Четвертое уравнение

Глава 9. Реванш

Олег Иванович провозился с трансмиттером до позднего вечера и почти половину следующего дня. Все это время он не только работал руками, но и размышлял, как провернуть задуманную им операцию без посторонней помощи. В итоге он пришел к выводу, что сможет спасти Балабола в одиночку. Мало того, он мог бы спасти его и в тот раз, если бы сразу догадался пустить в ход дистинъектор.

– Что поделаешь, умная мысля всегда приходит опосля. Хорошо хоть сейчас сообразил, – пробормотал профессор, набирая сообщение в ПДА.

Алексей появился в лаборатории ровно через три минуты. Профессор жестом подозвал его к себе и вынул ключ-карту из кармана темно-серых классических брюк.

– Сходи в мой кабинет, достань из ружейного шкафчика дистинъектор, коробку дитилиновых патронов к нему и неси сюда.

– Хотите отловить мутантов и провести на них испытания? – Алексей забрал электронный пропуск и сунул его в нагрудный кармашек лабораторного халата. – Кого планируете усыпить? Слепых псов? – Профессор мотнул головой. – Нюхачей? – Опять отрицательный ответ. – Неужели сушильщиков? Можно я с вами пойду? Давно хотел увидеть сушильщиков в естественной среде обитания и вживую понаблюдать, как они становятся невидимками.

Профессор снова помотал головой. Алексей надул губы, запыхтел, как обиженный мальчишка. Глаза его, еще недавно огромные, как блюдца, превратились в узкие щелочки.

– Всегда все интересное делаете без меня, – сердито проворчал он. – Я вам нужен только как мальчик на побегушках: принеси то, дай это, сбегай туда, смотайся сюда.

– Успокойся, Алексей. Я никогда в жизни не охотился на мутантов и не собираюсь этого делать. Подумай сам, если бы они мне потребовались для опытов, стал бы я сам за ними по Зоне бегать? У меня для таких заданий есть Комон и Эврибади. Им дай волю, они не только сушильщика, но и мозголома сюда притащат.

– Если вы не собираетесь охотиться на мутантов, зачем вам понадобились дистанционный инъектор и столько патронов к нему?

– Надо кое-кого обезвредить в прошлом и пустить историю по иному пути. А патронов столько попросил, потому что всякое может быть. Запас карман не тянет, как говорится.

– Тогда я тем более с вами пойду. Вдруг вам потребуется помощь.

Профессор улыбнулся и по-отечески похлопал ассистента по плечу:

– Не переживай, Алеша, с этим делом я один прекрасно справлюсь. К тому же в прошлом ты можешь увидеть другого себя. Тебя я могу подвергнуть гипнозу, чтобы ты ничего не помнил о путешествии во времени, а как быть с тобой другим? С его-то памятью такой фокус не провернешь. Так что извини, но тебе со мной нельзя.

– А как же вы? – хитро прищурился Алексей. – Другой вы тоже может вас увидеть.

– Может, – не стал отнекиваться профессор. – Для того мне и нужен дистинъектор. Я сначала усыплю себя другого, а потом сделаю то, за чем вернулся в прошлое.

– Ну так вы и меня другого можете усыпить. – Алексей рубанул воздух ладонью: – Решено! Я иду с вами!

Улыбка исчезла с лица Олега Ивановича. В глазах появился холодный блеск.

– Нет! – строго сказал он. Алексей хотел было возразить, но профессор не дал ему и рта раскрыть: – И это не обсуждается. Ты нужен здесь для контроля за процессом. Не приведи Зона, что-то пойдет не так. Кто вернет меня обратно, если мы оба окажемся там?

Алексей понял, что против такого аргумента у него нет и не будет весомых контрдоводов, и покинул лабораторию. Он вернулся через десять минут, положил коробку с патронами на край панели управления, хотел отдать малокалиберную винтовку, но профессор помотал головой. Сперва он рассовал по карманам два десятка малокалиберных патронов с полыми, заполненными дитилиновым порошком и запечатанными растворимой пастой пулями и лишь потом забрал у ассистента оружие. Одного попадания хватало, чтобы жертва на несколько часов погрузилась в глубокий сон. Этого Шаров и добивался. Он хотел усыпить Богомолова до того, как тот застрелит Балабола, а дальше пусть история идет своим чередом.

Можно сколько угодно строить планы и надеяться на их исполнение, жизнь обязательно внесет коррективы и все сделает по-своему. Бесполезно спорить с судьбой. Это все равно что плечом двигать гору или вычерпывать ложкой море. Профессор на собственном опыте убедился в справедливости данного утверждения, когда по непонятной причине трансмиттер сработал не так, как предполагалось. Он рассчитывал переместиться в прошлое за час до убийства Балабола, но угодил в самую гущу событий.

– Какого хрена?! – рявкнул Богомолов, когда лаборатория наполнилась треском электрических разрядов и посреди нее возникло облако, из которого появился еще один профессор Шаров. В отличие от того, что обещал отправить Богомолова в прошлое, этот был вооружен. – Ты кто такой?!

Богомолов вскинул руку с пистолетом на уровень глаз, но Олег Иванович его опередил. Раздался хлопок, и малокалиберная винтовка выплюнула белесое облачко дыма. Богомолов инстинктивно присел, прижимая пистолет к груди, но мог бы и не утруждаться: недостаток опыта и стрессовая ситуация сказались на меткости выстрела. Пуля прошла намного левее цели и звонко высекла искры из наклонного обруча трансмиттера.

Изорги взволнованно зарычали, завыли и залаяли, как собаки, но без команды не решались сдвинуться с места. Сам же Богомолов настолько опешил (до сих пор никто так нагло не покушался на его жизнь), что на несколько секунд выпал из реальности.

Олегу Ивановичу как раз хватило времени перезарядить оружие. Он снова вдавил выемку приклада в плечо, поймал цель на мушку, зажмурился и нажал на спусковой крючок. Винтовка второй раз плюнула огнем и дымом, но пуля опять ушла мимо цели.

Звонкий щелчок металла о металл вывел Богомолова из оцепенения. Пистолет в его руке взмыл на линию огня. Раздался хлопок, и руки Олега Ивановича как будто коснулся раскаленный прут. Он вскрикнул и, совершенно не думая о последствиях, инстинктивно разжал пальцы.

Винтовка плашмя шлепнулась на пол. Олег Иванович нагнулся за оружием. Снова хлопнул выстрел. На этот раз профессору показалось, что его со всего маху огрели палкой по голове. В глазах помутилось, мир застила красная пелена, как будто он смотрел на солнце сквозь прикрытые веки.

Он покачнулся, упал на колено, начал заваливаться набок, но оперся на раненую руку и взвыл от боли, пронзившей и без того пылающее адским огнем плечо. Алую муть прорезала ослепительно-яркая вспышка. По-прежнему ничего не видя перед собой и кусая в кровь губы, Олег Иванович на ощупь определил центральную из трех кнопку пристегнутого к запястью наладонника и что есть силы нажал на нее скользким от крови пальцем.

Воздух наполнился треском электрических разрядов и свежим запахом озона. Олег Иванович опустился на второе колено и, стараясь не нагружать поврежденную руку, на четвереньках скрылся в возникшем перед ним облаке.

– Стой, гад!

Пистолет в третий раз дернулся в руке Богомолова. Пуля вонзилась в клубящееся по центру лаборатории облако. В пробитую пулей крохотную дырку, как вода в сливное отверстие, устремились пронизывающие дымчатую субстанцию молнии и похожие на клочья тумана протуберанцы.

Облако как будто втягивалось само в себя, словно внутри него образовалось сверхмощное гравитационное поле. Спустя мгновение оно бесследно исчезло с похожим на шипение рассерженной змеи звуком. Если бы не оставленные Олегом Ивановичем винтовка и красные пятнышки на полу, недавние события можно было бы принять за галлюцинацию.

События развивались настолько стремительно, что никто, кроме Богомолова, не успел среагировать. Ошеломленный появлением двойника, профессор Шаров стоял возле консоли с открытым от изумления ртом и хлопал глазами, как заводная механическая кукла. Балабол и Хранители сидели за столом со связанными за спиной руками. Незадолго до появления Богомолова в научном лагере профессор угостил их вызывающим временный паралич вином, а потом повелел близнецам стянуть запястья гостей пластиковыми наручниками.

Комон и Эврибади стояли на страже возле двери и первыми сбросили с себя оцепенение. Стоило облаку бесследно исчезнуть, Эврибади выхватил пистолет из нагрудной кобуры, навел его на Богомолова, но выстрелить не успел. Тот мигом перехватил инициативу, взяв военстала под ментальный контроль, а потом и его брата так же легко подчинил своей воле. Эврибади послушно убрал пистолет на место. Близнецы ударили себя кулаком в грудь и склонили голову перед новым хозяином.

Богомолов шагнул к стоящему за консолью профессору и нацелил на него пистолет:

– Твоих рук дело?

– Нет. Я сам увидел его впервые и не знаю, кто это.

– Да ладно? Неужели себя не узнал? Откуда сюда пришел другой ты? Где мне его найти? Отвечай! – Теплый от недавних выстрелов оружейный ствол вплотную прижался ко лбу профессора. Шаров вздрогнул, но ничего не сказал. – Хочешь поиграть со мной? Хорошо, давай поиграем.

Богомолов резко повернулся боком к Олегу Ивановичу. Хлопнул выстрел. Балабол ударился головой о стол с таким звуком, словно палкой ударили по дереву.

– Давно хотел это сделать, – плотоядно усмехнулся Богомолов, глядя, как из-под головы Балабола по белой скатерти расплывается красное пятно.

– Ах ты, подонок! Мерзавец! Трус! Только и можешь, что безоружных убивать! – Болотный Лекарь побагровел от бесплодных усилий повернуть голову в сторону убийцы и плюнуть в наглую харю.

– Криком горю не поможешь, – ровным тоном сказал Скиталец, глядя невидящим взором в одну точку перед собой. В отличие от мычащего в кляп Крапленого и беснующегося в бессильной злобе Лекаря, он вел себя так, словно ничего не произошло. – Успокойся, истерикой ты только хуже сделаешь.

– Куда хуже?! – закричал Лекарь, брызгая слюной и так сильно тараща глаза, что они, казалось, вот-вот прижмутся радужкой к стеклам очков. – Этот упырь только что убил Балабола! Ему ничего не стоит и нас пристрелить, как бродячих псов! Да если бы криком можно было взорвать его к нюхачей матери, я бы связки порвал на британский флаг, лишь бы грохнуть ублюдка!

Изорги взволнованно зарычали, заскрипели, как старые деревья под порывами ветра, и застрекотали, будто кузнечики в поле. Примерно треть измененных остались лежать на месте, как собаки с вытянутыми вперед лапами. Остальные вскочили на ноги, запрыгали и заухали, ударяя себя кулаками в грудь, словно самцы гориллы при виде соперников. На них возбуждающе действовал запах свежей крови и вопли Болотного Лекаря. Им хотелось убивать, терзать врагов и рвать их на части.

Богомолов мысленно приказал буйствующим изоргам успокоиться и помахал пистолетом в воздухе, подзывая Комона:

– Эй, ты, заткни очкарику рот.

Тяжело топая подошвами экзоскелета, военстал приблизился к столу рублеными движениями, словно он был робот, а не человек. Лекарь увидел его стеклянные, лишенные осмысленного выражения глаза и ужаснулся. Даже у зомби – сборщиков клюквы на его плантациях – глаза были более живыми и человечными.

– Комон, это же я, Болотный Лекарь! Не поддавайся ему! Очнись! Не слу…

Военстал остался глух к призывам, взял со стола тканевую салфетку, смял ее в комок и так глубоко запихал в рот Болотного Лекаря, что тот подавился на полуслове и заперхал. Две крупных слезинки выступили из глаз Хранителя, потекли по щекам. Лекарь попробовал вытолкнуть языком плотный шершавый ком, но Комон пресек попытки, заклеив его рот двумя отрезками клейкой ленты. Одной полосой обойтись не удалось из-за густой щетки желтоватых усов. Зато вторая закрыла не только губы, но и почти половину подбородка.

– Старику тоже пасть заткни.

Сталкер послушно выполнил приказ, развернулся и потопал к двери, неторопливо шагая, как механическая кукла. Богомолов проводил его взглядом, повернулся к Шарову и снова навел на него пистолет:

– Ну вот, теперь нам никто не мешает поговорить по душам. Другой ты попал сюда из будущего, это понятно. Он знал, что здесь произойдет, и хотел это исправить, иначе с чего бы ему стрелять в меня. На этот раз у него не получилось, но он будет пробовать снова и снова, пока не добьется своего или пока я не убью его. Ты хотел отправить меня в прошлое. Полагаю, это была уловка. На самом деле ты планировал избавиться от меня каким-нибудь особо изощренным способом. Чего молчишь? Отвечай!

Богомолов устал держать пистолет в вытянутой руке и сунул его за пояс. Он нутром чуял, что в данный момент Шаров не представляет для него опасности, но на всякий случай подстраховался. Мысленный приказ хозяина заставил одного из лежащих на полу изоргов встать на четвереньки и повернуться мордой к профессору. На его спине, руках и ногах вспухли бугры напряженных мышц. Он впился в ученого взглядом и был готов атаковать в любой момент.

Медленно, не давая повода изоргу сорваться с места, Шаров скрестил руки на груди. Богомолов верно истолковал его жест:

– Хочешь показать, какой ты сильный духом, смелый и независимый? Похвально. Так даже интереснее. Не люблю, понимаешь, когда сразу выбалтывают все, что надо и не надо. Любая работа ценна результатом, и чем больше сил потрачено для его достижения, тем он приятнее. Думаю, ты разделяешь мой подход к делу.

Профессор по-прежнему хранил молчание. Видимо, пока это устраивало Богомолова, раз он кивнул и продолжил:

– Тебе повезло. Я сегодня добрый и не буду зверствовать, если ты не согласишься сотрудничать. Я вообще считаю, насилием делу не поможешь. Жестокость по отношению к своему врагу или к тем, кто ему по-настоящему дорог, порождает ненависть и жажду мести. Добром можно многого достичь, тогда как зло в ответ порождает большое зло, а это не способствует конструктивному диалогу.

– Чего ты от меня хочешь? – холодно поинтересовался профессор.

Богомолов растянул губы в улыбке, но взгляд его глаз остался таким же ледяным и колючим.

– А то ты не догадался? Отправь меня туда, откуда явился другой ты.

– Хорошо. Иди в трансмиттер, я все сделаю.

– Что? И это все? А я-то думал, ты будешь отказываться, говорить, что это невозможно, что твое изобретение для такого не приспособлено. – Улыбка исчезла с лица Богомолова. Он резко перегнулся через консоль, схватил профессора за грудки и жарко выдохнул ему в лицо: – По-твоему, я идиот? Думаешь, я добровольно отправлюсь в расставленные тобой сети?

Профессор с усилием разжал пальцы Богомолова и расправил замятины на ткани халата.

– Если ты все прекрасно понимаешь, для чего этот фарс? Ты все равно ничего не добьешься. Я, честно, не знаю, откуда появился мой двойник и как это ему удалось. Трансмиттер – не машина времени. С его помощью можно попасть в прошлое любого из созданных ранее хронопластов, но нельзя оказаться в будущем главной исторической последовательности. Это физически невозможно. По крайней мере, пока. Но даже если предположить, что я-будущий сумел модернизировать трансмиттер в полноценное устройство перемещения во времени, сейчас я-настоящий не смогу это сделать как минимум по двум причинам. Первая – я понятия не имею, с какой стороны подходить к решению проблемы, и вторая – я не стану делать из трансмиттера машину времени, даже если пойму, как это делается.

– На твоем месте я бы не был столь категоричен.

Богомолов обошел консоль, встал перед профессором. Зрачки его глаз расширились и стали размером с радужку. Шаров смотрел в эти черные бездонные колодцы и ощущал себя кроликом перед удавом. Он хотел и не мог пошевелиться. Все, что ему оставалось, это наблюдать, как из открытого рта Богомолова вылазят черные и гибкие, похожие на усы гигантского насекомого, длинные отростки.

Олег Иванович ничего об этом не знал, хоть и предполагал, что его появление в прошлом запустило новую цепь событий. Он рассчитывал снова вернуться в день убийства Балабола и все исправить, но только после того, как залечит раны и разберется в причинах ошибки.

– Профессор, что с вами? – испуганно вскричал Алексей, когда «лепестки» начали раскрываться спустя пять секунд после закрытия, и он увидел профессора внутри гудящего, как самолетная турбина, трансмиттера. Шаров стоял на четвереньках, без оружия, с окровавленными головой и рукавом лабораторного халата, хотя должен был вернуться из прошлого целый и невредимый через пару минут после начала путешествия во времени. А еще Алексею показалось, что он услышал звонкий щелчок, будто молоточком стукнули по наковальне.

– Все хорошо, – ответил профессор, но слова потонули в треске затухающих молний и созданном вращением обручей шуме. – Я в порядке, – сказал он, когда «лепестки» купола полностью раскрылись, а обручи замерли под углом друг к другу.

Олег Иванович встал на ноги, попытался открыть дверь, но его повело в сторону, и он медленно опустился на пол, цепляясь пальцами левой руки за переплетения сетчатой стены.

– В каком порядке?! Вы на ногах стоять не можете! Подождите, я вам помогу!

Алексей проскочил между раскрытых «лепестков», подхватил профессора за подмышки и, пятясь задом, вытащил из клетки Фарадея. Прислонил спиной к массивной тумбе пульта управления и метнулся к стене лаборатории, на которой висел белый шкафчик с большим красным крестом на дверце.

Он распахнул аптечку, распихал по карманам халата все, что было на полках, и вернулся к профессору. Бухнулся перед ним на колени, торопливо расставил на полу принесенные медикаменты и выбрал среди пластиковых баночек с лекарствами, бумажных свертков с ватой и упакованных в полиэтилен бинтов пузырек с перекисью водорода.

Сильно смочив бесцветной жидкостью большой комок ваты, Алексей приложил тампон к окровавленному виску Олега Ивановича. Рана под тампоном зашипела. Розовая пена обильно полезла из-под покрасневшей ваты на слипшиеся от крови волосы и еще сильнее запузырилась. Будто мозги выплеснулись из разбитой черепушки и продолжали лезть из нее, как каша из котелка. Это выглядело до такой степени неприятно и даже отвратительно, что лаборант скривил лицо и зажмурился. Он все же пересилил себя, открыл глаза и больше не закрывал, пока промывал рану, хотя его рот то и дело кривился в гримасе отвращения.

Профессор оказался прав – пуля прошла по касательной и всего лишь глубоко рассекла кожу сантиметрах в четырех над ухом. Алексей сам в этом убедился, полностью смыв кровь с виска. Пена еще пузырилась в волосах, когда он, не придумав ничего лучше, приложил к рассеченной коже головы коричневый от вылитого на него йода марлевый тампон.

Шаров дернулся, будто его ударили током, и зашипел сквозь зубы:

– Ой-ой, щиплет! Ты что там делаешь?

– Йодом обрабатываю для дезинфекции. Потерпите немного, щас повязку наложу, легче будет.

Алексей хотел было отправить пропитанный йодом тампон следом за испачканной кровью ватой, но передумал и положил его на профессорскую макушку. Зубами вскрыл полиэтиленовую упаковку, вытряхнул бинт на ладонь. Сдвинул тампон с темени на рану, толстым слоем обмотал бинтом голову Олега Ивановича и посмотрел на бурый от впитавшейся в ткань крови рукав.

– Надо снять халат, вдруг у вас пуля в руке застряла. – Алексей помог профессору расстегнуть пуговицы. Осторожно поддерживая его руку, стащил с нее окровавленный рукав и покачал головой: – Ничего не видно. Подождите, ножницы принесу. – Он сбегал к стоящим у дальней стены столам и вернулся, щелкая ножницами. – Тэк-с, сейчас посмотрим.

– А ты, я вижу, во вкус вошел, – улыбнулся Шаров, наблюдая за тем, как его помощник ловко разрезает рукав рубашки выше темного отверстия диаметром с мизинец. – Может, тебе в эскулапы податься? Я с Лекарем поговорю.

– Нет, Зона упаси, медицина – это не мое. Видели бы вы, какие я рожи корчил, пока вам рану на голове обрабатывал. – Алексей еще пару раз щелкнул ножницами и осторожно спустил к кисти Олега Ивановича отрезанный рукав. – Брезгливый я очень, да и запаха крови не переношу. А вы счастливчик! Два ранения, и оба по касательной, а ведь могло быть и хуже.

– Ты прав, могло.

– Может, расскажете, что произошло? – Алексей снова взял пузырек с перекисью и начал действовать по отработанной схеме.

– Да ничего особенного. Оказался не в то время и не в том месте, вот и пошло все наперекосяк.

– Как так? Вы сами настраивали трансмиттер. Неужели ошиблись при вводе данных?

Алексей закончил промывать рану, взял в руки бутылек с йодом и вопросительно глянул на профессора. Олег Иванович кивнул и зашипел сквозь зубы – лаборант приложил пропитанный йодом марлевый тампон к достаточно глубокой багровой царапине на правом плече.

– В том-то и дело, Алеша, что я не мог ошибиться. Не мог! Я эти расчеты трижды проверил. Нет, тут не в ошибке дело, а в чем-то другом.

– И в чем же? Руку чуть повыше поднимите, а то мне повязку накладывать неудобно. Ага, вот так.

– Пока не знаю, но мы с тобой докопаемся до сути. Верно?

Алексей кивнул, разорвал кончик бинта на две длинные полоски, обмотал ими руку профессора и завязал бантиком.

– Готово. Ну как? Повязка не сильно давит?

Олег Иванович пошевелил рукой.

– Нормально. Спасибо, выручил.

– Что дальше?

– Знаешь, мне только что пришло в голову: вдруг я что-то упустил из виду, когда возился с паяльником? Надо заново перепроверить электронные схемы. Так, ты иди снимай заднюю панель с тумбы, а я пока переоденусь и вернусь к тебе.

Алексей сходил за отверткой, присел на колено позади панели управления трансмиттером и начал выкручивать винты. Профессор сунул перебинтованную руку в рукав халата, унес медикаменты в аптечку и покинул лабораторию.

По дороге в главный корпус научно-исследовательского центра он встретил одного из близнецов. Комон гремел стальными подошвами экзоскелета, вразвалочку шагая к полукруглому сооружению из рифленых металлических листов. В одной руке он нес увесистый патронный короб, а другой придерживал на плече шестиствольный пулемет.

Из раскрытых ворот ангара доносился характерный визг режущего металл инструмента. Со дня гибели Балабола близнецы не на шутку озаботились укреплением безопасности научного лагеря. Нападение изоргов на базу выявило слабые места в системе автоматического ведения огня. Стационарные дистанционно управляемые пулеметы всем были хороши, но имели существенный недостаток: они не могли двигаться и превращались в бесполезные железки при проникновении противника в слепую зону превосходного по всем параметрам оружия. Обладая от природы пытливым умом и инженерной смекалкой, Эврибади взялся за исправление недочетов и который день трудился в ангаре не покладая рук, а Комон, как мог, помогал ему в этом.

Военстал заметил окровавленный рукав и повязку на голове Олега Ивановича, с грохотом опустил патронный короб на землю и, сбросив пулемет с плеча на ладонь левой руки, с тревогой в голосе поинтересовался:

– Профессор, что с вами?

– А-а, – Шаров махнул здоровой рукой, – последствия неудачного эксперимента. Лучше скажи, как продвигается работа? Помощники нужны?

– Не-а, зачем они нам? Эврибади и так отлично справляется. Его, если что в башку себе втемяшит, за уши не оторвешь, пока все не доделает. Слышите, очередной корпус колесного беспилотника мастерит. Два уже готовы, это третий. Вот несу миниган для него. Эврибади сказал, во всем необходимо разнообразие. Если, говорит, есть машина с огнеметом и гранатометом, значит, и с миниганом должна быть.

Олег Иванович улыбнулся и похлопал военстала по бугристому бицепсу:

– Твой брат молодец, Комон, и ты ему под стать. С такими защитниками сам черт не страшен. Передавай Эврибади от меня привет и скажи: пусть не забывает об отдыхе. Не приведи Зона, опять кто на лагерь нападет, а он уставший.

– Хорошо, профессор, обязательно передам. Вы тоже подумайте о себе и не слишком-то увлекайтесь опытами.

Комон легко закинул тяжеленный пулемет на плечо, махнул рукой на прощание, подобрал с земли патронный короб и зашагал к ангару.

«А ведь он прав, – подумал Шаров, провожая военстала взглядом. – Я был слишком самоуверен, надеясь справиться с Богомоловым в одиночку».

Он поддернул рукав халата, тремя касаниями пальца вывел на экран ПДА сервис текстовых сообщений и выбрал из списка получателей Скитальца. В бытность Зоны парком развлечений «Чернобыль Лэнд» Хранители, с легкой руки Балабола, обзавелись персональными мини-компами и теперь вовсю пользовались ими. Он мог бы напрямую связаться с Лекарем, но не стал этого делать. Боялся, что старый друг проигнорирует его послание.

Олег Иванович ненадолго задумался, а потом кончик его указательного пальца заскользил по кнопкам экранной клавиатуры. Буквы появлялись одна за другой, складывались в слова, а те в предложения: «Спасибо за идею! Я модернизировал трансмиттер и могу в любой момент использовать его как машину времени. Поговори с Лекарем. Пусть он хоть на минуту встретится со мной, я посвящу его в детали плана. Захочет помочь – хорошо, нет – его воля. В любом случае надо разобраться с прошлым, чтобы не бояться будущего».

Профессор еще раз внимательно перечитал сообщение, исправил кое-где проскочившие ошибки и отправил послание адресату. Потом набрал весточку для Алексея, в которой просил не ждать его и самостоятельно закончить проверку трансмиттера, заглянул к себе в кабинет, переоделся и отправился в гости к Лекарю. Он решил: чем раньше посвятит Хранителей в свои планы, тем будет лучше для всех.

Глава 10. Волк в овечьей шкуре

Скиталец крепко сжимал служившую ему посохом длинную кривую палку. Старая древесина под мозолистой ладонью давным-давно отполировалась до блеска и казалась покрытой слоем дорогого лака. Бельмастые глаза старца невидяще пялились в одну точку перед собой. Несмотря на явные признаки слепоты, он уверенно двигался по широкой извилистой тропе и ни разу не запнулся о коричневые бугры древесных корней и зеленые фурункулы травянистых кочек. Как будто видел эти препятствия.

Он и в самом деле их видел, но не как обычный человек. Зона лишила первого из своих Хранителей зрения, но она же подарила возможность видеть, как он говорил, не глазами, а сердцем. На самом деле сердце тут было ни при чем.

Из-за мутации мозга у Скитальца развилась способность к своеобразному варианту эхолокации. Он не издавал серию высокочастотных звуков, как дельфины или летучие мыши, чтобы видеть окружающие его предметы, а улавливал до предела развитыми органами чувств запахи, температуру, звуки, вибрацию земли под ногами. Неокортекс обрабатывал полученные данные со скоростью суперкомпьютера и выдавал готовый результат в виде четкой черно-белой картинки, как будто Скиталец смотрел на мир через окуляр ноктовизора.

Сегодня его путь лежал на одну из клюквенных плантаций. Скиталец отправился туда по просьбе Лекаря. Тот хотел знать, как там идут работы, и не придумал ничего лучше, чем просить старого друга и соратника об одолжении.

Скиталец проделал половину пути, когда завибрировал ПДА на левой руке. Старец прислонил посох к стволу растущего по соседству с тропой дерева, поддернул рукав серой хламиды и коснулся пальцем экрана. Из динамика мини-компа донеслась еле слышная речь: специальная программа зачитывала только что полученное сообщение. Обычный человек вряд ли бы что-то услышал, настолько тихо звучал монотонный голос электронного помощника, но обостренный до предела слух Хранителя уловил каждое слово.

– Ишь ты, быстро управился, а я думал, он дольше провозится, – пробурчал старик, прикрывая коммуникатор рукавом, сжал узловатые пальцы на посохе, развернулся и потопал обратно.

– Что-то рано ты сегодня, – удивился Болотный Лекарь, когда Скиталец переступил порог его дома. Доктор хлопотал возле печки в кухонном фартуке и, судя по запаху, готовил фирменное рагу из крольчатины.

Ингредиентами для кулинарного шедевра, как и другими продуктами, Лекаря бесперебойно снабжали сталкеры. Это была их плата за возможность в любое время дня и ночи обратиться к хозяину дома на болоте за профессиональной медицинской помощью. Перевязать раны они и сами могли, а вот провести даже самую простенькую операцию, не говоря уж о сложных случаях, были неспособны.

И дело тут вовсе не в отсутствии специалистов. В крупных сталкерских сообществах, вроде того же «Борга» или «Воли», получить в случае необходимости хирургическую помощь не составляло проблем. Да только вот полагалась она только борговцам и вольным. И то лишь тем, кого сослуживцы успели живыми дотащить до лагеря. Остальным сталкерам приходилось рассчитывать на удачу и на оборудованную по всем канонам медицинской науки операционную в нежилой части дома на болоте.

К слову, все необходимое для операционной тоже приобреталось на добровольные пожертвования. Сталкеры не скупились. Бывали случаи, когда отдельные индивиды отдавали Лекарю всю выручку за реализованные после удачной ходки ценные артефакты, а после снова жертвовали приличные суммы. Бродяги Зоны считали такие выплаты чем-то вроде оберега от дурной судьбы. Они рассуждали точно так же, как и первобытные люди, тысячи лет назад приносившие в жертву духам кровь пленников или туши добытых животных – поделись толикой того, что у тебя есть, и смерть на время забудет о тебе.

– До плантации-то хоть дошел? – Лекарь открыл печную дверцу и пошурудил кочергой в топке.

– Не до нее сейчас. – Постукивая посохом по половицам, Скиталец подошел к печке. – Новость у меня хорошая, спешил поделиться, потому и вернулся так рано.

Лекарь приставил кочергу к вымазанной белилами печной стенке, выпрямился и посмотрел в мутные глаза старика:

– Он и тебе написал? А я-то думал, Крапленый только мне сообщение отправил. Эх, не получилось сюрприз устроить.

– А-а, так и Крапленый здесь будет?! – обрадовался Скиталец. – Это хорошо.

– Погоди, ты разве не о его приходе спешил сообщить?

– Нет. Профессор хочет поговорить с тобой. Просил морально подготовить тебя к предстоящей встрече.

– Не о чем мне с ним разговаривать. – Лекарь снова взял кочергу и сердито заелозил ею в топке. На прибитый к полу лист нержавейки посыпались искры и рдяные угольки.

– Да ты не ерепенься раньше времени. Сначала выслушай его, потом фыркать будешь. Поверь, ему есть что сказать.

– Знаю я, о чем он будет говорить, – недовольно проворчал Лекарь. – Опять старую песню заведет: он не виноват, он этого не хотел, так само получилось.

– А в чем он не прав? Как он мог помешать Богомолову стрелять в Балабола? Разве что самому под пули броситься. Думаешь, это бы помогло? Как бы не так! Тогда бы оба погибли. – Скиталец помолчал, шумно сопя носом. – Впрочем, во всем надо искать положительные стороны. Если бы профессор бесполезно пожертвовал собой, тебе не на кого было бы дуться. Да, Лекарь?

– Да иди ты. – Лекарь бросил кочергу на пол, скрестил руки на груди и повернулся к старику боком.

– Чего отворачиваешься? Разве я не то говорю? Ты не хочешь общаться с профессором, потому что считаешь его виновным во всех грехах, а он, между прочим, тебя от верной гибели спас.

– Не надо было сюда Богомолова с его изоргами зазывать, тогда бы и спасать не пришлось.

– Думаешь, Богомолов здесь по вине Шарова появился? Ошибаешься. Он бы и без приглашения в Зону пришел, только не в тот день, а позже, и не с десятком изоргов, а с сотнями, если не с тысячами. Уверен, что у нас хватило бы сил противостоять ему? Чего молчишь? Не знаешь, что сказать? А я знаю. Ничего бы у нас не вышло без Олега Ивановича, и тот факт, что Зона его Хранителем назначила, о многом говорит. Она абы кому не доверит себя защищать.

– Он мог бы предупредить нас заранее, – буркнул Лекарь и упрямо поджал губы.

– Опять ты за старое?! – Скиталец сердито пристукнул посохом. – Да не мог он иначе поступить, не мог! Не было у него тогда другого выхода, кроме как опоить нас и выдать себя за предателя. Зато сейчас, похоже, профессор нашел способ, как все исправить.

– И как, интересно, он собирается это сделать?

– Сам у него спроси, когда он придет. И вот еще что… у тебя рагу горит.

– Вот черт! – Лекарь схватил ручку чугунной сковороды и вскрикнул от боли. Он инстинктивно отдернул руку, но слишком поздно разжал пальцы. Черное от копоти и нагоревшей сажи дно сковороды скользнуло по раскаленной докрасна печной плите, и тяжелая посудина с грохотом рухнула на пол. Лекарь огорченно охнул. Какое-то время он смотрел на расплывшуюся возле печки рыжую лужицу с плавающими в ней цветными кубиками тушеных овощей и желтовато-коричневыми кусочками мяса, потом сжал кулаки и зашипел на Скитальца, бросая на него гневные взгляды сквозь выпуклые стекла круглых очков: – Все из-за тебя, старый пень! Заболтал меня своими разговорами, чем я теперь гостей встречать буду?!

– Чаем напоишь, и ладно, – невозмутимо ответил Скиталец, прошел из совмещенной с прихожей кухни в просторную, светлую комнату и сел за приставленный к стене стол на излюбленное место возле окна.

– Одним чаем сыт не будешь. Крапленый-то, небось, голодный придет, а он дюже злой бывает, когда есть нечего. Как скажет тебе пару ласковых, невзирая на твой возраст, будешь знать. – Лекарь натянул на ладонь рукав старенькой вязаной кофты с заплатками на локтях, аккуратно заштопанными дырками на груди и под мышками, обхватил все еще горячую ручку сковороды и поставил кухонную утварь на узкий стол между простенком и раковиной. Что-то бормоча под нос, собрал с пола рагу в жестяную миску, выставил за дверь в коридор и тщательно затер тряпкой пол возле печки. Открыл холодильник, хозяйским взглядом окинул содержимое полок и двух прозрачных ящиков для овощей. – Твое счастье, что я запасливый. Есть капуста свежая, капуста квашеная, сардельки и немного копченой колбасы. Сварганю на скорую руку подобие бигуса. Все лучше, чем ничего.

– Не успеешь, – флегматично заметил Скиталец. – Он уже здесь. Быстро пришел, однако. Я думал, дольше идти будет.

– Кто? Крапленый?

– Профессор. Вот сейчас и узнаешь у него все, что тебя интересует.

Тень недовольства скользнула по лицу Болотного Лекаря. Он не горел желанием встречаться с Шаровым, но понимал, что Скиталец от него не отстанет, и смирился с неизбежным. За стенкой противно взвизгнула дверная пружина. Раздался приглушенный стук деревяшки о деревяшку, и в сенях певуче заскрипела лестница. Чуть позже в коридоре, соединяющем жилую и рабочую половины дома, застучали шаги. Они приближались, и с каждым новым шагом Лекарь хмурился все сильнее. Наконец скрипнули несмазанные петли, дверь отворилась, и Лекарь увидел ненавистное ему лицо.

Шаров заметил плотно сжатые губы хозяина дома, хмуро сдвинутые к переносице брови и настороженный взгляд, криво усмехнулся и перешагнул через порог.

– Тебя стучаться и здороваться не учили? – недовольно буркнул Лекарь, стоя боком к печке. В правом стеклышке его очков отражался алый прямоугольник печной плиты.

Профессор трижды притопнул ногой, имитируя стук в дверь.

– Привет! – Он откинул полу лабораторного халата и выхватил пистолет из-за пояса: – А теперь прощай.

Хлопнул выстрел. Оружие выплюнуло быстро тающее в воздухе облачко белого дыма. Красное стекло очков брызнуло осколками, и правый глаз Лекаря превратился в черную глубокую дыру, из которой, словно слезы, полилась кровь. Мертвый Лекарь грузно бухнулся на пол.

– Сдурел?!

Скиталец вскочил со стула и потянулся за приставленным к стене посохом. Это спасло его, когда профессор нажал на спусковой крючок. Пуля пролетела выше головы старца. Жалобно звякнуло разбитое окно. Осколки стекла хрустальным водопадом посыпались на стол и под ноги старику.

Профессор снова выстрелил, и опять Скиталец чудом избежал смерти. На этот раз пуля вонзилась в наличник, и доска ощетинилась острыми щепками. Рыча от злости, Шаров ринулся в комнату, стреляя на ходу. Пистолет дергался в его руках. Комната наполнилась запахом сгоревшего пороха и криками Скитальца: из трех пуль две достигли цели, но ранения оказались несмертельны.

– Когда ж ты сдохнешь, ублюдок?! – рявкнул профессор и навел пистолет на старика.

Опираясь одной рукой на стол, Скиталец прижимал другую руку к груди. Из-под дрожащей старческой ладони по грубой ткани хламиды быстро расплывалось бордовое пятно. Вторая пуля оторвала кончик левого уха. Кровь извилистыми струйками стекала по морщинистой щеке к длинной бороде, окрашивая седые волосы в красный цвет.

Держа пистолет в вытянутой руке, Шаров стремительно приблизился к старшему из Хранителей, прижал дульный срез ствола к его лбу и выстрелил. Голова старца дернулась назад. Из затылка на стену и торчащие из рамы острые осколки стекла брызнул багряный фонтан с кусочками выбитых пулей мозгов, обломками черепной кости и клочками кожи с торчащими из них пучками слипшихся от крови волос. Ноги Скитальца подогнулись. Он завалился набок, гулко ударился головой о край стола, оставив на нем бесформенное красное пятно, и рухнул на пол.

Богомолов, а именно его сознание теперь хозяйничало в профессорском теле, распоряжаясь им, как своим собственным, удовлетворенно хмыкнул. Двое из ненавистных ему Хранителей мертвы, как и подонок Преображенский, из-за которого вся его жизнь пошла под откос. Остался еще один – самый опасный. Ни старик, ни докторишка не умели толком стрелять, тогда как третий из их компании, казалось, родился с оружием в руках. Но ничего, он и с ним справится. Эффект неожиданности на его стороне. Этот хрен со шрамом на морде обязательно придет в дом на болоте. Хранителей сюда тянет, как мотыльков на огонь свечи. Вот тогда он и получит свое сполна. А потом настанет очередь Шарова, того самого, что вернулся в прошлое из будущего и попытался убить его. Он обязательно найдет профессора, уничтожит его, как паршивую собаку, и больше никто и никогда во всем мире не сможет помешать ему добиться цели всей его жизни.

ПДА на руке Богомолова весело пискнул. Прежде чем вплотную приступить к вендетте, Игорь Михайлович потратил немало времени на подготовку, и мини-комп стал одной из модернизированных им вещей. Сам Богомолов ни черта не смыслил в электронике и программировании, но ему это не помешало провести апгрейд важного для его миссии оборудования. Все потому, что за него эту работу сделал другой человек. Тот самый, чьим телом он теперь управлял, как своим собственным. Профессор, естественно, сопротивлялся, и Богомолов не сразу получил, чего хотел, но его это не смущало. Наоборот, он, как истинный манипулятор, наслаждался, ломая чужое сознание, подчиняя его себе точно так же, как опытный дрессировщик подчиняет своей воле еще недавно бегавших на свободе львов или тигров.

– Вот так сюрприз: одним махом троих побивахом, – пробормотал Богомолов, на свой лад переделав знакомую с детства фразу из сказки. Натянул рукав халата на экран пристегнутого к запястью наладонника и потопал к выходу из дома.

Он спустился по лестнице в сени, повертел головой по сторонам, высматривая удобное место для засады. Полумрак широкого пристроя пах пылью, старым деревом, тряпьем, разбухшей от влаги бумагой и мышами. В дальнем углу темнело похожее на изъеденную эрозией скалу нагромождение из деревянных ящиков и картонных коробок. Богомолов спрятался за одним из его уступов и затаился, как паук в ожидании добычи.

Крапленый услышал приглушенные расстоянием хлопки выстрелов и рванул, как спринтер на стометровке. Он возвращался к ставшему для него родным дому не по протоптанной ногами страждущих людей и мутантов широкой тропе, а через заросшую сочной травой луговину. Берцы мелькали в воздухе, исчезали в высокой траве, ударяясь о землю, чавкали переувлажненной почвой и снова взмывали по дуге над шуршащим на ветру зеленым ковром. Дыхание ровно вырывалось из груди, глаза неотрывно смотрели на качающийся из стороны в сторону дом на болоте.

Он сбросил скорость, когда до жилища Лекаря оставалось совсем ничего, в несколько быстрых шагов преодолел разделяющее его и дом расстояние и, глубоко дыша, прижался боком к обшитой шершавыми досками стене. Полминуты ушло на то, чтобы более-менее восстановить дыхание и снять автомат с предохранителя. Все это время он не стоял на месте, а двигался вдоль дома, сгибаясь в поясе под окнами и выпрямляясь во весь рост, минуя их.

Крапленый остановился возле крыльца и настороженно прислушался. Тишина. Слышно только, как шелестит листва растущих в палисаднике кустов да скрипит, покачиваясь на столбе, уличный светильник. Ни в сенях, ни в доме никто не топает, нет ни голосов, ни стонов. Означает ли это, что оба Хранителя мертвы (вряд ли стрелок столько раз стрелял в одного лишь Лекаря), или они серьезно ранены и лежат сейчас без сознания, истекая кровью? И куда делся нападавший? Сбежал или затаился и ждет?

Где-то на огибающем стороною дом заболоченном озерце робко квакнула лягушка. Ей ответила другая, третья – и понеслось. Напуганные выстрелами длиннолапые желтопузые певуньи не смогли долго скрывать подаренные природой голоса и снова запели хором.

Крапленый воспринял заливистое кваканье как сигнал к действию. Он осторожно, чтобы ни один камушек не хрустнул, поставил правую ногу на ведущую к крыльцу гравийную дорожку, перенес на нее вес тела и приставил левую. Медленными, практически бесшумными шагами приблизился к первой из трех ступенек. Плавно переступая с пятки на носок и удерживая кончик указательного пальца на спусковой скобе, поднялся на входную площадку. Снова прислушался, стараясь уловить в окружающих его звуках хоть что-то связанное с присутствием чужака в доме, но так ничего и не услышал. Удерживая оружие стволом вверх, сжал пальцы на заменяющей ручку коряге и плавно потянул дверь на себя. Словно понимая важность момента, дверная пружина растянулась без скрипа.

Крапленый вошел в сени, держа автомат в прежнем положении, и выставил назад левую руку. Как оказалось, сделал это вовремя: дверь ощутимо ударила по ладони. Промедли он хоть чуть-чуть, и звонкий удар деревяшки о деревяшку оповестил бы всю округу о его присутствии в доме.

Он задержался у порога на несколько секунд. На этот раз цевье «калаша» покоилось на ладони согнутой в локте левой руки, а сам он, присев на колено, не только давал глазам привыкнуть к полутьме, но и настороженно тянул носом воздух. В привычном запахе сеней улавливались нотки сгоревшего пороха. Означает ли это, что чужак затаился где-то здесь, или он начал стрелять, столкнувшись в сенях с Лекарем или Скитальцем, а закончил пальбу в доме и трусливо сбежал после содеянной им подлости?

Богомолов выбрал не слишком удачное место для засады. Отсюда просматривалась ведущая наверх лестница, но пространство у входной двери оказалось вне поля его зрения. Он слышал осторожные шаги возле крыльца, видел, как сквозь открытую дверь на деревянные ступени упала похожая на желтоватый зигзаг широкая полоса дневного света с длинной тенью посередине, а потом снова стало темно. Если бы он подумал об этом раньше и нашел более выгодную для стрельбы позицию, Крапленый уже валялся бы с простреленной головой. Оставалось надеяться, что Хранитель не передумает идти в дом. Игорь Михайлович замер, как затаившийся в засаде зверь. Он даже дышал через раз и боялся пошевелиться, опасаясь спугнуть противника неосторожным движением.

Тем временем Крапленый определился с тем, что он будет делать. Интуиция тревожно скреблась в его черепушке с тех пор, как он переступил порог сеней. Лучше пробраться в дом через окно, решил он, выпрямился и приоткрыл дверь, медленно разгибая отставленную назад руку.

Богомолов услышал шорох ткани сталкерского комбинезона, увидел прорезавший полумрак пристроя расширяющийся луч света и обо всем догадался. В надежде на психологический эффект он заорал, выскочил из засады и, увидев стоящего спиной к наполовину открытой двери Крапленого, трижды нажал на спусковой крючок. Пистолет дважды плюнул дымом и снопами искр, а на третий раз затворная рама отскочила назад и замерла в этом положении.

Но и двух выстрелов оказалось достаточно. Крапленый хоть и был готов к возможному нападению, не ожидал увидеть перед собой профессора и замешкался. Промедление дорого обошлось ему: первая пуля вонзилась в грудь чуть пониже левой ключицы, а вторая глубоко процарапала кожу шеи с левой же стороны и, пронесшись между откосом и дверью, врезалась в ствол одного из растущих неподалеку от дома деревьев.

Эффект неожиданности и болевой шок украли у Крапленого еще несколько драгоценных секунд. Он не сумел вовремя среагировать, когда Богомолов, отшвырнув бесполезный теперь пистолет, накинулся на него и сбил с ног. Противники повалились на приоткрытую дверь. Та стремительно распахнулась и, ударившись о стену дома, со всего маху саданула рухнувшего спиной на крыльцо Крапленого по локтю. Правую руку Хранителя как будто пронзило током. Пальцы онемели, скрючились, и ладонь стала похожа на куриную лапу. Сегодня удача отвернулась от него.

Не давая противнику собраться с силами, Богомолов вырвал у него автомат и что есть силы врезал прикладом по лбу. Голова Крапленого ударилась затылком о доски крыльца с таким звуком, словно тыкву уронили на пол. Глаза закатились под верхнее веко, и он потерял сознание.

Игорь Михайлович встал на ноги, отомкнул магазин (желтоватые тушки патронов тускло светились латунным блеском), проверил положение планки предохранителя. Не так давно он и знать не знал, как пользоваться автоматом Калашникова, зато теперь мог стрелять из любого оружия благодаря навыкам и умениям капитана ФСБ Федора Орешкина. Богомолов опасался, что вместе с оставленным в прошлом телом прежнего носителя его сознания он забудет все, что тот знал и умел, но страхи оказались напрасны.

Он хотел добить Крапленого выстрелом в голову, но передумал. Смысл тратить патроны, если он и так подохнет: вон какая лужа крови из него натекла, прям как из зарезанной свиньи. Богомолов плюнул на лежащее у его ног бесчувственное тело, поставил «калаш» на предохранитель и зашагал прочь от дома на болоте.

Глава 11. На шаг впереди

Профессор неспешно перебирал ногами, хотя до этого добрую треть пути отмахал быстрым шагом. Он замедлился не потому, что устал. Скорость передвижения упала сама собой по причине активного мыслительного процесса. Когда профессор думал, он все делал медленно. Неторопливые движения помогали сосредоточиться на созревающей идее или внезапно пришедшей в голову мысли, тогда как быстрая ходьба или активная физическая нагрузка делали голову пустой и легкой, словно сухая тыква. Время от времени профессор пользовался подобным способом выветривания ненужных мыслей из головы.

Прогулка к дому Лекаря вполне могла стать поводом для очередной перезагрузки центрального процессора, как в шутку отзывался о своем мозге профессор, но он им не воспользовался по важной причине. Он набрасывал в уме план предстоящей беседы с Лекарем, прекрасно понимая, что другого шанса поговорить у него не будет. А он хотел, чтобы его проверенный временем друг наконец-то понял и принял мотив его действий в тот злополучный день. А еще он хотел посвятить Лекаря в план корректировки существующей реальности и посмотреть на его реакцию. Интересно, как он отреагирует? Обрадуется, ужаснется или равнодушно пожмет плечами?

Уронив голову на грудь и тихо беседуя сам с собой, профессор мысленно прокручивал варианты предстоящей беседы. Ноги сами несли его к дому на болоте, словно бредущую с брошенными поводьями лошадь. На его счастье, подсознательно выбранный маршрут проходил в стороне от аномалий, а то бы подобная прогулка быстро закончилась для него неприятностями.

Дорога к заболоченной местности проходила сквозь небольшой лесок. Профессор шел, как на автопилоте огибая препятствия в виде поваленных ветром деревьев и торчащих из земли гнилых пней. Он так торопился к Лекарю, что забыл снять лабораторный халат. Солнце все ниже клонилось к горизонту. Лес темнел и постепенно наполнялся тенью, как губка водой, так что случайный сталкер вполне мог принять ученого за блуждающее средь кустарников и древесных стволов привидение.

Профессор понял, что добрался до места, когда под ногами захрустела посыпанная гравием дорожка. Он остановился, поднял голову. Сперва увидел разбитое окно и только потом заметил лежащего на крыльце Крапленого.

Шаров торопливо поднялся по дощатым ступенькам, прошлепал по луже крови и опустился на колено. Низ халата мгновенно окрасился алым, штанина согнутой в колене ноги потемнела от липкой на ощупь влаги. Профессор прижал к шее Крапленого пальцы правой руки и облегченно выдохнул:

– Живой!

Он выпрямился и побежал в сени. За ним тянулась неровная цепочка красных следов. Хватаясь левой рукой за шаткие перила, Олег Иванович взлетел по визгливо скрипящей лестнице к двери в коридор и так жахнул по ней кулаком, что та едва не сорвалась с петель.

Медленно, словно силы покинули его, профессор приблизился к входу в жилую половину и замер напротив распахнутой двери. В печке весело трещал огонь. Сквозь приоткрытую печную дверцу пробивалась узкая полоска света. На потолке плясали забавные рыжие фигурки. Дом дышал теплом и уютом, и потому так неестественно и чуждо выглядели лежащие посреди багровых луж мертвые Хранители. Профессор зажмурился и закрыл руками лицо.

– Дурак! Дурак! Дурак! – заколотил он себя кулаками по лбу, когда открыл глаза и снова увидел изуродованных выстрелами в голову Скитальца и Лекаря. – Смотри, к чему приводит самодеятельность! Смотри!

Профессор начал рвать волосы на голове, будто мог этим спасти Хранителей, но привычка рационально мыслить взяла верх над эмоциями:

– Можно сколько угодно истерить и проклинать себя, это ничего не изменит. Слезами горю не поможешь, только делом. Я все верну как было, обещаю.

Олег Иванович развернулся на каблуках, вышел в коридор и толкнул дверь в нежилую половину дома. Там он нашел все необходимое для помощи Крапленому и спустился на крыльцо, неся под мышкой объемный сверток.

Крапленый пришел в себя от резкого запаха, открыл глаза, увидел стоящего перед ним на коленях Олега Ивановича с зажатой в пальцах и едко пахнущей аммиаком ваткой.

– Чего тебе? Решил вернуться и исправить ошибку? – прохрипел он и облизнул пересохшие губы.

– О чем ты говоришь? – Брови профессора изумленно полезли на лоб, а глаза стали большими и круглыми, как пуговицы пальто.

– Все о том же. Рука дрогнула, когда в меня стрелял? Ну так не тяни, добивай. Ты же за этим пришел?

Крапленый рывком приподнялся на локте, застонал от боли в простреленной груди и упал на траву. Перед тем, как оказывать помощь раненому, профессор оттащил его подальше от крыльца. На лбу Крапленого проступила холодная испарина, а на туго стягивающей грудь повязке, сантиметрах в десяти от левого плеча, появились три крохотных красных пятнышка. Кончик одной из длинных полосок медицинского пластыря отклеился от шеи и кривой закорючкой висел на выпуклом боку марлевого тампона.

Во взгляде Крапленого было столько ненависти и злости, что Олег Иванович охнул и отшатнулся. Правда, он быстро взял себя в руки, выбросил бесполезную уже ватку и вернул отклеившуюся полоску пластыря на место. Достал из упаковки асептическую салфетку и промокнул Крапленому лоб, стараясь не прикасаться лишний раз к оставленным автоматным прикладом ссадинам.

– Хочешь пить?

Олег Иванович открутил крышку пластиковой бутылки с водой. Он принес ее в свертке с медикаментами из дома Лекаря. Не дожидаясь ответа, профессор приподнял голову Хранителя и приложил горлышко к его губам. Крапленый сделал несколько глотков и поджал губы. Профессор аккуратно опустил его затылок на поросшую травой землю.

– Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Это сделал Богомолов. Он каким-то образом подчинил своей воле меня из прошлого.

– Так я тебе и поверил. Как Богомолов мог что-то сделать с тобой в прошлом, если ты отправил его в один из созданных тобой хронопластов и там сжег в огне ядерного взрыва?

– А я и не прошу верить мне сейчас. Ты сперва внимательно выслушай, что я скажу, потом будешь решать: правда это или ложь.

Олег Иванович подробно рассказал обо всем, что предшествовало его визиту в дом на болоте и подвел итог:

– Вот почему я думаю, что без Богомолова здесь не обошлось. Если мне в настоящем удалось превратить трансмиттер в полноценную машину времени, не вижу причин, по которым я не смог бы сделать это в прошлом. Разумеется, по своей воле я не стал бы на него работать даже под страхом смерти, поэтому Богомолов все сделал сам, внаглую пользуясь моими знаниями и навыками. Он переместил свое сознание в мое тело. Для него это не в новинку. Он уже в тот день, когда я отправил его в хронопласт, заявился к нам не в своем обличье.

Профессор отвернулся. Он не мог смотреть Крапленому в глаза, чувствуя себя виновным в смерти Хранителей. Крапленый тоже молчал, обдумывая слова Олега Ивановича. Даже лягухи на заболоченном озерце перестали драть горло, словно осознавали важность момента, хотя до этого не умолкали ни на миг.

– Да-а, ну ты и заварил кашу, – наконец-то сказал Крапленый. – Ты понимаешь, что Зона лишилась самых важных для нее Хранителей. Я-то что, так, дырка от бублика, а вот Скиталец и Лекарь – титаны, на которых все держалось. Без них трудно будет сохранить Зону в прежнем виде. Сам знаешь, какие цели преследовал Богомолов и во что хотел ее превратить.

– Я все исправлю.

– Как?

– Вернусь в прошлое, только уже не один, а с близнецами. И не в момент первой попытки, а раньше. Может, еще возьму кого-нибудь на подмогу, чтобы уж наверняка расправиться с Богомоловым.

– Ты уже пытался спасти Балабола. И что из этого получилось? Желающие добра точно так же приносят горе, боль и страдания, как и желающие зла. Только вторые это делают осознанно, а первые оправдывают себя тем, что поступают так исключительно из добрых намерений.

– И что с того? Предлагаешь сидеть, как китайские мудрецы, на берегу реки в ожидании плывущего по волнам трупа врага? Нетушки! Я и раньше предпочитал даже самые неуклюжие действия красивому и возвышенному бездействию, а теперь и подавно. Кто-то из великих однажды сказал: «Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния», и он был чертовски прав. Я свободен в выборе любых методов и средств, потому что Богомолов украл мою жизнь. Теперь для всех он – это я. Любой его поступок автоматически свяжут со мной, и это я для всех буду психопатом, маньяком-убийцей, жестоким диктатором и еще бог знает кем, а не он. Так что ты как хочешь, а я буду пытаться уничтожить его снова и снова до тех пор, пока у меня это не получится или пока он меня не убьет.

Крапленый удовлетворенно крякнул:

– Рад, что не ошибся в тебе. Такую речь загнул, прям как политрук перед боем. Помоги.

Он протянул руку и чуть согнулся в поясе. Профессор наклонился, сжал пальцы на его предплечье. Поддерживая другой рукой за спину, помог Крапленому встать и похлопал по плечу с неповрежденной стороны груди.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, жить буду. Пошли, нужно обогнуть дом.

– Зачем?

– Ты же хочешь все изменить? – Шаров кивнул. Крапленый назидательно поднял указательный палец к небу: – Вот! А для этого необходимо вернуться в лагерь.

– Но ведь он с другой стороны. Надо идти по дорожке к лесу.

– Эх ты, темнота, – усмехнулся Крапленый. – Вроде ученый, а ни черта не знаешь о Зоне. Сколько мы пехом протопаем? Часа три, не меньше. Дорожки и тропки всякие – это для сталкеров. Мы, Хранители, пользуемся густой сетью невидимых глазу ходов.

– А-а, это типа внутризоновая система телепортации. За домом находится что-то вроде терминала. Я правильно понимаю?

– Типа того. Если тебе так проще, пусть будет терминал, хотя я называю это место кротовиной. Ну что, готов поменять мир?

– Готов!

Крапленый кивнул и жестом велел профессору следовать за ним. Он привел его на задний двор дома, прошел еще с десяток шагов и остановился рядом с едва заметной в траве тропкой. Не так давно он бежал по ней, услыхав хлопки пистолетных выстрелов, и угодил в ловушку. Крапленый помрачнел, но быстро взял себя в руки и привычным усилием мысли открыл портал.

Профессор ахнул от неожиданности, когда перед ним появилось пылающее закатным багрянцем огромное кольцо. Оно висело невысоко над землей и было похоже на объятый огнем обруч, сквозь который в цирке прыгают дрессированные тигры. Внутри созданного Зоной окна виднелись бетонные плиты ограды и плотно сомкнутые створки ворот.

Шаров шагнул к порталу, но Крапленый схватил его за руку:

– Подожди, неплохо бы предупредить Комона и Эврибади о Богомолове. Вдруг он уже в лагере, кабы не натворил чего. Ну и договориться бы не мешало, как им отличить тебя от него. Вдруг схватят вас обоих, как докажешь, что ты – это ты, а не он.

– Точно! И как я не догадался? Крапленый, ты голова.

Олег Иванович потряс в воздухе приподнятой левой рукой. Рукав халата сполз с пристегнутого к запястью наладонника. Едва касаясь экрана кончиком пальца, профессор набрал сообщение. Он только хотел отправить его близнецам, как вдруг Крапленый спросил:

– Кодовое слово набрал?

– Ага. И не одно, а целую фразу-палиндром: «Он в аду давно».

Профессор коснулся стилизованного изображения бумажного самолетика, выключил экран мини-компа и прикрыл рукавом. Крапленый сделал приглашающий жест. Дождался, когда Шаров шагнет в портал, и сам вошел в отверстие с неровными, будто тлеющими краями.

Едва оба Хранителя оказались по ту сторону тихо потрескивающего, как дрова в костре, пространственного окна, прореха стремительно сжалась в размерах. Вскоре на том месте, где она была, ничего не осталось, кроме быстро тающего в воздухе облачка и едва уловимого запаха озона.

И все-таки они опоздали. Богомолов опередил их примерно на четверть часа. Он понятия не имел о «кротовинах» и не умел ими пользоваться, но обладал солидной форой по времени. Пока Шаров добирался до жилища Болотного Лекаря, оказывал Крапленому первую помощь и вводил того в курс дела, Богомолов дотопал до научного лагеря и выбросил автомат от греха подальше. Его приняли за профессора, и он без проблем проник на охраняемую территорию.

Комон увидел его сквозь открытые двери ангара и приветливо помахал рукой, даже не догадываясь, кто прячется под чужим обличьем. До получения им весточки от профессора оставалось немногим больше десяти минут. Богомолов ответил ему тем же и прямиком направился в лабораторию.

Алексей повернулся на стук, увидел Богомолова и улыбнулся:

– Вижу, вам стало лучше, раз сняли повязку с головы.

– Пустяки, Лекарь помог, – буркнул Богомолов. Он не ожидал увидеть здесь ассистента и теперь соображал, как избавиться от него без лишнего шума.

– У меня для вас хорошие новости. Я недавно закончил проверку и нашел причину сбоя. Всему виной оказались некачественно пропаянные контакты трех микросхем. Я их заново перепаял и провел тестирование. Теперь все должно работать как надо.

– Спасибо. Я хочу остаться один.

– Как? Разве вы не собираетесь снова провести эксперимент?

– Потом, все потом, – нервно сказал Богомолов. – Сейчас мне надо побыть одному. Я должен подумать.

Алексей посмотрел на профессора. В его поведении было что-то непривычно странное. Но потом он вспомнил о полученных Шаровым ранениях, и все встало на свои места. «Если бы меня подстрелили, я бы тоже не горел желанием снова лезть в осиное гнездо, надеясь на одну лишь удачу. Второй раз может так не повезти», – подумал он и сказал:

– Конечно, профессор.

Богомолов проводил ассистента взглядом, дождался, когда за ним закроется дверь, запер ее на замок и подошел к пульту управления трансмиттером. Алексей не успел поставить заднюю панель на место. Разноцветные пучки проводов и зеленые пластины материнских плат с синими кубиками транзисторов, серебристыми цилиндрами конденсаторов и черными прямоугольниками микросхем были видны как на ладони. Стоя на одном колене, он долго копался в электронной начинке консоли, изредка бросая косые взгляды на стрелки настенных часов. Он не спешил, но и не тратил время понапрасну. Его движения были точны и выверены, хоть он впервые занимался подобной работой. Руки знали, что делать, – в памяти хранилась необходимая информация. Ему всего лишь требовалось контролировать поглощенную его эго часть профессорского сознания и не давать ей слишком много воли.

Наконец, подготовительная часть работы осталась позади. Богомолов выпрямился. Принес все, какие нашел в тумбах столов, коробки с баллончиками для ручных газовых горелок, поставил рядом с открытым нутром консоли и встал перед наклонной панелью пульта управления. Пальцы защелкали кнопками клавиатуры. В информационном окне высветились координаты предстоящего прыжка во времени. Еще несколько манипуляций – и заработал установленный на полминуты таймер обратного отсчета.

– …двадцать семь… двадцать шесть… двадцать пять…

Механический голос монотонно отсчитывал секунды. Богомолов шагал к трансмиттеру в такт уплывающим в вечность крохотным осколкам времени.

– …двадцать…

Скрипнули петли, и он вошел в клетку Фарадея.

– …семнадцать…

Дверь захлопнулась.

– …пятнадцать…

Огромные наклонные обручи пришли в движение. Пока они вращались вокруг горизонтальной оси.

– …одиннадцать…

Послышался нарастающий гул, и обручи сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее закружили вокруг вертикальной оси, постепенно меняя угол наклона то в одну, то в другую сторону.

– …восемь…

Мельтешение обручей как будто образовало вокруг клетки Фарадея с запертым внутри нее человеком полупрозрачную сферу, «лепестки» начали двигаться навстречу друг другу.

– …четыре…

Треск электрических разрядов заглушил похожее на вой ветра гудение. Купол из сомкнутых над клеткой «лепестков» заискрил тысячами огней, холодных, как сияние льда, и колючих, как звезды в ночном небе высоко в горах. Извилистые молнии скользили по его блестящей и гладкой, как шелк, поверхности. Перенасыщенные энергией ослепительно-яркие протуберанцы пронзали воздух и так наэлектризовали его, что по металлическим поверхностям расставленных вдоль стен лаборатории столов и стеллажей побежали синеватые червячки.

– …два…

Цепочки электрических разрядов появились как на самой консоли управления трансмиттером, так и внутри нее.

– Пуск!

Богомолов исчез, словно его и не было в запертой внутри купола клетке. Из глубины консоли потянулись едва заметные белесые струйки. Запахло паленым. Дыма становилось все больше. Появились первые, похожие на головы любопытных зверьков, язычки огня. Сперва пламя робко выглядывало из консоли, как будто примеривалось к окружающей обстановке, а потом легко и непринужденно, с грацией танцующей балерины, переметнулось на стоящие рядом с пультом управления коробки.

Огонь жадно накинулся на картон. Он пожирал его, урча, как голодный зверь, и оставляя после себя обугленные хлопья сгоревшей упаковки. Неряшливые черные снежинки кружили в горячем воздухе, плавно опускаясь на пол за пределами набирающего силу пожара. Краска на боках газовых баллончиков пузырилась и выгорала, а их некогда блестящие стальные стенки от быстрого нагрева покрывались радужными пятнами и разводами.

Через минуту громыхнуло так, словно шарахнули из танкового орудия. Объятую пламенем консоль разворотило взрывом. Она теперь напоминала не институтскую кафедру, а раскуроченный прямым попаданием молнии обгорелый пень. Ударная волна чудовищной метлой прошлась по лаборатории, опрокидывая стеллажи и смахивая с полок сверкающие отполированными боками короба из нержавейки, стеклянные бутыли с реактивами и пластиковые контейнеры с необходимой для разных опытов и экспериментов мелочовкой; нашла слабину в кладке одного из заложенных кирпичами окон и вырвалась на свободу в облаке огня и дыма, из которого во все стороны летела каменная шрапнель.

Глава 12. Его смерть на моей совести

Хранители оказались возле входа в научный лагерь незадолго до пожара в лаборатории. Еще в бытность Зоны парком «Чернобыль Лэнд» Балабол протаранил ворота бэтээром. Позднее искореженные створки кое-как выправили, но на листовом металле остались вмятины, неровные выпуклости и складки, так что теперь облицовка распашных ворот напоминала огромные листы помятой и небрежно разглаженной бумаги.

– Откройте! Немедленно откройте! – Профессор забарабанил по сомкнутым створкам. Ворота громыхали, как груженная пустыми бочками телега.

За стальными полотнищами послышались шаги и чей-то голос грубо рявкнул:

– Кому там неймется? По башке постучи, придурок!

– Это я, профессор Шаров!

– Какой профессор, че ты несешь? Шаров на территории лагеря, я лично ему ворота открыл.

Крапленый и профессор переглянулись. Во взгляде Олега Ивановича плескалась тревога.

– Опоздали, – прошептал он, и его лицо как будто покрылось слоем серого пепла.

– Не паникуй раньше времени, – так же шепотом подбодрил его Крапленый и гаркнул во все горло: – Это самозванец! Его необходимо задержать!

– Сам ты самозванец. Проваливай, пока не накостылял, и дружка своего забери.

– Позовите близнецов, они подтвердят, что я – настоящий профессор Шаров. – За воротами замолчали. Хранители слышали настороженное сопение часового. – Быстрее, прошу вас! – взмолился профессор. Он мог и сам вызвать Комона и Эврибади, но, будучи в сильном расстройстве, упустил из виду такую возможность. Крапленый же не вмешивался, полагая, что Шаров действует по известному лишь ему алгоритму.

– Ладно, так и быть.

За воротами послышался едва различимый бубнеж – охранник наговаривал в ПДА голосовое сообщение.

Потянулись секунды ожидания. Время стало тягучим, как резина. Профессор не находил себе покоя и нервно ходил перед воротами, спрятав здоровую руку за спину. Поначалу он хотел сложить на пояснице обе руки, но раненое плечо отозвалось болью, и он отказался от этой затеи.

– Да не суетись ты, – поморщился Крапленый. – У меня от твоего мельтешения в глазах рябит и голова кружится.

– Голова у тебя кружится от удара по ней прикладом, – буркнул профессор, но все же остановился.

Спустя минуту раздался торопливый топот. Чуть позже слегка запыхавшийся голос поинтересовался:

– Профессор, это правда вы? – Говорил Комон. Эврибади слегка картавил, и это было единственное различие между близнецами. Когда они молчали, невозможно было понять, кто из них кто.

– Да.

– Чем докажете?

– Он в аду давно, – произнес профессор кодовую фразу.

– Открывай!

Лязгнул засов. Ворота с противным скрипом распахнулись, и Хранители увидели близнецов в надетых поверх сталкерских комбинезонов экзоскелетах. Эврибади баюкал на руках ручной пулемет «Печенег», а Комон прижимал к бедру висящий на плече «Абакан» с подствольным гранатометом. Рядом с ними стоял сконфуженный охранник в камуфляжных штанах и куртке. Щеки горели огнем, а сам он старался не смотреть в глаза Хранителям.

– Профессор, если бы вы сказали, что у вашего двойника нет повязки на голове, я бы его задержал, – взволнованно сказал Комон. – Я мог это сделать, когда он проходил мимо ангара, но вместо этого приветственно помахал рукой.

– Я не знал, что у него на голове нет бинта.

– Моя вина, – не стал отнекиваться Крапленый. – Честно, я даже не обратил на это внимания.

– Ладно, проехали. Надо найти Богомолова, пока не поздно.

Профессор зашагал прочь от ворот. Крапленый нагнал его, когда тот поравнялся с похожей на большую собачью будку бытовкой. Здесь охранники коротали ночи и пережидали непогоду.

– Как думаешь, где он сейчас?

– На его месте я бы первым делом отправился в лабораторию, – ответил Шаров.

Алексей бесцельно слонялся по пустующей вертолетной площадке, увидел профессора – тот во главе небольшого отряда вышел из-за бетонного постамента огромной спутниковой антенны – и удивленно воскликнул:

– Олег Иванович, вы как тут оказались?! Почему у вас опять голова в бинтах?

Профессор пропустил вопросы мимо ушей.

– Где ты его видел? В лаборатории?

– Ну да. Он, то есть вы велели мне уйти. Сказали, вам надо побыть одному и подумать.

– А я что говорил!

Шаров неуклюже побежал к стоящему в отдалении П-образному зданию из железобетонных панелей. Окна одной из секций наглухо замуровали кладкой из силикатного кирпича. Именно в той, полностью изолированной от любопытных глаз половине, находился переделанный под машину времени трансмиттер.

Крапленый рванул за ним. Позади топали подошвами экзоскелетов близнецы. Алексей какое-то время непонимающе смотрел на бегущую четверку и тоже побежал к приземистому зданию.

Они оставили позади центральный корпус исследовательского центра с широким крыльцом и стеклянными входными дверями, когда внутри нужного им здания раздался частично приглушенный стенами громкий хлопок и одно из окон выдохнуло серое облако с рыжими проблесками огня.

– Быстрее! – задыхаясь, крикнул профессор.

Близнецы вырвались вперед. Первым в здание заскочил Эврибади, пробежал по короткому коридору и остановился перед железной дверью. Дернул за ручку. Заперто.

– Ломай! – приказал Шаров.

Эврибади навалился на дверь плечом, но та даже не шелохнулась. Тогда он попробовал вышибить ее плечом, и снова безрезультатно.

– Отойдите! – Комон сдернул с плеча автомат и вытащил из кармашка подсумка тушку кумулятивного боеприпаса.

Крохотный отряд послушно попятился прочь от двери. Комон тоже шагал задом наперед, заряжая подствольник, остановился возле выхода из коридорчика и выстрелил. Гранатомет отрывисто ухнул. Спустя мгновение в зажатом стенами узком пространстве раздался оглушительный хлопок, и дверь скрылась за черным облаком.

Не дожидаясь, когда дым окончательно рассеется, Комон рванул вперед. Чуть развернув корпус на финише, он, словно таран, с разбегу впечатался плечом в дверь. Удар был такой силы, что массивные ригели вывернуло из насквозь прожженного кумулятивной струей замка. Дверь распахнулась, врезалась в стену и, отскочив от нее, вернулась на место с таким грохотом, будто от души врезали кувалдой по наковальне.

Профессор вошел в лабораторию четвертым, после Крапленого и Эврибади, увидел последствия взрыва и замер в растерянности. А вот Алексей сориентировался мгновенно. Он хоть и прибежал последним, зато первым схватил один из стоящих в углу огнетушителей и направил белые клубы углекислоты на объятую пламенем консоль.

Близнецы и Крапленый присоединились к нему, как только убедились, что профессорского двойника нет в лаборатории. Шаров не принимал участия в тушении пожара, настолько сильно его потряс масштаб разрушений. Все надежды исправить ошибки прошлого пошли прахом. Мало того, неуклюжими действиями он запустил новую цепочку событий, что привело к гибели почти всех его друзей. И неизвестно, чем все закончится. Ведь это он остался без трансмиттера и потерял возможность перемещаться во времени. У Богомолова таких ограничений нет. Кто знает, что он еще натворит?

Профессор недолго ждал ответа на этот вопрос. Голова заболела, как будто он ударился ею обо что-то твердое, и на лбу появился рубец застарелого шрама. Шаров нащупал его подушечками пальцев, когда дотронулся до ноющего от боли места. Он еще не знал, что это всего лишь прелюдия к новой трагедии.

Беда нагрянула, когда потушили пожар. Крапленый вскрикнул и выронил огнетушитель. Вогнутое дно большого красного цилиндра гулко стукнулось об пол, и этот звук был похож на тревожный звон колокола.

– Что происходит?! – Крапленый смотрел на правую руку со смесью страха и удивления. Кисть таяла в воздухе, словно мираж. Вскоре она полностью исчезла, превратившись в торчащую из рукава уродливую культю. Спустя миг Крапленый зашипел от боли и прижал здоровую руку к лицу. Когда он убрал ладонь, все, кто был в лаборатории, увидели багровые шрамы. Один начинался от уголка правого глаза и прятался за ухом, другой огибал левую скулу и уходил к носу, третий, наискось пересекая губы, заканчивался на подбородке. Это были самые большие рубцы. Остальные не превышали пары сантиметров в длину и располагались под разными углами друг к другу.

– Он отрубил тебе руку и порезал лицо! – вскричал профессор.

На самом деле Богомолов пальцем не тронул Крапленого. За него это сделали изорги. Он вернулся в прошлое спустя секунду после того, как Шаров обманом отправил его в один из своих хронопластов[3]. Обручи трансмиттера еще вращались, а по клетке Фарадея скользили остаточные молнии, когда он материализовался из воздуха позади профессора и оглушил его ударом кулака по затылку.

Шаров рухнул на консоль без чувств, раскинув руки, будто хотел обнять ее. При этом он глубоко рассек кожу на лбу, и Богомолов почувствовал сильную боль, как при ожоге. Прижал пальцы к зудящему от загадочно возникшей боли месту и нащупал длинный рубец. Он мог поклясться: раньше его там не было.

Из оцепенения Богомолова вывели злобное рычание изоргов и грохот стрельбы. Получив от него прежнего мысленный приказ, измененные бросились на неподвижно сидящих за столом Хранителей и стоящих возле дверей близнецов. Оглушенный профессор не успел включить ультразвуковые излучатели, так что верным слугам Богомолова ничто не помешало исполнить волю хозяина.

Близнецы встретили бегущих к ним тварей огнем. Пули терзали тела лично преданных Богомолову, частично утративших человеческий облик в результате мутаций и жестоких экспериментов бойцов. И хотя они обладали невероятной живучестью, несколько измененных упали на пол с выбитыми из черепушек мозгами.

Богомолов вернулся в прошлое отчасти из-за того, что нуждался в собственной армии и не хотел напрасно терять и без того ограниченное число поистине универсальных солдат. Они обладали не только способностью к быстрой регенерации поврежденных тканей, но и высоким болевым порогом, невероятной физической выносливостью и могли долгое время обходиться без сна. А еще им не грозил голод. Измененные употребляли в пищу трупы поверженных врагов без нравственных страданий, чувства брезгливости или отвращения. Для них это была точно такая же еда, как кусок аппетитного, хорошо поджаренного мяса для обычного человека.

Богомолов закричал, отвлекая на себя внимание, и, когда один из близнецов повернулся к нему, в два счета взял его под ментальный контроль. Комон, а это он посмотрел на Богомолова, за что немедленно поплатился утратой воли, сделал Эврибади подсечку. Не ожидая подобной подставы, военстал беспомощно взмахнул руками, когда пол ушел у него из-под ног, и рухнул на спину, продолжая стрелять. Пули широким веером прошлись по изоргам, стене и потолку, выбивая кровавые брызги с кусочками плоти из тварей и оставляя цепочку черных отверстий на штукатурке и панелях потолочной облицовки. Комон удобнее перехватил автомат, наклонился и что есть силы засветил брату прикладом по лбу.

– Молодец! – похвалил военстала Богомолов, когда Эврибади выронил оружие из безвольной руки. – Свяжи его. Я не хочу от него неприятностей, когда он очнется.

Комон присел на колено, достал из кармашка тактического жилета пластиковый наручник. Перевернул брата на живот, стянул его руки за спиной, выпрямился и замер, глядя в одну точку перед собой стеклянным, лишенным осмысленного выражения взглядом.

Раненые изорги расселись на полу перед лежащим в отключке сталкером и принялись, как собаки, зализывать раны. Они могли бы так не делать: пулевые отверстия затягивались с поразительной скоростью, но продолжали слизывать кровь, получая от этого удовольствие.

Тем временем другая половина изоргов продолжала терзать парализованных Хранителей. Они опрокинули их вместе со стульями, на которых те неподвижно сидели за накрытым профессором столом, неосторожно отведав специально приготовленной им настойки. Одни слуги Богомолова рвали тела кричащих жертв похожими на когти хищных птиц скрюченными пальцами. Другие вонзали зубы в податливую плоть и, сжав челюсти, выдирали куски мяса с прилипшими к ним клочками окровавленной материи. Третьи делали разом и то и другое.

– Довольно! – рявкнул Богомолов, перекрывая рычание истязателей и крики мучеников.

Изорги зароптали, но все же не осмелились перечить хозяину. Отползли от истекающих кровью жертв и уселись на четвереньки рядом с лежащим без сознания Эврибади. Зализывающие раны собратья покосились на них и продолжили приводить себя в порядок. Комон по-прежнему стоял бесчувственным чурбаном, не замечая ничего вокруг.

Богомолов подошел к Хранителям.

Скиталец тяжко дышал. Нижняя часть его лица превратилась во влажно хлюпающее месиво. Вырванная с мясом борода косо прилипла к располосованной груди и напоминала перепачканную алой краской паклю. На месте левого глаза зияла глубокая дыра с черными неровными краями, правый закрывал огромный кровоподтек. Рядом с ним, скрючившись, как эмбрион, лежал на боку Болотный Лекарь. Он тоже был пока еще жив, но, судя по багряной луже под ним и вывалившимся из распоротого живота кишкам, ему недолго осталось. Меньше всех пострадал Крапленый. Да, он лишился кисти правой руки, и его залитое кровью лицо в разных направлениях пересекали глубокие рваные раны, но в целом он выглядел неплохо.

Богомолов наклонился над ним:

– А ты везунчик, как я погляжу. В будущем я убил твоих друзей и всего лишь ранил тебя. Сейчас они снова при смерти, а ты опять отделался легким испугом. Ну ничего, я исправлю эту несправедливость, но сперва ты мне кое-что отдашь.

Он наклонился еще ниже и глубоко втянул в себя воздух. Из приоткрытого рта Крапленого показался белый парок, как будто температура окружающего воздуха резко понизилась. Богомолов пил этот пар маленькими глотками, как холодное молоко. С каждым таким глотком глаза Хранителя тускнели и вскоре стали невзрачными, как потертые наждачной бумагой стеклянные шарики. Липкое от крови лицо тоже изменилось и приобрело свойственное людям с низкими умственными способностями выражение тупой апатии.

Богомолов выпрямился и растянул губы в довольной улыбке. Он чувствовал себя не в пример лучше Крапленого. Вместе с нагло похищенным разумом Хранителя он приобрел и все его знания о Зоне. Больше тот был ему не нужен.

Игорь Михайлович вытянул руку по направлению к двери. Ему не требовалось говорить или смотреть в глаза взятым под ментальный контроль людям. Достаточно было подумать о том, что он хочет получить, и они выполняли его волю. Комон загромыхал экзоскелетом, приближаясь к хозяину. Вытащил из нагрудной кобуры пистолет Ярыгина, снял с предохранителя и лязгнул затвором, досылая патрон в патронник.

Ощутив холодную тяжесть оружия в своей ладони, Богомолов сжал пальцы на рукоятке, навел пистолет на Крапленого и выстрелил.

Крапленый в лаборатории будущего вздрогнул и посмотрел на профессора умоляющим взглядом. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но исчез, так и не произнеся ни звука. Перед тем, как Крапленый испарился, словно выпитый лучами солнца туман, профессор заметил черную точку на переносице Хранителя и сделал правильный вывод:

– Его смерть на моей совести.

– Вы не виноваты профессор, это случайность, – попытался ободрить его ассистент.

– Случайны лишь те события, причины которых не ясны. Здесь же все на поверхности. Я вернул к жизни чудовище и наделил его властью над временем. Он скоро появится здесь, и не один, а с изоргами. В прошлый раз я смог их заманить в ловушку. Сейчас же не уверен, что у меня получится так легко с ними справиться.

– Не волнуйтесь, профессор. Зря, что ли, Эврибади машины мастерил? Против них никто не устоит. – Комон подмигнул брату: – Правильно говорю, братишка?

– А то, – довольно прогудел Эврибади.

– Мне бы вашу уверенность. – Шаров потрогал шрам на лбу и невесело усмехнулся.

Глава 13. Верное решение

Запах крови будоражил изоргов. Он сводил с ума, заставлял переминаться с ноги на ногу, ударяя при этом ладонями по полу, рычать, клацать зубами, шумно, по-лошадиному, фыркать и мотать головой. Жестокие опыты и эксперименты с геномом вытравили из них последние крупицы человеческого сознания. Это отразилось на внешности изоргов. Физиономии огрубели и стали больше напоминать звериные морды, а не лица.

Поведение тоже изменилось. Утратив способность говорить и ходить на двух ногах, они теперь передвигались и вели себя, как животные. Вот и сейчас измененные больше всего на свете хотели отведать свежей плоти. Страх ослушаться хозяина пока удерживал их на месте, но с каждой минутой контроль над собой давался им все труднее.

Богомолов на ментальном уровне ощущал эмоциональный настрой подопечных. Он слышал их мысли, как свои собственные, и понимал, что долго не удержит тварей в подчинении, если не даст им утолить первобытные инстинкты. Он величаво махнул рукой – и в тот же миг измененные набросились на Хранителей. К тому времени Скиталец и Лекарь отправились следом за Крапленым в чертоги Темного Сталкера, так что изоргам на растерзание достались мертвые тела, но они и этому были рады.

Лаборатория наполнилась непривычными звуками, словно стая волков делила добычу после удачной охоты. Богомолов отвернулся, чтобы не видеть дерущихся за лучшие куски изоргов, и подошел к профессору. Тот по-прежнему лежал на консоли без сознания. Богомолов скинул Шарова на пол, присел и похлопал его по щекам.

Олег Иванович очнулся от увесистых оплеух, открыл глаза и вздрогнул: как будто в зеркало на себя посмотрел. Двойник растянул губы в похожей на звериный оскал улыбке.

– Путаная штука жизнь: дров наломаешь, а потом не знаешь, как от проблем избавиться.

– Ты кто?

– Неужели не догадался? – Шаров помотал головой. Брови двойника удивленно изогнулись: – Странно, я думал, ты сразу поймешь. Ладно, так и быть, дам подсказку. Я тот, от кого ты хотел избавиться.

– Богомолов?! – Олег Иванович приподнялся на локтях, глаза круглые, рот приоткрыт. – Но как?! Почему?! Я видел, как ты исчез из трансмиттера. Ты должен гореть сейчас в огне ядерного пожара, а не быть здесь в теле моего двойника.

– А-а-а, так вот как ты хотел со мной расправиться. Жестоко. Наверное, я дам тебе возможность сдохнуть той же смертью, что ты выбрал для меня, или придумаю нечто другое, менее экзотическое. Я пока не решил. А может, вообще не убью. Подчиню своей воле, и ты станешь моей марионеткой. Будешь работать на меня и делать все, что я прикажу.

Профессор прекрасно понимал, что Богомолов легко может так сделать, ведь как-то он завладел его телом, но отказывался принимать подобный ход событий. Он плотно поджал губы, сузил глаза и сердито процедил сквозь зубы:

– Не дождешься.

– На твоем месте я бы не был так категоричен. Посмотри на меня. Другой ты тоже так говорил, и что из этого вышло? Ах да, ты же до сих пор не в курсе. Хочешь знать, кто меня вытащил из устроенной тобою ловушки? – Профессор кивнул. В глазах его двойника появился торжествующий блеск, уголки губ полезли в стороны и вверх. Богомолов как будто предвкушал предстоящий эффект от своих слов и до последнего оттягивал решающий момент. Наконец, он набрал воздуха в грудь и выпалил: – ТЫ!

Олег Иванович замотал головой, повторяя, как заезженная пластинка:

– Нет… нет… нет…

– Да… да… да… – кивал Богомолов, и его улыбка ширилась по мере того, как лицо профессора бледнело и вытягивалось в длину, а глаза покрывались матовой пленкой ужаса.

Цепляясь за последние проблески надежды, Шаров отчаянно выкрикнул:

– Ты лжешь! Я не мог этого сделать! Ты специально так говоришь, хочешь позлить меня!

Богомолов поморщился, будто увидел усеянный опарышами облезлый крысиный трупик.

– Пф-ф-фу! А смысл? Что мне с твоей злости? Наоборот, я в долгу перед тобой. Ты не только спас меня от верной гибели, но и, сам того не подозревая, подарил возможность путешествовать во времени. Я всем обязан тебе и поэтому, в качестве благодарности, говорю правду, только правду и ничего, кроме правды. – Он постучал указательным пальцем по профессорской груди: – Ты всему виной, пора это понять и признать как данность. Но у меня есть для тебя и хорошая новость. – Богомолов положил ладонь на лоб Олега Ивановича: – Я подарю тебе забвение.

Профессор увидел, как зрачки его копии расширились, хотел отвести взгляд, чтобы не видеть эти черные бездонные колодцы, но внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным. Тело отказалось повиноваться. Он не мог пошевелить даже крохотным мускулом, не говоря уж о том, чтобы прикрыть веки, хоть и старался изо всех сил. Лицо побагровело от натуги, вены на лбу и на шее вздулись и стали похожи на ползущих под кожей синих червей. Челюсти сжались до зубовного скрежета. Из уголков глаз проступили кровавые слезы и, оставляя красные извилистые дорожки, покатились по щекам.

Олег Иванович боролся изо всех сил, но, несмотря на поистине титанические усилия противостоять чужому влиянию, его затягивала в себя притаившаяся в глазах двойника бездна. Он чувствовал, что растворяется в ней, становится одним целым с инфернальной пустотой. Но не это было самое страшное. Весь ужас ситуации заключался в постепенном понимании того, что он начинает получать удовольствие от подчинения своего разума более сильной, а следовательно, более развитой воле. Сознание профессора сливалось в одно целое с другим сознанием, и это освобождало его от ответственности за принятие решений. В этом было что-то новое и неожиданно приятное.

Внутри Эврибади как будто щелкнул невидимый тумблер. Он пришел в себя, открыл глаза и жадно заглотнул распахнутым ртом воздух, словно поднявшийся из глубин океана ныряльщик. Вместе с воздухом в легкие попала пыль с пола. Эврибади хрипло закашлялся.

Голова тотчас наполнилась болью, будто он с разбегу треснулся лбом о бетонную стену. В ушах загудело. Сквозь этот похожий на шум морского прибоя гул нет-нет да и прорывались непонятные звуки, словно он оказался посреди львиного прайда. Невидимые пока звери рычали, чавкали, злобно огрызались и трусливо поскуливали. Это было так странно и неожиданно, что Эврибади, забыв на время о ноющих от боли, связанных за спиной руках, повернулся с живота набок и попробовал сесть. Со второй попытки это ему удалось.

Никаких львов не было и в помине. Зато в изобилии хватало перемазанных кровью человекоподобных существ. Эврибади сразу понял, чьи трупы они рвали на части, и сам зарычал, как зверь, от бурлящего внутри гнева. Он злился не только на тварей, что так нагло и беззастенчиво терзали тела Хранителей, но и на брата. Комон стоял к нему спиной и, как показалось Эврибади, наблюдал за происходящим на его глазах беспределом с ленивым безразличием имбецила.

Подобная реакция настолько поразила Эврибади, что он на время позабыл об изоргах. Встал на одно колено, медленно выпрямился и поковылял к брату, сам себе напоминая старый заржавленный механизм. Он окликнул Комона, но тот даже ухом не повел. Тогда Эврибади толкнул его плечом. Комон повернулся, и все адресованные брату, но невысказанные слова застряли в горле Эврибади, когда он увидел его белое, до синевы, лицо и пустые, будто стеклянные, глаза.

Прошло несколько секунд, прежде чем Эврибади оправился от шока.

– Комон, очнись!

Богомолов повернулся на крик. Он уже подчинил профессора своей воле, и теперь ничто не мешало ему вплотную заняться военсталом. Он отдал мысленный приказ. Комон поднял руку и сжал пальцы на шее брата. Богомолов медленно приблизился к близнецам, с интересом наблюдая за Эврибади. Тот хрипел и дергал пальцами связанных за спиной рук.

– Отпусти его, – велел Богомолов, когда глаза Эврибади полезли из орбит, а лицо покрылось пунцовыми пятнами.

Комон послушно разжал пальцы и отошел на пару шагов назад. Эврибади громко засипел, жадно хапая воздух посиневшими губами. Богомолов не стал дожидаться, когда сталкер придет в себя, и встал перед ним. Он рывком приподнял его голову за подбородок, заглянул в глаза. Его зрачки снова расширились до невероятных размеров.

Эврибади почувствовал, как внутрь черепа словно проникли призрачные холодные пальцы. Они бесцеремонно копошились в его мозгах, не то распрямляя извилины, не то, наоборот, запутывая в бесформенный клубок. Неприятные ощущения неожиданно сменились похожим на алкогольное опьянение чувством. Он вдруг осознал себя частичкой чего-то большого, общего, и это осознание вызвало на его внезапно поглупевшем лице радостную улыбку.

Богомолов выпустил из пальцев подбородок Эврибади. Сталкер уронил лишенную поддержки голову на грудь, а когда поднял ее, взгляд его глаз был такой же бессмысленный и покорный, как у Комона.

Игорь Михайлович удовлетворенно хмыкнул и повернулся к изоргам. Вымазанные с ног до головы в крови, его верные слуги сидели возле кучек рваного тряпья и плохо обглоданных костей. Сложив руки на округлых животах и негромко отрыгивая, они сыто щурились и выглядели довольными, как дикари-каннибалы после обильной трапезы.

– Уберите здесь. – Изорги послушно сгребли в одну большую кучу под столом все, что осталось от Хранителей. Богомолов брезгливо поморщился: – Я сказал убрать, а не запихать под стол. Мне предстоит много работать, и я не хочу дышать мерзкой вонью.

Изорги что-то невнятно забормотали в ответ. Богомолов вздохнул и посмотрел на Комона. Сталкер покинул лабораторию и вернулся через несколько минут с черным мешком из плотного полиэтилена. Подошел к изоргам, раскрыл мешок, дождался, когда твари покидают в него останки, и снова вышел за дверь. Выстроившись в длинную цепочку, измененные последовали за ним, выполняя мысленный приказ Богомолова. Эврибади замыкал процессию.

Когда лаборатория опустела, Богомолов вернулся к профессору и велел немедленно браться за дело. По его замыслу, тот должен был сделать еще одну машину времени. На этот раз гораздо больших размеров, чтобы в ней могла поместиться вся его армия.

Но у Богомолова были и другие виды на способности профессора к изобретательству и созданию неординарных вещей. Он понимал: рано или поздно Зона попробует избавиться от убийцы своих Хранителей – и не хотел увеличивать ее шансы на успех. Особенно если учесть, что способов расправиться с ним у нее было не больше трех, два из которых не представляли опасности. Что ему какие-то Выбросы и мутанты? От первых он знал, как защититься, а вторых легко мог подчинить своей воле.

Единственным уязвимым местом была та самая, недоступная простым смертным, система мгновенного перемещения в пространстве. Зона могла навечно запереть его в одной из таких «кротовин», так что пользоваться аномальной сетью для Богомолова было равносильно игре в русскую рулетку. Но и позволить себе перемещаться на своих двоих по территории отчуждения он тоже не мог. Для него, как и для любого захватчика, на первом месте стоял фактор внезапности. Богомолов надеялся, профессор Шаров решит эту проблему созданием портативного телепорта.

– Как думаете, Олег Иванович, быстрее будет построить новый трансмиттер или восстановить этот? – спросил Алексей, блуждая взглядом по дымящимся обломкам консоли, поврежденным ударной волной стойкам электродов и точно смятым гигантской рукой клетке Фарадея и «лепесткам». – Лично я считаю, сделать новый будет быстрее.

– Возможно, только у нас нет на это времени. Преимущество на стороне Богомолова. Он и его изорги могут появиться здесь в любой момент, и мы должны быть к этому готовы.

– Мы и так подготовились. Одна система автоматического огня чего стоит.

– Этого мало, Алексей. Изорги невероятно живучи. Как и сушильщики, они способны выдержать десятки прямых попаданий без утраты боеспособности. Шквальный огонь не всегда является панацеей, зато воздействие на мозги дает стопроцентный результат.

– Я, кажется, понял, – улыбнулся ассистент. – Вы хотите дополнить систему автоматического огня ультразвуковыми излучателями?

– Все верно, Алексей, именно это я и хочу. – Шаров повернулся к близнецам: – Комон, Эврибади, помогите ему. Делайте все, что он говорит.

Военсталы ударили себя кулаком в грудь. Профессор кивнул, развернулся на каблуках и торопливо зашагал к выходу из лаборатории.

– Олег Иванович, вы куда? – крикнул вдогонку Алексей.

– Приготовлюсь к плану «Б» на случай провала, – не оборачиваясь, ответил Шаров и вышел за дверь, не упомянув пока о том, что запасной план не сулил ничего хорошего как нападающим, так и защитникам лагеря.

Олег Иванович давным-давно разработал концепцию тотального уничтожения научно-исследовательского центра, но не спешил претворять ее в жизнь. Надеялся, что столь крутые меры не понадобятся – из-за отсутствия отмороженных на всю голову врагов, – и безоговорочно верил в мужество и стойкость охраняющих лагерь военных сталкеров. Дальнейшие события показали, как сильно он ошибался.

К слову, реалии жизни не коснулись веры профессора в бойцов гарнизона охраны. Военсталы предпочли геройски погибнуть в схватке с изоргами, хотя у большинства из них была возможность уйти из лагеря без боя с появившимися словно из ниоткуда тварями. Бойцы выполнили воинский долг, забрав с собой большую часть врагов. Остальных особей из первой партии посланных Богомоловым изоргов добили штуцеры автоматической охранной системы, но это служило слабым утешением. В случае новой атаки отражать нападение было практически некому.

Профессор решился на отчаянный шаг после, как всем казалось, успешного избавления от Богомолова. Было у него ощущение: раз появился один готовый на все отморозок, значит, обязательно появится и другой. Только вот ученый и подумать не мог, что это произойдет так быстро и что отморозком будет все тот же Богомолов – по его, Олега Ивановича, вине.

Несмотря на короткий временной лаг, профессор успел должным образом подготовиться к приему незваного гостя. Первым делом он позаботился о превращении пришедших вместе с Богомоловым изоргов в послушных бойцов. Для этого он сделал специальные шлемы для измененных, наподобие того, с чьей помощью Лань перехитрила Арахну[4]. Только теперь у этих шлемов было две функции, а не одна. Они не только блокировали телепатические сигналы, посредством которых Богомолов когда-то управлял измененными, но и выступали в роли проводника в мозг особей импульсов от коротковолнового электромагнитного передатчика, собранного Шаровым специально для этих целей.

Но профессору этого показалось мало. Спустя две недели после гибели Балабола он пригласил под видом ученых опытных подрывников, и при их помощи тайком были заминированы ключевые здания научного лагеря. В случае серьезной опасности профессор мог одним нажатием на кнопку взорвать все и всех в радиусе пятисот метров. Электронный детонатор хранился в сейфе его кабинета, и сейчас Олег Иванович направлялся за ним. Он полагал, будет легче и спокойнее, когда последний и решающий довод в его борьбе с Богомоловым в нужный момент окажется под рукой.

Профессор стремительно шагал по ведущей к центральному корпусу дорожке. Время от времени он спохватывался, что его напряженный вид и нервная походка могут вызвать ненужные вопросы или, еще того хуже, посеять панику, и с трудом заставлял себя хоть немного сбавить шаг.

Дважды ему пришлось натягивать на лицо вымученную улыбку, кивать и обмениваться дежурными, ничего не значащими фразами. Первый раз, когда он повстречался с идущими по своим делам военсталами из недавно прибывшего в лагерь пополнения, а во второй, когда он столкнулся у входа в исследовательский центр с двумя научными сотрудниками из отдела по изучению артефактов. Ученые курили на крыльце и о чем-то эмоционально беседовали, активно при этом жестикулируя. Дым от сигарет вился в воздухе причудливыми спиралями. Увидев профессора, они ненадолго переключились на него, а потом снова вернулись к бурному обмену мнениями и экспрессивным взмахам руками.

Олег Иванович обошел спорщиков стороной, бочком протиснулся в приоткрытую стеклянную дверь и, хотя внутри него все звенело и дрожало, как натянутая до предела струна, неторопливо прошел по просторному холлу, поднялся по широкой лестнице на второй этаж и только здесь немного расслабился.

Он подбежал к кабинету, топая ногами, как атакующий врага гиппопотам. Вытащил из кармана халата ключ-карту, открыл дверь и бросился к стоящему в углу сейфу. Набрал код дрожащим от волнения пальцем, сунул руку в нутро бронированного шкафчика и на ощупь нашел то, за чем пришел в кабинет.

Детонатор зацепился ремешком фиксатора на запястье за антабку компактного контейнера для артефактов. Профессор, почувствовав сопротивление, дернул сильнее и ахнул, когда увесистый куб с освинцованными стенками грохнулся на пол. Вместе с контейнером из сейфа выскользнула пухлая записная книжка – его дневник, куда он записывал все важное, что с ним происходило, и нужное для работы, и картонная папка с потрепанными тесемками и глубоким понижением по центру верхнего клапана. Отпечатанные типографским способом жирные буквы «ДЕЛО» чернели на дне квадратного углубления. Казалось, что это не приобретенная деформация, а задумка производителей канцелярской принадлежности.

Профессор отложил детонатор – черный цилиндр с выемками под пальцы на передней стороне и красной кнопкой вверху, – щелкнул замками крышки и открыл контейнер. С минуту он любовался давним подарком Крапленого. «Созвездие» завораживало алмазным мерцанием иссиня-черной сферы. Похожие на друзы горного хрусталя, ступенчатые выступы матово светились, как Млечный Путь безлунной ночью. Можно было бесконечно смотреть на этот артефакт, так сильно он притягивал взгляд и успокаивал, но профессор пересилил себя.

Он закрыл контейнер и вернул его в сейф. Хотел убрать папку на прежнее место, но нащупал под тонким слоем хранящихся в ней бумаг что-то твердое и прямоугольное. Профессор развязал тесемки и откинул продавленную контейнером картонку.

Среди листов с аккуратными схемами и чертежами обнаружилась темно-красная пластиковая коробочка размером чуть больше карманной зажигалки. Профессор удивленно хмыкнул. В папке хранились документы по темпоральной установке и наброски его собственных будущих изобретений и экспериментов, а также связанные с ними расчеты и записи. Тот же трансмиттер сначала появился как рисунок от руки и лишь спустя какое-то время воплотился в реальность сначала в виде чертежей, а потом и как изделие из стали, керамики и сплавов.

Олег Иванович покрутил вещицу перед глазами. Внутри что-то брякало и стучало. Он вцепился в крышку пальцами, как клещами, слегка пошевелил и подергал ее на себя. Плотно подогнанная крышка подавалась неохотно, но он все-таки справился с ней. Внутри коробочки обнаружилась флешка с перламутровыми боками. Профессор припомнил, что вроде бы эту флешку давным-давно отдал ему какой-то сталкер, но что было на ней записано, он, хоть убей, вспомнить не мог. Это еще сильнее подогрело его любопытство.

Шаров подошел к столу, включил ноутбук и вставил флешку в гнездо. Ноутбук мелодично пробулькал. На экране появился светлый прямоугольник со стилизованным изображением кинопроектора и надписью: «Запустить изображение?» Профессор заскользил пальцем по сенсорной площадке тачпада и дважды легонько постучал по ней, когда стрелка указателя оказалась на подсвеченной белым иконке «Да».

Экран мигнул и погас, а потом пошла запись с установленной в незнакомом профессору кабинете камеры видеонаблюдения. Судя по цифрам в нижнем правом углу экрана, она была сделана десятого июня две тысячи шестого в час пополудни. Молодой человек стоял лицом к объективу и как будто смотрел в глаза Олегу Ивановичу. Профессор видел этого парня впервые, но что-то неуловимо знакомое было в его лице. Как будто он уже встречался с ним когда-то давно. Возможно, в том же далеком две тысячи шестом, когда он, тогда еще молодой специалист, работал вместе с другими учеными над одним из засекреченных проектов.

Несколько секунд на экране ничего интересного не происходило, но вот позади человека появилось крохотное облачко. Профессор подался к экрану. Он буквально прилип к нему взглядом и боялся лишний раз моргнуть, так заинтересовала его эта запись. А там действительно было на что посмотреть. Облако довольно быстро увеличилось в размерах, и оказалось, что это ведущий в другое помещение проход. Парень в кадре вошел в портал, как в открытую дверь, и вскоре запись опять стала скучным набором одинаковых кадров, а потом и вовсе сменилась серой рябью помех.

Олег Иванович перемотал запись, снова просмотрел ее в нормальном режиме, вернулся к началу и запустил замедленное воспроизведение. Дождался, когда портал в кадре полностью откроется, поставил запись на паузу и внимательно вгляделся в изображение.

Он сразу понял, что так насторожило его при первых двух просмотрах. По ту сторону портала виднелись фрагмент стены с электронными часами-календарем, часть занавешенного вертикальными жалюзи окна и половина клетки Фарадея в виде яйца, а сбоку от нее сверкающие, как ледяные шапки гор, зеркальные столбы. На момент стоп-кадра время на часах в открытом портале сменилось датой. Профессор отчетливо видел красные цифры 24-05-2029 – вопиющее несовпадение с датой записи.

Разница в двадцать с лишним лет означала, что кроме него еще кто-то раскрыл секрет путешествий в четвертом измерении, и этот кто-то, видимо, тоже принимал участие в проекте «Зеркало времени». Профессор видел в портале лишь часть аппарата, но и того, что он разглядел в кадре, хватало за глаза. Определенное сходство этой машины времени с темпоральной установкой, от которой брал начало и его трансмиттер, было налицо.

Эксперимент, финальная часть которого попала на запись, прошел больше месяца назад. Это вселило в профессора уверенность, что не все потеряно. Уничтожение Богомоловым трансмиттера не приговор, а всего лишь досадный эпизод в их пока не законченном поединке. У него есть шанс закончить то, что он так неосмотрительно начал, ослепленный гордыней и желанием доказать Лекарю, как сильно тот ошибался на его счет. Он может и должен исправить непростительную ошибку! Осталось узнать, что за ученый провел этот эксперимент и где его искать?

Профессор нашел ответы на оба вопроса и сделал это за считаные минуты. Подсказки крылись все в том же стоп-кадре. Раз за разом внимательно разглядывая статичную картинку, Олег Иванович заметил сквозь приоткрытые жалюзи не только подсвеченный рекламными огнями крохотный шпиль Останкинской башни, но и оконное отражение зеркала, в котором виднелся мужской силуэт.

Он скопировал кадр, вставил его в предварительно открытую программу обработки изображения и увеличил по максимуму. Отражение в отражении сильно теряло в четкости, и все же профессор, хоть и с большим трудом, узнал давнего знакомого Владимира Воронцова. Они были ровесниками, когда познакомились, но за прошедшие годы Воронцов очень постарел и теперь выглядел лет на десять старше Олега Ивановича.

Глава 14. Я иду искать

Неприятный воющий звук застал профессора врасплох. Он даже подскочил на стуле, когда в коридоре надрывно завыли сирены системы оповещения. Случилось то, чего он ожидал с минуты на минуту, но все равно это произошло внезапно и как-то быстро, что ли.

Сердце еще трепыхалось пойманной в силок птицей, а в голове профессора уже возник новый план действий. Взорвать лагерь он завсегда успеет, для этого много ума не требуется: нажал кнопку детонатора – и готово! Сейчас, пока еще есть время в запасе, надо попробовать изменить ситуацию в свою пользу. И поможет ему в этом Владимир Воронцов, благо он знает, где его искать. Но для начала нужно незаметно улизнуть из лагеря, пока его не нашли слуги Богомолова.

Олег Иванович выключил ноутбук, извлек флешку из гнезда. Вернулся к сейфу, вынул из контейнера артефакт – важный элемент реализации нового плана. Хотел выйти из кабинета, но в последний момент достал бумаги из папки и сунул их вместе с записной книжкой-дневником во внутренний карман пиджака.

В пустом коридоре звонкое эхо шагов прыгало мячиком от стены к стене и затихало где-то под потолком. Автоматические двери с тихим урчанием откатились в стороны, когда профессор вошел в зону действия датчика движения, и неторопливо закрылись, едва он оказался на просторной межэтажной площадке с панорамным окном чуть ли не во всю стену.

Шаров краем глаза увидел, что происходит снаружи, и приблизился к окну. Зеркальные стекла делали его невидимым для всех, кто находился на улице. Сквозь толстые стеклопакеты отлично проникал свет, но не звук. С минуту профессор как будто смотрел цветной фильм по телевизору с включенными на минимум динамиками. Отголоски боя долетали снизу сквозь разбитые шальными пулями окна и стеклянные двери. Он в ступоре наблюдал за тем, как ученые в панике разбегаются по улочкам лагеря, а немногочисленные военсталы и скорострельные пулеметы на вышках системы безопасности от души поливают свинцом удивительно живучих изоргов.

Он бросился к лестнице после того, как на площадь перед исследовательским центром выкатились усовершенствованные Эврибади машины и с ходу вступили в бой. Одна из багги петляла, как удирающий от погони заяц, и огнемет на ее крыше плевался длинными струями пламени. Попавшие под раздачу изорги вспыхивали факелами и уносились прочь огненными элементалями. Другая ухала автоматическим гранатометом, закладывая крутые виражи, и от этого фонтаны взрывов вспухали то справа, то слева от похожей на памятник огромной спутниковой тарелки. Третья рисовала колесами заковыристые фигуры. За ней тянулась такая же путаная цепочка стреляных гильз заливисто тарахтящего пулемета, а пулевые дорожки оставляли зигзаги отметин на стенах домиков для персонала и технических построек.

Профессор спустился на первый этаж. Стараясь держаться в глубине просторного холла, он побежал к выходу во внутренний двор. Там, в одном из промежутков между опорами крытого перехода от центрального корпуса к соседнему с ним зданию научного лагеря, притаился другой, не менее важный, компонент его нового плана.

Когда-то давным-давно возле одной из квадратных колонн после очередного Выброса появилась аномалия электрической природы. Поначалу «разрядник» впустую сверкал молниями, но ученые быстро нашли деструктиву применение. С его помощью проводили научные эксперименты, испытывали новейшие образцы детекторов аномалий и даже пробовали искусственно выращивать артефакты, воздействуя на «разрядник» магнитными полями разной интенсивности. Затея провалилась, но ученые не переживали. Деструктив и без воздействия извне исправно генерировал артефакты практически после каждого Выброса. Причем иногда выдавал по два, а то и по три арта за раз. И не какую-то дешевку вроде «вспышки» или той же «искры», а дорогие «батарейки», «снежинки» и «лунный свет».

Так бы и длилась эта благодать, но в результате опытов Олега Ивановича, а потом и его целенаправленной работы на благо принадлежащей Богомолову компании «N.A.T.I.V.E.» Зона исчезла. На ее месте три с лишним года процветал тематический парк развлечений «Чернобыль Лэнд» с искусственно созданными «аномалиями» вместо настоящих. Знаменитый «разрядник», гордость исследовательского центра и бесперебойный поставщик материалов для изучения, постигла та же печальная участь.

Конечно, в те годы не все деструктивы исчезли с лица многострадальной чернобыльской земли. Кое-какие остались, только их численность не превышала количество пальцев на обеих руках, и они потеряли не только былую силу, но и способность производить артефакты. Все потому, что в то время уровень аномальной энергии колебался на отметке около нуля и лишь изредка, порой раз в полгода, переваливал за один, редко за два процента. Подобные всплески не давали окончательно исчезнуть последним участкам с измененной физической природой, но на большее они были не способны.

Когда же Зона вернулась и оповестила о триумфальном возвращении Выбросом невиданной доселе мощи, многие аномалии возродились на прежних местах. Подобной участи не избежал и научно-исследовательский центр. Вот только вместо «разрядника» под крытым переходом между зданиями появилась «круговерть» и все это время терпеливо ждала звездного часа.

Сегодня этот миг наступил. С момента уничтожения Богомоловым трансмиттера гравитационная аномалия стала для профессора единственным шансом на спасение. Сама по себе она была бесполезна и могла спасти Олега Ивановича разве что от мучительной смерти, даровав ему быструю погибель, но он пока не спешил расставаться с жизнью.

В тот день, когда Крапленый принес в подарок «созвездие», он положил контейнер с артефактом на стол и сказал Олегу Ивановичу: «Этот арт не только красивый сам по себе. С его помощью можно открыть портал и переместиться в любое место Зоны. Надо всего лишь подумать, куда ты хочешь попасть, и бросить его в любую из гравитационных аномалий. Держи, мало ли, а вдруг пригодится».

– Как в воду глядел, – пробормотал профессор, доставая артефакт из кармана халата. – Сейчас узнаем, на что способна эта штуковина.

Словно вынуждая его поторопиться, на невидимой отсюда территории перед исследовательским центром прогремел взрыв чудовищной силы. Над крышей трехэтажного здания поднялось похожее на шляпу гриба облако серо-черного дыма. Профессор зажмурился, мысленно фокусируясь на том месте, куда хотел попасть, и бросил артефакт в аномалию.

Воздух внутри потревоженного деструктива пришел в движение. Вместе с ним закружили по спирали затянутые аномалией былинки, сухие листочки и веточки с неторопливо ползающими по ним муравьишками. Сначала растительный сор медленно проплывал над изрезанной глубокими трещинами и будто придавленной гигантским невидимым шаром землей с редкими пучками бурой травы, но вскоре закружил в мини-смерче.

Рожденный аномалией ураганный ветер трепал волосы и одежду профессора, вышибал слезы из глаз, но даже он не мог заглушить звуки жестокой бойни. Шаров вздрагивал всякий раз, когда сквозь свист бушующего внутри деструктива воздуха до его слуха доносились слабые хлопки гранатных взрывов и едва различимые крики умирающих людей. В такие моменты он морщился и что-то еле слышно бормотал, почти не шевеля губами. Наверное, молился, чтобы его миновала подобная участь, а может быть, поторапливал деструктив скорее открыть для него портал в безопасное место.

Прошло еще несколько мгновений, прежде чем вихрь в центре аномалии исчез. На его месте появилась крохотная сфера с радужными, как масляная пленка на воде, стенками. Она быстро увеличилась в размере и стала похожа на гигантский мыльный пузырь.

Внутри огромного шара показались размытые, словно профессор смотрел на них сквозь залитое дождем оконное стекло, домики. Над плоской крышей одного из них виднелись плохо различимые буквы. Шаров скорее интуитивно догадался, что они означают, нежели прочитал образованное из них слово «ДИТЯТКИ» и засмеялся легко и радостно, словно ребенок. Но по-настоящему сильный восторг и ощущение чуда он испытал, когда в тонкой, покрытой разноцветными разводами стенке пузыря, точно по волшебству, возникло похожее на нору мыши-великана отверстие.

Олега Ивановича настолько поглотил процесс трансформации аномалии, что он не заметил, как из-за угла исследовательского центра выскочили двое изоргов и бросились к нему, передвигаясь на четвереньках длинными прыжками. Все это время он неотрывно смотрел в открывшийся перед ним портал, как будто размышляя: стоит в него идти или нет, но потом все же сделал решительный шаг.

Едва он вошел в сферу, ее стенки сомкнулись и стали мутнеть, приобретая молочный оттенок. С каждым мгновением человеческий силуэт внутри «мыльного пузыря» терял в четкости, как будто растворяясь в нем.

Изорги досадно взвыли и быстрее задвигали конечностями. Они не хотели упускать добычу и теперь больше напоминали преследующих жертву гепардов, а не торопливо скачущих по дороге к пруду лягушек. И все же они не успели. Едва их тела распластались в финальном прыжке, а пальцы вытянутых вперед рук скрючились, словно готовые вонзиться в профессора когти, сфера, с едва различимым внутри нее человеком, лопнула, и преследователи со всего маху вляпались в гравитационную аномалию.

«Круговерть» смачно всхлипнула, как потревоженная трясина, и закружила изоргов над продавленной воздействием деструктива землей. Твари барахтались, как перевернутые брюхом кверху черепахи, рычали, выли, скулили и взвизгивали, не понимая, что происходит. Их все быстрее кружило в воздухе и все выше поднимало над землей. Неожиданно крики и вопли изоргов заглушил нарастающий гул, будто где-то включили электродвигатель и он начал набирать обороты. Сильно запахло озоном, а потом бахнуло так, словно пальнули из корабельной пушки, аж задрожали окна на первом этаже исследовательского центра, и разрядившийся деструктив брызнул во все стороны багряным фонтаном из костей и окровавленных ошметков.

Богомолов рвал и метал. Он был в бешенстве и не мог припомнить, когда в последний раз испытывал столь сильные чувства злости и отчаяния. Мало того, что авантюра стоила почти половины его малочисленного отряда пусть и невероятно живучих, но все же смертных изоргов, так еще и результаты оказались не те, на какие он рассчитывал. Он так надеялся захватить в плен и подчинить себе военсталов из этого временного отрезка, особенно Комона и Эврибади (две пары лично преданных ему близнецов лучше, чем одна), но ничего из его затеи не вышло. Всему виной оказались те самые прирожденные убийцы, при виде которых у него совсем недавно захватывало дух от громадья планов и надежд, а теперь мучила изжога горького разочарования. Они оказались неспособны контролировать себя в горячке боя.

Брызгая слюной, он ругал выстроившихся перед ним в ряд и поникших головами изоргов с перепачканными чужой кровью руками и рылами. Богомолов крыл их последними словами, а они переминались с ноги на ногу, пыхтели, щелкали челюстями, причмокивали и облизывались, как сытые и довольные жизнью коты. Изорги не чувствовали за собой вины. Приказ выполнен. Перепуганные насмерть ученые – пусть и не все, а лишь жалкая кучка уцелевших во время беспощадного, как стихийное бедствие, налета, – заперты в домиках для персонала, а малочисленные защитники научного лагеря уничтожены подчистую, и трупы их наполовину обглоданы. Последнее не входило в поставленное боссом задание, но как тут удержаться и не вонзить зубы в аппетитную плоть, когда от азарта погони закипает кровь, а источаемый жертвами запах страха щекочет ноздри, туманит разум и застилает алым глаза. К тому же хозяин все равно даст добро, так какая разница, когда утолять непреходящий голод: в момент охоты на слабых, но таких вкусных человеков или часом-другим позже?

– Куда он мог подеваться, черт побери?! Он же не иголка в стоге сена, в конце-то концов! Ничего не можете толком сделать! – рявкнул Богомолов и продолжил чихвостить изоргов на чем свет стоит, пока не выдохся.

Перед тем, как накинуться с бранью на кровожадных тварей, он лично осмотрел тела убитых ими ученых и не нашел среди них профессора. Была у него мысль, что Шарова сожрали, но, во-первых, изорги не успели обглодать ни один труп до костей, а во-вторых, они терзали только тела стрелявших в них военсталов, а ученым сворачивали шею или выпускали кишки. Наконец он махнул рукой и недовольно бросил:

– Пошли вон отсюда, тупицы безмозглые! Видеть вас не хочу!

Изорги разбрелись по территории лагеря кто куда. Одни отправились доедать частично истерзанные тела военных сталкеров, другие забились в укромные уголки и погрузились в чуткий сон.

– Все надо делать самому, – сердито буркнул Игорь Михайлович и посмотрел по сторонам. Случайно брошенный взгляд на одну из мачт системы пассивной защиты натолкнул на мысль: а не проверить ли записи с камер видеонаблюдения? Их тут столько понатыкано – шагу нельзя ступить незамеченным. Если у профессора нет при себе шапки-невидимки, он стопроцентно его найдет.

Игорь Михайлович размашисто зашагал к главному корпусу научного лагеря, размышляя о том, что будет, если не оправдаются надежды на видеозапись. Профессору с его мозгами ничего не стоит заново построить трансмиттер, и тогда одному черту известно, чем все закончится. А еще он опасен тем, что одновременно двух Шаровых не может быть на белом свете. Есть только один, тот самый, чье тело сейчас стало оболочкой для величайшего махинатора всех времен и народов Игоря Михайловича Богомолова. Только этот Шаров имеет право невозбранно ходить по земле. Второй должен навсегда исчезнуть, но не умереть, а стать интеллектуальным рабом своего двойника.

– Твое место в подземной лаборатории, и я тебя туда упеку, – пообещал Игорь Михайлович, входя в просторное фойе исследовательского центра. Через несколько минут он стоял возле входа в серверную и смотрел, как под приложенной к настенному сканеру ладонью скользит узкая полоска зеленого света.

– Доступ разрешен, – раздался под потолком приятный женский голос, и отливающая металлическим блеском дверь плавно скользнула в сторону.

В серверной было шумно от гудящих вентиляторов. Богомолов прошел к столу с установленными на нем полукругом тремя большими мониторами, сел в кресло и подвинул ближе к себе клавиатуру. Сам он не особо разбирался в компьютерах, но в текущей ситуации это не имело значения. В его нынешнем теле мирно уживалось несколько сознаний, в том числе и двух профессоров: Шарова и Карташова. В зависимости от стоящей перед ним задачи, он мог вывести любое из этих сознаний незначительным усилием воли. В текущей ситуации он решил: будет оптимально, если Шаров поможет найти сам себя.

Богомолов закрыл глаза и сосредоточился. Когда он снова поднял веки, выражение его глаз изменилось. Хищный блеск исчез. Вместо него появился флер задумчивости, свойственный взгляду как умных, так и глубоко погруженных в себя людей.

Кнопки защелкали под кончиками скользящих по клавиатуре пальцев. Игорь Михайлович не собирался последовательно просматривать записи с каждой камеры. На это ушло бы слишком много времени и сил. В его случае – непозволительная роскошь и бессмысленная трата ресурсов. Он хотел использовать имеющиеся в его распоряжении возможности с максимальной эффективностью. Поэтому он сперва нашел в базе данных исследовательского центра личное дело Шарова и скопировал из него фотографию, а потом загрузил ее в программу распознавания лиц и стал ждать.

Первое время Богомолов неотрывно смотрел в разбитый на десятки небольших квадратов монитор. Когда же голова заболела от непрерывного мелькания черно-белых картинок, он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и незаметно для себя уснул.

Из состояния дремы его вывел похожий на писк мыши звук. Игорь Михайлович встрепенулся, потер руками слегка опухшее спросонья лицо и посмотрел в монитор. Программа отобрала из множества записей те, на которых был замечен Шаров и вывела их на экран в виде трех горизонтально расположенных прямоугольников со статичными картинками внутри.

Богомолов протянул руку к столу и запустил воспроизведение первой записи. Профессор что-то искал в сейфе у себя в кабинете. Вскоре Игорь Михайлович узнал, что именно. Шаров где-то добыл невероятно редкий артефакт и хранил его под замком. А еще в сейфе лежала флешка – видимо, с очень ценной информацией, потому что профессор обрадовался, когда просмотрел ее содержимое в ноутбуке.

– Ничего, скоро я узнаю, что ты там увидел, – пообещал Богомолов и включил запись с другой камеры. Здесь не было ничего интересного: Шаров шел по коридору, спускался по лестнице в фойе и следовал к выходу во внутренний двор исследовательского центра. Богомолов прокрутил ролик на ускоренной перемотке и перешел к последней записи. Ее он просмотрел дважды – второй раз в замедленном режиме. При нормальной скорости он просто не смог понять, почему вдруг перед профессором появилась полупрозрачная сфера, и только при замедленном просмотре увидел, как Шаров бросает в аномалию тот самый артефакт из сейфа.

– Хана тебе, голубчик! – радостно захохотал Богомолов. Он покинул серверную, сгорая от желания как можно скорее вернуться в родное время, заполучить ценный артефакт и наконец-то узнать, что было на той флешке из сейфа.

Игорь Михайлович вышел на улицу и мысленно подозвал к себе изоргов. Вскоре вся немногочисленная свита сидела возле его ног и преданно смотрела в глаза хозяина, ожидая новых приказов.

Богомолов не мог воспользоваться стационарным трансмиттером, поскольку сам уничтожил его в прошлый визит сюда, но это и не требовалось. Он расстегнул поясную сумку, достал из нее внешне похожий на большую консервную банку предмет. Откинул верхнюю крышку первого работающего прототипа переносной машины времени. Понажимал кнопки, вводя необходимые параметры. Снова закрыл крышку, аккуратно поставил «консерву» на землю, отошел на шаг назад и стал ждать.

Несколько мгновений ничего не происходило, но вот компактный трансмиттер завибрировал. Над ним появился широкий веер голубоватых лучей. Сквозь него виднелись как будто подернутые дымкой полукруглый металлический ангар и часть массивной опоры спутниковой тарелки.

Богомолов вытянул руку по направлению к низко гудящему, как трансформатор ЛЭП, порталу. Изорги послушно запрыгали на четвереньках к пробою в незримой ткани пространства-времени, исчезая в нем один за другим.

Игорь Михайлович последним шагнул в портал. Из сотканного голубоватыми лучами конуса высунулась его рука, схватила «консерву» и скрылась из виду.