Честь чародея

ГЛАВА ПЯТАЯ

В городе невозможно увидеть ночное небо. Выхлопные газы сгущают воздух, а отраженный свет миллионов уличных фонарей затмевает звезды. Звезды бесчисленны, их больше, чем песчинок на морском берегу, и все же небольшое количество искусственных огней заставляет забыть об их существовании. Луна тоже кажется бледнее и смущенно прячется за сутулыми плечами домов, в гуще грязного смога. Город — место далекое от реальности. Здесь природа и магия отступают, и Человек гордо правит в джунглях собственного творения, потерянный и одинокий. Только полная луна может вторгнуться в городской ландшафт, поскольку она достаточно большая и яркая. А летом, когда она крупнее и бетонные башни уже не могут спрятать ее, она выглядывает из–за каждого угла, и ее свет сильнее электрических фонарей. Вот тогда жители города смотрят на ее серебристый лик и вспоминают, кто они на самом деле.

В ночь на пятницу небо было чистым, и луна казалась крупнее обычного. На ней хорошо были видны гребни гор, кратеры и океаны пыли. Она выглядывала из–за крыш, освещая переулок под названием Селена Плейс и отсвечивая от витрины, завешенной ветхой шторой. Сквозь пыльное стекло были видны две клетки с чучелами птиц с ободранными перьями да темные углы, из которых давно не сметали паутину. Сохо — местечко оживленное, но этот переулок был тихим; люди, крадучись, шли сюда, в нелегальный клуб, и называли в скрытый домофон свои или вымышленные имена. Рыжий кот усердно копался в бачке с мусором. Когда лунный свет коснулся его, он встрепенулся, и глаза его сверкнули. Потом он снова вернулся к своему занятию, не обращая внимания на случайного прохожего. Отвлекся он, только когда из–за угла вывернули четверо. Впереди шагал старик в длинном плаще и широкополой шляпе, похожий на бродячего мага. За ним шли две девушки и молодой человек. Кот оглядел их, а потом прыгнул в оконный проем второго этажа. Никто не обратил на него внимания. В дверь магазинчика с пыльной витриной настойчиво постучали.

— Может, он ушел, — сказала Ферн через некоторое время.

— Он никогда не выходит, — ответил Рэггинбоун. Потом он наклонился к замочной скважине и стал нашептывать какие–то слова. Что именно он говорил, остальные не слышали, но слова проникли внутрь дома и поползли в темноту. Сама по себе задрожала дверь. Загремели цепочки. Потом они уловили шаркающие шаги, скрежет запоров; дверь приоткрылась на ширину цепочки, и в проеме показалось лицо — бледное лицо жителя подземелья, с одним–единственным глазом. Запахло несвежим бельем.

— Муунспиттл, впусти нас, — сказал Рэггинбоун.

— Вас слишком много. Двое лишние. — Слабый голосок дрожал от страха, но в нем чувствовалось упрямство. — Уходите.

— Мы не уйдем, — заявил Рэггинбоун. — Здесь есть сила, разве ты не чувствуешь? Ты можешь закрыться от нее, но заставить нас уйти ты не можешь. Мы будем ждать столько, сколько нужно.

— Нет…

— _И_они_ увидят, что мы ждем. Но не будут знать почему. И тогда они захотят узнать, кто заставляет нас ждать так долго.

— Кто _они'?_ - одними губами спросила Ферн.

— Призраки, которые его преследуют, — пояснил Рэггинбоун вполголоса. — Уж не знаю, кто они. Может быть, каждый встречный.

Цепочку сняли, и дверь отворилась пошире. Оттуда протянулась рука и втащила Рэггинбоуна внутрь. Остальные зашли сами.

Пробираться пришлось в полной темноте.

— Поосторожнее с мебелью, — проворчал хозяин, семенящий впереди них.

Ферн благоразумно схватилась за полу плаща Рэггинбоуна, а другой рукой взяла за руку Гэйнор. Уилл наткнулся на что–то вроде журнального столика. Потом в дальнем углу комнаты появился тусклый свет. Они сгрудились в узком коридорчике и по одному спустились по крутой лестнице. Притолока была такой низкой, что всем, кроме Ферн, пришлось низко нагнуться. И вот они оказались в подвале.

В слабом свете они наконец–то смогли разглядеть владельца магазинчика. Его маленькое круглое тельце было закутано в несколько кофт, на тощих ногах болтались широкие брюки, причем из–под коротковатых штанин выглядывали шишковатые щиколотки. Клочки волос облепили лысый череп, как кучевые облака — голую вершину горы. Кожа у него была блеклая, как у обитателей пещер, которые никогда не видят дневного света. Вокруг витал запах закрытых буфетов, лежалой шерсти и вещиц, давно забытых в дальних шкафах.

— Я не рад… — начал он, но остановился, забыв, что хотел сказать. Потом вспомнил и закончил: — Приветствовать вас здесь.

— Извините за вторжение, — серьезно сказала Ферн. — Нам нужна ваша помощь.

— А вы колдунья?

— Надеюсь, что да. — Она улыбнулась, несмотря на дурные предчувствия.

— Слишком молода, — проворчал он. — Слишком зеленая.

— У нее есть Дар, — сказал Рэггинбоун. — Я был не намного старше, когда начертил свой первый крут. А у нее, я думаю, сила побольше.

Муунспиттла это не убедило.

— А эти двое, — сказал он, — о них ты не говорил.

— Это мой брат Уилл, — представила Ферн, — и моя подруга Гэйнор. Мы работаем вместе.

— Владеющие Даром всегда действуют в одиночку.

— Этим многое объясняется, — пробормотал Уилл. — Изоляция ведет к отчуждению и высокомерию… Неудивительно, что многие из них посходили с ума.

Рэггинбоун выразительно взглянул на него.

— Довольно болтовни, — сказал он. — У нас много дел.

Подвал оказался неожиданно просторным. Стены были уставлены книжными полками, а потолок нависал низко, словно громада здания расплющила подвал. Полки, плотно забитые книгами, напоминали многослойный бутерброд. В одном углу помещения сгрудились кресла и стулья. Попадались там и столы. В другом конце на деревянной полке были расставлены стеклянные реторты, спиралевидные трубки, сосуды необычной формы и спиртовые горелки. Сквозь свисающую, словно лианы, бахрому абажуров пробивался скудный свет. За ширмой Ферн обнаружила камин и попросила метелку, чтобы вымести из него пыль и грязь.

— Нам не нужен огонь, — сказал Муунспиттл и побледнел еще больше.

Но Ферн настаивала. Метелку ей, конечно, не дали, так что пришлось довольствоваться тряпкой, которой, по всей видимости, пользовались не один век. Остальные отодвигали мебель и сворачивали ветхий ковер. На полу ясно виднелись следы давнишних занятий магией: на досках был выжжен круг, а рядом с ним полустертые древние руны. Пока они работали, откуда–то появился рыжий кот и стал путаться под ногами.

— А, Моугвит, — сказал Муунспиттл и взял кота на руки.

Ферн позаимствовала у Муунспиттла огненные кристаллы и магический серебристо–серый порошок. Свои скудные запасы ей расходовать не хотелось. Впрочем, он уже перестал возражать против чего–либо. Рэггинбоун зажег восковые свечи самых причудливых форм и размеров. Электрический свет потушили, и подвал преобразился. Слишком много колдовства творилось здесь когда–то, и его остатки въелись в стены, а теперь оживали от малейшего прикосновения. Темнота сгустилась, а мебель словно отступила от магического круга. Ферн прошептала: _«Фъюмэ!»_ - и кристаллы на каминной решетке выплюнули голубое пламя. Новые тени метнулись к потолку, который теперь казался выше и терялся в полумраке.

Ферн заметила, что немного дрожит от страха и возбуждения. Наконец–то началось — сейчас она испытает свой Дар, первый раз попробует свои силы в самой мощной магии. У нее слегка кружилась голова от стремительного прилива внутренней силы, которая, казалось, не имела границ, не знала преград. Она медленно двигалась по кругу, рассыпая порошок по кромке и напевая заклинание, которому ее научили. Шум города здесь был приглушен, и единственным звуком были переливы ее голоса, произносящего заклинания силы на языке Камня из древней Атлантиды. Когда она замкнула круг, порошок на кончиках ее пальцев замерцал и вспыхнул, и огонь побежал по всему периметру круга. Внутри круга пространство словно раздвинулось, в нем чувствовались глубина и даль. Гэйнор придвинулась ближе к Уиллу; тот невольно приобнял ее. Муунспиттл вжался в стул, прижимая к груди кота. Рэггинбоун наклонился вперед, нахмурившись, и глаза его сверкали, как алмазы.

— Она зашла слишком далеко, — дрожащим голосом выдавил Муунспиттл. — Я чувствую! Слишком далеко.

— Что он несет? — спросил Уилл.

— Круг — это канал, — пояснил Рэггинбоун. — Она открыла его широко…

Ферн не слышала их. Магия переполняла ее, заглушая все чувства. Она одновременно вела и была ведомой. В центре круга появилась фигура в клубах дыма: женщина, закутанная в красное. Ее очертания расплывались, словно в одной оболочке заключалось сразу несколько сущностей. У нее было несколько рук, и в них она держала белый мраморный шар с разноцветными кольцами. Она приподняла вуаль: бледные губы меняющихся лиц шевельнулись, и она заговорила хором далеких голосов:

— Кто ты такая, что осмелилась призывать нас, орден провидиц? Мы не узнаем тебя.

— Я — Моркадис, — ответила Ферн. — Провидица узнала бы меня.

Женщина–призрак вставила мраморный шар в пустую глазницу, и он ожил, пронзив Ферн страшным взглядом:

— Одна из наших недавно искала тебя, но не нашла. На будущее мы запомним тебя.

— Я считала, что провидицы _видят_ будущее.

— Только наша сестра Скета могла делать это, но бремя было столь велико, что теперь она спит беспробудным сном и никогда не проснется.

— Тогда расскажи мне о настоящем. Мне нужно узнать о Моргас, которая провозгласила себя королевой колдуний. Я думала, что она погибла в огне, но это не так, правда?

— Она сжалась до личинки, а личинка выросла до внутриутробного плода, а плод стал женщиной, и она возродилась в Реке Мертвых.

— Она вернулась к Дереву? — спросила Ферн, уже зная ответ.

— Заклинания, которые скрывали ее от нашего взгляда, истощились, — медленно произнес хор голосов. — Пещера Корней сейчас не занята, и только птицы летают между мирами. Однако сейчас туда крадется вор, некто, кого ты знаешь.

— Кто? — выпалила Ферн.

— У него рога, как у барана, и когти, как у льва. Его назвали в честь королевского меча, но имя изменилось и стало прозвищем зверя.

— Это Кэл, — сказала Ферн. Она не вспоминала о нем давным–давно. _-*-_ Что он там делает, если Моргас уже ушла оттуда?

— Он крадет плод с Дерева.

— Какой?

— Он еще не дозрел; нам не видно. Отпусти нас: мы сказали все, что могли.

— Еще нет. — Ферн взмахом руки покрепче сжала круг. — Я полагаю, я почти уверена, что Моргас сейчас живет в месте, называемом Рокби, в сельском поместье. Вы ее _видите?_

— Мы не будем даже пытаться, — ответили провидицы. — Она всегда пряталась за черными чарами, которые могут повредить нашему зрению. У нас всего один Глаз на всех, и мы не хотим, чтобы он ослеп.

Ферн взглянула на Рэггинбоуна, и тот чуть заметно кивнул.

— У тебя есть еще вопросы, — спросила женщина, — или нам можно уйти?

— Еще один, — сказала Ферн. — Река сделала Моргас неуязвимой?

— Ни один клинок не может поразить ее, ни один яд отравить. Но она все еще смертная, а все смертные так или иначе уязвимы. Вся живое должно рано или поздно умереть.

— Это не ответ, — сказала Ферн.

— Это все, что мы знаем.

— Спасибо, — вздохнула Ферн и ослабила магический захват.

Женщина исчезла.

— Никто никогда еще не благодарил нас. Мы запомним тебя… — откуда–то издалека донеслось до Ферн.

Гэйнор вцепилась в руку Уилла. Она слышала, как в темноте Муунспиттл ворчал:

— Владеющим Даром не нужна такая вежливость.

Кот свернулся у него на руках и щурился на огонь. Рэггинбоун остерег Ферн:

— Смотри не переутомись.

Но Ферн уже снова обходила круг, шепча заклинание призыва. На этот раз пар в центре круга сгустился быстро, превратившись в фигуру мужчины двухметрового роста, с оленьими рогами. Оленья шкура едва прикрывала его тело, его кожа была темной, но не как у азиата или негра, а как у темного духа: то был зеленоватый налет джунглей и лесов. Глаза были посажены косо под густыми, низко нависающими бровями. Его ноздри трепетали, впитывая неприятные запахи старого подвала и городского смога.

— Приветствую тебя, Церн, — сказала Ферн.

— Приветствую, ведьма. Зачем ты вызвала меня? Я не люблю вашу братию.

— Когда–то любил, — возразила Ферн. — Если любовь — это верное слово в данном случае. Поэтому я и призвала тебя.

— Любовь–это было не слово, — отозвался Церн. — Любовь была повестью. Она была голодна, и я накормил ее. Она была красивее, чем ты, выше, у нее были волосы чернее полуночи, а кожа — белее молока. Я купался в ее коже, спал в ее волосах. Я дал ей свое безжизненное семя, а она взяла его и сотворила из него нечто непотребное. Я больше не люблю ведьм.

— Она взяла твой дух, — сказала Ферн, — поместила в свое лоно и дала жизнь, хоть и без души, твоему сыну.

— Он не мой сын. Бессмертные не рождают детей: нам это без надобности. Мы растем, как горы, зреем веками и, как и они, со временем стираемся в пыль. Наши жизни — это жизнь мира. Мы можем заснуть, погрузиться в Лимбо, но мы не можем пройти во Врата. Мой сын — это богохульство, попрание Извечного Закона.

— Но это не его вина, — запротестовала Ферн, почувствовав прилив негодования. — Его никто не спрашивал. Его родили, и он страдает. Ты не должен оставаться равнодушным к его страданиям.

Возникла пауза, а потом Церн откинул голову и захохотал. Он смеялся и смеялся. Ферн видела засохшие пятна крови на его зубах и клокотавшее в ноздрях дыхание.

— Нет, вы только послушайте эту ведьму! Я — Властитель дикой природы, охотник в ночи, убивающий и слабых, и сильных. Люди почитали меня, оставляли самые лакомые куски добычи и приносили в жертву своих родичей на моем алтаре. И я не должен быть равнодушным?! Какая–то колдунья украла мое семя и магией возродила его к жизни — а я не должен быть равнодушным? Что за чушь! Ты призвала меня, чтобы просить за это животное, отродье Моргас? Ты бросаешь вызов Извечным Законам?

— Да, если они неправильные, — упрямо заявила Ферн. — Каждый имеет право на любовь или хотя бы на сострадание, независимо от того, как он был рожден. Но я призвала тебя не за этим. Мне нужна Моргас. Я думала, ты знаешь ее слабости.

— Что же, спроси у _нее._

— Мы извечные враги. Я сожгла ее огненными кристаллами на берегу Реки Смерти, но она заползла в воду и возродилась, и теперь никакое оружие не может поразить ее. Но я должна убить ее.

— _Тебе_ - убить ее? — Ферн почувствовала, как Церн ощупывает ее взглядом. — У тебя яркая аура магии, но все же ты слишком мала, стройна, как тростиночка. У тебя не хватит силы для такого противоборства.

— Во мне есть силы, которых ты не видишь, — сказала Ферн, надеясь, что это на самом деле так. — Я должна остановить ее. Никто другой не сможет этого сделать.

— В таком случае желаю тебе удачи, — сказал Церн, и в его словах слышалась то ли усмешка, то ли рык. — Когда я узнал, что она сотворила, я хотел пронзить ее рогами, но она ускользнула от меня и защитила себя чарами. А после того как ее лоно исторгло зверя, я понял, что другой мести мне и не надо. Однако пусть темные силы направят твою руку. Она слишком долго наслаждалась жизнью.

— Не думаю, что она ею особенно наслаждается, — сказала Ферн.

Больше он ничего не мог ей сказать. Ферн поблагодарила его и отпустила. Она почувствовала усталость, а ведь надо было еще призвать и других духов, задать другие вопросы. Пока все ответы лишь рождали новые вопросы. Рэггинбоун налил ей из старинного сосуда какой–то напиток с приятным вкусом, напоминавшим разогретый бренди.

Потом она снова прочитала заклинание.

Полная луна заглядывала прямо в мою комнату. Кажется, за последние века климат стал намного мягче. Я открыла окно, чтобы впустить в комнату лунный свет, и воздух, ворвавшийся в комнату, был теплым и пах лесом. Потом я задернула шторы и зажгла голубое пламя. Я хотела открыть круг так, чтобы проникнуть далеко и глубоко, а волшебный огонь придает мне силы для этого. Слабенькие примитивные духи стайками вились над крышей — их, словно магнитом, тянуло к дому, начисто лишенному своих привычных духов. Я видела, как некоторые из них тенью просачивались сквозь потолок. Они всего лишь простые духи стихий и сами по себе не опасны, но, если их соберется целый рой, это уже грозная сила. Моя темная магия привлекает и более сильных духов, которые питают гордыню и власть и сами питаются от них. Они тянулись к кругу, наполняя его своим дыханием. Негемет тоже почувствовала их; я заметила, как она смотрела вверх и в ее глазах вспыхнул охотничий огонек.

Я двигалась по периметру, напевая древнее заклинание. В центре крута лунный свет столкнулся с магическим, серебро смешалось с синевой. Появился туман, который постепенно сгущался. В нем метались смутные тени, но им не удавалось материализоваться. Я видела вуаль провидицы, видела, как призрачные пальцы сжимают Глаз, но фигур оказалось слишком много. Их голоса звучали как–то отдаленно, словно эхом доносясь из леса Роквуда.

— Мы устали. Не вызывай нас сейчас. Мы не станем говорить.

— Тогда ступайте, — сказала я. — Все, кроме одной. Я призываю Леопану Птайя. Пусть она предстанет передо мной!

Сонм духов исчез, оставив единственную фигуру. Она была приземистая и округлая, как идолы Единой Матери. На обнаженной груди у нее росли звериные когти, а черное траурное лицо было закрыто алой вуалью. Черная Провидица. Она сняла вуаль, открыв огромные ноздри на пол–лица и неулыбчивые пухлые губы. Черной ее называют не за цвет лица: она самая сильная из оставшихся провидиц и ближе всех к смертной плоти. Провидица вставила Глаз в левую глазницу, и зрачок внезапно потемнел и ожил.

— Я Птайя, — сказала она. — Что тебе нужно от меня?

— Я не звала вас всех. Почему ты не явилась одна?

— Мы были связаны вместе. Этой ночью творится слишком много колдовства. Спрашивай, и покончим с этим.

— Мне нужно найти кое–кого. Ее назвали Фернандой, но я перекрестила ее в Моркадис, в честь ее Дара. Я хотела сделать ее своей сестрой, смешать нашу кровь, но она предала меня и сбежала, желая моей смерти. Но я жива, и я вернулась в мир. Я верну себе свое Королевство! Однако сначала я должна поквитаться с ней. Где она?

— Ни далеко, ни близко. Станешь искать ее — только напрасно потратишь силы.

— Почему? — спросила я. Обычно Леопана не бывала такой уклончивой и скрытной.

— _Она_ найдет _тебя._ Немного терпения, и она придет. Она всего на расстоянии круга.

— Что ты имеешь в виду? Говори прямо!

— Я сказала. Ты умна, Моргас, и твоя сила велика. Река Смерти защитила тебя от любого оружия, что кусает. И все же я скажу тебе — берегись! Ты слишком гордая, дочь Севера, слишком жадная и мстительная. Но найдутся еще более гордые и голодные. Не меряй себя по большому пальцу, не то проглядишь мизинец.

Я чувствовала ее гнев и понимала, что слова ее продиктованы именно им. Это не предостережение, а проклятье. Ее Глаз сверлил меня, но не мог пронзить.

— Я призывала тебя не для того, чтобы получить твой совет, — сказала я. — Расскажи мне о видениях или храни молчание. Тебе есть что сказать мне?

— Все, что живет, должно… умереть…

Ее голос затих. Она вынула Глаз из глазницы, закрыла лицо вуалью и исчезла, не дожидаясь, когда я отпущу ее. Видимо, мои чары ослабели, вот только не пойму почему.

Я снова направила свою волю в круг, крепче сжав его периметр и раздвинув границы ночи. Я вызвала старейший дух из числа тех, что стали общаться с людьми. Он проявился в виде человека едва выше метра ростом, с еще не сформировавшейся фигурой, с чистым детским личиком. Вот только глаза у него были не детские. Я говорю о нем в мужском роде ради удобства и в силу привычки, хотя на самом деле пол Ребенка неизвестен. То в нем проявляются женские черты, то он больше похож на мальчика. На нем была белая шелковая туника, а на золотистых кудрях красовался венок из листьев.

— Эриост, — приветствовала я его, — кто также зовется Валлорном, Идунором, Вечномолодым Сифрилом. Твоими именами я связываю тебя. Ответь на мои вопросы.

— Ты забыла упомянуть многие другие имена, — сказал Ребенок. — Я еще и Теаган Красивый, Магарак Разрушитель и Варли Убийца. Спрашивай что угодно, но ты не можешь заставить меня отвечать.

— Я ищу некую Фернанду Моркадис, ведьму с незрелым Даром и неразвитыми навыками. Однако сдается, что ее неискушенное колдовство слишком тонкое и ускользает от взгляда мудрых и дальновидных.

На безмятежном лбу залегла морщинка, а в умудренных опытом глазах загорелся огонек.

— Я не чувствую никакой тонкости, — сказал он. — Но у нее есть сила, хотя и поменьше твоей, и смелость, чтобы пустить ее в ход. Она придет к тебе — и придет скоро, — и когда она придет, ты должна убить ее. Не колеблись и не пытайся пленить ее. Убей. Иначе тебе не увидеть следующего дня.

— Ты переоцениваешь ее, — сказала я. — Мой Дар сильнее, моя сила воли прочнее. Мне не может повредить ни одно оружие, даже пушки современного мира. Когда я доберусь до нее, я сломаю ее, как ненужную поросль.

— Молодые побеги быстро восстанавливаются, — сказал Эриост. — Ты призвала меня, так внимай моим словам. У нее есть сокровище, которого у тебя никогда не было. Смертные высоко его ценят.

— И что же это?

— Друзья.

С проклятиями я отослала его назад, посмеявшись над его страхами. На что мне друзья, если я могу забирать души и держать их в сосудах? Если я могу свистнуть и позвать птиц от Вечного Древа? Могу поработить и зверя, и человека, заставив повиноваться малейшей моей прихоти? Друзья — это слабость: они вытягивают твои чувства, обижают и предают тебя. Для компании у меня есть Негемет, а поговорить я всегда могу с головой Сисселоур.

Пусть Моркадис веселится со своими друзьями. Они ее погубят.

Негемет потерлась о мои ноги, словно выражая свою любовь. Но мне она не нужна. Даже обычные кошки по природе своей не способны любить. Они ластятся и мурлыкают, чтобы выпросить блюдце сметаны и миску рыбы. А Негемет — кошка–гоблин, и ее единственная природная страсть — охота, так что этот ее жест — чистейшее кошачье притворство.

Кошка отошла и уселась в своей привычной позе, застыв, как истукан. Я вызвала младших духов, которые обычно тоже являются на сеансы магии. Если Моркадис пользовалась своим Даром, они должны были это почувствовать. Они похожи на духов стихий, но гораздо сильнее. Они из числа тех, кто просто существует, редко вступая в дело. Их появление может вызвать повышение температуры, капризы погоды, состояние подавленности и скуки, а еще принести с собой звуки и запахи того мира, откуда они родом. Некоторые из них состоят из целого сонма мелких духов, собранных в стайку. Другие принимают человеческий облик, порой со звериными лапами и хвостами. Нестройной чередой прошли они через круг: Борос принес с собой завывания ледяного северного ветра; огр Малебог был закутан в свой туман; Кторн появился в виде огромной капли с губами; Эдафор мигал тысячей разнокалиберных глаз. Но даже эти глаза не видели того, что мне нужно. Все остальные духи выли и стонали, уверяя меня, что ничего не знают.

— Я ищу ведьму с друзьями, — сказала я им. — Это довольно редкое дело. Кто ее друзья? _Я_должна_узнать_это._

Но никто не смог мне ответить. Я вспомнила, что в прошлый раз рядом с Моркадис была какая–то девушка. Мой посланник схватил ее по ошибке, поскольку она оказалась в том же доме, что и Моркадис, и я отослала ее назад, даже не узнав ее имени. У нее были длинные волосы и темные глаза, полные страха. Она была похожа на пугливого зверька, загипнотизированного взглядом хищника. Вызвать ее я не могла, но я поискала в памяти ее лицо, восстановив его по крупицам в заклинании, и призвала ее при помощи ее же собственного образа. Это требует большого напряжения сил, и я чувствовала, как во мне нарастает усталость и становится все труднее плыть с потоком магии и притягивать девушку к себе. Потом вдруг что–то подключилось — мощь круга удвоилась, от его границ к потолку метнулась молния, и лунные лучи, проникавшие в комнату, стали красными.

А в следующий момент она оказалась здесь.

— Сконцентрируйся, — сказал Рэггинбоун. — Ты должна удерживать круг под контролем, иначе быть беде.

— Я не могу дотянуться до него, — сказала Ферн с напряжением. — Я знаю, что он там, я чувствую его, но не могу дотянуться.

— Он опасен, непредсказуем, он полумонстр. Он может сопротивляться твоему призыву. Глупо тратить свои силы на таких, как он.

— Я поклялась быть ему другом, — ответила Ферн. — А я уже давно не разговаривала с ним.

— Ты плохо выбираешь себе друзей, — усмехнулся Рэггинбоун.

— Знаю. — Ферн глубоко вдохнула и повторила заклинание призыва: — Кэйлибан, человек–меч, человек–зверь, зачатый колдовством из пустого семени, я, Моркадис, призываю тебя. Сын демона и ведьмы, приди ко мне! Твоей душой я заклинаю тебя! _Вэнья!_Фиассэ!_

Наконец в центре круга сгустилась тьма, появились рога. В темноте мигнули красные глаза, и голос, мало отличавшийся от звериного рыка, произнес:

— У меня нет души.

— И все же ты явился. — Ферн тяжело дышала после такого напряжения сил.

— Твой призыв дошел далеко, маленькая ведьма. За пределы мира. Интересно… какое преступление я совершил, чтобы заслужить такой настойчивый призыв? — По мере того как он говорил, он становился виден все отчетливее. Отблеск огня высветил над бровью выжженный знак.

— Что это? — спросила Ферн, взглядом указав на знак. — Кто это сделал?

Но он уже отступил назад в темноту и исчез, как исчезает джинн в бутылке.

— Кэл! — крикнула Ферн. — Вернись! Кэл! — Она звала его уже не как ведьма, а как друг.

Но он не вернулся. В круге снова замерцал свет, и материализовалась совсем другая фигура — маленький человек в белом одеянии, с венком из листьев на голове, с мягкими детскими чертами лица. Ферн однажды видела его, когда наблюдала со стороны, как производят вызов духов.

— …Неправильно, — сказал дух. Голосок у него был чистым и звонким. — Что это за колдовство. Кто вызвал меня сюда?

— Тебя не звали, — холодно ответила Ферн. — Уходи!

Она уже собралась взмахом руки отослать его назад, но его слова заставили ее остановиться.

— Я ищу ведьму по имени Моркадис.

— Зачем?

— Это ты?

— _Зачем,_ я спрашиваю.

— Твой враг нашел тебя.

— Хорошо. — Ферн воздела руки над головой. — Передай Моргас, раз уж ты стал ее пажом, что это я нашла ее. _Энваррэ!_

Ребенок исчез так же быстро, как и появился. Рэггинбоун взял Ферн за руку, но гнев придал ей сил, и она не нуждалась в поддержке.

— Браво! — сказал он. — Прозвучало очень хорошо, даже если на самом деле это не так.

Муунспиттл что–то бормотал, скорее всего обращаясь к своему коту.

— Кто или что это было? — спросил Уилл.

— Дух, один из старейших, несмотря на то что он выглядит, как ребенок, — ответил Рэггинбоун.

— Злой?

— Ни злой, ни добрый. Но, как большинство древних духов, он больше склоняется к злу или, вернее, к озорству. Его излюбленное воплощение весьма соответствует складу ума. У него нет определенного пола, он может стать похожим и на мужчину, и на женщину. — Рэггинбоун повернулся к Ферн: — Тебе не следовало пускать его.

— Я и не пускала, — ответила Ферн. — Он просто появился.

— Наверное, ты ослабила контроль.

— Нет. Я бы почувствовала это.

— Круг слишком открыт, — заявил Муунспиттл. — Сейчас сюда может зайти кто угодно. Смотрите!

Ферн не предпринимала новых попыток кого–либо вызвать, но в центре круга вновь собирался туман. Он клубился и извивался кольцами, все время меняя форму. Ферн произнесла новое заклинание, ограждающее границы круга. Но то, что пыталось проявиться, чем бы оно ни было, пришло извне, и ему не нужно было пересекать границу. Раздался вой ветра, и в комнате стало жутко холодно. Жидкость в пробирках застыла, выбив пробки, а одна пробирка даже лопнула, и звон разбитого стекла прозвучал, как выстрел. Вытекавший из другого сосуда раствор застыл сосульками на краю стола. Мороз трещал в корешках книг. Гэйнор стучала зубами от холода, а Ферн чувствовала, как немеют пальцы. В центре круга свирепствовал буран, и у него были суровые, как сама зима, глаза.

— Это Борос, — пробормотал Рэггинбоун застывшими от холода губами.

Ферн выдавила из себя слова, отпускавшие духа, и буран стих. Глаза мигнули и пропали. В подвал снова хлынуло тепло. На каминной решетке вспыхнул магический огонь, но от него было мало тепла. Где–то сзади Муунспиттл ворчал о причиненном ему ущербе.

— Он прав, — сказал Рэггинбоун. — Кажется, ты привлекаешь ненужных духов стихий. Это становится опасным. Закрой круг.

Ферн покачала головой:

— Я еще не закончила.

Не закончило свое действие и заклинание. Последнюю снежинку втянуло в себя что–то черное — оно разбухало и росло в центре круга. Темная масса перетекала то в одну, то в другую сторону, как будто внутри находилось нечто со множеством рук и ног и пыталось вырваться наружу, издавая рев и мычание на несколько голосов.

— Это огр Малебог, — подсказал Рэггинбоун. — У него три головы и несколько обличий, все они, впрочем, малоприятны. Бог знает, откуда он явился.

Ферн потребовалось несколько минут, чтобы отделаться от него, но и тогда чернота не рассеялась: она только побледнела и стала коричневой по краям, превратившись в бесформенную чуть подрагивающую массу. Потом из нее стали выпячиваться две брыжи, мясистые и пухлые. Эти, с позволения сказать, губы расползлись на полтуши и заговорили.

— Я Кторн, — заявили они. — Я пришел. Накормите меня.

Ферн снова произнесла знакомые слова, но она уже устала, поэтому заклинание оказалось не столь сильным. Губы еще больше выпятились, вытянувшись в трубочку, — хлюп — и всосали ее заклинание. Студень угрожающе раздался вширь и потребовал:

— Еще!

На мгновение Ферн охватила паника.

— Попробуй огнем, — предложил Уилл.

На этот раз, когда Ферн произносила заклинание, в ее голосе чувствовалась суровая властность. Губы снова потянулись к ней, желая сожрать заклинание, и тогда Ферн кинула завершающее слово: _«Фьюмэ!»_ В мясистом рту монстра полыхнуло пламя, губы почернели и скорчились, и весь студень задрожал. Потом он взорвался, завалив себя своей собственной плотью и исторгнув мощный поток магии. Образовавшийся вихрь смел магический порошок, и в периметре круга образовались прорехи. Ферн схватила не тот сосуд, чертыхнулась, отбросила его, попыталась закрыть бреши. Магия хлынула из круга, затопив комнату. По книжным полкам прошлось цунами. Потолок выгнулся куполом, и, как листва осенью, посыпалась старая штукатурка. Пол дрожал под ногами. Кот обезумел и стал выдираться из рук, кусаясь и царапаясь, а Муунспиттл с Рэггинбоуном пытались удержать его. Уилл хотел обнять Гэйнор, но она стряхивала штукатурку с волос и невольно заехала ему в глаз. Нечто с огромным количеством глаз материализовалось сразу в нескольких углах комнаты, уставившись со спинки стула, книжной полки, со старой литографии и из разбитого кувшина. Ферн бросила искать магический порошок и попыталась восстановить контроль, не обращая внимания на охватившее ее чувство беспомощности.

— _Оркале_неф–хелейс…_Барде_нессантор…_Ай_Моркадис_зи–нефиссе…_варде!_

Глаза мигнули и исчезли. Периметр круга был все еще разорван, но магию, казалось, усмирили и удерживали в границах чистым усилием воли. Магическое пламя мерцало, его голубые языки лизали прутья каминной решетки. В их свете лицо Ферн стало голубым и очень напряженным.

— Заканчивай! — крикнул Рэггинбоун, но она не слушала его, поспешно бросая следующее заклинание вызова, пока силы совсем не покинули ее.

— Дана! — бросила она кличь в пустоту ночи. — Пленница или странница, приди ко мне!

И она появилась — не тем ухоженным телом, что лежало в клинике под присмотром врачей и санитаров, а такой, какой она, должно быть, выглядела на вечеринке — с шиньоном волос и в тонких шифоновых одеяниях. Несмотря на макияж, было видно, какие напуганные у нее глаза. Руками она словно толкала невидимую стену. Сначала она вроде бы не видела того, кто ее призвал, но потом ее взгляд остановился на Ферн, и кончик носа расплющился, как будто она прижалась им к стеклу. Ее губы шевелились беззвучно, но по их движению можно было прочесть слово: _«Помогите…»_

Она исчезла в темноте, а центр круга стал черным, как буря. Вместо нее появилось лицо девушки, прозрачное, как голограмма, чуть светящееся. Ферн в изумлении пробормотала: «Гэйнор?» Предупреждение Рэггинбоуна прозвучало слишком поздно. Гэйнор выскользнула из объятий Уилла и шагнула в круг через разрыв в его границе. На какое–то мгновение ее черты слились с лицом в круге, а потом она исчезла.

Что случилось потом, Ферн помнила смутно: Уилл паниковал, Рэггинбоун увещевал ее, Муунспиттл протестующее верещал. Она больше не рассуждала, а действовала, подчиняясь лишь интуиции.

— Вам придется поддерживать круг, — сказала она Муунспиттлу. — Запечатайте границу. Никого не пропускайте сюда. Если вы удержите заклинание, то я вернусь. — Она не стала ждать возражений или предостережений. Воля ее была сильна, а в голове — пустота. В тот момент у нее не было плана действий, но не было и сомнений или страха.

Она шагнула в круг, сказав: «Энвардо! Я иду следом».

И действительно ушла.

Сначала Гэйнор не поняла, что куда–то перенеслась. Она не помнила, как вошла в круг, — она просто вдруг оказалась в нем. Короткая вспышка света, ощущение падения, вращающийся туннель — а потом падение замедлилось, и вот она уже снова стоит, как стояла. Только здесь в границах круга не зияли бреши. Подняв голову, она увидела, как в открытое окно струится лунный свет. Смешиваясь с волшебным огнем, он слепил так, что ей пришлось даже зажмуриться. Единственное окошко в подвале было маленькое и находилось почти под самым потолком. Оно было заклеено упаковочной бумагой. И тут ей стало по–настоящему страшно. Она огляделась по сторонам, пытаясь рассмотреть, что было за пределами круга, но видела только клубящуюся тьму и огромные черные занавеси, свисающие с высокого свода. Потом она увидела женщину. Высокую женщину в светлом платье, которое переливалось и блестело при каждом ее шаге. Длинные волосы свалявшимся пуком свисали на спину, оголенные руки по белизне были под стать платью. И руки, и платье отливали голубизной магического пламени. Гэйнор подумалось: ее лицо красиво, но напоминает картину сюрреалистов — посмотри на нее под другим углом, и оно покажется тебе отвратительно уродливым.

— Как тебя зовут? — произнесла женщина. Голос ее был мягким и отвратительно сладким, как запах гниения.

Гэйнор не хотелось отвечать, но она чувствовала, что должна это сделать. — Гэйнор.

— Похоже на современное сокращение. Я знавала имя Гвенифер. Как забавно. Так, значит, ты Гвенифер.

— Я не понимаю, о чем это вы.

— Разыгрываешь из себя дурочку? Не важно. Я уже однажды использовала тебя, сделаю это и сейчас. Я так понимаю, ты сейчас сдружилась с Моркадис. Это глупо–и с твоей стороны, и с ее. Где она?

— Я думаю, вне круга…

— Это не ответ. Говори правду — магия обязывает тебя. Где она?

Властность и настойчивость в ее тоне буквально давили и душили Гэйнор; она с трудом ловила ртом воздух. Но, даже задыхаясь, она выдавила все тот же ответ:

— Она… вне… круга…

И тут Моргас поняла, что произошло. Два круга, два заклинания притянули друг друга, будто связанные одной магической нитью.

— Увале! — выкрикнула она, и в горящей кромке крута появились прогалины. Она подняла руку. — Иди ко мне!

Гэйнор почувствовала, что ее тянут к выходу из круга. Она знала, что покидать круг нельзя ни в коем случае, но у нее не было сил противиться приказу. За пределами круга темнота уже не казалась сверхъестественной. Снаружи каменным изваянием застыла лысая кошка. Выражение ее сморщенной мордочки было совершенно зловредным. Не в силах остановить себя, Гэйнор шагнула в комнату.

Внезапный окрик сзади будто разрушил чары:

— Стой! Я приказываю: стой! — Рука схватила ее за запястье и дернула обратно с такой силой, что Гэйнор споткнулась и упала. Цепляясь за руку своего спасителя, она попыталась подняться. За пределами круга Моргас раскачивалась из стороны в сторону, как кобра, готовящаяся к прыжку. Глаза прищурены, рот растянулся, обнажая зубы, жаждущие добычи. Кошка принялась расхаживать взад–вперед вдоль периметра крута, будто пытаясь отыскать слабое место, через которое она сможет проникнуть внутрь.

— А, Моркадис, — тихо сказала ведьма. — Фернанда Моркадис, — уже громче и звонче повторила она.

— Ты искала меня, — сказала Ферн. — Я пришла. — Она еще не могла отдышаться от стремительной телепортации, да еще Гэйнор отчаянно цеплялась за руку.

— Мне нравится твоя подруга, — продолжила Моргас, ее тон стал обманчиво приветливым. — Я знавала ее раньше: ей всегда прощались ее грехи, ведь она такая мягкосердечная и пустоголовая. Такой соблазн для каждого, кто оказывался рядом с ней. Я с удовольствием порасспрошу ее снова.

— Она молода, — изумленно ответила Ферн. — Вы встречались раньше, но мимолетно, во сне.

— Молодость — это иллюзия! — скорчила презрительную мину Моргас. — Я кажусь тебе молодой? Все развивается циклами, возрождается и повторяется, даже дух. Она — Гвенифер, искусительница, нарушающая супружескую верность. Правда, тогда она казалась поизысканнее, но сильно измениться не могла.

— Мир Времени свел тебя с ума, — сказала Ферн. — Ты видишь старых врагов в новых лицах. Я думала, что ты боишься меня.

— Боюсь? — переспросила Моргас шелковым голосом. — О нет, моя прилежная ученица. Ты предала меня и пыталась убить, но это привело лишь к началу моего возрождения. Я когда–то считала, что без _тебя_ не смогу вернуться в мир, и ты действительно вернула меня. Ты сделала меня неуязвимой, бессмертной. У меня есть сила Дара, сила Дерева и сила Реки. Что ты можешь противопоставить мне?…

Ферн становилось страшно. Она знала, что в ее распоряжении всего несколько секунд, чтобы вернуть их назад, в Сохо, и она собрала все силы, напрягла весь свой Дар. Однако интуиция подвела ее: она не знала, что делать и как. Моргас взмахнула рукой и издала странный гортанный звук, крик из тех времен, когда человек еще не владел речью. По ее команде доски под ногами девушек стали трескаться под напором зеленых ростков. Толстые и сильные, они обвились как змеи, вокруг ног девушек, пригвоздив их к полу. Гэйнор с трудом подавила крик. За несколько секунд множество побегов окрутили ее тело, накрепко примотав руки к бокам. Ферн же успела вовремя выдернуть руки из этих хватких объятий.

— Ты попалась! — злорадно воскликнула Моргас. — Я добралась до тебя!

Она подняла руки — и в этот момент что–то появилось прямо из воздуха над головами Ферн и Гэйнор и ударило Моргас в грудь. Оно пролетело с такой силой, что пробило в границе круга брешь, которую уже невозможно было заделать. От удара ведьма пошатнулась, потеряв контроль над заклинанием. Ферн, почувствовав, что змееподобные побеги ослабили хватку, сбросила их и растоптала. Гэйнор последовала ее примеру. Моргас отбилась от нападавшего и теперь стояла, тяжело дыша, в разодранном платье, на котором расплывались красные пятна. Глубокие царапины от когтей медленно затягивались на ее молочно–белой коже. Кровь быстро свернулась и засохла, от ран не осталось и следа.

Нападавший спрыгнул на пол и рычал, присев на задние лапы. Его рыжая шерсть в голубом свете казалась бесцветной. От витавшей вокруг магии она стояла дыбом. Воинственный кошачий вой выдавал опытного помоечного бойца.

Это был Моугвит.

— Хватай его! — крикнула Ферн. — Мне надо сосредоточиться.

Гэйнор нагнулась как раз в тот момент, когда Не–гемет ринулась на врага. Началась небольшая потасовка. Руку Гэйнор разодрали, но она так и не поняла, которое из животных. Схватив безумный комок рыжей шерсти в охапку, она вернулась в то, что осталось от круга. Негемет угрожающе рычала, но ринуться за ними следом не решилась. Моргас бормотала то ли заклинание, то ли проклятье. Ферн чувствовала, как вокруг нагнетаются магические силы. И тогда она напрягла свою волю и ум, Дар и знания — все это слилось в одном слове. Гэйнор почувствовала, как ее схватили за руку, услышала Команду, и в этот момент круг вспыхнул огненным кольцом, все слилось. Свет поглотил их… и они оказались снова в Сохо.

Круг удерживал Муунспиттл под чутким руководством и понуканиями Рэггинбоуна. Уиллу всучили кота, наказав держать его крепко–накрепко. Сто лет, прожитые бок о бок с колдуном, не только продлили жизнь кота, но и придали ему необычайную силу, хотя умом, возможно, он уже впал во второе кошачье детство. Вместе Муунспиттл и Ферн закрыли круг, и очень вовремя: в комнату ворвался крик ярости, пришедший из ниоткуда. Пламя в камине погасло, включили свет, и подвал снова выглядел совсем обычным. Они вручили хозяину обещанную награду — новый мячик для кота и пачку открыток времен короля Эдварда, которые Рэггинбоун купил в магазине букиниста.

— Этот кот спас нам жизнь, — сказала Ферн. — Я приду завтра и принесу ему лосося.

— Копченого, — вставил Муунспиттл. — Он любит копченую рыбу.

— Непременно, все самое лучшее, — заверила его Ферн.

Обратно домой они поехали на такси. Рэггинбоун, в отличие от Уилла, приберег все свои упреки до возвращения.

Они сидели в гостиной Ферн, попивая вино и кофе. Наконец поток взаимных обвинений начал стихать.

— Ладно, — рассудительно сказал Рэггинбоун, — как тебе показалась Моргас?

— Она очень похудела, — ответила Ферн. — Боюсь, что излишний вес каким–то образом трансформировался в силу. Она провела многие века в спячке, питаясь от Дерева, и теперь стала сильнее. Она сказала, что у нее сила Дара, Дерева и Реки… И я чувствовала эту силу вокруг. Она чудовищна. Я не смогу с ней бороться.

— Но ты сделала это, — сказала Гэйнор.

— Нам повезло, — мрачно возразила Ферн. — Просто повезло. На это нельзя рассчитывать.

— Однако, — заметил Рэггинбоун, — знать, что удача на твоей стороне, это уже что–то. А у Моргас есть слабое место. Провидицы сказали тебе, что все живое должно умереть. Остается только выяснить, что для этого надо сделать.

— По крайней мере, мы знаем, где она, — сказал Уилл.

— А она знает, где мы? — спросила Ферн.

— Будем надеяться, что нет, — ответил Рэггинбоун. — Не думаю, что духи стихий успели понять, где находятся. Но нам надо еще кое–что разузнать. Возможно, имеет смысл еще раз переговорить с Мэбб. Она, конечно, капризна и ненадежна, но, кажется, гоблины уже ввязались в эту историю, и, возможно, у нее появилась свежая информация. У гоблинов вострые ушки, до них доходят многие слухи. Да, есть ведь еще этот человек, которого Моргас заколдовала…

— Банковский магнат, — вставил Уилл. — Очень богатый и очень могущественный. Это невольно наводит на мысль: богатыми и могущественными не становятся люди заботливые и отзывчивые.

— Точно. Есть еще его сын, Лукас.

— Люк, — подсказала Ферн. — Я говорила, у него есть Дар, уверена в этом. Я свяжусь с ним. — Эта мысль обрадовала ее, хотя ей хотелось бы скрыть свою радость. Впрочем, радость быстро испарилась, когда она подумала, что ей надо встретиться еще кое с кем. Это было уже чувство долга, а не насущная необходимость — забытая дружба, неоплаченный долг. Она имела в виду Кэла, сына Моргас. Если кто и знал слабое место Моргас, так это он.

В ту ночь она легла очень поздно и думала не столько о Люке, сколько о двурогом полумонстре с львиными когтями, который однажды служил ей проводником во мраке.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ранним субботним утром первые лучи солнца проникли в вечно запертый магазин. Этого скудного света не хватало для того, чтобы полностью выхватить из тьмы обстановку помещения; но день разгорался, и чуть позже несколько шальных лучей все же пробились сквозь решетки и мутное стекло. Рэггинбоун проснулся и теперь лежал на диване, неспешно размышляя о своей жизни. Диван был жесткий и маленький, но годы лишений закалили старого волшебника, и единственное, что сейчас причиняло ему неудобство, это отсутствие теплой сопящей Лугэрри, которая любила, свернувшись калачиком, примоститься у него под боком. Он оставил собаку в Йоркшире, потому что она плохо переносила город, но ему так не хватало ее компании и их мысленного общения. Умная Лугэрри могла сообщать ему, о чем думает, но для этого ей нужно было находиться рядом. Вскоре его отвлек шелест газеты, которую почтальон сунул в почтовый ящик. Рэггинбоун, кряхтя, поднялся, чтобы забрать газету, удивляясь тому, что Муунспиттл поддерживает связь с внешним миром. Правда, это оказалась не серьезная ежедневная газета, а всего–навсего местный листок новостей, который приносят бесплатно всем подряд. Он уселся поудобнее и принялся было за чтение, но тут его внимание привлек луч света, пробившийся сквозь закрытые ставни. Солнце осветило расставленные тут и там старинные безделушки, груду старинной ветхой мебели, какой–то ветвистый предмет–то ли канделябр, то ли оленьи рога, которые так часто украшают гостиные в богатых домах. Все вокруг было тусклым и пыльным, и только кое–где еще проглядывал первоначальный цвет. Рэггинбоун лениво подумал, что под пылью и грязью могут таиться давно похороненные тайны. Когда солнце скрылось, он вновь вернулся к газете. Читать было темно, и Рэггинбоун включил настольную лампу, но лампочка давным–давно перегорела. Впрочем, это не мешало ему — благодаря Дару зрение его стало очень острым; и хотя Дар давно исчез, кое–какие навыки еще остались. Он как раз просматривал статью об археологических раскопках на стройке на Кинг–Кросс, когда пришла Ферн.

Рэггинбоун впустил ее, хотя у нее пока не получался тот замысловатый условный стук, который придумал Муунспиттл.

— Я принесла копченого лосося, — сказала она приветливо.

Откуда–то прибежал Моугвит, особым кошачьим чутьем почуяв приход Ферн, и, мурлыча, принялся ласкаться к ней. Он путался в ногах и упорно выражал радость по поводу ее прихода, пока она чуть не упала на лестнице, споткнувшись о него. Муунспиттл молча взял рыбу у Ферн и отдал ее коту. Моугвит понюхал ее, разочарованно тронул лапой и отошел с видом оскорбленного достоинства.

— Несвежий, может? — предположил Муунспиттл.

— Он и не может быть свежим, — возразила Ферн. — Он же копченый!

Они оставили Моугвита наедине с рыбой. Муунспиттл приготовил зловонный напиток, являвшийся, по его уверению, чаем. Рэггинбоун пил эту бурду, потому что в шестнадцатом веке угощался, бывало, и худшими вещами, а Ферн — просто из вежливости.

— Вот интересно, — осторожно начала она, — у меня осталось совсем немного огненных кристаллов и магического порошка. Где бы мне раздобыть еще?

— Это одно и то же, — ответил Муунспиттл. — Магический порошок сделан из тех же кристаллов. Их просто размалывают и смешивают… с чем–то. Есть у меня один знакомый, кто поставляет все это. Если он, конечно, еще жив. Я давненько его не видел.

— Ты уже много кого давно не видел, — сказал Рэггинбоун. — Насколько давно?

— Ох, в последний раз я видел его году в тысяча восемьсот пятидесятом. Но очень хорошо помню. Он следил за течением времени, и у него даже был календарь. — Судя по тону, Муунспиттл считал это редким чудачеством.

— Как его зовут? — спросила Ферн.

— Неб Готлес, — ответил Рэггинбоун вместо Му–унспиттла. — Он гном, настоящий гном, а не просто низкорослый человек. Раньше гномов можно было встретить часто, но они были вояками и любили сражаться, поэтому теперь их почти не осталось. Неб ведает обработкой и продажей кристаллов, но в двадцатом веке спрос на подобные вещи невелик. Чародеи и теперь редкость. Не представляю, кто бы мог с ним общаться в последнее время. Вполне вероятно, что его действительно нет в живых.

— А откуда берутся кристаллы? — спросила Ферн. — Их делают или…

— Кристаллы добывают в шахтах, — пояснил Рэггинбоун, — в шахтах Гола. Это место в другом мире. До Преисподней и то легче добраться, чем туда! В эти шахты вело множество ходов через пещеры и подземные тоннели, но все они теперь наглухо завалены камнями. Сейчас туда ведет лишь один тоннель, но он охраняется демонами. Я был в шахтах Гола один–единственный раз. Туда редко кого пускают, слишком уж там опасно.

— В шахтах всегда опасно, — вздохнула Ферн. — Думаю, мне нужно будет разыскать этого Неба Готлеса. Дорогу вы мне укажете?

— Может быть, — сказал Рэггинбоун.

— Обычно он сам привозил эти кристаллы, — встрял Муунспиттл. — Специальным клиентам. Он знал, что я никуда не выхожу.

— В любом случае, — решил Рэггинбоун, — у тебя пока достаточно кристаллов. Сейчас слишком опасно снова читать заклинания. В воздухе все еще носятся духи, и, уж конечно, они почуют магию. Займемся пока обычными исследованиями!

Разговаривая, он думал о статье в газете, которая теперь лежала у него в кармане. Видимо, поэтому он не обратил внимания, что Ферн согласилась, но с каким–то отсутствующим видом.

— Что ж, — сказала она, поднимаясь, — мне пора. Спасибо за чай.

Выйдя из комнаты, она наткнулась на Моугвита. Он уже покончил с лососем, и теперь сыто развалился в кресле, мохнатый, пестрый и самодовольный, являя собой верх кошачьей наглости. На свою благодетельницу он даже не взглянул.

В тот вечер Ферн опустила шторы, не дожидаясь наступления темноты. Она отказалась идти с друзьями в кино, сославшись на недомогание. Собиралась позвонить Гэйнор и даже набрала номер, однако в последний момент передумала. Присутствие подруги было бы сейчас очень кстати — Ферн научилась ценить поддержку друзей в трудных ситуациях, хотя это и шло вразрез с ее представлениями, но в тот вечер у нее было много причин действовать в одиночку. Памятуя о предостережении Рэггинбоуна, Ферн тщательно подготовилась. Она прочитала в комнате несколько заклинаний сокрытия и защиты, создав таким образом невидимую волшебную сеть, сквозь которую не смогли бы проникнуть даже самые ловкие призраки. Закрыв дымоход, чтобы дым не уходил в трубу, она бросила на каминную решетку горстку кристаллов — они тут же вспыхнули, повинуясь витавшему в воздухе волшебству. Ферн вылила в голубоватое пламя несколько капель зелья, и из камина повалил плотный белый дым, от которого заслезились глаза и защипало в носу. Ферн шептала заклинание, ему она выучилась у Моргас в дни своего вынужденного пребывания в пещерах под корнями Вечного Древа. Дым начал уплотняться, превращаясь в водоворот, непрозрачный и вязкий, и закружился над пламенем.

Долго ничего не было видно в клубящемся дыме, затем место действия озарилось светом, пробивающимся сквозь зеленые листья. Они напоминали листья дуба, но были крупнее и мягко шелестели, будто что–то нашептывая. Глубоко в кроне, куда не проникал свет, зрел жирный желтый плод. Казалось, под взглядом Ферн процесс созревания неимоверно ускорился: плод вздулся неровностями, прорезались похожие на молодые листочки уши, синеватые веки набухли, и под ними четко обозначились глазные яблоки. Последними появились волосы, они начали расти из темени и длинными прядями свесились почти до самой земли. Крошечный белый паучок цеплялся за темно–золотой локон. Кожура плода порозовела, глаза открылись. «Какая красивая», — пронеслось в голове Ферн. А через мгновение ее осенила догадка: «Я же знаю ее!» Женщина, которую она узнала, была стара, жадна и полна скрытой злобы, то была ведьма с острова Аээа. И хотя сейчас она лучилась молодостью и красотой, ее взгляд остался прежним. «Сисселоур, — подумала Ферн, — это ее голова». Откуда–то появившаяся темная рука перерезала стебель охотничьим ножом, и голова исчезла.

Картина изменилась. В коридоре, полном теней, Ферн смотрела вслед женщине в белом платье, мерцающем в тусклом свете. Та быстро удалялась, покачивая при ходьбе бедрами. Затем Ферн увидела холм с тремя деревьями, почерневшими от удара молнии, вересковую пустошь, бегущую собаку. Ей показалось, что это Лугэрри. Образы промелькнули очень быстро, и снова воцарилась темнота. Ферн очутилась в пещерах. На этот раз Подземный Мир оказался пуст. Тишину нарушал лишь шепот призраков и шелест убаюкивающих волн Леты, смывающих и уносящих прочь любую боль, обиду, любовь… Темнота вновь скрыла видение и расступилась перед новым: Ферн увидела витой рог; налитые кровью глаза, мерцающие из–под насупленных бровей; массивные сгорбленные плечи. За спиной у этого создания болталась сумка, и по свисавшей из нее пряди волос, в которой копошился маленький белый паучок, Ферн сразу догадалась, что находится внутри. Она вспомнила, что видела таких пауков, когда жила в пещере между корнями Вечного Древа. Эти маленькие паучки превращались в монстров, размером с большую тарелку. Магия позволяла Ферн следовать за существом в глубь тоннеля, через пещеры. «Кэл», — прошептала она, зная, что он все равно ее не услышит. Должно быть, он выполняет поручение Моргас. Но Ферн была уверена, что делает он это против своей воли. Видимо, поэтому он и не остался в магическом круге, когда Ферн вызвала его туда. Они тогда заметили у него на лбу колдовскую отметину. По мнению Рэггинбоуна, она напоминала руну обнаружения. Очевидно, Кэл боялся, что невольно выдаст матери местонахождение Ферн, если задержится.

Видение изменилось, растаяло в моросящем сером дожде. Дворники мерно ходили туда–сюда, сгоняя воду с лобового стекла. Так же, как тогда, на дороге в Ярроудэйл, Ферн увидела несущийся к ней на полной скорости громадный грузовик. Фары ослепили ее, завизжали тормоза, и автомобиль потерял управление. Она не услышала, а скорее почувствовала чей–то крик, поняла, что кричит сама, зажмурилась и сжалась в ожидании удара.

Через несколько секунд она осторожно открыла глаза, будто опасаясь увидеть происходящее, но декорации уже сменились. Теперь дождь был черным, фонари и неоновые вывески освещали мокрые фасады зданий. Ферн казалось, что она не из уютной гостиной следит за происходящим, а участвует в событиях. Она текла вместе с людским потоком по переполненным тротуарам, сторонясь ревущих машин, на большой скорости проезжавших мимо. Зная, куда несут ее ноги, она пробовала сопротивляться, но магия не отпускала ее. Перед ней возвышалась Темная Башня. Вместе с другими людьми ее затянуло в шахту и унесло вверх по эскалатору. Она оказалась в рабочем кабинете, где за столом сидел Он. Его взгляд, как всегда, ускользал от магического заклинания. Рядом с ним должна была лежать красная папка, но ее не было. Она сама достала откуда–то папку и положила перед ним. По призрачной руке полоснул нож, закапала густая красная жидкость, похожая на кровь. «Подпиши», — произнес чей–то голос, ей показалось, что ее собственный. Он взял перо.

Дым клубился, искажая образы, разрывая их на куски, и в конце концов все исчезло. Ферн сидела в собственной гостиной перед камином, скрестив по–турецки ноги. Кристаллы тлели на каминной решетке, и исходивший от них пар висел в воздухе. Ферн открыла дымоход. Только когда последний сгусток дыма унесся в трубу, она сняла магическую защиту с комнаты и открыла окно, впустив свежий ночной воздух. Прежде чем лечь спать, она отломила веточку плюща и прикрепила ее к входной двери.

В воскресенье Уилл и Гэинор обедали в баре на набережной в Хаммерсмите. Получив счет, они слегка поспорили, кто будет его оплачивать. В конце концов заплатил Уилл. Он нервничал и досадовал на себя за это, поэтому излишне резко отмел предложение Гэинор заплатить. Два года назад, когда их отношения только начали развиваться после пережитых вместе опасностей, она ушла от него, даже не объяснившись. В жизни Уилла подобные случаи были редки, и боль, причиненная ему Гэинор, никак не проходила. Уилл старательно отметал мысль о том, что дело, возможно, не только в задетом самолюбии. Хотя он был хронически безденежным, а основанной им продюсерской компании еще только предстояло проявить себя в создании шедевров, он в общем–то никогда не знал отбоя от подружек, которые все как одна были длинноногими, высокообразованными красавицами, считавшими, что оказывают большую честь, позволяя платить за себя. Нельзя сказать, что ноги Гэйнор были умопомрачительно длинными, лицо ее не отличалось особенной красотой, оно было скорее приятным. На нем чаще появлялось выражение грусти или сочувствия, чем позерства и самоуверенности. Но зато глаза светились умом, и она была по–своему независима.

— Может, все же я сама за себя заплачу? — продолжила она спор.

— Ни за что!

— Ферн говорила, что твое материальное положение сейчас не очень–то…

— Ферн говорила? Мисс Вездесущий Оракул? Вот уж не думал, что ее Дар позволяет ей знать о состоянии моих финансов! Все нормально. На–ка вот, возьми!

Он подтолкнул к ней бокал с пивом. Гэйнор почувствовала себя виноватой за свою бестактность и молча взяла бокал. С террасы, на которой они сидели, открывался вид на Темзу: серое небо отражалось в серой, чуть подернутой серебром реке. Легкий ветерок, доносившийся с набережной, освежал. Гэйнор и Уилл некоторое время молчали. Заговорили они одновременно:

— Столько времени прошло…

— Мне жаль…

Оба замолчали на полуслове. Уилл первым взял себя в руки.

— Почему бы нам не поговорить о погоде? Прекрасная же тема! Мы сможем поговорить, не касаясь неприятных тем.

— Лето в этом году какое–то пасмурное, — охотно поддержала его Гэйнор.

— Настоящее английское лето, — согласился Уилл. — Облачность, временами дожди, графики атмосферного давления скачут, как кенгуру…

— Да уж… Иногда мне кажется, что эти линии можно увидеть в небе, — сказала Гэйнор.

— В этом нет ничего невозможного, — ответил Уилл. — Мы ведь оба знаем, случиться может все что угодно. А уж с нами — особенно. Только я очухался от событий девяносто восьмого года, как судьба опять ошарашила меня. В прошлую пятницу. Особенно хороши были незваные гости…

— Этот урод с губами? — Гэйнор побледнела. — Ферн действительно убила его? — Она неплохо разбиралась в магии и понимала, что существ из иных миров не так просто убить.

— Боюсь, что нет. Рэггинбоун говорит, что это дух стихий… значит, он может возрождаться снова и снова. Очевидно, его привлекает любое колдовство, но лично мне с трудом верится, что Ферн в ближайшее время захочет повторить попытку. Она сильно испугалась, когда ты, едва ступив в магический крут, исчезла. Вообще–то мы все очень испугались, — сказал он мягко.

Гэйнор благоразумно решила никак не реагировать на эту теплоту, неожиданно прозвучавшую в его голосе.

— Тебе не кажется, что она попытается добиться своего в одиночку?

Уилл открыл было рот, собираясь опровергнуть такие домыслы, но тут же захлопнул его, вспомнив о том, как Ферн поступала раньше.

— Надеюсь, нет, — произнес он коротко. — Она же не дура. Должна же она понимать, что бороться с Моргас в одиночку ей не под силу!

— Она понимает, — сказала Гэйнор сурово.

Принесли заказ, и разговор на некоторое время прервался.

— Моргас тебе говорила что–нибудь? — спросил Уилл, вертя в руках вилку.

— О да! Так странно — она разговаривала со мной, как со знакомой. Но она будто знала меня не в лицо, а лишь по имени. Она сказала, что представляла меня иначе. Может, приняла меня за другую? Она называла меня Гвенифер.

— Гиневра, — сказал Уилл. — Гэйнор — это же уменьшительное от Гиневры. Ты не можешь этого не знать.

— Да… Но мне всегда казалось, что это имя мне не подходит. Слишком уж оно высокопарно для меня. — Гэйнор внезапно расхохоталась. — Тебе не кажется, что она приняла меня за Гиневру — супругу короля Артура? Представляешь? Я — королева, роковая женщина! Смешно, да?

— Между прочим, не так уж неправдоподобно, — улыбнулся Уилл.

Его смеющиеся глаза казались особенно синими на загорелом веснушчатом лице. Белокурые, выгоревшие на солнце волосы растрепались и торчали забавными вихрами. Гэйнор внезапно подумала, что морщинки, прочертившие его лоб, — это свидетельство зрелости и пережитых забот, и ее захлестнула нежность к Уиллу, окрасив щеки очаровательным румянцем. Ей расхотелось есть, и грибы с чесноком, которые она так любила, неожиданно показались совершенно невкусными.

— Никогда не видел, как ты краснеешь, — заметил Уилл. — Красней почаще — тебе идет.

— Тебе нравится? Вообще–то для этого редко бывает повод, — сказала она.

— А я слышал другое. Ферн говорила, что мужчины постоянно изливают тебе свои проблемы.

— Да, — Гэйнор ответила раньше, чем подумала, _±-_ но это не заставляет меня краснеть.

Боясь ляпнуть еще что–нибудь, о чем потом пожалеет, она резко сменила тему:

— Впрочем, мы ведь говорили не об этом. Ферн не должна объявлять войну Моргас до тех пор, пока мы не найдем ее слабое место.

— Если оно у нее есть!

— Должно быть! Пророчицы сказали, что все живое может умереть.

— Тоже мне пророчество! Ничего нового они не сообщили, — пробурчал Уилл. — Я бы мог сказать то же самое.

— Неужели? — усмехнулась Гэйнор.

В синих глазах Уилла замерцали колючие льдинки.

— Вопрос, собственно, в том, что мы можем сделать, — сказал он звенящим голосом. — У Ферн есть Дар, но и у нас есть свои сильные стороны! Не могу сейчас точно припомнить твои, но лично я обладаю здравым смыслом. А узнать что–либо можно не только при помощи волшебства.

— Ты имеешь в виду древние рукописи? — сказала Гэйнор. — Я могу поискать что–нибудь о Моргас. Вполне вероятно, что о ней где–нибудь упоминается.

— Древние рукописи, современная литература. Вопросы. Люди. Я сказал Рэггинбоуну, что мы собираем сведения об этом крутом банкире.

Гэйнор пропустила мимо ушей это «мы».

— Я ничего не смыслю в банковском деле, — сказала она. — И ты тоже. Я даже не знакома ни с одним банкиром!

— Знакома, знакома! Каждый человек знает хоть одного банкира. Это один из парадоксов нашего времени. Раньше каждый человек знал хотя бы одного священника, теперь же все водят знакомство с банкирами. Лично я дружу по крайней мере с двумя. Пара моих старых школьных приятелей сейчас вращаются в финансовых сферах. Правда, один из них сидит в тюрьме, но сути дела это не меняет.

— А вот я ни одного не знаю, — настаивала Гэйнор. — Я… вот черт!

Уилл вопросительно взглянул на нее.

— Вообще–то знаю, — призналась Гэйнор. — Просто вылетело из головы. Видимо, вспоминать не хотелось. Это Хью.

— Какой такой Хью? — спросил Уилл. — Ферн, кажется, упоминала о каком–то Хью.

— Хью Фейрбэрн. Женат на подруге, точнее, приятельнице Ферн, Ванессе. Все время плачется, что она его не понимает. Говорит, что любит меня. А я уже дважды отказалась… эээ… понять его.

— Ясно. — Уилл по рассеянности налил в тарелку с картошкой уксус. — Обойдемся без его помощи. Я свяжусь с Адамом. Он отказался вкладывать деньги в мою продюсерскую компанию, так что чувствует себя слегка виноватым и обязанным мне.

— Я не совсем поняла.

— Адам отказался помочь мне, а значит, нарушил верность школьной дружбе, — объяснил Уилл.

— Не подозревала, что ты поддерживаешь связь со своими школьными приятелями.

Уилл решительно отодвинул от себя тарелку с не–тронутбй едой. Гэйнор с угрюмым отвращением разглядывала свои грибы.

— Допивай, и я закажу еще по стаканчику, — предложил Уилл.

Но как только Гэйнор изъявила желание заплатить сама, разговор снова пошел на повышенных тонах.

На рассвете вязкий туман поднялся над землей и поплыл бледными клочками, скрывая от глаз поместье Рокби. Виден был лишь фундамент здания, поросший мхом и травой, да торчавшие из крыши трубы и флюгеры, которые словно плыли в воздухе сами по себе. Туман почти полностью укрыл старую башню. Обычно такие туманы можно наблюдать на открытых пространствах, над болотами или полями, но в это лето было столько дождей, что земля пропиталась влагой, и теперь теплый влажный воздух поднялся вверх, окутав все вокруг плотной непрозрачной дымкой. Местный житель, возвращающийся домой после буйной попойки, увидев остроконечную крышу, возвышающуюся над туманом в предутренней мгле, ускорил шаг, дрожа и испуганно озираясь. Дом внушал ужас. За ним никогда не водилось дурной славы, но в последнее время местные жители поговаривали, что там не все ладно. Изгнание нечистой силы оказало странное, почти неуловимое влияние на чувствительных людей, живущих в округе, хотя никто из них не мог бы толком сказать, чем их так пугает дом. Подвыпивший гуляка не заметил, как за его спиной марево сгустилось и в туманной завесе мелькнула чья–то когтистая лапа. Не было слышно ни стука, ни звонка, но входная дверь отворилась, и кто–то прошел внутрь. Вместе с вошедшим в дом просочился туман и, повисев в вестибюле, растаял, напитав воздух дома зябкой сыростью.

— Ты принес? — нетерпеливо спросила Моргас. Вместо ответа вошедший указал на рюкзак. Из него свешивались тяжелые густые пряди волос. Моргас распутала завязки рюкзака и вытащила из него голову.

— Моя сестрица. Моя Сисселоур. Как я рада видеть тебя снова!

— Здесь моя плоть быстро сгниет, — скрипучим голосом ответила голова. — Что я тут делаю? Ты хочешь услышать от меня что–то, чего не дослушала раньше?

— Мне не хватало наших милых бесед, моя дорогая. Не бойся, у меня есть растворы и снадобья, которые позволят тебе оставаться свеженькой до тех пор, пока я этого желаю. Правда, я считаю, что тебе не помешает сначала немного постареть. Твоя кожа выглядит моложе, чем раньше, но мне хотелось бы видеть рядом с собой ту Сисселоур, которую я знала и любила.

— Ты тоже выглядишь куда более юной, чем раньше, — ответила Сисселоур. — Без сомнения, это твой каприз, удовлетворенный с помощью волшебства. Но тебе это не идет.

— Проказница, — с упреком сказала Моргас и ущипнула Сисселоур за щеку, оставив на ней красный след. — Кажется, ты забыла о правилах хорошего тона. Разве я не твоя королева?

Она повернулась к притаившемуся в тени Кэйлибану.

— Что ж, ты неплохо справился, правда, слишком долго возился с этим. Возвращайся к себе на чердак. Какое–то время я позволю тебе спать спокойно.

— Убери эту отметину с моего лба.

— Отметина останется у тебя навеки. По ней я смогу отыскать тебя, где бы ты ни скрылся. Теперь ступай, не испытывай мое терпение.

Кэйлибан побрел к двери. Моргас смотрела на него с сияющей улыбкой. Он поднимался по ступеням, а Моргас шла за ним, неся в руках голову Сисселоур, готовая вновь наложить на него заклятие оков и ужасных сновидений. Рюкзак, из которого Моргас достала голову, валялся внизу у лестницы. Прибежала Негемет и принялась обнюхивать его, даже тронула лапой, но, не найдя ничего для себя интересного, разочарованно отошла. Когда она ушла, из рюкзака выполз маленький белый паучок и побежал по полу. Там на Дереве, он был не больше тли, а теперь вырос до размеров ногтя. Энергия жизни этого измерения оказала мощное влияние на его маленькое тельце, она пульсировала в нем, помогая увеличиваться в размерах и набираться сил быстрее, чем в привычных условиях. Жизнь Дерева медленна, она измеряется столетиями, а время, отведенное паучку, быстротечно и исполнено опасностей. Своим микроскопическим умишком паучок понимал, что нашел место, где у него будет все необходимое для роста. Следуя инстинкту, он изо всех сил удирал туда, где росло Дерево Моргас, ведь такое же Дерево когда–то пригрело его и дало ему приют. Пауки, обитавшие в этом доме, могли бы убить его, ведь он был все еще совсем мал, но большинство из них ушло, не желая мириться с мертвенной пустотой дома. Добежав до оранжереи, паучок взобрался на Дерево и укрылся в его кроне под сломанным листочком. Он моментально присосался к листку, наливаясь пульсирующим в нем соком. Очень скоро паук вырос до таких размеров, что лист был не в состоянии его укрыть.

Затаившись на чердаке, Кэл ждал. Рассвело, и скудные лучи солнца осветили тюрьму, ничуть не скрасив его существование в ней, а лишь выставив напоказ пыль и грязь убогой комнатушки. Удостоверившись, что Моргас не вернется, он достал мешочек, который спрятал в гриве своих волос, мешочек, который выкрал из пещеры, расположенной в корнях Вечного Древа, где так долго жили ведьмы. Из мешочка он вытряхнул на пол мелкий красный порошок и смешал его с собственной слюной. Смесь начала дымиться, щепка, которой он размешивал, и пол в том месте, где лежала образовавшаяся кашица, почернели. Он набрал немного кашицы на щепку и помазал лоб. Лишь гримаса, исказившая лицо, и затрудненное дыхание выдавали его страдание. Он сидел, сжав зубы от боли, и пот струился по его побледневшему лицу. Наконец обрывком старой занавески он вытер кашицу со лба, смочил обожженное место слюной и повторил процедуру чуть повыше отметины. Руна Агара указала бы его местоположение не только Моргас, но и любому другому, кто владеет колдовством. Она гораздо эффективнее, чем электронный жучок. С таким клеймом даже за пределами тюрьмы он никогда не был бы свободен.

Вечером карга принесла ему тарелку еды — поощрение за хорошо выполненную работу. Она зажгла единственную лампочку под потолком, но, казалось, не заметила черной отметины на полу. Когда она ушла, Кэл посмотрел на свое отражение в оконном стекле, откинув со лба прядь волос. Трудно было что–либо разглядеть в скудном освещении, но он знал, что свежие ожоги постепенно стирают клеймо с его лба.

Внизу, в подвале, где Моргас хранила свои склянки и приворотные зелья, в банке с микстурой находилась голова Сисселоур. Голова грязно ругалась.

— Я выпущу тебя, как только ты пообещаешь мне быть вежливой, — сказала Моргас, улыбаясь. Она доставала с полки разные бутылочки и смешивала их содержимое в каменной чаше.

У нее было мало радостей с момента столкновения с Ферн и Гэйнор, но зато теперь она была почти счастлива. Теперь и у нее есть союзница!

Ферн понимала, что хотя бы в воскресенье ей нужно побыть одной, поразмышлять. Ее мысли, как белки в колесе, упорно крутились вокруг одного и того же. Она старалась не думать о Люке и Кэле и все время приходила к тому, с чего начала: одолеть Моргас в одиночку ей не под силу. В понедельник она побывала в гостях у Люка. В гараже рядом с его домом стояли два «порша».

— «Порш» — это мерило успеха в бизнесе, — сказал он без тени улыбки. — У одного моего приятеля их четыре. Машины подбираются под костюмы.

— У него всего четыре костюма? — удивилась Ферн.

— О да. И один из них ярко–красный.

Обстановка квартиры ее удивила. Белые стены, минимум мебели, забитые книгами полки и разномастные картины. Одна из них представляла собой абстракцию: серый фон, напоминающий изображение головного мозга, прорезали две голубые молнии; был еще снежный пейзаж в духе Каспара Давида Фридриха и какие–то архитектурные эскизы собора. Новейшие технологии были представлены широкоэкранным телевизором, DVD–плейером и музыкальным центром с мощными колонками. Посреди комнаты стояли узенькая софа с подлокотниками, больше похожими на лапки насекомого, кресло в том же стиле и два кресла эпохи короля Эдварда; полные пепельницы и немытые стаканы, очевидно, ждали прихода горничной. Холодный свет светильников создавал ощущение прохлады. Люк включил декоративный камин с газовым пламенем, тепла от которого почти не было.

— У меня тут небольшой беспорядок, — сконфуженно сказал Люк. — Обычно я слежу за чистотой, но в последнее время мне не до того.

— Это не беспорядок, — успокоила его Ферн. — Здесь нормальная обстановка для обжитой квартиры. Может, недостаточно обжитой…

— Лично мне нравится эта келья, — ответил он. — Но даже тут иногда возникает беспорядок. Я вырос в роскоши. У моей матери вкус отсутствовал напрочь, а у отца не было времени заниматься обустройством нашего дома. Так что в детстве моим воспитанием заняться было некому. Но Оксфорд и Вестминстер все же сделали из меня джентльмена, по крайней мере, внешне.

— Это хорошо, — согласилась Ферн. — Но в вас все же проскальзывает жесткость. Иногда.

Люк развязал галстук и налил джин с тоником для Ферн и виски для себя.

— В вас тоже иногда проглядывает ведьма… Вы собирались что–то узнать.

— Я видела вашу сестру, — произнесла Ферн и тут же пожалела, что сказала ему об этом так беспечно. Он резко повернулся, забыв о напитках, и внимательно посмотрел на нее.

— Вы имеете в виду — не в больнице? — Он произнес эту фразу очень тихо, но напряжение, которое слышалось в голосе, выдавало его волнение.

— Вот что я видела: длинное пышное платье, кажется, шифоновое, масса волос, скорее всего шиньон. Такой была ваша сестра на той вечеринке, правда? Потерянный дух является в своем последнем физическом воплощении, в той одежде, украшениях, которые были на нем в момент ухода. Полагаю, она не понимает, что с ней сейчас происходит. А если и понимает, то воспринимает это как сказочный сон…

— Где она?

— Обещайте, что, если я скажу, вы не помчитесь туда сломя голову. Один неверный шаг, и Дана будет потеряна для нас навеки. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Думаю, что знаю.

— Вы описали ее костюм совершенно точно, — сказал Люк. — Узнать об этом вы не могли… если только не поговорили с кем–то из гостей.

— Мне понятны ваши сомнения, — согласилась Ферн. — Вероятно, я знакома с кем–то из ваших друзей. Мир тесен. Но вы либо верите мне, либо нет. Решайте.

— Так уж получилось, я не очень доверчив по жизни, — сказал он. — Но вам я верю.

Люк протянул ей стакан с джином и уселся на причудливой формы стул.

— Продолжайте, — попросил он.

— Дана в Рокби, — сказала Ферн. — Она так и не покинула этот дом. Женщина, которая арендовала у вашего отца имение, — ведьма. Ведьма другой масти. Она коллекционирует души. Видимо, она была на той вечеринке, и ваша сестра оскорбила ее своим нарядом.

— Оскорбила? Дана? Ничего не понимаю!

— Ведьму зовут Моргас, — продолжала Ферн. — Она оставила этот мир около тысячи лет назад. Но она не умерла, она просто ждала своего часа в другом месте. А теперь вернулась и жаждет власти и мести. Каким–то образом она манипулирует вашим отцом. Ее Дар и мастерство гораздо сильнее моих. Я по сравнению с ней новичок.

— А почему она мстит Дане?

— Не Дана цель ее злобной мести, — сказала Ферн. — Моргас крадет души и издевается над ними только для того, чтобы потешить свою больную психику. Эта ведьма преследует меня. Когда–то она забрала мой дух, чтобы я стала для нее связующим звеном с нашим миром. Но я предала Моргас и сбежала, спалив ее в магическом огне. Она должна была сгореть дотла, но сила ее колдовства была слишком велика. Ее возродила Река Смерти, и теперь Моргас невозможно убить обычным способом.

— Неужели все это правда? — Люк недоверчиво смотрел на Ферн, — Откуда вам все это известно? И как вы могли видеть Дану?

— Вы сами пришли ко мне, помните? Вы хотели знать правду — вы ее узнали. А Дану я видела вот где: я очертила магический крут, чтобы вызывать духов и узнать у них что–нибудь об этой истории. Я попробовала призвать вашу сестру. Магический круг позволяет находящемуся поблизости входить в него, а если маг, очертивший его, обладает большой силой, то круг открывает выход в любое место. Дана появилась в круге, но она все еще находилась в заточении в другом месте. Я думаю, она в Рокби.

— Так пойдемте туда и вызволим ее! — Люк вскочил со стула.

— Нет!

Он сел обратно, беспокойно вертя в руках стакан с виски.

— Почему нет? Я не боюсь ведьм.

— А должны бы! Речь идет не о старой карге в остроконечной шляпе. Моргас безумна! Почти все, обладающие таким мощным Даром, сходят с ума. Она хочет управлять Англией и все еще считает ее Логрезом, королевством Артура. Когда–то она пыталась управлять этой страной, прибегнув к кровосмешению со своим собственным братом и родив от него сына.

— Не было никакого короля Артура! Все историки свидетельствуют об этом.

— Это ваших историков не было в то время! Определенно был человек, кого впоследствии назвали королем Артуром, и не важно, как его звали на самом деле. Мифы вырастают из реальной жизни. Историки опираются только на факты, а факты могут лгать.

— А с вами это может случиться? — спросил Люк. — Сила вашего Дара тоже может довести вас до безумия?

— Это мой второй самый жуткий кошмар, — мрачно ответила Ферн.

— Каков же первый?

Неожиданно лицо Ферн озарилось улыбкой.

— Мне не хватит жизни, чтобы понять это, — сказала она.

Позже они отправились ужинать в ближайший ресторанчик, где учтивые официанты не докучали им своим вниманием, а интимный полумрак способствовал приятной и неспешной беседе. Ферн говорила в основном о Моргас и магическом круге и почти ничего не рассказала о гоблинах и Муунспиттле. После горячего они заказали десерт и перешли с вина на бренди. К концу ужина разговор плавно перешел на личные темы.

— Мои родители вынуждены были пожениться, — рассказывал Люк. — Свадьбу сыграли поспешно. Это был брак не по любви. Отцу было восемнадцать, когда моя мать забеременела от него. Не припоминаю, чтобы он когда–нибудь интересовался семьей. Все свои силы он отдавал работе. Из–за этого моя мать чувствовала себя очень несчастной. Она то целиком посвящала себя нам, то напрочь забывала о нас. Она начала пить и очень скоро стала алкоголичкой. Мы с Даной были предоставлены самим себе. Дана всегда остро нуждалась в моей поддержке, ведь у нее никого, кроме меня, не было.

— А что случилось с вашей матерью? — спросила Ферн.

— Она разбилась на машине, когда мне было девятнадцать. Села за руль в стельку пьяной. — Лицо его было непроницаемо. — Отец, кажется, даже не плакал…

— А вы плакали?

— Нет. Я держался стоиком. Наверное, я чересчур черствый и бессердечный. Как мой отец.

— Осторожнее, в вас говорит эдипов комплекс.

Люк улыбнулся.

А моя мать умерла, когда мне было десять лет, — начала Ферн. — Я сильно плакала, когда папа сказал мне, что она больна. Я знала, что мама умрет, хотя папа и не говорил мне этого. Но когда она умерла, я уже не плакала. Мои чувства словно замерзли. Это защитная реакция. Иначе я бы извела себя слезами до смерти.

— А вы часто плачете? — спросил он с любопытством, изучая ее лицо, освещенное тусклым светом. Он не мог себе представить Ферн плачущей.

— Иногда, — ответила она.

Люк продолжал смотреть на нее заинтересованно и явно ожидал развернутого ответа. Да и бренди развязал ей язык, так что она продолжила:

— Я плачу, когда слушаю «Травиату», когда смотрю «Унесенных ветром», и всякий раз, когда слышу, как Жаклин дю Пре играет Элгара. Я плакала от несчастной первой любви; плакала, расставаясь с детством; плакала, когда видела, как тонет город.

— А я вижу во сне, что тону, — промолвил Люк. — Это мой самый страшный кошмар. Вы как–то говорили, что сны владеющих Даром вещие. Если и вы, и тот санитар правы и у меня есть Дар… Может быть, я вижу во сне собственную смерть?

— Расскажите мне о ваших снах, — попросила Ферн.

— Большинство из них я не могу описать подробно, — ответил Люк. — Чаще всего, проснувшись, ощущаю лишь неприятный осадок от сна. Думаю, вам знакомо это чувство. Но после того как умерла мама, мне приснилось, что я утонул. Я лежал на морском дне, а крабы и лангусты объедали мои кости. Приплыла русалка, чтобы посмотреть на меня, не такая, как в сказках Андерсена, а бледное существо с невыразительными рыбьими глазами. Вот и недавно я снова видел ее во сне.

— Вы можете припомнить подробности того сна? — В голосе Ферн появились странные нотки, но Люк, увлеченный собственным рассказом, не за

метил этого.

— Такое не забудешь. Я был капитаном старой посудины. Мы попали в ураган. Сперва я думал лишь о том, как это глупо и страшно–умереть подобным образом, но потом меня осенило, что я капитан корабля и только я виноват во всем, ведь я решил отплыть в такую погоду. Страшный удар молнии разнес мачту в щепки, и кого–то смыло за борт. Я слышал ужасные крики. Тут я и сам очутился в воде, и там была она. Русалка. Она схватила меня и потащила в пучину, а я ничего не мог поделать и лишь захлебывался и чувствовал приближение смерти. — Люк пожал плечами, словно пытаясь отделаться от неприятного воспоминания. — Вероятно, это всего лишь аллегория — чувство вины, боязнь темноты, женщина, русалка, любовные отношения. Анализируйте, если хотите, но будьте осторожны, ведь это мои кошмары.

Он умолк. Казалось, тишина, воцарившаяся за столом, никогда не кончится.

— Нет, — наконец сказала Ферн. — Не думаю, что это аллегория. В сновидениях людей, владеющих Даром, часто проскальзывают видения, которые относятся не к ним самим, а к другим людям. Я думаю… вы видели чей–то чужой жизненный путь, Во сне вы проникли в память кого–то, кто давным–давно умер. Но почему так происходит, я не знаю. — И она повторила с болью в голосе: — Я не знаю!

— Чья же смерть мне снится? — спросил Люк требовательно. — Вы знаете это?

Но Ферн не ответила.

Они молча вышли из ресторана и дошли до дома Люка. Лишь тогда, очнувшись от задумчивости, Ферн поняла, где очутилась.

— Я возьму такси, — сказала она.

Люк вытащил телефон:

— Я вызову такси. Я всегда пользуюсь услугами одной неплохой компании. Они запишут вызов на мой счет.

Ферн вяло запротестовала, но он не обратил на это внимания. Возникла небольшая заминка, хотя Ферн редко смущалась, а Люк и подавно.

— Они подъедут минут через пятнадцать, — сказал он наконец. — Может, подниметесь пока ко мне, подождете?

— Лучше я постою на свежем воздухе.

Они стояли совсем близко друг к другу, почти не разговаривая. Его сны, ее сомнения, тени потустороннего мира — все это словно воздвигло стену между ними. Когда рядом остановилось такси, он обнял ее за плечи и быстро поцеловал. Потом помог ей сесть в машину.

«Он ни поздоровался, ни попрощался», — думала Ферн, уезжая. Она дрожала, но не от любовной истомы.

Добравшись до дома далеко за полночь, Ферн обнаружила, что веточка плюща, прикрепленная накануне к двери, исчезла. Она быстро вошла в квартиру, включила свет и обвела гостиную взглядом. Скулдундер развалился в кресле, с наслаждением потягивая херес. Шляпа была лихо надвинута на один глаз. Он, видимо, уже не считал нужным скрываться. Положив ноги на журнальный столик, он приветственно поднял стакан и махнул рукой, приглашая ее сесть рядом. Никакого смущения при виде хозяйки дома наглый гоблин не испытывал.

— Чувствуй себя как дома, — сказала Ферн ледяным тоном и с удовлетворением заметила, что в глазах Скулдундера мелькнуло замешательство.

— Мы ведь теперь друзья? — с тревогой спросил гоблин. — Союзники?

— Надеюсь, что так.

— Мне пришлось долго ждать, — слегка надменно начал зарвавшийся Скулдундер. — В конце концов, я королевский посол, и мне должны оказать соответствующий прием,

— Ты взломщик, а я ведьма, — напомнила Ферн. — Таская без разрешения выпивку из моего бара, помни, что в бутылках может быть налито что угодно.

— Я ничего такого не заметил, — жалобно проскулил гоблин. Все его нахальство моментально улетучилось.

— Конечно, я же профессионал!

— Тут наклеечка красивая, — проблеял он. — «ТоуПип».

— «Тио Пеппе», — поправила его Ферн. — Можно было и так догадаться. Я держу эту бутылочку специально для грабителей. Она им так нравится, потому что на нее наложены специальные чары.

Скулдундер встревоженно уставился на свой стакан. Ферн смягчилась:

— Ладно, пей. Я разрешаю. На этот раз напиток не причинит тебе вреда. У меня плохие новости для твоей королевы. Ведьма, о которой мы говорили, действительно опасна. Гораздо опаснее, чем мы думали. Я увидела ее в магическом круге и узнала. Это Моргас, ведьма, которая прожила почти тысячу лет под корнями Вечного Древа. Все это время она думала лишь о мести, а теперь вернулась в наш мир, чтобы воплотить в жизнь свои черные замыслы. Ее гложет злоба, а ее амбиции переросли в манию величия. Это ужасное создание! Надеюсь, я смогу победить ее, но мне нужна помощь вашего народа.

— Мания чего? — озадаченно нахмурился Скулдундер.

— Величия, жажды власти, — пояснила Ферн. — Скажи королеве, что нам пора объединиться. Мэбб знает, как Моргас обошлась с жителями Рокби, с призраками и гоблинами. Моргас с радостью уничтожит любое существо, которое причинит ей даже незначительное неудобство, будь то человек или гоблин. Это огромная угроза всем нам. Молодое деревце, которое она вскармливает, выросло, вероятно, из побега Вечного Древа. Оно подчиняется ее власти. Кто знает, какой плод принесет это Дерево? Настало время действовать! Сообщи королеве.

— Гоблины не могут противостоять ведьме! — От испуга голосок гоблина сорвался на писк.

— Я рада, что ты это понимаешь, — выразительно ответила Ферн. — Этого я и не прошу. Но ваш народ может помочь мне, не слишком рискуя. Гоблины — мастера шпионажа. Ваши способности к подглядыванию и подслушиванию могут оказаться неоценимыми. Пусть несколько гоблинов следят за* гостями Моргас. Они обычные люди, и я хочу знать, откуда они приходят, что делают, с кем встречаются. Эта работа вам по силам. Я напишу список имен и адресов. Мэбб сможет помочь мне в этом? — Ферн знала, что гоблины — существа ненадежные и детективы из них никудышные, ведь они вряд ли будут четко придерживаться инструкций. Однако приходилось пользоваться тем, что есть. Кроме того, она хотела укрепить союз с Мэбб, хотя бы потому, что королева гоблинов была единственной ее союзницей.

— Ее Величество потребует в обмен на это много подарков, — сказал Скулдундер, судорожно сглотнув.

— Подарки будут, — многообещающе заверила его Ферн. Она подумала, что надо будет купить еще косметики. Ее собственные запасы изрядно истощились. — Я сейчас принесу кое–что для Мэбб. А позже отблагодарю ее более щедро. Подожди меня здесь.

Вернувшись с подарками, она принялась составлять список имен и адресов, которые гоблины должны проверить. Она внесла в список Каспара Валгрима, отца Даны, и, слегка поколебавшись, Лукаса, уверив себя в том, что это необходимо для его же безопасности. Ферн понимала, что должна доверять ему, и поэтому чувствовала легкие укоры совести, но утешилась тем, что он никогда не узнает об этой проверке. Еще ей хотелось, чтобы кто–нибудь постоянно присматривал за Даной в клинике и за домом в Рокби, хотя тут пришлось бы действовать с безопасного расстояния. Скулдундер взял список и принялся читать, водя по нему кривым пальцем.

— Это для королевы, а не для тебя, — напомнила ему Ферн. — Дай мне знать, если она готова помочь мне.

— Я принесу записку от нее завтра к полуночи и оставлю ее у входной двери.

— Нет. Той дверью пользуются и другие жильцы, записку могут сорвать, либо она затеряется. Оставь ее тут, на столе.

Скулдундер кивнул и, подозрительно оглядев стакан о вином, набрал полный рот хереса.

— Теперь тебе придется уйти, — сказала Ферн, взглянув на часы. — Уже поздно, и я хочу спать. Передавай своей королеве поклон и скажи, что я с почтением отношусь к ней и ее народу.

Когда он ушел, Ферн быстро уснула, но сон был тяжелым и прерывистым. Ворочаясь, она вспоминала редкую улыбку Лукаса и дырку от выбитого нижнего зуба. Она пробовала наложить этот образ на другой, полузабытый, стертый из памяти временем. Она точно помнила, что у того, другого, тоже не хватало одного зуба. Случайное совпадение? Или какой–то знак? Она не знала. Ферн пыталась вспомнить подробности, сопоставить черты, прошлое и настоящее, ничего не получалось, и в конце концов она махнула на это рукой. Ферн строго сказала себе, что, поскольку она нужна Лукасу, его Дар мог помочь ему проникнуть в ее самые сокровенные воспоминания. «Если ты действительно любишь, — как–то сказал ей Рэггинбоун, — то однажды обязательно встретишь потерянного любимого, может, даже в другом мире». Говорят, после смерти есть жизнь и души возвращаются, чтобы закончить начатое. Но так ли это? Человеческий разум заключен в теле и умирает с ним. Может ли душа помнить все, что случилось раньше? И когда же наступит это «однажды»? «Идиотка, — говорила себе Ферн, сердцем отвергая рассуждения разума. — Сентиментальная дура! Ты так старалась быть рассудительной и равнодушной, но под этой напускной холодностью твое сердце осталось чувствительным, как у шестнадцатилетней девчонки! То, что ты называешь истинной любовью, лишь мечта, порожденная романтическим воображением, тень. Ведь ты даже не можешь вспомнить его лицо…»

Она незаметно впала в тяжелую дрему и оказалась под сводом высокой башни. Размерами она была похожа на Темную Башню, но с высоты взгляду Ферн открывались пестрые поля и зубчатые глыбы синих гор, укутанных туманом. С того места, откуда она смотрела, даже самые высокие горы казались маленькими холмиками. Издалека к башне, петляя, поднималась дорога. По ней шел человек, казавшийся маленьким пятнышком. Ферн наклонилась вперед и, прищурившись, попыталась разглядеть его, но голос за ее спиной сказал: «Я здесь». Она обернулась и увидела Заклинателя драконов, Рью–виндру Лая, которого знала лишь понаслышке и благодаря спиритическим сеансам. Она любила его, как любят тигра за красоту шкуры. В этот час ей казалось, что между ними есть какая–то связь, сильнее и глубже, чем любовный роман. Она смотрела на его лицо, которое словно врезалось в ее память. Неожиданно оно стало меняться: сморщилось, пожелтело и превратилось в плод, гниющий на Вечном Древе. Откуда–то из–под земли, прямо под Деревом, послышался отвратительный скрежет когтей. Ферн знала, что это Моргас пытается выбраться наружу. Картинка изменилась: Ферн выбиралась из Подземного Мира: пещеры превратились в дорожки Атлантиды, и Рэйфарл Дев взял ее за руку. Они вместе бежали по витым лестницам и нагретым солнцем крышам. Вот сейчас он обернется к ней, и она все узнает. И он действительно обернулся и улыбнулся ей. Ее сердце мучительно сжалось…

Она проснулась. Вместе со сном исчезло и ощущение того, что она все поняла. Казалось, еще мгновение — и она все вспомнит. Но зыбкий образ исчез, испарился из ее памяти. Заснув снова, Ферн оказалась в баре с Лукасом. Они играли в шахматы. На белой королеве было надето блестящее платье, переливавшееся при движении. Этой королевой была Моргас. Черной королевой была сама Ферн, в черном лайкровом платье, сильно обтягивающем ее фигуру. Губы Ферн были густо накрашены темной помадой и от этого выглядели резкими ломаными линиями. Ферн находилась на шахматной доске и растерянно глядела на клетки, уходящие далеко вдаль. Перед ней стояла Моргас, и был ее ход. Черный конь защищал Ферн, и она было решила, что это и есть Лукас, но сзади снова раздался голос, и, обернувшись, она увидела, что Лукас был королем.

— Я был вашим защитником раньше, — сказал он, — и вы пожертвовали мною, чтобы выиграть партию. Но теперь я король, и ваша очередь быть жертвой.

Ферн кинулась прочь, убегая по бесконечным квадратным полям. Перед ней выросла Темная Башня, окруженная охранниками в красной форме. Дверь была открыта. Ферн изо всех сил сопротивлялась, но ноги несли ее к Башне против воли.

— Нет! Нет! — закричала она и проснулась.

Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к ударам сердца, пока не пришла пора вставать.

В тот вечер в Йоркшире миссис Уиклоу домой ушла часов в шесть. Она немного прибралась и перемыла груду посуды, оставшуюся после того, как Робин Кэйпел, отец Ферн, провел здесь выходные со своим старинным приятелем Эбби. Когда они уехали, прибежала Лугэрри, виляя хвостом, и выжидающе уставилась на миссис Уиклоу. Та приласкала ее и выдала огромный кусок мясного пирога.

— Я не буду запирать дверь, ладно? — сказала она, потрепав Лугэрри за ухом. — Ты последишь, чтобы все было в порядке?

Сказывалось долгое общение с Кэйпелами и их друзьями — разговаривая сама с собой, экономка полагала, что собака ее понимает, и считала, что, когда та дома, двери можно не запирать на замок. Когда стемнело, Лугэрри вышла на крыльцо, напряженно вглядываясь в сумрак. Перед домом кружила белая, едва различимая в темноте сова, будто охотясь на полевых мышей. Но Лугэрри знала, что в этих местах совы не водились. Последний раз сова появлялась возле дома два года назад. То была выросшая до гигантских размеров хищница с ветвей Вечного Древа. Это волшебные птицы, они хитры и могут приспособиться к любой действительности. Лугэрри заметила, что, прежде чем улететь, сова взгромоздилась на стоящее рядом дерево и внимательно оглядела дом, а потом будто случайно пролетела мимо окон. Совсем стемнело, и на небе появились звезды. Лугэрри все несла свою бессменную вахту. Шерсть на ее загривке стояла дыбом; чутье подсказывало ей, что за ней тоже следят.

На следующий день прилетела стая сорок и принялась копаться в пыли, выискивая пропитание. Лугэрри косилась на них: издалека они выглядели огромными, их перья казались синими; но стоило внимательнее присмотреться, как они превращались в обычных сорок, болтливых и суетливых. Их было девять, Лугэрри знала, что это колдовское число.

Они летали вокруг, треща на своем птичьем языке о всякой ерунде. Лугэрри сожалела, что не может рассказать о них Рэггинбоуну. Хотя она и могла передавать мысли, но человек, с которым она общалась таким образом, должен был находиться рядом с ней, а Лондон был слишком далеко. Две или три птицы подобрались совсем близко к открытой двери, но Лугэрри подняла голову и грозно ощерилась, давая понять, что может разорвать их на части. Сороки улетели поздно, на закате, когда дом накрыла длинная тень от холма. Лугэрри заперла дверь, ткнувшись носом в защелку замка, и ушла спать. Она не ела весь день, но не стала оставлять дом без надзора для того, чтобы поохотиться. Собака свернулась калачиком у печки, уткнула нос в лапы и задремала.

Дэйл Хауз никогда не пустовал. Тем же вечером в кухню пробрался домовой, неся в лапках длинное копье, которое привез из Шотландии. Собаку и домового связывала лишь любовь к Кэйпелам. Домовой все еще с опаской посматривал на Лугэрри, а что она думала о нем, никто не знал. Возможно, он казался ей мелкой дичью вроде кролика, но далеко не такой вкусной. Но Брэйдачин был сильнее и проворнее, чем многие гоблины, и куда храбрее. Осторожно поглядывая на дремавшую Лугэрри, он зажег свечу и принялся рыться в шкафах в поисках тряпок и моющих средств.

— В'зможно, нам может это п'надобиться, — сказал он наконец. — Не знаю, что тут затевается, но уж точно ничего х'рошего. Я видал птиц в саду. Девять штук. Какие–то странные птички — их цвет м'нялся на свету. Девять — это три р'за по три. Да ты и сама их с'считала. А в поле мне п'палась какая–то ведьма.

Лугэрри подняла морду и пару раз моргнула, чтобы показать, что слушает его.

Брэйдачин, насвистывая, принялся полировать копье. Попробовав несколько чистящих жидкостей, он выбрал подходящую. Пятна ржавчины и грязи, покрывавшие металл несколько веков, постепенно бледнели.

— Это Слир Брунау, — сказал гоблин и отступил на шаг, дабы полюбоваться делом своих рук. — Слыхал о т'ком, песик? Копье Скорби, к'торым старина Кулен Хаунд заколол лучшего друга, а п'том и собственного сына. Он пр'клял тот день, когда это к'иье было выковано. Старый Лорд в'спользовался им лишь однажды, чт'бы убить человека, п'хитившего евоную жену. Но глупая баба бр'силась между ними, и к'пье забрало жизни обоих. Тогда Лорд отдал его мне, я ведь не ч'ловек, и людские пр'клятия м'ня не пугают. Теперь я не отдам его ни одному ч'ловеку, если т'лько это не будет в'просом жизни и смерти.

Собака внимательно слушала, наблюдая за тем, как он работает. Постепенно полировка придала копью первозданный блеск. Наконечник копья казался тяжеловатым для такого древка.

— Энто к'пье с шипами. Они скрыты в его лезвии. При ударе ш'пы вырываются наружу и разрывают кому–нибудь кишки, — довольным тоном сообщил Брэйдачин.

Он принялся усердно рыться в ящиках, надеясь найти точильный камень, и вскоре кухня наполнилась скрежетом и визгом. Постепенно лезвие приобрело нужную остроту и зловеще поблескивало при свечах.

Снаружи к окну незаметно подлетела белая сова и уткнула свой крючковатый клюв в стекло.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В последующие несколько недель дело почти не двигалось. Обнаружив у себя на журнальном столике завядший цветок, Ферн поняла, что Мэбб согласилась выполнить ее просьбу, и теперь гоблины присматривали за теми, на кого она указала. Время от времени Скулдундер являлся к ней с докладом, рассказывая множество подробностей, но не излагая сути. Дело в том, что гоблины могут наблюдать за человеческим обществом, но совершенно не понимают, как оно устроено. Ферн была уверена, что Каспар Валгрим замешан в каких–то финансовых махинациях, возможно, по приказу Моргас, но, чтобы разобраться во всем, ей нужен был компьютерный хакер, а не гоблин. Несколько раз она встречалась с Люком Валгримом. Визиты в клинику и походы в бар переросли в совместные обеды, во время которых ей приходилось отговаривать его штурмом взять Рокби:

— Пока мы ничего не предпринимаем, Дане ничего не грозит. Моргас отделила ее душу от тела, а большего вреда она причинить не может, разве что убить. Но если мы попытаемся спасти ее и потерпим неудачу, первой пострадает Дана. Моргас может отправить ее через Врата Смерти или, что еще хуже, в Бездну, как она поступила с домашними духами. Когда мы предпримем попытку, мы должны быть уверены в успехе. У Моргас есть слабое место, вот только бы найти его…

Они обсуждали различные варианты, пока не исчерпали эту тему, после чего перешли на более личные вещи. Они говорили о своих вкусах, предпочтениях в еде, литературе, музыке, рассказывали о своей жизни и романах. Ферн поведала о своем путешествии в Запретное Прошлое, в Атлантиду — ей тогда было шестнадцать лет, — о падении этой островной империи и даже несколько слов сказала о своей незабвенной любви.

— Он утонул? — спросил Люк, потемнев лицом.

Ферн кивнула.

— Как давно это было?

— Около десяти тысяч лет назад. — Ферн заметила, что он вздрогнул. — Я видела, как он умирал, — продолжила она. — Видела во сне и при помощи магии. Его корабль раскололся, и русалка утащила его на дно.

— Но…

— Владеющие Даром могут иногда настроиться на чужой разум, чужую жизнь. У тебя есть Дар — не знаю, правда, насколько сильный, — и обстоятельства свели нас вместе. Похоже, ты просто подбираешь обрывки моих воспоминаний. Он лежал на дне, и его кости глодали рыбы, пока они не стали похожи на коралл, а глаза…

— Этот сон я видел задолго до того, как познакомился с тобой, — резко оборвал ее Люк.

— Не надо! — вскричала Ферн.

— Что не надо?

— Не надо будить во мне напрасные надежды! — В этот момент ему показалось, что ее самообладание дало трещины, на лице отразилась вся ее боль. — Не заставляй меня обманывать себя! Душа может вернуться. Мы не знаем этого наверняка, но ведь может остаться неоконченное дело, невыполненный долг, судьба, рассчитанная на тысячи жизней. В любом случае Рэйфарл Дев не похож на тебя. Он старался казаться циничным, но был очень ранимым; он пытался убежать, но в конце концов остался со мной. Он из тех, кто рожден бороться и проигрывать. Ты совсем из другого теста: у тебя тверже нрав, холоднее рассудок.

— То есть ты хочешь сказать, что я не стал бы ждать тебя, видя, что город рушится у меня на глазах.

— А стал бы?

— Нет. Я бы уехал намного раньше и тебя заставил бы, возможно, даже силком увез.

Ферн чуть заметно улыбнулась, потом сказала, посерьезнев:

— Никто никогда не _заставлял_ меня делать что–либо против моей воли.

— Может быть, теперь самое время.

«Не будь мы в ресторане, — подумала Ферн, — он бы снова поцеловал меня». Но они сидели в ресторане, и их разделял столик. Официант подошел к ним и наполнил их бокалы — момент был упущен. Во всяком случае, так ей казалось. Мог ли тот первый поцелуй длиться дольше и быть слаще, а может быть, соприкоснись они сейчас губами, она бы, наконец, узнала правду? Она пыталась вспомнить, каково это было — целоваться с Рэифарлом. Но с тех пор прошло слишком много веков — редкий поцелуй вынесет такое испытание временем.

— Я не верю в переселение душ, — вернулся Люк к разговору, когда официант отошел. — Я никогда ни во что не верил: ни в Бога, ни в душу, ни в настоящую любовь. Мы все состоим из плоти и крови; вода и глина — вот что остается после нас, когда мы уходим.

— Ты сказал: _«Когда_мы_уходим»,_ -отметила Ферн. — Если и правда существует только плоть и кровь, то кто такие «мы», которые куда–то уходят? И потом, душа твоей сестры заключена в сосуд у Моргас. И ты в это веришь.

— То, что это может оказаться правдой, еще не значит, что я должен в это верить, — ответил Люк. А потом добавил: — Этот твой Рэйфарл, он похож на меня?

Ферн вздохнула:

— Это ужасно, но я не могу вспомнить его лица. У него были темные глаза, а у тебя светлые. У него похожее сложение, но… более атлетическое. Он был красив, как бог. Если бы он жил в наше время, он бы рекламировал одежду от Кэлвина Кляйна. Ты интересный и даже привлекательный, но тебя не назовешь красивым. — Он усмехнулся, обнажив щербинку во рту. — Как ты потерял этот зуб? — спросила Ферн.

— Я разбил отцовскую машину, когда мне было одиннадцать. Въехал в стену и ударился лицом о руль.

— Почему же ты не вставил искусственный?

— А зачем?

— У Рафа тоже не хватало зуба, — сказала Ферн, — и, кажется, в том же самом месте.

— Совпадение, — ответил Люк. — Это все ерунда. Не может быть, чтобы мы с тобой когда–то любили друг друга, иначе мы бы сейчас это почувствовали. А я вовсе не влюблен в тебя.

— Я тоже, — парировала Ферн. Она не чувствовала ни разочарования, ни обиды. Люк, не отрываясь, смотрел на нее.

— Однако я узнал тебя, когда увидел во сне, — сказал он. — Ив тот раз, когда мы впервые встретились.

— Значит, ты более чувствителен, чем я.

Они вышли из ресторана, и Люк усадил ее в такси, поцеловав на прощание. Правда, на этот раз только в щечку.

Гэйнор между тем собиралась с духом, чтобы позвонить Хью Фейрбэрну. На сей раз он вовсе не горел желанием увидеться с ней; очевидно, нашел другую женщину, которой мог изливать свои горести. Гэйнор понимала, что должна вздохнуть с облегчением, но сейчас ей нужно было его внимание, ведь только так она могла доказать Уиллу, что тоже на что–то годится в расследовании.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она Хью и постаралась изложить факты максимально правдиво, опустив только некоторые детали: — У одного моего друга неприятности. Я не могу сейчас все объяснить, но это связано с банковскими инвестициями. Не мог бы ты меня немного просветить?

— Смотря что ты хочешь узнать. Я в основном работаю с конфиденциальной информацией.

— Конечно, конечно, — запинаясь, успокоила его Гэйнор. — Но ты самый влиятельный банкир, которого я знаю…

И в этом она не лукавила, поскольку он был ее единственным знакомым банкиром.

Хью заметно оттаял. Он вообще легко оттаивал под воздействием вина, женщин и лести, даже если лесть высказывалась не очень уверенно, как это сделала Гэйнор. Объяснив, что будет чрезвычайно занят наиважнейшими делами всю следующую неделю, он предложил ей встретиться в пятницу и пообедать в только что открывшемся японском ресторане на площади Беркли. Гэйнор согласилась, несмотря на свою тайную неприязнь к сырой рыбе.

Она прибыла вовремя. На встречу она оделась в черное — не в облегающее сексуальное черное, а в такое, в какое одеваются вдовы и сироты, чтобы оградить себя от мужских ухаживаний. Гэйнор вообще любила черное, хотя подозревала, что оно ей не очень идет. Зато подходит к чему угодно, а ночью легко сливается с полумраком баров и гостиных. В самом ужасном ее кошмаре ей снилось, что она входит в огромный зал, полный народа. Люди перешептываются и смотрят на нее, и она вдруг понимает, что одета в ярко–красное. На Хью был угольно–черный пиджак, волосы он зачесал назад, открыв узкий лоб. Городская бледность его лица совсем не вязалась с внешностью деревенского сквайра. По натуре он был весельчаком и повесой, но стрессовая, волчья атмосфера Сити сделала его агрессивным, порой напыщенным субъектом, вечно жалующимся на непонятость. Гэйнор подумала, что самое лучшее для него — рано уйти на пенсию и перебраться в деревню с двумя–тремя псами, желательно лабрадорами, которые всегда поймут его, что бы он ни сделал.

Хью отличался от большинства людей, утверждающих, что их работа абсолютно конфиденциальна: стоило ему начать говорить, как шлюзы открылись, и он обрушил на Гэйнор поток ненужной и неинтересной ей информации. Судя по всему, он был торговым банкиром. Гэйнор же интересовала деятельность банкира инвестиционного. Только после нескольких безуспешных попыток ей удалось сбить Хью с любимого конька.

— Вот на прошлой неделе я занимался с одной бразильской лесоперерабатывающей компанией. В Бразилии очень большие леса. Конечно, мы не хотим напрочь вырубать их сельву, но лес должен отрабатывать вложенные в него деньги.

«Что значит отрабатывать? — подумала Гэйнор. — Это же лес, а не нерадивый служащий». Направив Хью в более или менее нужное русло, Гэйнор уяснила, что инвестиционные банкиры просто советуют своим клиентам, куда выгодно вкладывать деньги, а иногда, хотя и нечасто, вкладывают собственные средства банка. Такие банкиры должны быть очень проницательными и уметь предсказать, где будут самые крупные дивиденды, какие акции неустойчивы, будет ли рынок расти или падать, какие компании утонут вместе с ним, а какие выплывут с приливом.

— Они хитрые мерзавцы, — нехотя признал Хью. Конечно, свою специальность он ценил куда выше. — Если они попадают в точку, то могут сделать тебе состояние. А если ошибаются, ты теряешь миллионы. Или даже больше. Вот взять, например…

— А что тогда бывает с банкиром? — перебила его Гэйнор.

— Это подрывает его репутацию. Для бизнеса это ужасно.

— Но он не должен платить компенсацию или что–то в этом роде?

— Бог мой, нет, конечно.

Понимая, что сейчас ее снова могут увести в сторону, пустившись в рассуждения о неэффективности использования леса или безалаберности высшего банковского руководства, Гэйнор перешла к объяснению сути своей проблемы:

— Ты знаешь Каспара Валгрима?

— Господи, конечно, знаю. — Кажется, Хью не мог ответить ни да, ни нет, не заручившись божественной поддержкой. — Его банк, «Шиндлер Волпон», известен как «Ковчег Шиндлера», с тех пор как они занялись биотехнологиями. Знаешь, все эти штучки типа более крупных и сочных томатов или даже более крупных и сочных коров, более зеленого лука и тому подобное. Теперь они занимаются расшифровкой генного кода. Они и в другие сферы лезут, но это их специальность. Каспар Валгрим — их гений: он знает всю подноготную каждого ученого в каждой компании и может точно сказать, изобретут ли они лекарство от рака через десять лет и искусственного ребенка через двадцать или нет. На мой взгляд, немного рискованно, но именно здесь сейчас крутятся самые большие деньги — зарабатывают на всяких медицинских диковинках и выращивании поколения длинноногих супермоделей с мозгами Эйнштейна. Лично я предпочитаю, чтобы мои женщины были ниже ростом и миниатюрнее. — Хью плотоядно улыбнулся. — Как тебе понравилась черная треска?

— Она великолепна. — Рыба действительно оказалась на удивление вкусной.

— Отлично. Я знал, что тебе понравится. Рад видеть тебя. Так с чего вдруг ты заинтересовалась мудрым Валгримом?

— Его так называют? — спросила Гэйнор, втайне потешаясь.

— Говорят, у него есть шестое чувство. Хитер, как черт. Он подбирает маленькую компанию с одной–единственной лабораторией и парочкой выпускников университета, и, глядишь, через год они уже клонируют и пересаживают внутренние органы.

«Если, как считает Ферн, у Люка есть Дар, — размышляла Гэйнор, — может, и его отец обладает им?

Интересно, можно ли использовать этот Дар в финансовой сфере?»

— Что он из себя представляет? — спросила она. — Как человек, я имею в виду.

— Я его всего один раз видел. Он стал легендой в Сити, но вовсе не благодаря своим человеческим качествам. Знаешь, эдакая неприметная серая мышь. Никогда не показывает своих эмоций; может, у него их и нет. Монолит. Жена умерла давно, и вроде бы никто ее место не занял. Он, должно быть, женился очень рано, возможно, из–за того, что девушка забеременела, ведь ему еще нет пятидесяти, а у него сын лет тридцати с чем–то. Еще есть дочь, которая почти все время проводит в дорогих клиниках, лечась от алкоголизма и наркомании. Но, кажется, папашу это не сильно волнует: он в состоянии оплатить эти счета. Хотя… кто его знает. Так каким боком с ним связан твой друг?

— Мой друг? О… да… ну… — Гэйнор не удержалась от соблазна и подколола Хью: — Боюсь, это строго конфиденциально.

— Ну вот, так не честно. Я же рассказал тебе все. Давай выкладывай.

— На самом деле мой друг знаком с его сыном, — призналась Гэйнор. — С Лукасом…

— С ним я тоже встречался. Говорят, способный парень. Не то что его сестра. Но себе на уме — с таким никогда не знаешь, что он выкинет. Надеюсь, «твой друг» — это не ты сама? Во всех старых детективах леди никогда не говорит, что ее шантажируют или что у нее роман, она всегда ссылается на «своего друга».

— Нет, — заверила его Гэйнор. — У меня действительно есть друг. Даже несколько.

— Не маленькая Фернанда? Я бы не сказал, что молоденький начинающий делец из Сити — ее тип. Она все больше тянется к зрелым мужчинам с телевидения или из прессы.

— Это не она, — поспешно возразила Гэйнор. — Понимаешь, Люк считает, что его отец связался с какой–то женщиной…

— Давно пора.

— Она нехорошая. — Гэйнор торопилась увести разговор в сторону от Ферн. — Ну, точнее, она очень хорошенькая, но не как человек. Мы даже думаем, что она очень дурная и может испортить его безупречную репутацию.

— Сыновья всегда ненавидят своих мачех, — наставительно заявил Хью. — Может, он сам о ней мечтает. А Каспар — молодец. Я тебе говорил, что Ванесса с кем–то встречается? Какой–то дизайнер по интерьерам. Думаю, она просто хочет заставить меня ревновать. Говорит, что тот готов менять подгузники и нянчиться с детьми. Ну да! Какой прок связываться с меняющим подгузники хахалем, если она вообще отказывается заводить ребенка?

Гэйнор напустила на себя сочувствующий вид и сосредоточилась на тарелке с суши.

На нижних ветвях Дерева паук свил свою тонкую паутинку, чтобы ловить редких насекомых, залетающих в подвал. Еще он пил сок из надломленной веточки и оторванного листка. По мере того как он подрастал, он все чаще отваживался спускаться на землю и исследовать дальние закоулки оранжереи, которые строители не тронули. Там, за каменными горшками и кадками, буйствовали тропические растения, привыкшие к полумраку джунглей.

Вот там–то паук и сплел свою новую сеть. Теперь она уже была прочной и даже давала тень. Однажды в нее попалась крыса.

Моргас обнаружила паутину, когда пришла в ночь убывающей луны пообщаться со своим Деревом. Она наткнулась на какую–то липкую веревку, а когда дернула за нее, ее платье порвалось. Но она не разозлилась. Увидев, что на нее пристально смотрят гроздевидные глаза, умные и злобные, как у Эдафора, она мягко рассмеялась:

— Итак, у моего Дерева появился страж! Это хорошо, это очень хорошо. Чем же ты питался? — Она пошарила ногой в зарослях растений и обнаружила кучку обглоданных костей. — Мышами, наверное. Это слишком жалкое угощение. Я принесу тебе кое–что повкуснее.

На следующий день она заказала машину и отправилась в ближайший городок, где попросила отвезти ее к зоомагазину. Там она купила целую корзину породистых щенят.

— Мне нужны самые лучшие, — сказала она продавщице.

— Они чистопородные, — заверила ее девушка. — Посмотрите, ну разве они не милые? Это для ваших детей?

— Для моего ребенка, — ответила Моргас.

— Они совсем не такие, как кошки, за ними нужно ухаживать.

— О них позаботятся, — буркнула Моргас.

Она расплатилась кредитной карточкой там, где раньше бы отсыпала меру золота. Она сделала вывод, что деньги в двадцатом веке стали, с одной стороны, жизненно важной вещью, с другой — абсолютно бессмысленной. Те, кто у власти, воруют и тратят суммы, количество нулей в которых превосходит ее понимание. Даже простой крестьянин берет кредиты, куда–то что–то вкладывает, играет на повышение или понижение. Вникать в это ей не хотелось — пусть этим занимается Каспар, ее помощник, советник и раб. На кредитке было указано его имя, но ни в одном магазине вопросов по этому поводу не возникло.

Щенки стоили по двести фунтов за штуку.

Позднее в оранжерее паук охотился на кого–то, кто поскуливал и повизгивал, пока яд не парализовал жертву.

— Когда проголодаешься, принесу еще, — пообещала Моргас. — Кушай хорошенько и расти!

В своей мастерской она смешала зелье из сока Дерева и каждый вечер ставила пауку блюдечко на ночь.

А на кухне Гродда присматривала за оставшимися щенками, возилась с ними, гладила и ласкала, пока они все один за другим не исчезли.

Рэггинбоун стоял у стройки на Кинг–Кросс и рассматривал рисунки на заборе. Между обычными грубыми и непристойными надписями попадались знаки, которые, как ему казалось, он узнал. Правда, некоторые из них были такие древние, что он не совсем понимал их значение. Все надписи были сделаны свежими красками. Рэггинбоун подумал, что, видимо, и каждый цвет имеет свое особое значение. Интересно, кто сделал их? В Лондоне бродит много странных созданий: эльфы, гномы, гоблины, духи в человеческом или получеловеческом облике, немногие из оставшихся владеющих Даром, которые, как Муунспиттл, пережили свое время и теперь влачили скрытное и бесполезное существование, занимались предсказанием судьбы или приворотами. Но не так уж, в сущности, важно, кто из них сделал эти надписи. Важно другое: на стройке есть нечто такое, что, с их точки зрения, нужно охранять или изолировать, и что есть те, кто это чувствует и принимает меры. Рэггинбоун несколько раз обошел вокруг всей стройки и только потом подошел к воротам.

— Я хотел бы поговорить с археологами, — сказал он охраннику. — Я своего рода тоже специалист.

Охранник только раз взглянул на странное одеяние и сразу поверил. Рэггинбоун прошел за ним к площадке, обтянутой лентами, за которыми копошилось с десяток студентов — кто склонившись, кто сидя на корточках. И парни, и девушки были в джинсах и футболках. Парни были с длинными волосами, а у некоторых отросла стильная щетина. Охранник окликнул:

— Мистер Хантер! — И один из парней оторвался от своего загадочного занятия и посмотрел на них с видом очень занятого человека. — К вам посетитель. Говорит, что тоже специалист по вашим делам, — сообщил охранник и вернулся к воротам.

— Простите, что отрываю вас, — начал Рэггинбоун, — но я был заинтригован, когда прочел в газете о ваших раскопках. Как я понял, вы уверены, что нашли следы чего–то очень древнего. Корни Лондона уходят глубоко.

— Что вас интересует? — спросил молодой человек. У него был легкий американский акцент. — Вы явно не из газеты.

— Я тоже своего рода археолог. Любитель конечно. Меня зовут Наблюдатель.

— Очень приятно, — сказал молодой человек. — А я — Дэн Хантер. Я здесь за главного. Большинство моих работников — студенты–добровольцы. Все за то, чтобы мы спасали наше наследие, но никто не хочет за это платить. Ну что ж, нам нужны знающие энтузиасты.

— Я надеялся, что это вы мне кое–что расскажете, — сказал Рэггинбоун.

Вблизи молодой человек оказался не таким уж молодым: лет тридцати пяти или около того. Длинные светлые волосы, забранные в хвост, джинсы и футболка делали его похожим на студента, но черты лица уже заматерели, а вокруг глаз и на лбу прорезались морщинки. Легкий загар и мощные бицепсы говорили о том, что он ведет активный образ жизни, занимается физическим трудом, и в основном на открытом воздухе. «Это и понятно, — подумал Рэггинбоун, — ведь большая часть археологических работ проходит на открытом воздухе, к тому же приходится махать киркой, обследовать норы и пещеры, разгребать камни и кости». Дэн Хантер казался одновременно человеком действия и мыслителем, хотя действовал он, скорее всего, взвешенно и осторожно, а мыслил стремительно и дерзко. От Рэггиибоуна не ускользнуло, какими взглядами провожали Дэна волонтеры–девушки.

Хантер увлеченно рассказывал о здании, которое они раскапывали. Судя по строению, это мог быть храм, возможно, доримского периода.

— Мы нашли несколько фрагментов скелета, и даже не одного. Но похоже, это не человеческие скелеты. Возможно, здесь совершали какие–то жертвоприношения. Есть и несколько артефактов: каменный нож, разбитая чаша и еще несколько предметов, скорее всего религиозного назначения. Тогда было столько всяких языческих богов, а у нас о них так мало письменных свидетельств. Мы думаем, что здесь был алтарь…

Он остановился у самой глубокой ямы, в которой из–под земли торчала большая каменная плита. Какой–то парнишка обметал ее кисточкой.

Дэн сказал:

— Мы надеемся, что здесь есть какая–нибудь надпись. Это, по крайней мере, даст нам язык как отправную точку. — Потом вежливо напомнил: — Вы говорили, что вы специалист. У вас есть какие–то соображения на этот счет?

— Да, — ответил Рэггинбоун, — но пока я придержу их при себе. Надеюсь, вы не против, если я буду наведываться сюда время от времени?

— Да нет, — ответил Дэн в некотором замешательстве, — я не возражаю. Но…

— И если найдете надпись, я бы хотел ее увидеть, — закончил Рэггинбоун.

Он не пошел сразу обратно в вечно закрытый магазинчик, а отправился домой к Ферн. Он шел через парк, никуда не торопясь. Мимо него тек Лондон, — река, в которую вливались миллионы жизней, миллионы судеб. Его собственная история — не более чем капля в море, ниточка в огромном полотне. И в какой–то степени это его успокаивало. Городская суета, мелькание лиц, озабоченных и беспечных, грустных и радостных, рождали мысль о бесконечном движении и разнообразии жизни. В деревне он успокаивался, глядя на постоянно меняющееся небо, а здесь люди помогали ему определить свое место в мире. С годами Рэггинбоун научился смотреть на вещи философски. «Даже если мы проиграем нашу битву, — размышлял он, — это будет значимо только в одном уголке мира, лишь для мгновения в вечности, но где–то в другом месте кто–то еще одержит победу».

Правда, он знал, что Ферн не согласится с ним…

Когда Рэггинбоун добрался до дома Ферн, она уже вернулась с работы. Каким–то образом он всегда умудрялся приходить вовремя, независимо от того, далеко это или близко, быстро он шел или медленно. Возможно, это как–то связано с Даром, который он утратил.

— Я тебя целую неделю не видела, — сказала Ферн. — Чем ты занимался?

— Гулял. Думал. Сегодня я сходил на стройку. Думаю, тебе тоже надо взглянуть на нее.

— На _стройку?_ Зачем?

— Там работают археологи. Они кое–что нашли. Сердце мне подсказывает, что это может быть важным.

— А что они нашли?

— Что–то очень древнее, — сказал Рэггинбоун. — Скорее всего, храм. Там пахнет смертью, древней, давно ушедшей смертью. Но руны на заборе вокруг стройки свежие, их нарисовали посреди граффити. Это уже само по себе знак. Кто–то считает, что это место нуждается в оккультной защите или изоляции. Может быть, оно когда–то было связано с Темным царством, источником неуязвимости Моргас. Тогда там могут быть ключи.

— Я была в Темном царстве. Помнишь? Оно опустело. Теперь это всего лишь пустые пещеры, полные призраков. Не было там никаких ключей.

— И все же стоит проверить, — настаивал Рэг–гинбоун.

— Проверю, — немного раздраженно ответила Ферн.

За ужином они обсудили результаты своих изысканий.

— Сегодня звонила Гэйнор, — сказала Ферн. — Она попросила своего коллегу из Кардиффа прислать ей по электронной почте фотокопии некоторых манускриптов. В них изложены мифы, по возрасту старше, чем британский Мабиногион. К сожалению, тексты на уэльском языке, а перевод прислать забыли. Гэйнор сказала, что свяжется с ним еще раз. Но мне все–таки кажется, что так мы ни к чему не придем. Я думаю…

— О чем? — подбодрил ее Рэггинбоун.

— У меня такое ощущение, что разгадка должна быть очень простой, настолько очевидной, что мы попросту ее проглядели. Все это напоминает старый добрый детектив: главная интрига заключена в вопросе «кто сделал это?». Правда, на сей раз вопрос иной — «как сделать это?» да в роли убийцы выступаю я, а преступление еще только предстоит совершить.

— Преступление уже совершается, — заметил Рэггинбоун. — Душу Даны похитили и держат в плену, ее отца каким–то образом заворожили и управляют им. Что Моргас вытворяет в Рокби, мы можем только догадываться. Ты говорила, что она все еще мечтает править Британией. Ее мысли витают в прошлом, и она никак не может расстаться со своими амбициями. Впрочем, это нисколько не уменьшает ее силы. От нее можно ждать больших бед. Поэтому прибереги свои угрызения совести до той поры, когда ты покончишь с ней.

— Я знаю, — отозвалась Ферн. — «Решимости истинный окрас бледнеет от налета мыслей», и все такое. Я постараюсь не думать об этом.

— Как развиваются ваши отношения с Лукасом Валгримом?

— Отношения? У нас нет отношений. Просто иногда мы вместе обедаем.

Рэггинбоун заметил, что она чего–то недоговаривает.

— Что тебя тревожит?

Ферн ответила не сразу:

— Я вижу его во сне. А он — меня. Он видел эпизоды моей жизни задолго до того, как мы познакомились. Ему снится, что он тонет…

— Ты говорила, что он владеет Даром. Дар может связать людей, их мысли и чувства еще до того, как они встретятся.

— Ты сам говорил, что душа может вернуться. Что если я любила по–настоящему, в один прекрасный день я могу встретить Рэйфарла снова. Интересно, когда же он наступит, этот прекрасный день?

— А ты действительно его любила? Ведь ты же была тогда почти совсем ребенком.

— Не знаю. Я ничего не знаю наверняка. Я даже не могу толком вспомнить его лицо. Рэйфарла, я имею в виду. У него не хватало зуба, это я точно помню. У Люка тоже. Это что–нибудь значит?

Она вдруг показалась Рэггинбоуну очень юной и неопытной. В ее голосе слышалась мольба.

— У нас пока нет ответов, одни вопросы, — сказал он. — Может быть, ответов не существует. Некоторые вещи надо принимать на веру. Только не впадай в сентиментальность.

— Спасибо, — улыбнулась Ферн. — Ты, как всегда, дал прямо противоположные советы: и предостерег, и поощрил к действию. Временами ты ведешь себя, как настоящие маги из книжек. Жаль, что у тебя нет их силы.

— Самые лучшие книги всегда основаны если не на фактах, то, по крайней мере, на правде. Много лет назад я познакомился с одним человеком в баре в Оксфорде. Он был профессором древнеанглийского языка, академиком и мечтал создать мифологию Великобритании. Мы с ним много говорили о том о сем. Меня поразило, насколько он умен и изобретателен. Как и я когда–то, он был католиком, может быть, именно поэтому я дал ему одно из своих итальянских имен — Габандольфо. Я думаю, он был гением в своем роде. В его историях есть истинная магия, Дар, который захватывает читателя. Рассказ — это тоже в каком–то смысле заклинание.

— В таком случае ты свою силу еще не утратил, — сказала Ферн. — Это лучшая история из тех, что я слышала от тебя.

— Это так же реально, как и твоя история, — ответил Рэггинбоун. — А вот оставила ли след наша встреча в душе того человека, и вообще помнит ли он обо мне — это совсем другой вопрос. Возможно, он слишком умен для этого.

— Ложная скромность недостойна мудреца, — сказала Ферн. — Ты не помог, но, знаешь, заставил меня улыбнуться.

На старом и морщинистом, как кора дуба, лице Рэггинбоуна появилось проказливое выражение.

— Отлично, — сказал он, — значит, моя история не пропала даром, будь она правдой или выдумкой.

Вчера я навестила своего пленника. Даже без ночных кошмаров его состояние ухудшилось. Он лишь наполовину человек, поэтому может долгое время обходиться без пищи. Но с того дня, как он вернулся, я велела Гродде приносить ему ужин каждый день. Результат меня утешил: мой пленник теперь был измазан собственным дерьмом, длинные грязные волосы свисали сосульками, закрывая лицо, покрытое толстой коркой — похоже, из мочи и пыли. Те немногие крохи собственного достоинства, что когда–то были, похоже, улетучились. От него воняло. Я подразнила его немного издалека, но на самом деле он так опустился, что мне уже не доставляло удовольствия мучить его. Мне нравилось наблюдать за терзаниями человека, однако сейчас он стал просто животным. Ну что ж, месть прекрасна, когда она свершилась, хотя, если честно, мне бы хотелось немного растянуть ее: еще поиграть с ним в мои игры и видеть боль в его глазах. Не думала я, что все так быстро закончится.

— Он заплатил за свое предательство, — сказала я своей подруге. Вчера я вынула ее голову из ведра и поставила в мелкое блюдечко с консервирующим раствором. Этот сок всасывается через шею и растекается по всему «фрукту». Голову приходится время от времени полностью погружать в раствор, чтобы она не загнила, но так, стоя в блюдце, она может разговаривать со мной. Хотя не такое уж это удовольствие.

— А как быть с твоим предательством? — взвизгнула она. — Ты держишь меня, плод Вечного Древа, здесь, продлевая тем самым мои муки и лишая возможности умереть и родиться снова. Уж тогда найди для меня тело, куда вселится моя душа. Такое тебе по силам. Ты же помнишь древнее замогильное пророчество: _проклятые_навсегда_не_умирают._ Вот та девушка, которую ты похитила, вполне подойдет. Отдай мне ее физическую оболочку, и пусть себе ее душа бродит, неприкаянная.

— У меня ее нет, — объяснила я. — Ее тело лежит в больнице, а мне принадлежит только душа. Но идея неплоха. Я ведь могу подыскать для тебя другое тело, ну, скажем, какого–нибудь животного. Свиньи, например. В прошлом такое практиковали.

— Не смейся надо мной! — прошипела она. — Не забывай: мы были как сестры. Мы делили все.

— У меня была когда–то сестра, — ответила я. — Кровная сестра–близнец, Морган. Мы делили все. Наши души сливались, мы были единым целым. Но она предала меня, пойдя на поводу у своей похоти. Она отказалась от стези ведьмы и борьбы за власть ради химеры, называемой любовью. Чтобы спастись, она обратилась против меня — меня! — и умерла в горечи. Она висела на Вечном Древе, проклиная мое имя. Вот она, твоя хваленая сестринская верность!

Пока я говорила, Негемет мурлыкала и терлась о мои ноги.

— Я была не такой, — возразила голова. — Я никогда не подводила тебя, никогда не обманывала.

— Но не потому, что тебе этого не хотелось! — сказала я, дразня ее, и по страху в ее глазах поняла, что это правда. Я погладила ее по щеке — она была еще молода и упруга, поскольку плод еще не дозрел. — Не волнуйся, моя дорогая Сисселоур, Я буду обращаться с тобой только так, как ты того заслуживаешь. — Я знаю, ей хотелось отшатнуться от меня, но она не могла. Впрочем, я не собираюсь причинять ей вреда — пока не собираюсь. Ее общество мне приятно, несмотря на ее ядовитый язык.

На кухне Гродда нянчилась с малышом. Я хотела человеческого ребенка, но нынче их трудно достать. Раньше было много детей, желанных и не очень, — крестьяне плодились, как кролики. А теперь наизобретали всяких противозачаточных пилюль, мазей, презервативов, и после этого женщины жалуются на бесплодие и бегут к врачу, как раньше ходили к ведьмам, умоляя прочитать заклинание или дать зелье, чтобы исполнились их сокровенные мечты. Да, взрослых стало больше, а детей меньше. За младенцами так следят и ухаживают, что даже больные и калеки благополучно вырастают и доживают до старости. Гродда нашла теленка. Я даже не спрашиваю где; ручаюсь, какой–нибудь фермер сегодня хватится его и будет оплакивать, как мать, потерявшая ребенка. У него были тонкие ножки, большие глаза и мягкие розовые уши. Он сосал молоко из бутылочки, которую дала ему Гродда. Вполне подойдет, подумала я. Накинув ему веревку на шею, я отвела его в оранжерею.

Страж уже ждал. Его бледное раздувшееся тело сливалось с листвой и лунными бликами. При моем появлении Дерево шевельнулось, зашелестело. Я отвязала теленка, и он стоял, беспомощно озираясь и зовя свою маму. Потом лунные блики и тени словно собрались вместе и метнулись к теленку. Он замычал еще разок, удивительно по–человечьи, что доставило мне немало удовольствия. Второй раз у него вышел только сдавленный шепот, а потом он и вовсе замолчал. Послышалась какая–то возня, шуршание — теленка связали и отволокли в укромный уголок, чтобы полакомиться им на досуге. Позже я слышала, как из угла доносились хруст и чавканье. А когда вернулась туда утром, я нашла только дочиста обглоданные кости да череп, и никакого запаха крови.

Паук скрывался за огромной кадкой, в зарослях растений, за которыми уже давно никто не ухаживал. Присмотревшись внимательнее, я заметила какой–то отросток с когтем на конце и пялящийся на меня сквозь листву глаз. Я хотела выманить его наружу, чтобы взглянуть, насколько он вырос, ведь вчера в темноте определить это было невозможно. Однако я чувствовала его мелкий мозг, болтающийся в раздувшемся теле, крошечный мозг насекомого, в котором всего–то две мысли — о голоде и о том, как выжить, и поняла, что его лучше не тревожить. Я его не боялась, но мне не хотелось бы убивать его ради самообороны.

Дерево тоже росло: ствол стал толщиной с мою талию, а разросшаяся листва затеняла солнечный свет. Я гуляла в его тени, гладила дрожащие ветви, прислушивалась к его ласковому шепоту. И тут я нашла то, что так долго искала, — маленькую зеленую завязь, похожую на яблоко. Плод! При виде его у меня участилось дыхание, а биение сердца слилось с пульсом Дерева. Очень осторожно я коснулась яблока: оно было еще очень твердым. Мне хотелось, чтобы оно поскорее созрело и налилось. Напрасно я пыталась нащупать, какую форму оно потом примет. На его родителе — Вечном Древе — растут головы умерших, но плоды моего Древа могут стать чем угодно: головами друзей или врагов, тех, кто еще жив, или тех, кто отринул смерть. Воображение рисовало мне все эти соблазнительные картины. Мне уже казалось, что на маленькой завязи обозначились бугорки, которые позже могли стать носом или скулами. Почти все утро я наблюдала за плодом, как будто могла увидеть, как он растет. В этот зеленый склеп совсем не проникало солнце, но мое деревце родом оттуда, где вообще нет солнца, где день и ночь меняются по желанию Дерева. Я знала, что плоды вызреют даже в вечной ночи. «Сторожи его хорошенько», — наказала я существу, затаившемуся в углу.

Чуть позже я принесла ему полную миску сока Дерева. Он уже сейчас мог быстро разделаться с теленком, но мне хотелось, чтобы он вырос настолько, чтобы мог сожрать человека. Тогда никто — ни обезьяна, ни домовой, ни Адам, ни Ева — не сможет украсть у меня плод.

— Итак, что мы выяснили? — спросила Ферн. В ее маленькой квартирке собрался совет. Был разгар лета, но в окна стучал дождь, и ей даже пришлось включить искусственный камин, чтобы было не так промозгло. Языки газового пламени весело плясали по вполне правдоподобным углям. Гэйнор, Уилл и Рэггинбоун сидели полукругом, греясь от их жара. Люка на совет не пригласили.

— Ничего, — ответила Ферн на свой же вопрос. — Моргас по–прежнему кажется неуязвимой, а Дана все еще в коме. Мы движемся в никуда.

— Гэйнор хорошо сработала, собрав информацию о Валгриме–старшем, — заметил Уилл. — Человек с такой безупречной репутацией всегда настораживает, особенно банкир. Ведь если ты вне подозрений, ты можешь творить все что угодно.

— У тебя есть какие–нибудь соображения по поводу того, что он творит и как? — спросил Рэггинбоун.

— Например, выдумывает несуществующую компанию, убеждает людей вкладывать в нее средства, а деньги потом присваивает, — цинично заявил Уилл. — Это самое легкое мошенничество. А если Моргас взяла его в оборот, то он не очень–то задумывается о будущем. Под воздействием магии мозги размягчаются, и инстинкт самосохранения пропадает. Во всяком случае, так было со мной, когда Элайсон похитила меня несколько лет назад. Думаю, с Валгримом происходит нечто подобное.

Рэггинбоун кивнул в знак согласия.

— А что с гоблинами? Они что–нибудь разузнали? — спросила Гэйнор.

— Они не расследуют, они просто наблюдают, — пояснила Ферн. — Следят за Даной, Люком и Каспаром.

— За Люком? — пробормотал Рэггинбоун, метнув на нее взгляд из–под насупленных бровей.

— Даже за Рокби следят с безопасного расстояния. Пару недель назад Моргас купила целый выводок щенят — малоправдоподобно, но Скулдундер в этом абсолютно уверен. Какие есть предположения — зачем они ей?

— Может, она любит собак, — с сомнением предположила Гэйнор.

— У нее есть кошка, — сказала Ферн. — Ведьмы держат кошек. Это традиция. И потом, она не собачница. Я легко могу ее представить с аквариумом ядовитых спрутов, с ручной коброй, с тарантулом на золотой цепочке, но уж никак не со щенками. Она готова убить любого, кто описает ей юбку.

— А какие были щенки? — спросил Уилл.

— Не знаю. Гоблины собак вообще не любят, поэтому не разбираются в них. А это важно?

Уилл пожал плечами:

— Мы не знаем, что может оказаться важным. Вероятно, тебе стоит еще раз начертить круг.

— Это слишком опасно, — возразил Рэггинбоун. — Разве ты забыл? Сильная магия притягивает духов стихий. Многоглазый Эдафор будет внимательно смотреть и может выдать местонахождение Ферн, раз Моргас вызывала его. В прошлый раз мы быстро отправили его назад, но, боюсь, сейчас это не выйдет. А мы еще не готовы к серьезному столкновению.

— А без него никак нельзя обойтись? — спросил Уилл. — Если Ферн не в силах победить ее, может, есть какой–нибудь другой способ…

— Она ищет меня, — сказала Ферн. — Вокруг Дэйл Хауза кружат сороки. Брэйдачин даже снизошел до телефона, решив, что мне стоит об этом знать. Он сказал, что они были помечены голубым цветом, хотя на первый взгляд этого не видно. Это птицы с Вечного Древа, шпионы Моргас.

— Брэйдачин воспользовался телефоном? — недоверчиво переспросил Рэггинбоун. — Гоблины же ненавидят технические новинки, считают их современной злобной магией. Должно быть, он действительно счел это очень важным.

— Он особенный гоблин, — сказал Уилл.

— Мне придется с ней столкнуться. — Ферн следовала ходу своих мыслей. — Но не сейчас.

— А Древний Дух в этом как–то замешан? — робко спросила Гэйнор.

— Хороший вопрос, Гэйнор, — ответил Рэггинбоун. — Он всегда замешан, и нам лучше не упускать этого из виду. Если кто–то из вас почувствует его, пусть даже во сне — особенно во сне… — Что–то во взгляде Ферн, в ее молчании показалось ему странным. Уилл и Гэйнор, проследив за его взглядом, тоже посмотрели на Ферн… — Обязательно поделитесь с нами.

— Ты не рассказывала ему о своем сне? — спросил Уилл у Ферн.

— Нет еще. — Ферн не хотелось говорить об этом, снова описывать тот сон: офис в высокой башне, Эзмордиса, скрип пера, когда она подписывала документ, читать который ей не было необходимости. — Вчера он снова снился. Каждый раз сон кажется все более реальным. Я знаю, что это Темная Башня, как в преданиях, только теперь она современная, вся из стекла и бетона — парящий высоко черный небоскреб. Мне кажется, башня существует в своем собственном измерении, как Дерево, но не отдельно от этого мира: она как–то связана с Сити, может быть, она есть не только в Лондоне. Во сне я сама разыскиваю ее, нахожу и подписываю кровью договор, продаю свою душу, свой Дар, самое себя.

— Может быть, это не пророчество, а предупреждение, — сказал Уилл.

— Возможно, — согласился Рэггинбоун.

— Я думала, что он обитает в Эзмодейле. — Гэйнор нахмурилась. — Я ничего не понимаю насчет этой Башни.

— У него много твердынь, — пояснил Рэггинбоун. — Эзмодейл — Живописная Долина — самая древняя из них. Но Темная Башня тоже очень старая. Когда–то в ней были подземелья, бойницы и витая лестница, а теперь там лифт и эскалатор, а вместо каменных палат офис с ковровым покрытием. Ее разрушали, но она снова отстраивалась, приспосабливаясь к ходу истории. Он движется в ногу со Временем, становится все ближе к людям, жиреет на их слабостях. Когда–то давно Башня стояла посреди голой пустыни, а теперь, по словам Ферн, она в каждом городе. Он делает так, чтобы великим и добрым было проще протоптать тропинку к его дверям.

— Но только не Ферн, — уверенно заявил Уилл, взяв сестру за руку. — Не беспокойся. Мы уверены, что ты этого никогда не сделаешь.

— Поосторожнее с такими заявлениями, — предостерег его Рэггинбоун. — Пророчества — вещь странная и ненадежная, но видения владеющих Даром нельзя игнорировать. — Повернувшись к Ферн, он спросил: — О чем ты думаешь, когда подписываешь договор во сне?

— Я чувствую, что мне совсем не хочется этого делать, — сразу ответила Ферн. — Но у меня вроде как нет выбора: кто–то, кого я люблю, в опасности.

— Тот парень? Кто–то из нас? — одновременно спросили Уилл и Гэйнор.

Ферн покачала головой:

— Не знаю.

— Мы сами можем позаботиться о себе, — сказал Уилл.

— Я помню.

— Не надо этого сарказма. Люди учатся на своих ошибках. Тебе бы тоже не мешало.

— В каком смысле? — спросила его сестра.

— Владеющие Даром всегда одиноки. Не только Элаймонд или Моргас — вспомни Зорэйн. Даже Рэггинбоун был одинок во времена, когда был чародеем. Сила и власть изолируют. Возьми, к примеру, Гитлера, Сталина, Пол Пота. Может, у них тоже был своего рода Дар — кто знает, что ими двигало? Но заметьте — ни у кого из них не было друзей, только фавориты, приспешники, выполнявшие грязные поручения, и придворные льстецы, которые обожали их и выслушивали их напыщенные речи. Но не было никого, кого бы они по–настоящему любили и кто любил бы их. Никто не мог проникнуть сквозь стену, которой они огородили свое маленькое «я» и куда пытались втиснуть весь остальной мир. В результате имеем сумасшествие.

— Аргументы, конечно, сильные, — пробормотал Рэггинбоун, — но позволь заметить, что я не сумасшедший.

— Это спорный вопрос, — ответил Уилл. — И потом, ты же утратил свою силу. А что еще важнее, у тебя появилась Лугэрри. Может, именно она спасла твой здравый рассудок?

— Ты хочешь сказать, что без вас я могла бы закончить, как Зорэйн? — спросила Ферн.

— Да, именно это я и хочу сказать, — согласился Уилл. — Ты утаиваешь что–то от нас, отдаляешься, пытаешься «защитить» нас. А это очень опасно — прежде всего для тебя. Думаю, это главная опасность Дара. Сила и одиночество приводят к отрыву от реальности. А отсюда — самонадеянность, паранойя и так далее. Ты же сама рассказывала, что, если Зорэйн чувствовала, что привязалась к одному из своих рабов, она тут же убивала его. Твои друзья и семья не слабость, а твоя сила. И пора смириться с этим.

— А как же риск? — не унималась Ферн.

— Жизнь — вообще рисковая штука. Лично для меня лучше умереть, но не допустить, чтобы ты стала королевой–ведьмой, одержимой манией величия.

— Для меня тоже, — быстро вставила Гэйнор, пока Ферн не успела возразить.

— Мда… мудрые мысли порой приходят оттуда, откуда никто не ждет, — философски заметил Рэггинбоун. — Возможно, твой брат разобрался в истинном проклятии Детей Атлантиды.

— Неужели они все в конце концов обратились к злу? — спросила Ферн.

— Скажем так: мало кто из них пошел по пути добра.

— Я теряю в любом случае, так ведь? — сказала Ферн. — Либо друзей, либо свою голову.

— В данном случае не тебе решать, — резко возразил Уилл. — Мы свой выбор сделали. Забудь пока о своем сне и Древнем Духе. Сначала надо разобраться с Моргас.

— Если сможем, конечно, — ответила Ферн. Потом повернулась к Гэйнор: — Тебе прислали перевод уэльских легенд?

— Да.

— И что?

— Там все только об Уэльсе.

Они еще некоторое время обсуждали свои планы, но, как Ферн и сказала в самом начале, ни к чему не пришли. И все же чуть позже она почувствовала, что у нее словно гора с плеч упала. Она хорошо помнила свои ощущения, когда в шестнадцать лет впервые столкнулась с силами тьмы и осознала свой Дар. «Но я не одна, — подумала она, — я никогда не была одна». И, несмотря на все ее страхи, на душе стало необыкновенно легко оттого, что с нее сняли бремя одиночества и разделили с ней ответственность. Теперь она смогла по–иному взглянуть на все проблемы. «Я найду выход, — решила она. — Мы найдем».

В ту ночь она спала спокойно, и если ей что и снилось, то она совершенно этого не помнила.

Оранжерея в Рокби представляла собой полукруглое сооружение, построенное в конце викторианской эпохи. Тогда богатые люди, увлекающиеся ботаникой, отправлялись в Гималаи на мулах в сопровождении местных носильщиков, а возвращались нагруженными образцами флоры. Когда–то в оранжерее трудились садовники, творившие чудеса, повсюду стояли пальмы в кадках, проводились чаепития. Но поскольку окна оранжереи выходили на север, а вокруг росли высокие деревья, внутрь почти не проникал солнечный свет, а если какой–то луч и попадал сюда, то его тут же душили джунгли. Строители восстановили разрушенные стены и стропила, но они даже не пытались углубляться в дебри разросшихся растений. А теперь на пути света появились новые тени — сети паутины, под тяжестью которых сгибались пальмы. Паук слишком вырос и уже не помещался в миниатюрных джунглях. Здесь не на кого охотиться, нечем утолить ненасытный голод, если только Моргас по своей прихоти не приведет кого–нибудь. Крошечный мозг этого огромного тела переполняла ярость и обида на существование, шедшее вразрез его инстинктами. Он смутно понимал, что надо плести паутину, которая не ломала бы то, на чем держится. Тогда можно было бы ловить крупных сочных мух. Но вместо этого он был заперт в тесном мирке и кормился с рук существа, нисколько на него самого не похожего. Он оставался все время возле Дерева, и теперь оно было его вселенной.

Моргас догадывалась о его беспокойстве и ярости, и ее это очень радовало.

По нескольку раз в день она приходила взглянуть на плод. В один из ее приходов паук подобрался слишком близко — его манил запах съедобной плоти, — но тут же молния ударила его в лапу, и он ретировался. Негемет шипела на него, чувствуя себя в безопасности рядом с хозяйкой. Если бы у нее была шерсть, она непременно встала бы дыбом, а так только мурашки на загривке выдавали ее волнение.

— Не пытайся мне угрожать, маленький монстр, — упрекнула паука Моргас. — Разве я не та рука, что кормит тебя? — И больше она на него даже не взглянула. Отвернувшись, она принялась снова разглядывать зреющий плод, отмечая, как на нем все больше проявляются отдельные черты. — Это голова, — сказала она своей кошке, и от волнения у нее участилось дыхание. — Это и правда человеческая голова. Смотри, как оттопыриваются уши, вот наметились брови, углубились впадины вокруг глаз. Это точно голова — но чья? Мужчины или женщины, живущего человека или умершего? Кожа становится бледнее… пробиваются первые волосы, черные, как вороново крыло. Чья голова зреет для меня? И почему здесь, а не на родительском Дереве? Ах, моя кошечка, скоро мы все узнаем.

В мире Времени голова зрела быстро. Теперь ее кожа была почти белой, а брови иссиня–черными. Волосы росли густые и длинные, кудрявые локоны цеплялись за соседние ветки или змеями свисали вниз. Глаза с длинными ресницами были пока закрыты. Моргас смотрела на эту голову, как в зеркало.

— Это моя сестра, — наконец вымолвила она. — Моя кровная сестра–близнец Морган. Но зачем она явилась сюда? Я видела ее на Вечном Древе давным–давно. Ее плод созрел, и она прошла через Врата, так что ее душа не может вернуться в этот мир. И все же она здесь, и скоро ее глаза откроются. Я должна понять. Когда луна начнет прибывать, я снова начерчу круг и расспрошу провидиц и древних духов — даже вурдалаков, собирающихся на кладбищах, чтобы полакомиться призраками. Кто–нибудь да даст мне ответ, даже если мне придется допрашивать сами Силы стихий! В моих венах течет жизнь Дерева, а в его саженце есть моя кровь, поэтому Дерево откликается на мои мысли и нужды. Почему же все–таки Морган? Я так надеялась, что оно даст мне голову моей бывшей ученицы, чтобы подсказать мне способ отмщения. Давно пора это сделать. Но… Морган… почему Морган?

Кошка выгнула спину, и по голой коже пробежала искорка электричества, но Моргас не заметила этого.

Уже вечерело, и они обе вышли на крыльцо, залитое солнцем. Они смотрели, как вызолотилось небо над вершиной Фарси–Холма, где торчали силуэты обгоревших деревьев. Золотистые лучи добрались даже до давно не стриженной западной лужайки, пересеченной тенью старожила–дуба. Ведьма и кошка купались в этом свете, пока солнце не село и из леса не выползли сумерки. Дом, лишенный своего прошлого, стоял, как пустая могила, в напряженном ожидании.

Как только стемнело, из леса вылетела сова, бесшумно махая крыльями. Моргас вытянула руку, и сова мягко спикировала на нее, что–то тихонько ухая на своем совином языке,

— Так, значит, ее там не было? — спросила Моргас. — Я и не смела на это надеяться. Но продолжай следить. Рано или поздно она выползет из–под своего камня. Лети, Гродда выдаст тебе твою награду.

Сова полетела к окнам кухни, и Моргас вернулась в дом. А кошка еще немного задержалась на улице, пока не вышла луна. Вскоре мимо нее промелькнула тень совы, направлявшейся обратно на север.

Через пару дней Рэггинбоун снова наведался на стройку на Кинг–Кросс, на этот раз вместе с Ферн. Его позабавило, как изменилось отношение охранника у ворот. Видимо, он принял Ферн за студентку, сопровождавшую своего профессора, что сразу превращало Рэггинбоуна из чудака в ученого. Ферн явилась сюда сразу после работы, была одета в светло–серые брюки и жакет и выглядела очень элегантно и вместе с тем совершенно неуместно на этой стройке. Пока она пробиралась между котлованами и кучами песка, ее провожали восхищенные взгляды охранника _я_ нескольких строителей, оторвавшихся от работы. На фоне добровольцев, поголовно одетых в джинсы, она казалась существом из иного мира, утонченным и нереальным. Дэн Хантер вылез из ямы поприветствовать Рэггинбоуна. Взглянув на Ферн без всякого интереса, он спросил:

— Это ваша внучка?

— Это мой друг, Ферн Кэйпел. Ферн, познакомься, это Дэн Хантер.

Они пожали друг другу руки.

— Вы не похожи на археолога, — сказал Дэн.

— А я и не археолог. Я работаю в сфере пиара. Мистер Наблюдатель, — она метнула на Рэггинбоуна недобрый взгляд, — считает, что вам это может понадобиться.

— Хорошая идея, — подхватил Рэггинбоун. — Может быть, так мы привлечем спонсоров. Видите ли, Фернанда думает, что слишком много времени уделяет раскрутке продуктов и слишком мало — рекламе самого дела.

Дэн хмуро заметил:

— Сомневаюсь, что мы можем позволить себе это удовольствие.

— Ее услуги будут совершенно бесплатны, — заверил Рэггинбоун, не обращая внимания на каменный взгляд Ферн. — Это своего рода дар грядущим поколениям.

— Неужели? — Дэн скептически ухмыльнулся, а Ферн злилась уже на обоих. Потом ее настроение изменилось. Они склонились над полностью откопанным камнем — предполагалось, что это алтарь. Ферн, подключив свое магическое чутье, почувствовала развеянный столетиями запах крови, тень древней смерти. Ее дыхание можно было уловить в расщелинах и у оснований почти разрушенных стен. Ферн приложила ладонь к поверхности камня и уловила глубокий пульс земли. Глаза ее закрылись.

— Вы — экстрасенс? — спросил Дэн, честно стараясь быть вежливым.

Ферн открыла глаза.

— Не совсем, — сказала она своим самым безразличным тоном. — Я ведьма.

— В области пиара?

— Совершенно верно. Я продаю бесполезные продукты людям, которые в них совершенно не нуждаются. А это требует колдовства.

Дэн от неожиданности невольно улыбнулся.

— Вы действительно интересуетесь археологией?

— А разве не каждый интересуется ею? — Ферн снова взглянула на камень. — Я думаю, он лежит не той стороной. Может быть, он упал вперед или его специально перевернули, например, христиане, надругавшиеся над языческим храмом, или соперничающая секта — да кто угодно. С другой стороны есть надпись.

— Вы это точно знаете, так ведь?

Ферн кивнула, не обращая внимания на сквозивший в вопросе сарказм.

— Она на неизвестном вам языке. В ней говорится… — Ферн замешкалась… — _Увал_хааде._Увал_неан–чарне._ Я запишу, если хотите. — Дэн явно не хотел, но Ферн все равно достала из сумочки листочек и ручку. На обороте своей визитки она записала загадочные слова большими буквами.

— Э–э… а что они означают? — спросил Дэн. Он уже не улыбался и, казалось, терял терпение.

— Врата Смерти. Или… пожалуй, «портал» будет точнее. Увал означает то, что открывается. Портал Смерти, Портал в Бездну. Я знаю, вы мне не верите, но это не пустая болтовня. И я вовсе не сумасшедшая.

— Вы выглядите вполне нормальной, но внешность бывает обманчива.

— Несомненно. — Ферн критично оглядела его с ног до головы, словно осуждая за выпачканную в земле рубашку и длинные неопрятные волосы. — Копайте. Это у вас хорошо получается, так ведь? — И, повернувшись к Рэггинбоуну, добавила: — Здесь больше не на что смотреть, можем идти.

Пока она пробиралась обратно к воротам, ее провожали враждебные женские взгляды. Дэн Хантер перевернул визитку, задумчиво разглядывая надпись. На безупречно белой поверхности остались отпечатки его грязных рук. Конечно, то, что она тут несла, полная чушь; а уверенный тон — всего лишь часть ее профессиональных навыков. Он засунул визитку в задний карман джинсов и вернулся к работе.

В следующий вторник Ферн собрала еще один совет в своей квартире. На этот раз она пригласила и Люка.

— Это Лукас Валгрим, — представила она его. — Теперь он присоединится к нам. Он нам нужен. Люк, это мой брат Уилл, это — Гэйнор Мобберли, а это — наш старый друг, которого мы все зовем Рэггинбоуном. А вообще–то он мистер Наблюдатель, если соблюдать церемонии.

Люк сдержанно кивнул и, немного–поколебавшись, пожал руку Гэйнор.

— Я вам очень сочувствую по поводу вашей сестры, — сказала Гэйнор. — Мы все прошли через такое, когда с Ферн случилась беда. Мы знаем, как это тяжело.

— Выпейте что–нибудь, — предложил Уилл, щедро распахивая бар Ферн. — Так зачем он нам нужен, сестричка?

— Не называй меня так. — Ферн рассеянно налила себе большой стакан джина с тоником, но пить не стала. — У меня есть план.

— Хороший? — спросил Рэггинбоун, вглядываясь в ее лицо.

— Нет, — напрямик заявила Ферн. — Но мы больше не можем сидеть сложа руки, а это лучшее, что я могу предложить.

— Ты придумала, как убить Моргас? — спросил Уилл.

— Не–а. — Ферн никогда не говорила «не–а». — Но нам надо спасти Дану, и мне хочется осмотреть Рокби. Может быть, удастся узнать, что именно замышляет Моргас. Если я не могу убить ее, надо хотя бы убрать ее с дороги. Мы сделаем отвлекающий маневр. Только это будет очень опасно.

— Ты всегда купаешься в опасностях, — сказал Уилл. — Временами мне кажется, что в глубине души тебе это даже нравится.

— Да дело–то в том, что опасно это будет не для меня, — с несчастным видом сказала Ферн. — Если мы на это решимся, то отвлекающий маневр придется делать вам и в опасности будете вы, поскольку вам придется столкнуться с Моргас.

Все замолчали. Резкий звук полицейской сирены прорезал тишину. Казалось, в комнате никто не дышал.

— Вы хотели быть командой, — сказала Ферн. Сейчас она была необычайно бледна. — Что ж, добро пожаловать в высшую лигу.

Тут все заговорили.

— Наконец–то, — сказал Уилл.

— Вот черт, — пробормотала Гэйнор. Вообще–то она никогда не чертыхалась.

Рэггинбоун ограничился пристальным взглядом из–под кустистых бровей. Люк спросил:

— Ко мне это относится?

— На сей раз нет. Вы поедете со мной в Рокби. Нам нужна быстрая машина. А поскольку вы банкир, у вас наверняка найдется парочка «поршей».

— Да. «Порш» и классический «ягуар», — подтвердил Люк. — Но у меня есть кое–что получше» — мотоцикл.

— «Харлей»? — заинтересовался Уилл.

— А я боюсь мотоциклов, — сказала Ферн.

— Вот и отлично, — вмешался Рэггинбоун. — Значит, страху достанется всем поровну. Лукас действительно понадобится тебе в Рокби: может случиться, что только он, как единственный родственник Даны, сумеет помочь ей вернуться в себя. Даже если мы освободим ее дух, то, не имея Дара, она может не найти дорогу назад.

— Объясните, что я должен буду сделать, — сказал Люк.

— Позже. Фернанда, расскажи нам о своем плане, Ферн изложила детали.

— Ты была права, — сказал Рэггинбоун. — Это действительно не самый хороший план. Но пока обойдемся таким. Ты собираешься начертить круг здесь?

— Ты же знаешь, что комнаты слишком малы, да и вибрация здесь сильная. Придется снова воспользоваться подвалом.

— Муунспиттл не согласится ни за какие коврижки.

— Поднажми на него. Раньше тебе это удавалось. Вопрос в том, сработает ли моя затея?

— Колдовство всегда привлекает внимание, — задумчиво произнес Рэггинбоун. — Духи стихий наверняка еще вертятся поблизости, а от взгляда Эдафора почти ничего не укроется. Не сомневаюсь, что, обнаружив тебя, Моргас тут же примчится. Сможем ли мы отвлекать ее достаточно долго… что ж, это наша проблема. Однако не думаю, что обследовать логово ведьмы в ее отсутствие намного безопаснее.

— Я буду осторожна, — заверила его Ферн. — И наложу на вас на всех заклинание защиты, особенно на Гэйнор. Извини, конечно, но ты самая слабая, подруга. Моргас наверняка нацелится на тебя. Она и так считает тебя переродившейся Гиневрой.

— Может быть, мне удастся это использовать, — ответила Гэйнор, с удивлением отметив, что ее голос не дрожал. — Я же знаю все легенды.

— В легендах говорится только о том, что стало легендарным, — сказал Рэггинбоун. — Мы же не знаем, что там было на самом деле и какие воспоминания мы можем в ней пробудить. Это опасная игра.

— Но попробовать стоит, — храбро заявила Гэйнор.

— Ни в коем случае, — возразила Ферн. — Просто заставьте ее немного поговорить. Когда же она начнет выходить из себя, скажите ей, куда я отправилась. Это разозлит ее так, что она тут же забудет о вас. Метла в этом году не в моде, так что ей придется возвращаться в Рокби на машине. Если повезет, то мы уедем оттуда раньше.

— Ты слишком полагаешься на удачу, — заметил Рэггинбоун.

— Мы, — поправил его Уилл. — Ты тоже окажешься на линии огня и не будешь простым наблюдателем.

Рэггинбоун ничего не ответил, а глаза его скрывал опущенный капюшон.

— Ну, так мы договорились? — спросила Ферн. Все кивнули.

— Когда мы провернем это? — озабоченно спросила Гэйнор.

— В пятницу, — ответила Ферн. — Не будем ждать полнолуния, иначе я рискую наткнуться на ее магический круг. Моргас придется добираться до Лондона обычными средствами, возможно, на машине. А временной фактор для нас очень важен. — Она промолчала о том, что не хочет оставлять себе времени на раздумья. В голове у нее все было словно опутано темной пеленой, что могло быть обычным страхом или же плохими предчувствиями. Но теперь, когда она рассказала остальным о своем плане и получила их согласие, пути назад не было. Она взглянула Люку в лицо: мужественный подбородок, ровные прямые брови, сжатый рот. Он будет с ней там. Интуитивно он доверял ей, верил в ее Дар, способность помочь. Неожиданно для нее стало очень важным, чтобы он не увидел ее страха или неудач.

— Нам повезет, — сказала она, но в глубине души чувствовала, что запас везения исчерпан.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В переулках и тупичках Сохо еще был разгар дня, но в подвале под вечно закрытым магазинчиком было темно. Единственное окошечко занавесили; пламя на оплывших свечах дрожало на сквозняке, но не гасло. Муунспиттл съежился в кресле, втянув голову в плечи, как черепаха в свой панцирь. У него на коленях сидел рыжий Моугвит, беспокойно когтивший его свитер.

— Я не стану этого делать, — снова и снова повторял Муунспиттл. — Это мое местечко, мое убежище. А тут опасности, чужаки… — Рэггинбоун сделал все что мог, чтобы успокоить его. Действовал он, надо сказать, необычайно мягко, но толку от этого не было никакого. Ферн больше не обращала на них внимания: она обходила периметр круга, рассыпая магический порошок и произнося нараспев какие–то заклинания, но так тихо, что, даже если бы все, кто были в комнате, понимали этот язык, они не смогли бы разобрать ни слова. Пелена с мыслей так и не спала, но ей удалось отодвинуть ее в сторону, полностью сосредоточившись на своем занятии. Хотя бы тут она чувствовала, что владеет ситуацией, и была уверена в своих силах.

Уилл и Гэйнор стояли за кругом, а Люк — ближе к дверям. Утром Гэйнор купила журнал мод и немного косметики. Теперь ее глаза были обведены черной тушью, щеки нарумянены, губы выкрашены в темно–сливовый цвет, а длинные волосы заплетены в косички и переплетены блестящими ленточками. «Теперь я Гвенифер», — сказала она сама себе, глядя в зеркало. Но превращения не получилось: она выглядела все той же Гэйнор, просто такое лицо, как и эта одежда, ей не очень шли. «Я сменила имидж», — пояснила она остальным, как бы оправдываясь. Уилл время от времени мрачно поглядывал на нее. В мерцающем свете свечей она действительно выглядела иначе, будто в ее лице проступили черты кого–то другого, более красивого, но совершенно незнакомого.

Под воздействием магии комната начала свои обычные выкрутасы, растягиваясь и изгибаясь возле круга. Люка о таком не предупреждали, поэтому сейчас он встревоженно озирался, но, заметив, что остальные не обращают на это внимание, немного успокоился. Ферн замкнула круг и снаружи начертила руны защиты. Потом она начала читать заклинание магического щита, чтобы оградить Уилла, Рэггинбоуна, Муунспиттла и особенно Гэйнор от возможного нападения. Она не очень точно помнила слова, знала лишь, что должна воззвать к давно дремлющим силам. Но, как только она заговорила, ее голосовые связки словно парализовало, губы двигались сами по себе, а вместо ее голоса зазвучал чужой, более глубокий и резкий. Муунспиттл даже перестал причитать. Ферн не смогла бы определить, чей это был голос — мужчины или женщины, духа или колдуна, — голос наполнял ее, как ветер, шумящий в кроне деревьев, и заклинание звучало мощно и уверенно. На мгновение все даже увидели, как магический щит светится вокруг них, но едва прозвучали последние слова, видение исчезло. Ферн какое–то время молчала, пока к ней не вернулся ее собственный голос.

— Что это было? — спросил Уилл.

— Ты привлекаешь силы, которые не стоило бы тревожить, — привычно проворчал Рэггинбоун.

Ферн не удостоила его ответом. Она еще не закончила свое колдовство, поэтому, хотя и услышала все эти комментарии, внимания на них не обратила.

— _Ниассе!_ -скомандовала она. Пламя свечей вытянулось по струнке, а кольцо круга полыхнуло бледным огнем. Люк увидел, как по комнате закружились тени, собираясь, словно мухи, у потолка, который дугой выгибался от струящейся из круга силы. «Ведь она действительно ведьма», — подумал он, и сердце у него екнуло. Она произносила какие–то слова, и он интуитивно понимал, что это заклинание вызова духов. Где–то в углу Муунспиттл продолжал хныкать и возмущаться.

— Эриост Идунор! — выкрикнула Ферн, и в центре круга появился столб дыма, быстро сгустившись и образовав стройную фигурку. Это был Ребенок. Люк тщетно пытался определить его пол. На льняных кудрях дитяти красовалась корона из листьев, а в глазах светилась древность.

— Ты снова призвала меня, Моркадис, — сказал он. — Ты расточительно обращаешься со своим Даром, столь часто и беспечно вызывая древних духов. Мне казалось, что для общения у тебя есть смертные друзья.

— Я никогда не бываю беспечной, — ответила Ферн. — Расскажи мне о Дереве.

— О каком дереве?

— Ты знаешь, о чем я говорю. Моргас прихватила в этот мир черенок от Вечного Древа и посадила его. Теперь Дерево растет не по дням, а по часам. Оно плодоносит?

— Откуда мне знать? — ответил Эриост. — Я не провидец и не садовник. Спроси у кого–нибудь другого.

— Ты один из первозданных духов, — настаивала Ферн. — Твой взор простирается далеко. Расскажи мне, что ты видишь.

Ребенок склонил голову и насмешливо уставился на нее:

_-_Мея,_Мея,_сказочная_фея,_

_Ну,_как_поживает_твой_сад?_

_-_Отлично:_на_ветках_три_петли_и_рея_

_И_дивные_головы_в_ряд._

— у да, стишки и загадки–занятие как раз для ребенка, — сказала Ферн.

— Я знаю еще одну. — Эриост засмеялся, и в его детском смехе зазвучали проказливые нотки.

_-_Маленькая_Фернанда_сидела_на_веранде_

_Под_сенью_яблоньки_той._

_Явился_паук_и_вместо_беседы_

_Он_слопал_Фернанду_за_вкусным_обедом._

С этими словами Ребенок испарился, оставив после себя заливистый смешок и облачко дыма.

Ферн не стала задерживать его, поскольку ей почудилось, что тени в комнате сгустились, но вовсе не оттого, что наступал вечер. В середине лета темнеет поздно, поэтому на улице должно было быть еще светло. Она почувствовала, как потянуло холодом и нечто пронеслось по комнате. Потом в дальнем углу пару раз моргнули глаза и тут же исчезли.

— Это Эдафор, — прошептала она.

— И Борос, — добавил Рэггинбоун. — Они нашли тебя.

— Как быстро они доберутся до Моргас?

— Они, считай, уже там. Наживку проглотили. В прошлый раз круг сдержал и ослепил их. На этот раз они были вне круга и все видели, так что смогут привести ее сюда.

— Нет! — заверещал Муунспиттл. — Только не сюда! Мое убежище… Закройте круг! Запечатайте дверь. Если мы спрячемся здесь, в тишине и темноте, может быть, она нас не найдет…

— Простите, но нам пора, — сказала Ферн, борясь с угрызениями совести. — Теперь твоя очередь, — сказала она Рэггинбоуну. — Держите круг открытым как можно дольше — насколько решитесь. Она должна поверить, что я здесь.

— Я не стану этого делать, — взвизгнул Муунспиттл, но рука Наблюдателя тяжело легла на его плечо, вдавив в кресло. Более сильная воля завладела им и направила его Дар в нужное русло. Моугвит зашипел, и шерсть на драном загривке встала дыбом.

— С ним все будет нормально? — спросила Гэйнор.

— Надеюсь, — ответила Ферн уже от самой двери. Люк держал ее за руку. — Удачи. И по возможности будьте осторожны. — Они вышли, и ни Гэйнор, ни Уилл не успели пожелать им удачи.

— Ступай за ними и запри дверь, — велел Рэггинбоун Уиллу.

Уилл стал на ощупь пробираться по темной лестнице. Наверху Люк уже выкатывал свой мотоцикл на улицу. Казалось, какой–то техномонстр выползает из своего логова, сверкая хромированными частями и отливая матовым блеском. Это была боевая колесница современного Фаэтона, которая двигалась необычайно легко, несмотря на свой массивный вид, и при этом без всяких лошадей. Ферн долго возилась с застежкой шлема, и тогда Люк повернулся и помог ей приладить его. Откуда–то сзади раздался голос Уилла:

— Какая это модель?

— «Харли Дэвидсон Фатбой», тысяча четыреста пятьдесят кубических сантиметров, с форсированным двигателем.

— И как быстро он едет? — встряла Ферн.

— А как быстро вы хотите?

Треск мотора эхом прокатился по узкой улочке. Люди оборачивались, хлопали двери, крысы в канализации навострили уши. Ферн поспешно уселась позади Люка и крепко вцепилась в его кожаную куртку. Напутствие Уилла потонуло в реве — мотоцикл сорвался с места и помчался по переулку. Они влились в поток транспорта и стали лавировать между.грузовиками и автобусами, пользуясь любой возможностью, чтобы обогнать кого–нибудь. Ферн закрыла глаза, но потом решила, что если ей суждено встретить свою смерть на дороге, то она, по крайг ней мере, хочет это увидеть.

— Это же не маленький мотоцикл! — прокричала она. — Мы не сможем протиснуться.

— Я думал, мы торопимся.

Оставив позади запруженные улицы Лондона, они помчались по шоссе со скоростью километров сто двадцать в час, а то и больше. Приятного в этом было мало — ветер сильно бил в грудь, проникал под куртку и все норовил скинуть Ферн с мотоцикла. Под порывами ветра ремешок огромного шлема буквально впивался ей в подбородок. Ферн пригнула голову, прячась за спиной Люка, как за щитом. «На такой скорости я могу вас не услышать, — предупредил он ее в самом начале. — Так что пните меня по ноге, если вам что–то понадобится». Но даже когда ей казалось, что ветер вот–вот сломает ей шею, она не просила его притормозить. Ставки сделаны, рулетка запущена — теперь раздумывать поздно. «Интересно, — подумалось ей, — встретим ли мы Моргас, мчащуюся в другом направлении?» Хотя ясно, что на шоссе с тремя полосами, отделенными от встречного движения, все равно ничего не разглядишь. Ферн боялась, что Моргас почует, когда они проедут мимо, но, с другой стороны, ей хотелось удостовериться, что наживка проглочена. Она до предела напрягала свое магическое чутье, но ничего особенно не ждала. Поэтому сигнал застал ее врасплох — холодная вспышка почти за гранью ощущения, исчезнувшая в долю секунды. Ферн обернулась, но успела заметить только красные огоньки задних фар, уносящиеся в темноту. Ветер чуть не сорвал с нее шлем, ей пришлось поспешно нырнуть за спину Люка. Она очень надеялась, что Моргас была полностью сосредоточена на своей цели и не обращала внимания на проносившиеся мимо автомобили. О своих друзьях, оставшихся в Лондоне, она старалась не думать, чтобы беспокойство за них не лишило ее сил.

Они свернули с шоссе и поехали по проселочной дороге. Света не было, если не считать светящихся окон в попадавшихся время от времени деревушках. Луна скрылась за тучами. По обе стороны дороги громоздились темные холмы. На каждом повороте мотоцикл опасно накренялся, и Ферн требовалось все ее мужество, чтобы наклоняться вместе с ним и не обращать внимания на то, что они почти касались асфальта. Хотя сейчас они ехали значительно медленнее, всего километров девяносто в час. Выглядывая из–за плеча Люка, Ферн видела лишь луч их передней фары, прорезавший темноту, да какого–то зверька, улепетывающего прочь. Сна услышала, как Люк прокричал:

— Уже недалеко.

Луч высветил каменные столбы ворот, под колесами заскрипел гравий. Теперь Ферн могла разглядеть увитые плющом окна, зубчатый край стены, силуэт башни. Наконец они остановились. Люк заглушил мотор, и свет погас. Первым чувством Ферн было огромное облегчение от того, что они доехали–таки в целости и сохранности.

Она неуклюже слезла с сиденья; ноги дрожали от напряжения, а спина просто онемела. Люк помог ей снять шлем.

— Ну как, понравилось, как мы прокатились? — спросил он.

— Нет.

Теперь тишину нарушало лишь тихое дыхание сельской ночи — шепот ветра, шелест листьев, шуршание травы. Ферн прислушивалась, подключив магическое чутье, но не слышала даже отдаленных взмахов крыльев или писка летучих мышей. В зарослях не было ни одного зверька; только насекомые отваживались приблизиться к Рокби. Вот неподалеку прополз уж, но и он не рискнул здесь остаться. Ферн прошла к дому, и ее шаги громко отдавались на гравиевой дорожке. Окон в доме было много — одни прямоугольные, другие сводчатые, но все темные и пустые, как глазницы в черепе. Только сейчас она до конца осознала то, о чем рассказывал ей Дибук: здесь не было духов, воспоминаний, прошлого — только стены и крыша да пустое пространство внутри. Но сквозь трещины в стенах и щели в полу уже просачивалось нечто, заполняя комнаты ненасытной темнотой. Ферн чувствовала, как мелкие духи слетаются к Рокби, как мухи к трупу, и их притягивает не только пустота в доме, но и колдовство, творимое в нем. «Интересно, — подумала она, — чувствует ли это Люк и страшно ли ему?»

— Ключ есть? — спросила она.

Люк достал ключ из кармана, поднялся на крыльцо и зажег фонарик, чтобы найти замочную скважину. Луч высветил массивную дубовую дверь и железные петли.

Ферн расстегнула куртку, чтобы двигаться свободнее, и огляделась по сторонам.

— Скулдундер, — позвала она. Даже она со своим ночным зрением и тончайшим слухом ничего не заметила. Но гоблины двигаются совершенно бесшумно. Вот и сейчас знакомый гоблин появился в двух шагах от нее–Шляпа была натянута на самые глаза, а плечи опущены. Сразу видно, что он отчаянно трусил. — А где Дибук? — спросила Ферн. — Я же сказала, что он нам понадобится.

— Он не захотел идти, госпожа, — ответил гоблин. Ферн отметила, что от страха Скулдундер стал чрезвычайно вежливым. — Когда мы позвали его, он свернулся в комок, как испуганный ежик, дрожа и поскуливая. Даже королева не решилась настаивать. Она приказала, чтобы я сам помог вам, потому что… — он облизнул губы, — потому что я самый храбрый из ее подданных.

— Правда? — восхищенно спросила Ферн. Люк справился с замком и, обернувшись, прирос к месту, потрясение глядя на незнакомца.

— Взломщики должны быть храбрыми, — хвастливо заявил Скулдундер. — Дибук описал мне все ходы и выходы в этом доме, так что я сам проведу вас.

— Надеюсь, мы не потеряемся все вместе, — сказала Ферн и повернулась к Люку: — Пойдемте. Будем надеяться, что хоть вы знаете этот дом.

— Знаю, но плохо. Я редко сюда приезжал.

Дверь открылась без скрипа, видимо, Моргас смазала петли. Они вошли, Скулдундер нехотя поплелся за ними. Дверь позади них захлопнулась с легким стуком.

Уилл запер дверь на всевозможные запоры и цепочки, которые Муунспиттл установил за многие годы своего отшельничества. Спустившись в подвал, он снова встал рядом с Гэйнор, будто его что–то притягивало к ней. Магия выходила из–под контроля. Сияющие кольца волнами расходились из центра круга и выплескивались наружу, потом откатывали назад и исчезали там же, откуда появились. Там копилась какая–то сила, собираясь в темное едва заметное ядро.

— Кажется, так не должно быть, — с сомнением сказала Гэйнор.

— Возьми круг в свои руки! — скомандовал Рэггинбоун. — Иначе тут все взорвется и мы погибнем.

— Я не могу, — пролепетал Муунспиттл. — Я тут ни при чем. Не моя вина. Сидим тут, как крысы, и ждем, когда явится крысолов…

— _Делай!_

Волны стали выше и мощнее. В отчаянии Гэйнор вытянула руку, повторив жест, который она видела у Ферн; другой рукой она схватила Уилла за руку.

— Фиассе! — выкрикнула она единственное атлантийское слово, которое смогла припомнить. Рэггинбоун как–то сказал ей, что у нее есть Дар другого рода; может быть, с таким количеством сил, скопившимся здесь, этого будет достаточно.

— Еще раз, — крикнул Уилл.

— _Фиассе!_

Волны улеглись. По периметру круга пробежал огонек, и в центре из темноты обрисовалась фигура — знакомая раздувшаяся туша, сплошь состоящая из губ, которые сейчас плотоядно раскрылись. Это был Кторн.

— _Энварре!_ -одновременно произнесли Гэйнор и Уилл.

— _Энварре!_ -Рэггинбоун тряс Муунспиттла за плечи, пытаясь привести в чувство и вложить ему в уста нужные слова усилием своей воли. Туша в центре крута растворилась, оставив после себя темноту и дым. — Гэйнор! — задыхаясь, вымолвил Рэггинбоун. — Закрой его! Скорей!

— Как?

— Вызови кого–нибудь.

— А кого? Или что?

— Да кого угодно. Кого–нибудь полезного. Грех тратить впустую столько сил…

— Но…

Гэйнор растерялась и никак не могла сообразить, кого бы вызвать, — голова была абсолютно пустая.

— Может, провидицу? — предложил Уилл.

— Я вызываю… кого–нибудь из прошлого. Кого–нибудь из прошлого Моргас. Друга или врага, знакомых или родню — не важно. Я вызываю кого–нибудь, кто знает Моргас!

— Это слишком обще, — сказал Рэггинбоун. — Да и не было у нее друзей, а все враги давно умерли. Слишком много времени прошло. Придется тебе…

Однако в круге появилась женщина. Перепуганная до смерти Гэйнор с облегчением отметила, что та больше напоминала русалку средних лет, которая слишком долго пробыла под душем. Она была тощей, как палка, и какой–то вялой. Длинные прямые волосы прилипли к спине, а мокрое платье облепило костлявую фигуру и тонкие руки. Лицо ее было по–своему красиво — тонко очерченные линии, глубокие тени под глазами, светлая кожа. Она с некоторым недоумением огляделась, потом ее взгляд остановился на Гэйнор.

— Кто ты, дитя мое? Не думаю, что мы раньше встречались.

— Я Гэйнор. Гвенифер. А разве не я должна задавать вопросы?

— А ты сама не знаешь? — удивилась женщина. — Бог мой, это так странно. Я думала, это ты меня вызвала.

Гэйнор беспомощно глянула на Рэггинбоуна, но тот хмуро разглядывал гостью и никакого совета не дал.

— Продолжай, — подбодрил ее Уилл.

— Я вызывала кого–нибудь, кто знает Моргас, — объяснила Гэйнор. — Это такая ведьма.

— О да! Я знаю ее. Но я всегда думала, что она давно умерла. Столько времени утекло, столько столетий — я даже не считала. Ты хочешь сказать, что она жива? Это дурная весть для мира, во всяком случае для нашего уголка. Как же ей удалось избежать Врат?

— Она спряталась в пещере под корнями Вечного Древа, — ответила Гэйнор. — А теперь она вернулась в наш мир, и мы не знаем, как с ней справиться.

— В этом я вам не смогу помочь, — сказала женщина. — Никто никогда не мог справиться с Моргас. Даже боги боялись ее. А в те времена было много богов, хотя некоторые из них совсем мелкие и боязливые. Подозреваю, что это было связано с неправильным питанием: слишком много жертвенного мяса, мало трав и овощей…

— Кто вы? — перебила ее Гэйнор, после того как Уилл подсказал ей.

— Я Нимвэ. Разве ты не знаешь? Я была волшебницей, и довольно неплохой, если можно так сказать. Поэтому я до сих пор жива. Я проспала большую часть истории. Потому что мне не нравилось, как она развивалась. Я ждала чего–то, правда, сейчас уже не помню чего. Но я вспомню, когда придет время.

— Вы когда–то знали Моргас? — настойчиво повторила Гэйнор. — Вы хорошо ее знали?

— Довольно неплохо. Так ты сказала, что тебя зовут Гвенифер? Маленькая Гвенни? Ты похожа на нее — в темноте. Она, конечно, давно умерла. В женском монастыре. Знаете, тогда было модно приносить покаяние, вести целомудренную жизнь. Запирать сейф, когда сокровище уже украли. Бедная Гвенни: ее выдали замуж за короля, а она любила другого. И когда все пошло не так, она во всем обвинила себя. Грустная история, хотя довольно распространенная. Я слышала, о ней до сих пор слагают песни. Что–то вроде свечи на ветру…

— Это не о той принцессе, — поправила ее Гэйнор.

— Почти та же история, — сказал Уилл. — Ты не можешь заставить ее не уклоняться от темы?

— А я что делаю? — возмутилась Гэйнор. Потом повернулась к Нимвэ: — Расскажите нам о Моргас, пожалуйста.

— Ах… пожалуйста. Какое волшебное слово. Мне нравится вежливость в молодежи. Мне говорили, что теперь это не в моде, но я рада, что они ошиблись. Я помню, что Гвенни была очень вежливой девочкой, а это так важно для особ королевской крови. Она могла быть резкой со своей ровней, но с крестьянами всегда была мила.

— Моргас… — напомнила Гэйнор.

— Она никогда не была вежливой, даже с богами. Она пугала слабых грубыми словами, а сильных — жестокими деяниями. Помощь, доблесть, честь — вот рыцарский кодекс, но она извратила его, насмехаясь над всеми. Она не боялась никого — ни королей, ни магов.

— Может быть, женщин? — спросила Гэйнор.

— Ну уж не меня точно, если ты это имеешь в виду. — Нимвэ теребила свои длинные волосы, и взгляд ее казался мечтательным. — Конечно, мы стремились к разному. Ей были нужны владычество над другими и земная власть. А я искала иллюзии, волшебство и любовь. Она сошла с ума, а я нет. — Она подняла глаза на Гэйнор. — Я вполне здравомыслящая, даже после стольких лет. Вполне здравомыслящая. Хочешь, я покажу тебе кое–что?

Гэйнор замешкалась, не зная, что ответить. Тогда Нимвэ тряхнула волосами, рассыпав брызги по кругу. Кое–где огненное кольцо погасло, оставив после себя только дымящуюся кромку, и через эти прорехи стала утекать магия. Из пола под ногами Гэйнор стала всходить трава, которая съежилась и засохла за несколько секунд, как в фильме о природе с ускоренной съемкой. Земля закишела белыми червями. Из нее высунулось что–то похожее на руку, зеленое и слизистое от разложения. Муунспиттл, испугавшийся настолько, что забыл о своей истерике, на этот раз отреагировал мгновенно и произнес несколько заклинаний. Круг снова сомкнулся, рука ушла в землю, а поверх изъеденной червями земли снова расстелились доски. Нимвэ грустно рассмеялась.

— Она еще не готова проснуться, — сказала она. — Но однажды…

— Моргас, должно быть, кого–то боялась, — сказал Уилл. — Иначе почему бы она сбежала?

— Она боялась зимы, — ответила Нимвэ, когда Гэйнор повторила вопрос для нее. — Пришли северяне и принесли в своих сердцах лед. А может быть, она боялась Времени, потому что для нее оно уже истекало, — кто знает? Говорят, она боялась своей сестры, но Морган ушла, не дожидаясь будущего. Они были близнецами, похожими как две капли воды, равные по силе, но такие разные по характеру. Моргас была — и, несомненно, остается такой и сейчас — хладнокровной, жадной, жестокой и бессердечной. Она кормится от чужой боли, как древние духи, но вот слабости у нее человеческие. Для нее опасно все, что опасно для простого смертного. Морган тоже была страстной особой, но ее кровь была горячей. Она была беспокойной, и ею двигали любовь и ненависть. Говорят, в конце концов любовь победила, и она со своими горничными подобрала короля на поле последней битвы и отвезла его на затерянный остров Авалорн в поисках исцеления. Некоторые легенды утверждают, что и я там была. Не слышали?

— А вы там были? — спросила Гэйнор.

— Нет, я осталась. У меня было другое дело. Однажды я довершу его. Когда _он_ проснется. — Голова ее поникла, и тело согнулось… словно ива под тяжестью своих листьев. Вдруг она снова подняла голову и взглянула на Гэйнор. Глаза у Нимвэ были странные: в их темных глубинах двигались какие–то дымные огоньки. — Зачем ты вызвала меня? — спросила она.

— Мне нужна ваша помощь в борьбе против Моргас, — ответила Гэйнор.

— Никто не может одолеть ее. Ее сестра осмелилась попробовать, и ей пришлось спасаться бегством. Морган предала любовь своей сестры ради любви к мужчине и покинула мир, а Моргас теперь снедает жажда неисполненной мести. Так что если хочешь ударить ее по пустому сердцу, напомни о ее сестре. Ее это, может, и не ранит, но разозлит.

— Спасибо, — поблагодарила Гэйнор.

— Ты закончила со мной, дитя мое? Я очень устала. Если мы не можем разбудить спящего, надо присоединиться к нему.

— Конечно. Я — я отпускаю вас. Так?

Нимвэ медленно растворилась в серебристом дожде, а ее шепоток пролетел по притихшей комнате:

— Мы еще встретимся…

— Что теперь? — спросила Гэйнор.

— Ничего, — ответил Рэггинбоун. — Мы закроем круг. Продолжать опасно. Не знал, что Нимвэ еще жива. Вообще–то наделенные Даром могут прожить очень долго. Должно быть, она погружает себя в зачарованный сон, пробуждаясь время от времени, когда заклинание ослабевает. Подозреваю, что она всего лишь _вполне_ здравомыслящая.

Муунспиттл завершил ритуал закрытия круга, огонь погас, магические силы улеглись, и круг стал холодным и безжизненным. Только легкий звон в воздухе говорил о том, что заклинания защиты все еще на месте. Моугвит, которого теперь никто не держал, носился по углам, разгоняя тени.

— Что теперь будем делать? — снова спросила Гэйнор.

— Ждать Моргас, — ответил Рэггинбоун.

Луч фонарика метался по холлу, разрезая темноту на кусочки. Тени клубились вокруг, заползали под двери, разбегались по лестницам. С портрета на них пристально смотрели чьи–то глаза. Люк сказал:

— Где–то тут должен быть выключатель.

— Не надо, — отрывисто сказала Ферн. Видимо, сказывалось нервное напряжение.

— Можно не бояться, что нас заметят, ведь Моргас нет…

— Здесь могут быть и другие обитатели. К тому же наш взломщик не любит света. Эй, гоблин, ты ведь должен быть нашим провожатым. Показывай дорогу.

Люк посветил фонариком, но Скулдундера уже не было. Ферн разглядела его под лестницей, где он укрылся от света.

— Направьте фонарик в другую сторону, — сказала она Люку. — Выходи, взломщик. Убегая от простенького электрического лучика, ты не делаешь своей королеве чести. Где комната для колдовства, о которой говорил Дибук?

— Скажи ему, чтоб оставил меня в покое, — проворчал Скулдундер. — Комната для колдовства… наверху. Дибук говорил, что раньше это была гостиная. Он должен знать, где это, — ткнул он указательным пальцем в сторону Люка. — Подвал, тот, что под кухней, она использует как кладовую. Это там Дибук видел Дерево.

— А служанка? — спросила Ферн. — Та старая карга? Надо сначала разобраться с ней.

— Она на кухне. Люк сказал:

— Кажется, это сюда…

Он посветил впереди себя. Скулдундер поплелся сзади Ферн, прячась за ней от света. Люк редко бывал в этом доме, но в конце концов он нашел лестницу, ведущую вниз. Из–под двери кухни пробивалась желтая полоска света. Ферн распахнула дверь и решительно вошла. Карга попятилась, беззвучно бормоча простейшие защитные заговоры. В ее узких черных глазах светилась злоба пополам с ужасом.

Платок сполз у нее с головы, и по плечам рассыпались седые спутанные волосы, в которых копошилась мелкая живность. Ферн схватила ее за грудки и легко оттолкнула — Гродда была почти невесомой. В этот момент подоспел Люк. Он открыл крышку большого ларя, и они вдвоем затолкали туда Гродду. захлопнули крышку и поставили сверху стопку тяжелых глиняных тарелок.

— Она там не задохнется? — спросил Люк, не особо, впрочем, переживая.

— Вряд ли, — сказала Ферн. — Я не так хорошо знакома с этими колдуньями, но они должны быть чрезвычайно живучими. Как тараканы.

— Куда дальше?

— В погреб, в кладовые Моргас.

Они спустились еще ниже, подсвечивая себе путь фонариком. Люк к тому же держался рукой за стену, а Ферн, казалось, и так все прекрасно видела.

— Еще должна быть кошка, — прошептала она, — кошка–гоблин…

— Может быть, она взяла ее с собой, — с надеждой предположил Скулдундер.

— Увидим.

Дверь погреба оказалась заперта. У Люка был ключ, но, когда он попытался вставить _его_ в замочную скважину, его ударило током, и по руке побежали голубые искры. Ферн достала из кармана перчатку. В ней рука напоминала лапу ящерицы — пятнистый узор волнами уходил под рукав. Она без труда повернула ключ, и они вошли. Здесь она включила верхний свет. Освещение было слабенькое, но они смогли разглядеть всевозможные кувшины и баночки, стоявшие на полках, пучки трав, сосуды с маслянистой жидкостью и странным осадком на дне, белые свечи в витых железных подсвечниках и руны, нацарапанные на буфете и ящиках стола. Содержимое некоторых сосудов шевелилось. Краем глаза Ферн заметила вращающиеся глазные яблоки, которые, казалось, следили за ее перемещениями по комнате. Рукой в перчатке она открывала ящики, трогала ножи, черпачки, пинцеты, доставала с полок баночки, внимательно рассматривая этикетки. Некоторые надписи на банках были на атлантийском языке, другие на латыни, греческом и, похоже, даже на арабском. Она не понимала, что они означают, но на некоторых из них была нарисована эмблема дерева. Парочку она открыла и осторожно понюхала, уловив знакомый запах сырости и зелени, роста и разложения.

— А это что? — окликнул ее Люк сзади.

Повернувшись, Ферн увидела маленький столик, стоявший особняком. На нем был пустой сосуд со стеклянной пробкой, запечатанный красными сургучными печатями.

— Не трогайте это, — поспешно сказал Скулдундер, но Люк уже потянулся к банке. Воздух вокруг нее сгустился, и казалось, что его рука пробивается сквозь густой клей. Со всех углов комнаты тени слетелись к ним. Подойдя ближе, Ферн заметила, что банка уже не кажется пустой: внутри пары собирались вместе, образуя некую фигуру, еще слишком расплывчатую, чтобы понять, что это такое. Фигурка, словно бабочка, билась о стеклянные стенки.

— Это она! — воскликнул Люк. — Это Дана.

— Похоже на то. Подождите, здесь очень сильное колдовство. Мне надо проникнуть сквозь магический щит.

Полагаясь не столько на знание, сколько на удачу, Ферн выбрала с полки бутылочку с бесцветной жидкостью, на этикетке которой красным цветом было написано атлантийское слово «гореть». Она капнула на каждую печать, и они задымились. Дым ел глаза, на столе остались черные отметины.

— _Увале!_ -скомандовала Ферн, и магический барьер, ослабевший за много месяцев и ни разу не обновлявшийся, рассыпался от одного прикосновения. Ферн взяла банку и передала ее Люку. Тот принял ее так бережно, словно она была очень хрупкой, хотя стенки были из толстого стекла, а днище двойное. — Вы знаете, что нужно делать, — сказала Ферн. — Представьте ее тело на больничной койке, держите этот образ в голове. Когда вынете пробку, произнесите слова, которым научил вас Рэггинбоун. Позовите ее по имени и отошлите домой.

Люк кивнул, сразу став напряженным и сосредоточенным. Он с трудом сглотнул, и кадык дернулся вверх–вниз. Взявшись за пробку, он стал понемногу раскачивать ее. Сначала сургуч никак не поддавался, но потом растрескался, и пробка вышла из банки. Люк пробормотал освобождающее заклинание на атлантийском языке. Из банки потянулась тонкая струйка пара, собираясь в расплывчатую фигуру с распущенными волосами и развевающимися одеждами. Взгляд испуганных глаз лихорадочно метался из стороны в сторону.

— Дана, — тихонечко позвал ее Люк. Потом чуть громче: — Дана! Ищи себя! Ступай в свою телесную оболочку. Ты знаешь, где она… — Их взгляды на мгновение встретились, потом пронесся вздох, порыв ветра рассеял пар, а пустая банка упала на пол, разбившись на множество осколков. От этого звука Люк вздрогнул, будто выйдя из транса. — Я все правильно сделал? — спросил он.

— Надеюсь.

— Мне нужно идти. Я должен быть с ней.

— Ступайте, если хотите. Вашей задачей было освободить Дану. Остальное — мое дело.

Люк огляделся по сторонам. Сейчас он уже ничего не искал, а просто рассматривал.

— Я вам еще нужен. Я подожду, но поторопитесь. Ферн прошла вдоль полок и остановилась возле

сосуда с глазными яблоками. Они припали к стеклу, сфокусировав взгляд на ней. В этом жутковатом немигающем взгляде она прочла мольбу. Ферн взяла сосуд, открыла крышку и пробормотала заклинание, похожее на то, что произносил Люк.

— Ты свободен, — прошептала она. — Ступай через Врата. _Вардэ!_ - Глаза качнулись в растворе, медленно повернулись и застыли. Легкий ветерок пронесся мимо них. — Покойся с миром, кто бы ты ни был, — промолвила Ферн. У нее в голове промелькнул образ золотистого острова, со всех сторон окруженного морем, и красивого юноши, который, щурясь, смотрел на солнце. Повернувшись, Ферн увидела, что Люк, оказывается, стоит рядом с ней. Она поняла, что сейчас он видел то же самое.

— Пойдемте. Если вы хотите осмотреть весь дом…

— Еще минутку.

Шкафов было не так много, но все они были помечены охраняющими рунами. Она открывала их рукой в перчатке, осматривая содержимое ящиков: книги заклинаний, обернутые в полиэтилен, какие–то фляги и чаши, банка с птенцом–зародышем, скрючившимся в зеленоватом растворе. Она ничего не взяла, кроме бутылочки, из которой капала на магические печати. Последний шкаф был встроен в стену, а его двойные дверцы закрыты на висячий замок.

— Вы можете сломать запор? — спросил Люк.

— Магией не могу. Для замка должен быть ключ. Давайте посмотрим, что у вас есть.

В связке ключей Люка ничего подходящего не нашлось, зато ключ отыскался в соседнем ящике.

— Такое ощущение, — сказала Ферн, — что этот замок просто для виду. — Она открыла его, и дверцы распахнулись.

Люк закричал от ужаса и изумления. Внутри стоял большой сосуд, а в нем плавала человеческая голова. Ферн была чуть более привычна к таким вещам, но и она застыла на месте, не в силах отвести взгляд. Это была голова женщины. Ее глаза были закрыты, как будто она спала, а волосы плавали в растворе. Через почти прозрачную кожу просвечивали голубые венки на висках, но кровь в них не билась. Полуоткрытый рот напоминал розу, но губы были совсем белые.

— Что это за чертово логово? — потрясенно спросил Люк. — Вы что–нибудь понимаете?

— Думаю, да, — медленно ответила Ферн. — Не волнуйтесь, это не настоящая голова. Это… фрукт, ни живой, ни мертвый. Не будем ее сейчас тревожить. — Она закрыла шкаф и повесила на место замок. Вспомнив его слова, она усмехнулась. — Конечно, это чертово логово и есть. Жилище ведьмы. А вы чего ожидали?

— Не знаю. — Люк пожал плечами. — Черные бархатные шторы, черные свечи и алтарь для поклонения дьяволу — что–нибудь в этом роде.

— Ведьмы не поклоняются никому, кроме себя, — сказала Ферн. — Вы описываете сатанистов. У них нет истинной силы, так, крохи, которые они подбирают после духов, которых вызывают.

— Может, пойдем отсюда? — раздался голос Скулдундера из угла, куда он забился, как только они вошли в кладовую.

— Куда дальше? — спросил Люк.

— В комнату заклинаний. Вот там могут быть-.и черные шторы. Интересно, что Моргас сделала с Деревом? Ей ведь нужно куда–то его посадить. — Ферн посмотрела, сколько жидкости осталось в бутылочке, которую она позаимствовала: она была на три четверти полной. Они прошли через кухню, не обращая внимания на то, как карга барабанила в крышку ларя. По пути Люк прихватил самый длинный вертел, а за пояс сунул угрожающе длинный нож.

— Вы похожи на пирата, — заметила Ферн. — Не хватает только еще один взять в зубы.

Что–то бормоча себе под нос, Скулдундер тоже вооружился первым попавшимся предметом. Это оказалась большая вилка. С ней в руках он напоминал миниатюрного Вельзевула, а большая шляпа, закрывавшая пол–лица, придавала ему еще более комичный вид. Но никто не засмеялся. Пустота дома всасывала любой звук, как пылесос–воздух.

Когда они снова оказались в прихожей, Люк сказал:

— Если вы ищете дерево, то тут есть оранжерея, уродливая викторианская постройка, где можно развести мини–джунгли. Насколько я помню, она нуждалась в ремонте.

— Дибук говорил об этом, — вмешался Скулдундер. — Он сказал, что там работали цыгане.

— Поищем там, — решила Ферн.

Люк снова зажег фонарик и повел их по темным коридорам в заднюю часть дома. Напротив гостиной, заваленной старой мебелью, они увидели большую двустворчатую стеклянную дверь. Свет фонарика, отразившись от нее, разбился на множество лучиков. Люк открыл дверь без всяких помех.

— На этот раз никаких ловушек, — сказал он. — Значит, тут нет ничего важного.

— Тогда пойдемте отсюда, — сказал Скулдун–дер. — Мне тут не нравится.

Ферн вглядывалась в мрак, заполненный листьями, шелестевшими без всякого ветра. Оттуда исходил страх, ощутимый, как запах.

— Там что–то есть, — сказала она.

Люк за этот вечер насмотрелся достаточно, чтобы не спорить с ней. Когда он переступил порог, Ферн дотронулась до его руки.

— Ступайте осторожно, — сказала она, — и очень медленно.

— Я тут подожду, — заявил Скулдундер.

— Если сбежишь, я наколю тебя на твою вилку, — бросила Ферн через плечо.

Они шагали по проходу между невидимыми зарослями. Луч фонарика выхватывал из темноты засохшие ветки, завядшие листья пальм, разбитые кадки, из которых торчали сухие корни. Шуршание прекратилось: каждая веточка, каждый листочек застыли. Слышны были только их шаги да осторожное дыхание. Под ногой что–то хрустнуло, и Ферн подумала, что это сухая ветка, правда, она была какая–то странная: белела в темноте, как обглоданная косточка. Неожиданно в свете луча Ферн увидела кое–что знакомое. Ни слова не говоря, она крепче сжала руку Люка, и тот застыл на месте. Впрочем, идти дальше все равно было некуда: в конце прохода стояло Дерево. Точнее, Древо. Оно было посажено в каменную кадку, но камень давно растрескался, и корни пробились наружу и ушли вглубь, сквозь щели между плитками. Ствол Дерева, чуть изгибавшийся, был толще самого Люка. Луч фонарика метнулся вверх, высветив похожую на дуб крону. По стеклянной конусной крыше пробежали блики.

— Там, внизу, — прошептала Ферн. Она и сама не знала, почему вдруг перешла на шепот. — Я что–то видела…

Луч остановился на каком–то бесформенном яблоке, висевшем на нижней ветке. Кожица плода была очень бледная, а сверху, где он крепился к плодоножке, что–то чернело.

— Что это? — спросил Люк. Он тоже непроизвольно понизил голос.

— Смотрите дальше, — сказала Ферн. — Может быть, есть более спелый.

Свет заметался по листве. Он был совсем слабенький, но Люк и Ферн стояли совсем близко. Вскоре они увидели еще один плод, гораздо мельче и зеленее, а потом рядом с ним заметили то, что Ферн искала и боялась найти. На этот раз Люк не закричал. Ферн услышала лишь, как он охнул, да увидела, что фонарик дрогнул в его руке. Там висела голова — натурального размера и совсем как настоящая. Бледная кожица чуть поблескивала, словно в предрассветной росе. Черные волосы свисали чуть ниже того места, где должна была бы быть шея; глаза и рот были закрыты. Держа вертел, словно шпагу, Люк ткнул в сторону этого кошмара:

— Объясните мне, что все это значит.

— Это своего рода фрукт, — сказала Ферн. — Я вам рассказывала о родительском Дереве, которое растет в ином измерении. На нем зреют головы мертвых: говорят, тот, кто в жизни совершил хоть что–то плохое, должен провисеть на этом Древе один сезон, а иногда и несколько. Это Дерево не может быть его саженцем, поскольку Вечное Древо не имеет семян. Это, скорее всего, черенок, взращенный при помощи магии. Но я не понимаю, почему здесь, в нашем мире, оно дает плоды и что это за плоды. Они похожи на саму Моргас, но ведь она жива. Должно быть, это ее сестра–близнец Морган… Может быть, Дерево так пропитано силой Моргас, что на нем растут только головы тех, кто связан с ее жизнью.

— Как та, из буфета?

— Не думаю… Это Сисселоур — она выглядит намного моложе, чем тогда, когда я ее знала, но я не уверена. Мне кажется, ее взяли с главного Дерева и просто принесли сюда. Так уже делали.

— Кто?

— Я.

— Но эта голова живая, я видел, как дрогнули веки, — сказал Люк. Ферн почувствовала, как он вздрогнул.

— Да, она живая, — подтвердила Ферн.

Ей уже доводилось видеть, как у плода открываются глаза и все лицо оживает. Но ни у одной из голов она не видела такого выражения лица. Глаза открылись, полностью обнажив зрачок, губы растянулись в довольной, ликующей улыбке.

— Наконец–то! — сказала она.

_Наконец-_то?_ Ферн была озадачена. Головы в чистилище обычно не бывали такими радостными и довольными.

— Не светите нам в глаза, — безапелляционно заявила голова. — Дайте нам рассмотреть вас.

Люк сместил фонарик немного влево. Ферн чувствовала, как он напрягся.

— Ты не спрячешься в тени, Ферн Кэйпел, — сказала голова. — Разве мы не владели твоей душой и телом? Разве мы не похитили твой дух?

— Моргас не смогла удержать его, — возразила Ферн. — И почему ты говоришь о себе «мы»? Не знала, что ты так тесно связываешь себя с сестрой.

— С сестрой? — Голова презрительно фыркнула.

— А разве ты не Морган?

— Морган! Не оскорбляй нас! Моя родная плоть превратилась в бесхарактерную тряпку, клянчащую одобрения мира и любви мужчин. Она прозябает в горечи на Вечном Древе. Она просила прощения, но не у нас. В этом ее ошибка. Но мы не стали ждать, пока она сгниет там, у нас есть дела поважнее.

— Тогда кто ты? — Впрочем, она и сама уже знала ответ.

— Мы — Моргас.

— Но как?

— Мы едины с Древом. Наши кровь и соки, корни и мускулы слиты воедино. Нас оторвали от материнского Древа с самыми древними ритуалами и таинствами и перенесли в этот мир. Этот плод — символ нашего союза. За ним последуют другие — нас будет очень много. С нами сила Вечного Древа, и с ее помощью мы покорим Британию. Наши корни глубоко зароются в эту землю, а наши ветви закроют небо. Уже сейчас есть те, кто испил нашего сока и теперь исполняет любую нашу прихоть. Вот один, например, он богат и могуществен, считал себя честным человеком, но мы полностью завладели его разумом. Он приносит нам деньги, которые в этом мире открывают любые двери. Мы долго смотрели в волшебный кристалл и многое узнали о современной жизни: здесь больше не в ходу такие химеры, как помощь, доблесть, честь. Теперь деньги являются для людей единственным кредо и их Святым Граалем. Боги удалились отсюда, их место заняли мелкие людишки с большими банковским счетами. Ваши правители уже не великие воины или выдающиеся умы — они просто актеры, позирующие перед толпой. Раньше они не продали бы свою честь за золото, а теперь все готовы продать ее за кусок пластика или мятую бумажку. Мы купим себе доступ в этот тесный круг избранных и одурманим их нашими зельями. Вот тогда Логрез станет нашим навеки! Мы многое узнали, Фернанда, и в конце концов обошлись без тебя.

— Я Моркадис, разве ты забыла? Ты сама нарекла меня, и это имя у меня не забрать.

— Мы ничего не забываем. И прежде всего мы познаем вкус мести. Ты, конечно, можешь прокрасться сюда, пока наша телесная сущность отсутствует, но тебе не удастся надолго спрятаться от нас.

— А я и не прячусь, — возразила Ферн. — Разве она не видит вашими глазами, а вы — ее?

— Пока нет. Мы еще не привыкли к этому плоду и не знаем точно, что породило наше колдовство. Вот когда мы встретимся, мы станем единым целым, и все станет ясно.

Ферн вдруг ощутила странный необъяснимый импульс, как будто все ее чувства и инстинкты разом возопили об одном и том же,

— Тогда я отвезу вас к ней, — сказала она. — Люк, дайте мне нож.

— Это безумие какое–то, — отозвался он. — Голова без тела висит на ветке и разглагольствует о мировом господстве.

— Все наделенные Даром — сумасшедшие, — сказала Ферн. — Я же говорила вам.

— А вы?

— И я — раз иду туда. — Она взяла нож и решительно шагнула к Дереву.

— Ты не можешь тронуть нас, — сказала голова. — Нас охраняют. — На лице отразилось такое злорадство, что Люк невольно попятился, тревожно светя фонариком в разные стороны. Возможно, это было игрой теней, но ему показалось, что слева от них, где крона была особенно густой, по листве пробежала дрожь. Он крепче сжал в руке вертел.

— Здесь нет заклинаний, — сказала Ферн и потянулась к ветке. В этот момент она поняла, что здесь что–то не так. Уж этот–то фрукт наверняка защищен пуще всего остального. Она озадаченно обернулась. Ей показалось, что темнота вдруг вздыбилась и метнулась к ней. Она еще услышала ликующий вопль головы, а потом ударилась о землю затылком и потеряла сознание.

В подвальчике в Сохо все ждали. Теперь, когда круг был закрыт, комната обрела свои обычные очертания. Рэгтинбоун зажег новые свечи, а Муунспиттл включил электрический свет. Гэйнор заинтересовалась картинками на стенах, но, разглядев их поближе, пожалела об этом — лучше бы ей их не видеть. Уилл откупорил какую–то склянку, понюхал и радостно заключил, что это было виски.

— Можно мы это выпьем? — спросил он. — Завтра я принесу вам другую бутылку.

Муунспиттл, прищурясь, поглядел на него.

— Завтра нас может уже и не быть, — сказал он. — Скажите спасибо ведьме.

— Тогда тем более надо выпить сейчас, — решительно заявил Уилл.

Они разлили виски по старым растрескавшимся чашкам и выпили. Все попеременно садились, вставали, мерили шагами комнату. Почти не разговаривали. Моугвит все так же обшаривал углы. Его шерсть стояла дыбом, словно он получил изрядный заряд электричества.

— Если бы у тебя были мозги, ты бы давно смылся отсюда, — сказал Уилл.

— Он останется со мной, — возмущенно сказал Муунспиттл. — Он же мой питомец.

— Именно поэтому у него и нет мозгов, — тихо заметил Рэггинбоун.

Чуть погодя Гэйнор робко поинтересовалась:

— А нам не нужно какое–нибудь оружие?

— Это против Моргас–то? — Рэггинбоун пожал плечами.

— У меня есть нож, — сказал Уилл, вытаскивая из внутреннего кармана нож, напоминавший охотничий, но у этого и лезвие, и рукоять были черными. Когда он махнул им, Гэйнор показалось, что она слышит легкий свист, с которым он рассекал молекулы воздуха.

— Ах, это, — загадочно сказал Рэггинбоун.

— Он пробьет и железо, и магию, — настаивал Уилл.

Муунспиттл оценивающе взглянул на нож.

— На нем что–то темное, что больше, чем волшебство.

— Может быть, — согласился Уилл. — Но это мой нож. Я его сам украл.

После этого все снова замолчали. Откуда–то издалека доносился шум ночного города. Гэйнор казалось, что даже книги на полках сжались, чтобы их корешки стали совсем незаметными. Жаль, что она не могла сделать то же самое. Из–под плинтуса выполз таракан, но, передумав, заполз обратно. Время шло. Гэйнор уже начала надеяться, что Моргас не явится.

Они оставили дверь в подвал приоткрытой, и первое, что возвестило им о ее появлении, было дребезжание дверного звонка. Последовала небольшая пауза, а потом на дверь обрушился град ударов крепкого кулака, и весь дом заходил ходуном.

— Она ведь не может войти, если мы ее не пустим? — с надеждой спросила Гэйнор.

— Это магазин, — сказал Рэггинбоун, — хоть он и вечно заперт. На магазины запрет не распространяется. В любом случае при Моргас наверняка есть обычный громила, которому наплевать на закон.

Раздался звон разбитого стекла, скрип засовов, бренчание дверной цепочки. Кто–то прокладывал путь сквозь многочисленные запоры, установленные Муунспиттлом, ломая то, чего не мог открыть.

— Нет! Нет! — завопил Муунспиттл, забившись в кресло и втянув голову в плечи, как напуганный ежик. Уилл кивком показал на дверь подвала, но Рэггинбоун лишь покачал головой: бесполезно. Потом они услышали шаги от входной двери к лестнице, ведущей вниз. Кто–то на высоких каблуках начал спускаться по лестнице, медленно и осторожно, поскольку ступеньки были крутые и узкие, но без всякой опаски. Уилл вынул было нож, но потом передумал и вложил его обратно в ножны. У Гэйнор так колотилось сердце, что казалось, оно вот–вот выскочит из груди. Рэггинбоун побледнел, что было видно даже под его многовековым загаром. Моугвит неуклюже взгромоздился на спинку кресла и яростно раздирал обивку когтями. Перестук каблуков прекратился. И все поняли, что она здесь — за дверью. Даже кот застыл на месте.

— _Увале!_

Дверь распахнулась, ударившись о стену. По комнате со свистом пронесся ветер, затушив все свечи. Электрический свет мигнул и погас. Моргас стояла в дверном проеме, выделяясь на фоне темноты своим слабым мерцанием. Ее змееподобные локоны шевелились, как живые.

— Моркадис! — крикнула она. Из ее искрящихся пальцев вырвалась вспышка света, пробежав по лицам присутствующих. Уилл. Рэггинбоун. Исчезающий хвост Моугвита. Сжатые плечи Муунспиттла. До Гэйнор она добралась в последнюю очередь. — А, подруга, — сказала Моргас, и тон ее смягчился, став еще неприятнее. — Маленькая Гвенифер. Где она? Где Фернанда Моркадис?

— Ваша сестра ушла, — сказала Гэйнор, с удивлением обнаружив, что говорит твердым голосом.

— Моя… сестра?

— Она уплыла на корабле. — Гэйнор, вспомнив совет Нимвэ, отчаянно пыталась припомнить легенды. — Они забрали моего короля, разве вы забыли? — Она не представляла, как остальные восприняли ее импровизацию, но оглядываться не стала. Сейчас главным было отвлечь Моргас. Королева–ведьма явилась в одежде, которую, судя по всему, считала соответствующей ее статусу: на ней было современное вечернее платье из шелка цвета темного бордо. Туфли на высокой шпильке были, скорее всего, от Прадо. Наряд казался Гэйнор каким–то нелепым, и это придало ей смелости.

— Я никогда ничего не забываю, — сказала Моргас. — И что из того? Морган умерла давным–давно. Я ищу Моркадис. Она была здесь — они мне сказали, что она была здесь.

— Да, она была здесь, — откликнулась Гэйнор. — После смерти ее сила возросла стократ.

— Моя сестра–близнец мертва, и хватит об этом! Моркадис…

— У смерти много королевств, но лишь одни Врата, — сказала Гэйнор. Кажется, она вычитала это где–то.

— Довольно! Ты никогда не блистала умом, Гвенифер, но от общения с магией ты вообще лишилась последних мозгов. Или ты пытаешься обмануть меня? Вот уж глупость! Говори — иначе я расколю твой череп и раскаленными щипцами выну все твои мысли. _Где_Моркадис?_

— А почему вы у меня не спросите? — вмешался Уилл. — Ее тут вообще не было. Все претензии к вашим шпионам — они купились на призрак.

Рэггинбоун тут же добавил:

— Мир Времени ослепил тебя, королева Воздуха и Тьмы. Отчего ты так уверена, что твоя сестра прошла через Врата? Ты закрывала их за ней?

— Вы издеваетесь надо мной? — взревела Моргас. Сомнения иголками впились ей в мозг, отчего она рассвирепела еще больше. Она метнула в Рэггинбоуна шар магического огня. Этот всплеск энергии мог бы снести ему голову. Но защитное заклинание Ферн образовало вокруг него оболочку, от которой, рассыпавшись искрами, срикошетил удар. Моргас взвыла от ярости, чертыхаясь на нескольких древних языках. Она снова и снова метала снаряды в Рэггинбоуна, Гэйнор, Уилла и даже в то немногое, что было видно от Муунспиттла. Но магия Ферн пока выдерживала.

Гэйнор изо всех сил пыталась сохранить самообладание и не запаниковать. «Нимвэ права, — подумала она, — Стоит только упомянуть о ее сестре, и Моргас перестает здраво мыслить. Что угодно, лишь бы отвлечь ее от Ферн…»

— Морган была здесь, — повторила она. — Она приходила в круг и оставила для вас послание.

Ведьма подошла вплотную к Гэйнор.

— Ты лжешь, — заявила она. — Я могу прочесть это в твоих мыслях. Они мечутся у тебя в голове, как мыши в клетке, ища лазейку. Глупая бесполезная ложь. Морган висит яблоком на моем Дереве. А что до этого барьера — Фернанда призвала на помощь древние силы, но она не знает, как обуздать их. Как ты думаешь, сколько еще он сможет противостоять мне? Час или пару минут? — Моргас руками сдавила невидимое магическое поле, защищавшее Гэйнор. Она сжимала его все сильнее и сильнее — было видно, как ее рот исказился от напряжения, а на ладонях вспухли красные рубцы. Уилл схватил ее за руку, пытаясь оттащить от Гэйнор — защитный барьер нисколько не сковывал его движения, — но она легко стряхнула его с себя.

— Попробуйте прочесть мои мысли! — бросил ей вызов Уилл. — Что вы там видите?

— Что ты более опытный лгун, — огрызнулась Моргас. Все ее внимание было приковано к Гэйнор. Все еще сжимая ее защитную оболочку, Моргас произносила ответное заклинание: — _Ксормэ_абе–лон,_зинефар_унуле:_

Воспользовавшись тем, что она на него не смотрит, Рэггинбоун собрал всю магическую энергию, окружавшую его, и попытался заблокировать колдовство Моргас. Он знал, что рискует, ведь таким образом он ослаблял свою собственную защитную оболочку. Но даже сквозь собственные слова Моргас уловила его бормотание и резко обернулась. Ее силовой заряд не пробил барьер, но опрокинул Рэг–гинбоуна на пол, и тот не успел дочитать заклинание. Он понимал, что у них осталось совсем мало времени.

Моргас снова стиснула руками магическое поле, окружавшее Гэйнор. Она теснила его все ближе и ближе к ее лицу. Ладони ведьмы покрывались волдырями и трескались в тех местах, где она соприкасалась с чужой магией, по лицу струился пот. Уилл снова принялся оскорблять ее, но тут же получил мощный удар, отбросивший его назад.

— _Ксормэ!_ - крикнула Моргас. — _Нэфиа!_ - И защитное заклинание рухнуло.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Люк почти ничего не успел заметить. Просто по.листве прокатилась волна, мимо него пронеслась огромная тень — и запахло каким–то совершенно незнакомым зверем. Ферн рухнула, даже не вскрикнув. В мечущемся луче фонарика он разглядел только огромную многосуставчатую волосатую лапу и бледный панцирь, утыканный толстыми, как иглы, волосами. Потом луч фонарика рассыпался на тысячи огоньков, отразившись от двух большущих сетчатых глаз навыкате, не мигая глядевших на него. Чуть ниже он заметил огромные клыки, на которых пузырился яд, и все это — всего в нескольких сантиметрах от шеи Ферн. Было понятно, что смехотворно маленький мозг этого чудовища занят исключительно мыслями о еде. Свет фонарика его явно раздражал. Люк ткнул вертелом между его глазами — острие проскрежетало о панцирь. Следующие мгновения показались ему вечностью: лапы метнулись к нему, белая жесткая щетина оцарапала щеку, когти вонзились в кожаную куртку. Кроме голода и безумия, насланного магией, у существа еще оставалась заложенная в генах память об охоте на мух: как только ловишь одну, остальные быстро улетают. Они не объединялись и не давали отпор. Даже щенки и теленок не делали этого. Растерянность, гнев, страх смешались в его крохотной голове. Конечно же, этот человекомух слишком мал, чтобы одолеть его. Внутренний голос приказывал: «Убей! Убей!» Но Люк, постоянно ходивший в тренажерный зал и игравший в теннис, был крепок, а его вертел — остер. Когда монстр отпрянул, он перепрыгнул через тело Ферн, загородив ее собой от смертоносных клыков, и еще раз атаковал. Вертел с треском проткнул панцирь и вонзился во что–то мягкое. Лапы судорожно дернулись, на клыках появилась пена. Голова Моргас вскрикнула от ярости и разочарования. Ферн слабо застонала, понемногу приходя в себя. Люк чуть приподнял ее и оттащил подальше от все еще дергающегося тела чудовища.

— Она мертва, — сказала голова. — Он ужалил ее.

— Отвали.

— Черт… что… это было? — пробормотала Ферн, с трудом ворочая языком.

— Не знаю, что это было. Но я его убил, — ответил Люк. — С вами все в порядке?

— Ммм… — Голова еще болела, но мысли уже прояснялись. — Как глупо… Я должна была догадаться. Она бы ни за что не оставила Дерево без охраны. — Ферн попыталась подняться, опираясь на руку Люка. Колени дрожали, и она с трудом держалась на ногах.

— Осторожнее.

— Ничего, я справлюсь. — Она призвала свой Дар и вскоре почувствовала, как по жилам и мышцам медленно разливается сила. Она уже не так крепко держалась за его руку, а ее взгляд прояснился. — Давайте посмотрим. — Она забрала у Люка фонарик и посветила туда, где лежала туша убитого Люком чудовища. Она увидела скрюченные лапы, распухшее волосатое тело, паучью морду с кривыми челюстями и кончик вертела, торчавший между глазами. Луч фонарика, отражаясь от пустых глаз, создавал жуткую иллюзию жизни. — Это паук, — сказала Ферн, хотя это и так было очевидно.

— Я так и подумал, — ответил Люк, — правда, не поверил. Отчего он стал таким огромным?

— Бог его знает. Наверное, какое–нибудь колдовство Моргас… Можем спросить у нее. — Она повернулась к голове, висевшей на ветке.

— Это не наше творение. Должно быть, он попал сюда вместе с Деревом или когда нам принесли Сисселоур. В том другом измерении все находится в статике, а в этом мире пульсирует жизнь и движется Время. Вот маленький ползун и дорос до таких размеров. Мы всего лишь подкармливали его.

— Вы сделали его безумным, — неожиданно вмешался Люк. — Я чувствовал его мозг. Он был слишком маленьким, напуганным, растерянным.

— Голодным, — добавила голова.

— Вам его жаль? — спросила Ферн Люка.

— Нет. Да. Может быть. Он не сам стал таким. Только люди сами порождают чудовищ.

— Стоит подумать об этом на досуге. — Ферн наклонилась, чтобы поднять нож, который обронила под Деревом.

— Ты не можешь забрать нас, — заявила голова, — г Мы должны ждать наше «Я» здесь.

Ферн ей не ответила.

— Посветите мне, — попросила она Люка, вернув ему фонарик. Она снова потянулась к ветке, и вдруг голова извернулась и вонзила зубы ей в руку. Ферн вскрикнула. Люк сунул фонарик в карман, на ощупь нашел челюсти и разжал их. Но, как только он чуть ослабил хватку, они снова захлопнулись, едва не откусив ему пальцы. Люк и Ферн отскочили от Дерева, оба злющие и в крови. Голова злорадно скалилась, ее губы и щеки были перемазаны кровью.

— Ты не сможешь забрать нас! — повторила она. — У нас нет желудка, но кусаться мы все еще можем. Только подойди к нам, и мы обдерем мясо с твоих костей, как гарпии в старину. Мы — великая Моргас!

— Это похуже, чем чертов паук, — сказал Люк.

— Нам нужна тряпка, — сказала Ферн. — Толстая тряпка. Давайте сходим в те комнаты. Там есть портьеры — воспользуемся ими.

Через некоторое время они вернулись с большим свертком бархатных портьер. На этот раз к голове они приблизились очень осторожно. Та следила за их перемещениями из–под полуприкрытых век. Когда они оказались в пределах досягаемости, она извернулась и попыталась цапнуть за руки, клацая зубами при каждом промахе. Сила ее была нечеловеческой. Ветка, на которой она висела, ходила ходуном. Голова двигалась проворно, как змея. Мотаясь из стороны в сторону, она хлестала волосами листья, разрезая их, как бумагу ножом. Вдобавок ко всему она исторгала грязные ругательства, которые прекратились, только когда Ферн и Люку удалось вставить ей толстый кляп и крепко завязать узел на затылке. Потом Ферн другим куском материи завязала ей глаза. И вот когда голова не могла уже ни говорить, ни видеть, ни кусаться, ни бодаться, Ферн перерезала стебель. Голова продолжала вертеться и вырываться у нее из рук, но, завернутая в толстую портьеру, сделать уже ничего не могла. Ферн попыталась отсечь ножом волосы, но их было слишком много, и, сколько бы она ни резала, меньше их не становилось.

— Надо завернуть ее еще в один слой, — сказала Ферн. — Возможно, нам придется нести ее далеко.

— В Лондон?

— Пока не знаю.

— А как быть с остальными? — Люк кивнул на еще не дозревшие плоды.

— Придется с ними разобраться. Подержите.

Люк осторожно взял голову за черешок, почти у самого скальпа. Голова дергалась и вертелась, пытаясь высвободиться. Ферн достала бутылочку, которую забрала из кладовой, и, прочитав заклинание на атлантийском языке, вылила ее содержимое на ствол Дерева. По листве и ветвям пробежала дрожь. В свете фонарика они увидели, как кора у самого основания почернела, съежилась и превратилась в пепел. Язва распространилась дальше: корни вдруг засохли, от листьев остались одни черешки, да и те рассыпались прахом. Оставшиеся плоды почернели, скорчились и опали на землю, как зимние яблоки. Ветви сгнили и отвалились, а ствол истлел изнутри. В конце концов Дерево превратилось в груду обуглившихся деревяшек. Ферн постояла над ним в молчании, словно отдавая последнюю дань. Потом развернулась, и они с Люком покинули оранжерею, унося свой сомнительный трофей.

Все заклинания рухнули. Моргас схватила Гэйнор за горло. Уилл и Рэггинбоун рванули на помощь, но Моргас одним словом отбросила их.

— Ну все, маленькая Гвенифер, — закричала ведьма, — я выжму из тебя правду, каплю за каплей, как из сливы. Я же вижу все твои страхи и напрасные надежды, я вижу насквозь твою мелкую душонку и трусливое сердце. Ты уже не знаешь, что соврать. Ты боишься за подругу, но за себя ты боишься гораздо больше. Умная деточка. Ты для нее уже ничего не можешь сделать. Скажи мне, где она, и я, может быть, сохраню тебе жизнь. Говорить ты не можешь, но я прочту это в твоих мыслях. Так что думай отчетливее, Гвенифер, от этого зависит твоя жизнь.

В волшебном сиянии лицо Гэйнор казалось мертвенно–бледным. Она отчаянно хватала ртом воздух. Тогда Уилл крикнул:

— Рокби, Моргас. Ферн в Рокби. Неужели вы настолько глупы, что сами не догадались?

— _В_Рокби?_ - Гэйнор почувствовала, что хватка немного ослабла. Моргас переключила внимание на Уилла.

— Конечно, а чего вы ждали? — В душе Уилл молился Богу, в существовании которого всегда сомневался, что Ферн уже покинула тот дом. — Мы использовали ваших шпионов, чтобы выманить вас сюда, а тем временем Ферн должна была осмотреть ваше поместье. Если вы поспешите, то можете успеть позавтракать там с ней.

— Если Моркадис в Рокби, — голос Моргас вдруг стал вкрадчивым, — то я съем ее на завтрак, причем уже холодную. Неужели вы в самом деле думали, что я оставлю свой дом без охраны? Уверена, что уже сейчас из нее приготовили главное блюдо на ужин, ведь она такая сладкая, теплая и нежная. Я пришлю вам кусочек, если что–нибудь останется — ребрышко или пальчик, — чтобы вы могли ее похоронить. Но, думаю, от нее мало что останется, ведь мой питомец вечно голоден.

— А что до тебя, — снова повернулась она к Гэинор, — то ты такая трогательная, что даже жалко тебя убивать. Но ничего не поделаешь. — Улыбаясь, Моргас снова сдавила ей горло.

«Вот и все», — подумала Гэйнор. Ее взгляд метнулся в сторону Уилла, потому что сказать «прощай» у нее уже не было сил.

Но Моргас отчего–то вдруг выпустила ее из рук, и Гэйнор скользнула на пол, закашлявшись и хватая воздух ртом. Уилл тут же приобнял ее, а Рэггинбоун приподнял ей голову. А Моргас — Моргас в это время стояла на четвереньках и блевала, забрызгивая пол зеленоватой зловонной жижей. Когда спазм прошел, она попыталась выпрямиться, держась рукой за стенку. Она едва стояла на ногах. Когда магическое сияние померкло, они увидели, что ее лицо стало пепельно–серым.

— Что она сделала? — прохрипела она. — Моркадис… что она _сделала_со_мной?_

Никто ей не ответил. Рэггинбоун нащупал выключатель и включил свет. Уилл подумал, что все это напоминает тот момент во сне, когда тебе кажется, что ты проснулся и что все уже хорошо, но потом ты оглядываешься и понимаешь, что ужасы никуда не делись и кошмар продолжается. Даже губы у Моргас посерели, но голос все же вернулся:

— Негемет! — позвала она. — Приведи Ходжекиса!

Кошка бесшумно спустилась по лестнице. Ее пятнистая лысая шкура и немигающий взгляд василиска делали ее похожей на монстра. За ней шел шофер. Он был крупного телосложения, мускулистый. Он привык отвозить так называемую миссис Мордаунт куда скажут, не задавая лишних вопросов, и получать щедрое вознаграждение за сверхурочные. Возможно, он тоже был одурманен ее зельем.

— Не обращай на меня внимания. Бери девчонку, — велела Моргас.

Ходжекис двинулся вперед.

Уилл вытащил нож. Черное лезвие вбирало в себя свет, не давая ни блика, ни отблеска.

— Только попробуй, — сказал он.

Кошка–гоблин угрожающе зашипела, но ни она, ни человек не отважились приблизиться к нему. В этот момент Моргас застонала, и они оба обернулись к ней. Мужчина подставил плечо, и они стали медленно подниматься по лестнице. Кошка последовала за ними. Через некоторое время все в подвале услышали, как хлопнуло то, что осталось от входной двери. Из–за спинки кресла показалась голова Муунспиттла:

— Она… у–ушла? Уилл обнял Гэйнор:

— С тобой все в порядке?

Она кивнула. Горло так саднило, что она пока не могла говорить.

— Вот это представление ты устроила, — сказал Рэггинбоун. — Не столь отважно, сколь безрассудно.

— Безумно, — добавил Уилл, покрепче обнимая ее. — Я уже думал, что потерял тебя.

— А что случилось с Моргас? — просипела Гэйнор. — Это Ферн ее так?

— Трудно сказать, — ответил Рэггинбоун. — Надеюсь, что, когда ведьма доберется до Рокби, Фернанда уже уедет оттуда. Что бы она там ни сделала.

А в Рокби в это время Люк, Ферн и Скулдундер вошли в комнату заклинаний. Гоблин присоединился к ним, как только они вышли из оранжереи. За всеми событиями он наблюдал с безопасного расстояния из–за двери. Впрочем, он мало что пропустил, поскольку гоблины хорошо видят в темноте.

— Этот жалкий домовой, кажется, многое упустил, — задумчиво произнес он. — Дом пустой, говорил он, даже пауки ушли. А вот о гигантских пауках, пожирающих людей, он даже не упомянул…

— Он не местный, — сказала Ферн. — И скорее всего, появился тут уже после того, как Дибук ушел.

— Ну да, прибыл в ящике с бананами, — пробормотал Люк. К нему снова вернулась холодная самоуверенность, что, в общем, немудрено: попробуйте убить огромного паука кухонным вертелом и у вас тоже появится вера в себя. На плече у него висела сумка, которую он позаимствовал в спальне Мор–гас, а в сумке лежала голова. Время от времени она начинала(дрожать или метаться, толкая его в бедро, пока он шлепком не унимал ее.

— И об этом тоже ничего не сказал, — продолжал ворчать Скулдундер.

В комнате заклинаний никого не было, но гоблин зашел туда неохотно, остановился сразу у порога и попытался слиться со стеной.

— Не исчезай совсем, — предупредила его

Ферн. — Это, в конце концов, невежливо.

— Что–то не так? — спросил его Люк, напряженно вглядываясь в углы, где могла таиться опасность.

— Именно здесь она открыла Бездну, — пролепетал Скулдундер. — Я и сейчас чувствую тягу оттуда…

— Он хочет сказать, что в этом месте происходит стык реальностей, — пояснила Ферн. — Когда открываются Врата между разными мирами — между разными измерениями, между прошлым и будущим, — все меняется, даже если потом их закрыть. В полотне существования появляется прореха. Такое уже случалось в нашем доме в Йоркшире. Дом так и не стал прежним. Нарушенную реальность можно залатать, но если ты достаточно восприми чив, то обязательно почувствуешь слабинку.

— И сможешь открыть Врата снова?

— Возможно. Если хватит сил.

Пустота в комнате была какой–то давящей. Это было даже хуже, чем ощущение скрытой угрозы в оранжерее. Ферн зажгла волшебный фонарик, но он тут же погас, как будто ему не хватало кислорода. В этой короткой вспышке они разглядели выжженный круг на полу и вьющиеся тени под потолком. Ферн вздрогнула, заметив, что стоит внутри круга.

— Вот сюда канули все духи, — задумчиво произнесла она, — даже самые мелкие фантомы из истории дома — живые воспоминания, придававшие дому своеобразие. Все исчезло в одно мгновение. На их место пришли другие, но у этих нет ни прошлого, ни целей на будущее. Это бактерии мира духов — зло их притягивает, как болезнь и разложение. Дом задыхается от них, чувствуете? Они питаются пустотой и заполняются ею. Этот дом уже никогда не станет живым.

Они молча вышли из комнаты, почти мечтая, чтобы им встретился монстр, с которым можно было бы сразиться.

— Ну теперь мы уйдем? — с надеждой спросил Скулдундер. — У меня мурашки по спине бегают — ведьма возвращается.

— Ведьма тут уже есть, — напомнила ему Ферн. — А что до Моргас, то ей далеко ехать. Чтоб она в пробке застряла.

— Это заклинание? — спросил Люк.

— Нет, просто мечтаю.

Они шли по темной галерее. Внизу зиял пустотой бальный зал.

— Дибук что–то говорил о пленнике на чердаке. Где это? — спросила Ферн.

— Но он сказал, что это чудовище! — запротестовал Скулдундер. — Он огромный, ужасный… Может, хватит на сегодня чудищ?

— Мне понадобится еще один вертел, — спокойно заметил Люк.

— _Где_это?_ - повторила Ферн.

В конце концов они отыскали лестницу, ведущую на чердак. Скулдундер все больше нервничал. Люк напряженно всматривался вперед. Решимость Ферн была похожа на одержимость. Она молча вела их наверх, зажав в руке фонарик. Сейчас она уже не строила догадок, она точно знала, кого найдет там. Она поняла, что все это время чутье подсказывало ей, что он где–то рядом. Он был в заключении и страдал, и все по ее вине, потому что она поклялась ему в дружбе, но не сделала ничего, чтобы сдержать клятву.

И не важно, что он монстр.

Войдя в первое помещение, они разглядели серый квадрат слухового окна. Но луны не было, поэтому внутри было совершенно темно. Повсюду ощущалась пустота покинутого дома: половицы не скрипели, не трепетали портьеры, не гуляли сквозняки и даже за стенкой никто не шуршал. Но здесь тишина была какой–то сдавленной, будто стены были обиты одеялами.

— Я чую здесь очень сильную магию, — сказал Скулдундер, и его слабенький голосок сразу замер. Несмотря на большое пространство, эха здесь не было. Ферн зажгла крохотный волшебный огонек, но он сразу вспыхнул ярким зеленым светом от переизбытка магической энергии, витавшей в воздухе. Она выключила фонарик и отдала его Люку.

— Я пойду впереди, — сказал Люк, пытаясь удержать ее.

Но Ферн отстранила его руку. Держа волшебный огонек впереди себя, она прошла через вторую комнату.

— Уфф, ну и вонь! — скривился от отвращения Люк.

— Канализация, наверное, — предположил Скулдундер. Как большинство гоблинов, живущих на природе, он не разбирался в том, как устроена городская жизнь.

— Это на чердаке–то? — усмехнулся Люк.

Ферн вообще никак не отреагировала. У следующей двери она остановилась. Она чувствовала впереди себя мощное заклинание — путь преграждала толстая сеть, непроходимая, переплетенная, словно лианы в джунглях. Она вспомнила гибкие оболочки, которые свила для защиты друзей, и вдруг поняла, насколько ее волшебство неуклюжее и дилетантское. У нее даже холодок пробежал по спине. Но сейчас поздно было думать об этом, все равно уже ничего не поправишь, поэтому она постаралась отогнать свои страхи. Ферн шагнула в последнюю комнату чердака, не обращая внимания на усилившуюся вонь. Ее волшебный огонек стал совсем тусклым, не ярче тонкой свечки, и почти не давал света. Она едва разглядела квадрат окна, на фоне которого выделялись прутья решетки. Еще одна решетка, превращавшая угол комнаты в тюремную камеру, была совсем рядом. Там, в углу, чернота сгущалась. Силуэт напоминал человеческий, но все же это не был человек — плечи гораздо шире, чем у любого силача, ноги оканчиваются звериными лапами, а на макушке два витых рога чуть прикрыты спутанными волосами. Запах пота и испражнений был почти невыносимым. Ферн с трудом подавила подступающую тошноту.

— Я ничего не вижу, — сказал Люк.

— Затоя вижу.

Она подошла к решетке и прикоснулась к волшебной сети, которая укрепляла прутья. Магия была такой мощной, что ее словно ударило электрическим током. Волшебный свет не проникал сквозь барьер, но она разглядела ржавую цепь на полу, скованные ноги, кисточку хвоста.

— Кэл, — позвала она.

Он не ответил, но Ферн услышала, как он вздохнул с облегчением. Видимо, до того, как она заговорила, он понятия не имел, кто к нему явился,

— Вы что, знаете его? — шепотом спросил Люк.

— Тсс… тихо, — сказала Ферн и снова позвала: — Кэл!

— Маленькая ведьма, — раздался скрипучий голос. Им явно давно не пользовались. — Скажи мне, что ты настоящая. Она так часто насылала на меня кошмары. С нее станется терзать меня и дальше призраком надежды.

— Я настоящая. — Ей показалось, что Кэл был на грани срыва. — Мне следовало прийти раньше.

— Четыре маленьких чумазеньких чертенка… За тобой должок, не забывай. Когда я выберусь отсюда, _я_ его стребую.

— Ты выберешься. — Ферн стала сантиметр за сантиметром ощупывать барьер, пытаясь найти слабое место.

— Это слишком сильное колдовство для тебя, — сказал Кэл. — _Она_ сделала так, чтобы оно устояло перед грубой силой и мощной магией. Даже если ты нащупаешь щель и просунешь в нее хоть пальчик, колдовской огонь спалит твою плоть до кости. Что ты вообще тут делаешь, маленькая ведьма? Ведь ты не можешь бороться с ней.

— Все, что живет, должно когда–нибудь умереть, — повторила Ферн слова, услышанные от пророчицы. — Во всяком случае, мне так сказали, и Моргас не исключение.

— Это заклинание может снять либо ее слово, либо смерть, — сказал Кэл. — Больше ничего.

— Посмотрим. — Ферн отступила на шаг и вскинула руки, повторяя в точности тот жест, которому научилась у самой Моргас. Всю свою силу она вложила в удар, направив его в самое слабое, на ее взгляд, место. Посыпались искры. Ударная волна, отразившись от барьера, чуть не сбила ее с ног. Люк поддержал ее, не дав упасть. Ферн и слушать его не стала, когда он попытался ее образумить. Она бросала одно заклинание за другим, перепробовав все известные ей магические команды, растрачивая свои силы и Дар в бесплодных попытках.

— Оставь это, — сказал Кэл, растягивая слова. — Теперь я знаю, что ты — фантом. Настоящая Фернанда относилась бы к своим силам бережнее. Она никогда не действовала безрассудно. Ее голова всегда холодная, а в сердце больше места для жалости, чем для страстей. Впрочем, мне не нужна жалость.

— Я ее тебе и не предлагаю, — ответила Ферн.

Гремя цепями, Кэл медленно и несколько неуклюже подошел ближе к решетке. Только сейчас Ферн удалось разглядеть его лицо — изможденное, перепачканное грязью. Получеловечьи глаза уже были не темно–рубиновыми, а кроваво–красными. Грязные клочья волос закрывали лоб, но Ферн разглядела, что кожа под ними была красной и сморщенной, как после кислотного ожога. Совсем недавно, видимо, пот или слезы прочертили дорожки на его грязных щеках.

— Кэл, — пробормотала она. — О, Кэл.

Люк подумал, что никогда еще не слышал, чтобы она разговаривала так мягко.

— Я сказал: никакой жалости! — прорычал Кэл.

— Что произошло? — Ферн взглядом указала на его лоб.

— Я сам это сделал, — ответил он. — Не думай, что она пытала меня. Она пометила меня руной Агара — руной поиска, — а это был единственный способ избавиться от клейма. Если ты всего лишь морлох, присланный ею, то передай ей, что у меня больше нет места на лбу для клейма. Может, это ее позабавит, как знать.

— Я должна вытащить тебя отсюда, — сказала Ферн.

— Ах, мечты.

— В мечтах ведьмы больше вещественного, чем в реальности.

— Да есть ли в тебе вообще что–нибудь вещественное, ведьма–призрак?

— Ты знаешь, я — Ферн.

— Докажи это. Дай мне дотронуться до тебя. До призрака дотронуться невозможно. В этой колдовской стене есть одно слабое место, вот здесь, просунь сюда свою руку — свою левую руку, — и я буду знать, что ты и в самом деле Фернанда.

Ее левую руку. Он видел, как она окунала ее в Стикс, и знал, что она сразу же заживет. Их глаза встретились.

— Хорошо, — сказала она и повернулась к Люку: — Отойдите. И что бы ни случилось, не вмешивайтесь.

Люк неохотно отступил назад. Ферн издалека прощупала то место в магической сетке, которое указал ей Кэл. Она знала, что лучше всего не давать себе времени на раздумья. Собрав все свои силы, чтобы выдержать первый шок, она сунула руку в магическую сеть.

Это было все равно что сунуть руку в печь при температуре пятьсот градусов. Ее плоть мгновенно изжарилась, кровь закипела и задымилась. Она намеревалась держаться стоически, сжать зубы и терпеть, убеждая себя', что это всего на мгновение, но не выдержала и закричала от боли. Люк подбежал к ней и, схватив за плечи, попытался оттащить назад. Фернанда смогла выдавить из себя лишь одно слово: НЕТ! В этот момент Кэл протянул руку сквозь прутья решетки и кончиками пальцев коснулся ее горящих пальцев — мимолетное касание, старое, как мир. Потом Люк все–таки оттащил ее, и она рухнула на пол, катаясь и плача от невыносимой боли. Без ее мысленной поддержки волшебный огонек угас, и они остались в темноте. Люк крикнул Скулдундеру, чтобы тот принес воды, при этом выронил фонарик и выругался. Ферн пережала обгоревшую руку у запястья, сдавив ее здоровой рукой крепче, чем тисками. Она уже не рыдала, а только всхлипывала. Люк нашарил в темноте фонарик и зажег его. Посветив ей на руку, он с удивлением обнаружил всего лишь слабое красное пятно, да и оно быстро исчезло. Ферн устало уронила голову на руки. Она вся была покрыта испариной, но дыхание постепенно успокаивалось.

— А как же рука?… — спросил Люк

— Все в порядке. — Она не стала ничего объяснять.

Из темноты раздался голос Кэла:

— Фернанда.

Она подползла поближе. Теперь их разделяло не больше полуметра: магическая стена и решетка.

— Я вытащу тебя, — повторила она. — У меня возникла идея.

Звякнули цепи — это Кэл прижался к решетке. Ферн показалось, что она увидела красноватый отблеск в его глазах. Она что–то шепнула ему на ухо. Правда, Люк этого не расслышал.

— Ты уверена? — спросил Кэл.

— Нутром чувствую, что да, — ответила Ферн. — Хотя разум мне подсказывает обратное. Если это сработает, я пришлю кого–нибудь спилить замки.

— ти? — презрительно фыркнул Кэл. — Да я могу зубами их отгрызть. Меня здесь держит только заклинание.

Когда Ферн поднялась, чтобы идти, он сказал ей вслед:

— Удачи, маленькая ведьма. Она тебе понадобится.

Когда они, наконец, вышли из дома, Ферн, не без труда перейдя снова на дипломатичный тон, обратилась к Скулдундеру:

— Передай мою благодарность Ее Величеству за оказанную услугу. Расскажи ей, что тут произошло, если сочтешь, что ее это заинтересует. Как только у меня будет время, я пошлю ей достойные подарки. И еще, Скулдундер… передай ей, что я считаю тебя достойным взломщиком, делающим честь ее двору.

Гоблин надулся от важности. Он чуть приподнял шляпу, а потом неожиданно поклонился и пошел в сторону шоссе, исчезнув из виду раньше, чем его поглотила темнота.

— Нам пора возвращаться в Лондон, — сказал Люк. — А что вы собираетесь делать с этим? — Он похлопал по голове в сумке, и та приглушенно выругалась.

Ферн достала мобильный телефон из внутреннего кармана куртки и набрала номер Уилла. С полминуты длилось тревожное ожидание, потом Уилл ответил.

— У вас все в порядке? — спросила она, и по тому, как взволнованно она говорила, Люк понял, что ее спокойствие было лишь напускным.

Уилл и Ферн в двух словах обменялись новостями.

— Она едет к тебе, — сказал Уилл. — Не задерживайся там, возвращайся в Лондон. Если мы будем все вместе, у нас есть шанс выстоять.

— Н–нет. — Ферн боролась с сомнениями. — Я думаю, будет лучше, если я сама выберу место, где встретиться с ней.

— В Лондоне?

— В Йоркшире. Именно там я впервые воспользовалась своим Даром. Это мое место. Магия пустила там глубокие корни, но это, по крайней мере, моя магия, а не ее. Я предпочитаю бороться с ней на своей территории.

— Ас какой стати она станет тебя там искать?

— Брэйдачин говорил, что она следит за домом, забыл? Ей доложат, что я там. И потом, у меня есть голова, она — часть ее; Моргас пока об этом не знает. Голова приведет ее ко мне.

— Будь осторожна, ради бога.

— Я всегда осторожна. Ради себя.

Ферн отключила телефон.

— Полагаю, вы хотите побыть с Даной, — сказала она Люку. — Если бы вы могли подбросить меня туда, где я могу поймать машину…

— Посреди ночи? — Люк пожал плечами. — Я вас сейчас не оставлю. Я бы хотел увидеть Дану, но это может подождать. Ведь я вам нужен.

— Мне надо попасть в Йоркшир.

— Я слышал. Куда именно?

— Деревня Ярроудэйл. Северные болота недалеко от побережья, между Уитби и Скарборо.

— Будете показывать дорогу. — Он вручил Ферн шлем. Лица ее он сейчас не видел, но чувствовал, что она колеблется и подбирает слова.

— Я вам очень благодарна, — сказала она наконец, понимая, что эти слова совсем не передают всего того, что она хотела выразить. Помощь придет, сказали ей когда–то давным–давно. И Рэйфарл Дев ни разу ее не подвел, хотя не имел к ее миссии никакого отношения. Он грозился — нет, обещал — бросить ее, но всегда возвращался, всегда оказывался рядом в нужную минуту. Ферн хотела сейчас что–то сказать об этом, указать на связь, разбудить спящие воспоминания, но не решилась. Иллюзия была такой хрупкой и могла исчезнуть при первом же прикосновении, как мыльный пузырь. Поэтому она только добавила: — Спасибо. И вот что, Люк, избегайте шоссе на Лондон. Теперь Моргас ищет меня, поэтому нам не удастся проехать мимо незамеченными.

Мотор взревел, и они рванули с места, взметнув из–под колес гравий. Ферн пыталась представить, как Рэйфарл управляет кораблем, отплывая в бурю, но картинка оказалась такой маленькой и далекой, словно она смотрела на нее не в тот конец подзорной трубы. Зато прямо перед собой она видела спину Люка, такую сильную и мощную, символ современного мира–квадратные плечи, накачанные в тренажерном зале мышцы, кожаная куртка от модного дизайнера. И никакого отношения она не имеет к причудам ее памяти и сердечной боли. «Если он действительно Рэйфарл, — подумала она, — если его душа и впрямь вернулась, то он повзрослел, возмужал, стал более рассудительным и беспощадным… Но ведь и я стала такой же». Ферн знала, что никогда не сможет быть до конца уверенной, поскольку сомнения составляют суть человеческой жизни, а смерть — единственная преграда, за которую человек не в силах заглянуть. И нет иной надежды, кроме веры, и иного знания, кроме принятия своего невежества.

Однако она надеялась, что в один прекрасный день она все узнает точно.

На небольшом перекрестке Люк притормозил, изучил дорожные указатели и свернул на север. Вскоре через этот же перекресток по направлению к Рокби проехала Моргас, понукая своего шофера ехать быстрее.

— А что можем сделать мы? — спросила Гэйнор, когда Уилл выключил телефон.

— Лично я собираюсь выпить изрядную порцию виски. А ты?

— Не придуривайся. Мне джин с тоником, то есть я бы выпила, если у нас нет дел поважнее.

— Ну, пока нет. У Ферн созрел какой–то план — уж я–то ее знаю — но, очевидно, наше участие в нем не предусмотрено. Так что можем провести остаток вечера на свое усмотрение.

Разговаривали они на улице, чуть поодаль от магазинчика, где лучше ловил телефон: переулок Селена Плейс почти не принимал сигнал мобильных телефонов, возможно, причиной того была магия, просачивающаяся из подвала Муунспиттла.

— Полагаю, ты прав, — сказал Рэггинбоун. — Во всяком случае, пока Ферн не попросит о помощи, мы ничего не можем сделать. Я останусь с Муунспиттлом. События нынешней ночи его потрясли. Ему не по себе от общения с друзьями, не говоря уже о врагах.

— А мы его друзья? — сухо спросил Уилл.

— Мы использовали его дом в своих целях, колдовали там, а сегодня и вообще устроили опаснейшее представление, в котором мы все–и он в том числе — могли погибнуть. После всего этого, я думаю, мы могли бы предложить ему хотя бы свою дружбу. Как ты считаешь?

— Ну, если так ставить вопрос…

— Может, и нам вернуться туда с вами? — предложила Гэйнор.

— Сейчас не надо. Большая компания выбивает его из колеи. Подождите немного — столетье–другое, и он будет почти рад видеть вас.

Гэйнор не знала, считать ли это шуткой, а Уилл улыбнулся.

— Столетье–другое меня как раз очень устроит, — сказал он и, схватив Гэйнор за руку, направился в сторону клуба, который мог быть еще открыт в такое время. Членом этого клуба он не был, но в самом шумном баре нашелся его приятель и записал их обоих как своих гостей.

— Ловко, — сказала Гэйнор с некоторым неодобрением. — Люди всегда попадаются на твою лесть?

— Это не лесть, — заметил Уилл, — это обаяние.

— Странно, как это я его не заметила.

— Да, ты не заметила. — Гэйнор смутило, что он вдруг стал серьезным. — Стыдно.

Он забрал их напитки и провел ее через относительно спокойную гостиную с пианино (к счастью, никто сейчас не играл). Потом они спустились по ступенькам в какую–то боковую комнату, где стояло всего два или три столика. За одним из них пара актеров обсуждали свои театральные проблемы и практически не замечали ничего вокруг себя.

— Ну вот, считай, что мы одни, — сказал Уилл. — Теперь объясни–ка мне, почему это ты так старательно не замечаешь моего обаяния?

Гэйнор нервно крутила прядь волос. Эта привычка была у нее с детства.

— Я думаю, не время говорить об этом сейчас, когда все еще… не окончено, — сказала она. — Ферн в большой опасности, а мы…

— Ничего не делаем? Ты считаешь, что это «пир во время чумы»? Не далее как час назад ты сама чуть не погибла. Ты заслужила перерыв. А Ферн — что ж, она доверилась нам, а теперь наша очередь довериться ей. Ей это было непросто: у нее есть сила, поэтому она считает, что должна рисковать сама. Но все же она нам доверилась, и мы каким–то чудом не подвели ее. У тебя, очевидно, есть свой особенный Дар, совсем не такой, как у нее. Может быть, тебе дано сверхъестественное понимание. Не зря ведь несчастные мужчины так стремятся поплакаться у тебя на плече.

— Да я не о себе, — поспешно перебила его Гэйнор. — Знаешь, я не то чтобы не верю в Ферн. Просто…

— Ты сомневаешься в ее способности победить. Да, не отпирайся. Черт возьми, мы оба сомневаемся. Мы ее любим, боимся за нее, но… за последние несколько недель я кое–что понял. Ее Дар, ее противостояние с Моргас и все эти колдовские дела для нее важнее всего в жизни. Вот я — начинающий режиссер, ты — реставратор древних манускриптов, а Ферн — ведьма, которая вынуждена заниматься пиаром. Магия вошла в ее кровь и плоть, и ее истинная сущность — это Моркадис. Когда я смотрел, как она чертит круг, видел, насколько она уверена в себе, я понял, что в каком–то смысле она больше сродни Рэггинбоуну и даже Элаймонд, чем мне.

— Тебя это задевает? — спросила Гэйнор, не ставя, впрочем, под сомнение его выводы.

— Пока нет. Вот если бы она не доверила нам ничего, тогда бы меня это задело. Если она когда–нибудь посмотрит на нас свысока, как на простых смертных, которые нуждаются в ее защите… Я уверен, что истинная опасность Дара именно в этом. Такие люди, как Моргас и Элаймонд, считают себя выше остальных, особенными, избранными. Поэтому они теряют связь с реальным миром и сходят с ума.

— Как Сталин и Гитлер, — припомнила Гэйнор. — Ты сам говорил.

— Это всего лишь теория, — сказал Уилл. — Под внешностью деятельного человека у меня скрывается душа мыслителя.

— Держи ее крепче, — усмехнулась Гэйнор, — Моргас очень любит красть души.

— Опять Моргас. Вообще–то этот разговор был не о ней, как ты помнишь. Я собирался поговорить о нас.

— А есть «мы»? — спросила Гэйнор с сомнением и надеждой.

— Не знаю, — ответил Уилл.

Гэйнор попыталась не встречаться с ним взглядом, но оказалась не в силах отвести глаза в сторону. Только сейчас она поняла, что все эти дни любовалась его загаром, выгоревшими на солнце прядями волос, стильной щетиной на щеках. Он был почти на четыре года моложе ее, но сейчас он быстро наверстывал разницу в возрасте. Он всегда был более уверен в себе, чем она, даже когда был всего лишь озорным шестнадцатилетним мальчишкой, а она — студенткой колледжа, которая бывала в семье Ферн. Теперь ей казалось, что он быстро набирался жизненного опыта. Он пробовал все, что мир мог предложить ему: отхватывал лишний кусок всеобщего пирога и отдавал его кому–нибудь из друзей в беде; улетал на закате, потому что это быстрее, чем плыть морем, и возвращался через пару месяцев, надеясь, что его встретят как героя. У него никогда не было денег, но это не мешало ему прочесывать с друзьями все окрестные бары. Судя по всему, он находил, что жизнь — это восхитительная, беззаботная, увлекательная игра.

А сама она была тихой доброй девушкой. Ей нравилось копаться в прошлом, возиться с рукописями, а ее собственная жизнь состояла из череды мелких и крупных бедствий. «Все, что у нас общего, — думала она, — это Ферн и те приключения, которые мы с ней пережили. И кстати, в них было мало приятного».

— Ну, так как? — спросил еще раз Уилл.

Гэйнор грустно улыбнулась:

— Я не твой тип. Это все будет очень недолго. Какой смысл заводить мимолетную интрижку? Не лучше ли просто остаться друзьями?

— Я не хочу быть просто другом, — резко ответил Уилл. — Я хочу большего. И я сам решаю, кто мой тип, а кто нет. Что касается мимолетной интрижки…

— Ты хочешь меня только потому, что я единственная, кто ушел от тебя, — ляпнула Гэйнор и тут же пожалела об этом.

— Раз ты считаешь меня таким малолеткой, — отрезал Уилл, — неудивительно, что ты так упираешься.

— Нет, не малолеткой, — оправдывалась Гэйнор, — просто мужчиной.

— Дискриминаторша.

— Я так запуталась…

— Тебе просто нужно сказать мне, — с обманчивой мягкостью произнес Уилл, — что хоть я и нравлюсь тебе, но ты не считаешь меня сколько–нибудь привлекательным. Тогда я больше не буду досаждать тебе. Конечно, можно попытаться сделать это потактичнее, замаскировать фразами типа «я не твой тип». Кстати, это только плюс, потому что твой тип — это какой–нибудь слизняк, который все время жалуется на то, что жена не понимает его.

— А тебе хоть одна женщина говорила, что не считает тебя привлекательным? — невинным тоном поинтересовалась Гэйнор.

— Конечно, нет. Женщины, в отличие от нас, мужчин, гораздо более деликатны.

— А что будет, если я скажу да? То есть, да — я нахожу тебя привлекательным, а не в том смысле, что я согласна,

— Рано или поздно мы поедем ко мне домой. Сегодня, или завтра, или когда–нибудь. Если это случится сегодня, мы можем просто поболтать, открыть бутылочку вина, а спать я лягу на диване. Спешить некуда.

— Ты врешь, — сказала Гэйнор.

— Да.

— Пожалуй, я выпью еще стаканчик.

Когда они наконец добрались до квартиры Уилла, было уже совсем поздно, вернее, можно даже сказать — слишком рано. Уилл вместе со своим другом и партнером по бизнесу Роджером Хойтом снимали в Южном Лондоне перестроенную мансарду, которую, правда, никто не потрудился довести до ума.

Полы были неструганые, потолочные балки тоже. Большие картины без рамок висели на стенах и стояли вдоль них. В некоторых полотнах угадывалась рука Уилла. С потолка свисали проявленные фотографии. Сантехника в ванной и кухне была совершенно допотопной. Стол был заставлен открытыми бутылками с белым и красным вином.

Наконец Уилл нашел чистые стаканы. Гэйнор смотрела в окно: в черном небе отражались огни ночного города, а может, это были первые проблески рассвета. Звезд уже не было.

— Почему всегда так происходит? — задумчиво сказала Гэйнор, принимая бокал с вином. — В разгар неприятностей у нас зарождается… — она поискала подходящее слово, — страсть. А потом, когда все опасности позади…

— Я не сбегу, а ты?

— Я боюсь, — призналась она.

Он развернул ее лицо к свету, вглядываясь в ее экзотический макияж, сейчас уже почти стертый, и большие испуганные глаза.

Он не стал ее утешать, а просто сказал:

— Ты боишься, что тебе причинят боль. Я тоже. А кто не боится? Если любишь, то непременно испытываешь боль, а если не любишь, то и не получаешь ничего. Я не могу обещать тебе никогда не лгать, хотя могу, конечно, попробовать. Я не могу обещать тебе ничего, кроме своей заботы. Лишь недавно, встретив тебя, я понял, как много ты значишь для меня и всегда значила. Самолюбие мешало мне в этом признаться самому себе. Я не знаю, отчего это. Просто значишь, и все тут. Алхимия. Судьба.

«Любовь», — мысленно добавила Гэйнор, а вслух сказала:

— Я не хочу, чтобы все пошло наперекосяк.

— Кто может что–либо гарантировать в таком деле? А было бы забавно — представь: если ваши отношения нарушатся в течение шести месяцев» вы можете заменить любую их часть бесплатно. — Уилл улыбнулся. — Я могу только сказать, что если что–то пойдет не так, то не по моей вине.

— Как это не по твоей?! — возмутилась Гэйнор.

— А вот так. — Он забрал у нее бокал с вином и поставил его на стол, потом обнял и поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ, и все оказалось так просто. Ее сопротивление рухнуло, сомнения и страхи забились в уголок разума. Они еще долго не покинут ее, но сейчас, по крайней мере, они замолчали. Она была молода и здорова, и желание взяло верх. А долгое ожидание, сдерживаемые чувства и пережитые этой ночью опасности только подлили масла в огонь. Наконец они упали на постель — двойной матрас, брошенный прямо на пол. Они даже не стали убирать покрывало, чтобы не тратить время… Позже рассвет прокрался в комнату, осветив ее разметавшиеся по подушке волосы и раскинутые в стороны руки, совсем бледные на фоне загорелых мужских плеч. Уилл погладил ее по плечу, провел ладонью по гладкой спине, по изгибу бедра. Думая, что она спит, он аккуратно выдернул из–под нее одеяло и накрыл ее. Она не спала, но глаза открывать не стала, потому что ей так приятно было его внимание. В конце концов первым заснул именно Уилл, а Гэйнор еще долго ворочалась без сна в странной кровати, и, как Элизабет в «Гордости и предубеждении», скорее знала, чем ощущала, что счастлива…

Разбудил их Роджер Хойт, который колотил в стену, поскольку боялся, что если постучит в дверь, то снесет ее.

— Отделайся от Анабель. — Гэйнор подбирала разбросанное по всей комнате белье.

— Это не Анабель, — пробормотал Уилл спросонья.

— Ну, от Софии.

— Снова не угадала.

— Синтии, Люсии, Вероники…

— Да не знаю я никакой Вероники. — Тут он с облегчением заметил, что Гэйнор смеется. Он поднялся, открыл дверь, отделался от приятеля в нескольких отборных выражениях, состоящих преимущественно из нецензурных слов. Потом нашел свои джинсы и предложил Гэйнор чай или кофе.

— Молока, наверное, нет, но я могу сходить за ним. Ты хочешь есть? Я бы купил круассанов…

«Он старается», — поняла Гэйнор с изумлением.

— Нет, просто чай. Я подумала о Ферн. Она не звонила?

Уилл проверил сообщения, но от Ферн ничего не было. Потом он позвонил в Ярроудэйл и ей на мобильный.

— В доме никто не отвечает, а мобильный телефон выключен или вне зоны, — сказал он. — Она могла отправиться в другое измерение, куда не достают мобильные телефоны. Хотя это может быть всего лишь Йоркшир. — Его легкое раздражение от прихода Роджера сменилось серьезной озабоченностью, и лоб прорезали две поперечные складки. — Мне это не нравится.

— Что будем делать? — спросила Гэйнор. Сейчас уже было не до ласк.

Уилл посмотрел на свой молчащий телефон так, как будто тот нанес ему личное оскорбление. Гэйнор он не ответил.