Певучая таратайка

В деревне Кондыковке, что близ Каинска, Терёха Махонин жил: и плотник, и столяр, и по шорному делу знаток. А телеги-то мастерить просто искусник — колёса у них певучие, и каждое свой голос имело: одно синицей посвистывает, другое кукушкой кукует, третье щеглом щёлкает, четвёртое жаворонком заливается. Поедет Терёха в предночный час через лес. Тишь кругом, а колеса свистят, щёлкают, глядишь — и птахи спросонья гомон поднимут. Многие не верили в искусство Терёхино, говорили:

— С нечистой силой знается!

Парень, и верно, с кузнецом дружбу водил, а те, дело известное, с чертями в сродстве.

Как-то глядел Терёха, как кузнец обода для колёс ковал, и за молот взялся. Кузнец брусок медный сунул ему:

— На-ко,— говорит,— постучи для сноровки.

Парень в горне брусок накалил и давай на наковальне его разбивать. Бьёт — брусок плющится. Скоро в пластину, навроде тарелки, разбил. Дырку в серёдке пробил, палку продел, ногтем щёлк — зазвенела пластина. Тут и пришла ему мысль… на ось тележную насадил тарелку, к спицам колёсным молоточки приладил, крутанул колесо — звоном малиновым кузня-то огласилась.

Терёха и к другим колесам пластины смастерил, покатил телегу, и каждое колесо своим голосом заиграло.

А потом трещотку приладил, на такой телеге хоть тыщу верст кати — не соскучишься. Весёлая музыка выходила. Бывало, поедет куда — на всю округу перезвон, пересвист да щёлканье.

А как-то телегу чинил, вверх колёсами поставил. Задел колесо — оно будто взвизгнуло. Шибче крутнул — оно громче. Стал без передыху крутить, завыло по-дикому. Терёха давай колёса местами менять да прислушиваться. Долго возился, добился, что по-звериному выли.

Ребятне деревенской занятно за его телегой бегать. Да как парню надоедят, сменит он колёса местами, и уж совсем другое выходит: одно собакой залает, другое свиньёй завизжит, третье медведем взревёт, четвёртое взвоет по-дикому. Ребятня — врассыпную.

Как-то у одного почтового чиновника дрожки в пути сломались, а жарынь, духота. Сидит он ругает кучера, а тот только глазами хлопает. Вдруг перезвон послышался.

— Что за наваждение? — покрутил головой почтарь. — Что за музыка?!

Глядит, из-за холма возок сена вывернулся, и чем ближе, тем перезвон громче. Тут кучер и говорит:

— Это Терёха-колесник на своей телеге с сенокосу катит. Аль не слыхал, барин, про колёса его затейливые?

Чиновнику-то занятно, глядит во все глаза — из-под телеги и впрямь посвистывает да пощёлкивает. А Терёха на возу веселый сидит. Остановил почтарь мастера, упросил дрожки ему починить да таку же приладить музыку.

Терёха не отказал, за вечер починил, а на другой день запасные тарелки приладил, колёса крутил да прислушивался, какие, мол, голоса выходят. Хоть не така музыка, что у его телеги, а занятно всё ж.

Чиновник хорошие деньги мастеру заплатил. Сам в город уехал. Катит по мостовой, колеса «пью-пью-ю-ю» — поют, тарелки «динь-дон» — звенят, лошадка «цок-цок» — копытами в такт отбивает. Чиновник сидит в коляске этаким гоголем: «У кого ишшо така забава имеется!»

Другим купцам да богатым чиновникам тоже потешиться захотелось. Про Терёху вызнали — много заказов мастер имел. Потом сам в город с семьёй перебрался. Телеги, тарантасы чинил, колёса певучие делал, а как-то и подумал: «Чего ж это я для других стараюсь, а сам на телеге трясусь?!» Ну, и смастерил таратайку лёгоньку. Год, почитай, трудился: у тарелок голоса подбирал, к каждому скрипу у колёс прислушивался, уйму трещоток извёл, а своего добился: из-под таратайки не звон да свист — камаринская выходила.

Городским мастерам завидно: «Ну-ка, — думают, — и мы таки колёса сделаем, Терёха, поди, маслом оси не смазывает. Вот и скрипят голосами разными, а что звон, это мы быстро приладим».

Посадили они новые колёса на ось несмазанную, запрягли в телегу коня да от скрипу сами уши заткнули. Ну и бросили.

А вскоре градоначальник приметил: по городу пересвист, перезвон да щёлканье.

— Что за веселье? — дивился.— Цыгане, штоль, понаехали?

Ему и доложили про колёсного мастера да про таратайку весёлую, градоначальник-то диковины всяки любил — полон дом у него граммофонов, игрушек затейливых, а в одной-то комнате до десятка часов с боем на стенах висят, в полночь начнут отбивать — весь дом перебудят.

Велел он через урядника передать, чтоб мастер на таратайке своей к нему прикатил.

Вредней того урядника во всей губернии не было — на мерине по базару разъезжал, чуть что, сразу кричал:

— Пошто товар не так лежит? И гнилой, поди?! Конфисковываю!

Богатые торгаши откупались, а простым мужикам хоть не торгуй!

Вот явился урядник к Терёхе:

— А ну-ка, собирайся, городской начальник тебя требует, да вместе с твоей таратайкою!

Пожал Терёха плечами, запряг конька: покатил к дому градоначальника. А тот у ворот уже поджидает. Как услышал музыку, так и затрясся весь:

— Продай! — говорит.

У Терёхи аж лицо вытянулось:

— Не продажная, ваше скородие, разве можно такой забавы лишиться?! Ни у одного ямщика, почитай, нет.

— Ну, так сменяй на бычка аль жеребчика — всё польза! А с таратайки кой те прок?!

Терёха и объясняет:

— Над ней год мороковал — боле такой не сделаю: терпежу не хватит. Нешто вашему скородию не понятно?!

Тут традоначальникову терпенью конец пришёл. Побагровел:

— Не хочешь добром, в каталажку велю посадить!

А урядник решил выслужиться, коня из таратайки стал распрягать. Терёха, однако, вцепился в вожжи:

— Не отдам!! — кричит на всю улицу.

Градоначальник глядит — народ у ворот собирается, заморгал глазами: «Кабы смуты не было!» Многие уж выкрикивают:

— Не по закону забижают мастера!

Ну и велел отпустить. Только думку-то не оставил таратайку добыть.

К весенней ярмарке губернатор с ревизией в город пожаловал. Градоначальник, само собой, в самолучшем трактире, что у базарной площади, велел столы накрывать да собраться всем его прихвостням, чтоб губернатора славили, а покуда к себе зазвал: игрушки затейливые, часы показывает, юлит, угождает. Сам все думает: «Кабы орден мне выслужить?» А как получил известие, что столы накрыты, к губернатору-то с поклоном:

— Покорнейше просим, ваше превосходительство, изъявить милость — своим присутствием осчастливить лучших граждан нашего города!

Губернатор довольный, градоначальника по плечу похлопав:

— Быть тебе к награде представленному!

Тот и расцвёл от радости, губернатора к трактиру повёз. В это время Терёха с женой на таратайке к базарной площади прикатил. Народ-то дивуется:

— Ишь ты, занятна кака штуковина!

Терёха поставил таратайку в тележный ряд, коня распряг, хотел увести к кузнецу подковать, да жена-то и говорит:

— Чую, на таратайку твою чужие глаза зарятся. Кабы не укатили.

Подумал Терёха да поменял колеса местами:

— А теперь пущай угоняют! — И повёл коня к кузнецу, а жена в лавку пошла товары глядеть.

В это время урядник мимо скакал на своем мерине. Углядел таратайку Терёхину и скорей к трактиру погнал мерина. Тоже захотел выслужиться. «Авось повышение получу», — думает. Вызвал градоначальника, зашептал на ухо: так, мол, и так, ваше скородие, таратайку Терёхину сейчас прикачу. Удивим губернатора музыкой, а захочет — и с ветерком покатаем. Градоначальник и кивнул:

— Живее давай! Приставом тебя сделаю!

Урядник прискакал к тележному ряду, руки в боки:

— Это пошто в неположенном месте таратайка оставлена? Кто хозяин, такой-этакой?

Мужики, что рядом стояли, плечами пожали:

— Терёхина это таратайка. И место что ни на есть правильное.

Да урядник-то закричал:

— А где ж хозяин? Почему без присмотру? Ясно, что брошенная! Свезу в участок её!

Ну и впряг в неё своего мерина, да только дернул вожжами-то — святые угодники! Что тут задеялось!..

Из-под таратайки свинья завизжала, собака залаяла, волк взвыл и медведь зарычал. Бабы кто куда, мужики за топоры да за вилы, головами крутят:

— Откель медведю быть? Неужто с цепи у цыган сорвался?!

В это время градоначальник губернатора из трактира вывел:

— Не изволите ли глянуть? Вашему превосходительству сурпрыс приготовлен!

Стоят у крыльца, ждут, за ними градоначальниковы прихвостни высыпали. А мерин с испугу на них прямо понес. Лучшие-то граждане с градоначальником толпою в дверь повалили и губернатора бросили, у того с испугу неприятность в портках получилась, упал, за живот схватившись. Затоптал бы мерин, да откуда ни возьмись Терёха выскочил, в прыжке за узду поймал. Повис. Остановил.

Тут визг с лаем, вой да рычание прекратились, и поняли все — Терёхина таратайка-то. На ней урядник сидит, за вожжи держится, сам от страха трясётся и дурачком прикинулся:

— Я, — говорит, — братцы, покататься только хотел. А гляди-ка, с секретом таратайка-то!

Мужики подошли, губернатору подняться помогли, головой покачали:

— Катаньем своим шуму наделал. Их превосходительство в комфуз даже ввёл!

Глянули все — где губернатор лежал, там место мокрое, и от самого несёт, как от дитяти обмаранного, на весь базар хохот поднялся. Однако Терёха глянул хмуро:

— Будет вам над генералом скалиться! — Урядника с таратайки столкнул и стал мерина распрягать. А тут градоначальник перепуганный из трактира выскочил, за ним его прихвостни. Мужиков оттеснили, столпились круг губернатора. Охают. Ахают:

— Не зашиблись ли, ваше превосходительство?

Однако губернатор и не глянул в их сторону, буркнул только, чтоб коляску скорей подавали. А градоначальник суетится, раскланивается. Губернатор из коляски под нос руку сунул ему. Градоначальник два пальца, как всегда, пожать приготовился, да глядит — меж них третий, розовый, выглянул:

— Вот тебе орден, болван!

И прочь понесла коляска губернатора. Градоначальник долго стоял ошарашенный, пока кашель урядника за спиной не услышал. Обернулся и съездил уряднику по носу:

— Это тебе вместо пристава!

…Губернатор-то, как очистился, чиновникам своим ревизию приказал по всем правилам сделать — много делишек они раскопали. Градоначальнику, чтоб на месте-то удержаться, немалой взяткой пришлось откупиться. А вот Терёхе житья не стало: градоначальник, как губернатора проводил, велел ему подале куда-нибудь убираться и в колясках да тарантасах его певучих ездить по городу запретил.

Ну, да у мастера всегда при себе мастерство останется. Дом продал и укатил. Говорят — постоялый двор в другом уезде открыл, ямщиков привечал да колёса чинил.

Загрузка...