Четыре возраста Нулизы-сан

Возраст третий

Сиэтл-Гонолулу:: 4312.87 километров / 2328.29 морских миль.

Выходящие за остров корабли провожал почти весь город: набережная почернела от пуховиков и шапок. На помосте высоко справа яркими летними цветами сгрудились участники прощального концерта, в том числе и клуб косплея Тоне. Сама она, перегнувшись через перила, крикнула:

— Джеймс! Поднимайтесь к нам! Отсюда лучше видно!

Охрана отодвинула барьер; удостоверение CIA позволило пройти без досмотра. Джеймс оказался слева от клуба и первым же делом предложил Тоне пуховик. В отличие от своих девочек, мало-помалу скрывших легкие цветные наряды под теплыми плащами и куртками, Тоне холодный ветер игнорировала. Так и оставалась в китайском платье — длинные зеленые полы с черной окантовкой, вышивка; по бокам высокие разрезы — от пяток до самых подмышек. Просто кусок плотного шелка, сложенный пополам и перехваченный поясом. Разумеется, на идеальной фигуре аватары смотрелось великолепно… Пожалуй, слишком великолепно. Джеймс наклонился к уху девушки:

— Круто. Но почему без трусов?

Тоне хмыкнула — за ветром почти неслышно — и ответила уже вполне разборчиво:

— По заявке. Четко написано: «с корабле-девочками», но без «девочек в трусиках». Девочки должны быть, но девочек в трусиках не должно быть! Что в остатке?

Джеймс укоризненно вздохнул:

— А там в заявке ничего про здравый смысл не было?

— Ну сам подумай, где мы — и где тот здравый смысл!

Тоне посмотрела на уходящие за остров корабли, среди которых выделялся громадный «Фьярдваген». Грузовик успели разгрузить и заполнить снова: ролкер тем и отличается от обычного контейнеровоза, что весь груз в него можно вкатить и выкатить. Потому громадные объемы в десять-двенадцать тысяч стандартных контейнеров можно перевалить за день-два. Причем без кранов, на одних подкатных тележках и временных колесных опорах.

— Хорошо бы сейчас телепортироваться в конец истории, — сказала Тоне. — Когда уже всех врагов победили, ветераны хвалятся шрамами, а новичков набирать просто не требуется… И опять можно строить планы на будущее.

Джеймс поежился, ничего не ответив. Девушка продолжила:

— Мы пока что внутри удава. То ли уже посередине, то ли в двух шагах от начала пути — как узнать?

Ветер закрутил блестящий зеленый шелк в ногах аватары — точь-в-точь прибойная волна. Тоне придвинулась к своим косплеершам, обняла самую грустную:

— Улыбайся! Выплачешься дома. Твоя улыбка может оказаться последним, что запомнят на борту!

На борту «Летящего Феникса» Тенрю собрала пополненную восьмерку: обычай запрещал выдавать позывные до выхода в открытое море. Вахты сейчас несли полные отряды — а кто принял новеньких, вот как тридцатые — сидели по кубрикам и знакомились.

Тридцатое подразделение собралось не в кубрике, а в комнате отдыха, из которой через проем хорошо был виден ложемент. Четверо ветеранов уселись на жестких диванчиках напротив четверых новеньких из Ванкуверской Школы. Низкий широкий столик горкой покрывали плитки, из плиток возносились две вазы с фруктами. На стенном экране величественно поворачивался земной шар — изображение прямо со спутника, для корабля Тумана видеоканал получить несложно.

От завитков циклона Восьмая перевела взгляд на новеньких. Те, нисколько не смущаясь и не теряясь, разглядывали остатки тридцатого подразделения. Вот по знаку Тенрю поднялась стройная шатенка.

— Мы добровольцы из Ванкуверской Школы. Мое имя Синтия!

— Алайя, — невысокая, крепкая, черноволосая девчонка при каждом движении разбрызгивала улыбки. — Калимантан. Жила в лесу, молилась колесу.

Тенрю улыбнулась:

— Да-да, я тоже читала.

Алайя еще раз сверкнула белейшими зубами на смуглом широкоскулом лице:

— Можете нам верить. Мы не для того шли к вам, чтобы сбежать.

Намек на ушедшую в Сиэтле Татьяну флагману не понравился.

— Никто не идет в Школу, чтобы сбежать. И никто не знает, как дальше повернется. А право ухода есть у каждой, и тут мы ей не судьи.

Синтия строго посмотрела на смуглянку — та уселась, нисколько не смутившись отповедью. Поднялась платиновая блондинка с белой-белой кожей, ростом чуть не под подволок отсека:

— Валерия. Лера, если проще, — улыбнулась всем чуть рассеяно и села без лишних слов.

— Тереза. Тесса, — тоненькая брюнетка-синичка помахала рукой, не вставая. — Флагман, разрешите вопрос к Восьмой-красной?

Тенрю вскинула брови.

— Разрешаю.

— Восьмая-красная… Можно мне покрасить волосы в твой цвет?

Восьмая захлопала глазами.

— А… Почему?

— Ты классно катаешься, видела тебя в «Арене». Я тоже люблю коньки, но чтобы так!

Восьмая пожала плечами:

— Я уже поняла, что там больше половины сделала Тоне. Крейсер Тумана «Тоне», если официально. Свет, звук, замысел — все она.

— Тоне кому попало помогать не будет. И ведь без тебя никакой свет и звук ничего бы не стоили.

— Ладно, хочешь — крась. У меня-то цвет естественный.

— А… — кивнула Тесса. — Европа, Tchernobyl… Понимаю. Благодарю!

Синтия уже вернулась на место, и Тенрю представила своих:

— Вот эта пламенная синьорита — Седьмая. Пухлая хохотушка — Третья. Снежная королева — Пятая. Восьмую вы уже знаете.

— Но… Имена?

— Их имена здесь, — Тенрю подняла мешок, из которого торчали наградные серебряные гривны. — Обычай известен и вам.

Синтия кивнула:

— Сдать бумаги, сдать ордена. Забыть свои имена. Вернемся… — и решительно протянула отстегнутую нашивку.

— Первая, — сказала ей флагман, а Валерии:

— Вторая.

— Четвертая, — смуглянка старательно прикрепила новую нашивку.

— Шестая, — повторила движение синичка.

Флагман осмотрела стол и сидящих за столом. Убрала мешок с именами в стенной шкаф. Пощелкала пультом, приблизив на экране север Тихого Океана.

— Теперь слушайте задачу. Мы опять лезем в дырку от. Я не знаю, зачем Ото-химе брать Гавайи приступом. Она в любой момент может подорвать где-нибудь большой заряд — не нужно даже ядерный, тротила хватит. И тогда цунами выскоблит все побережье, как матку при аборте.

— Флагман. Мы уже поняли, что ты круче изгиба лебединой шеи. Можно как-нибудь помягче?

— Можно, Седьмая. Сначала наркоз, а потом уже выскабливать. Совсем ничего не почувствуешь. Но мы не об этом, ты, наверное, заметила? Ты очень любишь меня критиковать. Тебе нужна собственная девятка, это понятно. Начни пока с пары. Берешь вот этих двоих, Первую и Вторую. Они новички, а ты уже воительница с гривной на шее. Вот и будете первой ударной тройкой. Восьмая!

— Есть Восьмая.

— У тебя хватило ума и фантазии поставить на уши город Сиэтл и положить наглухо ютуб. И ты умеешь держать себя в руках: в Гонолулу ты не рванула на узел связи впереди собственного визга. Поэтому ты с Четвертой и Шестой — вторая ударная тройка. Кстати, о Гонолулу. В этот раз свалка там начнется задолго до узла связи. Смотрите сюда!

На синем экране приблизилась цепочка островов: из левого верхнего угла в правый нижний.

— Это Гавайи. Нам нужно завести ролкер вот сюда, во внутреннюю бухту Гонолулу.

Флагман указала рукой на второй сверху остров.

— И не просто втолкнуть его «хоть тушкой, хоть чучелком», но еще и сохранить груз. База в блокаде. Что это такое, вы уже опробовали на собственной шкуре. Штурм ожидается со дня на день — или уже идет. Наш груз легко может оказаться той самой соломинкой на весах. Но глубинники вовсе не идиоты, и давно уже догадались, что вход во внутреннюю бухту лишь один. Там нас и будут ждать. Мы в ордере следом за «Фьярдвагеном», потому что у школоносца водоизмещение… Третья!

— Есть Третья. Водоизмещение школоносца «Хосе», он же «Летящий Феникс» — тридцать тысяч регистровых тонн.

— «Феникс» должен затолкать ролкер в бухту, если глубари оглушат или вырубят самого Фьярдвагена. Дозорная мелочь такой маневр не осилит, а линкор у нас в конвое один. Конечно, это сама Нагато. Но что-то мне кажется, она будет занята в тот момент… Нам же предстоит собачья свалка у ворот осажденной крепости. Валькирии там не помогут, для их оружия все слишком близко. По той же причине и я не смогу принять вторую форму. Скорее всего, я не смогу и отследить в каше наши восемь отметок. Поэтому буду командовать исключительно Седьмой и Восьмой, а уже они — всеми остальными. Я с Третьей и Пятой составляю запасную тройку, чтобы помогать, кому понадобится. Резерва в свалке мы вряд ли допросимся. А если допросимся, не факт, что резерв к нам успеет. Вопросы?

— Седьмая. Флагман, сколько у нас времени на слаживание троек? Хотя бы в рамках школьных тактических схем?

Тенрю посмотрела на карту.

— Две тысячи триста миль… Около сорока узлов… Почти шестьдесят часов, от двух до трех суток, смотря по погоде. Насколько известно, на переходе конвой обойдется обычными дозорами. Скажу без ложной скромности, неделю назад мы тут славно поработали — здешняя стая глубинных все еще делит власть, им пока не до нас. Вывод… Пятая!

— Пятая. Вывод: на переходе мы можем столкнуться только со случайным нападением, большой организованной атаки можно не ждать.

— Вот поэтому ты не флагман. Восьмая, вывод.

— Восьмая. Вероятность влететь в полную стаю на переходе значительно меньше. Можно будет поупражняться, хоть и с оглядкой.

— Вот именно, с оглядкой. Не думайте, что гривны сделали вас неуязвимыми. Всем: отдых. Через два часа все на ложементе, готовые к осмотру. Я схожу, заявлюсь в боевое расписание.

Расписание дежурств составили как обычно. Восемь часов — готовность один, восемь — готовность два, восемь — сон. Остров сам по себе красивейший, да вот гулять по нему некогда… Глубинные обложили все Гавайи широким кольцом, но атаковать уже два раза пробовали только Гонолулу. Высокий конус Мауна-Кеа к юго-востоку и малые острова к северо-западу им как будто и не требовались вовсе. Так, бросят пару залпов — просто для беспокойства — но ни серьезного массированного обстрела, ни живой волны тварей низшего ранга… По крайней мере, так сообщали гарнизоны островов.

Пока сидели в «готовности два» — то есть, костюм на себе и дальше ста метров от позиции не отходить — Рей наладила связь почти со всеми, с кем хотела. Синдзи воспользовался этим, чтобы позвонить домой — и теперь со счастливой улыбкой смотрел на плывущие с севера облака.

— Сестра…

— Син?

— Тут когда-нибудь бывает южный ветер? Что это как я ни посмотрю в небо, тучи только с севера?

Рей фыркнула:

— Погода… Такая загадочная вещь.

— Кстати, Рей. Ты же биолог?

Аянами согласно кивнула.

— Не могу понять, — сказал тогда ее брат, — почему против этой их взвеси до сих пор не синтезирован какой-нибудь нанофаг. В чем сложность? Не знаешь?

Рей помедлила, подбирая слова.

— Ты, наверное, в курсе. Ото-химе тоже ведь училась у Рицко. И неплохо выучилась. Пока что все наши попытки синтезировать что-то, что питалось бы взвесью, заканчиваются одинаково. Взвесь просто поглощает наших нанороботов и встраивает в себя. Как в рассказе «Рой» Брюса Стерлинга.

Синдзи оглядел горизонт. Остров от позиции полого спускался к морю. Правее и ниже можно было различить порт — внешний порт, на месте бывшей взлетной полосы, ушедшей под воду при глобальном потеплении. Сейчас там, разумеется, ни одного кораблика не было. Кремовая полоска берега, правее белые кубики зданий, да вразнобой серые черточки кранов — словно бы засохшие цветы в мусорке. Еще дальше перекрученная восьмерка, в которую последний обстрел превратил радиомачту. И за всем этим — сверкающее от бликов море, даже не синее — цвета полуденного солнца, оно как раз на южной стороне сейчас.

— Мне у Стерлинга больше «Схизматрица» нравится.

За позицией холмы поднимались выше; узкая лента дороги шла к востоку, терялась в зеленых зарослях, прикрытых синим небом с белыми барашками. На той стороне высокого холма — или низкого хребта, как посмотреть — тоже был порт. Поселение при нем едва оправилось от войны Тумана, как вдруг море снова оказалось враждебным. И большая часть островитян, видя третье за жизнь крушение надежд, отказалась-таки от морского промысла. Люди уехали с островов на материки — кому куда удалось. Освободившиеся места занимали сперва вездесущие насекомые. За ними приходили птицы и змеи, за змеями мангусты и дикие кабаны… Про всевозможные кустарники с лианами даже упоминать не стоило; Рей как-то пошутила, что тут за пять минут вырастает баобаб — если только не на асфальте. На асфальте — за шесть.

И теперь большой, некогда обжитой и ухоженный, остров Гонолулу снова вышел из-под власти человечества. Ожерелье фортов береговой охраны — да спицами в колесе дорожки от главной базы к маленьким подземным крепостям в прибрежных утесах. Все прочее поглотили джунгли…

Синдзи посмотрел еще правее. Там — на явно рукотворной террасе — стояли не потускневшие от времени самолеты. Бетонку вокруг них время не пощадило: бывшая взлетка была там и сям взломана корнями, перечеркнута зелеными шапками растений. Домик дежурного механика, однако, кем-то содержался в порядке. И там сейчас что-то делал человек — с расстояния добрых полтора километра Синдзи не мог видеть, что именно.

— Кусты подрезает, — сказала Рей, тоже смотревшая в ту сторону. — Молодец парень, так и не сдался.

Опустив бинокль, сестра подмигнула:

— У Аски все хорошо?

Синдзи кивнул, но спросить у сестры — а когда она-то собирается замуж за своего Амакаву? — не успел. Над позицией взвыл ревун; пилоты бросились в окопанный модульный домик. Лестница; прыжок внутрь капсулы; ложемент; ремни. Герметизация швов, введение капсулы, фиксация, закрытие люка. Освещение и системы управления; подача ЛСЛ — порядок. Два этапа синхронизации, дополнительные экраны. Синим подсвечены установленные оружейные модули — наплечные неуправляемые ракеты; парные клинки на левой руке; два «вулкана» — на правой. На втором экране единицы внешнего вооружения. Два ножа в плечевых пилонах; меч и пистолет — на поясе.

— Здесь Ноль-третий.

— Здесь Нулевая.

Светло-синее небо перечеркнули белые хвосты ракет. Оба EVA посмотрели вслед ракетам, на южный горизонт, с которого до сих пор начинались главные атаки. Светофильтр послушно прикрыл солнце, и стало видно, что далеко-далеко впереди, на волнах показались во множестве черные головы глубинных. Через несколько минут глубинные подвсплыли на выстрел, и море засверкало белыми, оранжевыми, красными звездами. Дети Ото-химе двинулись в третью атаку.

— НЕРВ — командующему.

— Есть НЕРВ, готовность полная.

— Ожидайте. Ваша цель не обнаружена.

Снаряды глубинных долетели и обрушились на остров — довольно избирательно. Глубинные пытались разрушить ворота в канал — но что это им даст? Канал узкий, если они набьются туда, то сделают подарок защитникам… Глупо все как-то.

— Рей?

— Слушаю.

— Как думаешь, может ли «штурм Иводзимы» быть отвлекающим? Чтобы прикрыть каких-нибудь там диверсантов с чумными бациллами в карманах?

— Ноль-третьему. Синдзи, мы обращались к ученым. Они сходятся на том, что противник не в состоянии работать с маленькими организмами. Все, что мельче креветок, у Ото-химе выходит из-под контроля.

— Сведения надежные или как обычно?

— Высшая категория. Откуда получены, сами не знаем. Так что пока ожидайте больших целей.

— Принято.

На пляжи выкатилась первая волна нападающих: многолапые твари, порожденные из крабов, морских насекомых, раков-богомолов. Не обращая внимания на потери, они устремились к зарослям — ищи их потом по всем канавам! В скальных крепостях открылись бойницы, оттуда заработали пулеметы — глубинные попытались выбить их большим калибром. Тогда база ответила уже своей артиллерией. Все до скрежета зубовного напоминало тихоокеанские десанты Второй Мировой — только вместо кораблей десант поддерживали тяжелые твари глубинных.

Второе отличие — тварей было много. И тех, кто по трупам первой волны ломился в заросли — и тех, кто швырял снаряды в огневые точки на скалах. Минут через пять по большим скоплениям глубинных врезали Валькирии, остров накрыло тяжелым грохотом. Но штурм лишь немного приостановился — и новые живые волны кинулись к спасительным зарослям.

Гоняться за ними по зеленке ни у кого желания не было, так что огневые завесы пришлось поджигать сейчас, не дожидаясь ночного приступа. Рвы с напалмом задержали штурмующих на несколько минут, хватило рассчитать залп реактивных огнеметов. Не то, чтобы гарнизон капонира номер девять этому обрадовался, больно уж близко ложились разрывы — но деваться некуда, пришлось прикрыть бронезаслонку.

А когда после налета бронезаслонку открыли, в нее тотчас проскользнула здоровенная сколопендра, плоская и широкая, почти в размер бойницы. Первым же движением она откусила левую руку пулеметчику; его помощник в ужасе схватился за пистолет.

— Куда, **дь! Рикошеты! — командир убил тварь топором.

Тут в бойницу полезли потоком. Одну сколопендру быстро задавили станком пулемета, двинув его по рельсам вплотную к стене. Вторая прокусила ящик с аккумуляторами, ошпарилась щелочью, выгнулась лопнувшей пружиной, забрызгала стены вонючими желтыми каплями и сдохла. Третью кто-то развалил малой лопаткой. Помощник стрелка затоптал четвертую — пятая ужалила его ниже колена, а когда упал, сразу несколько многоножек вцепились в его бронежилет с разных сторон. Командир успел нажать кнопку тревоги — а бойницу закрыть не успел, укус в шею убил его быстрее.

Бронедверь открылась, из потерны ворвалась помощь. Двое — больше в капонире не поместилось — размахивали большими паяльными лампами. Твари боялись по-настоящему лишь огня, и потому подкреплению пришлось играть в джедаев — даже с риском задеть патронные ящики. Но вот подкрепление отжало многоножек от двери, захлопнуло ее за собой и взялось за топоры. Через полминуты удалось прорваться к рычагу и закрыть бойницу — больше сколопендры снаружи не лезли, что и решило дело. Еще через минуту остатки тварей уже выгребали в ящик с керосином.

Тело командира точки вынесли. Пулеметчик успел затянуть жгут, вшитый выше откушенной руки. Его второй номер, покусанный за что попало, все-таки дышал — то ли оказался иммунен к яду, то ли просто здоровья хватило. Втиснулся фельдшер, наклонился над упавшим, отпихнув задницей станок. Выдернул из пояса и вколол второму противогистаминное. Выдохнул. Покрутил головой:

— Тут, бывает, оса или шершень ужалит — и до телефона не добежишь. Как он дышит? Его тронуть страшно! А рука у наводчика?

Медик поднял упавшего под мышки, спиной вперед зашагал к выходу в тоннель. Ноги второго номера волоклись по бетонному полу как колоды; сержант из подкрепления отвел глаза и быстро перекрестился поверх шлема.

— Херня, — командир подкрепления установил на рельсы вместо «Корда» огнемет и всем телом навалился на защелку фиксатора. Защелка дошла до места, звонкий лязг поглотил сказанное. Офицер выпрямился, отряхнул руки. Внимательно посмотрел на собственное левое запястье:

— Рицко вытащит! Нет бога, кроме Акаги! И Мисато пророк ее!

— Товарищ полковник? — прохрипел очнувшийся пулеметчик. — Вы? Лично?

— Так некого посылать, резерва больше нет, — ответил офицер, помогая медику перетащить раненых через высокий порог броневой двери. — Но вы держитесь. Здоровья вам, счастья и все такое. Сержант, герметизацию проверить!

Полковник вернулся в дот и тшательно задраил за собой гермодверь. Вдвоем с сержантом они подкатили огнемет к бойнице, быстро подняли заслонку. Облили жидким пламенем десяток сколопендр, изготовившихся было к штурму.

— Точно как перед магазином стояли, к открытию.

— А я, помнится, над «Звездным десантом» ржал… — полковник довернул огнемет, выпустив заряд уже подальше, в группу тварей, тащивших что-то большое, темное и многосуставчатое. Твари кинулись врассыпную, а их груз разнесло на куски с оглушающим грохотом.

— Так пахнет напалм! — оскалился сержант под прозрачным забралом. — Так пахнет победа!

— Хорошее кино, — полковник тоже улыбнулся. Мне там первая сцена сильно нравится. Когда лопасти вентилятора так мерно вращаются… Неотвратимо, понимаешь? И ты погружаешься в фильм, как в море заходишь. Это кино снимали, чтобы можно было пересматривать.

Довернув огнемет, люди выпустили еще две струи по десятку сколопендр, нацелившихся повторить захват бойницы. Тут позади расчета звякнул разломанный в схватке полевой телефон. Люди не обратили внимания, посылая пламя куда казалось нужнее; дважды сержант просовывал в бойницу рядом с огнеметом ствол ПКМ и короткими очередями состригал глубарей с крыши такой же огневой точки напротив.

— Кучно пошли, — полковник пощелкал тангентой. — Как я и думал, в бетонном ящике связь только проводная. Огнемет цел?

— Исправен. Смесь подается…

— Сколько же их тут! Господи-да-будет-воля-твоя! Сержант, открывай!

Сержант выкрутил подачу на полную — офицер тотчас нажал спуск. Огненная дуга повисла над закопченным пляжем, усеянном обгорелыми тушами. Люди порадовались, что гермокостюмы не пропускают запахи; разве что жарко в них…

Снова беспомощно тренькнул зуммер поломанного телефона, и снова никто его не услышал. Сержант вращал краны, пытаясь подобрать давление чтобы дотянуться до кучи глубинников, успевших запрятаться за далекий камень. Полковник, матерясь под нос, пытался вывернуть огнемет до упора вправо.

— А что это вы, товарищ полковник, не Аллаха на помощь зовете?

Закончив с кранами, сержант пришел на помощь; вдвоем тяжелый станковый огнемет приподняли и сместили влево — ствол повернулся вправо.

— Давление?

— Полное. Не е*анет?

— Не должно… Первое! — гаркнул полковник, нажимая спуск. Огнесмесь выбило так быстро, что приличная порция улетела и расплескалась, не успев загореться; дуга началась несколько погодя, зато накрыла почти весь прицельный сектор. Глубари заметались — и вдруг, явно по команде, кинулись обратно в море.

— Кажись, отходят?

Полковник только плечами пожал:

— Пес их подводную маму знает… Что же до Аллаха, так у нас после войны разные религии сосуществуют. И ничего. Даже вот, вспомнил. Главе республики как-то приспичило назначить мероприятие на православную Пасху. А все знают, что наш отец Викентий — большой шутник. И вот, подходит к нему наш мулла, сам Азамат-ходжа, в Мекку ходил.

— Через радиоактивную Турцию? Кстати, телефон разбит, связи нет у нас.

Полковник поднял руку почесать подбородок — перчатка гермокостюма ткнулась в прозрачное забрало.

— Выковырять отсюда нас особо нечем. Разве что снова через бойницу влезут, внимательно смотреть надо… Если это затишье минут на десять, метнешься, новый телефон принесешь, там вроде остались еще.

— Возможно, и затишье. Вон, все в море кинулись. Товарищ полковник, а что там дальше? Про ходжу?

— И вот, спросил Азамат-ходжа: «Отец Вениамин, у вас Христос воскрес?» Тот руки поднял и отвечает этак смиренно: «На все воля Аллаха!»

Сержант хмыкнул. Полковник, не отрываясь, рассматривал прибойную полосу. В обломках телефона снова задребезжал зуммер — люди так и не узнали, что это была последняя попытка отозвать их с поста.

Раздался треск и тяжелый удар — почему-то снизу вверх, в ноги; дот подбросило, огнемет завалился. По потолку побежали трещины. Прежде, чем люди успели двинуться, бетонная крыша кусками осыпалась внутрь, и пыль скрыла все.

Полковник наощупь выполз из-под стеллажа — грубая сварная клетка выдержала полутонный обломок. Рядом булькала расколотая труба с огнесмесью.

— Сержант!

— Здесь. Дайте руку!

Забравшись на край разрушенного капонира, полковник посмотрел влево, а сержант вправо.

— Что-то мне страшно, командир…

Люди стояли над ямой дота, у подножия откуда-то взявшейся отвесной скалы, а тварей вокруг было, как песка. Правда, они почему-то не спешили нападать — но полковник подумал, что крабораки тоже малость ошалели от падения на дот столь громадного камня, и долго это не продлится. Вытащив сигареты и зажигалку, полковник ответил:

— Когда я шел в армию, то знал, что может кончиться этим. Неприятно, конечно. Зато правильно. Не в том смысле, что хорошо. А в том, что по правде.

— А когда отказались переводиться в штаб, чем думали?

— Э, — полковник махнул рукой, — перед Хелен стыдно. Я в штаб, а она конвои водить? Ну какой тогда из меня джигит?

— Может, ломанемся на эту новую скалу? — предложил сержант. — Пока они тупят почему-то.

— У нас шлемы разбиты, не заметил? Мы уже полминуты дышим взвесью. Хоть на Луну ломись, поздно.

Сержант сплюнул:

— Думал, это керосином воняет, из раздавленной трубы к огнемету.

— И керосином тоже.

— Жаль, что я не джигит. Чем же эти суки наш дот разнесли? Такое чувство, что его как мяч пнули, снизу вверх.

Тут отвесная скала рядом с ним двинулась — человек недоверчиво поднял голову. Членистоногая мелочь ожила, зашевелилась, примериваясь к паре жертв. Полковник раскурил сигарету посильнее и аккуратным щелчком отправил ее вниз, к опрокинутому огнемету, откуда уже поднялся густой запах зажигательной смеси.

Сержант проводил красный огонек взглядом. Подумал, что хороший момент сказать что-нибудь этакое. Как в том кино. Шутка про напалм уже была… Но при взгляде на существо, ногу которого он принял за отвесную скалу, все сложные мысли вылетели у сержанта из головы:

— Здоровенная тварь!

— Здоровенная тварь… Расстояние четыре тысячи. Высота… Больше пятидесяти…

— Я не вижу ничего подобного.

— Рей, он сзади! Вот где был подвох! Он вылез на восточной стороне острова, за хребтом!

— Придется переставить рельсотрон и заново подключить питание. Подержи его минут пятнадцать…

Громадный робот номер «Ноль-три» поднялся в рост. Влево, по широкой дуге, обошел позицию, развернулся к холмам. Над холмами, окутанный бурым облаком взвеси, маячил враг. Тот самый козырь Ото-химе, которого Валькирии засекли в океане, но не смогли уничтожить. Сейчас по твари стреляли тяжелые орудия базы, ракетные установки. Вот на монстра зашли вертолеты, разрядив блоки НУРС — никакого эффекта. Знакомые оранжевые шестиугольники АТ-поля, знакомое бессилие артиллерии.

— Что-то мне это напоминает, — пробормотал Синдзи. — Где-то я это уже видел…

— Ноль-третий!

— Есть ноль-третий.

— Высота противника шестьдесят метров. Масса противника оценочно две тысячи тонн. Зафиксирована энергетическая реакция. Противник имеет АТ-поле.

— Ангел, созданный на Земле. Как назвали?

— Противнику присвоено наименование Ктулху. По принципу внешнего сходства.

— Рей?

— Ствол перенесла. Сейчас он выставляется в горизонт, я пока реакторный ящик поворачиваю, чтобы кабель без перегибов лег.

— Работай спокойно, он пока далеко. Ближе подойдет, встречу.

Монстр приближался, оставляя за собой просеку. Две колонноподобных ноги, две руки, цилиндрическое тело, приплюснутая голова в ореоле не то щупалец, не то струй взвеси. Коричневая огромная пешка, до пояса на зеленом фоне склона, выше пояса — на синем небе, в котором все больше собиралось белых облаков. По сторонам от Ктулху заросли раскачивались, оседали; Синдзи понял, что их подрезают снизу.

— Здесь Третий, противник движется вдоль дороги. С ним толпа мелочи. Что с укреплениями на том побережье?

— Ктулху их раздавил.

— То есть, внешний обвод прорван?

— Да. База эвакуируется на внутренний обвод… Он о вас ничего не знает, и потому ломится просто на базу, рассчитывая так же снести прочие укрепления, открыть дорогу мелким. Рей, вы опять наша единственная надежда.

— История повторяется дважды: один раз как трагедия, другой раз как фарс.

— Ну да. Первый раз обычно все наперекосяк, ничего не готово, все на соплях. И все козлы, и себя козлом чувствуешь: того не смог, этого не предотвратил… А второй раз — жалкая попытка вернуться в прошлое. Так сказать, по мотивам. Ролевики в занавесках.

— Нулевая готова. Третий, сместись на сто метров правее.

— Третий: смещение право сто. Выполняю!

— Нулевая. Цель захвачена.

— Третий — НЕРВ!

— Есть третий.

— После выстрела ставь поле, переходи в ближний бой.

— Достреливать не будем?

— Пока непонятно, какая у него регенерация. Будем сразу добивать, пока не опомнился. План ясен?

— Принято. Рей?

— Нулевая. Цель вижу хорошо. К выстрелу готова.

— Огонь!

Сверкающая спица над зеленью — если бы не частые дожди, джунгли бы загорелись; но и так белый плотный дым, клубы пара. Четкие чистые цвета — не как в кино. Это же Гавайи. Это в кино цвета, как здесь… Болванка проломила Ктулху насквозь и улетела; огненный поток от рельсотрона только сейчас достигает вражеской туши, размываясь лентами болезненно-белесого пара. Багрово-красная лента упирается точно в середину тела Ктулху — тот содрогается, но стоит, хоть и прошитый навылет!

— Нулевая. Перезарядка четыре минуты.

— Третий. Атакую согласно плану.

Громадный биомеханоид движется к противнику — но выстрел, наконец, возымел действие. Тварь оседает, рушится в грязно-серые клубы, разливается потоками взвеси. Океанами, Гольфстримами, Ниагарами взвеси!

— Здесь точно без напалма не обойтись…

— Нулевая. Противник был один?

— Третий, осмотреть горизонт.

— Здесь Третий. Противника сходной величины не наблюдаю. Правее места падения Ктулху, на пеленге сто тридцать-сто сорок, наблюдаю подходящий с юго-востока конвой!

— …Конвой СТ-17.

— НЕРВ-ноль-три, вижу вас хорошо, распознаю как союзника.

— Нерв-ноль-три? Икари Синдзи?

— Да. Вы меня знаете?

— Забыл? Ну да, с перекрестка же двенадцать лет прошло. Ты как, не передумал? Я ведь нисколько не постарела.

— Нагато-сан, не надо сейчас шутить!

— Ладно, я еще с Аской поговорю. Гонолулу-главный — СТ-17!

— Есть Гонолулу-главный.

— Чем вам помочь?

— Заткните стрелков на северо-востоке. Там Ктулху раздавил доты, и бороться со стрелками нечем.

— А от Валькирий они заныривают и потом всплывают обратно?

— Именно так. Примите карту с меткой.

— Данные приняты. По конвою! Принять расчет маневра. Феникс!

— Есть Летящий Феникс.

— Всех на воду. Сплошная зачистка!

— Цель зачистки: не давать обстреливать берег. Попадете в кого-нибудь — хорошо. Не попадете — хрен с ним, главное: не давайте им стрелять по берегу. Сейчас Валькирии загонят их под волны. Потом они всплывут — а мы уже здесь. Кто сомневается, жмите красный. Не стесняйтесь.

Восемь зеленых огоньков. Новенькие пока не пуганы. Ветеранам даже немного стыдно проявлять слабость. Ну, может быть, хоть в этот раз обойдется?

Восьмая и Седьмая осматривают снаряжение своих подчиненных. Потом Тенрю осматривает их самих. Прижимается шлемом к шлему:

— Восьмая, не дрожишь?

— Нет.

— Не бойся командовать. На дозорах у вашей тройки все получалось. Получится и здесь.

Тенрю выходит на середину:

— Отряд!

— Седьмая, первая тройка готова.

— Восьмая, вторая тройка готова.

Ложемент отворачивается.

— FORWARD!

Тридцатые сходят на воду и сразу разбегаются. Первая тройка чуть левее, вторая чуть правее, позади Тенрю с резервной парой ветеранов. Пошли!

Глубинники пока что заняты обстрелом берега и на море не оглядываются. К тому же, их только что проутюжили Валькирии. Кто успел спастись на достаточной глубине, сейчас всплывает. Но всплывают глубари поштучно — и теперь Восьмая прекрасно понимает, почему Тенрю так пренебрежительно сказала в первом бою: «Для сыгранной девятки это мясо!» Одиночных глубарей канмусу вырезают походя, не ломая построения; Восьмая даже не запоминает подробностей. Всплыл — залпом в куски. Смутно показался под водой — копьем под ноги — достали! — готов. Выскочил сзади — а там тройка флагмана. Гарпун-копье-трезубец; сама Тенрю еще и выстрелить успевает.

— Скучновато? — только Восьмая вспоминает флагмана, та уже рядом и говорит шлем-в-шлем.

— Не сильно, но… Не думала, что уже третий бой… — Восьмая запинается, подыскивая слова.

— Так и должно быть. Спокойно, ритмично. Чуточку скучно. Главное, не расслабиться, не замылить глаз. Давай!

Хлопок по плечу — флагман отстает, чтобы видеть всю девятку. Девятка работает — не героически превозмогает, а именно что работает. Вот глубарь высунул голову. Заметил Седьмую. Навелся на нее. И получил в затылок от Первой гарпун с блок-регеном, а от Второй сразу трезубец. Всплыл следующий — та же комбинация, только на этот раз Вторая успела металлорезкой пройтись… Взвесь — восемьдесят! Много собралось!

Глубинники всплывают врозь и так же получают свое. Сто одиннадцать канмусу развернуты в первой цепи, и столько же во второй — это не одинокая девятка флангового дозора.

— К повороту.

— Восьмая, к повороту.

— Седьмая, к повороту.

— RIGHT!

Тенрю закладывает широкую дугу — цепь зачистки движется в обратную сторону.

— Отряд, сейчас будет сложно. Всем внимание, схема ноль!

Схема ноль — резня в окружении. Глубинники опомнились или у них объявился командир. В обычной стае смерть вождя прекращает все атаки. Но тут — осадное войско самой Ото-химе. Кто-то понял, что происходит. Принял управление. Рассчитал маневр и отдал приказ.

Глубинник справа! Выстрел — удар под ноги. Разворот. Как там Четвертая с Шестой?

— Держаться за спиной! Держать спину!

Двое слева. Щупальце…

— LEFT! ALARM!

Горизонтальный удар. Седьмая намотала кальмара на трезубец.

— Четвертая! Не тормози, держись на левой раковине!

— Восьмая! Прими влево!

— Группа, к повороту! LEFT!

Из воды возносятся сразу четверо глубарей. Щупальца — кракен. Громадный клюв — базилозавр. Просто пасти с иглами-зубами — «собачки». Восьмая начинает стрелять раньше, чем осознает, что делает. Ее группа тоже полосует кракена изо всех стволов. Седьмая выбрала удар холодным оружием — зря. Не стоит приближаться к тяжелой твари без крайней нужды! Кракен уже осыпается кусками. Базилозавр изворачивается и бьет здоровенным хвостом — Первую отбрасывает метров на полста! По клюву твари скользит чей-то гарпун и рикошетом уходит во взвесь. А кто успел прострелить обеих «собачек»?

— Шестая, в строй!

— Но Первая…

— Первой поможет флагман. Не отрывайся! Под ноги смотри!

Шестая судорожно вбивает копье справа от себя.

— Четвертая, разом! NADIR — ATTACK!

Восьмая всаживает свое тяжелое копье в то же место.

— Ходу, за мной!

Зелено-золотистые полотнища взвеси. Черные короны от потерявших скорость снарядов. Тенрю уже вытащила Первую и соединила тройки — вот они в шесть вымпелов кого-то крошат. Раз! И перед тридцатыми еще десяток «собачек»!

— Флагман — Восьмой! У нас тут!

— Есть флагман. Вижу, помогаю справа.

Справа жгуты трассеров: обе тройки прикрывают огнем. Четвертая и Шестая закатываются на волну — четкие, красивые силуэты на фоне синего неба, под белыми барашками облаков. Опять северный ветер. Это всегда так? Или бывает другой?

— NADIR! ALARM!

Прямо под ногами распахивается пасть-клюв базилозавра. Рывок за обвеску — это флагман сдергивает Восьмую вправо, а ее группа ловко закидывает в распахнутую пасть заряды. Четвертая успевает прибавить еще и гарпун.

— Восьмая — Четвертой.

— Восьмая!

— Гарпуны все!

— Группа, переходим на огнестрел. Взвесь высокая, формовать можно хоть ракеты, хоть даже торпеды!

Трое справа. Копьем горизонтально. Где Четвертая? Нет, все хорошо, держится. Залпом, всей тройкой. Среднего срезали. Правого пробили, где левый? Нырнул? Торпеду вслед, чтобы голова не шаталась!

— BACK! ATTACK!

Копьем за спину. Белые брызги. Волна невысокая, стянутая искрящимся пологом взвеси.

— GO A BOARD! RECHARGE WEAPON!

Карусель у борта. Копье взять — следующий. Замена короба с боезапасом — следующий… Глубинных рядом не видно.

— Четвертая, гарпуны не забудь.

— Выполнено.

— Отряд! Все хорошо. Это и есть работа. Без рывков, планомерно. Не расслабляйтесь, не теряйте внимание. Кто устал, кто сомневается — красный сигнал. Не стесняйтесь!

Восемь огоньков зеленого цвета. Для новичков это первый бой. Они рвались именно сюда, они хотели как раз этого. Оценивать они будут потом — возможно, и уйдут, как ушла Татьяна. Наверное, получив гривну, она предпочла забрать выигрыш и больше не искушать судьбу…

— Всем принять второй тюбик. Идем на помощь двадцать шестым. К полному ходу! FORWARD!

Врезались в кашу: почти как на химе ходили, коньки по тушам. Вот нехорошие воспоминания, зря это было! Кракен очухался — копье, гарпун, трезубец! Вся тройка синхронно.

Справа! Копьем!

Еще два Старших справа; одного тяжелым копьем насквозь — снова за выдернутым лезвием темно-багровый хвост, рассыпающийся шариками. На фоне синего неба черные силуэты Первой, Третьей — и кто-то незнакомый, из двадцать шестого, похоже — залп в глубаря — тот кусками; опять лицевую пластину залепило.

— Четвертая, не спать!

Закатились на волну и с гребня залпом разнесли пару-тройку кракенов, обступивших фигуру в гидрокостюме. Справа в ноги Старший — слева нависла непонятная тварь, такой Восьмая еще не видала. Копье горизонтально и в черную массу — та съежилась и опала, как проколотый мяч. Старший… Куда делся, гад?

— ATM!

Все к флагману. Вот Старший — копьем в ноги — поворот — на гребень. Шестая ловко прошила «собачку» сквозь волну — а она неплохо чувствует оружие, надо бы запомнить.

— Восьмая, справа. Седьмая — слева. ATTACK!

Щупальца-плавники-туши; клочок неба — зеленоватая от взвеси волна — залито лицевое стекло — удар! Копьем в ноги — а нечего за коньки хватать!

И тут колоссальной силы подводный взрыв, отдающийся дрожью в обоих коньках — даже, кажется, не один!

— Третья, в сторону!

— Тенрю?!!

— Флагман!!!

— Блядь, я же девочка… Какого же хера я матерюсь-то так…

— Тенрю!!!

— Флагма-а-ан!

— Четвертая, не тормози! В сторону! Шестая! Хватай Тенрю, тащим на борт. Пятая, Третья — прикрываете. Седьмая! Седьмая! Очнись! Первая, воткни ей красный тюбик! Шестая, ленты на костюме затянуть! Живо, тут же полно глубья!

— Восьмая!

— Есть Восьмая.

— Что делать?!

— Тащим на борт! Отряд! К полному ходу! GO A BOARD!

Тридцатые катятся к школоносцу, рубя и отстреливаясь на оба борта. Четвертая и Шестая с Тенрю на руках, поминутно вкалывая ей регенератор. Третья и Пятая прикрывают с флангов, первая тройка замыкает. А Восьмая катится чуть в стороне от ордера — как флагман. И так же распоряжается не только своей тройкой. И весь тридцатый отряд ее слушается!

«Летящий Феникс» — голубая сталь борта — зеленоватые от взвеси волны — ложемент. На откинутой площадке аватара школоносца, сама госпожа Хосе.

— Как ее угораздило?

— Не знаю, Хосе-домо. Свалка. Что-то рвануло прямо под ногами. Подлодки, что ли, кого-то били? У двадцать шестых, марка десять по карте.

— Я к ним еще двадцатых и двадцать восьмых отправила.

Русалка без видимого усилия подхватывает флагмана и передает выбежавшим санитарам.

— Как вы?

— Отряд… — не своим голосом говорит Восьмая, — кто… Кто хоть что-то не так… Нажимайте красный.

— Еще не хватало мне в первом бою обосраться, — вежливый голос Первой.

На ободе шлема — семь зеленых огоньков. Это значит, Хосе настроила тактическую сеть на нового флагмана-тридцать. Что там говорила на такой случай Тенрю? Боевой дух — замечательно, а медицина лучше. Восьмая набирает заученные команды и смотрит на показания мониторов.

— Третья и Первая. Отдыхать сорок минут.

— Что? С чего это вдруг?

— У вас прохождение сигналов замедлено на одну пятую.

— А мы седьмой тюбик примем.

— И прикончите печень?

— Девочки, — обманчиво-мягко вступает никуда не девшаяся Хосе. — Я еще ни разу не видела спора с флагманом в боевой обстановке. Можно, я запишу? Буду пересматривать долгими зимними вечерами.

Торосы штрафной Чукотской Школы близки, как никогда. Первая и Третья скрипят зубами:

— Есть отдыхать сорок минут!

И запрыгивают на ложемент, ругаясь в невыключенную как бы случайно связь. Восьмой не до их обидок, она и слезы глотать не успевает, балансируя оставшихся канмусу, чтобы в каждой группе оказались номера с почти одинаковыми физическими показателями.

— Пятая, поступаешь в первую тройку, к Седьмой. Вторая — ко мне. Будем чет и нечет, для простоты. «Феникс» — Тридцатой-восьмой.

— Есть Феникс, — отвечает с края площадки Хосе.

— Приказ прежний?

— Приказ прежний, — русалка козыряет и одним прыжком возносится на палубу.

— Вопросы?

У тридцатых один вопрос — но на него ответят лишь в медсанчасти корабля. Потом, когда закончится свалка у ворот осажденной крепости.

— Держите мне спину. Четные!

Три огонька.

— Нечетные!

Два огонька.

— К полному ходу… FORWARD!

Снова цепочкой, заставляя не дрожать руки; выгоняя мысли — сперва плохие, а затем и все прочие. Глубарь слева — залп, исчез. Справа трое.

— Копья на руку. ATTACK!

Среднего сразу; правый пытается уйти.

— Нечетные, добиваете.

— Принято… Готов!

Левый отмахивается шипастым хвостом. Поздно спохватился.

— Трезубцы — на руку. АТТАСК!

И этот кусками… Как же Тенрю подставилась? Что там под ногами так раскатисто рвануло?

— Феникс — всем отрядам. Принять помощь с норда. Черные вымпела — Чукотская Школа. Зеленые вымпела — Ванкуверская Школа!

Восьмая поднимает взгляд от воды. Во весь горизонт — белые горы прямо на воде. Такого Восьмая еще не видела!

А на фоне белых гор — зеленые гидрокостюмы Ванкуверской Школы. Чукотской не видно: те идут с западной стороны острова… Видя, как скользят зеленые, Восьмая понимает, что наскоро сыгранные тройки тридцатого — низший сорт, нечистая работа. Настоящие мастера вот. Девятки перемещаются, как наперстки в кино про мошенников. Не уследить за номерами. Такую девятку базилозавр на всплытии не подловит. Даже демон-«они» вряд ли отследит, запутается.

— Отряд. Не развешивать уши! Они круты, но конвой привели мы. Под ноги смотреть!

— Правильно, флагман. Седьмая.

— Седьмая, что за белые облака на воде?

— Айсберги. Никогда не видела?

— Только в кино. К повороту… RIGHT!

Девятки Токийской и Владивостокской школ разворачиваются в одну линию с подошедшей помощью и движутся вдоль восточного побережья — а следом наплывают айсберги.

Теперь Восьмой доступна общая тактическая сеть — немного поколебавшись, она подключается к каналу. Канал гудит от приветствий:

— Аригато, анимешницы!

— Как дошли, оленеводы-тян? Как вас Ото-химе не спалила на маршруте?

— Тут пару недель назад кто-то местную химе грохнул.

— Наши же и грохнули.

— Познакомишь?

— Облизательно.

— Намек поняли, мороженное с нас… Так вот и дошли, пока бескоролевье.

— Но ведь неделя прошла. Мы думали, все устаканилось давно. И осадное войско. Что, даже у них дозоров не было?

— Дозоры были, но только ближние. Дальше к северу хаос, драка местных за власть. Мы по дикому полю шли, там всем не до нас было. Там ни нормальной разведки, ни гидролокации, ни донесение доставить — они же друг друга рвут ничуть не хуже, чем нас. Так что кольцо дозоров осаде пришлось держать почти рядом, у северного края архипелага. Когда мы на них вышли, часовые только вякнуть и смогли. Ну, заметили они нас — а дальше? Мы-то уже почти вплотную.

— Так вот почему они в последний бой рванули.

— На берегу, говорят, каша — хуже, чем здесь.

— Еще бы, тут четыре Школы сразу. А там только люди.

— Люди завалили Ктулху. Имей в виду!

— Теперь осаде конец. Айсберги долго таять будут, а в холодной воде взвесь не помогает.

— Плюс разноплотность, нисходящий поток более тяжелой воды…

— Мы уже поняли, что ты умная.

— Думаю, они уже отводят своих. Чтобы уменьшить лишние потери.

— ПО КОНВОЮ! Очистить канал! Наговоритесь на берегу!

На берегу обломки и руины. Черные жирные клубы из вонючих огненных рвов, вокруг навалом туши глубинных — многие уже расплылись озерцами взвеси. Дальше к северу выстрелы, изредка хлопок и фырканье огнемета — прочесывают заросли. Здесь, на южном краю острова, во внешнем порту, уже собрали новый узел связи, состыковав наскоро модульные домики ярко-канареечного цвета. Толпа перед узлом связи тоже новая. Вроде бы канмусу те же самые: парадная форма четырех Школ, преувеличенно-строгие лица флагманов… Но в прошлый раз все прыгали вокруг узла связи, цапались за право пролезть раньше — в этот раз никто не торопится. Когда Луиза спросила, кто последний — сразу четверо незнакомых девчонок в черном и зеленом помахали руками:

— Иди ты. Мы же видим, тебе нужнее.

— Это по какому поводу? — прищурилась Восьмая.

— Смотри, — серьезно сказала высокая шатенка, — мы все черные номера. Даже белый номер есть один.

— И что?

— А у вас во всем конвое одна заявка на черную. Не то, что черных — красных всего сорок два вымпела. И весь ваш уровень. Вам пришлось куда хуже, чем нам. И все же вы справились!

Луиза вздохнула. Слез почему-то не было.

— Спасибо. Спасибо всем! — и коротко поклонилась всей очереди.

Очереди не для линкора Тумана; нужный номер Нагато набрала напрямую:

— Икари-сан? Аска? Одолжи мужа на чуть-чуть, интересно же: чего Конго в своем нашла?

— Знаешь что? Если обещаешь вернуть его в Токио живым, то я соглашусь.

Послушав недоуменное молчание — собеседница явно ждала другой реакции — Аска положила трубку и повернулась к видеосвязи.

— Аска, ты же всегда была такой гордой, — удивилась Рей на экране, услышав и вопрос и ответ. — И тут вот?

— Однажды я задумалась: люблю живого Синдзи — или себя? Вот я, вся такая красивая: идеальная прическа, самое лучшее платье, самый лучший в мире парень… Фотокарточка идеальной пары. Легенда, которую про нас построила та же Асакура. Ну и где тут я?

— Не понимаю…

— Рей, ну чего тут не понимать? Почему мы боимся измены? Когда твой парень бабушку через дорогу переводит или помогает войти в поезд женщине с коляской — это почему-то изменой не считается. А ведь он в этот момент расходует себя на каких-то полностью посторонних баб! Силой своей красуется, ладонями соприкасается где-то на ручке коляски. И тут до меня дошло: я боюсь не того, что у соперницы будет больше, а того, что мне останется — меньше. И как тогда ребенка поднимать? Ты же биолог, это же инстинкт!

— У меня парней пока что не так много было. Чисто из научной точности — ровно один.

— А, ну да… Я, когда выбирала между Редзи и Синдзи, долго думала.

— Ты — думала?

— Пай-девочка, у меня не только ай-кью высокий, у меня еще и мозг есть.

— И-и-и? — от интереса Рей чуть не завинтилась в экран.

— Если Нагато из-за этого лишний раз кинется на помощь Синдзи, оно того стоит.

— Интересно. А если ему понравится?

— Ты знаешь… Я бы согласилась даже на это, если бы знала что он жив и с ним все хорошо.

— Аска, это настолько не в твоем характере… Тебя подменили?

Аска вздрогнула.

… По склону горы топочут еще более гигантские роботы — все в белом. Серийные EVA в количестве трех штук. Еще двое мокнут в озере Асино, и красно-пятнистый четырехглазый робот падает на колено — земля дрожит! — и бьет двуручным клинком сверху вниз, пришпиливая серийника ко дну…

— Ага, в последнем бою, — Ленгли вытерла слезы и тщательно придала голосу обычную лихость. — Когда мы с Сином остались вдвоем против пятерых. И моего Ноль-второго чуть не сожрали серийные EVA. Пай-девочка, ты всего этого никому не расскажешь.

— Это секрет?

— Нет, конечно! Секрет надо всем немедленно рассказать «по секрету». А если вот это разойдется дальше тебя, то и я что-нибудь расскажу. Например, про клонов из подвала.

— Откуда ты знаешь?!

— От Синдзи. Он просил при тебе не шутить на некоторые темы, чтобы тебя не обидеть. А мне тогда море было по колено, я насела на него: что за темы, что за секреты?

— Да, ты умеешь.

— Он и намекнул… Очень обтекаемо, вскользь. Дальше я уже раскопала сама.

— И вы оба столько молчали!

— Я круче. Я девочка, и молчать мне труднее.

— Но проболталась в итоге ты.

— Проболталась кому? Ты же и так знаешь!

— Так, подожди. Он же может не согласиться!

— С чего бы это? Он же парень.

— И что? Не все парни бабники, как твой Кадзи.

— Вот чисто из научной точности: Кадзи уже лет пятнадцать не мой.

— Не уводи разговор в сторону.

— Хм… Ну да. Позвонить Сину и сказать?

— Хи-хи-х…

— Да уж… Дорогой, я тут на восьмом месяце. Так что спи пока с Нагато, потом что-нибудь придумаем.

— А потом Нагато попросит помочь еще какой-нибудь сиротинушке.

— И Синдзи пойдет по рукам. М-да… Ну мы и договорились, блин.

— Это мы с перепугу, видимо, — рассудила Рей, отвернувшись от экрана и обозрев дымящийся во всех местах остров. — Больно уж тут… Невесело.

Невесело улыбнувшись, Луиза приняла прорезиненый мешок с именами.

— Опять я Нулевая. Но насколько же по-другому!

Нагато подняла брови. Ла Вальер сложила в уме объяснение, даже рот раскрыла — и остановилась, будто налетев на стену. Вокруг все выглядело непривычно. Насколько новый мир поразил ее непохожестью на Тристейн — а в жилье Нагато ничего похожего даже и на Владивостокскую Школу!

Под ногами плотные сероватые маты из тростника, обшитые по краям коричневым шелком — как одеяла, только жесткие и хрустят. Золотистые створки раздвижных шкафов по всем решительно стенам комнаты. Всей мебели — столик ниже колена, да в углу комод с чайником; и это единственные знакомые Луизе предметы!

А, еще подушечки для сидения. Нагато на ней сидит привычно, дворянка из Тристейна — не очень. Если хорошо подумать, похожие интерьеры Луиза будто бы видела в кино. Только не запомнила — где именно, что именно и по какому поводу.

Нагато подняла безукоризненную черную бровь:

— Что тебя удивляет? Позывного у тебя пока что нет. Обращаться к тебе следует по номеру… Это будет… «Летящий Феникс»-тридцать-ноль-красная. От себя скажу, я бы тебе и черную выписала, но за один поход повышают один раз, традиция. Ну, а краткое обращение — «флагман» или «нулевая».

Луиза вздохнула и прикрыла глаза. В комнате на борту линкора «Нагато» пахло не кораблем — жильем и чаем… Ла Вальер уже привыкла к множеству земных чудес и несуразностей, как смешных, так и кровавых — привыкнет и к чудному жилью Нагато. Но все-таки, стоит ли дворянке из Тристейна расти в здешних чинах? Ведь рано или поздно ее все-таки спасут. За ней придут. И тогда — что?

— Вопросы?

— Госпожа Нагато, почему не Седьмая?

— Ты опомнилась раньше. Впрочем, ты пока еще можешь выбросить белый флаг. Командир ты временный, до Токио.

— А потом?

— Ситуация худо-бедно выправилась. Да тут еще Конго привела с Ледовитого конвой айсбергов, а с ними пришли Чукотская и Ванкуверская Школы. Так что потом вас вернут на обучение во Владивосток. До получения позывных или до завершения курса обучения. Обычного курса, с провозными выходами, со стажировкой в хорошей сильной группе. Как у той же Тенрю.

— Кстати, Тенрю… Причина гибели установлена? — от волнения Луиза спряталась в строго уставные слова, но Нагато ее поняла.

— Установлена, — поднявшись, русалка в одно движение оказалась у комода, выдвинула нижний ящичек, чем-то там пошуршала. Извлекла лист бумаги, вернулась к столику, изящно присела, расправив полы цветастого верхнего платья.

— Вот схема. Глубинные пожертвовали одного наводчика — «собачку». Он прилип к Тенрю, отслеживал ее и пищал маяком. На маяк навели четыре торпеды. Подорвали синхронно, в углах квадрата. Все, что было внутри квадрата, получило гидроудар. Взвесь его сильно смягчила, но все же.

— Нам про такое в Школе не рассказывали.

— Конечно. Такого раньше не было. Учатся… — Нагато прикрыла веки. Луиза встряхнула мешок с именами:

— Я у нее так ничего и не спросила. Как это: быть кораблем? Как происходит превращение? Что меняется в человеке, чтобы такое стало возможно? А душа корабля — это души экипажа? Или память самого корпуса?

— Она просила, чтобы на кенотафе написали ее настоящее имя. А ты?

— Я Нулевая-красная. Если я не дойду — пусть погибнет Нулевая. А Луиза-Франсуаза ла Блан де ла Вальер де Тристейн останется.

— Это суеверие.

— Это ниточка. Одна из многих, но все же. Буксирный трос лопается. А рыболовную сеть даже подлодки порвать не могут.

— Пока это делу не мешает — верь во что пожелаешь. Тенрю говорила, у тебя талант к тяжелому копью?

— Да. Она мне даже копья заказала.

По неслышному сигналу сдвинулась золотистая панель — опять же, обычная дверь без корабельного высокого комингса. Вошла стройная черноволосая девушка в кремовом костюме с ассиметричной юбкой чуть выше колена, в темных туфлях без каблука. Вошедшая коротко поклонилась — Нулевая перевела внимание с одежды на черное копье в правой руке гостьи; слегка изогнутое лезвие копья пряталось в черные же ножны, отблескивающие лаком.

— Знакомься, Нулевая-красная. Твой инструктор. Тяжелый крейсер Тумана Ашигара.

Ашигара неторопливо поднималась по тропинке. Луиза пыхтела следом, утирала пот, но не возражала: тренировка у всех на глазах превращается в цирк. Ашигара пообещала ровное место, вполне пригодное для изучения новых движений, свободное от посторонних и находящееся во внутреннем обводе базы.

— А глубинные тут по кустам не прячутся? — все же спросила Нулевая на небольшой полянке, где Ашигара остановилась передохнуть. — Их немало должно было прорваться на остров. Да и ночью выскользнуть на берег — не вижу большой сложности.

Русалка пожала плечами:

— Без взвеси они мало на что пригодны. Водное дыхание и воздушное — две сильно большие разницы. Вес на суше и вес в жидкости — опять не одно и то же.

Луиза живо припомнила профессора Кольбера — из той, обычной жизни. Получается, уже не из прошлой — из позапрошлой жизни! Он тоже любил завернуть вместо ясного ответа что-нибудь ученое.

— То есть, можно не бояться, что за ноги цапнут?

— Можно и не бояться, — Ашигара улыбнулась неожиданно приятной улыбкой. — А можно и бояться. Ноги целее будут. Как самочувствие? В ушах не шумит?

— Здесь пока не так высоко, чтобы давление влияло, — Луиза помотала головой и осмотрела край зарослей. Как будто никого нет…

— Не дергайся так, — русалка тоже осмотрелась, — детектор взвеси выдает глубинников с головой. Ты же знаешь, почему в водах Ото-химе бесполезна прицельная электроника?

— Множественные отражения от микрочастиц в воздухе. Радиотуман.

— Ну вот. Простенькое сканирование кустарника с дирижабля или там дрона — и все пятна радиотумана засыпаются стальными стрелками, а потом наземный патруль дочищает остатки. Внутренний обвод от глубинных безопасен, можешь не сомневаться.

— А почему тогда нас инструктировали не ходить поодиночке?

— Кабаны дикие, за ними охотятся волки, ягуары. Зоопарк еще в первую войну обстреляли, звери разбежались. Теперь их много. Не устала?

— Честно говоря, устала. Мне кажется, укромное место, где не будут смеяться над моей неуклюжестью, есть и поближе.

— Правильно кажется… — Ашигара покачала головой. Луиза снова вытерла пот со лба и помахала платочком, чтобы тот хоть немного просох. Русалка оставалась чистой и свежей несмотря ни на что.

— Передохни немного, я пока что расскажу тебе, что мы будем делать. Поскольку времени на полный курс тренировок у нас нет, я буду тебя учить методом «для войны».

Луиза присела на чемоданчик с тренировочной одеждой и запасом свежего белья — Ашигара сказала: белья брать на неделю, так что чемоданчик получился пухлый и сидеть на нем получалось.

— А сколько занимает полный курс?

Черноволосая улыбнулась опять — настолько располагающе, что ла Вальер улыбнулась в ответ.

— Полный курс обучения занимает полную жизнь. Одну. — Для наглядности Ашигара подняла указательный палец. — Зато берет ее полностью. Это если хочешь постичь Дао. Но нам-то нужно решить конкретную задачу. Скажи, в Школе учили, как делается операция?

— Сбор информации — оценка — выработка решения — расчет средств и времени — выдача приказов исполнителям — приказ к началу — контроль промежуточных целей…

— Стоп, достаточно. Мы ограничимся выработкой решения. Нам нужно найти твое коронное движение. Которое у тебя получается легче всего, как бы само собой. На поиск уйдет больше всего времени. А потом, при каждой возможности, это движение ты и будешь тренировать. Сначала медленно. Потом спокойно. Потом быстро. Потом очень быстро. До предела физической выносливости. Чтобы оно получалось у тебя в любом положении, состоянии, настроении. Понятно?

Луиза осмотрела зеленые стены по сторонам полянки. Прорезные развесистые листья папоротника; чуть поодаль в зеленой полумгле — темные грозди цветов не то плодов. Дорожка как ущелье. Ветер шелестит где-то поверх, зеленое море чуть покачивается…

— Мы тут как глубинные в воде, — внезапно сказала Луиза. — Простите, я перебила вас. Но тут как под водой. Дно. Все колышется. Тени. Ветер наверху, а тут все по-своему… В море, наверное, так водоросли растут, кораллы там. И рыбы — как птицы… Понимаете?

Русалка кивнула.

— Понимаю. Только в морях сейчас ничего такого нет. Луиза, сколько у тебя времени?

— Три дня. Краны разбиты, ролкер выгружают на подкатных тележках. Наши там, помогают. Мне даже как-то неловко…

— Ничего, — Ашигара сощурилась, — я тебя загоняю так, что на борт спать не пойдешь. Вставай, идем дальше.

Дальше по сторонам тропинки заросли делались все ниже. В море папоротника замелькали толстые зеленые… Для стволов толстые, для плодов — длинные. Более всего растения походили на торчащие из грунта огурцы, только усеянные иглами длиной почти в локоть.

— Кактусов никогда не видела?

Луиза только вздохнула. И век бы не видела!

Ашигара посмотрела на нее внимательно.

— Так. Чтобы сердце не жгло, я тебе покажу сейчас, у кого настоящие проблемы.

Тут дорожка, наконец-то, вывела девушек на ровную террасу вдоль склона холма. Каблуки зазвенели по сохранившемуся бетону. Слева открылся домик в два окна: стены из металлических панелей, односкатная крыша. А справа вдоль бетонки Луиза увидела сразу три самолета. До сих пор самолеты она видела только на экранах и на картинках; правда, на Валькирии даже летала — но Валькирия что угодно, только не самолет. Здесь же три блестящие под ярким южным солнцем птицы устало присели на высоких стальных ногах. Самолетные ноги касались земли колесами — каждое выше колена Луизы. На колесах ближнего самолета, как на стульях, вокруг зеленого ящика сидели два человека, повернувшие головы к пришедшим.

— Доктор? — узнала девушка, — Корнет?

Корнет придержал отпущенное и повисшее на ремне оружие, чтобы магазином не ударилось о бетон.

— Восьмая… — Доктор присмотрелся к левому лацкану. — Ого, да ты уже нулевая. А где Тенрю?

— Первая, Шестая, Четвертая, — всхлипнула девушка. Доктор поднялся, подошел и бесстрашно уткнул голову Луизы в собственную продымленную куртку. Высокому хирургу Нулевая пришлась макушкой точно в солнечное сплетение. Ашигара придвинулась с другой стороны.

— Танька на берег сошла в Сиэтле. Теперь Тенрю. Нас из девяти две пары осталось!

Доктор молча гладил Нулевую по розовым волосам. Корнет смотрел в потрескавшийся бетон под ногами. Ашигара тихонько дышала над ухом. Папоротники кланялись ветру, кактусы торчали гордо. Шумели кусты, взломавшие корнями бетонку дальше к морю. Корнет подумал, что, наверное, девушки останутся тут ночевать, и надо бы прибраться во второй комнате. Он встал, прихватил термос и чашки. Уже у двери домика обернулся: человек, получеловек и не-человек стояли, обнявшись, под крылом истребителя.

Под крылом истребителя приятный прохладный ветер, запах сырой земли… Проснувшись, Луиза повернула голову направо и долго смотрела, как разбиваются о бетон мелкие дождевые капли, и как мокрые пятна постепенно сливаются в сплошное темное море, грозно подступающее к утесам толстого коврика, ошипованного против насекомых.

Вся ее здешняя жизнь вращалась вокруг моря — громадного, пугающего, ласкового, седого и синего — Тихого Океана. Но что потом? Что, если ее так никто и не спасет? Ошибется в расчетах профессор Кольбер. Не выдержит силы заклинания ректор Осман. Или мама… Кому мама, а кому — Карин Стальной Ветер — напугает всю Академию до дрожи зубовной и скрежета в коленях? А под взглядами начальства все вкривь да вкось, уж этому Владивостокская Школа научила Луизу твердо.

Словом — не спасут ее. Жить ей здесь. И быть ей… Кем? Что умеет она, кроме как совать копье куда надо и не надо?

Правду сказать, совать копье Ашигара учила крепко. В первый день Луиза вечером еще переоделась в чистое — во второй день как упала на спальник, на теплый бетон: полежу тут, пока Корнет заливает в термос какао — так и заснула. Спящую переодевала уже Ашигара, укрыв после заката коричневым шерстяным одеялом. Сама русалка до рассвета сидела на крыле, слушая ночные шорохи. Но к домику не вышли ни дикие свиньи, расплодившиеся неимоверно в джунглях; ни охотящиеся на свиней ягуары; ни те самые диверсанты-многоножки, которых опасалась Луиза.

Так что проснулась Луиза не от звуков тревоги, а от негромкой беседы. Корнет и доктор сидели на колесах истребителя, пили чай из высокого термоса с гербовой птицей Корнета (а на вид не скажешь, что дворянин), и беседовали все о том же океане, все о тех же Глубинных, с которыми теперь сплелась намертво и судьба ла Вальер.

— …Саранча. У них нет штаба, структуры, это просто биомасса. В океане! Вирусам для роста нужен какой-то носитель — а там вместо воздуха вода. И размножаться бактерии могут прямо так.

— …Плохо, морской живности конец. Что-то выживает только в холодных морях, вокруг срочно слепленных планктонных ферм.

— Ну да, мы ходили тогда с Акаги, пытались найти. — Печальный голос, даже знакомый. Луиза пока не проснулась настолько, чтобы узнать. — …Все выжрано. Ни водорослей, ни кораллов, ни рачков. Придется все заселять заново.

— Ага, будет нам теперь Институт Реставрации Природы во все поля.

— Сперва победить надо.

— Мы представляли будущее совершенно иначе… — по голосу Луиза узнала огорченного донельзя Корнета. — Думали: ну вот, с Туманом разобрались, опять в море без опаски — хрен там! Мы опять ошиблись. И снова море означает: враг.

— Человек намного более жестокая, хитрая и безжалостная скотина, чем мы думаем. Не вышло у девочек-кораблей нормальной жизни в реальном мире…

— И это мы обидели легкий крейсер Тумана. Не флагмана, не упаси боже Конго или там Айову.

— Вот потому наша цивилизация никак в космос и не вырвется. С каждым годом растут возможности отдельно взятого мудака… Проще ракету построить, чем воспитать школьный класс без мудака. И как мы к звездам потянемся, так сразу какая-то сука кнопку на стул подсовывает.

— А кстати, док, ты Рицко не писал? Насчет взвеси?

— Писал. Она даже нашла время ответить.

— И что? Интересно же! Как так Ото-химе ухитрилась произвести взвесь, которую вся планета больше пятилетки побороть не может? Но при этом свои удары глубинные наносят исключительно большими существами. Ни бактерий, ни вирусов каких, сплошные крабораки со сколопендроморфами.

— Насколько известно, взвесь Ото-химе придумала и сделала задолго до обиды на людей. Еще располагая всеми возможностями университетской лаборатории Токио и помощью той же Рицко. В море у Ото-химе хорошие возможности по селекции, но вот работать с геномом ей просто нечем.

— Не могу не сказать: к счастью, нечем!

— Кстати, почему ее зовут Ото-химе?

— Дочь Морского Царя так называется. У японцев… Не опоздаете?

— Правда, док, пора. Пойдем, провожу. Начинается день.

День тренировок! Луиза поежилась под одеялом. Предел физической усталости Ашигара определяла просто: ноги не дрожат? Еще разок! В Школе Луиза уже привыкла, что все канмусу намного сильнее людей; оказалось, что аватара Тумана еще сильнее. Ашигара с легкостью останавливала раскрученное копье и тотчас рубила противоходом; на раз делала «бантик со свистом», разгоняя тяжелую рогатину до такой скорости, что Корнет и доктор только языками цокали, не успевая следить за острием даже глазами! Луиза пыталась повторять удары — никогда она так не старалась, никогда у нее так ловко не получалось; казалось, ту злосчастную химе она бы сейчас развалила пополам! Но рядом с движениями наставника все потуги Луизы смотрелись именно что потугами. Попытками, заявками на истинное действие, окончательную ясность которого нельзя ни описать, ни пересказать — только увидеть.

Увидев Ашигару в боевом режиме, Корнет и доктор даже в ладоши захлопали. Луиза ощутила смутное беспокойство: ей тоже придется так вот нечеловечески красиво двигаться? Это же как придется выложиться! В Школе Владивостока делали ставку все-таки на огнестрельное оружие. С древковым изучали пару связок: гарпуном заткнуть регенерацию твари, копьем остановить, задержать — и добить остриями трезубца. На правую руку и на левую — и достаточно, лучше учитесь двигаться и стрелять. Считалось, что резня в окружении, «схема ноль» — признак глупости командира, заведшего подразделение в засаду. Только вот за первый и единственный поход Луиза оказывалась в такой резне трижды. Тридцатый отряд больше всего добыл и больше всего потерял именно в рукопашной.

Нулевая подумала, что с опытом, наверное, научится держать глубинных на дистанции выстрела — но и сама себе тут же не поверила. Рядом с овальным, нагретым руками титановым древком, рядом с искрами солнца на иридиевой напайке мечевидного лезвия, любая мысль казалась эфемерной и умозрительной. Копье же и удар копьем выглядели весомо — окончательно, как вовремя поставленная точка.

Луиза посмотрела на собственную рогатину и тихонько произнесла:

— Георгий. Во бранях светлейший поборник…

Ашигара стояла поодаль. Нулевая почувствовала симпатию и благодарность к русалке за молчание. Доктор скрылся в домике, собираться на смену. Корнет собрался провожать его с автоматом, и на прощание махнул рукой вдоль бетонки к югу: эти кусты можете сносить хоть все, растут они быстрее ветра.

Девушки переглянулись — Ашигара подмигнула — Луиза почесала затылок — начали!

Начали поиски с простых движений. Сложность связок Ашигара сразу ограничила трехходовками: в бою редко получается провести длинную цепочку. Заметил брешь в защите, успел или не успел ей воспользоваться — в любом случае, три движения, не больше.

Но и трехходовок с копьем немало. Правда, несколько упрощает задачу анатомия. Делая удар или выпад, приходишь в некоторое положение, из которого дальше не как угодно — а только несколькими определенными путями, как позволит направление сгибания суставов. Количество вторых движений в связке почти на порядок меньше, чем первых. Ну, а третье движение почти точно вычисляется из первых двух, тело выстрелит им само, раскручиваясь в наиболее удобную для себя форму.

Опять — все кажется просто, даже на компьютерной модели можно подобрать — но только вот компьютерная модель об удобстве конкретного подшага или замаха для конкретного человека ничего не скажет. Хорошо в Шао-лине: на один поиск движения годы можно тратить. Можно найти два-три варианта, сравнить. Попробовать в разных условиях. Зато и находится так бриллиант-короночка, черта прибить можно. А тут приходится искать армейским способом: как только что подошло, сразу же и принято. Лучшего искать некогда.

Чтобы не блуждать наугад, сперва пробовали атаки по нижнему ярусу: в ноги, под ноги. К обеду первого дня перешли на средний уровень — от колен до груди — где и застряли. Тут вариантов больше всего… Поглядев, как Луиза покрывается потом, верхний ярус Ашигара отложила на второй день. По утренней прохладе с него и начали.

Нужная связка нашлась в полдень. Что там год — еще неделю назад Луиза не поверила бы, что на такое способна. А тут вот — выпад с подшагом, верхний блок — и сметающий горизонтальный удар, кругом над головой. Придать копью нужную скорость человек не смог бы; Нулевая-красная смогла. Все три действия прокатились как выстрел; куст-мишень переломило пополам.

— Ничего себе, — Ашигара даже остановилась, — Это Гаэ Асайл повторить не стыдно!

— Кому? — спросила запыхавшаяся Луиза.

— Не кому, а чему. Так называется оружие одной моей знакомой… С удовольствием составила бы ей компанию, но увы. У нас война, и у них полно своих забот… Ладно. Приступим к шлифовке. То же самое — медленно. Так медленно, как только возможно. Делай!

Копье идет медленнее облаков. Бетон под ногами теплый, приятно. По-во-рот, подшаг, выпад. Плавно-плавно — над головой. Еще раз. При-ибрать. Подша-аг… По-во-рот, подша-аг, выход…

… - Чуть быстрее. Но не разгоняйся, не вкладывай силу. Делай!

Цвет неба чуть-чуть поменялся. Солнце уже не впереди, а заметно правее. Поворот, подшаг, выпад, над головой — удар. Снова ветер. Выдох. Как в воде. Как на глубине.

… - А теперь не сдерживая себя, но без усилия. Делай!

Поворот, подшаг, выпад, удар. Солнце ощутимо к горизонту, и ветер прохладный. После жаркого дня приятно. Поворот, подшаг, выпад, удар. Копье прибрать. Поворот. Что? Руки дрожат?

… -Устала? Вижу. Все правильно, уже скоро вечер, ты и должна была устать. Быстро! Делай!

Поворот, подшаг, выпад, удар! Выдох.

— Быстрее!

Поворот-подшаг, выпад-удар! Выдох!

— Еще быстрее!

Поворот-выдох-подшаг-выпад-удар!

— Ноги не дрожат. Еще разок!

Поворот-выдох-подшаг-выпад-удар!

— Резче! До заката целых две минуты, еще ударов десять сделаешь!

Поворот-выдох-подшаг! Выпад-удар!

— Отлично! Еще разок!..

Так что уснула Нулевая, не дойдя до кровати: на спальнике под крылом истребителя. И снов не видела ни единого, словно бы эту ночь из жизни ложкой вычерпали.

А теперь утро, и мелкий теплый дождь, и разговор окончен, и Корнет собирает чашки.

— Проснулась? — Ашигара свежа, как у Нагато на приеме. — Потянись, что чувствуешь? Нигде не болит, не колет?

— Как будто нет.

— Ну тогда вставай, закрепим двигательный стереотип. Как там у старых мастеров? «Каждое движение повтори восемнадцать раз медленно, восемнадцать раз очень медленно, восемнадцать раз с удовольствием и восемнадцать раз быстро.»

— Всего семьдесят два раза, — Луиза села на спальнике, потянулась за спортивной формой, которую та же Ашигара сложила стопочкой рядом. — Казалось бы, что сложного?

— Ничего, — Ашигара ухмыльнулась, — просто это делать надо. Не отвлекаясь. Вставай уже, Корнет повел доктора в госпиталь, никто не смотрит, одевайся.

— Госпожа Ашигара…

— Просто Ашигара, так быстрее.

— Ашигара… Мы пришли сюда потому, что тут бетонка широкая? Есть где длинным оружием помахать?

— Отчасти. Смотри. Домик ухоженный. Кусты подстрижены. Ты же в курсе, что…

— Такао и Симакадзе. Конечно, мне… Мне рассказали еще в первый заход на Гонолулу.

— Корнет руки не опустил. Кто знает, что у него внутри — а держится он хорошо, нытьем никого не обременяет.

— Ашигара, но ведь Корнет и доктор на что-то надеются?

Туманница помолчала. Продолжила тише и грустнее:

— Ядра, допустим, еще найти можно. В теории, даже отвоевать можно. С Такао просто: серебряной пыли отсыпал, и вот она восстановленная. Тем более, что ей не впервой. А вот Симакадзе… У нее-то аватара была наградная, от флагмана. Ей сначала надо восстановить корабельное ядро. Потом сам корабль. Потом аватару. А вспомнит ли аватара в конце всего этого своего парня? Или ему придется знакомиться заново? А если это не получится?

— Бывает, люди и без всякой войны расходятся, — после паузы сказала Нулевая. Ашигара возразила с чувством:

— Но это несправедливо! Одно дело, когда ты сама поссорилась с парнем. И совсем другое, когда вас даже не спросили! И вообще, — добавила русалка тоном ниже, — как подумаю, что там Ото-химе делает с нашими, все внутри переворачивается.

Перевернувшись на очередной волне, ядра в мешке столкнулись и сразу же установили связь.

Такао / Кто меня слышит?

Кинунгаса / Слышу плохо.

Могами / Слышимость хорошая.

Такао / Где Мутсу? Где флагман?

Мешок встряхнуло еще раз, контакт прервался и сложился по-новому.

Мутсу / Здесь весь конвой. Кто как думает, почему?

Дзинцу / Разрешите?

Мешок встряхнуло, никто не услышал ответа флагмана. Все подумали об одном и том же: надо настроить радиоканал, чтобы не зависеть от касаний боками. Некоторое время ушло на расчет частоты. Квантовый канал, не сговариваясь, оставили в покое: мало ли чего там придумала Ото-химе. Люди вон, помнится, в первую войну по квантовому каналу исхитрялись вирус-кнут пропихивать… Лучше уж радио. Но вот общая частота накрыла горку ядер плотным надежным полем.

Симакадзе / Почему мы можем разговаривать?

Двадцать седьмая / Мы близко. Наверное, нас в общей сумке тащат.

Хиросима / Почему не поштучно, логичней было бы?

Такао / Ну ты же знаешь, как у глубинных стая устроена?

Нака / Допустим, знаю. На самом верху химе, ее слово — закон. Скажет сдохнуть — все с радостью дохнут. У нее хранительница, она же старший советник или старший полководец. Хранительница же командует «гвардейской эскадрой», личной охраной химе. Ну, которых в кино еще «элитными» зовут или «прим-особями». Дальше идут Старшие: линкоры, тяжелые крейсера, авианосцы… Вполне разумны.

Мутсу / На уровне среднего человека, плюс-минус.

Такао / Люди разумны. Я-то знаю.

Мутсу / Поверим специалисту. Нака, дальше.

Нака / Самые умные являются флагманами эскадр. Поэтому внимательно присматриваются к Хранительнице. Не оступилась ли, не впала ли в немилость? Младшие: легкие крейсера, подлодки — по уровню интеллекта, как дети. А эсминцы — они же «собачки» — самые быстрые, самые многочисленные, самые дешевенькие. И самые тупые. Из них может чего-то вырасти. Либо не вырасти.

Такао / Превосходно. А теперь скажи, внутри стаи структура постоянная?

Нака / Нет, конечно. Младшие умнеют и подпирают старших.

Такао / Именно! Если раздать нас по рукам, начнется свара за ценные ресурсы. Химе прикажет — а гвардейцы извернутся, чтобы подвинуть Хранительницу. Они же не кто-нибудь, а элитные прим-особи! Каждая спит и видит себя рядом с раковиной химе. Может они бы и хотели, но вынуждены тащить нас в одной укладке. И укладка, скорее всего, у самой же Хранительницы — вряд ли химе осмелится доверить подобный приз кому бы то ни было еще. А на радаре спасателей куча ядер заметный сигнал дает. Так что рано или поздно нас вытащат.

Надакадзе / Такао, ты сама-то веришь в это?

Такао / Я не первый раз в форме ядра. У меня тогда ни памяти не было, ни вас.

Мутсу / Получается, за что нас может зацепить Ото-химе?

Дзинцу / Пенсакола? Только за память. Материального ничего у нас нет. У тех же эсминцев даже аватары были наградные, память внешняя. Вот они, кстати, долго во тьме не протянут.

Мутсу / По эскадре! Такао, Могами — переписать себе копии эсминцев, сами поделите, кому кого. И всем переписать по копии мне в память. Как-нибудь не разорвусь.

Кинунгаса / А долго мы так будем болтаться? Не знаю, как вы, а я так совсем недавно вообще человеком была.

Такао / Нас вытащат. Я-то знаю Конго.

Конго встретила Нагато на восстановленом пирсе внешнего порта. Большую часть приведенных айсбергов загнали во внутреннюю бухту — в тот самый легендарный Перл-Харбор — и вода там сделалась довольно холодной, и даже не такой соленой на вкус. На вкус — потому что воду даже стало можно брать в рот. Взвесь исчезла из нее полностью.

И еще немалое количество ледяных гор заякорили по периметру главного острова — Оаху. К сожалению, на Мауна-Кеа, расположенный почти в ста километрах южнее, льда не хватило. Гарнизон оттуда сообщал, что глубинные иногда вылезают — но уже без прежнего запала. Осадная армия Ото-химе сильно уменьшилась в последнем решительном натиске, к тому же решающая атака наземных существ победы ей не принесла. Авторитет и сила Ото-химе поусохли — а местные глубари только того и ждали, навалившись на осадное войско со всех сторон. Тут подоспела с юга помощь, направленная Ото-химе — недостаточно сильная, чтобы смять местных одной операцией, но достаточно сильная, чтобы местные не смогли выгнать пришлых. А пока те и эти бодались, люди выиграли еще несколько недель относительного покоя.

Так что Конго с чувством хорошо выполненного долга могла теперь сидеть на теплом от солнца кнехте и тихонько насвистывать. Нагато подбежала семенящим шагом — насколько позволяло кимоно. Конго рассеяно улыбнулась:

— Рада тебя видеть.

Нагато живо перехватила инициативу:

— А уж как я рада! Как там чайки?

— Спасибо. Чайки есть.

— Уже хорошо, согласись.

— Согласна… Больше ничего не спросишь?

— Ну как же… — Нагато разгладила вышитое кимоно. — Похудеть? Хм. Нечего надеть? Опять хм. Все мужики козлы? Если бы! Они вообще люди, это уж совершенно ни в какие ворота! Я тут сунулась было к Аске насчет мужиков — до сих пор отойти не могу. О! Придумала! Осветлить волосы!!!

Конго вздохнула.

— Даже неловко напоминать, но у нас дела. Проводка конвоя до Токио. Что делать с добровольцами от Ванкуверской Школы в составе конвоя. Шестнадцать захваченных ядер. Еще политика там, то-се…

— Ах, сестрица, от власти морщины! И цвет лица портится. От абсолютной власти цвет лица портится абсолютно. Вывод: абсолютная власть — зло!

— Абсолютная власть — зло. Интернет велик, и в нем легко накопать что угодно. Что же вы приводите не самые удачные примеры? Старая добрая Англия, грабившая половину мира, году в тридцать пятом писала пронзительные книги о нищете собственных шахтёров, которых Железная Маргарет и добила к началу восьмидесятых. Старая добрая Бельгия вырезала на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий примерно половину населения Конго. Вдвое больше, чем проживало в самой Бельгии. Старая добрая Голландия свои алмазы тоже выкопала не у себя, а на юге Африки, руками кафров, даже не считавшихся людьми. Чем прославилась старая добрая Германия, напомнить? Старая добрая Франция под руководством такого мудрого и прозорливого де Голля, отступая из Алжира в начале шестидесятых, уничтожила пару миллионов алжирцев в попытке удержать страну за собой. И это я еще про Мадагаскар не вспоминаю, который французы в начале двадцатого века выморили-таки голодом. Старая добрая Италия травила эфиопов газом заодно со старой доброй Германией. Старая добрая Испания воевала в Марокко — круче рашенз в Афганистане.

— Не может быть, шеф!

— У «шурави» в Афганистане был хоть один авианосец?

— Гм… А у испанцев что, в Марокко был?

— Первый в истории случай удачного применения авианосца против партизан. Десант с танками — это за двадцать лет до «Оверлорда», «Драгуна» и «Катапульты».

— Конкистадоры, опыт не пропьешь. А старая добрая Америка?

— Америка еще не старая. Зато, пожалуй, уже не добрая… Так почему вы несете мне планы завоевания мира? Только честно, Фиори? Предположим, нам все удалось и мы завоевали мир — что дальше? Абсолютная власть разлагает абсолютно.

— Сэр. Поскольку мы говорим о работе в России, то я отвечу словами русского же умника. Вы сослались на интернет — я тоже сошлюсь. Умник ведет блог за подписью: «Г.А». Найдете минуту, почитайте. Не пожалеете.

— Прежде всего я не пожалею вас. Ближе к делу!

— Смотрите: предположим, что будущий Рим будет немецким и Христос придёт туда. Это будет Христос, которого ждут немцы. Это они вымостили дорогу, они и будут встречать Христа. Он придёт в Рим, который построили немцы. Он будет судить и миловать, а немцы будут безропотно принимать свою участь. Они очень хорошо будут понимать за что их карают и за что милуют. Они, как народ, всю свою жизнь готовились именно к этому. Они своё переведённое на немецкий Евангелие зазубрили наизусть. Немцы в нём знают каждую буковку и они эту буковку истолковали вот так, а судить их будет судья справедливейший.

Но теперь предположим, что в этот немецкий Рим попали, шеф, любимые ваши русские. И немцами они стать не захотели. Ну, эмигранты, полно таких. Высадились на Брайтон-бич, но все же остались русскими. Так вот, на этом суде они с изумлением обнаружат, что их карают тяжелее за грехи малые и награждают за добродетели, которые в их глазах добродетелями вовсе не являются. Справедливого суда не получится. Произойдёт это по той причине, что Евангелие — одно. Смысл каждой притчи в Евангелии — один. И в немецкой Священной Римской Империи смысл этот будет немецким. То же верно и для Третьего Рима размером во всю планету, Евангелие там будет русским и Христос, подняв из могил мёртвых, будет говорить с ними на русском языке.

Империя нужна для того, чтобы появился один Христос. Тот, которого там ждут. И, сэр, в меру моих слабых сил, я желаю, чтобы это был мой Христос.

— Христос есть мощный регулятор морали, — кардинал развел руками, — это нельзя отрицать. И наша модель семьи, наша модель отношений создала всю цивилизацию. И это факт.

Акаги покачала головой отрицательно.

— Ваша модель морали привела к тому, что молодой, здоровый, готовый на все парень вообще никому не нужен. Охотятся только за богатыми. Вы установили запрет на секс без цели размножения. Вы поставили секс в прямую зависимость от содержания ребенка — и так вы назначили запретительную цену. А отсюда неврозы и психозы у мужчин, отсюда стада маньяков — и постоянная болезненная зацикленность женщин на удачном браке. И колоссальная уязвимость системы управления. Любого вашего политика можно свалить одной минетчицей.

Кардинал сощурился в неприятно-сладкой гримасе.

— Недопуск нищих к размножению выполняет важнейшую роль в укреплении популяции. Хочешь женщину? Заработай или прославься, или хотя бы укради, наконец! Только встань уже с дивана! Это диалектика! Без стимула ничего не будет! Ни одна из ваших утопий этого не учитывает. Довольному человеку ничего не нужно; Моцарт бы не стал писать знаменитые Реквиемы, кабы не имел необходимости кормить семью. А если политику не хватает ума скрыть адюльтер, так он дурак, а дурак не нужен!

— То есть, вы караете не того, кто способен растоптать вашу же заповедь «не прелюбодействуй» — а того, кто неумело заметает следы. При таком подходе наверху будут хитрые воры, а не дальновидные стратеги. Что и привело планету к тому состоянию, что мы сейчас наблюдаем.

— Дальновидные стратеги могли бы сообразить последствия, взвесить риски — и не связываться с минетчицами. Это же и есть определение дальновидности: способность подумать на несколько ходов дальше собственного х… хобота! А если политик не может удержать в узде собственный… Хм… То и страну свою не сможет он удержать в узде.

— Страна несколько сложнее лошади. Особенно сейчас. Ваша модель управления отточена на Европе, где вся держава состояла из десяти-двенадцати тысяч реально влияющих на что-то дворян, все прочие их только содержали, ничего не решая. Античность завоевала полмира без этих неумных ограничений.

— Однако великий Рим не открыл ни Америку, ни Китай — просто потому, что ему это было не нужно. Хотя римские корабли были достаточно совершенны для подобных плаваний. Хватало и золота, и леса, и парусины, и моряков — не было только желания! Наша религия прижала крышку на котле и подняла давление пара. И только поэтому развилась вся западная цивилизация. Ведь не зря же все духовные практики первым делом требуют воздержания. Как на западе — так и на вашем любимом востоке!

Кардинал замолчал. Перевел дух, отложил гусиное перо, которым все это время размахивал перед самым экраном, и тогда только спросил:

— Доктор Акаги, отчего вы такое внимание уделяете именно этому вопросу?

— Оттого, что вы снова лезете с моралью в каждую постель. Из каждой розетки уже зовут в крестовый поход — словно тысячу лет назад. Но какой толк от ваших фанатиков на море? Воевать с глубинными могут лишь канмусу, призванные по необходимому ритуалу и прошедшие необходимое обучение.

— Так отдайте нам «Серафим» — и девушкам не придется умирать. Крестоносцы достойно заменят их в бою.

— Не знаю, кто вам наврал про «Серафим» — там до успеха еще, как до Луны ползком. Но даже имей мы средство против глубинных, мы не отдали бы его никакой отдельной державе. Если «Серафим» отдать вам, то морями завладеют ваши крестоносцы, и это будет хуже глубинных — те хотя бы враги. А война против крестоносцев суть война гражданская… Хорошая попытка, синьор кардинал!

— Я подниму этот вопрос в ООН. Неважно, как я узнал об этом — важно, что мои сведения верны. Возникло средство не посылать в бой девочек. Почему вы не хотите поделиться им хотя бы с нами? Мы готовы достойно принять эстафету! Как вы думаете, планета поддержит меня или вас?

Рицко поморщилась.

— Смотря как объяснить.

— Объясни мне, почему ты все смотришь: «В гостях у сказки?» Сериал же снимают с тех самых пор, и конца-края не видно. И не наскучило?

Егор оглядел полутемный кинозал: как будто никого знакомого нет; ну да и черт с ним. Наклонился к уху и прошептал:

— Вот именно! Мне и нравится, что не сдаются. Такая вот попытка вернуться в прежние счастливые времена… А то бывает, смотришь новости и прямо чувствуешь: все, не могу больше!

— Всё, не могу больше, — прохрипел я, в последнем усилии выползая на отмель.

Четыре водомёта это вам не две ноги, а люди после операции даже на них месяцами ходить учатся! А ещё подруливающие устройства, а ещё система дифферента, а ещё…

— И долго ты там лежать собрался? — недовольно поинтересовалась замершая в паре кабельтов мористее Конго.

— Пока гусеницы не отращу, — выдохнул я. — А потом уползу нафиг! Я чуть не утонул, между прочим!

— Здесь максимальная глубина — четыреста метров, а твой корпус, даже без активации поля, выдерживает погружение на тысячу шестьсот, — пренебрежительно фыркнула туманница, силовым захватом стаскивая меня с отмели. — И ты говорил, что плавать умеешь.

— Руками! Ногами! — завопил я, врубая водометы на полную из категорического нежелания расставаться с берегом. Таким твердым и надежным.

— Это тоже самое!

— Нифига!

В итоге, мы минут десять играли в тяни-толкая, под радостные вопли и ехидные советы веселящейся Майи, пока Конго это не надоело.

— Майя, да помоги же! — прошипела она.

Вдвоем эти… дамы махом стащили меня на глубокую воду.

— Тоже мне, линкор, — буркнула Конго, вставая между мной и берегом, чтобы отрезать путь к отступлению.

Я демонстративно надулся. Отвернувшись сразу всеми тремя башнями.

— Какой есть.

— Есть чему радоваться, — Луиза даже в ладоши захлопала, — Майю же воскресили. Только не делай вид, что ты этого не хотел! И вообще, я люблю, когда все хорошо заканчивается!

— На здоровье, — вздохнул Егор, — только чего на весь кинотеатр визжать от радости?

— Надо было визжать, когда ты меня целовал?

— Вот я поцеловал девушку. А что дальше?

Мама и папа поглядели на Егора без особого удивления. Не иначе, кто-то знакомый видел Егора с Луизой в кино и уже озаботился донести. А дяде Вите никто не говорил, вон какие глаза круглые, чисто совенок в полированной стенке холодильника… Чтобы увидеть лицо Егора, дядя Витя даже повернулся на табуретке. Та скрипнула, но устояла.

— Дальше жопа. Поначалу-то все честно. Она твои желания выполняет в постели. Ты ее желания в магазине. Ну или там на даче у тещи. Но мальчики тоже взрослеют. Рано или поздно у них появляются желания и помимо постели. Ну там — личное время, собственное мнение… К этому не всякая девочка готова… А уж когда появляются дети, то и мальчик и девочка превращаются в отца и маму. И все их желания испаряются, а появляются исключительно требования.

— Витька, ты чему детей учишь?

— Правде, Стеллочка, правде. И запомни, Егорий, если тебе какая су… Сушеная селедка скажет — «дал бог зайку, даст и лужайку» — то ты такую бл… Блестящую звезду балета… Сразу стреляй.

— Виктор!

— Да, Стелла. Потому как бога нет, и лужайку давать будет муж. А мужики хоть и козлы, но не у всякого козла на лужайку зелени хватит!

— Грубая же ты свинья!

Виктор грустно улыбнулся.

— Лучше как у Романа, третий развод? А какая любовь была, как пяткой бил в грудь волосатую!

— Ну так я тогда тоже скажу. Если где услышу песню про кавалергардов эту сучью: «не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась» — тоже убью к чертям!

Егор захлопал глазами, не понимая, как разговор от поцелуя перешел к похоронам:

— Мам, а «Кавалергардов» за что? Это же Окуджава!

— Вам-то крест, и все дела. А нам опять на себе пахать. Вот знаешь Брестскую крепость?

— Конечно. Единственное нормальное кино, снятое после восемьдесят пятого про войну.

— А знаешь, там в Бресте было общежитие жен комсостава… И вот оно досталось немцам неповрежденным. Тепленьким. Представляешь чего там было?

Егор покраснел.

— Ну…

— «Ну» — это на пару дней, пока всех не пере… пробуют. Дальше как жить? Это мы сейчас знаем, что наши победили в сорок пятом. А тогда кто знал? Но даже если бы кто и знал — как из сорок первого прямым ходом попасть в сорок пятый? Ну вот, конкретно по-мужски ставлю задачу. Ребенок трех лет. Ему надо вот столько еды каждый день. Был муж — кормил муж. Теперь? Что теперь?

Егор повертел головой, схватился за воротник. На кухне сделалось непривычно-тихо. Папа молчал, угрюмо скрестив руки на груди. Дядя Витя с немым вопросом облокотился на стол… Егор неожиданно подумал, что рубашка гостя точно в цвет светло-коричневого кухонного гарнитура. И подсветка холодильника красиво блестит в стеклянных дверцах шкафа… Как на экзамене, когда не знаешь, что сказать — начинаешь по сторонам смотреть.

— Но уходили же в партизаны… Там… — выдавил Егор.

— Ага. Ресторан «Под сосной». Восемь блюд из березовой коры. Грудным детям особенно полезно, с младых ногтей буратинами растут. Но ты, сынок, не соскакивай. Ты на вопрос так и не ответил. Что мужчина должен делать в такой ситуации?

Егор смотрел на слезы по маминым щекам и не понимал, чего от него хотят. В такой ситуации думать поздно уже. Надо было жену сразу к родителям отправить.

Заранее!

— Должен делать, чтобы эта ситуация не возникла. Должен думать на ход вперед. Или на сто ходов — на сколько надо, на столько и думай!

Мама вздохнула:

— Ты так ничего и не понял. Все бы тебе пыщ-пыщ…

— Ну хорошо, я не понял. А что ты сказать хотела?

— Не восхищайся войной. Не хвали войну. Не радуйся оружию. Не пускай слюну на девочек с пушками. А то ведь сбудется мечта, и тогда что? Папкиной памяти на колени не залезешь!

Дядя Витя непочтительно махнул широкой ладонью и заголосил:

— А жена поплачет, выйдет за друго-ова-а! За ма-а-иво-о това-арища, забудет про меня-а-а!

— Витька, сукин же ты кот!

— Стелла. У тебя — если ты не заметила — сын. А не вечно плюшевая кукла. Он уже не мальчик, уже подросток. А ведь этим не кончится. Погоди, он еще бензином провоняет. И ветром. И на голых досках ночевать будет. И по морде получать — хотя бы за поцелуи свои. Так что, либо выпускай уже самолетик в небо, либо, — дядя Витя надул щеки, прищурился и пропищал:

— «Там, снаружи, злые бактерии!»

Мама и не хотела — засмеялась.

— Да чтоб тебя! Сам скотина мартовская, и молодежь туда же тянешь!

— Кстати, о котах. Погоди-ка.

Переступая протянувшиеся от низкого солнца тени, дядя Витя быстро сходил в прихожую и принес клетку-переноску, где на красной подушке свернулся калачиком серый котенок с уже наметившимися черными полосками.

— На-кось тебе презент. Барышни животинку страсть как любят.

Котенок лениво поднял голову, осмотрел склонившиеся над ним головы и с вызовом сказал:

— Мяу! Как во стольном граде Китеже… Жил кто-то ибн чей-то…

Пока Егор хлопал глазами, котенок довольно потянулся:

— Ну как, похож я на папу Василия?

— Василий Степанович, у нас код «четыре-три-два».

— Е… Еж… Ежкин кот, снова самовольщица?

— Так точно.

— Ты знаешь чем кончится? Опять мясо! Как давно?

— Три месяца.

Начальник Школы подскочил в кресле.

— ЧТО-О-О-О-О? Так давно?! Ты куда смотрел все это время, звездобол?!

— Очень умная. Очень сдержанная. Парень тоже держит хер в узде.

— Парень?!! Тут еще и парень замешан?!

Адмирал опустился в кресло, нашарил в левой тумбе стола ящик, вытянул маленькую бутылочку коньяка, дрожащей рукой попытался набулькать в стопку — увидев, что проливает на бумаги, глотнул просто из горлышка. Минуты через полторы лицо его из багрово-синего сделалось обыкновенного цвета. Протянул бутылку с остатками безопаснику:

— Глотни, если надо.

Капитан первого ранга, не чинясь, прикончил остаток «Двина». Начальник Школы спросил уже спокойно:

— Что будем делать?

— А ничего, — зам по безопасности развел руками. — В любом случае, осенью выпуск — и на фронт.

— Убьет нахер. Исключений не бывает.

— Зато может быть хуже.

— Куда хуже? — адмирал выкатил глаза шире стопки.

— К примеру, все будет хорошо. Но только у конкретно этой пары. Их удачный пример сподвигнет еще кучу народу. И вот этих-то мы будем щетками с бетона соскребать в промышленных объемах, крематорий перегреется.

Зам по безопасности выложил на стол папку с личным делом самовольщицы. Адмирал непослушной рукой подергал завязки, вздохнул.

— Прежде, чем что бы то ни было решать, надо с ней поговорить. Хотя бы. Где она сейчас?

— Сейчас, сейчас. Минуточку… Хоп!

Жестом фокусника Егор сдернул платок с корзинки. Жить в переноске котенок отказался категорически: раз я соловецкий, так что — с рождения каторжник? И теперь стоял в корзинке, подобно герою-аэронавту, взирающему на твердь земную: с превосходством, и в то же время чуть опасливо.

Посмотрев наверх, котенок помахал правой лапкой с приметным белым пятнышком:

— Приветствую!

— Ой, у меня все-таки будет фамильяр!

— Я не волшебный, — несколько виновато пропищал котенок. — Я только сказки рассказывать умею.

— Ничего, Табита от зависти сдохнет!

Луиза протянула было руки, но вовремя отдернула:

— Мне же его ни взять, ни потискать! И в школе нельзя его держать. Пусть пока у тебя поживет?

Егор был готов к такому ответу:

— Кстати, вон мой дом. Зайдем? Я хотел тебя с родителями познакомить.

Луиза подумала. Нет, что с родителями — это хорошо. Это как бы намек, что планы кавалера не ограничиваются кувырканием на сене. С другой стороны, по здешним понятиям это почти помолвка — а надо ли ей помолвка? И уместен ли такой зять в семье ла Блан де ла Вальер? Придется разорвать обручение с де Вардами, что не пройдет бесследно. С другой стороны — ее пока ведь не вытащили, а времени уже прилично прошло, и самое главное — бог весть сколько времени еще пройдет!

— Не бойся, приставать не буду, — опять надулся Егор. — Посидим, чаю попьем. Что, у вас там и в гости уже не ходят?

Луиза посмотрела на котенка. Тот подмигнул и сделал ручкой. Дескать, не тушуйся!

В самом деле, дворянка что — не умеет вести себя в гостях?

— В гостях она, наружный только что докладывал.

Начальник Владивостокской Школы опять подскочил в кресле, но на этот раз действовал быстро и осмысленно, нажимая предусмотренные для подобных случаев кнопки. Кнопки отозвались звонками в помещениях охраны, щелчками ригельных замков на некоторых дверях и тревожным зуммером в штабе флота Тумана, отвечающем за северо-западный округ.

— Кто там у вас ближе? — прохрипел адмирал в трубку. — Да хоть Акаги, хоть сама Идзанаги — только быстрее! Улица… Дом… Квартира… Да, первый подъезд!

Подъезд оказался чистым, и это Луизу почему-то успокоило. Поднялись на третий этаж, Егор свернул направо, погремел ключами. Открыл дверь в прихожую, подождал, пока войдет Луиза. Вошел следом, обмел снег веником и то же самое сделал с ботиночками Луизы — она и пискнуть не успела. Подвинул тапочки — новые, ярко-зеленые. Пожалуй, слишком яркие… Тут кремовый гладкий пол, светло-золотистые обои. Пейзаж какой-то на стене: свет на него не падает, и потому картина не играет. Зачем тогда повесили? Ладно, три двери. Налево — кухня; она же, как правило, в здешних домах и столовая. Гостиная прямо. Направо коридорчик, там, наверное, другие помещения. Двери красивые: деревянные рамы и витражное стекло… Потолок белый, низкое зимнее солнце перечеркивает его сложными тенями от подвешенных светильников.

Больше Луиза ничего не успела рассмотреть, потому как Егор открыл дверь на кухню. Ну, она сдуру и вошла — не вякнули ни чутье, ни сердце-вещун!

Кремового цвета столик на тонких ножках, такие же полудохлые табуретки, шкафы с остекленными дверцами… А, не до шкафов!

Первый мужчина, сидящий за столом, спиной к входящим, и сейчас вполоборота к двери — немного полноватый, но запястья широкие, ладони-лопаты, пальцы-гвозди. Одет… Клетчатая светло-песочная рубашка навыпуск, синие грубые брюки, из мятых шлепанцев торчат босые пятки. Впрочем, и второй тоже в шлепанцах на босу ногу. Видимо, здесь так принято. Стоит напротив стола, спиной к шкафчикам с посудой. Брюки серенькие, никакие, свитер светленький, потертый, петли торчат. Сам высокий, худой. В очках. Глаза внимательные, умные, как и у первого. Женщину Луиза уже толком не рассматривала — незачем теперь.

— Луиза ла Вальер…

— Курсант ла Вальер, — с остановившимся взглядом сказал папа. — Я ее на комиссии в Школе видел. Егор… Не делай резких движений. Эта девочка может сквозь стену выйти.

— Так она из Школы?

— Да.

Парень посмотрел с очевидным недоверием. Луиза двинулась было уйти, но Егор схватил за запястья, и девушка — в ужасе, что могла бы что-то ему повредить — замерла.

Женщина тихонько сползла в обморок. Высокий медленно-медленно, как во сне, наклонился над ней. Открыл дверцу большого белого металлического шкафа, загремел маленькими бутылочками в поисках лекарства.

— Пожалуй, хорошо, что Алиска на уроках, — нарушил молчание здоровяк в клетчатой рубашке. — А это не она пришла?

Папа недоуменно прислушался к легкому скрипу открывающегося полотна; Егор тоже. Он-то помнил, что хорошо закрыл и замкнул входную дверь.

Дверь камеры грохнула.

— Номер икс-два-девять-два-пять-зеро, на выход! С вещами!

Есть, оказывается, общие культурные коды — и там, и тут. Может, в сытое время пиндосы говорили с братвой иначе. Но проклятое время не пощадило даже пиндостан — и образцовые капо внезапно заговорили с настораживающими нотками вологодского конвоя.

Сокамерники переглянулись, толкнули друг друга в тощенькие бока.

— Что, косцакен, возврат на родимые клюквы?

— Под клюквы, деревня. Под развесистые клюквы.

И негры обидно заржали.

— А у них есть клюквы?

— У них есть что хошь. По телеку же показывали. Как это? «Родина слонофф», вот.

— Цыц, чурки, — огрызнулся уходящий. — Молитесь своему джо, чтобы я не вернулся.

— Джа, а не джо.

— Джо. Неуловимый. Потому что нахер никому не нужен.

— Нет, чувак. Это ты очень сильно не прав. Ты обидел брата. Это не хорошо. Это…

Не давая негру накручивать себя и дальше, вызванный зек сильно толкнул сокамерника в цыплячью грудь, от чего тот сел на нары. Сам же повернулся и вышел прежде, чем остальные обкурки сообразили, что случилось. Так-то негры попались мирные. Немирных сейчас до камеры не доводят: убит при задержании, да и вся недолга. Поговаривают, что и дома нынче также. Или еще и покруче. Да пусть говорят: воровской ход сам Хозяин сломать не сумел, хотя ссучивал целыми лагерями… Вот этого сиделец представить не мог, сколько ни читал и ни слушал бывалых. Ну, одного сломать — для опытного кума невелика задача. Ну, опутать активом весь барак: вроде как жучков завести в муке, насрал — тут и они. Ну, ссучить угловых — их немного. Ведь углов только четыре. А всю зону — как?

Тут размышления зека прервал старший конвоя:

— Лицом к стене. Руки на стену! К досмотру!

Охлопали, ощупали. К важному кому-то…

Стой, какое к важному? С вещами!

С вещами — и шмон, как перед выходом за нитку. Это лишь одно может значить. Переводят. Куда? Господи, куда же? Хоть в Аризону, только бы не назад! Не для того же он трюмную воду пил, мореманам за провоз отдал последние зубы золотые — чтобы в родимой итэка срок мотать!

В приемнике сидельца встретили родные лица: прямо с плаката.

— С чистой совестью — на волю?

— В пампасы! Ковбой, гы!

— Целый самолет за тобой пригнали. Гордись, гражданин… Гражданинчик, тля!

— Сержант, разго-ово-о-орчики о-отставить! До-окументы на заключенно-ого попро-о-ошу…

И ведь на инглише базарят, красноперые — а слышится родное вологодское оканье…

А по-родному выходит жопа. Не та статья у него, чтобы дома ему газеты читали. Сильно не та. Не церемонился он с лошьем — да на то и лох, чтобы приварок был не плох. А как совсем горячо стало, правильный пацан слинял вот за большую воду и сидел себе в уютненькой здешней крытке. Тут крытка такая, что на воле страшнее. Вольняшки кидались друг на друга войнами, а в промежутках героически отстраивали порушенное, зарабатывали себе инвалидность на дезактивациях, бились колами за озеро с чистой водой — село на село, как раньше за землю. Ну, и жрали крыс пополам с тараканами, по рецепту еще «сахалинчиков» — один усатый на одну крысу. И при всем при том вольняшки вполне исправно платили налоги — в том числе и на содержание тюрем. На то, чтобы ему — в числе прочих — сиделось не холодно, и чтобы его неотъемлемые права не попирались… Одно слово — пиндосы, Хозяина на них нет.

Но там, куда его сейчас отвезут, все по-другому.

И теперь что? Лес валить, рукавички шить?

Так ведь припомнят ему. Все припомнят. И подвальчик, откуда крики не доносились. И киоски отжатые. И машины сожженные. И много еще такого, чего теперь — по зрелому возрасту — сам он даже чуть стыдился… А там не тут — везде найдут!

И кинулся было сиделец прямо к двери — ни на что уже не надеясь, просто звериный ужас требовал от организма хоть какого движения, лишь бы скорого! — но вологодский конвой не почетный караул перед Мавзолеем. Эти уж если подымут ножку, так попадут в самое куда требуется.

Сидельца живо скрутили; оказавшийся в конвое лепила с мерзкой улыбочкой вытащил шприц. Пендосские охранники наклеили фирменно-тошнотворные улыбки: еще одним говнюком на иждивении меньше, что не радоваться?

Укол подействовал, и возвращаемый на родину зек своими ногами, умиротворенно щурясь на солнышко, зашаркал в распахнутую дверь.

Дверь быстро и плавно распахнулась, едва не ударившись о стену. Ошалело моргая, Егор смотрел, как прихожая родной квартиры наполнилась людьми; впереди всех уверенно вошла белокурая бестия, всего два дня назад виденная им в новостях. Строгий черный костюм, светлые волосы, азиатский разрез глаз на европейском лице; глаза, конечно же, бирюзово-зеленые. Гостья без вопросов направилась в кухню — а прихожую заполнили чернокительные, златорукавные моряки. Среди черных свечой пылала рослая блондинка в темно-вишневом, а уже третьим эшелоном, только головы через дверь всунули — городской камуфляж, опущенные забрала, черные разгрузки да красные нашивки — родной ОМОН, куда же без них… Хоккеист Егор помнил их по матчам, где сине-серые ловко и безжалостно растаскивали драки болельщиков, и сейчас даже поежился.

Гостья остановилась в двух шагах от входа, где от неожиданности замерли Луиза и вцепившийся в нее парень. Егор заметил, что гостья с трудом удерживается от желания тоже схватить Луизу за руки или в обхват — и неосознанно притянул девушку поближе, как притянул бы сестру, пряча от порыва метели.

— Доктор наук, профессор императорского университета Токио-три, Акаги Рицко.

Папа искал в холодильнике нашатырь и не ответил. Дядя Витя выкатил глаза, окончательно превратившись в совенка, и промолчал тоже. Акаги окинула немую сцену взглядом. Не дождавшись ни ответа, ни привета, прищурилась:

— Бога из машины заказывали?

Из прихожей протолкалась та самая вишневая свеча — гвардейского роста, тоже светловолосая. Ухмыльнулась:

— Не скребет — оплачено!

Солнечный блик от стенки холодильника высветил ветвистый след ожога на правой щеке второй женщины; Луиза отстраненно заметила, как здорово сшит по фигуре костюм цвета темной крови, и как точно — самую чуточку повыше колена — выбрана длина простой прямой юбки. Ох, нескоро у нее самой будут ноги и колени не хуже…

Боже, о чем она думает!

Луиза посмотрела на Егора виновато. Но тот, как все мужчины, ничего не понял — и ответил идиотской улыбкой, явно довольный, что можно невозбранно потискать девушку, вроде как укрывая от жестокого мира. Вот ведь защитничек, все бы ему приключения!

На парня посмотрели обе гостьи. Акаги Рицко спросила вполголоса, не поворачивая головы:

— Ты-то как здесь?

Рослая поморщилась:

— Я везла новости от… Ученицы. Твоей. И тут вызов.

— Ну да, ты ведь… Представься, что ли.

— Прошу прощения, — обычным голосом сказала тогда рослая. — Корабль Тумана «Владилена». Но мне привычней, когда меня называют «капитан». Меня так звали, когда я была человеком.

Дядя Витя громко хмыкнул.

— Да-да, — ласково поглядела на него Владилена, — та самая. Первая операция.

И обе женщины опять уставились на Егора — тот сделал осторожный шаг ближе к середине кухни, увлекая за собой девушку. Хорошо, что проект чешский то ли польский, кухня двенадцать квадратов, есть куда отступать… Егор посмотрел на пол — на желтоватой плитке красноватая точка. Должно быть, мать свеклу варила, да и капнуло… Парень попытался потереть пятнышко носком тапка — но розовая точка переползла на шлепанец.

Это лазерный целеуказатель.

Как там говорили Крутые Парни в кино: «По тебе работает снайпер».

Настоящий!!!

Интересно, где сейчас Крыс и вся его дворовая банда? Любители настоящего, чтоб им осьминога в трещину. И кирзачом утрамбовать. До характерного щелчка! Настоящего.

За спинами женщин в кухню осторожно всунулась пара широких, высоких моряков. Оба немолоды, но без признаков дряхлости, в безукоризненно-строгих кителях, с наглаженными стрелками на брюках, и все рукава в завитушках высоких званий. Кухня сразу сделалась вполовину меньше.

Правый моряк легонько развел руками, громко прошептал соседу:

— Так что, товарищ начальник, самоволка — только и всего.

— Ну и нахер ты мне нужен, если не можешь такое пресекать?

— Товарищ адмирал, я бы попросил! — правый обиделся. — Моя система ловит мудаков и нарушителей. А тут всего лишь дети хотели пожить нормальной жизнью. И вообще! Вот я в юности встречался с девчонкой, которую родители отдали в пять секций. Типа, ей некогда будет по парням бегать. Так я скажу вам без ложной стыдливости, на предмет скоростного траха в любой позе равных ей не было.

Позади моряков приглушенно заухали омоновцы, давя неприличное ржание.

Тут мама, наконец-то, вдохнула нашатыря и села на табуретке прямо. Папа, в свою очередь, выдохнул. Но тоже, вместо вежливого представления, хлопнул глазами на гостей:

— Доктор Акаги?

Рицко вздохнула:

— Как что, так сразу доктор Акаги! Я вам справочник по планете Земля? Это вообще Майя придумала!

— А… Которая из Туманного Флота? — отмер Егор, сам поразившись, насколько детски-тонкий у него сейчас голосок. Перед Луизой стыдно. — Из последней серии «В гостях у сказки»?

— Ибуки Майя, которая из НЕРВ, — пояснила Рицко. — Итак, Ромео…

— Меня Егор зовут.

Дядя Витя подал папе чайную ложечку с корвалолом. Тот понюхал и всхлипнул от отвращения. Правый моряк, презрительно покривившись, вынул прямо из рукава плоскую белую фляжку, протянул было. Рицко, не оборачиваясь, перехватила эту фляжку и поставила пока на стол — рядом с розовым чайником. Вышло красиво: точки целеуказателей раскрасили белую нержавейку в розовый мелкий горошек, под цвет чайника.

От папы дядя Витя обернулся к входу, привстал на носки и поверх моряков заглянул в прихожую:

— ОМОН? Вы же понятия не имеете, как с канмусу обращаться. По привычке завопите: «На пол, руки за голову!» — а девочка с перепугу метаться начнёт.

Моряки чуть разошлись по сторонам, и Луиза смогла разглядеть бойцов посреди прихожей. Возле той самой, непонятно зачем повешенной, картины.

— А это и не ОМОН, — сказала девушка. — Это спецгруппа из нашей Школы. Мы с ними тренируемся, так что я хорошо их помню.

— Что до нашивок, — прибавил правый моряк, — то сами должны понимать. Одно дело, когда по городу бежит ОМОН брать Ваньку-пьяницу, идущего с ружжом освобождать Харбин. И совсем другое, когда спецотряд Школы едет вязать свихнувшуюся канмусу, которая способна от Харбина до Порт-Артура сотворить землю пусту. Зачем лишняя паника? — моряк подмигнул:

— И так страшно!

Виктор снова сел на скрипнувшую табуретку, продолжая окидывать всех внимательными любопытными взглядами. Папа все не отходил от мамы, оба молчали. Вошедшие женщины спокойно разглядывали белый потолок и желтоватые плитки пола. Моряк договорил:

— Настоящий ОМОН внешнее оцепление держит и снайперов прикрывает. Ну, что я вам тут секретный план буду раскрывать. Хотя и вы подписку давали. Вы тоже из спецпроекта, просто не из этого. Да-да, не вскидывайтесь так, Виктор Семенович. С вашими кураторами от «Экрана» мы первым делом связались. Чудный град Владивосток, обычных людей почти не осталось, в кого ни ткни — специально обученный. А то и вовсе особого назначения… Теперь, пожалуйста, присядьте, и пусть профессор дальше скажет.

— Еще полгода назад я не знала бы, что тут можно сказать. Но сегодня… Благодаря Майе у меня имеется предложение. А у тебя, — Рицко посмотрела на Егора без капли сочувствия, — соответственно, имеется шанс.

— Шанс на что? — отмер и папа, героически пропихнувший в себя корвалол.

— Стать с ней вровень, — кивнула на Луизу доктор Акаги. — Что исключит саму проблему. Да и у девочки появляется надежда…

— Не оставаться вечно девочкой, — хмыкнула Владилена. — А чего вы так вытаращились? Не будь этой проблемы, с чего бы сюда столько всего нагнали?

Мама приготовилась было сбежать обратно в обморок, но папа не хотел оставаться потом крайним за все, и ловко поднес ей надушенный нашатырем платочек.

Рицко продолжила:

— Мы недавно собрали опытную партию «Серафимов». И пробуем новый ритуал Призыва.

— А в чем соль? — дядя Витя уже освоился.

— Все просто, — мило улыбнулась Рицко, едва не уложив маму в обморок снова. — Мы исходили из парадигмы сотрудничества с костюмом. Мы тут за… — доктор наук остановилась, и Владилена вежливо подсказала правильное слово:

— Затрахались.

— …Воевать — все-таки Третья Междумировая, немножко уже надоело. Мы строили костюм канмусу как союзника и помощника. И потому на ритуале Призыва костюм не давал нужного резонанса с мужской психикой. А сейчас мы попробовали другой подход.

Егор опередил всех:

— А почему раньше не догадались, если это так просто?

— Блядь! — ровным тоном сказала доктор наук, профессор императорского университета Токио-три, Акаги Рицко. Видя, что парень так и не выпустил курсантку из рук, Владилена не согласилась:

— Он заслуживает, самое малое, ответа. И я отвечу. Егор, как по-твоему начался апокалипсис?

Хоккеист пожал плечами. Владилена хмыкнула:

— Вот как ты себе это представлял? Просыпаешься такой, а на потолке надпись: «Конец света. Всем выживать!» И ты такой за окно глядь — а там суровые мужики на «уралах» с калашами туда-сюда. И зомби с мутантами вперемешку. Ну просто никогда этого не было — и вот опять?

Моряки заулыбались. Даже папа выдавил слабенькую улыбку.

— И ты такой: ага, этого-то я и ждал. Верно? Из-под кровати рюкзак, из шкафа верную «Сайгу», на плечи горку, на лапки берцы — и начинаем типа выживать?

Представив себе Егора за процессом одевания, засмеялись решительно все — даже он сам. Подождав, пока люди отсмеются, Владилена сказала:

— Да мы добрых полтора года тупили: отчего у нас корабли пропадают? На немцев грешили, на штатовцев. Потом нам казалось, что справятся корабли Тумана. Но из ружья можно тигра шлепнуть, комаров так не перебьешь. И мы теряли корабли Тумана, каждый месяц теряли.

Вступила Рицко:

— Потом каждая страна пыталась отбиться сама. Чтобы не влезать в долги. В зависимость от соседа или от мощного геополитического блока. Чтобы не признавать слабость. Ну как же — мы Туман победили! А глубинные тем временем жрали. Постройки в море, подводные рудники, совместные проекты, ресурсы, людей и опять же ядра Туманников.

— А мы выстраивали исландский барраж. Таскали железо и фосфаты с другой стороны земного шара, — пробасил правый моряк. Левый добавил:

— Налаживали конвойный путь через Ледовитый. Там-то я в тридцать пять годов первую группу получил. Ревматизм.

Все замолчали. Пятнышки целеуказателей синхронно передвинулись по столу на пол, а потом исчезли вовсе. Сперва Егор этому обрадовался, а потом только сообразил, что теперь эти пятнышки на чьих-то спинах. Доктор Акаги продолжила:

— В первых опытах Призыва приходили только девушки. И только в какие-то славные, священные для флота места.

— Севастополь, Кронштадт, Северодвинск? — дядя Витя все-таки потянулся к адмиральской фляжке, и снова Акаги отобрала сосуд, но теперь уже не выпускала из рук. Ответила:

— Наверное… У нас-то есть храм Ясукуни. Попытки форсировать ритуал Призыва толку не давали. Испытывались разные версии обвески. В среднем, из десяти мужчин-испытателей выживал один. А нормально воспринял костюм единственный из всей серии. Его до сих пор на стендах вертят, даже в море ни разу не выпускали. Все пытаются причину найти. Но ясно, что уникум, а на таком систему не построить.

— И теперь? — не выдержал папа. Рицко ушла от ответа в объяснение:

— Все эти сущности — Ангелы, Туманный Флот, теперь вот Глубинные — имеют общее свойство. Вокруг них некая граница, достаточно мощная, чтобы отражать обычные виды оружия. У Ангелов и громадных биороботов проекта EVA имеется АТ-поле. У флота Тумана — поле Клейна. У глубинных облако взвеси. У канмусу аура. Сначала мы столкнулись именно с АТ-полем и долго пытались понять, что же оно такое. Формально АТ-поле — поле абсолютного ужаса, absolute terror. Это наш воплощенный страх перед вторжением чужих в личный мир. Помнится, Ричард Бах писал про такое. Кажется, в книге «Мессия, который не хотел быть Мессией». Но тогда люди считали это фантастикой. А потом планетарная ноосфера вошла в резонанс — и пожалуйста, Вторая Тридцатилетняя Война. Или Третья Межмировая, как пишут в газетах. В первых двух войнах — что с Ангелами, что с Туманным Флотом — много жертв, но ничего неправильного. В бой все-таки шли мужчины, как и задумано эволюцией.

— Если он даже уцелеет при этом вашем Призыве… — выделила суть мама. — То лишь для того, чтобы пойти в бой!

— То есть, даже с новыми костюмами человечество не выигрывает войну, — папа опять накапывал корвалол. — А всего лишь сводит задачу к уже решенной. Только плату за повторное решение все равно придется вносить.

Дядя Витя пожал плечами:

— Верно поставленная задача тоже, знаешь ли, дорогого стоит.

Мама села ровно, уперевшись в холодильник, и поглядела на девушку — Луиза с Егором так и стояли обнявшись посреди кухни, как будто их на балу заморозили, а потом сюда прикатили в коробке.

— Получается, она чужая для всех, — медленно сказала мама. — Опоры у нее нет. Если ты сейчас ее поманишь, а потом оттолкнешь… Это будет настоящее предательство. Прокляну. Я умею, ты знаешь!

— Э, — заглотив еще ложку корвалола, папа даже сумел обнять маму, погладить по волосам. — Куда-то… Не туда разговор зашел.

А Егор подумал, что мама злится и сердится, но как выразить это — не знает. Обычные уловки наподобие обморока с истерикой действуют в других обстоятельствах. А когда по родной кухне пляшут снайперские лазерные указатели, когда вся прихожая забита ОМОНом, когда целых две аватары Тумана косятся на недомытые тарелки в раковине… Наконец, когда сына практически под танки гонят… Кто пережил, тот поймет — а кто не пережил, тот не судья.

Что бы он сейчас ни решил, это последние минуты обычной жизни. Неизвестно, что дальше — но точно, не как раньше.

В конце-то концов, можно и в самом деле отказаться. Оно хоть и похоже на кино… Только Егор ведь ни разу не Крутой Парень, чтобы хлопнуться с крыши на бетон, а потом резво подскочить и бежать превозмогать следующего. Если хоккей чему Егора и научил, так пониманию собственного предела сил. Коньки не обдуришь: криво встанешь — упадешь непременно. А уж если упадешь, то не встанешь!

И тогда мама плакать будет по-настоящему. Любишь маму? Просто скажи: не пойду. Ведь не зря же учат: человек должен иметь силы сказать «нет». Вот и применить бы знание, проявить стойкость!

Парень обвел глазами шкафчики с мытыми тарелочками за стеклом. Все привычное. Свое. Сделай шаг — и жизнь превратится в раздевалку хоккейного клуба. С идиотскими шутками товарищей, которые и рады бы шутить поумнее — но не положено, хоккеисты же. Положено быть крутым и через соплю плевать. И шкафчики вокруг будут все казенные, металлические, обшарпаные, и комнаты на двоих-четверых, неуютные; и собственного своего места только мешочек на шее. У верующих с крестиком либо иконой, у прочих с фотографией… Даже вздрогнул Егор, до того ему на казенные харчи не захотелось. Дома, конечно, с Алиской делиться приходится, и маму слушаться, и папа вроде как главный — но все-таки дома от него хоть чего-то зависит, его хоть кто-нибудь слушает!

Ну так и не меняй дом на интернат, в чем проблема?

В том, что Луиза останется совсем одна. Как раз в этом самом интернате. Не во Францию же возвращаться ей — там вот-вот начнут швыряться тактическими зарядами, как в последнем Индо-Пакистанском инциденте. Именно последнем, потому как после него Пакистан и кончился. Да и от Индии осталось не так, чтобы очень уж много.

Егор посмотрел на розовый огонек. Огонек полз по руке, вот исчез — а, это же он теперь у Луизы на спине. Тоже складно: в цвет волос, разве что лазер поярче будет. Ну да — девчонку снайпера и пасут. А то вдруг психанет канмусу, да как пойдет всех рвать направо и налево… И стволы там, наверняка, самые что ни на есть мужские. Четырнадцать миллиметров, или вовсе двадцать. Мелочевкой пять-сорок-пять взбесившуюся канмусу хрен остановишь.

А ведь мама говорила… Как же она говорила?

«Не восхищайся войной. Не хвали войну. Не радуйся оружию. Не пускай слюну на девочек с пушками. А то ведь сбудется мечта, и тогда что?»

Вот мечта и сбылась. Вот и девушка настоящая. Такой точно ни у кого нет: что там в школе, на всей планете нет! Вот участие в самой настоящей спецоперации — а что не с той стороны от мушки, так просто мечту точнее формулировать надо!

И целых две русалки тут. Вон, саму Акаги можно за ягодицы потрогать. Если, конечно, пощечину переживешь потом…

Просрать это все проще некуда. Достаточно всего лишь отказаться — пусть случай дальше летит; кто-нибудь рискнет подставиться под него… Подождав, пока тень переплета слезет с края сахарницы, Егор передвинулся между окном и девушкой, собрав на себя все розовые пятна — и тогда только сумел выговорить:

— Согласен. Я согласен пройти Призыв.

И вот сейчас голос у него звучал как надо — не стыдно Крыса нахрен послать!

Акаги вернула флягу правому моряку. Тот ловко убрал ее в недра черного кителя и будничным тоном поинтересовался:

— А когда вся эта… Проба с мальчиками?

— Приблизительно к зиме, — ответила Рицко.

— Тогда пусть они спокойно встречаются, — махнул рукой начальник Школы. — Если не поссорятся за это время — там и посмотрим. Только, Луиза. Парня будешь предъявлять под роспись. Живым взяла — здоровым вернула. На этих условиях встречайтесь. Тоже эксперимент. А сейчас прощайтесь — и на занятия. Сдается мне, на сегодня вам впечатлений хватит. И, как бы это выразиться точнее — нам, пожалуй, тоже.

Адмирал решительно развернулся и вышел; вслед за ним вышел второй моряк, четко кивнув на прощание. Владилена глубоко выдохнула:

— Егор. Не знаю, зачем тебе моя благодарность… Но — спасибо.

И тоже вышла, вытолкав перед собой моряков, а перед теми — ОМОН.

Доктор Акаги улыбнулась:

— Всего наилучшего, Ромео.

— Меня Егор зовут!

— Луиза, всего наилучшего, — русалка сделала первый за все время жест: поправила волосы. И тоже двинулась в прихожую, а оттуда вниз по лестнице во двор.

Во дворе на качелях рядом сидели контр-адмирал, начальник Владивостокской Школы — и его зам по безопасности, капитан первого ранга. К фляжке они успели приложиться по разу и теперь щедро предлагали ее всем желающим: не чтоб нажраться, а чтобы привести в норму сердечный ритм. За окнами торчали жители дома. Снятые с постов снайпера кучковались у белого фургончика, под надписью: «Служба земельного кадастра», бережно грузя в фургон длинные черные упаковки. Люди в штатском тоненьким ручейком тянулись из подъезда к машинам — обычным легковушкам разной степени потертости, чтобы не выделяться в потоке. ОМОН по привычке встал в три шеренги, потом сообразил, что дело, в общем-то, закончено — и тоже разбился на кучки по двое-трое, причем ни в одной не было курящих, чем дальневосточный ОМОН сильно гордился. Так что табаком там не пахло: пахло мерзлой сырой землей, растертым снегом, бензином и соляркой из машин.

От стены отделилась светловолосая синеглазка в серебристом пуховике, модных желтых ботинках:

— Акаги?

Рицко успокоительно повела рукой:

— Все отлично, Габри. Все хорошо. Договорились.

Моряки слезли с заскрипевших качелей, подошли, козырнули. Начальник Школы заговорил:

— Акаги-химе-сама, не знаю, как там планета — Школа Владивостока у вас в долгу.

— Пустое. Мы не стали пугать их, не загоняли в угол — вот потому они не стали щетиниться в ответ. А люди с людьми договорятся быстро.

— Кхм! Кхм! — адмирал поперхнулся. Люди? Канмусу из Школы, две русалки, Валькирия… Только ведь не поспоришь: люди. Моряк повернулся:

— Акаги-ками-сама… Разрешите вопрос.

— Пожалуйста, просто Акаги. Акаги-сама, если уж вам невтерпеж. Спрашивайте.

— Акаги-сама, вы не могли бы пояснить… Просто, нам для себя понять. Почему такая вообще истерика? Чисто психологически мы уже сколько лет, как согласились посылать на войну детей. Да еще и девочек. Чего нас теперь-то корежит? Откуда эти сопли с сахаром и пена из ушей?

Рицко посмотрела на собравшихся полукругом участников операции: все заинтересованно внимали. Доктор Акаги подошла к фургончику «геодезистов» и взяла оттуда разграфленную мерную рейку, с которой — и теодолитом, естественно — таскалось наружное наблюдение, когда за кем-то требовалось проследить через оптику.

Вернувшись к зрителям, Акаги подняла рейку:

— Масштаб такой: один миллиметр — одна тысяча лет. Наглядно?

— Так точно!

— Рейка два метра… Два миллиона лет развития хомо сапиенс. Как вы понимаете — без особой точности, ученые там спорят — сто тысяч лет сюда, сто тысяч туда. Но средняя цифра — два миллиона лет, примерно тогда наш предок отделился от обезъян. Все это время в человеке складывались рефлексы, которые, собственно, составляют сегодня наше подсознание. Понятно?

— Пока да, — ответили в первом ряду.

— Теперь вот…

Акаги взяла у ближайшего курильщика коробок спичек, повертела в пальцах:

— Пять сантиметров — это полсотни тысяч лет развития кроманьонцев. Это сказки, песни, мифы, легенды, боги, языки, диалекты, обряды, обычаи. Племенные, родовые, гаремы, матриархат, затонувшая Атлантида, гомеровская Троя, египетские пирамиды — все здесь!

Поставив рейку на ровный верх бордюра, Рицко с нечеловеческой аккуратностью придала ей вертикальное положение.

— Ветра нет, постоит.

Вытряхнула из коробка спичку — и отломила спичечную головку. Коробок Акаги столь же аккуратно поставила на рейку.

— Видите спичечную головку в моих пальцах?

— Не особенно.

— А ведь эти пять-шесть миллиметров — вся наша письменная история. Фараоны, Урарту, Аркаим, Синташта, Вавилон, Иерусалим, Греция, Рим, пирамиды Майя, кельты с друидами, Зевс, Один, Перун, Иегова, Христос, Аллах, Аматэрасу и Будда… Дедушка Фрейд, Милгрем и Джон Лири со своим ЛСД…

Затаив дыхание, Рицко опустила крошку поверх спичечного коробка.

— А теперь все могут видеть мощность науки психологии — и мощность противостоящего ей подсознания. Ведь это наше подсознание говорит: кто должен идти на войну — а кто стеречь огонь в пещере. Все умствования по этому поводу — это уже сильно позже по оси времени. В рамках вот спичечной головки.

Люди посмотрели на рейку. Пять кроманьонских сантиметров на двухметровом фундаменте подсознания выглядели… Жалко. Но спичечный коробок хотя бы можно было разглядеть!

— Пермяк — соленые уши, — сказал кто-то в задних рядах. — Ты говорил, что психологией можно инстинкты побороть? Иди, побеждай.

Адмирал хлопнул в ладоши:

— Смирно! Равнение н-на… Акаги! Доктор Акаги, наша искренняя благодарность!

Доктор Акаги поклонилась в ответ и подошла к Валькирии:

— Ну, а теперь ходу, пока не началось.

И прямо посреди квадрата девятиэтажек проявилось отбросившее маскировку серебристое веретено Валькирии — точь-в-точь «Королева Солнца» из книжки Нортон. По трапу Акаги с Владиленой и Габри поднялись наверх; захлопнулся овальный люк — и ракета с красивым киношным выхлопом, небольшим и неопасным, почти беззвучно, ушла в небо.

— Выпендриваешься, Габри.

— Это я от облегчения, Балалайка-сама. Что вмешиваться не пришлось. Что все закончилось хорошо!

Наружники забрали рейку, ловко подхватив упавший коробок. Головка от спички улетела в снег — никто не заметил, куда. Уже через пять минут колодец двора опустел, и младшая сестра Егора, возвращаясь из обычной средней школы, никого не застала — кроме только брата у подъезда. Еще и с девчонкой. Ишь ты, волосы выкрасила, и уже к брату лезет! Алиса чуть было не бросилась к ним — но котенок в корзинке запротестовал:

— Алиса! Ну невежливо же, что ты, как пятимесячная!

Алиса посмотрела на говорящего зверька, которого носила в школу похвастаться. Возразить не успела: дворовые подружки бросились к ней, наперебой рассказывая такие страсти, что уши развесили как в корзинке, так и вокруг нее.

— Миэх! — котенок запрыгал по красной подушечке, — вот бы про это песню… А я только сказки рассказывать умею!

— Ничего, — крашеная уже отклеилась от Егора и тоже подошла к стайке первоклассниц. Подошла, впрочем, не слишком близко: небось, чуяла, что могут повыдергать розовые патлы.

— Алиса?

— Да… А вы меня знаете?

Луиза хмыкнула. Не объяснять же мелкой, что котенка, вообще-то, Егор подарил ей!

— Ты сестра Егора.

— А ты его девушка? Ой…

— И что? Нельзя?

Сестра собралась было так и сказать, да крашеная вздохнула до того печально, что Алисе даже язвить расхотелось.

— Погладь кота, — Луиза набросила капюшон форменного пуховика на вызывающе-розовые волосы. — Мне вот нельзя, а тебе легко. Пожалуйста, погладь кота!