Чужая Истина. Книга первая

Глава 2.2

Уже минул полдень, но толстые дворцовые стены хорошо хранили ночную прохладу. Белая и голубая мозаика на них напоминала застывшие морские волны. Полированный мрамор на полу тускло поблескивал, будто не желая принимать дневной свет, льющийся снаружи через высокие окна, прикрытые занавесом из тонкого газа.

Прабодхан медленно расхаживал по комнате, молчаливый, но готовый в любую секунду заговорить. Его строгий синий кафтан был запылён, тюрбан, аккуратный и простой, всё же не был таким идеальным, как всегда. Тут же, на софе цвета слоновой кости, полулежала его старшая жена, Рашми. Красивая, словно совсем юная девушка, соблазнительная в своей покорности. Она улыбалась, глядя с одинаковой нежностью на мужа и на годовалого сына у него на руках.

Прабодхан взъерошил волосы на крохотной головке ребёнка, гадая, будут ли они курчавыми, как у него, или прямыми, как у матери.

— Я боялся, что они отважатся на очередную провокацию пока Он здесь, — заговорил, наконец, хранитель. И голос его, обычно властный и уверенный, прозвучал бесцветно и глухо, как у уставшего старика. — Но теперь уже Фаахан ждёт несколько спокойных лет. Да и по всей стране разлетится весть.

— Надеюсь, так и будет, господин.

— Будет. Ответить ещё жёстче едва ли возможно. Кровь пенилась в водостоках, пало не меньше двух тысяч ирвилитов.

Рашми не повела и бровью. Она знала, что мужа не зря прозвали Палачом. Знала, что такая слава полезна, почти необходима… совершенно правдива. И не важно, какой он на самом деле.

— Я благодарю всех богов, что родилась всего лишь женщиной, — она говорила очень чётко, но тихо. Только для него. — Могу просто жить, быть собой и отдаваться целиком тому, для чего пришла в этот мир. Власть раздавила бы меня. Ответственность за детей — вот моя вершина. И большего я бы не вынесла.

Прабодхан мягко улыбнулся любимой жене. Она была его главным советником вот уже больше пятнадцати лет, через семью отца обладала огромным влиянием в торговых кругах и умела усмирить спесивых жрецов до того, как они успевали создать проблемы. Сильнейшая после него, хоть в слух этого и не говорили.

— А разве есть что-то важнее детей? — спросил хранитель, возвращая потеплевший, полный понимания взгляд.

При этом невольно возвращаясь в мыслях к жуткой ночной бойне, оставившей в памяти глубокие кровавые борозды.

Кто знает? Кто знает, мог бы я предотвратить это, если бы месяц назад казнил всех замешанных, глав знатных семей ирвилитов и старейших жрецов их проклятой касты? Да, наверняка… Но неуместная мягкость вынудила пощадить лишние дюжины голов тогда. Эта же слабость убила тысячи сегодня. Какая глупость…

Лёгкая текучая мелодия, игравшая в соседних залах, чуть изменила ритм. Мягкие струны вздрагивали быстрее, переливы свирели стали немного выше. Все знали, что из столицы к Прабодхану прибыла старшая жена, а значит, прерывать его нельзя ни докладом, ни просьбой, ни даже самыми срочными делами и известиями. Только музыка могла испросить аудиенции достаточно почтительно, чтобы не разъярить безжалостного Палача.

На выходе из малых покоев, у подножия широкой мраморной лестницы, ждал статный, крепкий молодой человек. В полных латах иноземного, карского образца и при оружии. Левая рука его покоилась на эфесе висевшей у пояса тяжёлой сабли, но в том не было и тени воинственности или сухой надменности. Встретившись взглядом с хранителем, он поёжился. И смутился ещё больше от того, что Прабодхан, конечно, это заметил. Не было вообще ничего, что бы не подмечали эти острые, проницательные глаза. Такие же чёрные, как у него самого.

— Всё исполнено, господин. Дома бунтовщиков сровняли с землей, их скот уничтожен, их сады выкорчеваны и сожжены за границей города. Тела сожжены на тех же кострах. Сочувствующих пустили под нож и жгут там же.

Повисла пауза. Казалось — тяжёлое молчание длится вечность, хотя прошло всего несколько секунд.

— Почему ты здесь? Говоришь — всё исполнено, и тут же прибавляешь — жгут… — синий тюрбан хранителя чуть склонился, как всегда, когда он опускал взгляд, стараясь не смотреть исподлобья. — В твоих отрядах не нашлось другого гонца? На месте больше не за чем следить?

Юноша нервно сглотнул, подавившись невысказанными извинениями. Сейчас он проклинал собственную глупость, свою несамостоятельность и позорную брезгливость. Куда лучше было смотреть на обугленные трупы, чем в эти чёрные, как у него самого, и в тоже время — совершенно другие глаза.

— Иди. Делай, что должно, сын.

Сочленения брони лязгнули при излишне резком, неловком поклоне. Торопливые шаги отчётливо слышались сквозь спокойную, текучую мелодию, так и игравшую в соседних залах.

Прабодхан неслышно вздохнул, повернулся на месте и, ступая как можно тише, чтобы не разбудить своего младшего сына, вернулся в покои. Он склонился над колыбелью, и протянул было руку, собираясь снова погладить торчащие чёрные волосы… но так и замер, провалившись взглядом в никуда.

— Не тревожься, мой господин. С этим пока можно не играть, — Рашми улыбнулась, невинно и кротко, держа в руках маленького деревянного слонёнка. — Пусть спит. Расскажи мне. Здесь, в этом городе… в этом дворце так тихо, что начинаешь скучать.

Дышалось этим утром удивительно легко. Даже легкие и горло, пострадавшие от неудачного знакомства с магией призыва, почти не мешали наслаждаться вкусным воздухом. Пронизывающий, сковывающий холод последних дней как-то неуловимо сменился холодом свежим, бодрящим, давно ожидаемым. Холщовая куртка была расстёгнута на груди, уже усеянной россыпью обжигающих капель. Эйден сидел на меховом плаще у входа в пещеру, смотря, как бесконечно и тихо падает снег, всё больше высветляя тёмные массивы вековых елей. Он ждал возвращения Салагата, вспоминая о коротком разговоре перед его уходом. Вспоминая худое, в глубоких морщинах, лицо мага, по которому почти ничего нельзя было прочесть.

Тогда Эйден спрашивал о странных, очень подробных и, возможно, последовательных видениях, приходящих во время ночных практик с огнём. Спрашивал, конечно, не напрямую. Заводя разговор о далёких землях, он пытался выяснить, много ли Салагат знает о Меланоре, его жизни, правителях… и войнах.

— Почему тебя вдруг заинтересовали беды иноземцев? Бирнийские междоусобицы гремят на весь мир, ты сам бежишь от этого грохота, так к чему ещё слушать и о чужих драках? Лучше смотри туда — маг указал на кружащиеся, мелкие хлопья снега, — и вперёд. Оглядываться, как уже говорили, бессмысленно.

И Эйден смотрел. Вперёд, рассеянно размышляя о пути в Эссеф, и на снег, гадая, с чем же вернётся Салагат. Перед уходом тот успел обмолвиться о новых защитных техниках, возможно полезных во время путешествия через Слепые озёра. А ещё задул костёр, лёгким, неуловимым выдохом с расстояния в несколько шагов, сказав, что ему будет необходим чистый холод и много сил.

Сил хватало. Хоть лицо, посеревшее и отощавшее за неполный год, хранило следы невзгод даже лучше изрубленного тела.

— Хм… занят делом? Похвально, — одобрительно кивнул вошедший в убежище Салагат. Он прислонил посох к неровной каменной стене и совсем по-собачьи затряс всем телом, избавляясь от налипшего снега. — И даже грел без костра…

Эйден с трудом сдержал довольную улыбку. У него в руках была новая порция средства для медленно заживающего, обожжённого нутра. Имея хорошую горсть кристаллического элемента, заготовленного накануне, он сумел сделать вполне пригодный эликсир, используя только технику призыва жара, не разжигая обычного огня, как хотел маг.

— Да, чтобы сохранить холод, как ты сказал. И не знаю уж, прибавляет ли он сил, но сидеть на месте здесь и сейчас уже невозможно. Дубак такой, что зубы стучат. Ковыляю из угла в угол, понимаешь.

— Так и должно быть. Да, так будет проще.

С этими словами Салагат бросил на пол небольшой кожаный мешочек и пошёл к глубоким нишам в дальнем конце пещеры. Некоторое время он чем-то шуршал, гремел и звякал. А Эйден заинтересованно смотрел на мешочек, из которого при падении вывалилось два серо-коричневых, заиндевевших комочка.

— Скажи, что ищешь, может помогу, — неуверенно предложил он, допивая эликсир и грея руки о тёплую чашу.

— Уже нашёл. Бери лягушек, и пойдем вон туда. Азурит хороший проводник, наверняка справишься почти без моей помощи.

— Значит — не показалось… — пробормотал Эйден себе под нос, собирая замёрзших лягушек и взвешивая их на руке.

В мешке оказалось не меньше дюжины таких же. Гадая, для чего именно эти несчастные ледышки понадобятся, он подошел к одному из самых высоких валунов в убежище. Если присмотреться — можно было заметить на нём следы человеческого труда. Частично освобождённые от грубой породы, тут и там виднелись крошечные синие розочки тусклого кристалла — азурита.

— Положи пока где-нибудь здесь, не бойся, не разбегутся. Вот. Помнишь, как работать с камнем?

— Касаться мягко, не опираться. До лёгкого покалывания в кончиках пальцев. Услышу шум — прерву контакт.

— Верно. Покалывать может не только в пальцах, но это мелочи. Сейчас покажу тебе интересный инструмент. Он довольно универсален, но не применяй его в незнакомых техниках, не посоветовавшись со мной.

— М-м… ладно, — немного растерянно протянул Эйден. Сейчас он гадал, означает ли это предисловие, что таинственный инструмент ему подарят. Предыдущий подарок мага, окованный сталью клюв, был чрезвычайно полезен.

— Покажи руки. Ладони.

Думая, что речь о чистоте — Эйден потёр ладони о штаны и вытянул перед собой.

— Не дергайся… — коротко буркнул Салагат.

И небольшой кинжал дважды скользнул по протянутым рукам. Все произошло очень быстро и неожиданно, Эйден даже не успел отшатнуться.

— Что за…

— Потом! Нет времени. Сложи руки вот так, — уверенный голос мага не прозвучал жёстче, чем обычно. Он положил одну ладонь поверх другой так, чтобы пальцы смотрели в разные стороны. — Да, вот так. Прижми плотнее.

— Ладно, но мог бы и…

— Потом обсудим. Теперь проверни ладони одним движением, вот так. Верно. Покажи.

Эйден, плохо скрывая недовольство, снова протянул руки вперед. Кровь из длинных, в два дюйма, разрезов влажно поблёскивала двумя кругами во всю ладонь.

— Теперь приложи обе руки к камню. Да… Теперь всё как и говорил — касайся легко, жди ощущения покалывания, услышишь шум в ушах…

— Прерву контакт, — угрюмо перебил он. — Сейчас уже можно говорить?

Салагат кивнул.

— Так расскажи в чём дело.

— Конечно. Извини, что не предупредил. Опасался, что из-за полученных ранений ты не дашь калечить себя добровольно, — худое лицо растянулось в неловкой… или ироничной улыбке. — А то, что мы делаем — может здорово пригодиться.

— Хорошо, — Эйден успокаивался, и уже немного стеснялся своей реакции. — Ну так, а что мы делаем?

— В данный момент — создаем кровавые печати. Для применения целого ряда техник необходима кровь практикующего, с такими печатями тебе не придётся каждый раз резать себя. Это довольно удобно.

— Действительно…

— Несомненно. Так вот, этот кинжал — тоже своего рода артефакт. На нём заклятие последней капли, общий смысл которого в том, чтобы раненный неминуемо истекал кровью. Но с помощью азурита, — Салагат кивком указал на маленькие соцветия синих кристаллов, рассыпанных по валуну, — и исцеляющего слова — раны скоро затянутся. А следы крови, невидимые глазу, но достаточные для поддержания печати, останутся навсегда.

— Угу… Вроде понял. Печати значит… А это твое… исцеляющее слово?

— Про это тебе пока рано. Когда-нибудь может и осилишь. Правда — едва ли скоро. Но продолжая тему печатей и кровавых техник — уже сегодня сможешь сотворить нечто серьёзное. Серьёзное, но довольно простое. Я ведь не зря лазил по болотам за лягушками.

Холодная, шершавая поверхность камня ощутимо подсушивала порезы. Через полминуты кровотечение прекратилось, а вскоре пропало и ощущение жжения, от контакта открытой раны с поверхностью валуна. Спокойный, ровный голос мага удивительно точно комментировал происходящее, как будто сам он чувствовал то же.

— … и скоро будешь чувствовать только свернувшуюся кровь между пальцами. Когда закончим с печатями — перейдём к ритуалу. Пока объясню суть. Техника Бездны — старый, прямолинейный и действенный способ нейтрализовать врага. Всё, что нужно — это жизнь, зависшая на грани между мирами и воплощениями. Звучит, может, грозно, но на самом деле всё предельно прозаично. Например — эти самые лягушки. Они не мертвы, просто впали в спячку. Не как, скажем, медведь, а иначе, совершенно ускользнув из этого мира. Сейчас их тела — просто комочки льда и промерзшей плоти, но при определённом умении их можно превратить в надёжный щит, эффективный против разного рода противников. Я покажу тебе, как при помощи кровавых печатей самому выйти к краю Бездны. Погрузиться в то самое пограничное состояние, в котором пребывают и эти лягушки. А потом научу возвращаться обратно, вытягивая часть Бездны за собой.

Эйден почувствовал лёгкое головокружение и вопросительно взглянул на Салагата. Шум в ушах нарастал. Маг прервался, едва заметно нахмурился.

— Хорошо…

— Просто задумался, ждал команды… — с трудом оторвав руки от камня, Эйден тяжело вздохнул. Он знал, что держал контакт дольше, чем следовало. — Так что там дальше?

— Дальше практика. И лучше бы тебе точнее следовать моим советам, не дожидаясь лишнего подтверждения.

— Да… Так что дальше?

Снаружи было потрясающе тихо. Снег падал медленно, чуть кружась в воздухе, не потревоженный даже малейшим ветерком. Выйдя из убежища, они пошли вверх по узкой тропке, туда, где Эйден ещё не бывал. Ослепительно белые свежие наносы на скальных уступах только подчеркивали угольную черноту утёса. Через пару минут подъёма, достигнув самой вершины, Салагат сделал знак остановиться, выбирая подходящее место.

— Интересно видеть твою скалу с обратной стороны, — Эйден оглядывал пологий склон, поросший небольшими, искривлёнными ветром соснами. — Вроде куда больше жизни и красоты, чем в мёртвой чёрной стене, и в то же время всё выглядит каким-то ущербным… искалеченным.

— Отвесная скала веками бережёт тот ельник от ветра, злого и губительного в этих краях. Её безжизненная чернота позволяет жить лесу. И всем, кто живёт в нем на многие мили к востоку.

— Глубоко… — протянул Эйден, зябко поёживаясь под плащом и поигрывая в нетерпении посохом. — Но не уверен, что смогу и дальше воспринимать всю красоту этого природного равновесия, этой извечной гармонии… если отморожу ноги… или ещё что.

— Иди сюда, тут места хватит, — Салагат поманил рукой, указывая на относительно ровную, уже припорошенную снегом площадку. — Посох можешь ставить перед собой, но это как удобнее. Всё равно я буду помогать, так что опасности никакой. Но смотри, чтобы всё точно. Два удара.

Эйден кивнул, стараясь сосредоточиться и на время забыть о холоде. Он встал точно там, где указал маг. Поставил посох перед собой, теперь не удивляясь, что тот остался стоять строго вертикально. Закрыл глаза. Сделал глубокий, медленный вдох, а затем с силой выдохнул весь воздух, который смог. Замёрзшая лягушка влажным ледяным комком холодила правую ладонь. Эйден встал устойчивее, чуть согнул колени и накрыл её левой ладонью, расставив локти в стороны и приготовившись.

Недостаток воздуха начал сказываться. Легкие разгорались жадной болью, постепенно заполняющей всё тело и тревожным набатом бьющей в голову. Всё вокруг будто подёрнулось сероватой дымкой, хотя глаза Эйдена были плотно зажмурены и он этого не видел. Тяжёлый, натужный удар сердца кровью выплеснулся в мозг, отзываясь в ушах настоящим эхом.

Один.

Невыносимо хотелось вдохнуть. Он чуть пошатнулся, пальцы ног в сапогах будто вцепились в землю, стараясь удержать равновесие. Лёгкие снежные хлопья больше не падали на лицо. Время как будто остановилось. Белёсые нити шрамов, всё, что осталось от длинных порезов на ладонях, снова заныли недавней, изъеденной потом раной. Очередной удар сердца, похожий на судорожное сглатывание, прокатился волной озноба по всему телу.

Два.

Эйден резко открыл глаза. Вокруг быстро сгущались сумерки. Обрыв, находившийся в двух десятках шагов от него, неуловимо приближался. Вперёд бежали потоки мелкого, сухого пепла, стекая и развеиваясь с невероятной высоты. Чёрно-серый прах обтекал его ноги, уже добираясь до щиколоток и постепенно поднимаясь всё выше. Боковым зрением он видел, как соскальзывают вниз искривлённые, иссушенные сосны. Соскальзывают в далёкую клубящуюся черноту. Бездна звала и подкрадывалась одновременно.

Эйден вдохнул. Глубоко, всей грудью, упиваясь воздухом и силясь сдержать рвущийся наружу кашель. И шумно выдохнул. В тот же момент растирая между ладонями лягушку одним сильным, быстрым движением, и развеивая перед собой крупицы красно-серого льда. Заметная волна дрожащего марева прокатилась от него на несколько шагов во все стороны. Снег, лежавший вокруг, сдуло и растопило до голой земли. Но новые хлопья уже летели, оседая на мёрзлой породе. Тишину не прекращавшегося снегопада нарушил тихий смех Салагата. Эйден впервые слышал, как маг смеётся.

Руки, сложенные для призыва жара, заметно подрагивали. Не только от холода, но и от усталости. И от страха. Эйдену пришлось опираться на плечо мага по пути обратно в убежище, его ноги буквально подкашивались. Огонь в очаге занялся лишь с третьей попытки, но просить помощи Салагата — значило рисковать только заслуженным признанием. Было легко заметить, что он доволен успехами ученика. Обычно непроницаемое, суровое лицо сейчас светилось спокойным удовлетворением.

— Ну вот… вроде отогреваюсь. Хотя и холодает у-ух как быстро. Смотри, даже плащ замёрз, ещё чуть и сломать можно.

— Это нормально, — Салагат вытащил из деревянного короба старую линялую шкуру, протянул Эйдену и сам стал устраиваться напротив. — И резкая смена погоды в этих краях. И навалившаяся усталость. И прочее. Всё нормально.

Холодные поленья разгорались медленно, но маг явно не собирался помогать. Возможно, потому что сам не мёрз.

— У тебя получилось с первого раза, чего я, признаться, не ожидал. С опытом сможешь повторять подобное, почти не сбивая дыхания и вовсе без моей страховки. А это тебе не чистая алхимия… техника призыва высшего порядка! Может где в Дахабе и есть мастера, способные использовать Бездну, но в Бирне таких раз-два и… хм… ну да. Теперь-то двое.

— Звучит. У меня точно всё вышло как надо? Проверить-то было особо не на ком.

— Не сомневайся. А проверять техники умерщвления не всегда просто. То, что действует на определённых существ, может не работать с другими. Бездна тоже не абсолютна. Неподготовленный, не ожидающий подобного человек соскользнет вниз. Безвозвратно. Полуразумные твари, представленные в здешних лесах в удивительном разнообразии, также не устоят. Но не применяй технику Бездны против тех, кто заведомо сильнее тебя. Я, разумеется, не о физической силе. Например, другой маг, относительно опытный и внимательный, будет достаточно хорошо контролировать свой дух и устоит на краю, как и ты. А может и лучше.

— Звучит, как предостережение, — удивленно хмыкнул Эйден, потирая над огнём отогревающиеся руки. — И в мыслях не имел нападать на тебя, уж прости за прямоту.

— Я тоже не имел в мыслях. Магов, колдунов и разных шаманов всех мастей на свете не так мало, как тебе, может быть, кажется. Предостерегаю я больше для порядка, чтобы потом не оконфузился… с последствиями. И не выпучивай так глаза. Повторю — я действительно не про себя, это не угроза, постарайся уже обуздать свою паранойю.

Что-то в тоне Салагата изменилось, неуловимо и на мгновение, но эта перемена позволила по-настоящему поверить. Резко, просто и насовсем.

— Да, прости… Понял… — мысли, постепенно успокаиваясь, выстраивались в подобие порядка. — А это… даже не знаю с чего начать. Техника, говоришь, высшая, серьёная значит. И мощная. И сомнений в этом не возникает, уж очень зловеще всё выглядело. Вот только сложно. Сложный ритуал, сложная подготовка. Материалы вот кончатся или отогреются, да сами поразбегутся, что тогда делать?

— Догонять, — суховато буркнул маг. — И морозить. А если подробнее — все сложности уходят с опытом, раз уж всё-таки получилось. Весь ритуал занимает считанные секунды, а подготовка… готов ты должен быть всегда. В той или иной мере и в зависимости от обстоятельств. Заклятие перманентного хлада ещё подучишь, а распылить хорошо промёрзшую лягушку сможешь одним движением. Р-раз… и Бездна вокруг тебя, а наступающая опасность валится в небытие. Беззвучно визжа и щёлкая зубами.

— Пугаешь, чтобы лучше старался или удовольствия ради?

Салагат не ответил, но весёлые чёртики кувыркнулись глубоко в бесцветных, водянистых глазах. Делая суровое лицо аскета куда человечнее, и вселяя надежду, что это была всего лишь шутка.

Следующая неделя прошла в постоянном, напряжённом обучении. Среди прочего, Эйден ежедневно практиковался в призыве Бездны, причем последние три раза — без присмотра Салагата. Получалось неплохо. Но из-за нехватки видимого подтверждения эффективности техники, в отсутствие подопытных, сложно было толком оценить собственные успехи. Иначе обстояли дела с алхимией. Помня о неудаче с белками, Эйден не сразу решился испытать похожий состав, усиленный кристаллическим элементом стимулятор, на себе. Решался он аж до следующего дня. Природное любопытство и сильная усталость, а каждый раз техника призыва отнимала много сил, решили дело. Убеждая себя в том, что куда безопаснее должным образом подготовиться к скорому путешествию, немного рискнув сейчас, он, постепенно повышая дозы, принимал стимулятор. Средство из люцерны, лакричника и йербы ещё раньше, задолго до знакомства с Салагатом, помогало ему выдерживать суточные марши или долго обходиться без сна, помогая хирургам. Но усиленный кристаллами и изготовленный с использованием частицы молнии, заключенной в гранёном стержне-артефакте мага, привычный эликсир слишком сильно разгонял сердце. Это стало понятно сразу, после первой же пробы. А вот поиск решения проблемы занял два дня почти непрерывной работы. Путем проб и ошибок, пользуясь собственными познаниями в травничестве и изредка обращаясь за советами к Салагату, Эйден дополнил отвар. Белая ива, мелисса и лимонник, в нужных пропорциях и должным образом обработанные… Это было похоже на решение сложной головоломки, на немой вызов, брошенный обстоятельствами. И в конце концов, когда он впервые принял полную дозу собственного стимулятора, заметный прилив сил не омрачили боль в груди или накатывающий шум в ушах. Такая победа, пусть на первый взгляд и несущественная, воодушевила его куда больше, чем можно было ожидать. Это было его достижение. Эликсир, который он мог свободно воспроизвести, уверенный в результате. А сорвать с кончиков пальцев синюю искру, заключить ее в мелкую монету и использовать для насыщения кристаллического элемента, оказалось и вовсе парой пустяков. Пусть заряд и не получался таким кусачим и ярким, как в серьёзном артефакте с драгоценными металлами, но его вполне хватало на пару часов для приготовления средства. Получается, что эти часы монета тоже могла считаться артефактом. Настоящим, изготовленным своими руками, артефактом.

— Трогательно выглядит, — Салагат с максимально серьёзным лицом указал на начищенную монетку.

— И не говори. Лик малыша Тарквилия никого не оставит равнодушным, — не менее серьёзно ответил Эйден, в глубине души проклиная мага за язвительность, проявляющуюся в последнее время всё чаще.

— Это не он, не Тарквилий. Хотя монета из Золотой долины, но она куда старше, чем кажется. Должно быть — дело в полировке.

— Язва… Да, я чертовски горд своими успехами. И да, я начистил этот обрезанный кругляш. Щекастый профиль неизвестного мне правителя меня не смутит, не смутят меня и твои насмешки. Сам же говорил про стремена с подпругами, опасность халатного отношения к деталям в артефактике и прочее.

— Насмешки? Вот насмешил, — лицо мага всё ещё напоминало камень, — просто намекаю.

Эйден вопросительно приподнял бровь.

— Намекаю на то, что можно тратить время с большей пользой. И ни в коем случае не умаляю твоих достижений.

— Посмотрел бы я на тебя, с твоим первым артефактом.

— Технически — твой первый артефакт это посох. Пусть и сотворил ты его неосознанно. А монета — есть крохотное, во всех смыслах, вместилище энергий. И слишком увлекаясь им ты забываешь о более важном.

— А именно?

— Смотреть под ноги.

Эйден замедлил и без того небыстрый шаг. Они шли по склону невысокого, протяжённого холма, выбирая дрогу через наименьшие снежные наносы. Сейчас он чуть отклонился в сторону от выбранного направления, и некоторое время брёл едва не по колено в снегу. Вероятно — из-за того, что на ходу начищал монету, поглядывая на её блестящий, потёртый орнамент.

— И ведь совсем не устал, — сказал он, пожав плечами с шутливой невозмутимостью.

— Ещё бы. Стимулятор почти также хорош, как монетка.

На этот раз Эйден не смог сдержать широкую свободную улыбку. За подначками слышалось нескрываемое дружеское расположение. Всё ещё чудаковатый, предельно сдержанный маг, уже не казался отрешённым или нелюдимым. Низкое серое небо неподвижной пеленой нависало над верхушками деревьев, но не давило, не угрожало страшной бурей и злой метелью. Возможно потому, что непогода теперь не казалась настоящей угрозой. Не так-то просто угрожать сразу двум магам.

Убрав монету в карман, Эйден плотнее запахнулся в меха и, поигрывая посохом, обогнал Салагата. Они покинули убежище ещё вчера, и почти всё время пути он шёл первым, лишь изредка спрашивая совета. Заплечный мешок был набит свёртками с едой, в основном — гусятина да разные коренья. А ещё немного орехов, сушёных ягод, грибов и даже краюха совершенно окаменевшего хлеба. Солидный вес не тянул к земле. Напротив — успокаивал, приятно оттеняя опыт последних месяцев. Даже закопчённый котелок, притороченный сбоку к мешку и покачивающийся при ходьбе, был куда удобнее старого шлема, найденного в лесном овраге. О компании и вовсе можно было не говорить. Сапоги из толстой свиной кожи, перемотанные снаружи частями шкуры, оставляли в пушистом снегу нечёткие следы. Посох легко проваливался до самой земли, чувствуя промёрзшую, звенящую жёсткость под подвижным белым покрывалом. Зима не просто настала, она будто накинулась на лес, поглотив всё вокруг и замерев без движения. Словно всегда была здесь.

За две недели, провёденные в убежище мага, Эйден заметно окреп. Несмотря на то, что и из лесного селения он уходил совсем не тем истощенным бродягой, что когда-то спас Иллура от лося.

— Что в этом весёлого?

— А? — растерянно откликнулся Эйден. Задумавшись, он упустил, о чём именно говорил Салагат.

— Рунная магия гномов — довольно сложная тема. И если сейчас ты не готов концентрироваться, лучше отложим эту беседу до лучших времён. Если тебе это так важно — ты действительно окреп. Что интересно, ведь мяса тебе и у Иллура хватало.

— Влезать в чужую голову без разрешения плохо — это раз. В общине почти всегда недожаривали, переваривал с трудом, это два. Научи уже и меня, тоже буду твои мысли подслушивать — три. Ну а гномы-то всегда серьёзны и интересны — четыре.

— Потребность всё пересчитывать, есть зачатки очень неприятной хвори — это пять. Уже давно не слышал, чтобы ты так считал, надеялся и не будешь. Старайся не сваливаться в это. Отвлекайся, как почувствуешь.

— И-и-и…

— В голову тебе рано. Тем более в мою. Такие техники пока не осилишь.

— Эх… — не сильно расстроившись, махнул рукой Эйден. — Ну а гномы? Ты продолжай, мне правда интересно. Только хорошо бы не просто сухую теорию, а подробностей разных, деталей там всяких. Я ведь о Боргранде не много знаю, да и то — со слов солдатни да купцов, что через графство к карсам ездили. А таких, вечной бирнийской смуты не боящихся, было и есть меньше, чем хотелось бы.

— И тем не менее Уилфолк, пожалуй, одно из самых стабильных графств. Родись ты в Суррае или в том же Хертсеме — заезжих торговцев видел бы куда реже. — Салагат протянул вперёд свой посох, приподнимая отяжелевшую от снега еловую ветвь, как бы открывая проход в густую, безмолвную чащу. — Дальше пойдём рядом, не торопись вперёд… И про сам Боргранд я тоже многого рассказать не смогу. Большей частью, потому что не интересовался, но не только поэтому. Был у меня интересный опыт знакомства с гномами. С гномом, если быть точным. Мой путь лежал через Витравэн, белые овраги, что тогда ещё не разрослись и не углубились их каменоломнями. Не желая смущать других и утомлять лишним вниманием себя — я далеко обходил любые селения. При этом особенно не прячась. С другой стороны, — протянул маг задумчиво, — не возьмусь утверждать, что смог бы скрыться совсем и без особого труда.

Тёмные старые стволы медленно плыли мимо, почти одинаковые, они натужно тянулись вверх, к свету, не отклоняясь ни на дюйм от строгой вертикали.

— Как-то, ранним прохладным утром, со мной заговорил жаворонок, — продолжал негромко Салагат. — Церемонно поприветствовав важного, как он выразился, путника — представился Альбатросом. Иронично, не правда ли?

Эйден молча кивнул, не будучи уверенным, что верно понял.

— Особая ирония в том, — улыбка не тронула губы мага, но глаза потеплели и чуть прищурились, — что жёсткий, властный, проницательный… старейшина… выдавал себя за смущённого, робкого и подобострастного слугу. Расстроено сетовал, что не может должным образом принять меня в цитадели, дипломатично жаловался на запреты и ограничения, введённые безжалостным Владыкой. Ссылался на необходимость безоговорочного подчинения светским властям и высшим военным чинам…

— Подожди. Обычный жаворонок? В смысле — настоящий?

Салагат чуть слышно выдохнул.

— Дело не в перевоплощении, если ты об этом, — в спокойном голосе слышалась надежда, — и говорил он не вслух, зная, что я услышу.

— Ага. А почему именно жаворонок? Забавный такой, мелкий, с хохолком… А-а… альбатросом, говоришь, представился?

— Забавный — самое подходящее определение, — согласно кивнул маг. — Я тоже считаю, что Альбатрос, первый из гномьих магов, вовсе не лишен чувства юмора. Такой вот каламбур — сразу просьба, предостережение и шутка… Земли гномов я, конечно, покинул. Ведь задерживаться там и не собирался. Но с тех пор немного интересовался их… деятельностью. Политика меня не волновала, военные и дипломатические победы Моддана Молоторукого — тоже. А вот культ праотца, намоленные рунные камни и…

Эйден слушал, задумчиво опустив взгляд под ноги, изредка кивая и поддакивая. Он уже давно научился не открывать от удивления рот, так как удивляться приходилось нередко. Боргранд, крупнейший торговый город известного ему мира, находился в паре месяцев пути от границы Бирны. В милях — не так уж и далеко. В днях пути — ещё ближе. По крайней мере, так думалось молодому парню, прошагавшему в строю большую часть воистину огромной страны.

Не так уж и далеко… дипломатические и военные победы Молоторукого… Всё, что я слышал о владыке гномов — так это то, что он стар, как замшелый валун, но не одряхлел и на год за последние полвека. Сколько вообще живут гномы? Говорят — почти также, как мы — или чуть больше. Снова это — говорят… где-то слышал… Всё, что я знаю о них — знаю с чужих слов, чужие взгляды, суждения и байки. И даже при этом тех небылиц не наберётся и на стоящую беседу за кружкой пива. Уж слишком быстро перескажу. А коли потом заговорят о действительно далёких землях — буду просто молчать и поддакивать. Как сейчас. Как всегда. Может, только вверну что про леса Мидуэя, да Эссефа. Про общину лесовиков-огнепоклонников во главе с Иллуром. А чем я вообще отличаюсь от тех лесовиков, если кроме чащи да окрестных деревень ничего не видел?

Ему вспомнилась Кассия. Её густые светлые волосы, большие голубые глаза. Глаза, смотрящие на него с нескрываемым восхищением, как на бывалого, умудрённого опытом странника. Когда он рисовал перед ней карту известной ему части Бирны.

Кривые линии в грязи. И масштаб, казавшийся внушительным мне — Каське казался невероятным. Тракты, горы, берега… теперь всё это видится мышиными тропами. Но ведь сейчас я иду вперёд. Туда, куда сам решил отправиться, без понукания, команд и барабанного боя.

Многого ли стоит это решение? Родилось ли оно случайно, под влиянием обстоятельств? Или опыта и времени на обдумывание хватало? Этих вопросов Эйден себе не задавал. Уж неизвестно — избегал он их случайно или игнорировал намеренно. Пушистый снег под ногами смягчал шаги, ровный, спокойный голос Салагата будто обволакивал изнутри. Сложные, противоречивые мысли оттесняла волна нового и интересного. Короткий зимний день постепенно угасал, суля уют ночной стоянки, жар долгожданного костра и сытный, горячий ужин.

След. Сладкий, терпкий и свежий. Извивающийся ручеек живого запаха скользил между сосен, почти видимой алой лентой перекатываясь по промёрзшим корням. Снег падал и падал, воздушными, лёгкими хлопьями засыпая всё вокруг. Скрадывая малейшие неровности, скрывая следы чужих лап. Пытаясь помешать отыскать добычу.

Бледную плоскую морду широко рассекла открывшаяся пасть. Крепкие, некрупные зубы дважды клацнули, чуть слышно подавая сигнал. Вторая тварь тут же отозвалась, розоватые провалы ноздрей затрепетали в жадном вдохе. Неуклюжие с виду, они быстро и тихо рванули вперёд. Переваливаясь на длинных, словно паучьих лапах, грязно-белые твари челноком сквозили между деревьев. Где-то во тьме, в мягком снегу, ждала еда. Необычная, судя по пьянящему запаху. Нужно было торопиться, пока её не нашли другие.

Пламя лениво танцевало в безветренной ночи, смолистые ветви потрескивали, мешая горьковатый дымок с ароматом жареной гусятины. Эйден чуть покачивался, глядя в огонь. Бодрящий эликсир переставал действовать, и по всему телу разливалась приятная истома. Салагат ушёл несколько минут назад, сказав, что соберет ещё хвороста. На самом деле дров хватало, но, вероятно, даже маги иногда ходили до ветру. Краем глаза заметив движение на границе видимости, Эйден поднял голову. Светлое, округлое пятно висело между тёмных стволов примерно в дюжине шагов перед ним. Поленья в очередной раз щёлкнули, выстрелив маленьким фонтанчиком искр. Пятно дернулось… и разделилось почти пополам, открывая здоровенную пасть.

— Кхаш! — гаркнул он так громко и натужно, что заломило в висках.

Не зная, как подействует заклятие страха, Эйден вскочил на ноги, одним пинком расшвыряв перед собой горящие головешки. На секунду света стало больше. Две отбежавшие было твари возвращались, припадая к земле и избегая шипящих в снегу поленьев. Времени как раз хватало.

Полный выдох. Закрыть глаза на какое-то мгновение, неуловимо короткое и мучительно бесконечное. Открыть. Бесцветная, текучая мгла повсюду. Жадный, глубокий вдох. Посеревший мир неподвижен, мелкие снежинки застыли в воздухе. Со вторым ударом сердца Эйден крутанул сложенные ладони, резко выдыхая и распыляя перед собой замёрзшую лягушку. Облако грязно-бурой ледяной пыли дрогнуло. И сорвалось в сторону, с сильнейшим порывом ураганного ветра. Обе твари, лежавший снег и лесной мусор устремились туда же. Страшный гул Бездны едва не сбил с ног, захлёстывая сознание. Но Эйден устоял.

Звенящая, тяжёлая тишина медленно растворялась в естественных шорохах леса. Секунды спустя на лицо снова начали падать обжигающе холодные снежинки.

— А наступающая опасность валится в небытие. Беззвучно визжа и щёлкая зубами, — пробормотал он себе под нос, не узнав глухого, слабого голоса.

Земля пошатнулась и неуловимо скользнула вперед. Эйден ударился спиной и немного головой, но не так сильно, как можно было ожидать. Он лежал, глядя в чёрное, затянутое непроницаемыми тучами небо и чувствовал, что постепенно промокает. Почему вдруг так ослабли ноги? Ведь он даже не успел толком испугаться. Или успел, но всё сделал как положено, точно как учили. Мысли, чистые и ясные, даже не пахли страхом, но тело реагировало по-своему. Совсем как раньше. Возможно ли быть действительно готовым к атаке?

— Ну вот, всё успел. И лягушки при поясе уже не кажутся глупостью, верно? — морщинистое лицо Салагата заслонило хороший участок неба. — Но совсем уж не расслабляйся, растопленное уже замерзает. Не встанешь — будешь отколупывать себя ножом. И, возможно, наживешь новых болячек.

Несколько секунд стояла тишина. Выжидательная, отдающая едва различимым любопытством.

— Хворост-то принёс?

Маг удовлетворенно хмыкнул, протягивая руку лежащему юноше.

Лохматая, бочкообразная туша лежала, раскинув лапы, даже неподвижная — она выглядела страшновато. Чуждой и опасной.

— Эта хрень точно мертва?

— Абсолютно. Как и вон та.

— О-о… А их точно две было? Или может поблизости… — Эйден устало завертел головой.

— Не думаю. Да и в любом случае — им лучше тебя избегать.

— Не думаешь, значит? То есть — наверняка не знаешь? Или это, чтобы интригу сохранить? А-а ладно. Не отвечай. Интересно как получилось. Я видел, как их снесло. А туши вот, лежат себе на месте, воняют, если принюхаться.

— Бездна забрала сущность, тела остаются нетронутыми.

— А есть резон нам их трогать? Ну чего ты? Алхимия там… кровь монстра… сердце, желчь или печень…

— Направление мысли верное, — пожал плечами маг. — Но конкретно с бехолдера взять нечего, разве что шкуру, она довольно тёплая. Но, как ты заметил, попахивает.

— Бехолдер? — удивился Эйден. — А разве они не должны быть просто призраками? Летающими зубастыми шарами, пожирающими заплутавших в лесу…

— Этот и правда почти круглый, да и зубов хватает. Про заплутавших сам понимаешь, они пытались. А уж летающий… так взгляни на лапы, относительно тонкие и длинные, можно и не заметить. Тем более, если улепётываешь со всех ног.

— Пока доедают более медлительного товарища, — протянул Эйден задумчиво.

Его голос чуть дрогнул, возможно, от холода.

— Ладно, садись там, отдохни. Я разожгу костёр. Можешь выпить немного своего эликсира, но не переборщи, чтобы смог потом уснуть.

Кружевные, напоминающие птичий пух снежинки медленно оседали на неподвижных косматых тушах. Первые всполохи огня отогнали от путников пустую, холодную ночь. Хотя бы на дюжину шагов.

Ритмичный топот сандалий по мостовой сливался с лихорадочным сердцебиением. Пересохшее горло и истерзанные лёгкие разрывало жжением. Пот, пыль и кровь мешались на смуглом лице Камала. Небо только начинало светлеть, до первых лучей солнца оставалось не меньше часа. Он бежал так быстро, как только мог, хотя знал, что уже успел всё, что можно было успеть.

Смерть. Сколько её вокруг. Мгновение, равное последнему вздоху, оно занимает больше места во мне, чем вся предыдущая жизнь. Смерть Прии — страшная потеря, такая, что до конца не удаётся поверить. Смерть Прабодхана — триумф… и благословение Богини. Хотя и в его гибель поверить почти невозможно.

Ловким, звериным прыжком перемахнув через стену, Камал побежал дальше. Несколько крестьян-ворумийцев, уже направлявшихся в поля в этот ранний час, испугано застыли, заметив его. Юноша не остановился, не замедлился. Его взгляд обжёг случайных свидетелей, предостерегая их яснее любых слов. Хотя даже втроём, с вилами и мотыгами, земледельцы не могли представлять опасность для настоящего воина. Воина из Первой сотни, одного из грозных стражей великого хранителя. Камал со злобой сплюнул тягучую слюну. Утеревшись предплечьем, он почувствовал солоноватый, железный привкус. Не пота, но крови. Его крови.

И руки по локоть… Во всех смыслах. Как поверить, что мне удалось? И разве может Богиня требовать лучшей жертвы? Разве может она не принять меня теперь, когда я обезглавил свою касту? Отсёк голову кровожадного змея, пожиравшего и Её детей…

Он бежал, почти не видя дороги, ориентируясь интуитивно и безошибочно. И хоть тело его было на пределе — стоило больше опасаться за разум. Содранные до мяса ногти на правой руке ныли тяжёлой, тянущей болью. Надрубленное, уже воспалившееся ухо пульсировало, наполняя жаром всё тело. Но труднее всего было вынести щемящую, разъедающую досаду, прорывающуюся наружу всякий раз, как в мыслях проступал её образ.

Прия…

Ухо ему порвали два дня назад. Во время последнего погрома ирвилитов. Тогда Камал убил пятерых и столько же ранил. Среди убитых была женщина, старик и красивый юноша, почти ребёнок. Последний сопротивлялся яростнее дикого кота, кидаясь на врагов с рыком и воплями. Беспорядочно орудуя мечом, он достал голову Камала, и за лёгкую рану поплатился жизнью. Убивать парня было особенно тяжело, очень уж легко в нём виделось собственное отражение.

А ногти правой руки остались в неровной дворцовой стене… Должно быть, никто не предполагал, что человек может пробраться в покои хранителя таким путём. Камал смог. Распластавшись на стене словно ящерица, он полз и полз вперёд, удерживаясь от падения пылающей жаждой мести. Прабодхан был виноват во всём. Его порванное ухо. Не высыхающие месяцами, скользкие от крови руки. И запинающееся сердце, уничтоженное и растоптанное вместе со смертью Прии. Карая точно и быстро, он вбил крепкий кинжал прямо в ухо хранителя, затем собрал ладонями кровь тирана и попытался отмыть ею ту, другую… Быть может — у него получилось. Но также справедливо отомстить за смерть возлюбленной уже не вышло. На шум бежали люди. Рашми, старшая жена Прабодхана, была вне досягаемости.

Впереди показалась знакомая арка моста. Но теперь шёпот ручья под ним заглушала одышка и топот ног. Раньше он бегал куда тише, а дышал ровнее. Раньше за мостом всегда ожидали часы глубокого, звенящего наслаждения. С её смертью изменилось всё.

Нет! Всё также, всё по-прежнему! И я снова тороплюсь на встречу с ней. Только в этот раз не будет нужды расставаться. Я не уйду под утро… никогда не уйду.

Камал с трудом замедлил шаг у уличного алтаря Богини. Людей вокруг было не много, набожные аранайцы в масках исчезали сразу, как только ночь начинала таять, а для мирских забот было ещё слишком рано. Чуть не споткнувшись, он ухватился за край огромной каменной чаши, наполненной прохладной водой. Напился, тяжело хрипя и кашляя. Даже на бегу, должно быть, было не так жарко. Распухшее ухо пульсировало, будто заставляя всю голову тлеть изнутри. Мысли путались, о стольком хотелось сказать.

— Я взываю к тебе, Богиня теней… я пришёл просить… просить милости.

Потемневший от времени, поросший сырым лишайником барельеф смотрел на него, не открывая глаз. Безмятежность каменного лика не успокаивала. Казалось, что высеченные искуснейшим резчиком волосы богини шевелятся, поднимаясь и опускаясь независимо от ветра.

— Ты видела, что я пытался жить по твоим заветам. Не всё получалось. Но теперь… Я отрёкся от своей касты и приношу тебе две жертвы, — он достал из-за пояса липкий кинжал, всматриваясь в бурые разводы на лезвии. — Прабодхан вредил твоим слугам, вредил рабам прочих верховных. Вредил и нам, — он тяжело сглотнул, затравленно обернулся, оглядываясь по сторонам. — Я отдаю его жизнь тебе. Моя жизнь не столь ценна, но я отдаю и её тоже. Прими меня, позволь переродиться аранайцем и снова быть с ней. Прошу.

Камал резко полоснул себя по горлу, оросив чашу и барельеф ярко-алыми брызгами. Простояв ещё мгновение, он тихо кашлянул, выронил кинжал и завалился набок. Холодные камни мостовой будто подхватили измождённое тело. С каждой секундой становилось всё мягче и удобнее. Он так устал, так хотел спать.

— Прошу… — залитые кровью губы шевельнулись ещё раз и замерли.

Первые лучи солнца косо скользнули по крышам домов и кронам деревьев, освещая едва заметное смятение в городе.

Особая атмосфера храма, преисполненная почтения и глубины мысли, одинаково действовала как на прихожан, так и на Него. Длинный зал, заполненный молящимися, почти не освещался. Лишь огромная жаровня окрашивала красным всё вокруг. Почти ров, горящий тихим, ровным пламенем. Этот ров отделял невысокую каменную плиту, аскетичный трон Бога, от Его слуг, детей и рабов. А так же позволял брать от них столько силы — сколько могут предложить простые смертные, укрепившиеся в своей вере. Он никогда не брал больше, чем было необходимо.

Несмотря на горящий огонь, в зале было холодно. Настолько, что у подножья каждой из стройных колонн, уходящих далеко вверх, к теряющимся в темноте аркам потолка, нарастал настоящий иней. Монотонный шепот молитв напоминал гудение улья. Люди вразнобой кланялись, сидя на коленях, и их смуглые лица то проявлялись, то снова исчезали в темноте. Уходили ли они совсем? Или просто задерживались внизу, касаясь лбом ледяного пола? Время, подобно неотвратимо текущей реке, не позволяло понять. Его мощный поток безвозвратно сносил всё, что не держалось достаточно крепко. Он сидел здесь уже много дней. Молящихся становилось всё меньше и меньше. Гудящий шёпот звучал всё тише.

— Новый повод для скорби, мой дорогой друг? — теперь в зале оставалась лишь одна девушка, и она встала с колен, обращаясь к нему.

— Аранайя. Дорогая подруга… Верни тело моей ученице и впредь не касайся её.

Стройная девушка потупила взгляд. Её волосы поднялись и дрогнули при движении, словно дрейфуя в прозрачной водяной толще.

— Ты нетерпелив. Почти нетерпим. А ведь я пришла, сочувствуя твоей утрате. Твой старший жрец пал, а свита рвёт на части то, что могло бы от него остаться. На улицах режут и жгут. Конечно, твоё сердце полно печали.

— С чего мне печалиться? Он сам распалил огонь. Не спросил меня в первый раз и ослушался во второй. Жестокость неизменно ведёт к жестокости и две бойни неизбежно привели к третьей, — резкие черты худого, иссечённого глубокими морщинами лица заострились.

Он встал, отбрасывая огромную тень на статую позади себя. Статуя в три человеческих роста изображала его же, сидящего в традиционной позе, скрестив под собой ноги и вытянув вперёд правую ладонь. Перед каменным изваянием лежал гигантский, совершенно неподъёмный для человека меч в ножнах, лишённый каких бы то ни было украшений. Символ терпения, умеренности и самоконтроля. Чуждый ему символ. Простояв без движения пару секунд, он шагнул в огонь.

С храмовой крыши просматривался почти весь Фаахан. Глаза Салагата замечали всё, вычленяя каждую деталь в этом человеческом муравейнике. Дымы пожаров. Бегущие по одному и группами люди. Истошные крики. И смерть, несущаяся по городу всё быстрее.

Аранайя стояла рядом. По её щеке скатилась слеза. А глубоко внутри расползлась широкая, хищная улыбка. Всё складывалось прекрасно. Появилась возможность возвысить свою касту. Набрать ещё адептов. Получать больше силы.

— Таковы люди… — приятный женский голос был полон печали. — Все они. Только вчера мою любимую послушницу побили камнями. Собственный отец убивал её за любовь. За связь с чужим юношей. Порой мне кажется, что их настоящий бог Ирвиил.

— Злобный, кровожадный разбойник, истлевший столетия назад?

Порывистый ветер быстро гнал по небу низкие тучи. Сумерки опускались на Фаахан, грозя ужасной, полной хаоса ночью.

— Обычный человек, да. И все они куда ближе к нему, невзирая на касты. Частица зверя в каждом из них. Как ни учи хищника — он всегда будет искать крови.

Салагат не ответил. Он думал о том же слишком долго, чтобы теперь отвечать. Глубокий вдох… и город остался далеко внизу. Растаял в несущихся облаках, будто его и не было.

Тёплый меховой плащ, можно сказать — просто выделанная медвежья шкура с ремнями, смёрзся за ночь так, что впору было отбивать лед. Что Эйден и делал. Немного постучал посохом, потоптал ногами, стараясь размягчить — монотонно тёр руками, будто стирая белье. И даже когда потёртая шкура совсем избавилась от наледи, он не переставал трясти и отряхивать. Нужно было дать себе время на размышления. Нужно было чем-то себя занять.

Ещё толком не рассвело, и мир вокруг странным образом делился на три части. Низкое, однородно-серое небо, угрюмые тёмные ели и белейший, лежащий застывшими волнами снег. Кое-как отогрев бодрящий эликсир, Эйден грелся сам, поглядывая на два еле заметных холмика, вспоминая и сравнивая. Сложно было решить, что же поразило его больше — вчерашнее нападение бехолдеров, чуть не стоившее жизни, или очередное ночное видение, по факту — не меняющее ничего.

— Салагат… — позвал он негромко.

— Да? — голос из кожано-мехового свёртка по ту сторону костра ответил не сразу.

— Спишь?

— Нет. — На этот раз пауза была еще дольше.

Эйден вздохнул, снова задумавшись.

— Вообще или сейчас? — выдавил он, не зная с чего начать.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты ведь можешь слышать мысли. Значит, лучше меня знаешь, что я имею. Может расскажешь… про всё? Меланор, Фаахан, перевороты, касты и… боги.

Свёрток зашевелился, среди шкур показалось сухое обветренное лицо. Водянистые глаза смотрели прямо и спокойно. И глубоко.

— Я не лезу в твои мысли специально. Просто иногда ты кричишь слишком громко. Пожалуй, расскажу. Раз уж ты действительно видел то, что видел.

Был ли Салагат богом? А кого вообще можно считать богом? Маг, а именно так в своей голове продолжал называть его Эйден, рассказал, что ему поклонялись и чтили, как божество. Собственно — поклоняются и чтут по сей день. И да — человеком он не был. Но делало ли всё это его именно богом — было вопросом софистики.Понимания этого понятия каждым конкретным человеком. Или не человеком.

— Хорошо, ну а кто ты на самом деле? В самом простом, приземлённом смысле… Не знаю, смогу ли сформулировать точнее, да и нужно ли…

— Можешь считать меня просто другим, как, скажем, тайро или бехолдера. Таких как я не много в вашем мире, а потому единого названия нет. Каждый может выбрать себе по душе.

— Например — бог?

— Или демон. Монстр, сущность и тому подобное.

— Говоришь — в нашем мире, значит ты из другого. Откуда? Как попал сюда? Что это вообще за миры, чем отличаются, кем населены, кто, куда и зачем… — Эйден сбился, остановленный спокойным взглядом.

— Не тараторь. Не спеши. Будет время обсудить всё, что захочешь обсудить. Названия и имена ничего тебе не скажут, так как даны не тобой и не для тебя. Отвечу там, где это возможно.

Заблудшие… Так Салагат называл себя и себе подобных. Пройденная часть пути за его плечами не могла быть измерена ни временем, ни расстоянием, так как эти величины были условны. Испепеляющий зной, сковывающие на ходу морозы, бурные грязевые потоки и огромные, закрывающие небо волны… шагая сквозь миры, он видел так много и успевал рассмотреть так мало… И, наконец, потерял осторожность. Отворив для себя новые земли, Салагат, сам того не осознавая, закрыл дорогу назад. Не осталось ни следов, ни мостов… только тусклая надежда вслепую наткнуться на искомое.

Эйден не видел печали в выцветших водянистых глазах. Но чувствовал, что просто напросто не может её рассмотреть. Словно слишком старый, истёртый временем и непогодой след на пыльной дороге.

А Салагат продолжал рассказывать. Обо всём, что спрашивали, стараясь говорить яснее, образнее и проще. Откуда берётся сила, магия, всё то необъяснимое, делающее его тем, кем он был?

— С опытом приходит более тонкое видение и понимание. Законы, правила, по которым существует ваш мир, отличаются от прочих пройденных. И это как учиться играть на новых музыкальных инструментах… или владеть разным оружием. Каждое последующее начинание в том же направлении — опирается на предыдущий опыт. Разного рода лазейки и парадоксы, неточности и ошибки… Я могу заметить и использовать их. А некоторые законы и вовсе писаны не для нас, что тоже даёт определённые преимущества. Магия запределья, так подобные силы описывают местные мастера. Но если взглянуть глубже — любая из техник, что мы с тобой разобрали, действует по тому же принципу.

Эйден слушал, изредка кивая или спрашивая. Он вспоминал свои видения: величественную колоннаду дворца, тёмные залы храма… сносимые ветром столбы дыма, чёрными змеями извивающиеся над городом.

— Я понял. Думаю, что понял. Если забыть, насколько это невероятно — всё выглядит вполне разумным, правдоподобным. Кроме одного. Ты ведь провёл в Меланоре столько лет… не знаю уж, сколько именно. А потом просто оставил его, оставил людей на пороге войны. Да, я видел это довольно отчётливо, пусть тут-то точно понял не всё.

Салагат не смутился, не опустил взгляд. Он был также спокоен как всегда и даже чуть повернул голову, обнаруживая лёгкое удивление.

— А в чём, собственно, вопрос? Ты сам покинул графство, его воинов и защитников, как только осознал, что это не то, к чему ты стремился. Уж поверь, я далёк от мысли обвинять кого бы то ни было. И всё потому, что о вине тут говорить не приходится. Банальнейшая переоценка. Смена планов. Исправление ошибки.

— Хм… а жрецы Лема только и пугали, что гневом Извечного. Безразличия бога никто даже не предполагал. — Протянул Эйден совершенно буднично, просто и легко. Воспринимать мага… или бога — проще было по-старому. По-человечески. — Давай что ли подробнее, а? Касты, верховные, первая сотня и прочее, и прочее…

После завтрака они собрались и отправились дальше. В дороге или в убежище — с Салагатом никогда не бывало скучно, и каждый новый день не мог вместить все те темы, что хотелось обсудить сейчас же. А теперь Эйден и вовсе потерял голову. Хорошо, что маг не уставал от разговоров.

Всё население Меланора, далёкой, жаркой страны, делилось на четыре касты, в зависимости от покровительствовавшего им бога из верховного пантеона. Аранайцы, ирвилиты, ворумийцы и салагатиты. Немного странно было слышать о сотнях тысяч последователей сутулого, походящего на простого бродягу мага, принявших его имя. Но теперь Эйден видел в сухих чертах аскетичного лица нечто такое, что развеивало любые сомнения. Развеивало легко и быстро, ещё до того, как они успевали толком созреть.

Аранайя — богиня теней, снов и перерождения, была такой же, как Салагат. Заблудшей, не способной или не желавшей возвращаться в свой мир. Её последователи очень мало спали, чтобы не притуплять чувствительность к воле своей повелительницы. Некоторые из жрецов даже умирали от недостатка сна. Что, впрочем, шло только на пользу культу, ведь праведные до самой смерти вещали о видениях и открывшихся истинах, что сулит беззаветная преданность богине. Тем самым укрепляя веру в сердцах менее фанатичных соплеменников.

Ирвиил, как оказалось, богом не являлся. Даже в принятом между двумя путниками смысле слова. Салагат отзывался о нём с каким-то потускневшим, застарелым пренебрежением. Бесноватый головорез, так и не успевший при жизни захватить власть, хотя нельзя сказать, чтобы не пытался. Простой убийца, с замашками мелкого тирана. Но несмотря на это — со смертью Ирвиила его последователей не только не стало меньше, а даже напротив. Самая молодая из каст Меланора народилась из разношерстной армии, которая, в свою очередь, разрослась в одной из отдалённых провинций страны, вобрав в себя множество мелких банд и шаек. Гораздо позже ирвилиты объявили своего погибшего предводителя богом войны, силы и отваги. Заведённые среди них порядки и традиции при этом практически не изменились. Как и раньше — эти люди уделяли много внимания тренировке тела, стремясь походить образом и силой на своего бога. Как и раньше — страшным позором считалось прилюдное проявление страха. Как и раньше — ирвилиты часто рисковали жизнью. На охоте, в поединках… в войнах.

Голос Салагата, спокойный и ровный, как обычно, всё же звучал несколько иначе. Можно было расслышать лёгкую сухость, почти резкость, в некоторых словах. Быть может — Эйдену так только казалось. Сложно было судить о взглядах и убеждениях человека, который и человеком-то не являлся. Даже труднее, чем раньше.

— А вот Воруум, светлейший бог жизни и созидания, действительно заслуживает определенной симпатии, — маг пару раз кивнул, встретившись взглядом с Эйденом, как бы подтверждая, что вовсе не шутит. — Довольно интересные существа, общаться с которыми приятно, полезно и легко, но толком что-то выяснить — практически невозможно.

— Существа? Их много?

— Да, в той части света — немало. Такие своеобразные сгустки полуразумной, насколько я могу судить, энергии. Звенящие светлячки, способные влиять на структуру вещества. Они немного похожи на тайро, похожи в том, что интересуются разумными формами жизни просто из любопытства. Часто помогают человеку в самых разных делах. Главное — правильно попросить. Дело в том, что эти сущности не имеют мышления, подобного нашему, иначе я смог бы его распознать.

— Эмм…

— Да, мы с тобой не такие уж и разные. Конечно, смотря с кем сравнивать. Но вот те же светлячки, составляющие Варуума, отстоят от нас обоих куда дальше. Так вот, по сути, молясь им, ворумийцы не озвучивали конкретных желаний, а просто занимались тем, в чем хотели преуспеть. Показательнее всего, пожалуй, рождаемость в их касте. Самой многочисленной, самой плодовитой в Меланоре. То же самое и с земледелием или строительством. И, что интересно…

Интересно было всё, но Эйден чувствовал, что давая такую обширную, подробную справку, Салагат попросту оттягивает разговор о конце. О финале его видений, о событиях, приведших к тому, что маг покинул Меланор.

— Первая сотня, Салагат… Расскажи о них. Пожалуйста.

Отяжелевший снег чуть поскрипывал под ногами. Котелок, притороченный к заплечному мешку, тихо позвякивал при ходьбе, напоминая звук тикающих механических часов, как-то виденных Эйденом в Кролдэме.

— Просто стража, — пожал плечами Салагат. — Телохранители главы касты. Набирались из дворян, считалось почётным нести службу среди них и подчиняться напрямую хранителю. Вот только… — в голосе мага появились незнакомые, едкие нотки. — Воинское искусство и происхождение — не главное, когда речь идёт о сохранении первейшего богатства страны. Порой, важнее верность, преданность, внимательность… Задолго до Прабодхана, мои верховные жрецы завели разумный обычай. Предназначенный помочь дворцовой страже развить в себе столь необходимые добродетели. Все воины Первой сотни и правда были преданны и внимательны, так как хорошо знали, что в случае гибели правителя — сами отправятся за ним. Находиться подле Прабодхана желали многие. Но… упокоиться вместе с ним, быть погребённым заживо подле своего господина — о таком сложно и помыслить без содрогания, верно?

Эйден молча кивнул, взглядом побуждая собеседника продолжать.

— Я много слышал в те дни. Подавленный мятеж ирвилитов. Потом ещё один. Смерть моего совестливого ученика и последовавший за ней хаос. Воины Первой сотни, знатные, по-своему влиятельные и закалённые в боях, восстали против заведённого порядка. Правило, выдуманное для защиты страны, — Салагат снова припустил в голос яда, — неизбежно привело к её гибели.

Лес медленно расступался перед путниками, редея, открывал глазам огромные, удивительно ровные снежные поля, окаймлённые вдалеке чёрной бахромой голых крон.

— А впрочем, всё было не так, — маг будто опомнился, чуть тряхнув нечёсаными волосами. — Гибель одного — всегда рождение другого. И, как заведено у людей, рождённый прорывается сквозь кровь и муки. Когда волнения охватили весь Меланор — на кровавую пирушку слетелись и соседи. Кочевники Старого Агрина иссекли или угнали в рабство всё пограничье. Чем, вероятно, спасли немало жизней. Обратив внимание на внешнего врага — ирвилиты свернули внутреннюю компанию. Готовые к настоящей войне лучше прочих — они повели за собой другие касты, показав, что возведенная в культ жестокость тоже бывает весьма практичной. Династия от ирвилитов правит Меланором по сей день. И пусть новый трон раскачивается сильнее старого — занявшие его мнят себя вечными, непогрешимыми, достойнейшими. Красиво, не правда ли?

Эйден немного растерялся, всё ещё занятый своими мыслями.

— Это первое из них, — Салагат остановился, оглядывая окрестности и глубоко, с упоением вдыхая морозный воздух. — Слепые озёра удивительны. Череда древнейших водоёмов, связанных между собой подводными пещерами, простирается на многие мили. Тень векового леса, обступающего берега, полна тайн и опасностей, но ту тень невозможно даже сравнить с истинной чернотой глубины под нашими ногами. Думая о том, что сокрыто внизу — робею и я.

Как-то незаметно лес остался позади. Огромное, удивительно ровное поле оказалось замёрзшим озером.

А он так легко сменил тему, к которой шли, пожалуй, дольше, чем к этим самым озёрам.

— А ты ничего так… — продолжил Эйден уже вслух, — вполне себе человечный.

— Пообтёрся. С годами.

К закату миновали два озера. На втором немного изменили направление, стремясь пройти возможно большее расстояние по льду. От леса старались держаться подальше. Для ночлега была выбрана узкая, поросшая заиндевевшим кустарником отмель, врезающаяся в озеро на полторы сотни шагов. Тут же наломали хвороста, развели огонь.

— Жизнь от костра до костра. Бредёшь и мёрзнешь, а сядешь — не хочется вставать, — Эйден утёр снегом лицо и руки, вымазанные в гусином жиру, и бросил оставшуюся косточку в огонь. — Вот как это? Объясни. Ты даже не пошевелился, ни одна морщинка на лице не дрогнула, а я знаю — не веришь. Но, знаешь ли, примерить на себя возможно более уместный настрой — бывает приятно. Так представился несчастным и сразу ещё лучше становится. От осознания, значит…

Салагат согласно кивнул, гоняя между пальцами крошечный язычок пламени. Эйден попробовал повторить, наблюдая за движениями мага, но понял, что только обожжётся и оставил попытки.

— Я и там тебя за огнём видел. В храме. На фоне твоей же статуи, кстати. У Иллура костёр от тебя был. Здесь всё время с ним. Неспроста ведь, а? Сотворить всякое можешь, но с огнём по-особому…

— Так я и с огнём могу, как ты говоришь, всякое сотворить. Много способов есть, возможностей.

— Не сомневаюсь, — Эйден неспешно перебирал в голове варианты вопросов, гадая, с чего начать. — И уверен — это не просто для внушительности, тот ров пламени, между… ними и тобой. Уж не знаю, как правильно назвать. Последователи, верующие, слуги…

— Называй, как нравится, не суть. Что понял — хорошо, хоть я и не собирался долго молчать. Так, для начала только. Смутить боялся, осторожничал.

Со стороны леса раздался истошный, высокий визг. Потом треск и два мощных, глухих удара. Дум… дум. Словно тараном в крепостные ворота. Эйден, вскочивший было на ноги, переводил взгляд с чащи на Салагата и обратно.

— Тебе случалось видеть, как лошадь ест мясо? — маг сидел на месте и спокойно смотрел снизу вверх, будто вообще ничего не слышал.

Эйден чуть нахмурился, тронул рукой мешочек у пояса, где оставались ещё две замороженные лягушки, и пересел на другую сторону костра, лицом к лесу. С полминуты молчал, с привычной сноровкой устраивая себе подобие гнезда из шкуры и охапки веток.

— Случалось, — кивнул он, ухмыльнувшись, глядя на Салагата и постепенно проникаясь его спокойствием. Пока маг не собирался за хворостом — бояться, вероятно, было нечего. — У Колючих холмов. Мы больше месяца сдерживали небесных, огородились рвами, валами да частоколами. Кругом ни травинки, только грязь да падаль. Про фураж вообще молчу. Так вот наш тяжеловоз упряжной павших рыцарских кобылок и наворачивал. Вместе с нами. Его самого, правда, тоже съели, но только как околел.

— Вот. Я здесь, можно сказать, как тот тяжеловоз. Местную пищу есть могу и, как видишь, иногда не брезгую, но это не слишком естественно. Не получает лошадь с мясом всего того, что её тело требует. Падаль для неё слишком тяжела и груба. Вот тут-то и приходит на помощь пламя, а точнее то, что за ним. А именно — люди.

— Угу… — заинтересованно буркнул Эйден, ожидая продолжения и высматривая подвох.

— Меня и подобных мне питает сила, порождённая низшими существами. Не плоть, не кровь, а именно сила. Можно называть это верой, энергией — не важно. А техника дыхания с огнём предназначена, в первую очередь, для передачи какой-то части силы практикующей сущности — сущности это пламя создавшей. В свою очередь, наиболее восприимчивые, вроде тебя, могут почувствовать такой контакт и увидеть того, кого питают.

— То есть видения… Меланор… — Эйден не ждал, что Салагат кивнёт, и говорил скорее для себя. — Те, что в храме. Иллур с соплеменниками. Ну и, наконец, я, такой восприимчивый… Просто корм? Нет, не подумай, что я с омерзением или ужасом. Удивлён немного, но в целом спокоен. И да, это многое объясняет.

— Многое. — Мягкий прищур Салагата легко заменял улыбку. Сетка глубоких морщин вокруг глаз на мгновение стала ещё заметнее. — Но не стоит слишком упрощать.

— А что тут сложного? Я-то как раз всё гадал, когда же начнутся те самые дела, ради которых ты меня проводить решился. А тут оказалось, что я с первого дня полезен. Даже по-своему приятно. Скажи, а как часто и как много тебе нужно… питаться? Можно ли переесть? Или с голоду помереть?

— Умеренность — добродетель. Питаюсь — когда считаю уместным. Несколько лет после Меланора, так сказать, постился. Переесть нельзя, просто становишься сильнее и… больше. Не в буквальном смысле, конечно. Не уверен, что такой голод может убить, но ослабев, я, должно быть, замру. Замедлюсь настолько, что перейду в иное состояние, когда тело уже не нужно. Но всё это не так важно, ведь по-настоящему не отвечает на твой вопрос. Верно?

Эйден махнул рукой, борясь с накатившим смущением.

— Да перестань. И, если позволишь, останусь при своём мнении. Куда удобнее ощущать себя ценным мешком с припасами, чем продрогшим, потерявшимся мальчишкой. Я, знаешь ли, не могу заблудиться. Всегда знаю куда идти. Чувствую направление.

— Как и я.

Тихий голос Салагата прозвучал сразу со всех сторон. Эйден поднял голову, стараясь рассмотреть лицо мага. Он искал ухмылку или хотя бы особых, озорных чёртиков в глубине выцветших глаз. Рассмотреть, конечно, ничего не удалось. Возможно — из-за глубокого капюшона и хоровода теней, пляшущих вокруг костра.

Путь через Слепые озёра занял пять дней. Пять дней невероятно ровной, ослепительно белой пустоши под холодным зимним солнцем. Даже закрывая глаза не получалось увидеть темноту. Эйдену начинали всё больше нравиться долгие ночи. Переходы от озера к озеру проходили без приключений, хотя петлять сквозь чащу, пусть и лишенную листвы, действительно оказалось не просто. Пугающие звуки больше не нарушали морозной тишины, не заставляли напряжённо вглядываться в лес, ожидая опасности.

— Ну что? Можно сказать, что очередной отрезок пути успешно пройден? — Эйден подал руку Салагату, помогая выбраться со льда на невысокий, но крутой берег.

— Успех — вообще штука сложная. А проходишь ты…

— Не-не-не! Я без философии. Практичный, приземлённый вопрос. Озёра позади, опасности меньше, верно?

Салагат рассеянно кивнул, сбитый с уже напрашивающейся мысли.

— Могу даже сказать, что ты формально достиг своей скромной цели. Конечно, в самом приземлённом и не слишком практичном смысле. Границу Эссефа, уже много лет — весьма условную, мы пересекли ещё с утра.

— Хм… — Эйден удовлетворенно ухмыльнулся, — Ну, маленькая победа. Ощутить её по-настоящему смогу, вероятно, когда доберемся до первого крупного поселения. Кстати, куда именно мы идём?

— Забавно, правда? — маг широко развёл руки, будто указывая на окружающие сугробы и голые деревья. — До сих пор ты и не спрашивал. И не задумывался. Словно сам факт того, что мы в Эссефе — уже что-то значит. Кое-что говорит о плане в целом, не находишь?

— Нет, — на мгновение сбитый с толку, Эйден поспешил за спутником. — Всё как должно быть. Называя мой план — планом, ты просто вырываешь мелкий момент. Всё это, — он развёл руки, передразнивая мага, — есть направление. Верное, насколько могу судить.

— По последним месяцам?

— По ним.

— Хорошо. — Салагат снова кивнул, удовлетворённо и твёрдо, будто получил от ребёнка ответ, к которому сам же и подводил. — Значит, теперь обойдёмся без глупых вопросов. А отвечая на последний, скажу — идём не в поселение. Снова будешь моим гостем. Но здесь проведём с месяц.

Эйден тихо выругался, запнувшись о камыши, прибитые к земле тяжёлым снегом. Болотистое редколесье, к которому они вышли под вечер, выглядело особенно пусто и зловеще, даже в сравнении с пройденными прибрежными чащами. А уж огромный, гротескного вида шалаш, сложенный конусом из седых осиновых стволов, и вовсе походил на логово лесных людоедов из старых сказок.

— Нам сюда? — Эйден говорил громче, чем хотелось. — А я-то думал, что в тех пещерах у обрыва всё выглядело жутковато.

— Сюда. И, насколько помню, тебе там нравилось. Вид на лес и всё такое. Так тут тоже лес.

— Там… да… Закаты были что надо.

Салагат сделал знак остановиться и один прошёл несколько шагов. Встав перед тёмным провалом входа, он потянул носом и тихо, протяжно свистнул. Эйден не без подозрения осматривал сужающиеся к верху брёвна, сложенные, будто для гигантского костра, почти в четыре человеческих роста. Внутри послышался шорох.

— Ждал? — тихий голос мага прозвучал отовсюду. — Возьми.

Лобастая собачья морда метнулась вперёд из черноты прохода. Крупные зубы клацнули, выхватывая что-то из руки Салагата. Всё это заняло какое-то мгновение, после чего здоровенный пёс снова исчез в тени шалаша.

— Это мой друг. И сторож. Теперь можешь заходить, не бойся.

Эйден нервно сглотнул, собираясь с духом. Топчась на месте он не находил нужных слов.

— Да я, знаешь ли, и пострашнее уже видал, — буркнул он. Снова громче, чем хотелось.

Внутри странное сооружение оказалось ещё больше, чем выглядело снаружи. Почти от порога вниз вели девять утоптанных земляных ступеней. Разрытый неровный круг сильно опускал уровень пола и видневшееся вверху отверстие для выхода дыма было пугающе высоко.

— Не знай я тебя — спросил бы, не сложится ли эта… хижина… от первого же ветра.

— А потом, наверно, и про собаку бы расспросил.

— Нет, — мотнул головой Эйден со слегка смущённой улыбкой. — Про неё я и так расспрошу.

Огромного бело-серого пса нигде не было видно.

Глубокий травяной запах в хижине напоминал о старой Дарне. Знахарка тоже вечно сушила целебные растения под потолком своей хаты. Однако, в её приземистой мазанке всегда ощущалась какая-то духота и затхлость. Будто неуловимо напоминая о ветхости старого. Здесь же было свежо, чисто и… высоко. Чувствовался некий размах и сила, здорово характеризующие хозяина дома. Земляной пол, за исключением зоны вокруг обложенного камнями очага, был выстлан сухим камышом. Длинные жерди с сучками, свисающие сверху, были унизаны пучками всякой всячины, от простой сушёной полыни — до странных, напоминающих волосы корневищ. Эйден предвкушал немало интересных часов, проведённых в изучении тонкой, а возможно — и высшей алхимии.

— А интересного тут, пожалуй, не меньше, чем в пещерах. — Он всё ещё оглядывался несколько настороженно. — Ну давай уже, не томи. Не уверен, что не заметил бы нору, в которой может поместиться твой лохматый друг, так что…

— Да тут, в общем, немного рассказывать. Встретил я как-то местных охотников, которым в охоте не сильно свезло. Что может сделать дичь, даже — не слишком хищная, ты и сам видел. Одного, самого невезучего, я перевязал, унял боль, закрыл раны. Пока двое других мастерили волокуши. А вот пёс был совсем плохой. Да и тяжёлый, как и положено местным волкодавам. Я попросил, мне его и оставили. Всё равно тащить никто бы не стал, а так ведь лучше, чем добивать.

— Выходил, значит?

— Не совсем, — Салагат отстранённо пожал плечами. — Но пёс мне приглянулся. Вот и разрешил ему… остаться. Теперь стережёт, чужих не пускает.

— Разрешил… — Эйден задумчиво поскрёб подбородок, присел на край грубого лежака, накрытого истёртой шкурой. — Отрешённый такой, нечеловеческий, а зверушку себе завёл. Хромых по лесам собираешь, латаешь. Там у тебя, вижу, дикий лук подвешен. Разведу костёр что ли, последней гусятины натушу. Или сам зажжёшь, ценитель грубой тяжёлой пищи?

Маг легко дунул, над старыми обгоревшими поленьями всколыхнулось пламя.

— Отождествляя собаку с человеком — забредёшь не туда, — Салагат говорил мягко, как с ребенком. — Слишком разные сущности. Иное видение вещей.

Эйден довольно ухмыльнулся, доставая задубевшее на морозе мясо.

— Не знаю, куда забреду завтра, но сегодня мне всё нравится.

Месяц прошёл быстро. В ещё более изощрённом, тонком обучении. И чем больше узнавал Эйден — тем очевиднее становилось, как он, в общем-то, мало знает. Однако и этого знания с лихвой хватало, чтобы воображение рисовало самые смелые картины, самого светлого будущего. Уже покидая хижину мага, немного отстав от него, Эйден обернулся, услышав за спиной тихий шорох. У входа сидел крупный бело-серый пёс и смотрел вслед удаляющемуся Салагату. Чуть склонив тяжёлую голову набок, он сам напоминал мага в моменты задумчивости. Эйден видел его второй и последний раз.

До ближайшего поселения, Тохмы, добрались меньше, чем за неделю. По меркам графства — довольно крупный город, на первый взгляд выглядел просто беспорядочным сборищем ночлежек, лавочек и кабаков. На второй, в принципе, выглядел ещё хуже. Однако, Эйден давно не видел такого количества людей и был почти доволен. Легко отыскал на местном базаре наименее страшного купчишку, немного поругался с ним из-за двух тетеревов, добытых с помощью артефакта только вчера, и выручил немного денег. Достаточно для того, чтобы заглянуть в один из засаленных трактиров, не выклянчивая чарку и не боясь получить по шее. А затащить за собой Салагата оказалось даже проще, чем он мог предположить.

— Нуу… очень неплохо. — Эйден бодро отсалютовал тяжёлой кружкой и проводил взглядом женщину, возвращавшуюся на кухню. — Я, в основном, про пиво. Тёмное, густое. Люблю подогретое, когда с морозца. А хозяйка слишком сурова, я прям оробел, увидев.

До темноты оставалось ещё пара часов и в довольно просторном помещении было, не считая их, всего трое человек. Двое лениво что-то хлебали, тихо переговариваясь, один просто спал, вытянувшись на скамье и подложив под голову дорожный мешок.

— Это не хозяйка. Прислуга. А ты быстро осваиваешься. С тетеревами и вообще. Это хорошо.

Эйден поднял брови.

— Ерунда. Это я на службе больше помалкивал, и то — поначалу. Ты ведь знаешь, что там за люди. А так я не такой уж жалкий, каким мог показаться. Прислуга, говоришь? Откуда знаешь?

— Бывал здесь раньше. По делам. Нечасто.

Облизнув пиво с верхней губы, Эйден надломил краюху мягкого, пахучего хлеба. Из головы не шла мысль о различиях. Он сравнивал всё, что видел, с тем, что видеть привык. Начиная с людей, которых он успел здесь встретить — заканчивая особой манерой строительства.

— А где ещё бывал? Что тут, в Тохме, вообще есть такого? Может знаешь, где можно на ночь приткнуться, к чему приглядеться внимательнее, а что обойти стоит?

— На ночь — хоть здесь. Не как тот, в углу, его к вечеру погонят, а комнату спроси. Зимой тут должно быть недорого. Куда глядеть — так тебе виднее, смотря что увидеть хочешь. Неподалеку есть…

Пока Салагат говорил, катая пальцами шарик из хлебного мякиша, Эйден вспоминал. Ещё весной он сидел вот так же, думал просить у дяди денег, выстроить собственную мельницу ближе к Кролдэму, взять помощников из старых приятелей. Мельник — человек серьёзный. Потом страдал по черноволосой Кэндис, под хмельком фантазируя, как заберёт её только себе, а может даже женится. Шлюха — и вдруг жена. А между делом, ловя новые слухи о голоде в Хертсеме и стычках по берегам Севенны, мечтал сорваться и-и-и… Настоящий делец, глава семейства, уважаемый ветеран. Казалось, что всё это близко, осуществимо, желанно. И ведь среди людей было так легко, и планов вовсе не забрасывал, а только немного откладывал.

Не желая возвращаться ночевать в лес, но не имея денег на комнату, Эйден решил расплатиться с хозяином постоялого двора плащом и одеялами. По сути — тремя выделанными шкурами. Грузный мужик с жёсткой, кабаньей щетиной, не торгуясь взял предложенное и указал комнату во втором этаже. Небольшую, тёмную и холодную, но это не смутило Эйдена. Точнее — не это его смутило. Уходя, хозяин коротко кивнул Салагату.

По зиме клопов и блох в соломенных матрасах становится заметно меньше. Или они просто делаются добрее. В любом случае — привыкший ночевать под открытым небом, вместе с мошками и комарами, не должен быть слишком восприимчивым к подобного рода мелочам. Хотя, возможно привыкший попросту отвык от надоедливых насекомых, за пару зимних месяцев. Так он старался думать, ворочаясь, покряхтывая и недовольно сопя.

Показалось. Точно показалось. С тех пор, как Лоран рассказал, что такое паранойя — мне часто кажется. Хорошо. И на кой чёрт трактирщику в Эссефе линялые, засаленные шкуры? Кому они нужны, когда даже у городского частокола снег зверем истоптан? Так вот как раз от того и… Раз половина народу с охоты живёт — значит торгует, значит и скупщиков хватает. Вот и продать не проблема, даже такие. Да. А что кивнул — так ведь он тут прежде бывал. Да и вообще — чего бы не кивнуть. Богу-то.

Эйден сел на койке, гадая — куда отправился Салагат. Уходя, маг не сказал, а он постеснялся спрашивать. Отдохнуть с дороги толком не получилось. Отчасти, потому что не так уж устал, ведь шёл на сытый желудок, а лёгкая хромота теперь не так уж незаметна. Единственное узкое оконце в комнате было плотно прикрыто деревянным щитом, но снаружи уже наверняка совсем стемнело. Огарок сальной свечи, зажжённый с мыслями о ненужном расточительстве, медленно таял под ярким, весёлым огоньком. Сквозь толстые доски пола слышалось жужжание приглушённой разноголосицы. Внизу уже наверняка собралось не меньше двух десятков человек.

А то и все три… Эйден пристроился ближе к стене, перешагнув через длинную скамью. Махнул одной из двух женщин, сновавших туда-сюда с мисками и кружками. Не той, что видел днём, а другой, моложе и проще. Спросил выпить. На этот раз — чего покрепче. На принесённую бутылку с деревянной пробкой уставился с плохо скрываемым удивлением. Денег почти не осталось, продавать было особо нечего.

— Благодарствую… Никак в долг хорошим людям наливаете?

— Сказали — тебе можно, — дёрнула плечами курносая, коротко стриженая девка. Именно девка, в глуповато-смешливом лице было нечто детское, хотя даже полумрак не мог скрыть сетки резких морщин и тёмных кругов под глазами.

Не желая выдавать смущения, Эйден откупорил бутылку, потянул носом у горлышка, налил в маленькую глиняную чашу без ручки, что принесли вместе с самогоном. Сделал первый глоток резко пахнущего пойла. Снова вспомнил Лорана. Грязь и вонь полевого госпиталя. Шатающиеся фигурки, поспешно ковыляющие к лесу сквозь сумерки.

— Что, жжётся? — просипел язвительно носатый мужик. Он был в богатой, но изрядно замусоленной, грязной шубе нараспашку. Его медвежья шапка лежала тут же, на длинном столе, и походила па кусок измочаленной падали.

— Таки да. — Сказал Эйден тихо, вынуждая прислушаться. И, легко шевельнув кистью, сорвал крошечную синюю искру с кончиков пальцев. В чаше вспыхнул тусклый сизый огонёк.

Носатый громко хмыкнул. Нарочито пренебрежительно, но как бы признавая эффектный жест. Бросил на Эйдена последний взгляд и продолжил препираться с товарищами. Вокруг было достаточно людей, чтобы остаться наедине с собой. При желании.

Морщился Эйден, конечно, не от самогона. Привлекшая внимание носатого мина — была вызвана навалившимися воспоминаниями. Которые, как ни странно, помогли побороть сковывающую робость. Попросту отвлекли от ненужных мыслей. Дунув на огонёк он ополовинил чашу одним глотком. Замер, выжидая пару секунд, пока горячий комок провалится до самого низа, устроился чуть удобнее и принялся смотреть. Не явно, аккуратно и исподлобья, но с жадностью человека, решившегося, наконец, хоть на что-то.

Носатый вполголоса бранил товарища, одетого похоже, но беднее, за какие-то срубы, загубленные криворукими плотниками. Сипло ругался, обещал разворотить жопы, повырвать ноги, а то и убытки на его долю переложить. Лупоглазый, злобного вида мужичок, тянул вверх жилистую шею и почти трясся от негодования, отметая любые обвинения, пеняя на морозы, дороги и самого носатого. Лупоглазый этот был худ, лыс, а чертами лица и повадками напоминал болотную черепаху, старающуюся вылезти как можно дальше из панциря. Двое других, сидевшие вместе с ними, преувеличенно бодро кивали, соглашаясь с лысым, и изредка вставляли что-то о зиме, запасе времени или нехватке людей. Довольно скоро Эйден был уверен, что как раз эти двое и виновны в том, за что бранят лупоглазого. Уж слишком горячо они поддакивали и слишком вовремя переглядывались.

За соседним столом, таким же длинным, помещалось сразу человек двенадцать. Большинство из них почти молчали, усиленно работая челюстями и быстро поглощая разнообразную снедь, теснящуюся между кувшинами пива. Сидящий же во главе стола амбал вещал сразу за всех. Неприятным, лающим баритоном, так громко, что слышалось, пожалуй, и снаружи.

— И ведь не могёт мужик порядочный и помыслить, чтобы ближнему своему так прямо под нос наделать! Совершенно точно знаю и сомневаться не думаю! Всё это случай, чертовщина и разгильдяйство, но уж никак не злонамеренный ход. Вот! Ведь если только подумать. Вот просто бы подумать взять, то выходит — несчастные не просто сгинули, тюки вместе с собой загубивши, а нарочно на самое подлое зло решились. Но ведь обман да кража у товарищей так просто не бывает, уворованное ведь кому сбыть надобно, а это уж совершенно никак и совсем того! Помню вот, со мной было…

И пока откровенно зловещего вида здоровяк рассказывал, как неприятно поразил его давний случай, как не хотел он спрашивать с лагерного воришки и как совестно было того визжащего воришку живьём да почти здорового закапывать — Эйден постепенно понимал, зачем всё это так громко, прилюдно и до хрипоты. Понимали, похоже, все, кто слышал, а не услышать лающих причитаний было просто невозможно. Собственно, истолковать их иначе — тоже было непросто. Эйден не знал, какой репутацией здесь пользуется крикливый бугай, но почти полное молчание за его столом наверняка что-то да значило.

С другой стороны, практически в самом углу, как раз там, где несколько часов назад спал какой-то бродяга, вальяжно восседал смуглый, одетый явно по-особому, господин. То, что именно господин — было видно и по породистому красивому лицу, и по жестам, которыми он изредка реагировал на слова собеседника, и по проницательному, чуть скучающему взгляду, которым он время от времени скользил по собравшимся. Его сложный стёганый кафтан, именно так мысленно обозвал Эйден незнакомое одеяние, был небрежно брошен на спинку грубого деревянного стула, превращая его в неказистое подобие трона. И сидел смуглый точно так, как сидел бы, занимая трон настоящий.

— Точно знать не могу, из знающих, пожалуй, только он и остался. Однако глядя на последнее… да вспоминая старое… — собеседник смуглого говорил тихо и почти не шевеля губами. Эйден мог расслышать хоть что-то только потому, что ещё с утра, в дороге, пил свой стимулятор. И сейчас жалел, что не принял новую дозу вечером. — Коли ждал бы того, о чём говорит — молчал бы. Да смотрел. Купцов пугать, не скупайте мол, ему не с руки, да и бледно, без куража. А вот выждать, да за руку с краденным взять… а там уж и вырвать ту руку-то… Нет. Кричит — значит не злобится. Значит сам и взял. Не точно это, но теперь кто ж кроме него скажет.

Эйден хмыкнул. Негромко, почти про себя. Снова перевёл взгляд на голосящего здоровяка.

Да-а-а… Такой уж точно мог и придушить кого тайком, и украсть. И рычать потом на всю округу, что злодеев, ежели такие есть, найдёт и… Да ведь и многие из собравшихся выглядят ненамного лучше. Почти всё люди особые, специфические.

Носатый, что отчитывал спутников и грозился наказать деньгами, в последний раз важно потряс указательным пальцем. Встал, прибрав со стола омерзительно свалявшуюся шапку. Холодно прищурился на прощание, будто намекая товарищам, что ошибки их не забудет, и твёрдым шагом отправился к лестнице. Видимо — занимал комнату здесь же. Проходя мимо девки, расставляющей новые миски на один из столов, схватил её поперек живота. Приподнял, тиская и сжимая обеими руками.

— Хорош лениться, коза! Ах-х-х… Пойдём! Не то сам отнесу. Мужики, не в обиду, сами пожрать разберётесь. А эту я забираю.

Девка, та самая, курносая, с глупым детским лицом, пищала и брыкалась. Не сильно, больше для порядка, как будто даже устало и нехотя. Носатый хохотал. Хищно, сипло и почти не улыбаясь. Слушая, как скрипят под ними ступени — Эйден старался услышать ещё что-то. Может — снова воспоминания. Отвращение, злость. Или хотя бы зависть и похоть.

— Этот промысел упустит, как не готовься. И пусть времени хватает, но им всё равно не успеть. Бригаду не сдержит, разбредутся люди. Толковые к нам могут прибиться, остальные к Уилфолку да Сурраю потянутся. Вот что значит — пришлых набирать.

Эйден снова украдкой оглядел седоватого, невзрачного мужичка, сидящего напротив смуглого иноземца. Одет просто и аккуратно, волосы чистые, борода подстрижена. Пожалуй, среди замызганного, почёсывающегося и разящего потом окружения — это могло выделять само по себе. Эйден налил ещё чашу. А когда поднял глаза — встретился взглядом с молчаливым иноземцем.

— Садись, — смуглый кивнул на свободный стул подле себя и протянул руку, украшенную тяжёлым перстнем без камней. — Замин.

Он говорил с мягким, шипящим акцентом. И при рукопожатии взял ладонь Эдена двумя руками, с неожиданным радушием и расположением.

— Фалко, — также коротко представился его собеседник. Враждебно он, как и раньше, не выглядел, но руки не подал.

Эйден сел, твердо настроенный не теряться. Поставил на стол початую бутылку, жестом предложив угоститься. Замин снова кивнул и молча наполнил свою кружку, предварительно выплеснул её старое содержимое на пол. Но пить, вероятно, не собирался.

— Вежливость… воспитание, — тихо пояснил Фалко. Эйден понимающе кивнул. — Мой друг из Дахаба, по-нашему говорит, но не слишком быстро. От того больше слушает. Как, по-видимому, и ты.

Замин молчал, с интересом и странно ощутимой деликатностью ожидая ответа. Фалко тоже ждал, с лицом невинным и непроницаемым. Где-то за спиной продолжал надрываться амбал, сострадающий абстрактному ближнему, и нежелающий этого ближнего калечить.

— Да нет, я по-нашему — вполне себе ничего. Хотя, конечно, зависит от темы. — Прибавил он, не желая показаться грубым, но и не признавая, что слышал больше, чем можно было предположить.

— Хорошо, — Фалко удовлетворенно пригладил бороду. — Ты, я вижу, тоже неместный? Откуда будешь? Куда идёшь? Да и сам-то угощайся, без стеснения, запросто. Как вижу таких парней, бледных да исхудавших, сразу накормить хочется.

В его голосе не было особой теплоты, простая вежливость… воспитание. Эйден это видел, но думал о другом. От части — о том, как выглядел пару месяцев назад. Без лишнего энтузиазма он выложил на краюху хлеба пару кусков хорошо пропечённой оленины. Откусил. Чуть наклонил голову, выражая благодарность. Не торопился специально, давая себе время на размышления.

— Я, своего рода, ремесленник. Иду туда, где мое ремесло потребно будет. Хорошо, что по дороге встречаются добрые люди. Всегда расскажут о своём крае, а иногда даже вот — накормят.

— Да, — кивнул Фалко на взгляд Замина. — Такое ремесло везде спрос найдёт, если конечно мастер толковый. Уверен, ты не просто фокусы с брагой творить можешь. Чем ещё удивишь? В чём силён или опытен? Был тут у нас один ворожей, всё погоду предсказывал. И довольно полезным человеком считался.

— Не с брагой, — скромно возразил Эйден, — самогон ядрёный, аж глаза режет. А значит — у вас тут не только ворожеи водятся. Перегнать, это ведь тоже уметь надо. Я вот умею. Не только самогон.

— Травник, значит.

— Алхимик, — мягко поправил товарища Замин. Прозвучало так, словно он повторял сказанное недавно. Подтверждал то, что и так уже знал.

Эйден не стал спорить. Возможно потому, что сам не был уверен, кем же себя считать. За последнее время он здорово продвинулся в изучении разных направлений, в том числе и тонкой алхимии, и мнил себя почти что опытным мастером.

— А вы? — спросил он, обращаясь сразу к обоим. — Торговцы?

— Здесь все торговцы. — С лёгкой ухмылкой буркнул Фалко. — Кто свое время продает, кто мастерство, кто тело.

— Ну на блудниц вы мало похожи.

Замин широко улыбнулся и изобразил благодарный поклон. Потом дёрнул бровями, прося или разрешая товарищу говорить подробнее.

— Я коренной, — начал неспешно Фалко, — родился в Эссефе — в Эссефе и всю жизнь живу. Не знаю, давно ли ты в наших землях и с какой стороны прибыл, но если прочие городища проходил — разницу легко заметишь. Между нашими и чужаками-то. Честные, гордые, свободные… или пробивные, хваткие, неутомимые. — Он легко махнул головой, указывая на громкоголосого здоровяка. — Вот тот — образцовый гость моей малой родины. Торговец ли он? Тюков с пушниной продаёт больше, чем трое бригадиров за ним, сам зверя не бьёт, лагеря не ставит, в руках золото держит чаще, чем топор. Но торговец ли? Я беру всё, что он добудет. Он, и еще человек пятнадцать ему подобных. Держу два трактира приличнее этого, а тех, что поменьше да погрязнее — с десяток. Углежоги ещё, кузня, лесорубы. Торговец я, пожалуй, для него, — Фалко кивнул в сторону Замина, — а так я скорее хозяин. Не подумай, не кичусь. Хозяин — значит хозяйство держу. Не более. А вот он-то да. Купец и есть. Да ещё какой.

— Льстишь. — Замин лениво пожал плечами. Черты смуглого лица, ладные и резкие, будто высеченные из камня, отдавали каким-то неоспоримым, врождённым благородством.

— Те купцы, что доводилось встречать мне, выглядели иначе, — уж Эйден точно не собирался льстить, но результаты такого сравнения были очевидны всем троим. — Кровь редко видится так ярко. Даже я могу разглядеть. Правда, не знаю, как зовутся дворяне Дахаба, и в титулах тоже не разбираюсь.

Замин приложил руку к сердцу. Вежливо и просто. Крупный перстень без камней выглядел действительно тяжёлым.

— Не суть, — мягко ответил он, показывая, что готов слушать дальше.

— Значит, меж собой — пушниной торгуете?

— Да. — Фалко снова пригладил бороду. — От меня меха, ценный лес, от кедра до красного дуба, уголь. Из Дахаба к нам кони да оружие. Тканей немного, для знати в основном.

— Если глупость скажу — поправьте, — Эйден неловко посмотрел вокруг, — но ведь в Дахабе жара, нет? Слышал — на тысячу миль пустыни.

— Есть и пустыни, но ведь не только. Ещё Верхний Дахаб. Рыжие горы — это ведь там и есть. Ветер всегда, иногда и снег бывает. Но пушнину всё равно не для них.

— Гномам. — Кивнул Замин, продолжая за товарищем. — Эссеф, Дахаб, Долина, Боргранд.

— Через Золотую Долину аж до Боргранда? — Эйден пытался сообразить, сколько это месяцев пути, но карта в голове никак не складывалась.

— Да, добрый крюк, — согласился Фалко. — Но проще обойти, чем продираться через соседние графства. Суррай, Мидуэй, Хертсем — везде суматоха. Почти всегда. А до гномов добрался — считай есть сделка. Весь мир на базаре.

— Вот купцы, — протянул Замин. Видимо имея в виду, что похвалы за труды достойны там, а он просто делает, что делает.

Эйден представлял себе масштабы деятельности новых знакомых. Было странно и непривычно.

— Говоришь — у тебя свой трактир есть, да не один, — обратился он к Фалко, — а чего тогда здесь выпиваете? Публика интереснее или кухня лучше?

— Кое в чём — ты прав, — согласился Фалко. — Не про кухню, — кивнул он на проходящую мимо женщину, показывая, что верно понял вопрос, — а про публику. Тут, понимаешь, завсегдатаи по привычным норам собираются. Так вот Замин, как прибыл — захотел посмотреть. На всех. Вот и ходим уже седьмой вечер. Он смотрит, я поясняю.

Пояснял Фалко и правда толково, обстоятельно и доходчиво. Не только Замину. Много говорили о делах, торговле, охоте и тому подобном. О войнах, как внутренних бирнийских, так и внешних. Между делом Эйден узнал, что предшественник знатного дахабца, тоже в их купеческих рядах человек не последний, со своей задачей в Эссефе не справлялся. Собственно, Замин и приехал его сменить. А сменив — приказал повесить. Вот так просто, буднично и обыденно. За то, что не справился, подвёл людей. Как именно подвёл и кто именно казнил — Эйден не спрашивал. Всё больше слушал, чуть сильнее налегая на хороший самогон, порой даже забывая закусывать. Кто-то рядом курил трубку. Сизый дым от неё плотной струйкой пронизывал завесу более мягких, уже пропущенных через лёгкие испарений. Галдёж вокруг постепенно терял чёткие очертания, сливаясь из отдельных фраз и выкриков в единый, бессмысленный гул. Тяжелела голова, потела спина под шерстяной жилеткой.

Вдруг как-то сразу, будто опомнившись, Эйден понял, зачем ему всё это рассказывали. Зачем пригласили за стол и угощали мясом. Помог громкоголосый здоровяк-бригадир, что подошёл попрощаться с Фалко перед тем, как покинуть общий зал. Сразу вспомнились его угрожающие тирады об увечьях и страданиях несчастных, решившихся на обман товарищей. Нарочито громко вещая о наказаниях — бугай, вроде как, хотел предостеречь от преступления. Точно так же предостерегали и его. Только делали это тише, мягче и с глазу на глаз. Но ничуть не тоньше.

Рассуждая об этом — Эйден пытался дословно припомнить слова Фалко о ворожее, что «был тут когда-то». Размышления о его возможной судьбе прервал резкий, неприятный звук, вырвавший из пьяного оцепенения.

— Слушай, — начал он, подняв уставший взгляд от осколков упавшей чаши на Замина, — а что с тем мужиком, громким, здоровым, делать будете? Он ведь тоже, как я слышал, приворовывает.

— А ничего, — ответил за дахабца Фалко, чуть щуря проницательные глаза. — Что приворовывает — никто не знает почти. А что работает славно — всем известно. Ну а уж если не станет справляться…

— Вешать. — Улыбнувшись, мягко перебил Замин.

— Но ты не думай, напрасно тут не обидят. — Фалко заговорил другим, деловым и более низким тоном. — У кого хочешь спроси, для местных дельцов репутация — всё. Я коренной, не пришлый, всю жизнь здесь, все меня знают. И Замин представляет здесь людей больших, значит не просто так поставлен. То, что ты ему приглянулся — удача. Собратья по вашему ремеслу и правда нужны, но чтобы так сразу — не всякого примут. Дело есть дело, и ежели…

Эйден устал держать взгляд этих маленьких, тяжёлых глаз. Ниже, из аккуратно подстриженной бороды, продолжали сыпаться разумные, холодные слова. Ровно, бойко, почти ритмично. Совсем как дробь жёсткого барабана на марше. Он перевёл взгляд на Замина. Красивое лицо выражало искреннюю симпатию. За которой, будто под толстым слоем мутноватого льда, угадывалась совершенная, безжалостная жестокость. Хищная непогрешимость волка, не рассуждающего о страданиях добычи. Два совершенно разных… и таких похожих человека. Эйдену уже случалось видеть таких. Эти также воевали. Убивали, наносили поражения врагам и грызлись за сиюминутные победы.

Толстый снежный наст легко похрустывал под ногами. Идти было легко. Не проваливаешься, не оглядываешься, не жалеешь. Рядом тихо шагал Салагат. Эйден нашёл его в комнате трактира, когда собирал свои скудные пожитки. Тогда маг не сказал ни слова, просто молча отправился за юношей. Или снова взял его с собой, тут уж как посмотреть.

— И знаешь, ведь почти сразу что-то почуял, — нарушил долгое молчание Эйден. — Ещё когда по базару сновали, птиц продавая. Тогда не понял. А потом, уже спьяну, когда там один девку к себе потащил… Слишком мало там женщин. Подозрительно мало. Только эти, понятно какие. А потом мне сказали, между делом, на вопрос какой-то, что Тохма — это и есть ночлежка. Примерно так и переводится со старых наречий. Забавно, да? Если бы очень местный, настоящий коренной Эссефа, не попался — может я ещё долго не разобрался бы. Как он и сказал — в Тохме не живут. Или не просто живут. Или не долго. Ты ведь знал. И трактирщика вон подговорил, чтобы он мне…

— Что знал? Про Тохму — конечно. Но суть-то не в том. Кто может угадать твои желания, если сам только гадаешь? Трактирщика попросил помочь, если надо будет, а уж надо или нет — тебе решать.

— Кто мо-о-ожет… — протянул Эйден беззлобно передразнивая. — Я смотрю — ты любишь за хворостом отлучиться. В голове ведь сидишь. Мысли читать можешь. И вдруг за одного из тех меня принял?

— Читать можно по написанному, — заметил Салагат с ледяным лицом, но особым, чуть ироничным тоном. — И на твоём месте я бы больше беспокоился о другом. Путь впереди длинный, мороз трескучий, а одеяла ты продал.

Эйден ухмыльнулся. Он ещё не подозревал, насколько тех одеял будет не хватать.

Лоскутки светлого пара поднимались над извилистым руслом ручья. Очень необычного, горячего ручья. Петляя из стороны в сторону, то пропадая в складках изъеденной наледи, то снова проявляясь — он мягко и монотонно журчал, будто заставляя отвлечься от всего остального мира и слушать только себя. На пути иногда попадались глубокие природные колодцы. Окутанные подвижным облаком родники, с чуть колышущимся зеркалом тёмной воды. У одного из таких и стояли наши путники, вглядываясь в чуть выпуклую, почти идеально круглую линзу источника.

— Мы как-то говорили с тобой об этом. — Салагат не отрывал взгляда от чёрной воды. — Там, ещё у Слепых озер. Что именно ты имеешь ввиду сейчас?

— Богов. А так — кто бы знал, что именно… Извечный Лем — действительно ли он вечен? Есть ли он вообще? Напоминает ли тебя? Я видел сотни верующих, встречал немало жрецов, но едва ли кто-то из них мог сказать больше настоящего бога.

Эйден водил глазами по сторонам, удивляясь, как такое возможно. Ноги его касались влажной, совершенно лишённой снега лесной подстилки, только их белые следы медленно исчезали на буро-коричневой, прелой листве проталины. На высоте человеческого роста, стволы и ветви окружающих деревьев щетинились кристаллами седого льда. А ещё выше, на самых верхушках крон, лежали пышные тяжёлые шапки, иногда роняющие вниз щепотку пушистого снега.

— Я не скажу тебе ничего нового. Лему поклоняются во многих землях и, возможно, не просто так. Не мне судить, есть ли за этим нечто большее, чем просто культ и образ. Одно знаю точно — мне не близка его философия.

— Терпимость к иноземным верованиям, умеренность во всём, что может сократить жизнь, вообще — стремление к долгожительству… Что тебе может тут не нравиться? Это же почти твои заветы, почти твой Меланор.

— Всё это — да. Но слепое повиновение? Презрение к пути, как призыв оставаться там, где родился… Не говоря уже о том, чтобы живьем закапывать провинившихся.

— Хм. Возвращение в лоно Вечного. Так ведь казнят нечасто.

— И то хорошо, — флегматично пожал плечами Салагат. — Но всё равно в этом учении хватает изъянов. Славя долгожителей — странно осуждать оступившихся на смерть. Проповедуя преклонение пред Лемом — странно запрещать исследовать его, раз уж весь мир — тело Вечного.

Эйден согласно кивнул, признавая логичность доводов.

— И ещё, — Салагат медлил, словно не зная, как сформулировать лучше, — возможно, бог — не тот, кто стоит выше тебя. Посмотри, — он склонился над подрагивающим зеркалом родника. — Если смотреть долго — увидишь. Боги в отражении. Боги внутри нас. Что такое вечность? Что такое Жизнь? В чём её цель и ценность? Для кого-то — это познание. Игра в исследователя. Путник, как философия.

Поднимающийся пар казался живым. Тихое журчание ручья — почти осмысленным.

— Не усложняй, а то усну… Поэтому тебе не близок Лем? — Эйден специально стряхнул с себя наваждение момента.

— Да. И, пожалуй, его абстрактный титул тоже смущает. Слишком неоднозначен.

Казалось — маг улыбнулся глазами, но уверенности и быть не могло.

— Значит, всё таки ставишь под сомнение вечность Вечного? — ответил в тон Эйден, окончательно уходя от тягучих раздумий и принимая игру.

— Сомневаюсь в возможности оценки. Для мухи однодневки паук ренник вечен, ведь живёт в сотни раз дольше. А паук, в свою очередь, может считать вечным ворона, так как сам живёт всего год. Для кого же вечен Лем, для тебя или для меня?

— То есть…

Эйден уже ухмылялся, предчувствуя удовлетворение застарелого любопытства.

— Что? Ведь человек живёт каких-то шестьдесят-семьдесят лет. Для некоторых — муха однодневка. Но и сотни тысяч подобных сравнений всё равно не помогут оценить…

Маг прервался на полуслове. Незнакомая Эйдену птица вскрикнула совсем рядом. Громко и резко, словно насмешливо.

— Стой, — голос Салагата прозвучал глуше обычного.

— Стою. Что такое? Эти каменюги не помешают, можно обойти вон там, — Эйден указал рукой на проход между темнеющими выступами обветренной породы.

— Этого не должно здесь быть. Голые скалы в десятках миль отсюда.

Со стороны утёса, окружённого завалами камней, послышался хриплый кашель. Не самый страшный звук где-нибудь в городе — здесь, в глуши, мгновенно вышиб испарину.

— Да брось ты! Не более восемнадцати… может девятнадцать.

Эйден почувствовал слабость в ногах. Голос с пронзительной старческой хрипотцой продолжал.

— Хотя я, пожалуй, могу и ошибаться. Правда очень и очень редко.

Салагат молчал. Чуть склонив голову набок, он осматривал испещрённый углублениями, расщелинами и выемками утёс. Родники поблизости исходили паром, мешая видеть. Маг глубоко вдохнул.

— Так сказал бы… — в сорока шагах впереди послышалась возня и кряхтение. — Сам подойду.

Поднявшийся тем временем ветер разогнал пелену пара, позволяя лучше разглядеть говорящего. Из маленькой, неприметной пещеры показался человек. Лоскуты лохмотьев трепыхались на ветру, обнажая то протёртую волчью шкуру, то заштопанное грубое рубище. В этом развевающемся хаосе открытыми оставались только руки ниже локтя, жилистые и крепкие, да сильно обветренное лицо. Голову незнакомца украшала часть черепа козла или барана, непонятно как державшаяся на коротко остриженной голове. Один из завитых рогов был обломан на треть.

— Ты многое видишь и без этого, — проскрипел человек, видимо имея в виду вызванный ветер. — Вся штука в том, чтобы захотеть. Я не ждал подобного тебе, но всегда рад такой встрече.

Салагат не ответил на шутливый поклон. Вместо этого медленно протянул вперёд посох и очертил полукруг на сырой земле. Снега вокруг становилось всё меньше.

— Зачем? — рогатый остановился, не дойдя двадцати шагов. Жёсткая, иссиня-чёрная щетина на его лице будто всколыхнулась, показывая невидимые до того вкрапления седины. — Я не желаю вредить. Ты силён, но не воин.

— Кто ты⁈ — Эйден не узнал свой голос. Он инстинктивно отступал за Салагата, ощущая нарастающее напряжение.

Маг не успел ответить.

— Заблудший? — немного уязвлённым тоном перебил незнакомец, сцепившись глазами с Салагатом. Судя по всему, он услышал ответ до того, как тот был произнесён. — Возможно… — добавил он уже тише, глуше, как будто с сожалением. — Но, быть может, заблудился не я. Зачем Ты ведёшь его? Или даже… следуешь за ним?

— Просто пока нам по пути. — Маг переложил посох в левую руку, будто вкладывая меч в ножны. Он явно предлагал перемирие.

— А знаешь, что будет после?

— Нет. Но Ты думаешь, что знаешь.

Эйден не понимал о чём речь, но смутно догадывался. И боялся.

— За глашатаем грядёт Свет, — рогатый поёжился, словно предрекая нечто ужасное, — всякая старая жизнь будет сметена. Свет не терпит соперников.

— Это не он. — Сильный голос Салагата волной разнёсся по лесу. Теперь он не предлагал мира. Он предупреждал.

— А похож. — Незнакомец сделал шаг вперёд, разминая руки. Его длинные пальцы с крупными, отливающими болезненной синевой суставами, отчётливо хрустнули.

— Не он!

С ближайших деревьев слетела часть снега. Эйден судорожно сглотнул, ощущая знакомую, предательскую тошноту. Совсем как перед атакой.

— Я не могу рисковать, — уверенно прохрипел рогатый, резко сжав костистый кулак.

Ореховый посох в руке Эйдена вздрогнул и взорвался, разлетаясь сотнями острых щепок. Посох Салагата разлетелся мгновение спустя, будто после сопротивления. Маг ссутулился ещё больше. Припадая на одну ногу, он словно вырос, увеличился в размере. Послышался низкий, утробный гул.

Эйден стоял немного позади и не мог видеть, как менялось лицо Салагата. Тусклые глаза запали ещё глубже, скулы заострились, рот приоткрылся. Нижняя челюсть опускалась всё ниже, открывая крепкие тупые зубы. От низкого гула под ногами задрожала почва. Качнувшись вперёд, Салагат бросился на чужака. Он пролетел расстояние в два десятка шагов, почти не касаясь земли. Рогатый метнулся навстречу.

Спустя секунду Эйден коротко вдохнул, пожирая глазами мелкие детали увиденного, пока клубы пара снова наползали со всех сторон. Салагат лежал на спине без движения, крепкая рука рогатого стискивала его горло, всё сильнее вдавливая в грязь. Эйден отвернулся, сжимая печати крови на своих ладонях что было сил. Его крик ударил по ушам. Деревья вокруг слились в сплошную, серо-коричневую массу.