Четыре подвала

Предисловие

Каждый раз возвращаясь в страну страхов собственного детства, я понимал только одно: она существует в реальности, она никуда не делась, не исчезла, не была стёрта временем. Покуда жив я — жива и она. И не просто жива, а она раз за разом требуют меня к себе, ибо она и я неотделимые части единого целого. Она — это смерть. Я — это жизнь. И какое же страшное несоответствие. Мне всё время думалось, что не может смерть обитать там, где тебе всего навсего одиннадцать лет, где жизнь зачастую видится бесконечным радостным праздником. Оказалось, что мне лишь казалось, всего лишь казалось…

… Когда наступал вечер, когда всё вокруг снижало свою активность, и особенно, когда над крышами пятиэтажек поднималась луна, то становилось непереносимо тяжело. Что-то потустороннее отчётливо ощущалось в пространстве. Даже в квартире, ближе к окнам, и сильно тянуло оказаться на улице. Без объяснения, без какой-то конкретной цели, но на улице, где зловещее притяжение ещё раз покажет, что этот мир состоит не из одной привычной картинки, а из многих других, которых не способны увидеть остальные люди. Всё иначе, всё в призрачном тумане, и собаки, и прохожие, и даже те, кто явно зашёл сюда случайно, что-то перепутав, оказавшись там, где им давно быть нельзя. Прабабушка Витьки Пеляка, она спокойно сидела на лавочке, она улыбнулась, увидев Андрея. А он ведь помнил её похороны, этот гроб в квартире, и то страшное осознание, что здесь что-то не так, что смерть обитает рядом и может окатить тебя своим ледяным дыханием, не посмотрев на то, что тебе всего шесть лет.

Но всё это странное волшебство пройдет. Но всё это колдовство не может длиться долго. Что-то неслышно переключится, что-то поменяет содержание, и всё вернётся на свои места, и люди, и собаки, и лавочки, автомобили, деревья, газоны, окна, всё, всё, всё. Нужно только немножко подождать. Не нужно бояться. В этом ничего такого нет, в этом нет того ужасного чудовища, ребенка с головой собаки, кровожадной жуткой собаки, такой, которых на самом деле не бывает, и этот монстр никогда не появляется здесь снаружи, он всё время там внизу, его дом — это эти подвалы. Вот это нужно помнить всегда. Но помнить — не значит думать. Думать нельзя, иначе тут же придет страх. Самый настоящий страх из всех возможных страхов. Ведь нет этому чувству иного определения, не хватает понимания и словарного запаса. Только это не тот страх, когда на высоте, когда на лодке посередине капризной реки. Нет, это тот страх, который съедает изнутри, который не прикоснулся к тебе, предупредив, а тот, который есть часть тебя самого.

Андрей присел на скамейку, которая была вкопана в землю. Рядом находился зелёный широкий стол для игры в настольный теннис. Посмотрел в сторону собственного подъезда. Там никого не было, там было всё спокойно. Отцовский автомобиль стоял возле крыльца. Рядом с ним располагался синий Запорожец Генриха Петровича. И сейчас совсем другими виделись цвета автомобилей, они стали куда как более бледными. Появились две крупные дворняги. Посмотрели на Андрея и тут же поджав хвосты быстро поспешили прочь за угол. Мимо прошла компания взрослых парней, они громко смеялись, в их числе был парень, по кличке Кладик, который прошлым летом застрелился из отцовского охотничьего ружья, его голова выглядела нехорошо, но на это почему-то никто из его друзей не обращал никакого внимания. Не было до этого какого-то особого дела и Андрею, он лишь отметил для себя эту деталь, отметил с чувством странного удовлетворения и даже про себя усмехнулся, совсем не понимая откуда это пришло. Через несколько минут Андрей поднялся, прошел внутрь сказочного городка. Всё было каким-то ненадежным, каким-то призрачным, как и он сам. Прямо посередине, на небольшой центральной площадке, лежал кожаный футбольный мяч, бывший жёлтого цвета, бывший таким, о каком он Андрей мог лишь мечтать. Андрей взял мяч в руки, прижал к себе, отлично зная, что всё это ненадолго, что мяч исчезнет, что следующий раз он не появится вовсе. Не выпуская мяча из рук, Андрей оказался возле сушилки, откуда отлично можно было видеть не только собственный подъезд, но и дверь в квартиру, с номером 77, с бордовой обивкой дверного полотна. Дверь открылась, появилась мама. Она спустилась с крыльца, она смотрела по сторонам, она искала его. Сразу стало не по себе. Ведь это означало, что что-то изменилось, что родители заметили его отсутствие. До этого такого никогда не было. Ощущение туманной призрачности стало ослабевать. Мама звала его. Мама сейчас его не видела, хотя он видел её, хотя он находился от неё в считанных метрах.

Мама пошла вдоль дома. Андрей решил вернуться домой. Пусть пока что в пространстве чужеродного притяжения. Он пошел к подъезду, — и тут явилось то, что и изменило привычный сценарий. Как он понял? Впрочем, это не имело сейчас особого значения. Но справа от него, справа от крыльца находился он сам, точная копия, и эта копия пряталась, прижимаясь к железобетонной конструкции. Андрей испугался, сознание балансировало по тонкой разделительной ленточке, Андрей посмотрел влево. В подвал соседнего дома входила девушка, она замешкалась на входе, она уронила ключи, открыв замок. Затем подняла ключи. Затем скрылась за дверью. Андрей осторожно взглядом вернулся назад. Его двойник оставался на прежнем месте. Его двойник чего-то ждал. Вот-вот должна была появиться мама, Андрею стало страшно. Проклятый страх всё же нашел его. Мама примет двойника за него самого. Нужно опередить его. Нужно, но как это сделать. Андрей двинулся к крыльцу. Но вынужден был остановиться, потому что оттуда, откуда он ожидал увидеть маму, появился мужчина, который был явно не от мира сего, был здесь совершенно чужим, и между которым и самим Андреем практически мгновенно возникло ощущение какой-то неосознанной общности. Этого нельзя было объяснить. Это можно было только принять. Но то, что видел Андрей было совершено ему незнакомо и странно настолько, что все те странности, с которыми он уже успел познакомиться отступали на очень дальний план. Рядом с этим мужчиной Андрей видел полностью изменённое пространство. Он видел не просто вариант иной картинки, а другое время, которое фоном открывалось за спиной этого лишь на первый взгляд чужого человека. Не имело никакого значения осознание самого себя, своего возраста, Андрей видел будущее, самое настоящее будущее. Мурашки поползли по коже. Сдавило внутри. Будущее завораживало, его неожиданное пришествие было грандиозным. Фрагментом исчез сказочный теремок, другими были автомобили, окна и балконы, фонари. Редкие люди выглядели иначе, пропали клумбы с цветами, большими стали березы. И этот мужчина из будущего, он и Андрей, они ведь вместе есть единое целое, в этом вот пространстве нереального, и никак иначе, но в зоне странного притяжения, в области явившегося сюда будущего. У Андрея затряслись руки. Позывы скорой тошноты начали поднимать от желудка к горлу. Андрею становилось всё хуже и хуже, он облокотился о кирпичную стену сушилки. У него двоилось в глазах. Только его двойник, ведь он ждал именно этого мужчину, он этот двойник, в измененном обличии ждал его самого, ждал его Андрея. Этот двойник, он тот, он из того дома, из этого подвала, он может выбираться наружу. А этот мужчина пришел, он враг ему.

— Андрей, ты слышишь меня! — громко крикнула мама.

Андрей очнулся. Андрей вернулся к самому себе. Но память ещё держалась наплаву. Его двойника не было. Того пожилого мужика не было, вместе с ним исчезло будущее. Лишь скрипела приоткрытая дверь в подвал.

Андрей не ответил маме. Она двинулась к соседнему дому. Она собиралась зайти к родителям Кости. Андрей подошёл к двери в подвал. Ему было страшно, но в тоже время ему хотелось увидеть, что там будет происходить. Андрей потянул дверь на себя. Андрей уже сделал два шага внутрь, как услышал громкий кашель, кто-то направлялся из подвала ему навстречу. И этот кашель, он не принадлежал мужчине из будущего, этот кашель был хорошо знаком Андрею, это был Иван Анатольевич, который постоянно кашлял от чрезмерного курения папирос. Тут же Андрей выскочил назад, спрыгнул с крыльца. Иван Анатольевич удалился. Пришлось обождать минуты три, ведь старик мог вернуться. Но нет, его не было. Тогда Андрей вновь открыл дверь в подвал. Он тихонько спустился по лестнице. И был поражен тем, что подвал выглядел несколько иначе, он был каким-то постаревшим. Трудно было подобрать хоть какое-то объяснение. Но подвал увеличился в размере. Жёлтый свет лампочки поменялся бледным, синеватым сиянием. Стали необычно высокими потолки. Двери в любой сарайчик, они были открытыми, каждая из них скрипела, подражая входной двери, и каждая из них приглашала Андрея войти. Они как будто соревновались в этом, они хотели его внимания. Андрей подошёл к серой, наполовину сгнившей двери, она тут же открылась полностью. Прямо перед Андреем стоял его велосипед, рядом с ним тот самый почтовый ящик с ёлочными игрушками, старые лыжи и многое из того, что было хорошо знакомо. Андрей отошёл, огляделся по сторонам, двинулся к следующему сарайчику, и там всё в точности повторилось. Ещё несколько незнакомых дверей, ещё несколько чужих сарайчиков — и один и тот же результат. Андрей испытывал неподдельное удивление, но при этом не было испуга. Странное осознание владело разумом: весь подвал — это ты, это то, что твое, разве ты не замечал этого раньше.

Нет, ничего такого никогда не было — сам себе говорил Андрей и двигался вглубь бледного слабого свечения, всё дальше и дальше удаляясь от выхода. Только собственная сарайка не приближалась. Только она по-прежнему была далеко. Из под ног выскочили две крысы. Андрей остановился, он не верил своим глазам. Он в точности был уверен в том, что это крысы, но сейчас он видел не совсем крыс, а что-то среднее между крысой и собакой, и размер, да эти существа были величиной с самую настоящую болонку. Они смотрели на него, они не пытались поступить привычным образом, а именно быстренько убежать, скрыться с глаз человека.

Появился ветер, и ветер очень сильный, происходило то, что в пространстве подвалов исключено. Но ведь имелось, ведь чуть ни сдувало с ног. Андрей вынуждено схватился рукой за ближнюю дверь, буквально повис на ней, поэтому не сразу увидел, что его путешествие окончено — перед ним находилась своя родная сарайка. Андрей сделал движение навстречу несуществующему ветру — ветер тут же пропал. Дверь широко распахнулась. Свет зажёгся сам собой. Андрей ожидал увидеть то, что уже видел неоднократно, но случилось неожиданное, потому что велосипеда не было, отсутствовал и почтовый ящик с игрушками. Зато прямо напротив Андрея находилось то, чего он меньше всего хотел видеть — это было то самое чудовище, тот самый человек-собака. Наверное, с полминуты они смотрели друг на друга. Многократно увеличилась в размере сарайка, то, что было и не было сарайчиком вовсе, а был тот самый дом, где он когда-то видел Люсю и Колю. Только подумал, как их обезображенные тела появились на самом первом плане. А дальше, дальше чудовище медленно двинулось к Андрею. Хотелось побежать, но ноги не слушались, не двигались. Чудовище раскрыло свою ужасную пасть. Чудовище находилось буквально в двух шагах. Андрей закрыл глаза, ему нужно было как можно быстрее проснуться. И это случилось. Кто-то чем-то стукнул по деревянной стене, сделал это близко, за спиной Андрея. Человек-собака резко рванулся с места, он сбил Андрея с ног. Перелетел через него и замер на месте, издав страшное рычание. Андрей повернул голову, Андрей начал подниматься на ноги. Перед монстром стоял тот самый мужчина из будущего, который не пытался убежать, который имел завидную выдержку.

— Уходи, закрой дверь — сказал мужчина, и он ведь обращался к Андрею, и до Андрея это дошло, он бросился прочь из подвала, он быстро и легко преодолел путь назад, он закрыл на замок входную дверь в этот ужасный подвал.

Минуло несколько минут, а Андрей продолжал стоять на прежнем месте. Насколько же тихо было вокруг, так как будто всё вымерло. Как будто за время его отсутствия случился тот самый взрыв нейтронной бомбы, которая убивает всё живое, но не разрушает никаких построек. Ведь буквально вчера вместе с Костей и Максимом они говорили об этом, и вот это произошло, или нет, или это в очередной раз показалось. Только пространство не двигалось, а эти двое остались в подвале. Осталась в подвале и та симпатичная девушка, Андрей посмотрел на дверь в подвал соседнего дома, дверь была приоткрыта, отчётливо можно было разглядеть свободное пространство, именуемое в народе щелью.

«Девушка осталась в подвале, а там сейчас появилось чудовище. Нужно сказать ей, чтобы она как можно быстрее оттуда уходила» — подумал Андрей и сделал уже два шага в сторону соседнего дома, как вновь появился громкий кашель Ивана Анатольевича, как послышался голос Лидии Петровны.

— Кто закрыл дверь в подвал. А если бы я был там! Нет нужно узнать у кого из этих проходимцев есть ключи. Или я поменяю замки. За свой счёт поменяю! — громко ругался Иван Анатольевич.

— Так меняйте, я что могу сделать. Я попрошу, они сознаются и отдадут! Вы так думаете, Иван Анатольевич! — это был голос Лидии Петровны.

Андрей уже в какой раз вынужден был прятаться сбоку от крыльца. Лидия Петровна и Иван Анатольевич продолжали говорить, только сейчас значительно тише, что-то о том же, что-то из разряда недовольства. Затем замолчали. Затем дверь издала громкий скрипучий звук, — и появился тот мужчина, который неожиданно поздоровался с Лидией Петровной и Иваном Анатольевичем, который быстро бросился прочь. Иван Анатольевич последовал за ним, требуя, чтобы мужчина остановился. Лидия Петровна спустилась с крыльца, она пошла к углу дома, пошла туда, куда побежал Иван Анатольевич.

Андрей быстро оказался на крыльце. Андрей посмотрел в сторону соседнего дома, на двери первого подъезда, где жил Костя, где сейчас должна была находиться мама. Дверь в этот подъезд оставалась закрытой. Андрей бегом бросился к собственной квартире. Ему нужно было домой. Он сейчас не думал о том, каким состоится разговор с мамой, когда она вернётся домой.

«Он пришел, чтобы убить чудовище. Он появится ещё раз. Он из будущего, он знает о чудовище. А значит, что это проклятое чудовище явилось сюда из будущего».

Думал Андрей, он не мог заснуть, он безотрывно смотрел в окно, которое было прямо напротив, через которое можно было видеть одну из пятиэтажек, не входящую в их двор, но самую к нему ближнюю, можно было видеть ночное светило, немножко звёзд, черные жуткие деревья, ветки которых раньше сильно пугали, было в них что-то из этих детских страшилок, но сейчас нет, сейчас есть самое настоящее чудовище, не попавшее пока что в истории про черную, черную комнату, про черный, черный гроб. Но обязательно попадет туда, если его не удастся отправить туда, откуда оно пришло, отправить его назад в будущее.

Андрею было страшновато, но и в тоже время очень увлекательно: как это так, всё время ведь думалось, что все эти монстры, они обязательно из прошлого, у них точно что длинная история со времён динозавров. Ведь был же такой разговор, был и не один раз. Эти сказки в книжках. А этот монстр пожаловал сюда из будущего. Этого монстра здесь никогда не было, пока тот самый мужчина ни открыл в подвале какую-то неприметную дверь. Тогда чудовище и пожаловало сюда. И ему здесь хорошо, ведь здесь никто из взрослых не верит в его существование. Только такие как я, такие как мы.

Андрей вспомнил своих друзей. Андрей начал засыпать. Ночь была к нему даже более чем благосклонна, он не видел никаких кошмаров. Он спокойно спал. Ему снился жёлтый футбольный мяч. Снилось, что мяч лежит рядом с кроватью, что завтра утром они пойдут на школьный стадион, чтобы опробовать мяч в деле.

Глава первая

Петр Васильевич какое-то время молчал. Молчали и все остальные сотрудники милиции, присоединился к ним Иван Анатольевич, который периодически отходил в сторону, делал два шага назад, затем возвращался обратно. Тело убитой Нины, как и положено, было неподвижным. Было таким, как и всё то, что было здесь. Темень подавляла пространство. Бессильна была с этим справиться тусклая лампочка в ближней от таинственного лаза галерее. Ничего не могли изменить переносные фонарики стального цвета, бывшие в руках у милиционеров. На каком-то незримом и даже подсознательном уровне отчётливо читалось, проникало и погружало в атмосферу обособленной отрешённости то, что находилось здесь помимо всяких понятий о физических величинах. Неосознанно, но очень четко чувствовалось что-то чужое извне, то, что и есть в этом месте главное и неоспоримое. К нему приблизиться смерть. Его понять, будучи неготовым — неминуемая и ужасная смерть. На него нет никакой управы в имеющейся системе координат. Если бы только мальчишки, только через них можно найти ключи к разгадке, через них, видя их глазами, можно уничтожить то, что появилось здесь с одной лишь целью — убивать.

Очень уж хотелось Петру Васильевичу озвучить свои мысли вслух. Но не примут, не от того, что не поймут, а потому что не смогут до конца сформулировать то, что ощущают в самих себя. Да, все из них были под грузом нереального. Все, исключая лишь Нину, тело которой всё же было накрыто не полностью. Тряпки не хватило, ноги девушки оставались открытыми. И чудовищно не сочетались со всем происходящим здесь её летние жёлтые босоножки.

— Он убьет ещё. Мне нужно знать когда. Мне нужен хоть какой-то алгоритм. Ведь, Олег Андреевич, обязательно же в манере поведения серийного убийцы есть некий алгоритм, тот самый набор обстоятельств и действий, который его определяет — тихо произнес Петр Васильевич, но прозвучало громко, давили несоизмеримая тишина и темнота, даже сейчас, сейчас и всегда в этом пространстве осуществляя то, что им обоим и было надобно.

— Я даже не знаю с какого места нужно начать говорить, а ты спрашиваешь про алгоритм. Конечно, он есть, его не может не быть. Только вот боюсь, что на его изучение уйдет много времени. А убийца, или убийцы, продолжат убивать, это ты сказал точно. Знаешь, здесь совершенно ненормальное пространство. Здесь нет нашей власти. Прости, что как-то неформально выразился. Но я так ощущаю и не могу подобрать правильных слов. Только здесь власть вот этой самой тьмы. Я стою, я говорю, и я же в этот момент боюсь обернуться назад, потому что уверен, что в том дальнем проходе увижу два жёлтых глаза, которые прямо сейчас смотрят на нас, нас изучают. Извини, Петр Васильевич, но со мной никогда ничего подобного не было — проговорил Олег Андреевич, нервно достал из пачки сигарету.

— Ты прав, я тоже это ощущаю. И знаешь, что самое интересное? А то, что всё по мере накопления, что оно не действует напрямую сразу. Я же не первый раз в этом месте. Или вот Иван Анатольевич, как вы, вы чувствуете что-то? — отреагировал на слова Олега Андреевича Петр Васильевич и обратился к Ивану Анатольевичу.

— Я, я-то, я не знаю, но мне не по себе. Я здесь много раз был, очень много раз, и ничего такого здесь не было. Я, конечно, об этом не думал. Я не знаю, но этого чудовища здесь не было — ответил Иван Анатольевич, он так же вытащил из пачки папиросу, едкий дым Беломора пополз вверх сероватыми разводами.

— И всё же чудовище — произнес Петр Васильевич, получилось так, как будто он спрашивал, а может быть, что обращался к самому себе.

Только Иван Анатольевич на это промолчал. Минули несколько напряжённых секунд.

— В любом случае — чудовище, а вот в переносном ли смысле или в самом что ни на есть прямом — проговорил Олег Андреевич.

— Ты совсем недавно мне сказал, что животное в самом прямом, а не переносном смысле — напомнил Петр Васильевич.

— Животное, я сказал, а не чудовище — поправил коллегу Олег Андреевич.

— Так ладно, Василий, Дмитрий давайте наверх, давайте подготовьте нам пространство. Нужно отправить по домам всех местных детективов и зевак — произнес Петр Васильевич.

— Ну — начал было Дмитрий.

— Не ну, а постарайтесь, примените власть. Там наверху она пока что наша, шучу, конечно — сказал Петр Васильевич и посмотрел на Олега Андреевича.

Олег Андреевич улыбнулся в ответ. Он положительно отнёсся к шутке своего коллеги.

Полностью выполнить поручение Петра Васильевича не удалось, но большая часть местных жителей всё же были отправлены по домам. Тело Нины отправили в морг. Ещё предстояло много экспертиз, многое нужно было уточнить и зафиксировать.

После того, как специальные автомобили покинули территорию двора, разговоров меньше не стало, просто они разбились на множество отдельных фрагментов, в которых рождалось огромное количество версий произошедшего. Того, что было. Того, чего не было. Быть не могло, но кто вам об этом сказал: что быть не могло. Нет, в этой ситуации всё возможно, совершенно всё. И главное было не в разговорах и страшных сплетнях, а в том, что сам Петр Васильевич именно так думал: возможно буквально всё.

Вот поэтому спустя несколько часов он на своем личном авто вновь появился во дворе. Он припарковал свой Жигуленок рядом с двумя Москвичами, возле первого подъезда 38/3, рядом с пятым подъездом 38/4, где асфальтированная дорожка между домами поднималась в небольшую горочку, уходила в направлении школы, мимо ограды детсада, где этой дорожкой пользовалось много местных жителей. Петр Васильевич не стал пока что покидать свой авто. Он сидел и наблюдал, он думал, он ещё не знал, не определился с тем, что именно привело его сюда, желание увидеть предполагаемого преступника, что-то интересное, связанное с дверьми подвалов — да, возможно, что это, но так же это было сейчас маловероятно, и это он понимал отчётливо. А вот мальчишки, да они, а особенно Андрей, который знает гораздо больше, чем говорит. Возможно, что не может говорить. Но его поведение, его явная ложь.

Мальчишки пока что не появлялись. Прошло полчаса, ничего примечательного не было. Набежали тучи. От этого сразу стало темнее. Петр Васильевич вышел из автомобиля. Он закурил, он пошел в сторону подъезда Андрея, этот подъезд имел шестой номер. Подойдя к подъезду, Петр Васильевич увидел на лавочке, размещенной на крыльце, двоих пожилых женщин, одной из которых была Лидия Петровна. Петр Васильевич поздоровался, используя для этого кивок головы, Лидия Петровна ответила взаимностью. Только было видно, что она имеет желание говорить. Она раз за разом глазами возвращалась к Петру Васильевичу. Наконец-то она поднялась на ноги, она помахала Петру Васильевичу рукой, показав ему, что ей есть что сказать. Сейчас в планы Петра Васильевича это не входило. Но деваться было некуда. Не может же он отказаться, уйти прочь.

— Петр Васильевич, здравствуйте ещё раз — произнесла Лидия Петровна.

— Здравствуйте ещё раз, Лидия Петровна.

— Я вижу наши дела, вам покоя не дают — сказала Лидия Петровна.

— Конечно, разве может быть иначе, и только ли это ваши дела — серьезно ответил Петр Васильевич.

— Я вам хочу сказать, что я знаю точно, у кого есть ключи — произнесла Лидия Петровна.

— Интересно — отреагировал Петр Васильевич и достал из пачки сигарету, зажёг спичку, закурил.

— Я вас удивлю, но ключи есть у Андрея, об этом знают его друзья — сказала Лидия Петровна.

— Почему-то я этому не удивлен. Но вы откуда это знаете?

— Я случайно подслушала их разговор, это было тогда, когда в подвале нашли несчастную Нину, когда здесь было много народу — объяснила Лидия Петровна.

— Это важная информация, спасибо вам. Но точно ли это? Вы же знаете, их возраст, их отношение ко всему этому, которое очень сильно отличается от нас с вами — произнес Петр Васильевич.

— Да, но они забылись, Костик и сказал, обратившись к Андрею: ты смотри, сейчас они за это возьмутся, а у тебя ключи, а мы об этом знаем.

— Костик ничего больше не говорил? Андрей ему что ответил?

— Нет, больше ничего. Максим одернул Костю. А Андрей молчал, он смотрел и слушал всё внимательно. У него был какой-то странный взгляд. Знаете, как у взрослого человека, такая сосредоточенность — поведала Лидия Петровна.

— Странный вид, да, только давайте пока что без столь далеко идущих выводов. Они поняли, что вы слышали их разговор? — сказал Петр Васильевич.

— Нет, мне кажется, что нет.

— Вот видите, кажется, ладно, спасибо вам, это очень важно. Вы видели их сегодня, но после того, как уехала отсюда милиция?

— Да, они ушли со двора. Скорее, что пошли на завод. Они любят там бывать. Хотя туда нельзя. Только сторожам всё равно. Лучше водки выпить, а не пацанов оттуда прогонять. Там же очень опасно — выговорилась Лидия Петровна.

— Да, сторожам лучше выпить водки. А что они там делают, мальчишки, я имел ввиду?

— Там горы этого песка, щебня и прочего, вот они там и лазают.

— Ясно — произнес Петр Васильевич, он хотел на этом закончить разговор, он осмотрелся вокруг себя.

— Подождите, Петр Васильевич — сказала Лидия Петровна.

— Да, слушаю.

— Я что говорю, нужно замки все поменять. Мы сами хотели, но сейчас, когда в этом деле задействована милиция, мы не имеем права.

— Правильно, не имеете, и не нужно пока ничего менять. Пока ничего не надо, а после ваших слов особенно — удивив Лидию Петровну, ответил Петр Васильевич.

— Да как же так, они ведь могут погибнуть, если этот убийца — сказала Лидия Петровна.

— Вы простите, Лидия Петровна, но я так не думаю. В любом случае пока торопиться не стоит. А с пацанами родители должны обстоятельно поговорить, ещё раз поговорить о том, что там бывать опасно для жизни — отреагировал Петр Васильевич.

— Хорошо, как скажите — ответила Лидия Петровна.

Петр Васильевич отошёл на два шага.

— До свидания, Лидия Петровна, если что звоните мне — произнес Петр Васильевич.

— Смотрите, осторожно, это же он, тот самый — проговорила Лидия Петровна, её голос прозвучал испугано, прозвучал значительно тише.

Петр Васильевич посмотрел туда, куда смотрела Лидия Петровна, и сразу увидел того, о ком говорила Лидия Петровна. Он был похож на собственное же описание. Он стоял на углу 38/2, но с другого конца дома, того подъезда, который был ближе к 38/1.

Петр Васильевич лишь махнул Лидии Петровне рукой. Петр Васильевич быстрым шагом пошёл на сближение с предполагаемым преступником. Тот ничего не замечал, затем спокойно развернулся и пошел на выход из двора, скрылся из обозрения Петра Васильевича. Петр Васильевич прибавил ходу, побежал. Оказавшись на выходе из двора, Петр Васильевич не смог увидеть преступника сразу. Хотя вокруг практически никого не было. Лишь парочка влюбленных, лишь какой-то пьяный мужик. Пришлось быстро двинуться по прямой, в сторону автобусной остановки. И вот тогда, слева, появился преступник, который был возле высокого забора складов госрезерва. Петр Васильевич бросился за ним.

— Немедленно остановитесь, это милиция! — закричал Петр Васильевич.

Преступник никак не отреагировал. Он вновь исчез, ему в этом помогли металлические гаражи. Петр Васильевич побежал, было четкое ощущение, что промедление смерти подобно, что он упустит убийцу, если потеряет хотя бы полминуты. Так и случилось. Правда, в последний момент Петр Васильевич сумел увидеть, как этот мужик пролез под забором, как он оказался на охраняемой запретной территории. Через секунды следователь был в этом месте, но никакого лаза под забором не было. Это было невероятно, но никакого лаза не было. Петр Васильевич очень быстро оказался на пропускном пункте, он предъявил удостоверение.

— Только что на вашу территорию проник очень опасный преступник, подозреваемый в убийстве — сказал Петр Васильевич.

— Этого не может быть. Но пойдёмте, давайте посмотрим, где это было — дежурный, старший охранник согласился помочь следователю.

Они оказались на том самом месте, только с другой стороны. Но вот выходила явная неувязка. Ведь перед Петром Васильевичем было то, что обязательно затруднило бы движение преступника. Контрольно следовая полоса, внутренний барьер из колючей проволоки. Он не мог здесь пройти. Петр Васильевич ничего не понимал, под рубашкой выступил пот. Огнем горела голова: да что же это такое.

Петр Васильевич вернулся к своему автомобилю. Он сел на одну из лавочек, бывшую ближе всех к авто. Две сигареты подряд не стали чем-то удивительным, нервы были на пределе. Небо окончательно затянули тучи. Появился холодный ветерок. История с преследованием преступника виделась чем-то подобным галлюцинации.

Как это происходит. Что за этим всем стоит. Но убийство реальное. Нина, Николай и Люся, по делу которых так никуда и не продвинулись. Полный тупик, и не нашли никого к кому мог приходить Николай в доме 38/1. И не могли найти, потому что мальчик лгал. Он ведь никогда не видел никого из своих похитителей. А значит, он не мог опознать дяденьку Николая возле дома 38/1.

Только Петр Васильевич вспомнил Андрея, как его же и увидел. Андрей был один. На улице было достаточно поздно. Петр Васильевич посмотрел на часы, они показывали без десяти десять: что ж это я, как я не заметил, что уже настолько поздно.

Петр Васильевич осторожно вернулся в автомобиль. Он наблюдал за Андреем, который подошёл к одному из деревянных теремков, который стоял возле него, наверное, с минуту, а только затем вошёл внутрь сооружения. Был там недолго, выйдя пошел назад к своему подъезду.

Петр Васильевич вынужден был покинуть автомобиль. Потому что расстояние увеличилось, и сейчас наблюдение стало затруднительным. Петр Васильевич пошел в том же направлении. Дойдя до пятого подъезда пришлось отойти влево, укрыться за деревом. Петр Васильевич тяжело дышал. Чувствовал себя отвратительно, ведь всё происходящее не имело ничего общего с тем, чем приходилось Петру Васильевичу заниматься до этого. Сейчас он соприкоснулся не просто с очень опасным делом, а с тем, что самым странным образом возвращало его самого в страну собственного же детства. Да прямой связи не было, а то косвенное присутствие, нет, этого отрицать было нельзя, это уже сейчас стало дополнительным компонентом воздуха, этого вечера, и этого странного мальчика, который остановился возле двери в подвал, ключи от которой у него должны быть, если ничего не напутала Лидия Петровна.

Петр Васильевич тяжело дышал, он давно не слышал, как сильно может стучать собственное сердце. Секунды пролетали с огромным напряжением. И ведь вроде ничего такого не было. Просто мальчик, на крыльце своего же дома. Просто двери. И просто где-то рядом убийца, который исчез, скрылся, нарушив всяческие понятия о реальности как таковой. Мальчик и взрослый мужчина, который менее чем сутки назад убил Нину. Между ними это мифическое чудовище, которого существовать не должно, которое не существует, если всё же, если бы не оставленные им же следы на телах убитых.

Андрей посмотрел по сторонам. Андрей не увидел следователя. Петру Васильевичу пришлось сделать ещё один шаг вправо. Сейчас он не мог видеть Андрея, но и Андрей не мог видеть его. Минула та самая секунда, Петр Васильевич вернулся в исходное положение, Андрей осторожно открывал дверь в подвал.

Простые навесные замки, самые обыкновенные двери, — и сколько же с этим механизмом связано — подумал Петр Васильевич, перестав лишний раз дышать, внимательно наблюдая за действиями Андрея.

Он сейчас откроет дверь и уйдет — пронеслось в голове Петра Васильевича. Он сейчас откроет дверь и уйдет — эхом вернулось.

И так случилось. Андрей открыл замок, затем ввернул его на свое место, но не стал закрывать, создал имитацию закрытого замка. А значит, тот для кого он открыл должен появиться с улицы, никак не иначе. Если бы изнутри, то металлическая душка стала бы в любом случае помехой.

Андрей скрылся в подъезде, он пошел домой. А Петр Васильевич ещё какое-то время находился на прежнем месте. Прошло пять минут. Вокруг совершенно никого не было, ни одной души. И даже неизвестно куда пропали любые звуки. У Петра Васильевича было ужасное ощущение, что он оглох, что кто-то накрыл его прозрачным колпаком. Но двигаться он мог. Поэтому неспешно, и как преступник оглядываясь во все возможные стороны, он подошёл к подвальной двери. Он снял замок, потянул на себя дверь, она издала крайне противный скрип, который следователь расслышал, не просто расслышал, а это звук сделал ему больно. Пришлось взять паузу.

В какую игру они играют? Какое может быть воздействие на мальчика? На обыкновенного школьника, на простого советского ребенка. Какое воздействие? Но оно есть. Сначала его показания, в которых практически нет правды. Теперь то, что только что видел своими глазами: он намеренно кому-то открыл дверь, и этот кто-то здесь уже был, этот кто-то и сейчас где-то неподалеку. Этого кто-то нужно искать не только здесь, этот кто-то точно что должен находиться в том доме, где он убил Колю и Люсю. Где он держал мальчика взаперти. Но затем почему-то его отпустил. Почему зачем-то, как раз неспроста, а чтобы мальчик ему помогал здесь. Какой бред, насколько во всё это не хочется верить.

Петр Васильевич прикрыл за собой дверь. Повторный скрип уже не так сильно прорезал уши. Дальше была лестница, которая виделась уже хорошо знакомой, об этом сейчас подумал Петр Васильевич, остановившись на перекрестке, вслушиваясь в полную тишину вокруг себя. Точно, что прошла минута, только тогда следователь двинулся вглубь подвала. Прямо по курсу светила лампочка, её света не хватало, но и это было Петру Васильевичу хорошо знакомо. Ещё через пару минут, следуя очень медленно, он подошёл к дальнему сарайчику родителей Андрея, осмотрелся по сторонам. Ничего не изменилось, всё было на своих местах. Всё было так, как будто ничего никогда и не было, всё привиделось, всё приснилось, явилось кошмарным сном. Никаких чудовищ не существует. Петр Васильевич дотронулся рукой до навесного замка, и тут же отстранил руку, замок был открыт, душка была свободна, запорное устройство лишь имитировало своё непосредственное назначение.

Вот это интересно, и здесь, и там. Но мальчик не спускался в подвал сейчас. Петр Васильевич вернулся к замку, он снял его, он открыл дверь. Зажёг спичку, чтобы найти выключатель света. И здесь случилось неожиданное, — из угла на Петра Васильевича что-то смотрело, две красноватые точки, два глаза в полной темноте. Петр Васильевич не сделав ни одного лишнего движения, стараясь оставаться очень спокойным, потихоньку прикрыл дверь. Сделал так, как бы он ничего не заметил, как бы его здесь не было вовсе. Замок вернулся на место. Петр Васильевич развернулся, сделал два шага в обратном направлении, — как погасла электрическая лампочка.

Спокойно, только спокойно — сам себе сказал следователь, прислонился спиной к деревянной стене, замер.

Не было никакого сомнения в том, что кто-то должен будет здесь появиться, и что этот кто-то будет тот самый преступник. Он пришел, мальчик открыл ему дверь. Петр Васильевич ждал. Тишина обмануть не могла. Скрип двери выдаст его появление. Но зачем он здесь? Зачем он так рискует?

Сухой комок перегородил горло. Предательски начали трястись пальцы на руках. Этого от себя Петр Васильевич никак не ожидал, но что было, то было. И не было ошибки, потому что противный скрип появился, потому что он заставил вздрогнуть и ещё сильнее прижаться к стене. Послышались шаги. Были они осторожные, были размеренные.

Как он мог выключить свет? Выключатель за дверью. Свет погас раньше, чем заскрипела дверь — пронеслось в голове следователя.

Всё, вот он свернул. Вот он идёт сюда.

Даже в темноте, неизвестно как и при помощи чего, но Петр Васильевич видел именно того, кого ожидал. Это был мужчина, был он среднего роста. Двигался он, как уже было сказано, осторожно, его голова была опущена вниз. Петр Васильевич достал спички, ничего другого для освещения у него не было. Когда преступник сравнялся с ним, то Петр Васильевич зажёг спичку. Но тот никак на это не отреагировал. И это стало непередаваемым ощущением, стало тем, чего не бывает.

— Остановитесь, давайте без фокусов, или я буду стрелять — мрачно и громко произнес Петр Васильевич, покинув своё место, оказавшись у преступника за спиной.

Но тот шел дальше как ни в чем не бывало. Он не слышал следователя, он не видел огонек от горящей спички.

Глава вторая

Петр Васильевич ничего не понимал. В эти секунды он буквально потерялся в пространстве. Преступник находился от него на расстоянии вытянутой руки, но не реагировал, не видел его. И это не было каким-то превосходным театральным, психологическим приемом, не было и крохотной доли сомнения в том, что этот тип действительно не видит и не слышит.

Прошло не менее двадцати секунд, преступник свернул вправо, его очертания скрылись в том углу, рядом с которым находится один из подземных переходов. Петр Васильевич бросился следом за убийцей. Но запнулся, но упал. Сильная боль прострелила правую ногу. Меньшая боль ощущалась в правом плече. И было потеряно время, вот об этом, а не о боли как таковой мгновенно подумал следователь. Быстро подняться не получилось. Нога отказывалась работать, её прорезали болевые ощущения. Только Петр Васильевич был упрям. Он превозмогая неприятные симптомы, всё же оказался в вертикальном положении, он двинулся туда, где только что скрылся преступник. Но сделав несколько тяжёлых шагов, преодолев пару метров, вынужден был остановиться. Впереди себя, чуть левее, ближе к чей-то подвальной двери, он уже во второй раз видел две горящие красные точки, которые не двигались, которые сейчас вынуждали Петра Васильевича не двигаться самому. Ведь помимо визуального восприятия стало отчётливо слышно рычание, бывшее негромким, бывшее из того разряда, когда речь идёт о предупреждении, об обозначении намерений.

— Ну, хорошо — вслух произнес Петр Васильевич.

О том, чтобы двигаться вперёд не было и речи. Следователь отлично понимал, что он сейчас явно не в том состоянии, чтобы вступить с этим хищником в открытое противостояние. Да и можно ли было вовсе как-то четко определиться. Ведь много времени не потребовалось, ведь необычная встреча уже имела место быть. А значит, что мысли о том, что перед ним и есть тот самый монстр, что ничего ему первично не показалось, находились на самом переднем плане. Петра Васильевича нельзя было даже хоть один раз за всю службу упрекнуть в трусости, не было этого порока и сейчас, было четкое и осознанное понимание того, что сейчас и здесь о преступнике нужно забыть, сейчас здесь можно и нужно думать лишь о том, чтобы сохранить собственную жизнь. Самоуверенность, самодеятельность (ведь так без сомнения можно было охарактеризовать действия Петра Васильевича) не всегда бывают к месту, не всегда бывают полезными и безопасными. Особенно когда случается происходящее на фоне полного незнания, когда в темноте непознанного, в той самой власти мрака. Вот тогда вариант самого печального исхода очень уж реален. И обо всем этом отлично знал следователь, конечно, он в данный момент не размышлял подобным образом, но подсознательно знал, поэтому уже две минуты не двигался с места. Не двигалось с места и то, что обозначало себя двумя красным точками, глухим сдавленным рычанием, и никак не отреагировало на произнесенные следователем слова.

— Значит, ты здесь живёшь. Получается, что это твоя территория — проговорил Петр Васильевич, обращаясь к неопознанному животному, которое оставалось на прежнем месте, и сейчас было слышно его дыхание, неприятное, тяжёлое, враждебное.

Но это животное не проявляло желания напасть на следователя. Если бы хотело, то давно бы это сделало.

Минула ещё одна минута. Петр Васильевич сделал два шага вперёд, остановился. Зверь, находившийся в темноте, не отреагировал. Петр Васильевич сделал ещё два шага. Зверь громко зарычал. Петр Васильевич тут же замер. И вот тогда его недруг появился перед ним, оказался посередине подвального коридора. Конечно, отсутствие освещения делало своё дело. Но и так, с помощью тусклых и неестественных, своим присутствием здесь, светотеней следователь мог различить, понять, что перед ним находится очень крупная черная собака. Размером с Кавказскую овчарку, и даже больше этого, с красными глазами, с приоткрытой пастью. Но всё же обычная собака. Может волк, черный волк.

— Спокойно, я уйду, мне сейчас нет дела до твоих владений — тихо произнес Петр Васильевич, понимая, что перед собакой или волком нельзя проявлять спонтанного страха, нельзя показывать ему спину.

Петр Васильевич двинулся назад очень медленно, делая это задним ходом. Животное сделало движение за ним следом. Петр Васильевич остановился. Он попытался что-то увидеть рядом с собой, но хоть какой-нибудь предмет, хоть что-то что могло бы сойти за оружие.

— Тебе интересно, ты хочешь на меня посмотреть. Я тоже рад был тебя увидеть. Теперь мне многое стало ясно — проговорил Петр Васильевич.

Петр Васильевич произнес эти слова. И в этот момент прямо над его головой зажглась электрическая лампочка.

Нет, это всё же была очень крупная собака. У волка другое строение черепа, и лапы, да у волка иное соотношение тела и конечностей.

Петр Васильевич сделал ещё движение в обратном направлении. Ему нужно было до перекрестка, где лестница вверх.

— Собака Баскервилей, так тебя называли когда-то давно — проговорил следователь, очень медленно сдвигаясь в сторону выхода.

Заскрипела входная дверь в подвал. Собака Баскервилей повернула морду на звук, открыла пасть, обнажив ровные крупные клыки, а затем резко развернулась, сделала так, что Петр Васильевич вздрогнул, что у него перехватило дыхание, и скрылась там, где за несколько минут до этого скрылся убийца Нины.

Петр Васильевич глубоко выдохнул. Не было уже ощущения стыда по поводу того, что у него трясутся руки. Тут же и с ещё большей силой заявила о себе боль в ноге. Петр Васильевич двинулся к выходу, делая это по-прежнему спиной вперёд. И только достигнув перекрестка, следователь повернулся, теперь перед его глазами была лестница, противно скрипела, двигалась, приоткрытая дверь, за которой располагалась ночь. Чужая, далёкая, пришедшая не отсюда — это странное чувство накрыло Петра Васильевича, когда он толкнул дверь от себя. И оказалось, что не ошибся. То, что видел он было ему незнакомо. Пришлось уже в какой раз остановиться. Нужно было что-то извне, чтобы осознать происходящее. Куда исчез деревянный городок. Откуда появились иностранные автомобили непривычной формы.

А вокруг не было никого. То есть совсем ни одной живой души.

Кто включил свет? — сам у себя спросил Петр Васильевич и сделал движение в сторону лестницы крыльца.

Тут же с удивлением осознал, что у него не болит нога. Что он может идти свободно, поэтому ускорился. Предчувствие не обмануло, его автомобиля не было там, где он его оставил.

Собака Баскервилей — сам себе сказал Петр Васильевич, осматриваясь по сторонам, и это действие он сделал не зря, потому что увидел человека, того самого человека, убийцу, который вышел из подвала дома 38/2, через ту дверь, в которую вчера вечером вошла Нина и больше не вышла оттуда самостоятельно. Только на этот раз Петр Васильевич не торопился. Он напротив быстро сделал шаг влево, прижался к стволу дерева, чтобы убийца его не видел.

— Кто вы мистер Хайд. Как мне вас понимать, чтобы вы понесли заслуженное наказание. И что в конце концов здесь вообще происходит — продолжал напряжённый разговор с самим собой Петр Васильевич, наблюдая и старательно запоминая внешний облик убийцы.

Это был мужчина примерно пятидесяти лет. Среднего роста, в меру упитанный, соответствующий свои годам. У него были полностью седые волосы. Короткая стрижка. Двигался он странно, он часто замедлял ход, он всматривался в окружающую обстановку, он явно боялся появление чего-то извне. Его глаза немного выпирали вперёд, были большими, так же как и ресницы. Все остальное, оно так же не отличалось миниатюрностью, но и определить его черты лица как крупными тоже было нельзя. Все определялось симметрией сочетания размеров. Но, впрочем, такое лицо было запоминающимся, и это с удовольствием отметил следователь. Конечно, что времени на наблюдение много не было. Тем более, убийца двинулся прямо в направлении Петра Васильевича.

Пришлось быстренько спрятаться, присесть на корточки, укрыться за кузовом незнакомого чужого автомобиля. Убийца не заметил Петра Васильевича, прошел мимо, покинул территорию двора. Следователь выждал полминуты, а затем двинулся следом. Но сделал всего несколько шагов, — и замер на месте, вынуждено и непредвиденно потерял драгоценные секунды, ведь двор вернулся к своему нормальному виду. Жигуленок Петра Васильевича стоял перед ним. На своем месте был деревянный, сказочный городок. Петр Васильевич поспешил на выход, по узкой асфальтированной дорожке, — и сразу вернулась боль в ноге и плече, и тут же столкнулся с нос к носу с полной женщиной, в руках которой были две объемные сумки.

— Ой, что это вы — произнесла она, испугавшись.

— Извините — пробурчал Петр Васильевич и прибавил ходу.

Он увидел убийцу на расстоянии в сотню метров от себя. Тот успел сменить направление, он сейчас двигался в сторону улицы Мюниха, за которой будет школа. Шел преступник быстро, сейчас он уже не смотрел по сторонам. В проходе между двумя девятиэтажкам преступник был вынужден остановиться, и это помогло следователю сократить расстояние, преступнику помешал автомобиль, который совершал маневр разворота на ограниченном пространстве.

Дальше следовал пустырь, бывший небольшого размера. За ним несколько пятиэтажных домов, за которыми было видно школу. Можно было прямо, но преступник взял влево, он уходил к частному сектору. Он достиг школы, которая сейчас была от него справа, и в этом месте убийца остановился.

Если бы он обернулся, то увидел бы Петра Васильевича, потому что тому негде было укрыться, но последний этого не делал, а спустя какие-то десять секунд он исчез прямо на ровном месте.

Петр Васильевич, продолжая ощущать боль, бегом бросился вперёд. Он это сделал, руководствуясь необъяснимым порывом. Он это сделал так, как человек пытается успеть в закрывающуюся дверь автобуса на остановке. Нужно ли было подумать, — нет для этого времени не имелось. Стоило ли рисковать — это если и придет, то позже. А так следователь рванулся, и он успел заскочить в этот невидимый автобус. Вновь впереди него двигался убийца. Вновь иное время управляло пространством, вновь исчезли всякие болевые ощущения, и волнами накатывал страх неосознанного.

А ведь это будущее. Это самое настоящее будущее — думал Петр Васильевич, и холодными мурашками покрывалось всё его тело.

Он явился к нам из будущего. Или это так, или я сошел с ума — продолжал думать Петр Васильевич, следуя за убийцей, следуя за тем, чего не существует вовсе.

Оказались возле широкого перекрестка, который был хорошо знаком Петру Васильевичу в несколько ином виде, но координаты ведь не изменились. Здесь вообще не так много изменилось, но всё же ошибки в определении неопределенного быть не могло. Это было другое время. В котором Петра Васильевича скорее всего нет. Как только об этом подумал, так сразу стало трудно дышать, как заявила о себе сильная боль в ноге. Стремительно следователя стали покидать силы, как будто кто-то открыл спускной кран. Преступник же начал отрываться, расстояние между ними увеличилось. Петр Васильевич прилагал усилия через не могу, и это всё же дало нужный результат, Петр Васильевич сумел увидеть, в какой дом зашёл убийца, какую калитку он открыл, а затем её же за собой закрыл. На большее сил не было. Да и только сейчас возникла страшная мысль, говорившая с неприятной настойчивостью о том, что ведь нужно как-то возвращаться назад.

Дом на перекрестке, эти улицы, та меньшая от строительного управления, ладно, здесь ясно — сам себе шептал Петр Васильевич, двигаясь назад, делая это медленно и тяжело, ему было трудно дышать, его точно что не существует в этом времени. Но всё же шел, нужно на то самое место, нет пока иного варианта. Голова кружилась, сильно давило слева в области сердца. Ноги двигались с огромным трудом, тряслись руки. Всё тело было чужим, наполовину онемевшим.

— Дедушка, вы себя хорошо чувствуете? — обратилась к Петру Васильевичу женщина средних лет, рядом с которой был мужчина, по всей видимости, её муж.

— Я терпимо себя чувствую — ответил Петр Васильевич.

— Вы нехорошо выглядите, вы весь ужасно бледный — сказала женщина — Давайте, я вызову скорую помощь — добавила она.

— Нет, не нужно, спасибо, мне здесь близко — ответил следователь.

Через десять метров он свернул вправо. Возле него находился большой универсальный магазин, имевший странное название «Абрикос». Магазин был закрыт, но на площадке возле дверей стоял белый иностранный автомобиль. Петр Васильевич подошёл к нему, ему нужно было зеркало, а точнее, что собственное отражение в этом зеркале.

Уличного освещения было достаточно, чтобы увидеть самого себя в зеркале. Петр Васильевич видел лицо глубокого старика, которому уж точно успело исполниться девяносто лет.

А каков этому предел? — сам у себя спросил Петр Васильевич, сделал вслух, но тихо, но шепотом.

Он имел ввиду свой возраст. Он подразумевал то, есть ли он в этом времени или его нет. Для этого нужно знать две даты: первая — это какой сейчас год, вторая, если она существует, — это дата его собственной смерти. Но можно и примерно, сейчас ему 56 лет, узнать нынешний год, прибавить к этому и примерно будет ясно. Первую дату узнать можно, а значит.

Петр Васильевич искал глазами людей. И ему повезло появились трое молодых парней, очень странно одетых. Но впрочем, от их возраста в любое время вряд ли можно ожидать чего-то нормального.

— Молодые люди, можно мне у вас спросить — произнес Петр Васильевич, сделал это громко, но и сам сейчас понял, что у него слабый, скрипучий старческий голос.

Парни остановились. Один из них сделал шаг ближе к Петру Васильевичу и произнес: — Что хотел старик?

— Ребята, какой сейчас год? — спросил Петр Васильевич.

Троица оболтусов громко засмеялись.

— Во даёт старикан, ты чо совсем из ума выжил. Хоть куда идти-то знаешь — произнес тот, который заговорил со следователем.

— Чо ты, это вообще серьезно. Наклейки везде висят: помогите найти чела, возможна потеря памяти — смехом идиота отреагировал на слова друга его товарищ, бывший ниже ростом, который тянул дым из какой-то пластмассовой штуковины.

— Этого чела что ли!? — дополнил третий, бывший во многом похожим на первого, а вообще, все они были одинаковыми по всем признакам.

— Так какой год? — произнес Петр Васильевич.

— Двадцать первый, дедуля — ответил тот, который тянул дым, воняющий фруктовым химическим запахом.

— Не понял — изумлённо произнес Петр Васильевич, он действительно не смог понять сразу.

— Не он реально не в себе. Его нужно в этот центр поддержки малоимущих сдать — захохотал один из них.

— Две тысячи двадцать первый год — громко возвестил всё тот же, пускающий кольцами дым.

— Две тысячи двадцать первый — вслух повторил Петр Васильевич и пошел в сторону от троих молодых идиотов.

— Две тысячи двадцать первый, это значит, что мне девяносто четыре года — произнес Петр Васильевич, увидел лавочку возле подъезда девятиэтажного дома, с трудом передвигая ноги, пошел к ней.

До назначенного места, где случился переход было примерно двести-триста метров. Но нужно отдохнуть, хотя бы малость перевести дух.

Девяносто четыре года — это очень много. В этом времени я совершенно немощен. Значит, что вряд ли смогу противостоять преступнику. Жив ли я? Или меня здесь нет, а вот это спорно и непонятно. Если бы мне было сто четырнадцать, даже сто четыре, то точно бы, что меня нет, а так, ведь чем черт не шутит, да и выгляжу я на эти самые девяносто четыре. Но ничего не могу в таком состоянии. Хотя ведь я не сразу стал таким, значит время есть, какое-то время есть.

Размышлял следователь, сидя на лавочке, находясь в полном одиночестве во власти совершенно чужой ему ночи. Через несколько минут Петр Васильевич поднялся на ноги и пошел к границе перехода. Было отчётливо страшно: а если не сработает, если он останется здесь, если убийца заманил его сюда, обманул как пацана, чтобы таким образом покончить с ним.

Кажется здесь, кажется, но ничего не происходило, по обе стороны условной границы находился две тысячи двадцать первый год. У Петра Васильевича всё поплыло в глазах. Он может вернуться только тогда, когда здесь появится преступник. Петр Васильевич двинулся к уже знакомой лавочке. Когда он сел, ему сильно захотелось спать. У него начали закрываться глаза, он несколько раз глубоко зевнул и не заметил, как отключился.

Спал или не спал — этот вопрос случится позже. А сейчас он видел страшное. Та самая черная собака из подвала, в зубах, за шею тащила мертвую девочку, на которой была школьная форма, которой было не больше двенадцати лет.

Красный пионерский галстук болтался от движения, он же выстрелом врезался в сознание Петра Васильевича, который не видел лица девочки, оно было обращено вниз. Её ноги болтались по земле, на левой ступне не было обуви.

Школьная форма, пионерский галстук, но сейчас каникулы, самая середина летних каникул — стучало в голове следователя, вызывая целый поток противоречивых сомнений.

Он поднялся с лавочки. Он как можно быстрее пошел к границе перехода. Куда вот-вот должна была подойти эта проклятая собака Баскервилей, со своей добычей в зубах, которая двигалась в направлении две тысячи двадцать первого года из года тысяча девятьсот восемьдесят третьего. Вот в этом сомнения быть не могло, эта школьная форма, этот алый пионерский галстук — год восемьдесят третий. Ему же надлежало в обратном направлении, им нужно разминуться. И видит ли его эта чертова собака Баскервилей сейчас, ведь он видит её, он видит за её спиной то время, в которое ему необходимо вернуться. А всего навсего недавно, бог знает сколько времени тому назад, но там ничего не было.

Только как бы там ни было, Петр Васильевич двигался навстречу тому, от чего холодный комок застревал в глотке, не осознавая в какой плоскости он находится, в какой из множества возможных.

Они практически поравнялись. Справа находился столб уличного освещения. Петр Васильевич прислонился к нему спиной. Он четко видел некое обособленное пространство, в котором был бледный туман, в котором появилась собака с девочкой в зубах, которая сверкнула красными глазами, которая не ожидала встретить следователя здесь, но и которая ничего не сделала, не выпустила свою добычу из пасти. Петр Васильевич рванулся в туманную пелену.

Кто-то тряс его за плечо. Следователь очнулся, перед ним стоял дворник, у которого в руках была метла.

— Ты что это, мил человек, иди домой, опохмелиться небось не лишним будет — произнес дворник и улыбнулся, от него пахнуло куревом и водкой.

— Где я, что это — пробормотал Петр Васильевич.

— На лавочке уснул. Такое бывает, что уж здесь такого. Это когда смешаешь водку с вином, то со мной так же бывало — ответил дворник.

— Я не пил водку, не пил и вина. А какой сейчас год?

Дворник лукаво улыбнулся.

— Какой год? А говоришь, что не пил вина и водки. Знаешь, мил человек, у меня есть портвейна малость, я человек добрый, не переживай, а затем домой пойдешь — сказал дворник.

— Хорошо, а год какой? — настаивал на своем Петр Васильевич.

— Восемьдесят третий, лето на дворе. Тебе повезло, зимой бы замёрзнуть мог. В прошлом годе один так и отдал душу, сидя на лавочке, совсем чуть-чуть не дошел до подъезда, и как так, но пути господни неисповедимы — произнес дворник.

— Спасибо тебе, я пойду, спасибо — сказал Петр Васильевич и поднялся с лавочки.

— А портвейн, я ведь не шутил — вдогонку проговорил добрый дворник.

— Спасибо друг, но как-нибудь в другой раз, спасибо — ответил следователь.

Пришлось ускориться. Ощущения были ещё те. Какой-то странный и несвязный туман — было или не было, может со мной что-то случилось, как с мальчиком Андреем, он ведь так же не мог ни в чем определиться. А значит было всё это, и будущее, и убийца, и эта ужасная собака Баскервилей, которая тащила из нашего времени в будущее мертвую школьницу. Боже, какой ужас.

Петр Васильевич потратил минут пять-шесть. Сильной боли в ноге не было, но ноющая была. Значит, что падение в подвале было. Да и родной Жигуленок терпеливо дожидался своего хозяина там, где он его оставил, а именно возле дома 38/3.

Петр Васильевич открыл дверцу авто. Безотказно завелся мотор. Автомобиль тронулся с места. На улице было ранее утро. Через два с половиной часа Петру Васильевичу необходимо было быть на службе.

Глава третья

Петр Васильевич чувствовал себя совершенно разбитым. Такого с ним, как ему виделось, не было никогда. Ужасно хотелось спать, слипались глаза, шумело в голове. Петр Васильевич по началу стал собираться на службу, но быстро понял, что это очень плохая идея. Поэтому он позвонил своему начальнику, поэтому он отпросился, сделал то, чего не делал никогда. Воспоминания возвращали к тому, что имело место совсем недавно, они же плавали в странном тумане неосознанных сомнений. Даже старушка Галина Ивановна, наблюдавшая из окна за тем, во сколько появился он возле подъезда, даже она казалась каким-то потусторонним элементом. Только было, и хорошо, что супруга Петра Васильевича в это время не находилась дома, уехала в гости к своей матери, а то бы выяснений отношений было не избежать. Супруга Петра Васильевича была женщиной вспыльчивой и ревнивой. Были к этому поводы в прошлом. Впрочем, что об этом. Хотя ведь всё равно разговоров не избежать, потому что Галина Ивановна видела из окна своей квартиры, что Петр Васильевич приехал рано утром, приехал в совершенно непривычное время. А Галина Ивановна была из тех старушек, для которых такие вещи очень уж многое значат. Но и здесь, ведь Петр Васильевич к подобным порокам любознательности относился скорее что положительно, в силу своей профессии. Но и конечно понимал всё из этого вытекающее.

Петр Васильевич лег спать, но нервное напряжение бесследно не минуло, поэтому целый час не мог отключиться. Да и это странно проведенное время на лавочке тоже можно было ведь назвать сном или какой-то его родственной формой, видимо, что и это вносило свои коррективы. Но как бы там ни было ещё через полчаса Петр Васильевич заснул. Спал долго, спал не видя снов. Проснулся в четыре часа дня, по-прежнему ощущая себя неважно. Затем смотрел телевизор. Вышел на улицу, в магазин, чтобы подышать свежим воздухом. Прогулка пошла на пользу. Возвращаясь назад, вспомнил о том, что хотел взять домой для работы кое-какие бумаги. До районного отделения было недалеко, но Петр Васильевич всё же воспользовался автомобилем. Подъехав, сразу увидел на стоянке личный автомобиль Кречетова. «Чего это он, уже дома должен быть» — подумал Петр Васильевич. Пройдя дежурного, поздоровавшись со всеми, кто попался на пути, спросил у одного из них о том, что случилось, почему начальник до сих пор здесь. В ответ коллега лишь пожал плечами. Петр Васильевич поднялся в свой кабинет, взял там то, что хотел. Вышел, закрыл дверь, пошел к выходу, но почему-то передумал, поэтому вернулся назад, постучал в дверь кабинета Кречетова.

— Здравствуй, Сергей Павлович — поздоровался Петр Васильевич.

— Здравствуй, заходи, самочувствие вижу улучшилось, если здесь появился — проговорил Кречетов.

— Да, малость полегчало, видимо, всё же переутомился.

— Мы с тобой уже не те, что были двадцать лет назад.

— Это уж точно, только ты чего домой не идёшь?

— Работал, работал, совещание в райкоме на носу, отчёты — улыбнулся Кречетов.

— Ясно.

— Да, это ясно, а что у тебя, что думаешь по поводу этих долбанных подвалов. Это надо же, ещё этот мальчишка из головы не вышел, всё же свои внуки ему ровесники, как здесь такое — по-дружески проговорил Кречетов.

Вообще они были знакомы давно, у них сложились хорошие дружеские отношения, причем не только по службе, а и помимо служебных обязанностей: вместе ездили на рыбалку, за грибами, были друг у друга в гостях, на праздничных застольях, да и вообще, тем более они были практически ровесники.

— Убийцу видели, у меня есть его подробное описание — сказал Петр Васильевич и сделал крохотную паузу, вспоминая, ведь он сам для себя добыл это подробное описание, но об этом пока что товарищу говорить не стал — Начнем розыск по приметам, проведем опрос свидетелей, посмотрим картотеки, свяжемся с соседями — в общем, всё как всегда.

— Ты уверен в том, что этот человек убийца?

— Да, на процентов девяносто уверен.

— А эти двое в доме на Усть-Киргизке, по ним ведь тоже до сих пор ничего нет. Можно ли предположить, что это этот же преступник?

— И да, и нет, но больше — да. Эти дела связаны через мальчика Андрея, точнее, через его местожительство, ну, и эти подвалы, из которых он пропал. Так что, скорее, что да. И странные следы преступления, где в обоих случаях фигурирует присутствие крупного хищного зверя. Думаю, что собаки, очень большой собаки — ответил Петр Васильевич, и вновь мысленно вернулся к самому себе: почему думаю, я лично видел эту ужасную тварь, она меня чуть не отправила на тот свет, чуть не сделала ещё одним персонажем в этом деле, и я бы сейчас здесь не сидел, но что-то пошло не так, а почему что пошло не так?

— Ты о чем задумался? — Кречетов вопросом вернул Петра Васильевича в реальную плоскость.

— Да, так — невнятно пробурчал Петр Васильевич.

— Значит, собака Баскервилей — улыбнулся Кречетов.

— Получается, что та самая собака Баскервилей — спокойно отреагировал Петр Васильевич.

— Ну, тогда выходит, что найти её, её хозяина не так уж сложно. Она большая, её нужно где-то содержать, кормить, она производит отходы жизнедеятельности. Если она не в подвалах, то её нужно в необходимый день туда привести — пустился в размышления Кречетов.

— В том-то и дело, что с этим простым ничего не выходит. А как раз наоборот: никто ничего не видел, осмотр ничего не дал. Конечно, мы уже завтра проведем полный тщательный обыск всех четырех подвалов. Так же я дал распоряжение ещё раз сверить любую информацию относительно жильцов злополучного двора, о наличии родственников, друзей, коллег в районе Усть-Киргизки, да и того, кто там жил раньше. Конечно, знакомых, друзей, всех тех, кто мог общаться, знать убитых Николая и Людмилу. Ещё ликвидируем эти странные подземные переходы. Ну и конечно ориентировка, фоторобот предполагаемого убийцы — это везде куда только можно. Добавлю, что теперь тех, кто берет ключи будут записывать по фамилии, с номером квартиры и временем, когда взял, когда отдал.

— Вот это вообще что-то, и опять же, как я понимаю, никто и ничего об этом — вставил своё Кречетов.

— В том и дело, что никто и ничего — отреагировал Петр Васильевич.

— Всё это да. Но и отработайте девчонку. Кто, с кем, когда, чем вообще жила. Ну ты понимаешь.

— Это конечно, но почти уверен, что она стала случайной жертвой, что здесь её личная жизнь не имеет никакого отношения — высказал своё мнение Петр Васильевич.

— Сам знаешь, что всякое бывает. Думаешь, что ниточка через Усть-Киргизку, к примеру, а она окажется через девушку Нину.

— Согласен, слушай, спросить хочу. А то я что-то, но не было ли в последнее время в нашем районе, хотя нет в нашем не было, в нашем городе убийства девочки школьницы, примерно лет одиннадцати, где-то может в мае месяце. Или где-то в районе, в области — неожиданно спросил Петр Васильевич, чем явно удивил своего товарища, тот смотрел на друга с некоторой степенью изумления.

— Этого ещё не хватало. Насколько я знаю, то ничего такого не было. Не могу ручаться за соседние регионы, нужно будет сделать запрос.

— Слава богу, что всё нормально — произнес Петр Васильевич.

— Подожди, ты вообще откуда это взял? Говори мне, такое озвучить просто так ты не мог — вполне серьезно спросил Кречетов.

— Старею я. Только что сон мне приснился отвратительный. В этом сне собака Баскервилей, которая в зубах тащит девчонку в школьной форме, у той галстук пионерский на ветру колышется. Я в холодном поту проснулся. Знаешь, вся эта атмосфера. Ты там один раз был, а я уж раз пять, видимо, вот и отложилось в голове вся эта мистическая дрянь — ответил Петр Васильевич.

— Ты это, если что, то давай отдохни, нервы беречь нужно. То ты меня прям напугал. Кстати, есть у нас один молодой, перспективный сотрудник, может ему поручить это дело — сейчас голос Кречетова прозвучал с налетом некой иронии, но и не могло быть иначе, он не мог прямым текстом озвучить: я отстраню тебе, пусть другой следователь дело ведёт — да и не было в этом никакой нужды.

— Музафаров? — спросил Петр Васильевич.

— Да, он ведь сам просился к тебе, на это дело. Говорит, что вырос в этих окрестностях — подтвердил Кречетов.

— Так значит, отлично, буду иметь ввиду, если он там вырос — произнес Петр Васильевич.

На столе у Кречетова зазвонил телефон. Он поднял трубку, он слушал внимательно и нервно, это было написано у него на лице, и Петр Васильевич тут же с ужасом догадался, о чём идёт речь, холодный пот выступил у Петра Васильевича под рубашкой.

— Понял уже что домой звонили. Нет, я ещё здесь. Перекройте весь этот район, со всех сторон, слышите, всех туда. Отмените любые другие дела! — закричал Кречетов и бросил телефонную трубку, она громко стукнула о корпус телефонного аппарата.

Петр Васильевич молчал. Он смотрел на Кречетова, Кречетов смотрел на Петра Васильевича.

— Ты реально видел это во сне? — тихо спросил Кречетов.

— Да, провалиться мне на этом месте, клянусь, что так и было — ответил Петр Васильевич.

— Девчонка пропала, на Усть-Киргизке, неподалеку от того дома, где убили этих двоих. И вот ещё, бабушка говорит, что нет её школьной формы, галстука пионерского. Зачем ей одевать школьную форму, когда не нужно идти в школу — проговорил Кречетов, а затем платком вытер пот со лба.

— В школе, возможно, что какой-нибудь летний лагерь, что-то вроде отработок на каникулах, ну, это как оно обычно — произнес Петр Васильевич.

— Спросила Приходченко уже, нет ничего такого. Летний лагерь не посещала, отработка закончилась у неё давно, была сразу по окончанию учебного года. Так что в школе не была. А вот на территории школы, то там у них стадион, там ребята бывают — сказал Кречетов.

— А дом, тот проклятый дом?

— Не знаю пока что. Сейчас ищут. Скоро весь этот поселок на уши поднимем. Хотя, если твой сон, то получается, что поздно, что не найдем девочку.

— Не стоит так. В первую очередь этот дом. А сон, то куда ночь туда и сон — нервно отреагировал Петр Васильевич, ему было нехорошо, а главное, что по-настоящему страшно, ведь он в эти мрачные минуты был практически стопроцентно уверен в том, что девочки уже нет, что она мертва, что её тело на расстоянии в тридцать восемь лет отсюда, но как он об этом сейчас скажет начальнику, нет торопиться не нужно, нет нужно использовать то, что он знает пока что один, иначе толку не будет, всё пойдёт прахом, а гости из будущего продолжат убивать в прошлом, нет, их если и невозможно будет поймать, то обязательно нужно загнать обратно, назад в будущее, закрыть эту приоткрытую дверь.

— Не, ну, ты точно видел такой сон или быть может у тебя уже как-то была информация — всё же не мог успокоиться Кречетов.

— Сам подумай, если бы была у меня каким-то образом информация, то стал бы я озвучивать её в такой форме. Подумай, мне сейчас самому на душе настолько погано, что становится страшно. А ты мне говоришь, что информация. Хотя вот тебе информация, но в каком только виде эта информация — нервно выговорился Петр Васильевич.

— Ладно, что теперь. Давай, поехали туда — сказал Кречетов.

Девочка одна была дома. Бабушка пошла в гости к подруге, которая живёт в том же поселке, но на другой его стороне, которая ближе к нижней окраине, как-то так лучше выразиться. Никто не должен был прийти. Мама девочки находилась на работе. Папа с мамой развелись два года назад. Сейчас папа проживает в другом городе, у него новая жена, которая уже успела ему родить сына. Всё одно папа сразу попал в первые подозреваемые, его сразу нужно было поверить. У девочки имелись две подружки по месту жительства. С ними всё было нормально. И они ничего не знали, ничего не могли сказать по существу данного дела вообще. Они лишь пожимали плечами. А одна из них, поддавшись нервозной, ненормальной обстановке, всё время плакала. Следующим звеном были подруги, знакомые по школе, которые жили возле ремонтного завода, с которыми Надя (так звали девочку) периодически общалась. Та подружка, которая всё время плакала, сказала, что Надя очень любит животных, что она всегда их рисует и мечтала иметь свою собаку. А у Оксаны (одноклассница, проживающая в районе завода) собака есть и должны были появиться щенки.

Несколько позже, слушая это, Петр Васильевич испытывал холодный озноб, что на коже, что и внутри. Опять дело коснулось собак. Пусть добрых, милых, настоящих друзей человека — и всё же.

«Она та собака, которую ненавидят и боятся все остальные собаки» — слова мальчика Андрея стучали колокольным звоном в голове следователя, вспоминалась и сама эта чудовищная собака, нет не собака вовсе, а чудовище, самое настоящее чудовище.

Время подходило к девяти часам вечера. Автомобиль Кречетова остался на стоянке. Поехали на машине Петра Васильевича. Всю дорогу молчали. Когда приехали на место, то сотрудники милиции уже работали, уже выясняли всё, любую информацию. Собрали добровольцев из местных, чтобы обследовать близлежащие окрестности, ведь рядом находился совсем немаленький лесной массив.

Было выяснено, что девочка днём была у подруги Оксаны, той самой, у которой есть собака. Надя была в школьной форме. Потому что девочки фотографировались. Оксана увлекалась фотографией. Почему фотографировались в школьной форме, то это до конца было непонятно. Просто так решили — так на этот вопрос ответила Оксана. Ещё Оксана подарила Наде щенка, за которым, помимо фотографирования, и приходила Надя. Встретиться договаривались вчера на школьном стадионе. Надя пришла, как и условились, затем Надя ушла, было это примерно в четыре часа дня. Всё было хорошо. Что Надя, что Оксана были в хорошем настроении.

— Было ли сегодня или вчера, или даже на днях что-то необычное, что-то такое странное, о чем говорила Надя — спросил у Оксаны Петр Васильевич.

Девочка сделала жест отрицания головой. Затем сказала: нет.

— Насчёт собак? — уточнил Петр Васильевич.

Оксана задумалась. Прошло секунд двадцать, после чего Оксана произнесла.

— Да, она говорила, это было вчера.

— Что она говорила? — не удержался Петр Васильевич.

— Она говорила о том, что неподалеку от её дома есть пустой дом, что туда иногда, из леса приходит большая черная собака, у которой нет хозяев. Что Надя сначала боялась эту собаку, но потом оказалось, что эта собака добрая. Так она говорила — рассказала Оксана.

У Петра Васильевича всё похолодело внутри…

Я понимал только одно: если чудовище есть, а оно есть, то уничтожить его можно лишь в прошлом. В нынешнем времени оно мне недоступно. Я не знал, но отлично чувствовал, что есть только этот особый период, в котором мы можем существовать раздельно, что дальше, что в какой-то мне пока что неизвестный момент это изменится. Вот поэтому мне и дано это страшное сумасшествие наяву, чтобы я мог вернуться к самому себе, помочь самому себе.

А как же монстр? Как же быть с ним? Как его осознать и понять, что он хочет? Тогда, при нашей встрече в подвале, я сам того не осознавая говорил о том, что если он убьет меня, то навечно останется в пределах четырех подвалов и одной дороги. Откуда это пришло? Он убьет меня, но какого меня. Этого пропащего во всех отношениях старика, которым всё больше и больше управляет это самое чудовище, или меня того, которому одиннадцать лет, у которого вся жизнь впереди, которая сложится очень уж неоднозначно… Если бы не этот монстр…

Я реально не мог определиться. Убив любого из нас, он ничего не выиграет, он только хуже сделает себе. Но если предположить, что он убьет меня в восемьдесят третьем году, то не будет этого времени. Значит, это маловероятно. Ведь он есть в этом времени. Из этого времени он приходит туда. Он приходит туда, только тогда, когда туда прихожу я, когда часть меня оказывается там, даже если не полностью, даже если это не в реальном пересечении временных границ. Тогда выходит, что ему нужно убить меня здесь, или убить меня старого тогда, когда я нахожусь там?

Я запутался, у меня не было ответа на эти вопросы. Я не мог контролировать его там. Я не имел возможности повлиять на него в своем времени. Он — это есть я. Я — это есть он. Вот от этого было нужно отталкиваться, не имея никакого понимания того: что же ему нужно. Но ведь это он, этот монстр, раз за разом возвращает меня в прошлое. Только он, я сам бы не пошел. Мне самому это было бы не нужно. Мне вообще уже по-сути ничего не нужно. Моя жизнь закончена, если пока ещё не в физическом виде, то во всех остальных моментах закончена, бессмысленна, никому не нужна, включая меня самого. Какой смысл в этом бесцельном существовании. Одна лишь злость, ненависть. У меня нет семьи. Мои родители давно ушли в лучший мир. У меня даже нет ни одного друга. Нет работы, нет денег. Есть воспоминания и бутылка с водкой, на которую я и трачу последнее из того, что есть. Этот дом, этот странный, старый дом, который мне остался после развода с женой.

Нет, но не всегда же так. Какой-то мрачный, суицидальный стендап получается. Всё ещё возможно. Ведь я часто об этом думаю. А ему это не нравится.

Вот на этом месте размышлений мне стало особенно нехорошо. «А ему это не нравится».

Ему нужно, чтобы я убивал здесь, убивал сейчас. Ему нужно, чтобы я исчез, чтобы он стал мною, а исчез, исчез тот я, который там, которому одиннадцать лет, и который добрый, хороший мальчик, не имеющий даже мысли о том, что неплохо было бы их всех убить, убить кого-то из них в отдельности, чтобы от этого испытать дурман непонятного облегчения. Вот что ему нужно. И он уже делает это, делает за меня, возвращаясь в прошлое.

Стоп, я просто схожу с ума. Ничего этого не существует. Ведь если об этом хоть кому-нибудь рассказать, то никто не поверит. А значит нет, значит ничего этого нет!

Я подошёл к зеркалу. Я очень долго смотрел на свое основательно помятое отражение. Никого монстра не было. Точнее он был, но лишь образно, лишь в переносном понимании этого слова. Я закурил. Я продолжал курить, хотя мне в течение последних трёх месяцев стало трудно дышать. В поликлинике мне сказали, что лёгкие дышат только на половину, что нужно пройти обследование, конечно, тут же бросить пагубную привычку курения. Мне сказали, я хотел принять к действию, но этого не сделал. А может и правильно, умру я — умрет и он. Умрет ли? Вдруг останется в пределах четырех подвалов и одной дороги, это же я озвучил. Но мне ведь уже будет всё равно. Пусть он там бегает, жрет людей, обустраивает свое логово.

Он тогда не сможет принимать человеческий облик. Он тогда останется собакой, ужасной, огромной, черной собакой.

Это открытие мурашками проползло по моему телу.

Он всего лишь собака. И это не имеет отношения к образному пониманию. Он всего лишь собака. Ненормальная собака, которых не бывает, которую боятся и ненавидят все остальные собаки.

Я вышел из дома. Я взял курс в привычном направлении, но даже приближаться к району своего детства я не собирался. Я дойду до магазина, я куплю водки. Затем пойду другой дорогой, краем старого кладбища. Выйду на железную дорогу, там есть отличное место, там такой великолепный вид на сосновый бор. И там никогда никого нет. А когда появляется поезд, то его слышно издалека. Сначала тихо, тихо. Затем более явственнее, сильнее. Ещё десять секунд, и отчётливый перестук накроет собой умиротворённое пространство, вторгнется в тишину. Дальше, и локомотив подаст сигнал, который заставит вздрогнуть и покинуть рельсы.

Поезд уедет, я останусь, и вновь вокруг станет спокойно и тихо. Вновь я буду совершенно один. И уже в какой раз мне не нужно будет никуда торопиться. Только через минут сорок я пойду домой. Но не той дорогой, которая привела меня сюда, а другой, той, которая идёт вдоль железной дороги, идёт со стороны района Усть-Киргизки.

Я так и сделал, исполнил всё в точности. Был и поезд. Всё было так, как случалось не один раз. Я покинул рельсы. Я смотрел поезду вслед. С сильным металлическим грохотом вдаль от меня направлялись жёлтые цистерны, коричневые вагоны, платформы. Я же уже трижды принял внутрь водки. И нужно сказать, что мне пока что было хорошо. Было хорошо до того момента, пока ни появился он, появился по той самой дороге из района Усть-Киргизки, в моем направлении, однозначно зная, где он сейчас может меня найти…

Глава четвертая

Я нервно достал из пачки сигарету. У меня уже сейчас тряслись руки. Всякое умиротворение пропало так, как будто его никогда и не было. Я видел его. Он был на расстоянии в каких-то тридцать метров, где дорога имела небольшой изгиб. Слева от него находилась окраина старого городского кладбища. Справа железная дорога, ближе столб с электричеством, для локомотивов на электрической тяге. И зачем в моей голове появилось это нелепое описание его местоположения, ведь оно было в точности таким же, как и то место, где был я. Только я сейчас стоял, жадно втягивая в себя отравленный дым, а он лежал на земле, по направлению ко мне вытянув свои передние лапы, вытащив на обозрение свой длинный язык, его пасть была приоткрыта, напоминая мне о белых мощных клыках. И да, он смотрел на меня. Но не это, а то, что было прямо перед ним.

Ледяным холодом сковало мои руки и ноги. Я не двигался с места. Не двигался и он. Не могла уже двигаться мертвая девочка, в школьной форме образца начала восьмидесятых годов прошлого века.

Даже на расстоянии я отлично видел, что он расправился с несчастным ребенком обычным для себя способом, — он просто разорвал девчонке горло. Он успел отгрызть у неё часть левой руки, что-то ещё. Мне тяжело было на это смотреть. Меня сильно мутило. Выпитая водка начала проситься обратно. Мне хотелось как можно скорее уйти. Но что-то мне не давало этого сделать: зачем он притащил тело сюда, как он это сделал, он может существовать отдельно от меня в настоящем времени.

Моя голова раскалилась от несоответствий и вопросов. Он же внимательно за мной наблюдал. Это была очень странная игра. Я не делал попытки ретироваться, и он оставался на прежнем месте. Так длилось примерно минут пять. Я устал стоять на ногах, я принял сидячее положение, заняв прежнее место. А он начал трапезу. Он открывал от тела куски, при этом он издавал крайне отвратительные звуки, так как будто кто-то собирался отнять у него его добычу. Он был самый натуральный зверь. Сейчас в этом времени, в этом обличии, он был хищный, дикий зверь, не имеющий в себе какой-то мистической, сложной изнанки. В нем не было ничего такого, что видел я до этого. Я хочу сказать, о той чудовищной смеси между собакой и человеком. Нет, сейчас этого не было.

Я подумал о том, что совсем неплохо было бы, чтобы появился поезд. Может он своим грохотом заставит его уйти прочь. Так мне думалось. Но произошло другое, куда как более неприятное и страшное.

Сначала я увидел стаю бродячих собак, которые двигались по дороге, двигались с той стороны, откуда появился он. Их было ровно шесть штук. Все они были довольно крупными по размеру. Конечно, их нельзя было сравнить с ним, но всё же, я отметил про себя данный факт. Сейчас моё состояние нужно было назвать шоковым. Теперь я не мог ручаться за то, что будет дальше. И все мои недавние выводы и предположения, насчёт меня и него устранились куда-то очень далеко. Я ведь уже имел знакомство со стаей бродячих псов. Не важно было, что этот эпизод остался для меня во многом неопределенным. Потому что в этот момент всё было очень уж даже определенным.

А он никак не реагировал на их появление. Возможно было бы предположить, что он не знал о их приближении, ведь они двигались позади него, а свою звериную морду он не поворачивал в обратном направлении. Только я отлично знал, что это аргумент слабый. Ему не нужно было поворачивать голову, он отлично различал их по запаху.

Собаки сравнялись с ним. И слава богу дальше они не двинулись. Они расположились прямо на дороге. Каждый из них, без всякого исключения, смотрел на меня. А он продолжал пожирать мертвого ребенка.

Прошло ещё несколько минут. Я услышал шум, кто-то двигался сюда, делал это с помощью тропинки, ведущей через кладбище. Собаки подняли головы, навострили уши. Их хозяин оторвался от своей жертвы. Он перевел свой взгляд на место предполагаемого появления человека. Я увидел контур, затем голову, а спустя пару секунд появился человек. Это был мужчина, примерно моих лет, он был неопрятно одет, он был в меру пьян, его немножко заносило из стороны в сторону. В правой руке у него имелась початая бутылка с водкой. Ещё он что-то напевал себе под нос.

— Нет, назад! Сюда нельзя! — что было сил закричал я, вскочив на ноги.

Но этот несчастный никак не отреагировал. Он продолжал идти, он оказался на дороге. Был он совсем близко от меня. Я лишь успел повернуть голову. Собаки бросились на него. Он пытался бежать. Но это ему не помогло. Бешеные псы быстро его настигли и стали рвать со всех сторон. Он дико орал. Он разбил бутылку об голову одного из псов. Я же ничем не мог ему помочь. Это было ужасное ощущение, это была самая настоящая внутренняя истерика. Я ничем не мог ему помочь. Меньше чем через минуту он оказался на земле. Я по-прежнему не смел повернуться к происходящему спиной. Я двигался в сторону дома спиной вперёд. А монстр продолжал оставаться на своем месте. Всё это время, эти ужасные секунды, он не смотрел на то, как его помощники разрывают на части случайного бедолагу, он смотрел только на меня. Он таким образом преподал мне урок, он показывал мне, что он может. Я не знаю зачем. Но он ошибся, он очевидно перестарался в этом. Потому что дойдя спиной до первого поворота, когда уже канули в небытие душераздирающие вопли обречённого мужика, я наконец-то повернулся лицом вперёд, через несколько секунд я и вовсе бросился бежать. Но я убегал не потому что за мной гнались. Я убегал потому что мне так было легче, потому что мне нужна была эта странная разрядка. А он просчитался, у меня в этом не было сомнений. Ему меня не взять на испуг. Я остановился возле огромных труб, возле магистрали сетей отопления, там где небольшой путепровод. Мне тяжело было дышать, мне сильно не хватало воздуха. Но при этом я точно знал одно, что мне нужно сделать всё от меня зависящее, чтобы раз и навсегда покончить с ним.

Каким образом он притащил эту девочку сюда? Зачем он это сделал? — твердил я сам себе, когда уже находился дома, когда жадно курил, ощущая сильный тремор в руках, когда вторая бутылка с водкой лишилась своей пробки.

Всё же я сильно опьянел. Каждая следующая сигарета тянула меня в сон с огромной силой. Я сопротивлялся насколько это было возможно. Может я что-то чувствовал, не осознавая этого. Ведь так бывает. Ведь очень часто не знаешь того, что тебе предложит следующая минута, даже тогда, когда, как казалось бы, всё обыденно настолько, что привычнее не бывает. Но здесь и сейчас, в периметре знакомых, изношенных комнат, ничего знакомого уже не было, оно исчезло, покинуло и меня и это пространство какую-то неделю назад. Только я об этом не думал. Меня потянуло подойти к зеркалу. Оно как будто приглашало меня к себе: сделать несколько шагов, остановиться, посмотреть. И я поддался этому желанию. Я даже включил дополнительное освещение, в виде небольшого настенного светильника.

Я был уверен, что увижу его. Так и случилось, но сначала, но на какую-то секунду. Он лишь промелькнул, он показался, и его тут же затянуло вглубь зеркала. Но так не бывает. Прошептал я самому себе. Так не бывает. Только зеркало перестало быть как таковым, оно стало прозрачной перегородкой, окном, как бы лучше выразиться, но я оторопел, я видел перед собой комнату, которой не существует как таковой. Как это правильно объяснить, ведь это необходимо, потому что я не сделал описания своего дома до этого. Вот сейчас по ходу текста и дало знать о себе это упущение. Мой дом он принадлежал мне лишь наполовину. Мой дом был разделен на две части. В одной обитал я, а другая уже много, много лет была брошенная, там никого не было, — и это было для меня проблемой, в плане отопления собственной половины, ведь через тонкую стенку практически находилась улица. Я, конечно, сделал утепление изнутри, со своей стороны. Но впрочем, сейчас речь не об этом, а о том, что там комната была, только представляла из себя совсем другое, чем то, что видел я сейчас. На самом деле там был полный хлам, там успел случиться пожар, который к счастью не успел перекинуться на весь дом, там было всё настолько нежилым, лишенным в течение многих лет всякого человеческого внимания, что не стоило даже углубляться в это. Сейчас же всё там выглядело несколько иначе. Нет порядка не появилось. Не было обжитого нормального комфорта. Но там странным ощущением обитала жизнь. Какая жизнь? Этого я понять не мог, но там точно обитали люди. Там повсюду были самые простые следы жизнедеятельности, в виде предметов, вещей, отходов — всего того, чего там быть не должно. И это у меня за стенкой. Это в самой непосредственной близости.

Мне не хотелось верить своим глазам. И при этом я отлично понимал, что данное открытие в данном формате — это всего лишь прелюдия к тому, что будет дальше. Но что будет? Кто здесь обитает?

Я трогал зеркало рукой. Я несколько раз по нему постучал, сделал так, как будто стучал в окно, так, как будто я хотел кого-то позвать. Никакой реакции не было. Тогда я вышел из собственной половины, осмотрелся по сторонам. Ведь встреча со стаей бродячих собак не прошла бесследно. Только вокруг стояла полная тишина. Ничто не нарушало идеальной власти темноты. Даже ближний фонарь уличного освещения, его свет был лишь дополнением. Мне нужно было выйти за калитку, обогнуть угол собственного дома. Затем открыть другую калитку, бывшую покосившейся, не имеющей никакого засова. Дальше дверь, и сразу внутренности брошенной части дома.

Я с неприязнью ощущал, что очень сильно волнуюсь. Я в тоже время был уверен в том, что сейчас увижу то, что видел уже не один раз, брошенную, холодную, нежилую комнату. Я потянул на себя дверь, сделал паузу, — и вздрогнул, предчувствие меня обмануло. Передо мной было то, что видел я через зеркало. А прямо напротив двери на стуле сидел человек. Внешний вид которого сразу заставил меня понять, что этот человек, этот старик, он давно мертв.

Я остановился. Я вслушивался и непроизвольно ждал. Я это почувствовал, и хлопнула выходная дверь, минуло несколько секунд, я понял, что за моей спиной кто-то есть. Сердце застучало в два раза быстрее. И не было смелости обернуться, посмотреть, кто же за моей спиной. Я стоял, я не двигался целую минуту. Тот, кто был позади меня он, не двигался так же, он делал то же самое что и я. А мертвый старик, находящийся в двух шагах от меня, он начал двигаться. Это было невероятно, но он пошевелил рукой, у него сдвинулась голова.

Я ошибся. Он не был мертв. Но не верь глазам своим. Его внешний вид, живые люди так не выглядят. Старик попытался подняться со стула на ноги. Я отшатнулся от него, я вынужден был повернуться. И всё похолодело у меня внутри, ведь я видел самого себя, свою точную копию, которая изменив зеркальность противно улыбалась.

Я сделал шаг влево. Там находился старый грязный диван. Я сел на диван. Мой двойник двинулся ко мне, — и я потерял сознание.

Когда я очнулся, то лежал на полу, лежал в пыли и грязи, находясь в пространстве второй брошенной половины общего дома. Не было мертвого старика. Не было и собственного двойника. Мне дали передышку или я сам сумел вырваться из неожиданной ловушки. Я поднялся на ноги. Мне было ужасно плохо. Прямо на стене я увидел надпись, сделанную красной краской: хочешь убить чудовище, тогда найди свой дом.

Я находился в ужасном состоянии, что физически, что и психически. Мой мир, каким бы он ни был, он рушился на глазах. Ему и мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы оказаться во власти полного сумасшествия. Это я понимал, это чувствовал, раз за разом перечитывая эту коротенькую надпись, это странное послание, адресованное мне, потому что больше было некому, потому что в этом ужасном пространстве внутреннего разрушения никого и не могло быть. Был я, был он, а всё остальное — это те звенья и детали, чтобы картинка имела полный объем, и ведь ничего более этого. Потому что только я и он. И я уже не мог сам себе точно ответить на самый главный вопрос: являемся ли мы единым лицом. Быть может, что уже нет, что уже поздно.

Спустя полчаса я лег на кровать. В комнате было прохладно. Поэтому я накрылся одеялом, и мне стало от этого легче. Мои нервы начали потихоньку успокаиваться: меня всё это не касается, пусть весь этот окружающий мир ищет его, ведь всё это делает он, так пусть его и ищут, а я к этому отношения не имею, что в восемьдесят третьем году, что в году две тысячи двадцать первом, я к этому никакого отношения не имею.

Я уснул. Мне снилось сплошное несвязное мельтешение, в котором сменялись лица, декорации, слова, но во всем этом не было никакого смысла, просто мой мозг производил часть необходимой очистки. Я проснулся где-то через час с небольшим. Отдых явно пошел мне на пользу. С неприятными ощущениями выпитой до этого водки я справился известным способом, гласившим: лечи подобное подобным. В правильности этого я сомневался неоднократно, случилось и сейчас. Но мне нужно было идти. Я вновь собирался отправиться в страну страхов собственного детства. Мне нужно было найти способ избавиться от него. И я точно знал о том, что сделать это возможно только там и никак не иначе.

Примерно ещё через тридцать минут я осторожно подошёл в район четырех подвалов, в свой бывший двор. На подходе и в течение нескольких минут, когда я уже находился внутри двора, мной владело чувство осознанной осторожности. Просто в моем сознании была общая картинка. Было то, что касалось непосредственно меня, а в этом ракурсе всё было единым. Для меня не было никакой разницы между годом две тысячи двадцать первым и годом тысяча девятьсот восемьдесят третьим. Да, для меня не было. Но для всех остальных эта разница была, и являлась она не просто огромной, а значительно больше этого. Тех людей уже здесь нет. Те события исчезли, они если и стали историей, то историей лишь в образном понимании, потому что эти истории никто не помнил, они здесь и сейчас были совершенно никому не нужны.

Но мне понадобилось время, чтобы настроиться. Чтобы осознать и принять контуры и правила игры. В этом мне помогли люди, их полное безразличие к моей персоне. Да и обстановка, да и дверь в подвал 38/3, которая находилась в открытом состоянии. Здесь никто не боялся подвалов. А зря они к этому так относились. Насколько же зря, только это в данные минуты знал только я один. Если бы даже я попробовал им всем рассказать о том, что он научился, что он нашел границу временного перехода, то в лучшем случае меня бы посчитали сумасшедшим, в худшем случае, то не стали бы меня слушать вовсе. Случилось бы то, что ему и надобно. Откуда это ко мне пришло, когда я стоял возле мощного ствола старой березы, когда я делал вид, что какого-то жду, а на самом деле думал и смотрел на дверь в подвал. Уже сейчас ощущая и понимая, что как только я окажусь там, то в пространстве подвалов время измениться, туда тут же вернётся восемьдесят третий год. И всё бы ничего, только убитые люди станут реальностью, что в восемьдесят третьем году, что и в две тысячи двадцать первом. Всё это не взирая на метаморфозы, происходящие со мной лично. Я где-то отдельно, и с запозданием ударило сильно по вискам — он и я — это не всегда одно и тоже. Этот наболевший вопрос, который не должен был возникать вовсе, который опровергала сама возможность анализа и размышлений. Но, ко всем чертям, этот вопрос был, он возникал снова и снова. Я же пока что не торопился войти в подвал. Я набирался сил — да это так. Мне было необходимо. Ко мне приходило со стороны, метафизикой от этих строений, этих домов и подвалов. Ведь я был их частью. Они об этом знали, они принимали данное. Они не люди, им в этом контексте дано гораздо больше. Просто мы об этом ничего не знаем. Но сейчас я знал. Я впервые сумел взять себе часть этой силы. Мне стало от этого хорошо. Теперь я наконец-то нащупал ту ниточку, которая поможет мне в борьбе с ним. Его уничтожить можно лишь в прошлом, призвав для этого себе в помощь будущее. Я с наслаждением закурил. Я спокойно уселся на лавочку, возле того подъезда, где когда-то жил мой друг Костя.

На улице стало совершенно темно. Пропали те немногие люди, которые появлялись в моем обозрении совсем недавно. Всё как-то замерло. Всё относительно меня вокруг. Какое же неповторимое ощущение. А я по-прежнему не торопился. Я даже не смотрел на часы, мне не было в этом нужды, я мог ощущать время не пользуясь часовым механизмом. Время перевалило за одиннадцатый час ночи. Так же лёгким скрипом напоминала мне о себе дверь в подвал. Да, здесь и сейчас до неё никому не было никакого дела. За исключением меня самого. Который своим появлением принес сюда очень плохие новости, которым ещё предстоит случиться. Только забегать вперёд мне не хотелось даже мысленно. Всему своё время. А сейчас я спокойно прикурил ещё одну сигарету. Напротив меня остановился автомобиль красного цвета, из него вышла молодая женщина, она обратила на меня своё внимание, всё же возле её подъезда сидел совершенно чужой человек. Вероятно, что это было первое, о чем подумала она, вероятно. Я же подумал о том, что эта дамочка точно что ещё не родилась, когда я покинул этот двор, переехав с родителями на другое местожительство.

Я поднялся с лавочки. Я выбросил окурок в металлическую урну. Чуть ли ни запоминая каждый сделанный шаг я направился к своему бывшему подъезду. Сколько раз я поднимался по этой лестнице крыльца. Сколько раз? Я никогда об этом не задумывался, мне никогда не приходило это в голову. Зачем и для чего? Но вот настал момент, и я думал как раз об этом. Сколько раз?

Я сделал вид, что собираюсь войти в подъезд, ведь меня могли видеть из крайних окон первого и даже второго этажа. Пришлось вплотную подойти к настежь открытому дверному проёму внутрь подъезда. А затем сделать аккуратный шаг влево, потянуть приоткрытую дверь на себя. Перед тем как сделать первый шаг в подвал, успеть подумать о том, что никакого замка нет вовсе.

Лестница вниз. Несколько ступеней, и тут же иным стало пространство, тут же незримо переключилось то, что проще всего назвать атмосферой. Я не ошибся. Я и не мог этого сделать. Потому что сейчас правила игры для меня стали во многом определенными. Двадцать первый год двадцать первого столетия поможет мне убить прошлое, оставить его там, где ему и положено быть, то есть во власти полного непроницаемого небытия. Мне нет нужды знать о том, откуда всё это взялось. Если обстоятельствам будет угодно, то я не буду против того, чтобы узнать. Только сейчас для меня главное, чтобы это перестало существовать.

Я оставил за спиной лестницу. Меня вновь встречал восемьдесят третий год. Мне нужно было в этом убедиться, и я сделал это. Дальше предстояло то, что несколько опаснее, но и то, что намного важнее. Я должен встретиться с ним. Я должен на себе проверить то, что он меня не тронет в этом времени. Пусть я путался и сомневался. Пусть мне сложно было принять какую-то из версий. Но и выбора особого не было. То, что подсказывало мне подсознание необходимо проверить, не возвращаясь к этому второй раз. Он сам мне подсказал это. Он явно поторопился. Мне плевать на то, что он делал все эти годы. Что и почему, зачем и как. Но он появился в двадцать первом году, ему нужно было оказаться в двадцать первом году, а значит если он убьет меня здесь, то нарушит собственные планы.

Я остановился на перекрестке подвальных направлений, в том месте, где располагалась наша первая сарайка. Но я не стал её открывать. Мне было тяжело это сделать. Ведь тогда вновь увижу свой велосипед, свои бамбуковые удилища, зелёные лыжи, имеющие странное наименование Тогур. Ведь тогда одним мгновением сознание потребует воспоминаний, потребует того, чего у меня сохранилось мало, поэтому каждое из воспоминаний на вес золота. Серый, нехороший туман прожитых лет скрыл от меня большую часть той счастливой жизни. Сколько не упрекай себя. Сколько не задавай самому себе вопрос: а как же так случилось. Но это ничего не изменит. И может быть поэтому появился этот монстр? Возможно, что мои пробелы в детских воспоминаниях и стали следствием того, что в этом вот восемьдесят третьем году в моей жизни обосновался он. Может, конечно, может. А я пошел дальше. Я вслушивался в каждый свой шаг, и слабое эхо давало о себе знать.

Глава пятая

Я внимательно смотрел вокруг себя, я старательно подмечал любую деталь. Я был очень сосредоточен, был сильно напряжён. Но не потому что боялся, нет, а потому что на этот раз всё было практически наоборот: я имел поддержку, я сам себе сформулировал поддержку, наконец-то обнаружив некую часть необходимого алгоритма, ключа к действию. Хотя ещё не знал, как мне убить чудовище. Совершенно точно, что никаких иллюзий я не питал. Убить монстра будет непросто. Для этого нужно обязательно ещё что-то знать. Здесь мне пришлось остановиться, размышления начинали вызывать сомнения, а это было недопустимо. Пусть пройдет время. Пусть откроется ещё одна страница этой страшной истории, суть которой в полном объеме известна только мне одному и вот этим самым подвалам, которые играючи обращаются со мной, с мне принадлежащим временем.

Я неспешно дошел до нашей дальней сарайки. Я достал свои ключи. Я всё помнил и всё знал. Замок открылся легко. Жёлтый свет лампочки загорелся, приветствуя меня. Здесь ничего не изменилось. Сюда никто не заходил целую вечность. Я так подумал. Мне это было приятно. А дальше я уселся на деревянный настил перед дверью. Было немного неудобно, но я устал находиться на ногах. Мне нужно было отдохнуть. Мне показалось, что если я засну, то ничего страшного не случится. Темнота и тишина всё сильнее меня успокаивали. Я никогда до этого не ощущал себя здесь подобным образом. Раньше я всё время боялся. Я ни одной секунды здесь не был спокоен. А теперь, теперь я действительно задремал, прислонившись спиной к деревянной стене.

…Дорога от остановки автобуса выходила прямо к нашей двери. И когда были открыты обе двери в подъезд, когда на лестничной площадке горел свет, когда на дворе было лето, то собственную дверь я видел издалека. Ещё даже не дойдя до углов 38/1 и 38/2, где-то с середины здания мебельного магазина. Что-то в этом было, вероятно, что особая необычность, то, чего у других не было никогда. И казалось, ну, какая же в этом суть. Хотя и не казалось вовсе. В те детские годы я просто напросто об этом не думал вовсе. Как было так было. Но ведь запомнилось, отложилось в памяти, и точно что случилось неспроста. Дорога домой. Свет издалека, что-то подобное маяку. Сплошная образность восприятия, но только много лет спустя.

Только сейчас многое изменилось. Потому что всё вокруг было мертво. Ночь сожрала всех и вся. Ночь иногда, когда захочет может это сделать, в этом я никогда не сомневался, поэтому и случилось. Совсем никого. Ни звука, ни его половинки, ни намека, а полный безжизненный вакуум. А свет горел, а родная дверь всё так же звала меня к себе. Повинуясь этому наказу я шел домой, хотя в этот именно момент прекрасно понимал, что мы в этой квартире больше не живём. У нас другая квартира, а эту мы оставили. Но почему-то нарушая всякое понятие законов и правил тех лет эта квартира на первом этаже, она по-прежнему наша, только мы в ней не живём. Но я могу зайти, я могу там укрыться, когда злая ночь застигла меня врасплох, не дала мне времени, не оставила другого варианта. Вот поэтому мне стоит поспешить. Что я и сделал. Ключом я открыл дверь. В коридоре было темно. В квартире не было света вообще, и я об этом знал. Ведь даже не пытался нажать на кнопку выключателя. Я не снимая обуви прошел в зал, он был вправо по коридору. Затем я заглянул в обе маленькие проходные комнаты, одна из них когда-то была комнатой моего старшего брата, другая комнатой бабушки. Вся мебель, всякие мелкие и крупные предметы, шторы и вещи — всё это оставалось на своих местах. Только странное, только такое неестественное, что виделось мне иным. Но разве может так быть?

Я вернулся в коридор. Я подошёл к двери родительской спальни, она была влево, если от входной двери, посередине коридора, и постучал в дверь. Вероятно, что по привычке. Мне никто не ответил, я толкнул дверь от себя, но входить не стал. Я так и стоял на пороге. Лунный свет касался меня и всего остального наполнения комнаты родителей. От этого что-то менялось. От этого на секундочку показалось. Но нет, и я закрыл дверь. Я вновь оказался в зале. Я сел на диван. Через неопределенный отрезок времени я услышал шум, идущий с кухни. Я ведь почему-то не удосужился посетить кухню, которая прямо от входной двери, по самому короткому маршруту, минуя двери в туалет и ванную комнату. Шум повторился, было движение, раздался отчётливый стук. После этого я медленно поднялся с дивана, я пошел на кухню. Там, как и во всей квартире, было темно. Там, так же как и в родительской спальне, гостила луна. Но не только она, потому что я увидел свою бабушку, которая в темноте что-то ставила на обеденный стол. Она собиралась меня накормить. При этом она молчала. А я, я прямо сейчас думал о том, что вот оно как оказывается, бабушка не умерла весной восемьдесят седьмого года, она осталась здесь, она живёт в этой квартире, и я всегда могу прийти к ней в гости. Но только ночью, но только вот такой необычной вакуумной ночью. Я чувствовал себя хорошо. Мы перекинулись с бабушкой парой незначительных фраз. Затем она спросила меня о том: как у меня дела в школе, как поживает моя подружка Надя? Я ответил: что в школе всё хорошо, но возможно было бы чтобы лучше, а Нади больше нет, она пропала, её ищет милиция. Бабушка села на стул, она спиной прислонилась к подоконнику окна. Сделала это так, как и было в тот мартовский день, в его первой половине, когда я обнаружил бабушку мертвой, придя из магазина. Только я подумал об этом, как мои глаза буквально притянуло к электрической плите. Но ведь в квартире не было света. Не было и ответа на вопрос, почему работает плита, почему на ней жгучим черным дымом горит яичница глазунья. Горит ровно так же, как и тогда, когда моя бабушка умерла, когда она уже не могла встать со стула, чтобы выключить плиту. Я как заворожённый смотрел на дымящуюся сковороду. Я лишь спустя полноценную минуту повернул голову в сторону бабушки. Точно что я хотел спросить у неё: зачем сейчас это сцена. Как я увидел, что моя бабушка мертва, что она ещё более мертва, чем было в тот день девятого марта. Потому что у нее было ужасное лицо, если это можно было назвать лицом вообще. Скорее, что это был череп, с включением синих, гнилых фрагментов того, что когда-то было носом, губами, щеками, подбородком.

Я покачнулся на стуле, я оборвал свои слова на первом слоге. И в этот момент в окно ударил сильный порыв ветра, форточка отворилась, поток холодного воздуха окатил меня с ног до головы. Я поднялся на ноги. Я подошёл к окну, чтобы закрыть форточку, и с изумлением смотрел на то, что было за окном. А там шел мелкий снег, там прямо на моих глазах началась самая настоящая метель. И что-то тяжёлое ощущалось в пространстве. Что-то двигалось, что направлялось в сторону окна. Я так и не закрыл форточку. Я смотрел и ждал. Пока в моем обозрении ни появился огромный чешуйчатый хвост, у которого были треугольные шипы, который блестел темным серебром. Я отошёл от окна. Меня пробирало холодом насквозь. Передо мной не было моей бабушки, передо мной находился тот самый монстр, имевший собачью голову, имевший человеческое тело, красные глаза.

— Хорошо, что ты пришел. Но мне не мешай — загробным, каким-то утробным голосом сказал он.

Я не ответил. Я проснулся. Я видел перед собой то же самое, что и в истекшем сне. Он нюхал меня. Он находился вплотную. От него неприятно воняло. Его собачьи красные глаза смотрели мне в глаза. Рядом с ним лежало на части разорванное тело несчастной школьницы Нади.

Я не двигался. Вроде я даже не дышал. И да это был тот самый момент, ради которого я появился здесь, это был момент истины: пан или пропал. Но мои предложения оказывались верными. Подвальное чудовище могло расправиться со мной в течение каких-то секунд, ничего ему сейчас не мешало. Был я и был он, за всем этим безмерная тишина, ни крысы, ни сверчка, ничего. Вечной мне показалась эта страшная пауза. Монстр как будто испытывал меня. Будь на моем месте кто другой. Эти ужасные клыки тут же впились бы ему в глотку. Но перед ним был я, был тот человек, с кем он был многим связан, пусть даже и не являясь единым целым.

Только секунды остановились. Абсолютная тишина чего-то ждала — и это случилось, сильно заскрипела входная дверь. Монстр тут же повернул голову в сторону звука. Сделал это и я. Послышались шаги, кто-то спускался вниз по лестнице. Вновь послышался скрип, только сейчас это был деревянный настил. Звук приближался. Тот, кто двигался сюда был один. И очень странно вёл себя монстр. Мне в какой-то момент показалось, что он двинется навстречу тому, кто, видимо, по какой-то нелепой необходимости оказался в подвале в совсем уж неподходящее время, оказался здесь на свою беду. Но нет, монстр с десяток секунд выжидал, нюхал воздух, а затем, на моих глазах, поменяв свой облик, приняв полное обличии черной собаки, удалился прочь, скрылся в узком проходе между деревянными сарайчиками, в том направлении, где находился подземный ход из дома 38/3 в дом 38/2. Я же остался. Рядом со мной оставалось изуродованное тело девочки Нади.

Я встал на ноги. Я решил скрыться внутри нашего дальнего сарайчика. У меня получилось, я успел, но при этом меня ощутимо штормило. У меня не было нормальной координации движений. Теперь нужно было уже в какой раз затаиться, что я и сделал, предварительно выключив внутри скудного помещения свет. Я смотрел через щель. Я ждал, испытывая всю гамму неприятного волнения. Наконец-то я увидел его. Это был я сам, тот я, которому одиннадцать лет, и который сейчас смотрел на то, что ещё недавно было живым человеком. Смотрел и молчал. Не пытался убежать, испугаться, закричать. Стоял не двигаясь, как будто спал.

«Он ведь и вправду спит, ему сейчас снится кошмарный сон» — думал я о самом себе, по-прежнему стараясь не выдать собственного присутствия.

Затем Андрей переступил через тело убитой девочки. Он подошёл к двери сарайчика. Я напрягся, я сжался в комок. Загорелся свет. Андрей стоял в дверях, он смотрел, но меня не видел, смотрел в упор, но меня не видел.

Я что было сил пытался не двигаться. Я полагал, что его может разбудить любой звук. А он продолжал стоять и смотреть в никуда. Вероятно, что он сейчас видел совсем другую картинку. Затем он выключил свет, прикрыл дверь и двинулся в обратном направлении. Я выждал десять секунд, после этого осторожно выглянул из помещения сарайчика. И увидел то, чего никак не ожидал увидеть. Андрей стоял по середине коридора, рядом с ним находилась огромная черная собака, которая смотрела на Андрея, которая несколько раз широко зевнула. Я вынуждено ждал. Мне больше ничего не оставалось делать. А затем они пошли вглубь, они направились к подземному ходу.

— Никто девчонку не видел. По пути её предполагаемого следования, а здесь только одна возможная дорога, ничего подозрительного, достойного внимания нет — сказала Петру Васильевичу Светлана Приходченко, бывшая так же как и он следователем районного отдела внутренних дел.

— Опросили всех жильцов окрестных домов? — спросил Петр Васильевич, рядом с ним находился Кречетов, который всё время нервно курил.

— Да, никто ничего не знает — ответила Светлана.

— В брошенном доме хорошо всё осмотрели?

— Там нет каких-то следов. Видно сразу, что там очень давно никого не было.

— Давно никого не было, интересно, занимательно, но не верю. Про черную собаку, видел её кто из местных?

— Нет, люди с изумлением на нас смотрели, когда мы спрашивали про какую-то черную собаку — улыбнувшись ответила Светлана.

— Не про какую-то, а очень опасную, смертельно опасную черную собаку. Пойдёмте ещё раз посетим этот дом. Он должен был быть там. Я не вижу никакого иного варианта. Подобная сволочь обожает ритуальное повторение. Это ведь не на пользу ему, но убийцы от чего-то любят это дело — говорил Петр Васильевич, когда милиционеры целой группой двигались по вечерней улице, между простыми частными домами, из окон и дворов которых за сотрудниками наблюдали неравнодушные местные жители.

Калитка была приоткрыта. То, что должно было называться двором сильно заросло травой. И никуда не делась та самая помойка, которую уже имел возможность лицезреть Петр Васильевич до этого, когда сюда привел его странный мальчик Андрей, когда отсюда извлекали остатки того, что до этого именовалось Люсей и Колей.

— Погода какая душная. Когда я здесь был в первый раз, то тоже дело шло к дождю — проговорил Петр Васильевич.

— Думаешь, что он мог заманить девочку сюда — произнес Кречетов.

— Угу, так и было, почти на сто процентов уверен в этом — отреагировал Петр Васильевич.

Прошли в дом. Мебель оставалась на своих местах, ничего не было сдвинуто. Грязное покрывало на диване своим видом свидетельствовало о том, что никто на диван не садился, то же самое и стулья, они были задвинуты за стол. Отсутствовали и какие-то мелкие детали, в виде возможных окурков, какого-то мусора, фрагментов одежды. В общем, здесь если здесь и были люди, то были давно и вели они себя очень пристойно.

Петр Васильевич подошёл к окну в большой комнате. Поломанная рама стояла рядом, оконный проем был освобождён полностью, на полу под окном валялись осколки разбитого стекла, деревянные щепки.

— Скажи, а почему он не воспользовался дверью? Что ему помешало? — обратился Петр Васильевич к Кречетову, рядом с которым находилась Светлана Приходченко, Олег Андреевич и ещё двое сотрудников милиции.

— Не понимаю, ты выражайся яснее — произнес Кречетов.

— Она история занимательная. Двери были закрыты, без замков, но плотно. Значит, он не мог ими воспользоваться. Вот поэтому и окно. Довольно широкое окно. Было бы маленькое, а здесь, хотя я думаю, что девочка сама вылезла и влезла через это окно — вслух говорил Петр Васильевич, он сейчас смотрел из окна, и там под окном действительно находилось то, что послужило подставкой, а точнее небольшая скамейка.

— Девочка влезла и вылезла, только почему он не мог воспользоваться дверьми? — спросил Кречетов, он сейчас подошёл к Петру Васильевичу и смотрел на скамейку, на то, что было когда-то огородом.

— Допустим, что девочка могла воспользоваться дверьми. Допустим, что она это сделала, открыла, затем закрыла. А ведь могла и не закрыть так, как было закрыто, зачем ей это делать, когда нужно применить усилие. Такое делается, когда необходимо, когда привычка это делать. Но ни того ни другого у девочки не было. Вот поэтому я и сказал, что влезла и вылезла через окно — сказал Петр Васильевич.

— Ты не ответил мне, он как раз мог закрыть двери так, как надо — сказал Кречетов, остальные молчали и внимательно слушали.

— Он не мог, у него не было для этого возможности — ответил Петр Васильевич.

— Ты серьезно? — изумлённо спросил Кречетов.

Остальные же сейчас совсем не понимали, о чём идёт речь конкретно.

— Да, Сергей Павлович, да, он был в облике этой проклятой собаки Баскервилей, у него не было рук. Он мог открыть, но закрыть не мог, так плотно точно закрыть не мог — сказал Петр Васильевич.

Светлана Приходченко смотрела на него с явным непониманием и изумлением, но при этом это было формой чего-то более схожего с восхищением, а не с иронией и прочим скептицизмом.

— Ну, хорошо, но собака Баскервилей её здесь не тронула, здесь ничего такого не случилось — вмешался в разговор Олег Андреевич.

— Здесь нет, но они здесь были. Они ушли через огород, там в заборе огромная дыра — сказал Петр Васильевич.

— Собака, но как девочка здесь оказалась — не сумев правильно сформулировать то, что хотела сказать, произнесла Светлана.

— Просто, очень просто, и очень у нас занимательная история. Девочка знала эту собаку. Девочка очень любит собак. К тому же у девочки с собой был щенок. Об этом нам рассказала её подруга. Собака пошла сюда, она молча, как это делают собаки, звала девочку последовать за ней. Девочка тут же откликнулась, ей стало дико интересно, что хочет ей показать собака, а вдруг кому-то нужна помощь. Но вы должны понимать то, о чем я сейчас говорю — произнес Петр Васильевич.

— А дальше что? — спросил Кречетов.

— Я уже сказал, они вошли в этот не совсем обычный дом. Не спрашивайте меня, почему это было необходимо, но было необходимо точно. Затем собака позвала девочку дальше, она показала дорогу через окно — проговорил Петр Васильевич, но резко замолчал, он внимательно что-то пытался рассмотреть за окном.

— Давайте пойдем этим маршрутом — после паузы сказал следователь и начал выбираться через окно, получалось у него плохо, как-то неуклюже и неловко.

— Обойти нельзя — тихо произнесла Светлана Приходченко и посмотрела на Кречетова.

— Что это ты, если старший сказал, то выполняй — улыбнулся в ответ Кречетов и тут же последовал за Петром Васильевичем.

— Ну, вы же, Сергей Павлович — попробовала ещё раз Светлана.

— Сейчас я тоже в подчинении — серьезно ответил Сергей Павлович.

Светлане ничего не оставалось делать. Платье малость не годилось для подобного процесса. Но Светлана справилась. К тому же деликатный и прекрасно воспитанный Олег Андреевич немножко ей помог, ещё и сказал на ушко: обхода в эту сторону нет, там дверь старая на такой же ржавый замок закрыта, надо ломать его, или через забор.

Петр Васильевич подошёл к дыре в заборе, подождал остальных. Через дыру пробраться было легче, чем через окно, и следственная группа сразу оказалась в лесу, ведь край пригородного леса подступал к забору вплотную.

— Здесь всё проверили, девочки не нашли — сказала Светлана, которая совсем недавно была в этих окрестностях, вместе с другими сотрудниками и местными жителями.

— Да, не нашли. Я думаю, что не так все было, как я начал думать. Занимательная история выходит. Собака не звала девочку из дома, ей это было не нужно. А вот щенок, щенок почувствовал, что сейчас произойдет страшное, это он выскочил через окно. Он всё это время боялся, он был ни живой ни мертвый от страха. Девочка держала его на руках. Девочка пыталась его успокоить. Мальчик Андрей сказал: она та самая собака, которую боятся и ненавидят все остальные собаки. Щенок вырвался и побежал прочь. Как говорила Оксана, то щенок был уже подросший. Вот оно как интересно выходит — произнес Петр Васильевич — Вот что-то вроде тропинки, пойдёмте. Щенок побежал по ней, по самому облегчённому пути, чтобы ничего не мешало спастись, это инстинкт действий. К сожалению, далеко он убежать не мог. Собака Баскервилей его настигла быстро — продолжил Петр Васильевич.

— Ужас какой-то — прошептала Светлана.

— Да, ужас, а вот и сам добрый и милый щенок, который спасая себя, пытался спасти и девочку — мрачно проговорил Петр Васильевич, он остановился, сделав всего три шага в сторону от еле различимой лесной тропинки.

Мертвый щенок лежал на земле, его надёжно закрывали широкие листья растения, названия которого Петр Васильевич вспомнить не мог. Щенок был просто перекушен надвое.

— А девочка? — не скрывая крайнего ужаса, произнесла Светлана, её уже сейчас всю трясло, с ног до головы пробирал холодный озноб.

— А затем он вернулся к девочке. Девочка бросилась убегать, когда поняла, что эта черная собака сделает со щенком, поздно поняла. Она бросилась назад, но не успела. Сейчас здесь внимательно смотрите, где-то должны быть следы крови, вряд ли что-то особо ещё, но кровь быть должна — сказал Петр Васильевич.

— Он её утащил отсюда, но зачем — произнес Кречетов, который выглядел не очень, был бледным, впрочем, как и все остальные, включая Петра Васильевича.

— Зачем? Этого я не знаю, но очень бы хотел знать. Потому что тогда бы мы знали мотив, который заключается не только в том, чтобы просто убивать или убивать с целью потребления в пищу. Этот мотив в чем-то другом — сказал Петр Васильевич.

— Мы до сих пор не коснулись главного. Я больше не в силах ждать этого от тебя Петр Васильевич — проговорил Олег Андреевич.

— Есть следы крови, много крови — раздался голос одного из рядовых милиционеров.

— Ну, и как вы здесь всё смотрели — недовольно проговорил Кречетов, обращаясь к Светлане Приходченко.

Та стояла опустив голову вниз, ей сейчас нечего было сказать в своё оправдание.

Глава шестая

— Главный вопрос. Знаешь, это мне в первую очередь не даёт покоя. Потому что ответа до сих пор нет. Кто убивает? Человек, тот предполагаемый преступник, которого мы ищем, фоторобот которого должен быть на каждом углу, или дикий зверь, эта самая собака Баскервилей. Сейчас я точно знаю, я уверен в этом на всё сто и больше, что это убийство, а это убийство, девочку нам живой уже не найти, совершила именно эта проклятая собака Баскервилей. Они вдвоем? Он хозяин, который использует собаку в своих целях? Возможно, но механизм непонятен совсем. Скажу точно одно, они очень близко связаны, в этом у меня нет никаких сомнений — ответил Олегу Андреевичу Петр Васильевич.

— Нужно вызвать кинологов, чтобы собака взяла след — произнесла Светлана, выглядевшая совсем уж плохо, у неё не получилось скрыть своего состояния, ей было реально плохо, ведь это было для неё первое настолько серьезное дело, в котором загадочное, зверское убийство ребенка.

Петр Васильевич посмотрел на Светлану, в руках которой была коричневая тряпочка, кусочек воротника школьной формы.

— Собаки нам не помощники, к сожалению, ни одна собака работать не будет — проговорил Петр Васильевич, никто не стал ему возражать.

Никто вообще особо ничего и не говорил. Сейчас все ждали того, что скажет он. Но старший следователь по особо важным делам сохранял молчание, не двигаясь с места. Стало быстро темнеть. Кречетов подумал о том, что со многим успели справиться до наступления темноты. Только вот это многое носило очень уж печальные новости, о которых ещё придется сообщить родителям ребенка.

От этой мысли сразу стало нехорошо. Это то, о чем лучше не думать вовсе, отстраниться, чтобы не впасть в слишком уж сильные переживания, которые в таких делах не лучший помощник.

— Я думаю, что зверь со своей добычей, да, как бы это неприятно ни звучало, проследовал в сторону города, а не в лес. Потому что эта тварь не обитает в лесу, зов предков у этой зверюги утрачен. Хотя каковы его предки. Если в сторону города, то в этом направлении ближайший ему путь, напрямик, если не возвращаться на Усть-Киргизку, то это в район старого городского кладбища — озвучил Петр Васильевич.

— Ты думаешь, что он не закопал где-то девочку, не бросил её, не сожрал, а потащил в населенный пункт? — спросил Олег Андреевич.

— Уверен в этом, ему нужно, чтобы её труп нашли.

— Это зверь, он зверь, зачем это животному — не удержалась Светлана.

— Ты не слушала, значит не влезай. Речь идёт не о простом звере. Привыкните к этому наконец. Видимо, что всякое бывает. И вы все сейчас этому свидетели — нервно отреагировал Петр Васильевич, его накрыло раздражение, но не на Светлану, а на то, что стало совсем темно.

— До подвалов достаточно далеко, но я думаю, что он туда потащил то, что осталось от несчастной девочки — жёстко произнес Петр Васильевич.

— Если туда, то в направлении кладбища будет в самый раз — произнес Кречетов.

— Вот и я том же — сказал Петр Васильевич — Нужны фонарики, нужно обеспечить хоть какое-то освещение, ведь всё возможно, ведь ничего нельзя исключать — добавил он.

Случилась ещё небольшая потеря времени. Было решено, если девочку не найдут в подвалах, если её не будет на пути следования, то с раннего утра нужно будет вернуться к изначальной точке, чтобы искать в уже куда более приемлемых условиях.

Нескольких сотрудников отпустили, включая Светлану, ведь было уже поздно, уже давно были отработаны всякие нормы часов. Остались Петр Васильевич, Кречетов, Олег Андреевич и Василий (тот самый, который когда-то, как сейчас уже виделось очень давно, первым обследовал загадочный подземный ход между домами 38/3 и 38/2).

Двигались очень уж медленно, что в какой-то момент у Кречетова не выдержали нервы.

— Напрасно теряем время, нужно в подвалы. Замок, я так понимаю, придется ломать — сказал он.

— Зачем портить имущество, я зайду к Ивану Анатольевичу и возьму ключи — не согласился Петр Васильевич.

— Поздно уже — сказал Кречетов.

— Поздно? Может тебе ещё разрешение от прокурора на обыск подвалов нужно — громко засмеялся Петр Васильевич, тем самым разрядив атмосферу, что после его слов все улыбнулись.

— Конечно, санкция необходима. Там ведь имущество, принадлежащее порядочным советским гражданам. Ты совсем, Петр Васильевич, стал забывать прописные истины — ироничным тоном возразил Кречетов — Ладно, шутки в сторону, пока без разрешения прокурора, всё давайте напрямую, здесь через гаражи, дальше дорогой вдоль железобетонного завода, и как раз выйдем в этот злополучный район — добавил он.

Они свернули вправо, они где-то триста метров не дошли до того места, куда изначально монстр притащил мертвую Надю, где и сейчас, в 2021 году, на обочине грунтовой дороги можно было обнаружить фрагменты тела незадачливого мужика, которого на части разорвала стая бешеных псов.

— А ты, я вижу, отлично ориентируешься в этих местах — произнес Петр Васильевич, после этого он остановился, он закурил сигарету.

— Здесь жили родители моей жены, у тестя в ближнем по ходу кооперативе был гараж. Я там не один раз бывал, так что — спокойно ответил Кречетов.

— А они не в этом дворе жили? — спросил Олег Андреевич.

— Нет, они в крайнем доме, самом ближнем к ремонтному заводу, но мы туда не пойдем. А ты что своего начальника подозреваешь? — ответил и спросил Кречетов.

— Но нет, я так спросил — пробурчал в ответ Олег Андреевич.

— А что такого, дело у нас темное, особо занимательная история, так что всё возможно, каждый должен быть под подозрением — засмеялся Петр Васильевич, все вместе они миновали массив капитальных гаражей, сейчас по левую руку от них была невзрачная территория завода ЖБИ, Петр Васильевич с интересом смотрел на те самые горы щебня и песка, про которые ему совсем недавно говорила Лидия Петровна.

— И всё же мне не понятно, ведь если это чудовище притащило девочку в подвалы, то оно как-то должно было это сделать. Без участия человека это невозможно. Да и если человек, этот самый преступник, то как он может это сделать незаметно. Нет, я согласен, что при желании, при тщательной подготовке — проговорил Олег Андреевич.

— Сначала в квартиру, естественно, что тело должно быть раздельно на части. А затем уже в подвал. Только не пойму зачем в подвал, зачем тогда маньяку такие сложности — высказал своё мнение Кречетов, показались огни пятиэтажек, тех самых, которые и были нужны сотрудникам милиции.

— В том-то и дело, что всё это осуществляется по другой схеме. И поверьте, участие человека необязательно — начал Петр Васильевич, но Олег Андреевич его перебил, сказав:

— Любая другая схема будет невозможна. Сергей Павлович озвучил единственно возможный вариант.

— Думаешь, рассуждаешь, исходя из схожих дел. Оно правильно конечно, только мне видится иначе. Посуди, двери могут быть закрыты. Взять ключи? Но это сейчас нехорошая идея, ведь преступник, если живёт в одном из этих домов, то он прекрасно знает о том, что всё сейчас под запись. Свои ключи? Может кто-то увидеть, особенно в свете последних событий. Так что тоже не очень-то вариант. А вот если незаметно, если без всяких посторонних глаз — вот о чем я подумал, отбросив всякие стандартные подходы — сказал Петр Васильевич, они уже практически были на месте.

— Это как? — спросил Кречетов.

— Подземные ходы — ответил Петр Васильевич.

— Но тогда нужен ход со стороны — сразу сообразил Олег Андреевич.

— Правильно, и кто мне может гарантировать, что его нет — отреагировал Петр Васильевич, они остановились возле подъезда, в котором жил Иван Анатольевич, который сам увидел милиционеров, узнал Петра Васильевича, потому что прям в этот момент курил на балконе.

— Ну, всё же, почему в подвалы? — спросил Кречетов.

В это же время возле них появился Иван Анатольевич, которого жестом позвал Петр Васильевич, жестом же он указал, чтобы тот взял ключи от подвала.

— Это логово, как-то так получается, если вкратце, а если развернуто, то я и сам не знаю. Но интуиция мне упорно подсказывает именно это — ответил Петр Васильевич — Пойдёмте, посмотрим, будьте осторожны. Василий и вы Иван Анатольевич останетесь снаружи, наблюдайте не только за входом, но и по мере возможности за всеми остальными дверьми в подвалы — добавил к сказанному Петр Васильевич.

Открыли дверь. Время было позднее. Никого из местных жителей поблизости не было, и это устраивало милиционеров, в плане того, что не добавится новых лишних разговоров и ужасных, фантастических слухов, ведь и без того этого добра уже было с избытком.

Петр Васильевич включил свет. Он здесь уже ориентировался практически как дома. Проследовали вниз, двигались осторожно, использовали дополнительное освещение, в виде переносных фонариков на батарейках.

— Теперь куда? — спросил Кречетов.

— Я полагаю, что нам нужен подземный ход — ответил Петр Васильевич.

— Веди нас, кстати в ближайшие дни собирались засыпать эти сооружения — произнес Кречетов.

— Да, конечно, я просил об этом. Я это и проконтролирую. Так что дело за малым. Только вот развитие событий не даёт нам однозначного ответа в том, правильное ли это решение — произнес Петр Васильевич, отреагировав на слова Кречетова.

— Вы ничего не слышите? — тихо спросил Олег Андреевич.

— Нет — ответил Кречетов.

— Какой-то странный звук, справа от нас, ближе к стене. Как будто кто-то… — Олег Андреевич не договорил, все трое они остановились.

— Да, что-то есть — прошептал Петр Васильевич и в его руке тут же появился табельный пистолет.

То же самое сделал Кречетов. У Олега Андреевича оружия не было.

— Очень осторожно, очень медленно — прошептал Петр Васильевич.

Они двинулись в сторону звука. Каждый из них испытывал крайне неприятное ощущение — напряжение, его плотность увеличивалась буквально с каждым шагом.

Остановились с краю одной из деревянных сараек, за которой и был проход к капитальной стене, в полную темноту, куда совсем не попадало освещение, идущее от тусклой подвальной лампочки, откуда распространялся этот неприятный звук. Кто-то там что-то жевал, затем глотал.

— Она там, собака там, но она же должна нас отлично чувствовать — совсем уж еле слышно прошептал Олег Андреевич.

— Господи, спаси и помилуй — одними лишь губами прошептал Кречетов.

Свет фонариков осветил то, что было за углом.

— Стреляй! — дико закричал Кречетов и сам тут же и дважды нажал на курок.

Выстрелил и Петр Васильевич. Громкий звук от выстрелов ещё не успел стать осознанной частью подвального пространства, как Петр Васильевич оказался на земле, как он своим падением свалил с ног Кречетова, а тот, благодаря узкому проходу, прижал к деревянной стене Олега Андреевича. Огромных размеров черная собака бросилась на милиционеров. В свете фонариков блеснули её ужасающие своей белизной клыки, в этом же ракурсе дали о себе знать два красных глаза. Не одна из пуль не достигла цели.

— Стреляй же! — ещё раз завопил Кречетов, сам он не мог, его пистолет вылетел из рук при падении.

Петр Васильевич потерял драгоценные секунды. Нужно ведь было попасть сразу, а так случилось, что поздно. Выстрел прозвучал. Пуля ушла в никуда. Чудовище скрылось из обозрения, скрылось как раз в том направлении, где и находился загадочный подземный ход.

— Ух, вот это да, мать его — проговорил Олег Андреевич, поднимая с земли свой ручной фонарик, который выпал у него из рук в момент кульминации момента встречи с обитателем четырех подвалов.

— Что я говорил — со злобой в голосе произнес Петр Васильевич.

— И как же всё это, это же самая настоящая собака Баскервилей. Если бы не было оружия — шептал Кречетов, ему было нехорошо, он ещё не мог отойти от нервного потрясения.

— Вот какой красавчик. Вот теперь ты понимаешь, почему так изумительно выглядели Люся и Коля — сказал Петр Васильевич.

— Куда она направилась? — спросил Олег Андреевич.

— У неё и спроси, шучу, скорее, что она неподалеку, нам не нужно расслабляться — сказал Петр Васильевич.

— Значит нет человека, так выходит — проговорил Кречетов.

— Есть, ещё как есть. И я уверен в том, что он сейчас так же здесь. Я, мать его, уже начинаю чувствовать. Я затем расскажу, я как-нибудь — проговорил Петр Васильевич, а слева от них послышалось тяжёлое, глухое рычание.

— Собачка вернулась — прошептал Олег Андреевич.

— Не двигайтесь, не делайте лишних движений — прошептал Петр Васильевич, сжимая в руке свой пистолет.

— Девочка, то, что от неё осталось, здесь — сказал Олег Андреевич, он всё же сделал шаг за угол, он направил туда луч своего фонарика.

— Что же это я не удивлен, удивляться ещё будет чему — странно произнёс Петр Васильевич.

Сейчас каждый из них старательно и нервно вглядывался туда, откуда раздавалось рычание. Но собаку было не видно. Темнота надёжно скрывала её точное местонахождение. И лишь по звуку милиционеры могли определить то, что она примерно там, что она близко, где-то в проходе между капитальной стеной дома и стенами деревянными, там, куда свет не попадает. Но были фонарики, только каждый из сотрудников не решался направить свет в обозначенную сторону, каждый из них понимал, что данное действие спровоцирует хищника на незамедлительную атаку.

Таким образом минуло полминуты. Тяжёлое дыхание с одной стороны и неприятный звук, сдавленное рычание с другой стороны, из темноты, с расстояния неопределенного, подобного отверстию в бездну.

— Сергей Павлович, приготовься. Олег, по моей команде переведёшь фонарь в направлении собаки, и сразу стреляем. Времени на повторные выстрелы у нас практически не будет — еле слышно прошептал Петр Васильевич.

Товарищи Петра Васильевича не ответили, лишь утвердительно кивнули головами.

Петр Васильевич сделал один шаг вперёд. Кречетов занял позицию рядом с ним. Олег Андреевич чуть сзади, ему это было даже удобнее, ведь оружия у него не было, а направить луч света в нужном направлении он мог оставаясь несколько позади своих друзей.

Послышалось или нет, но что-то изменилось в пространстве. Какая-то доля мгновения, и стало ясно, что противник начал движение в их сторону. Кречетов посмотрел на Петра Васильевича, тот задержал дыхание, затем выдохнул и махнул рукой. Олег Андреевич тут же направил свет в предполагаемое местонахождение монстра. Сергей Павлович мгновенно выстрелил. Но второго выстрела от Петра Васильевича не последовало. Пуля Кречетова прошла мимо, она разминулись с мальчиком на пару сантиметров. Да, свет проявил не собаку, а мальчишку.

Петр Васильевич застыл на месте. Его пистолет был направлен на пацана. Но по понятным причинам следователь стрелять не мог. Кречетов так же не двигался и так же держал оружие пред собой, его руку потряхивало от нервного напряжения, в голове неестественно шумело. А мальчик сделал два шага навстречу милиционерам.

Свет фонарика Олега Андреевича застыл на фигуре мальчишки. И ведь нужна была полная уверенность в том, что мальчик — это не совсем мальчик. Именно полная уверенность, а так о том, чтобы нажать на курок не могло быть и речи. Стрелять в мальчишку они не могли. Неважно сейчас было то, что этот мальчишка, даже в ракурсе очень плохого освещения, выглядел не так, как выглядят нормальные мальчишки. Что-то было в нем не то, как он медленно сдвигался в их сторону, какими пустыми были его глаза, а цвет кожи, то это можно было отбросить, благодаря той общей темноте вокруг.

— Если ты Андрей, то остановись. Если ты Андрей, то ты должен меня слышать! — громко крикнул Петр Васильевич.

— Нет, не Андрей это — прошептал сбоку от Петра Васильевича Олег Андреевич.

Петр Васильевич не отреагировал. Мальчик же приблизился ещё.

— Остановись или стреляю! — жёстко выкрикнул Кречетов.

Мальчик никак не отреагировал. Расстояние сократилось ещё.

— Это не мальчик, стреляйте же, ему нужно подойти на расстояние одного броска — с ужасом в голосе проговорил Олег Андреевич.

Как будто услышав Олега Андреевича, мальчик повернул голову вправо и назад. Что-то потревожило его за спиной. Поэтому он повернулся в обратном направлении, он совсем не боялся их, ему было безразлично на выставленные в его сторону пистолеты. Случилась совсем уж крошечная пауза. Мальчик сделал два шага назад. Только сейчас, во время этого действия, Петр Васильевич отчётливо понял, что мальчик находится в состоянии, которое сходно с гипнозом, никак не иначе. Поэтому Петр Васильевич опустил вниз своё оружие. То же самое сделал Сергей Павлович. А мальчик продолжал очень медленно удаляться в темноту.

— Интересная история, совсем уж интересная история у нас выходит — прошептал Петр Васильевич.

— Собака, его за собой позвала собака — произнес Олег Андреевич.

— И вот теперь я совсем не знаю, что делать и как на это смотреть — как бы сам себе сказал Петр Васильевич.

— Нужно выходить наружу. Нужно вызывать подкрепление, оцепить эти подвалы со всех сторон. Затем ликвидировать эту проклятую собаку Баскервилей. А с мальчишкой, то затем решать, если это его собачка. Вот мать его что выходит — нервно выговорился Кречетов.

— Сергей Павлович, не забывай, что у нас ещё девочка Надя, точнее то, что… — Олег Андреевич не договорил, скорее, что не захотел продолжать.

— Да, конечно — отреагировал Кречетов.

— Олег Андреевич тем временем направил свет фонарика на изуродованное тело девчонки. Зрелище было жуткое. Даже опытному сотруднику, повидавшему многое на это смотреть было тяжело.

— Да, он подобен приведению. И не только подкрепление, а еще и поведать мальчика Андрея, его родителей. Давайте потихоньку, с особой осторожностью выходить на свет божий, а затем уже решать, что дальше — сказал Петр Васильевич и первым двинулся к выходу.

Кречетов и Олег Андреевич последовали за ним. Вокруг было совершено тихо. Было так, как будто ничего здесь никогда и не происходило. Страхуя и прикрывая друг друга, внимательно наблюдая вокруг себя, добрались до так называемого перекрестка, находились прям на нем — как увидели тень, очевидный силуэт человека, который метнулся в сторону от них, вправо вглубь по ближней галерее, в ту именно сторону, откуда милиционеры только что вышли.

— Мне показалось? — громко произнес Петр Васильевич.

Ему никто не ответил, но он и не стал дожидаться ответа от своих коллег, он бросился назад, следом за промелькнувшим человеком. И ещё раз успел различить четко обозначенную тень, которая исчезла в том месте, где находился подземный ход.

Петр Васильевич остановился. Он неприязненно выдохнул. Почему-то порыва хватило только для того, чтобы убедиться в том, что человек, он же преступник, был здесь, был всё это время. Вооружен ли он, насколько опасен? Представляет ли из себя угрозу, находясь без своей ужасной собаки?

Было тяжело и муторно на душе. Появился Кречетов, который по-прежнему держал пистолет пред собой.

— Олег где? — спросил Петр Васильевич.

— Отправил наверх, отправил звонить, Иван Анатольевич найдет же телефон?

— На втором этаже квартира, Лидия Петровна, да, Иван Анатольевич покажет — произнес Петр Васильевич, только его слова прозвучали в достаточной мере отстранено, он явно думал в этот момент не о телефоном звонке.

— Это был он? — спросил Кречетов.

— Да, однозначно — ответил Петр Васильевич.

После небольшой паузы он добавил к сказанному.

— Я не стал его преследовать, я мог бы — проговорил Петр Васильевич.

— Правильно, совершенно правильно. Одному нельзя этого делать. Он далеко не уйдет, сейчас перекроем весь этот район — произнес Кречетов.

— Что же стоим — воскликнул Петр Васильевич и бегом бросился к выходу.

На крыльце находились Иван Анатольевич и Василий, Иван Анатольевич жадно смолил папиросу.

— Никто не выходил из подвалов соседних домов? — почти выкрикнул Петр Васильевич, обратившись к ним.

— Нет — послышалось в ответ.

В это же время появился Олег Андреевич.

— Через десять минут здесь будут три наряда — произнес он.

— Отлично — отреагировал Петр Васильевич.

За его спиной уже успел появиться Кречетов, который забыл убрать пистолет, и сейчас нервно прятал его в кобуру, бывшую на поясе, закрытую серым пиджаком.

— Далеко не прячь. Давайте, каждый из нас к дверям подвалов всех четырех домов. Олег оставайся здесь. Серёга, ты вот 38/2, вон средний подъезд, а мы дальше. Иван Анатольевич и Вася 38/4, а я 38/1. Если появится мужик, то нужно подать громкий сигнал в любой форме. Если с огромной черной собакой, то так же. Но не вступать с ним в схватку тем, у кого нет оружия — быстро распорядился Петр Васильевич.