Червь-4

Глава 21

Когда мы уже были готовы выдвигаться в сторону реки для осуществления суицидного плана, до моих ушей долетел усталый вой из самой глубины пещеры. Вначале я подумал на ту толпу людей, медленно превращающихся в «труперсах», но именно сейчас вой наложился на скользящую по моему сознанию просьбу о помощи и у меня вдруг сложился пазл. Вспомнился Альфа и Пич. Появились вопросы, которыми я поспешил поделиться с Дрюней.

— У тебя есть животные? — спросил я.

— Домашние? Ты имеешь ввиду хомячков и попугайчиков?

— Тот белый волк, что напал на тебя в сражении, что с ним?

— Я убил его. И что ты так на меня так смотришь? Я не домашнего мопса пришиб на глазах у его старушки-хозяйки! У меня не было другого выбора. А хотя постой… Постой-постой!

Дрюня вдруг замер, закатил глаза.

— Точно! — гаркнул он. — Ты слышишь её?

— Её?

— Ну да, волчиху. Ты слышишь её?

— Мне казалось, что я схожу с ума, а оказывается всё это время ты прятал в глубине пещеры волчиху?

— Червяк, мы все сходим с ума. Я много чего еще прячу в пещере. И многое я бы не хотел выставлять на всеобщее обозрение.

— Тот волк, я называл его Альфой. Мы были друзьями…

— А мы были врагами! — разговор задел Дрюню за живое. — Уж прости! Или мне нужно было бросить ему кость?

— Этот волк рвался сюда. В какой-то момент он потерял контроль над собой, чем удивил меня. Его разум был непоколебим перед окружающими нас проблемами. И тут вдруг полная потеря контроля, которая привела его к гибели.

— Червяк, ты хочешь сказать, что мне повезло?

— Нет. Я хочу сказать, что Альфе не повезло. И теперь мне ясно, что эпицентр его невезения находится в этой пещере.

— Ты прав. Эпицентр его невезения находится не просто в этой пещере. Вся деревня — и есть эпицентр его невезения. Когда я обосновался тут, у меня сразу же начались проблемы. Эта грязная дворняга терпеливо выжидала в лесу целыми днями, когда на моей ферме появятся куры, коровы, овцы. И поверь мне, Червяк, завести скотину, и тем более вырастить её — это огромный труд! Неимоверный! Ты хоть знаешь, какая зараза обитает вокруг? Одна курица подцепила неведомую дрянь — считай всю птицу резать придётся. Просто так. В пустую. И никто тебе потери не компенсирует. Так вот я сумел победить одну чуму, как появилась другая. Белая, со стаей. Тогда я разместился в теле обычного мужика. Работяга, с семьёй. Прям в этой деревне. Времена были тяжёлые, мои знания особо не помогали. Наоборот. Когда знаешь как лечить простой насморк и грипп, а помочь больному никак не можешь, его смерть ложится тяжким грузом на твою душу. Всё то время, пока человек помирает в мучениях, ты словно стоишь в сторонке. Знаешь как помочь, но молчишь. Наши с тобой знания — очередное проклятье. Мне бы жилось спокойнее, не знай я всего того, что знаю. У нас нет лабораторий, нет больниц, нет огромных заводов! Но знаешь…

Дрюня вытянул перед собой руки ладонями вверх и посмотрел на них. Его взгляд метался по корке засохшего гноя, он о чём-то мучительно размышлял. Думал. Фраза уже готова была сорваться с его губ, но он медлил. И снова думал, погружаясь в какие-то глубокие размышления. Затем он посмотрел на меня. И с полной уверенностью произнёс.

— Теперь я верю в Бога. И я считаю нас его детьми. Знаешь какое место мы занимаем в пищевой цепочке?

— Нет.

— Никакого. Мы можем поставить себя в любое место. Хоть в начало, хоть в середину. Да хоть в конец! Мы сжираем тех, кто пытается сожрать нас. Мы лучшее, что смог создать этот мир и мы обязаны сделать этот мир лучше. Очистить его от грязи и ненависти. Понимаешь? Это наш крест! Мы здесь, чтобы искупить наши грехи прошлой жизни. Этот ужасный мир… мы просто обязаны его исправить. Но знаешь, что ужаснее всего?

— Наше существование?

Дрюня рассмеялся.

— Мы с тобой даже не знаем: смертные мы или нет.

— Всё смертно. Мы не исключение.

— Не смей так говорить! — взревел Дрюня, чуть не кинувшись на меня. Белые глаза почти вылезли из орбит. — Я водрузил на себя больше обязанностей, чем все смертные на этой земле! Такой крест не по силу снести на своей шее никому! После того, как жена и дети этого мужчины, — Дрюня ткнул себя пальцем в грудь, — умерли в собственном доме, я испытал ужасную душевную боль, каждый день рвущую на куски это теле. Разум мужчины увидел всё происходящее через мой разум. И это тело начало медленно умирать. Я ничего не мог поделать. Ничего не помогало. Силы ушли, упало зрение, руки и ноги тряслись как у наркомана во время ломки. Я никогда не думал, как сильно эмоции влияют на наше здоровье. Говорят: время лечит. Так вот в этом случае — время меня убивало. Еще чуть-чуть и сердце бы остановилось. Я был вынужден убить незримого убийцу. Разум мужчины был упокоен. Безболезненно. И началась новая жизнь. Обстоятельства вынудили меня превратить это тело в гнойное орудие против надоедливых вредителей, и обрушить всю свою силу на стаю волков!

Я ушёл в лес и бродил до тех пор, пока не наткнулся на оборзевшее зверьё. Я не хотел пить. Я не хотел есть. Мой организм требовал отмщения. Месть — вот моя пища. И я вдоволь насытился. Лапы волков ломались не хуже сухих веток. Шеи хрустели подобно звону хрусталя. Я рвал их шкуры. Потрошил одного, когда другие висели на моих руках, схватившись клыками за непробиваемый гнойный доспех. А когда дело дошло до вожака — за него заступилась его самка. Сучка кинулась на меня, вцепилась в шею. И ты знаешь… она была сильна. Сильнее остальных. Я почувствовал, как её зубы почти касались моей кожи, утонув в доспехе. Она хлебнула моего гноя. Я обхватил огромное пушистое тело руками и с силой прижал к своей груди. И не отпускал! Надеялся, что сломается позвоночник, или она задохнётся. Но ничего подобного не происходило. Но вдруг волчиху охватил озноб. Дикая конвульсия трясла её сильное тело с такой силой, что, когда её белый дружок прыгнул на меня, мы втроём рухнули на землю.

Охваченная судорогой волчиха отлетела в сторону, а её место тут же занял благородный защитник. Свято место пусто не бывает. Ему досталось не меньше. Как и его подружка, он нахлебался моим соком вдоволь. Но в отличии от своей пассии, его организм оказался сильнее. Ему хватило сил убежать. И что с ним стало — мне было неведомом. Мою деревню больше не тревожили звериные набеги — и я был спокоен. Занимался своими привычными делами. В тот день сучку я забрал собой. Из любопытства. Её трясло дня два. На третий — слезла вся шерсть. На четвёртый — я рассчитывал увидеть труп, но не тут-то было. Её довольно мускулистое тело заплыло блестящим гноем. Предвидя, что будет дальше, пришлось запереть её. Непослушная дрянь! Я уже и не помню, сколько мы вместе живём, а привыкнуть ко мне всё никак не может. Но её перевоплощение заставило меня взглянуть на самого себя с другой стороны. И эта сторона оказалось далеко не такой, как мне хотелось бы. Слишком амбициозной. Спокойная жизнь нам только снится! А дальше ты и сам знаешь, к чему привели мои амбиции.

— Я могу попробовать поговорить с волчихой.

— В этом нет необходимости. На данный момент точно. Может позже, когда мы вернёмся сюда за моими вещами в роли победителей.

Рассказ моего друга неожиданно успокоил меня. Раздающаяся в моей голове просьба о помощи больше не взывала к моей совести. Та женщина в кровавом доспехе была окончательна мертва не только физически, но и ментально. Мой разум был очищен от вредных причуд. Трезвость мыслей укрепляла.

К реке мы выдвинулись всемером. Дрюня приказал своим верным воинам тащить за нами огромный плот. Силы нам еще понадобиться. Я гордо вышагивал во главе группы, так как даже Рыжая смутно помнила дорогу. Не знаю почему, но я запомнил этот маршрут спасения, по которому меня вёл бедный волк, чья жизнь оборвалась как раз-таки из-за Рыжей!

Вначале мы услышали бурлящий рёв воды, и только потом увидели реку целиком. На наших глазах пенящийся и пузырящийся поток стремительно несся сквозь исхудавший от яда лес, неся на себе отломанные ветки и россыпь жухлой листвы. Четыре «труперса» спустились по песчаному обрыву и вошли в реку по колено. Вода шумно разбивалась о крепкий доспех, но ни один из воинов даже не шелохнулся. Они крепко держали плот до тех пор, пока Дрюня — а он залезал последним — не уселся в позе лотоса рядом с нами.

Плот был сбит «на отлично». Этот кусок бревенчатого забора мог бы разместить на себе еще человек пять и наши ноги даже бы не намокли. Возможно, я даже смогу поспать. Мой организм… вернее организм Инги за последние сутки вдоволь настрадался. Голода или жажды я не испытывал, но руки и ноги были ватными, а разум девчонки был на столько слаб, что мне даже не нужно было прикладывать дополнительных усилий для его усмирения. Я сжал кулак — он был мягче скисшего помидора.

Плот позволял вытянуться на спине в полный рост, чем я незамедлительно и воспользовался. Как же я заебался. Дико не хватало сигареты, хоть что нить пыхнуть, лишь бы не навоз. Возможно, потом, когда всё закончится. Когда Дрюня вернёт себе власть, а я смогу укротить взбесившийся внутри меня гнев.

Я смотрел на голубое небо. Оно медленно тускнело, редкие облака окрасились багровым и казалось, что над головой натянули рабицу из раскалённого металла. Пройдёт немного времени — небо остынет, почернеет и там, в глубине бесконечности заблестят звёзды. Но считать я их не буду.

Я закрыл глаза.

Я не видел, как наш плот стартанул в путешествие. Я не видел, как Дрюня отдавал команды своим воякам. Я не видел, как Рыжая, расположившись рядом со мной, вытянула ноги и громко зевнула. Наверняка, она тоже решила поспать, набраться сил. По правде говоря, я волновался. Жизнь, полная приключений и путешествий быстро расшатывает психику. Заёбывало всё. Холодный капли воды брызгали в лицо. Рыжая постоянно пиналась. Дрюня распевал неразборчивые песни.

Мой друг не спал всю ночь. В минуты коротких пробуждений я открывал глаза и видел в свете луны сидящего со сложенными ногами воина, распевающего в пол голоса, почти шёпотом песни. Его плейлист был бесконечен. Если бы мы плыли неделю — повторов бы не было. Да, музыка всегда была с ним. Постоянно. Он не расставался с плеером, даже когда шёл мыться. В его грязной квартирке всегда играл магнитофон, доводя соседей до белой ручки. Час ночи, два, три — в дверь стучали соседи, но мы даже и не думали останавливаться. Музыка — эмоции. И как можно себя лишить полного потока эйфории, когда с тобой пару сочных тёлок, сигареты, пивас и охуенный музон? Правильно блядь. Никак!

Идите все в жопу!

Идите нахуй!

Я не готов себя лишать удовольствия из-за вашей неспособности сконцентрироваться и спокойно заснуть!

Мне приходилось засыпать на детской кроватки в комнате одного из многочисленных уничтоженных снарядом дома. Под канонаду орудий и ответного огня я засыпал. Закрывал глаза, и моя психика вмиг утягивала меня на самое дно моего разуму, подальше от всех кошмаров и ужасов, творившихся вокруг меня. Может быть, музыка утягивала Дрюню на его дно спокойствия, туда, где он обычный человек, а не огромный воин в гнойном доспехе.

Когда солнце ударило ослепительной вспышкой сквозь веки, я обрадовался, что нас всех не утянуло на дно. Пробуждение оказалось непривычно лёгким. Поток мыслей растекался в сознании ровными струйками, больше не было скомканного клубка из раздумий и фантазий. Я сжал кулак — твёрже камня.

— Сколько нам еще плыть? — спросил Дрюня.

Хороший вопрос. Пришлось честно ответить.

— Без понятия. В прошлый раз меня выловили. Но есть и хорошие новости.

Окружающий нас лес был живым; зелень на ветках, щебетания птиц. А воздух! От каждого вдоха голова пускалась в пьяный вальс. Кардинальные изменения ландшафта заметили все.

— Как думаете, — очнулась Рыжая, чуть протерев глаза, — если мы поплывём дальше, куда река нас выведет?

Дрюня пожал плечами.

— Так далеко я не путешествовал, — сказал он. — Но никогда не поздно начать.

— Когда всё закончится, — Рыжая ладонью зачерпнула воды, омыла лицо, — я хотела бы доплыть до конца, всегда было интересно что там, за горизонтом.

— Обязательно! — Дрюня был решительно настроен. — Но пока надо решить, когда сходить. А то можем и за горизонт уплыть. Червяк! Решай давай, твой план.

По части важных решений я никогда не испытывал проблем. И сейчас был готов с лёгкость высадить наш отряд на незнакомую землю. Песчаный берег — мой ориентир. Да, шансы, что таких берегов сотни — велики, но мы рискнём, ухватимся за первый попавшийся.

Да тут даже хвататься не пришлось. Вероятность оказалась сто процентная.

Когда показался песчаный берег, я тут же скомандовал Дрюне направить плот на него. Сомнений не было. Никто не дрогнул. Все увидели мелкого пацанёнка, ловившего рыбу. Он так и остался стоять на месте, когда мы вышли на берег. Мы были подобно Конкистадорам, вышедшим из моря на песчаные берега новой земли к разинутым рты дикарям.

— У тебя клюёт! — Дрюня прыгнул к парнишке и вырвал из обмякших ладоней удочку. — Бляха! Сорвалась…

Паренька я сразу узнал. Отто. Надеюсь, наше появление не скажется на его рассудке. И вроде, не всё так плохо. Любой взрослый человек при виде Дрюни испустит дух от сковавшего сердце ужаса, но дети всё видят иначе.

— Кто вы? — спросил Отто.

Смелый парень! Я вышел вперёд.

— Отто, привет! Узнал меня?

Моя речь и движения были максимально спокойны. Напугать ребёнка или смутить я не хотел. Я вытянул руки вперёд, и только потом заметил, что взгляд Отто к ним и был прикован.

— Нет, — мотнул паренёк головой.

— Ты посмотри мне в лицо.

— Нет. Я боюсь смотреть вам в глаза.

Рыжая с Дрюней обступили парня, от чего тот зажмурился и сжался.

— Отто, посмотри на меня.

— Нет…

Я не выдержал.

— Отто! — гаркнул я. Его упрямство быстро меня выводило. — Это я! Инга. Не бойся нас.

Мальчик в льняной рубахе и драных штанишках держался молодцом, но мой взгляд улавливал еле заметные подергивания его тела. Босые ноги утопали в раскалённом песке, а парень даже не пискнул. В повисшей тишине он решился, поднял глаза. Вначале он растерянно изучал меня, а когда признал во мне Ингу, вдруг взревел:

— Инга! Что с тобой случилось?

— Ничего страшного не случилось. Это костюм такой.

— У тебя плохой костюм! Зачем ты одела костюм «кровокожих»? Они… они забрали Роже!

— Отто, я это прекрасно помню. Я приняла их облик только ради того, чтобы они не заподозрили во мне чужую. Подумают, что я своя, да и впустят меня к себе. А я уже там и Роже украду. И вернусь в деревню.

— Правда?

— Чистая.

Лицо паренька вдруг исказилось печалью. Я видел, как он сдерживал слёзы, шмыгал носом, но обуревающая его печаль была слишком сильна и он вдруг разревелся.

— А папу вернёшь? –спросил он, утирая слёзы рукавом.

— А что случилось?

— Вчера днём пришли злые дядьки и забрали папу. Они не только моего папку забрали. Много кого. Папа сказал нам, чтобы мы не переживали. Что его забирают для работы в поле, но я слышал, как эти злые дядьки смеялись и говорили плохо о папе. Говорили, будто он не протянет дольше, чем со своей бабой в кровати. А потом они заговорили об оружии. Что папке не дадут меча, а дадут топор и пустят его в первых рядах из-за его огромного тела. Инга, зачем папе в поле топор? Деревья рубить? Значит, кому-то дадут меч? Ты была там… — Отто начинает реветь еще сильнее, заглатывая слова, — … ты видела… поле… где папка?

— Отто, успокойся. Всё хорошо! Мы спасём твоего отца.

— Спасёте? От кого?

— От нас…

По пути в деревню Отто долго и пристально рассматривал мой доспех. Его глаза медленно ползли от моих ног, затянутых в кровавую корку до самых плеч, на которых имелись новообразования в виде сотни плотно прижатых друг к другу шишек. Я держал паренька за руку и даже сквозь доспех чувствовал тепло его тела. Чувствовал циркулирующую по сосудам кровь. Чувствовал биение сердца.

На первое прикосновение малец согласился с радостью, стоило мне протянуть ему руку, но он тут же «обжёгся». Слишком крепко сжал ладонь. Мою ладонь покрывал пирог из наслоений друг на друга тонких корок, и фишка в том, что каждый слой толщиной с лезвие. Глядя на ладонь, могло показаться, что на ней разбросана сотня лезвие — ржавых, но по-прежнему острых. Пройдёт время, я поработаю с эфесом меча, потаскаю брёвна, — и острые углы сгладятся, а пока — страдайте.

Отто обхватил мой большой палец и держал всю дорогу, а я нежно сжал его крохотный кулачок в своих пальцах.

Налюбовавшись мною, Отто переключился на Дрюню. Ему пришлось закинуть голову, чтобы разглядеть огромного воина в полный рост. Он даже осмелился коснуться руки, на что Дрюня кинул на паренька испепеляющий взгляд своими катарактными глазами. Один их вид наводил жути. Но Отто лишь дёрнулся, не более. Парень не стушевался, улыбнулся и снова потянул палец к гнойному доспеху, покрывающему всё тело моего друга. Дрюня проникся проявленной стойкостью ребёнка и рассмеялся. В данном случае смех не явился нам знаком радушия или доброты. Дрюне вообще не стоило рот раскрывать! Испугался даже я. Вокруг нас жутко забулькало, от чего с деревьев слетели прячущиеся в густой листве птицы.

Дрюня резко прекратил булькать и так же резко нагнулся к Отто.

— Хочешь стать таким же как я?

Отто дёрнул головой. Не отрывая глаз от мальчугана, Дрюня спросил еще:

— А может, как твоя подруга?

И вновь Отто отрицательно дёрнул головой.

— А каким ты хочешь стать? — не унимался Дрюня.

— Я хочу стать как папка.

Ответ достойный уважения.