камал вытянулся ещё ровнее, хоть и до того стоял безукоризненно прямо.

Многие ли в Фаахане видели Его так близко? Да, встречал весь город, но при этом видели лишь светлую фигуру, мерно покачивающуюся на слоне. А я… Вчера, проходя купальни, Он взглянул на меня своими странными нечеловеческими глазами… И ночью мне снился этот взгляд, будто освещающий полумрак дворцовых переходов. Бог. И так близко.

Мужчина в светлых одеждах остановился в паре шагов, не дойдя до резных перилл балкона. На мгновение он полуобернулся, будто о чём-то задумавшись. Затем поднял голову вверх, осматривая небо и далекие горы.

Камал услышал, как Он глубоко вдохнул через нос. Цветущие в огромных кадках растения заволновались, затрепетали, приветствуя свежий ветер.

— Воистину велик и милостив бог терпения. И зная слабость слуг своих, прощает им. — Прошептал второй стражник, с благоговением глядя вслед удаляющемуся мужчине.

Ветер усиливался, вспотевшее тело под доспехами приятно холодило.

— Велик и милостив, — кивнул Камал.

В отличие от Хранителя Прабодхана. Тот безжалостно вырезает другие касты, стоит им только лишь поднять голову и заговорить. Вырезает даже детей. Вырезает нашими руками.

Ночная прохлада шёлковым покрывалом опустилась на город, успокаивая истерзанные жарой улицы. Мрамор гранёных колонн и тёмный камень мостовых быстро отдавали накопленное тепло. Освободившись от тяжёлого доспеха, Камал быстро и бесшумно шагал по опустевшим улицам, тешась нарастающим предвкушением. Обойдя дворцовую площадь переулками, он двинулся в сторону Поющих фонтанов, стараясь держаться в тени факторий. Эти особенные, двухэтажные дома несколько выделялись на фоне традиционной меланорской архитектуры Фаахана и принадлежали влиятельным гильдиям иноземных торговцев. Во многом поэтому здесь почти не было патрулей. Купцы были важны для города и Хранитель часто прислушивался к их желаниям. Камал не боялся случайной встречи со стражей чужаков, к воинам Первой сотни все относились с должным почтением, а вот попадаться на глаза кому-либо из своей касты было опасно. Бродить одному в такое время… после недавних событий… Поползут слухи. Вынюхивать можно даже не зная, что именно ищешь.

Миновав шелестящую аллею апельсиновых деревьев, он свернул в безлюдные ряды Малого базара, бросая по сторонам внимательные взгляды. Всё было тихо. Лавки закрыты, тенты и навесы сложены, цветастые палатки прятались по окрестным домам до утра. Поблизости ни души.

Камал нырнул в нужную подворотню, оказавшись у знакомой кирпичной стены, легко подпрыгнул, вытягивая руку. Подтянулся, ловко спрыгнул с другой стороны, побежал. Мерные, широкие шаги могла бы расслышать только собака. Мягкие сандалии скрадывали звуки, ровное дыхание звучало не громче, чем обычно. Нижний город встретил его резкими запахами специй, преющих фруктов и навоза. Приземистые, выбеленные извёсткой хижины светлели вокруг, окруженные низкими глиняными стенами. Тут и там сквозь ставни пробивался свет, слышались голоса, смех и звуки любви. Камал торопился, но невольно замедлил шаг, жадно ловя сладкие вздохи и выкрики.

В этой части города селились ворумийцы. Самая многочисленная и самая низкая каста в стране. Хорошие земледельцы и строители, но не войны или торговцы, они никогда не стремились к власти, не устраивали бунтов или восстаний. С ними не было проблем ни у кого, а у них, в свою очередь, всё было как нельзя лучше. Простая, сытная жизнь. В меру богатая, не отягощённая сложными надуманными проблемами. Они много работали, отдавая всего себя делу, и также отдыхали, благо времени и сил хватало на всё. Их женщины были добры и улыбчивы. И рожали детей чаще других. Чуть ли не каждый год. Иногда двух или трех близнецов.

Камал считал, что это действительно разумно — просить о детях, предаваясь любви, а об урожае — удобряя поля. Он уважал Воруума, бога жизни и созидания, за такие практичные заветы. И даже иногда, не слишком часто, вспоминал о его последователях без обычного лёгкого презрения, свойственного всем прочим кастам.

Петлять по узким улочкам ворумийского квартала можно было долго, но Камал уже успел изучить лучшие пути. Где-то срезая через чужие дворы, где-то пробегая по толстым глиняным стенам и плоским крышам — он преодолел весь лабиринт из хат и амбаров за полчаса. А потом был вынужден остановиться и ждать. Проносящиеся высоко в небе рваные тучи на время скрыли молодой месяц, а без его света идти дальше было практически невозможно. Камал с досадой вспомнил пылающие жаровни и масляные фонари, освещающие ночь во дворце. И даже постовые факелы казармы, раздражавшие копотью и запахом. Но он не для того делал такой крюк, петляя по грязным подворотням, чтобы глупо выдать себя, воспользовавшись огнём. Возможные преследователи, даже если они и были, точно остались далеко позади, но привлекать лишнее внимание местных всё равно не стоило. Камал достал из-за пазухи полотняную маску из грубой материи и, утерев лоб от пота, надел, скрыв всю верхнюю половину лица. Тем временем, месяц снова показался на небе, осветив короткий арочный мост через ручей. Там, на другом берегу, будто бы было темнее, чем в остальных частях Фаахана. Было ли это причиной или следствием того, что здесь веками жили аранайцы? А может, особый оттенок темноты был просто плодом воображения?

Холодный камень моста остался позади. Неяркий и почти приятный, суеверный страх — тоже. Но журчание чёрной воды всё ещё отзывалось мягким эхом, настраивая на особый лад, заставляя замедлить шаг и придавая размеренную плавность движениям. Кругом были люди. Многие — в таких же ритуальных масках из грубой ткани. Не мощёные, но чистые улицы полнились тихими голосами и чуть слышным хлопаньем одежд на ветру. Всё это, вместе с шелестом листвы, волнами накатывающим со стороны леса, рождало неповторимую песнь ночи. Слушать которую Камал только учился. Аранайя, богиня теней, снов и перерождения, была самой открытой из верховного пантеона и говорила практически с каждым. Но понять ее шёпот могли лишь праведные. Лишь её последователи, аранайцы, живущие по заветам богини и почитающие её превыше прочих верховных. Камал дышал полной грудью, силясь уловить неясные шорохи мысли, радуясь тому, что предыдущей ночью спал не более двух часов и, если на то будет Её воля, сегодня проспит ещё меньше.

Стараясь идти по самому краю улицы, иногда украдкой касаясь стен домов, он вежливо кланялся проходящим мимо, отвечая на немые приветствия. Разумеется — его не узнавали. К счастью. Эта ночь выдалась довольно тёмной, и даже аранайцы наверняка были вынуждены пить свои зелья, чтобы не спотыкаться во тьме. Стоило Камалу подумать об этом, как со стороны раздался тихий, скрипучий смешок. Маленький, согбенный старик сидел на ступенях у скромного дома и лениво поглядывал на проходящих. При нём не было традиционного зелёного светильника из особых, питающихся светом грибов. И таким как он не требовались специальные эликсиры. Глаза долгожителей аранайцев заметно выделялись во тьме, бликуя неогранёнными изумрудами, словно у диких кошек. Камал коротко поклонился и ему. Гадая, что именно рассмешило старика. Неловкая, осторожная, хоть он и старался не выделяться, походка? Или тот заметил казённые сандалии на его ногах? А если заметил — догадался ли обо всём или просто доволен новой победой богини?

Свернув в неприметный каменный закуток, огороженный глухим фасадом богатого, двухэтажного дома и высокой стеной с кованой решёткой поверху, Камал присел на корточки. Быстро, почти на ощупь, отыскал расшатанный камень в основании забора. То, что он искал — оказалось на месте. Крупный опал поймал слабые, бледные отсветы молодой луны. Зелёные и желтые переливы заиграли глубоким, застывшим тысячи лет назад теплом. Камень был полирован неумело, но очень тщательно, а учитывая его размер, с хороший зрелый финик, мог стоить целое состояние. Но ценность его измерялась не деньгами. Опал был знаком. Подарком, что молодой воин преподносил своей возлюбленной снова и снова, каждый раз, когда удавалось тайно встретиться. А после, если Прия была готова для нового свидания, она возвращала камень в их тайник. И ждала.

Стена в полтора человеческих роста не была преградой. Изящная кованая решётка поверх кирпичей, скалящаяся острыми пиками и шипами, не только не мешала, но даже упрощала дело. Камал чуть улыбнулся, как всегда, крепко ухватившись за холодные прутья. Тихий, чуть заросший сад был пуст, лишь невидимые цикады пели одним голосом. До цели оставалось не больше сотни шагов. Впереди, над неухоженными плодовыми деревьями, возвышалась четырехгранная башня. Стройная и строгая, сложенная из светлого травертина, она напоминала столб лунного света, застывший меж теней сада. Щели и неровности в старой кладке подобно лестнице. Интуиция и опыт подсказывают там, где подводят глаза. Мало кто, пусть даже из Первой сотни, смог бы повторить подобный подъём. Но Камал был сильнее и ловчее многих. Минута до встречи. Он не торопится, взбирается спокойно и уверенно.

— И как ты можешь не страшиться? Крался так тихо, неспешно… почти медленно. Я едва не уснула, мой терпеливый воин.

Девушка стояла в расслабленной, даже развязной позе, опираясь рукой об одну из колонн, поддерживающих куполообразную крышу. Как она попадала сюда — было загадкой, ведь ключи от фамильного святилища, укрепления и темницы всегда находились у главы рода. Улыбка на её лице была тёплой и приветливой. Но откровенная насмешка, подчёркнутая тоном и характерным жестом, могла бы обидеть менее подготовленного человека. Однако Камал был готов. Он тоже улыбнулся, также неспешно отряхивая ладони от белёсой пыли. Называя его терпеливым — Прия намекала на порядки, традиции и нравы правящей касты. Хранитель Прабодхан свято чтил Его заветы. Сохраняй терпение, соблюдай умеренность, не утрать самообладания… Говоря же о сне — девушка откровенно дразнила, они оба знали, что не скоро уснут этой ночью.

— Тёмная ночь… — Камал положил руку на её талию, ладонь скользнула в прохладные складки шёлка, коснувшись не менее гладкой кожи. — Только рядом с тобой я вижу больше.

Он протянул ей опал, не замечая, что здесь, на верхней площадке башни, темнота в буквальном смысле на удивление прозрачна.

— Что я? Славь богиню, столь щедрую в своей милости, — Прия одним движением сняла с юноши матерчатую маску и положила прохладную ладонь на мокрое от пота лицо. — Аранайя говорит со мной, я же могу лишь передать мудрое слово тому, кто пока глух к её голосу. И слеп к её красоте…

Они целовались долго и жадно. А раздевались не торопясь… Не спешили и после, смакую каждую секунду, наслаждаясь каждым прикосновением. Только тонкий слой сброшенных одежд отделял их от остывшего тёсаного камня, но сейчас здесь было лучше, чем на самом мягком ложе Меланора.

— Странный обычай, не находишь? — заговорил Камал, когда всё закончилось. Он сидел, опершись спиной о колонну, и вертел маску в руках. Переводя взгляд с неё на гибкое, стройное тело Прии и обратно. — У нас все традиции, всё необъяснимое на первый взгляд, очень разумно и полезно. Только полезно, часто, для старших. Для глав семей и общин, для тех, кто наверху.

Девушка медленно потянулась в сладкой истоме. Подпёрла голову правой рукой, левой поглаживая себя по бедру. Она молчала, понимающе улыбаясь, и явно не собиралась отвечать. Пока.

— Должен оставаться смиренным и почтительным, даже если вопрошающий держит плеть. Должен беспрекословно воплощать чужие решения. Должен гордиться тем, что тебе доверили службу, которой сторонятся сами. — В голосе Камала не было грусти, он просто рассуждал вслух. Немного отстраненно, возможно — сам с собой. — И тут вроде бы всё… правильно. Правила, обычаи — они для того и есть. Командир, отец или правитель ждут подчинения. Высшие учат низших так, как удобнее, — он поднял полотняную маску выше, рассматривая с расстояния вытянутой руки. — К чему тогда ваши ритуалы и таинства? Кому на пользу то, что всякий может надеть маску и прийти к вашим улицам под покровом ночи? Неузнанный, возможно опасный. Да и сами аранайцы, наверняка, дышат тем же воздухом. Порой едят чужой хлеб, берут чужих жён и тешат нож чужим животом.

Прия очаровательно тряхнула головой, отбрасывая назад волосы.

— Отец, командир, правитель… — перечислила она, загибая тонкие, чуткие пальцы. — И ведь думал верно, но не до конца. — Широкая улыбка расцвела на её лице, выделяясь красивой белизной на фоне смуглой кожи. — И человек, проводящий полдня во дворце, а другую половину в храме — не знает, кто стоит выше?

— Боги?

— Боги-и? — передразнила она, забавно морща маленький, чуть вздернутый носик. — Ну конечно они. Кто же ещё обучает жрецов, силясь пробиться сквозь их непроходимую глупость, трусость и жадность? С переменным успехом. Наш почтенный и грозный хранитель тоже не сам выдумал всё, что выдумал. Уж точно — не только он.

Камал старался не хмуриться, чтобы не выдавать своего замешательства. Не хотел давать новых поводов для насмешек.

— Я не говорил о Прабодхане и говорить не хочу. Эти маски — другое. Как традиционная и поощряемая культом возможность плодить тайны, может быть угодна богам? Тайны — это заговоры, грехи и преступления…

— Грехи? — перебила Прия, улыбаясь еще шире.

— Хм… Ну хорошо, — Камал тоже улыбнулся, осознавая, что говорит чужими словами. — Расскажи мне. Ты всегда умеешь сделать так, чтобы я понял.

— Разве? Ну ладно, ладно. Ты спросил, как это может быть угодно богам? А что вообще им угодно? Кто мы такие, чтобы спорить об этом? Хотя, пожалуй, одно мы можем знать наверняка. Каждый из пантеона ждёт поклонения, каждый жаждет молитв и веры. Так что же?

Камал шумно вздохнул, недовольно пожав плечами

— Давай же! Это настолько очевидно, что даже вслух говорить не хочется, -глаза девушки вспыхнули глубоким развесёлым огнём. Она привстала на руках, не стесняясь наготы, подставляя лунному свету изгибы бронзового тела. — Они хотят нас… Тебя, меня, всех вокруг и ещё дальше!

— Тогда почему не возьмут? Верховные всесильны, — было трудно сконцентрироваться, мысли скользили по поверхности сознания, снова и снова перебиваемые волнами накатывающего желания. Прия видела это. Этого и хотела.

— Всесильны… Совсем как монархи Меланора, Агрина и Пиньиньской империи, — она прикрылась шелковой накидкой и села напротив, то ли действительно желая говорить, то ли тешась восторженным обожанием, легко читаемым в глазах юноши. — Птица, клюющая муравьев, для них огромна и непостижима. Но она равна прочим птицам. Быть может — пока муравьев хватает на всех, и нет нужды рисковать, выбирая первого среди равных.

Цикады внизу пели всё громче, наполняя прохладный ночной воздух осязаемыми вибрациями. Тонкая ткань на груди не скрывала набухших сосков девушки. По лицу Камала сбежала крупная капля пота, прочерчивая дорогу следующим.

— Тогда почему боги не позволяют человеку открыто примкнуть к ним? Почему аранайцы не могут принять меня? Будь я твоей касты — ты стала бы мне женой. И мы не таились бы, встречаясь изредка и украдкой.

— Не Аранайя отказывает тебе. Люди, старейшины каст и хранители, не допускают смешанных браков и не позволяют чтить того бога, который тебе по нраву. Это из-за них нам не суждено обладать друг другом в полной мере, — Прия нежно погладила полотняную маску, лежащую на каменном полу, обращая на неё внимание Камала. — Но благодаря мудрости заветов богини ночи — ты можешь служить ей, не будучи замеченным. Можешь творить наши таинства, участвовать в ритуалах и молиться, как подобает. А значит — сможешь и переродиться аранайцем. Быть может, нам не повезло в этой жизни, но в следующей мы точно получим заслуженное дозволение, ибо законы каст не будут запрещать нам.

Камал потянулся вперёд, зачарованный её голосом. Целуя изящную шею любимой, он наслаждался прохладой её кожи и запахом её волос. Руки медленно скользили по телу, будто заново узнавая каждый дюйм.

— Главное — умилостивить богиню. Но ты сможешь… сможешь… только ты сможешь это…

Её голос бархатным эхом звучал в голове. Все прочие звуки словно пропали, оставляя лишь ритмичное биение сердца и отдалённые вздохи. Пряди чёрных как ночь волос застили глаза, поднимаясь и зависая в воздухе, будто дрейфуя в прозрачной водяной толще.

Глубокая сковорода исходила желтоватым, дурно пахнущим паром. Эйден усердно размахивал деревянной плашкой, всё больше раскаляя и без того кроваво-красные угли, и время от времени неуверенно поглядывал на Салагата.

— Не сомневайся, так и должно быть, — маг сидел на одном из разрисованных валунов, скрестив под собой ноги, и вполглаза наблюдал за происходящим. — И не отвлекайся. Маши спокойнее и ровнее, нужно поддерживать температуру, а не отгонять от себя пар.

Свободной рукой Эйден потёр слезящиеся глаза, сварливо что-то бурча, но стараясь следовать всем указаниям.

— Я, конечно, понимаю, что валялся без сознания и всё такое. Может даже час или два. И понимаю, что тебе на приготовление сего чудодейственного… дико смердящего варева требуется куда меньше времени. Но что-то не могу представить зловещего, сильно мудрого колдуна, полдня размахивающего над огнём растреклятой дощечкой, — его недовольство, в основном, было напускным и почти добродушным. — При всем уважении, конечно, — добавил Эйден, видя, что глаза мага чуть приоткрылись, выдавая возможное раздражение.

— Зловещего? Интересно. Мне кажется, что я выгляжу вполне мирно. Но ты прав и нет, как всегда. Разумеется, я поддерживал нужный огонь иначе. И если сам знаешь лучший способ — вперёд, удиви. Если пока нет — маши ровнее и всё.

— Ясно. Так, а в чем я не прав?

— Наберись терпения. Терпение и самообладание помогают почти везде.

— И когда тебя осыпают глупыми вопросами?

Салагат на секунду задумался, потом посмотрел на юношу своим обычным, удивленно-собачьим взглядом.

— Почти везде, — поддержал он чуть улыбнувшись, отвечая смеющимся глазам Эйдена.

Сковорода стояла на раскалённых углях ещё около часа. Отвар, сначала жидкий, как молоко, всё больше густел. Бурлящая вязкая субстанция становилась темнее, пар постепенно сменялся дымом, глаза больше не щипало, но появилось лёгкое головокружение и странный шум в голове. Эйден уже начинал клевать носом, когда неожиданно поднявшийся ветер прохладным потоком влился в пещеру, вытягивая за собой дурманящие испарения, освежая мысли. Дальше всё было проще. Прислушиваясь к редким советам Салагата, он соскоблил пригоревший сухой осадок костяным скребком. Аккуратно высыпал его в небольшую ступу, добавив в нужных пропорциях указанные колдуном травы. Тут были знакомые ему аир, калужница и солодка, также высушенные и измельчённые. Простые компоненты, используемые травниками и аптекарями по всей Бирне и за её пределами.

— Да, простые, — согласился с замечанием Эйдена маг. — Но приготовленный тобой порошок из выжженного осадка уже не назвать простым. Тут пролегает условная граница между чистой и тонкой алхимией. А последующий ритуал позволит уже с уверенностью отнести средство к веществам сложным.

— Да… с уверенностью… А я точно смогу?

— Увидим. Помнишь, что я говорил? Мастера тонкой алхимии часто не владеют прочими техниками, так что артефактная магия тут очень кстати. Для тебя это будет самым простым путём добиться желаемого. Ты ведь желаешь получить новую порцию? Чувствуешь, как першит в горле и ноет в груди?

— И свербит в носу… — протянул Эйден, сосредоточенно отфильтровывая заваренную в кипятке смесь через чистую тряпицу. — И что теперь? Руки-то подрагивают, а ты говорил — лить как можно медленнее.

Он поставил сосуд с получившейся мутноватой жидкостью и с интересом рассматривал артефакт. Гранёный стальной стержень, толщиной в мизинец и длиной около пяти дюймов, с мелкими символами и насечками, слабо поблёскивающими в полумраке.

— Это ведь золото, да?

— Золото и серебро, инкрустированные в хорошую сталь. Они здесь не для красоты, разумеется. Крошечная частичка молнии, таящаяся внутри, проявляется одновременно в каждом из символов. А про руки… можешь посмотреть в нишах, может приспособишь что… Только осторожно, не урони, не разбей.

Порывшись среди колб, склянок и прочей непонятной утвари Салагата — Эйден вернулся к валуну с подобием песочных часов, пустых и открывающихся сверху. Все это время он не выпускал из рук приятно увесистый, продолговатый артефакт.

— Вот сюда налью, оно и потечет по стержню, ага?

Не дождавшись запрета или разрешения — он принялся за дело. Осторожно, помня, как больно может укусить синеватая искра, если неосторожно коснуться артефакта с обоих концов одновременно.

— Вот, капает потихоньку. И куда аккуратнее, чем если бы сам держал, — маг согласно кивнул, Эйдену показалось, что тот доволен его задумкой с часами. — Я ведь правильно понимаю — ты можешь повторить примерно то же без этой штуки?

— Могу. Дело в молнии, источник не имеет значения. А вот сила и время воздействия — имеют. Если всё сделать, как полагается — частицы болотных трав, обычно опасные для человека, уснут, а нужные нам вещества не разрушатся. Кристаллический же компонент, что ты вырастил на дне сковороды, станет много сильнее. Кристаллы, даже размолотые в мельчайшую пыль, остаются кристаллами и хорошо передают вложенное в них.

Мутноватые капли одна за одной бежали по вертикально стоящему стрежню, собираясь в нижней половине сосуда. Искр видно не было, но иногда по жидкости пробегала еле заметная рябь, идущая от граней артефакта к стеклянным стенкам и отражающаяся обратно, рождая тонкий, неуловимо меняющийся узор. Минуты шли. Эйден размышлял.

— Ну как? Выглядит вроде похоже на то, что делал ты… и пахнет похоже…

— Да, ты хорошо справился, — маг пару раз взмахнул ладонью над чашей с готовым средством, гоня специфический запах к носу. — Очень хорошо. Пей половину, остальное завтра утром. Потом приготовишь ещё, только начинай с сумерками. Так легче будет контролировать жар углей на глаз, солнце не помешает. И мне, вероятно, помогать не придётся.

Осушая чашу долгими глотками, Эйден наслаждался мягкой прохладой, разливающейся по обожжённому горлу, постепенно заполняющей всё тело. Ещё размахивая дощечкой над углями, он замечал, что маг изредка посапывает глядя в костёр. Обычно после этого в стороны расходилась волна жара.

— Ох уж эти тайры…

— Тайро.

— Знаю, — хмыкнул Эйден, довольный наступившим облегчением. — Он бы сжёг меня целиком, если бы не твоя черта?

— Не думаю. И скорее не он обжёг тебя, а ты об него обжёгся.

— Может быть… Слушай, а если у меня получилось такое хорошее средство от ожогов внутренних — можно ли его использовать для лечения ожогов внешних? Ну, обычных, не магических?

Салагат посмотрел направо и вверх, задумался на пару мгновений.

— Да, пожалуй.

— Но это будет всё равно, что колоть рапирой свиней, верно?

— Пожалуй, да.

Снаружи слышались редкие трели лесных птиц. Если прислушаться — в них можно было разобрать грусть и тревогу. Осень заканчивалась, зима приближалась. Эйден размышлял.

— Ну а с другой стороны — почему именно свиней? Человек всегда видит своё увечье иначе, чем остальные, свою хворь ставит прежде всего. Что и понятно… Я на раненых насмотрелся. Едва ли кто-то из них счёл бы себя недостойным самого сложного и тонкого, пусть и не совсем для него предназначенного, средства. А за такое снадобье от ожогов страждущий будет благодарен… ох как благодарен. Или может, осуждаешь такой подход? Может, настоящий алхимик-кудесник должен о всеобщем благе думать, да всё больше по лесам бродить? Или, чего доброго, посвятить жизнь и старания высшей, и от того моему разумению недоступной, цели?

Водянистые глаза Салагата не двигались, но брови чуть поднялись и опустились. Так, будто маг хотел пожать плечами, но счёл и такой ответ излишним.

— Не осуждаю, — протянул он, словно удивляясь, что кто-то мог предположить подобное. — Что чему посвящать — сам думай, для того и голову носишь. Если что спросить хочешь — давай. А то ещё начну рассказывать, а тебе ещё рано, ещё от старого не отошёл.

Эйден открыл было рот, чтобы ответить, но потом лишь махнул рукой и уставился на покачивающиеся верхушки елей.

И правда… отойдешь тут. Ну, зима… и что? Раньше каждому ушедшему дню радовался. Думал — ещё чуть в таком духе и срок вербовки выйдет. А теперь птицы, понимаешь, печалят… Вот сейчас как возьму, да всех о скалу пороняю. Не только ж колдуну меня терпеть.

— Чего улыбаешься? — не глядя спросил Салагат.

— Так. Вши щекочут. Слушай, у меня тут вопросов поднакопилось…

Эйден много спрашивал, а маг отвечал. Вроде бы даже охотно. Как оказалось — кристаллический элемент и частица молнии были довольно универсальными средствами и годились для совершенствования многих снадобий, известных юноше. По словам Салагата, заметнее всего такая техника влияла на обезболивающие эликсиры. Чёрная белена, болиголов и вербена действовали с ней быстрее и дольше, при этом употреблять их можно было в значительно меньших дозах, что здорово уменьшало вероятность отравиться опасными травами. А вот использовать кристаллы вместе со смолами маг не советовал. Уточнив при этом, что всё зависит от целей и таким образом можно получить довольно интересные яды. Рассуждая о обеззараживающих, стимулирующих и ранозаживляющих отварах он часто добавлял, что на многие подобные вопросы ответа попросту нет. Пока. На свете бесчисленное множество веществ и компонентов, а их возможных сочетаний и того больше. И каждый мастер алхимик неизбежно становится первопроходцем, изобретателем, даже творцом. И как любые другие путешествия — путешествие в мир алхимии чистой, тонкой или высшей несёт в себе свои неповторимые опасности.

— Конечно, есть определенные закономерности, проверенные сочетания компонентов, способов обработки, применения и тому подобного. Если выполняешь всё точно так, как делали до тебя — высока вероятность получить ожидаемый результат. Однако, большинству не дано увидеть и оценить всех сил, влияющих на исход работы. Тем не менее, с опытом тебе будет куда легче прогнозировать… но не предсказывать, что же получится в итоге. Например, этот твой стимулятор, из лакричника, люцерны и йербы, я лично не применял, но возможно из этого может выйти что-то путное. Не слишком агрессивное и пригодное для молодого, относительно здорового тела. Да и ингредиенты все под рукой.

Эйден хмыкнул, не без удовольствия принимая идею и загораясь интересом.

— Разумеется — всё это лишь предположения, — с нажимом продолжал Салагат, — и испытывая нечто новое, следует соблюдать крайнюю осторожность. Желательно даже найти подопытного.

— Это как? Ближайшие люди — Иллур с соплеменниками. Несколько дней пути по лесу, да и вообще…

— Вообще… именно. Поэтому в подобных случаях обычно не используют людей. Более-менее подходят животные. Разные. В зависимости от средств и возможностей.

— Мм? — Эйден достал и кармана чёрный клюв, окованный полированной сталью, и вопросительно уставился на мага.

— Не думаю. Птица мало схожа с человеком, слишком быстро в ней бежит жизнь, да и скорее всего — разобьётся о землю. В конце концов, для того и создан этот артефакт. Придумай что-нибудь ещё, до заката есть время.

Внизу было прохладно и сыро. Толстый ковёр хвои под ногами, много лет нараставший в старом ельнике, мягко пружинил и заглушал шаги. И забивал любую другую растительность. А без какого-никакого подлеска нечего было и надеяться встретить зайца. Эйден оглянулся на скальный уступ, черневший между толстыми стволами, вздохнул и захромал дальше.

Заросли почти голой лещины смотрелись пустовато, но сулили возможную добычу. Орехи, в основном опавшие, наверняка привлекали местную живность. И первую белку Эйден заметил уже когда ставил силки. Растягивая волосяную петлю, смазанную пчелиным воском, он вспоминал советы Курта. Выбрать правильное место, осторожно согнуть упругий ореховый прут, приладить петлю на распорки так, чтобы не сработала сама, но без усилия затянулась на тушке неосторожного зверька. Но необходимо было немного изменить привычное устройство ловушки так, чтобы белка, или ещё кто, не пострадала. Нужны были живые подопытные, способные есть и пить. Пара узелков, ограничивающих затягивающуюся петлю, как будто решали проблему.

— Ну… вроде… посмотрим… — пробурчал Эйден себе под нос.

Оставалось испробовать последний совет Салагата. Неприметная, почти невидимая черта, проведенная посохом вокруг ловушки, и простая печать должны были скрыть от случайных хищников его законную добычу.

— Ф-фух… А вниз шагать было куда легче, — Эйден прислонился к одному из разрисованных валунов у входа в пещеру и торжественно поднял над головой небольшой шевелящийся мешок. — Но ковылял не зря. Таких жирных белок я давно не видел.

Салагат одобрительно кивнул. Он не спеша отпаривал толстые ивовые прутья, латая плетёную корзину.

— Давай их пока сюда, крышка вон там, придавишь чем-нибудь, чтобы не разбежались. Применял Тень?

— Да. Кивули, круг… всё как положено. Только не уверен, что это сработало, вряд ли там были хищники.

— КИву-ли, ударение на первый слог, я ведь говорил. Сотворить Тень не сложно, но иногда и простые заклятия очень выручают. Обучаясь алхимии– попутно усвоишь многое другое, если будешь внимательнее.

— Да-да, это я сейчас так, — Эйден кивком поблагодарил за корзину и аккуратно вытряхнул туда двух белок. — Там-то всё точно как ты делал, честно. Уверен — ни один волк рыжих бы не нашёл.

Выпив последнюю на сегодня порцию снадобья Салагата, он принялся готовить первое средство, почти собственного изобретения. Конечно, и кристаллический элемент, и воздействие через артефакт с молнией, и даже сама смесь из лакричника, люцерны и йербы — были придуманы не им. Но совмещение всего этого, форма подачи подопытным, а Эйден планировал скормить белкам вымоченные в получившемся составе орехи, и многие другие нюансы, вроде пропорций, времени вываривания и прочего, выбирал он сам.

— Конечно, хорошо бы разделить их и давать точно отмеренное количество… орехов, кстати — хорошо придумал, но тут и так столько неточностей… — маг задумчиво потёр худое, в жёстких морщинах лицо, наблюдая, как весело белки принялись за угощение.

— Да, учту на будущее. Но посмотри, как активно взялись-то… а ведь боялись, как только в корзине закрыл. Ещё мне подумалось, глупо правда, что только сейчас, а как мне определить, что работает? В смысле — это ж белки. Они и так сумасшедшие, скачут всегда как ужаленные и всё такое.

— Ну, во-первых — хорошо, если не умрут. Если умрут — тоже не очень плохо, просто чуть разбавишь и на других попробуешь.

— Ага… Пока, вроде, помирать не собираются. Знаешь, как я белок готовить умею? У-у-у… как никто. С калиной, да травами…

Салагат хмыкнул и указал взглядом на горшок с крышкой, где ещё оставалась вчерашняя птица. Эйден оторвал кусок холодного мяса, поставив остальное греться у огня, и уселся напротив корзины с белками, удовлетворенно жуя.

— Сколько ж всего напридумывать можно… Даже с тем, что я уже умею или почти умею. Оннавалу небось и не снилось такое, а уж Лорану и подавно. И это притом, что полевые хирурги кое-что в травах понимают. И подопытных у них хватает.

— Ну, не все алхимики считают себя таковыми. Как и маги, колдуны, шаманы и прочие… Некоторые из лекарей, или медиков — как их называют у вас, знают техники разных магических направлений. Нередко владеют артефактами.

— Я-то видел, что они умеют. Резать да шить. Хоть и это уже немало, — Эйден провёл пальцем по прутьям корзины, от чего обе белки отпрянули, замерли на пару секунд, а потом принялись с удвоенной скоростью поглощать орехи. — А расскажи, что ты видел. Хоть о той же алхимии. О любой из них. Интересно послушать, до чего может довести любопытство, а то вон та, с надорванным ухом, на меня смотрит как-то…

— Хорошо, в правильном направлении мыслишь. Маленькая неудача с тайро явно пошла тебе на пользу, — Салагат устроился поудобнее, тоже посматривая на плетёную корзину. — Из того, что ближе к теме — помню случай с волами. Знавал я одного талантливого, предприимчивого… и сильно жадного до денег мастера. Звали его Амар, и был он мне не то что бы другом… так, представлял определённый интерес. В некоторой степени. Так вот Амар, среди прочего, считался и неплохим алхимиком. Считался может даже хорошим, но был, по сути, всего лишь неплохим. В большинстве своём его изыскания имели самый что ни на есть прикладной характер и часто находили практическое применение. Именно потому, что думал он не как исследователь, а как делец. Не самое плохое, по мнению некоторых, качество, — Эйдену на секунду показалось, что он уловил иронию в словах мага, но наверняка понять было невозможно. Как всегда. — И вот Амар, после очередного своего эксперимента, не буду вдаваться в детали — но некоторые ветви высшей алхимии бывают особенно витиеватыми и запутанными, создал нечто, на первый взгляд неудавшееся. То есть полученный состав, хоть и обладал интересными свойствами, оказался не применим там, где его применение планировалось мастером. Все животные и большинство растений, на которых испытывалось средство, погибали и очень быстро. Однако клубневые, мытник, ямс, дикий лук и тому подобное, держались дольше других. Амар, будучи человеком упорным, если не сказать больше, от своих планов отказываться не собирался. Он опробовал новые способы применения средства к тем самым клубням. Получалось не всё и не сразу, но одна задумка всё же сработала. Перед тем, как заложить вход в тесную пещерку — Амар испарил там хороший чан своего состава. Внутри находились кадки с саженцами. Откупорив свой замурованный садик через месяц — мастер нашел разваленные сильными корнями горшки и целые заросли бледного ямса. Остальные растения не выжили, но это было и не нужно, так как преобразованного средства теперь хватало, и можно было продолжать творить. Понимаешь? Амар поступил почти как ты, вымочивший орехи в эликсире, только чуть тоньше и сложнее. И как ты кормишь белок орехами — так он кормил ямсом волов. Тоже, кстати, двух.

Ивовая корзина вздрогнула, послышался недовольный писк и стрекот. Салагат взглянул между прутьев, жестом обращая внимание Эйдена на дерущихся грызунов.

— Волы, и без того сильные, выносливые животные — становились все сильнее и выносливее. Окрестные поля пахали почти сутками, работая на репутацию мастера и восхищая возможных покупателей. Разумеется, кормили их не одним только бледным ямсом. Но овса, люцерны и даже сахарной свёклы скоро стало не хватать. Оскопленные быки работали очень много, также много они и ели. Возможно, для лучшего роста, может — чтобы реже кормить, а возможно и просто из любопытства, Амар начал прикармливать их мясом. Домашняя птица, свиньи, даже хворые телята — в ход шло всё больше и больше сытной пищи, дающей едоку настоящую силу.

Эйден заслушался так, что замер, не донеся кусок подогретой гусятины до рта. Задумался. Усмехнулся про себя, переводя взгляд с жирного мяса на плетёную корзину и обратно.

— Звучит зловеще. И интригующе. Уж и сам думаю — не угостить ли рыжих гусятинкой.

Салагат пожал плечами.

— Это может быть весело, если наблюдать со стороны. Издалека. Волы, скинувшие старое ярмо, первым делом порвали пахарей. Такое порой случается, особенно с хорошими племенными быками. Злобные, норовистые животные. Но наши волы уже привыкли к мясу и привычек своих не изменили. Пожрав крестьян, помощников Амара, они принялись терзать ближайшие деревни. Охотники оказались бессильны, получившиеся звери были слишком сильны, велики и агрессивны. Через пару недель местный правитель прислал воинов, с приказом уничтожить вредных хозяйству тварей и покарать виновного в случившемся. Виновный, к тому времени, уже был растоптан и съеден. На его счастье, ибо правосудие, зачастую, бывает куда более жестоко, — маг затих на несколько секунд, будто припоминая те дни. Спокойно, без нервов и сожаления. — После я изучал его записи. Много хороших идей, много свежих мыслей. Талантливый мастер.

Воображение Эйдена рисовало возможности и перспективы, открывающиеся с изучением алхимии и не только. Страх возможной неудачи, несчастного случая и тому подобного — не мог пересилить разгорающегося любопытства.

— А ты сам видел тех волов? Видел ещё живыми?

— Один из них вырвался из облавы войска, разметав отряд, и скрылся в скалистых пустошах на границе со Старым Агрином. Я выследил его и убил. Серьёзная такая зверюга, и почти не боится огня, как оказалось. Пыталась атаковать, даже лишившись глаз.

Снаружи быстро темнело. Эйден придвинулся к огню, подавляя желание расспросить Салагата как следует. Его «выследил и убил» оставляло слишком много вопросов. Да и где находится Старый Агрин — бывший мельник представлял очень смутно. Однако он уже успел привыкнуть к такому положению вещей и лишь старался уловить как можно больше из сказанного, не мешая магу говорить дальше.

— И ещё помню, был занятный случай, как раз неподалёку оттуда. Ну как неподалёку… пешком-то с месяц пути, но на той же границе, в горах Каута. Перевал Ар-лунг уже тогда почти не использовался, но Меланор всё ещё держал там заставу с гарнизоном. Кочевники Агрина очень беспокойный народ и не позволяли соседям толком расслабиться. Однако пограничные стычки именно в тех землях случались нечасто и комендант, по чистой случайности увлекавшийся алхимией, отчаянно скучал. Вынужденное безделье заставляет человека развиваться в самых неожиданных направлениях, и наш молодой офицер, вероятно — грезивший боевой славой или о чём там мечтают люди военные, вынужден был ограничиваться вполне мирными занятиями. Охотился себе понемногу, истребляя пращой гнездившуюся в скальных расщелинах птицу, преимущественно — белую каменку, да пытался заниматься садоводством. Земледелие на голом камне, припорошенном каменной же пылью, дело непростое. И чахлые виноградные саженцы, доставленные из самого Имжарадра, он холил, лелеял и удобрял всем, чем не можно. Попутно молясь верховному божеству своей касты, богу жизни и созидания, Ворууму. — Тут Салагат как-то по-особенному кивнул, то ли акцентируя внимание на сказанном, то ли соглашаясь с собственными мыслями. — Надо отметить, что каменка — птица довольно мелкая, к тому же мясо её имеет очень специфический привкус. Что говорило, во-первых — о меткости нашего пращника, а во-вторых — о том, что кроме насекомых эти пташки питались травкой, называемой в тех местах кок-чек. Такой своеобразный, очень живучий скальный вьюнок, часто встречающийся в Каутских горах и ядовитый для большинства животных. Сбитых птиц, по понятным причинам, никто не ел. Их тщедушные взъерошенные тушки закапывались подчинёнными коменданта вблизи его чахлого виноградника, как ещё одно средство удобрения. Напомню, что офицер, на удивление образованный для ворумийца, не брезговал испытывать в своём саду примитивные средства для увеличения плодородия, собственного изобретения. И так случилось, что не переваренные семена кок-чек, оставшиеся в желудках каменок, простые смеси из угля, селитры и различных солей, а так же пара-тройка других составов, которые я не смог распознать, и, конечно, воля благословенного Воруума — вдохнули небывалую силу в умирающую виноградную лозу. А также снабдили её двухдюймовыми шипами, жароустойчивыми ворсистыми листьями и отменным паралитическим ядом, свойственным тому самому скальному вьюнку.

— И что же, снова неудача? Неужто всем алхимикам любопытство выходит боком?

— Ну почему же? — Салагат приподнял брови, явно прикидывая, насколько хорошо закончилась эта история. — В общем и целом ничего страшного. Задуманное, в принципе, удалось. Виноградник получился знатный, такой, что по всему перевалу и окрестностям разросся. Правда, не сразу, к тому времени молодой мастер пропал из моего поля зрения. И не так важно, что собирать тот виноград для человека было очень не просто, зато вся живность плоды тонкой алхимии оценила. Ар-лунг теперь оазис посреди пыльных скал, пусть и негостеприимный, даже опасный для людей. Своего рода живая изгородь от агринских кочевников. Ни пешком, ни тем более верхом там не пройти… А ещё помню такой случай…

Эйден жадно слушал, ловя яркие детали, незнакомые названия далеких мест, чудные имена людей, возможно, давно умерших. Холодало всё больше и, ища тепла, он двигался к костру. Потом привычно скрестил ноги, протянул к огню правую руку, поддерживая предплечье левой. Теперь дышать с огнём стало куда проще, всё получалось само собой и не было нужды концентрироваться специально. Спокойный, уверенный голос создавал самые разные картины и образы, а приятный шум в голове придавал им всё больше реалистичности и глубины. Тихое потрескивание поленьев сливалось в рваный, неровный ритм.

— Эйден.

— А-а… да? Что?

Густая, обволакивающая атмосфера пещеры будто выцвела. Особое восприятие почти ушло, задержавшись только где-то в уголках сознания.

— Белки умерли.

Эйден перевёл растерянный взгляд на плетёную корзину. Нахмурился. Взъерошенные рыжие тушки темнели на дне, застыли, сцепившись лапами, вроде бы даже вгрызаясь друг в друга.

— Чёрт… Жаль. Я, конечно, ел белок, но этих хотел отпустить. Хм… — он снова вернулся к огню, собирая остатки растерянного состояния.

Не такой уж я хладнокровный. Не такой уж жёсткий. Какая глупость.