— Давайте ваших философов, — обреченно простонал Вася.
Эд Честерфилдский вдруг стал торжественным и неприступным, как швейцар (интересно, почему в их честь назван сыр?) при исполнении швейцарских обязанностей:
— Философов не дают, к ним приходят!
— А потом долго отходят! — прокомментировал неугомонный Эразм.
Философский бивуак был разбит непосредственно под Черной Стеной. На большой пустоши, вытоптанной до состояния такыра, и там, и сям живописно были разбросаны огромные пустые бочки. Точнее, не совсем пустые: в каждой сидело по философу, а еще точнее — должно было сидеть, так как часть философов «бродило» по лагерю и «обменивалось» последними достижениями философской мысли. При этом каждый философ был не только при бочке, но и при фонаре.
Направив яркий свет в лицо собеседнику, каждое светило (философской мысли, естественно) яростно отстаивало только одному ему приоткрывшееся Мгновение Истины. Поэтому над пустошью стоял ровный рокот. И, при желании, пройдя весь извилистый и тернистый Путь — от бочки к бочке, можно было, вобрав в себя отдельные Мгновения, попытаться сложить эту своеобразную мозаику и получить — Истину. А возможно и не получить, как сказал бы наш Эразм (хотя бы потому, что Мгновения часто противоречили друг другу).
И над всем этим словесным разнотравьем прямо на Черной Стене каллиграфическим почерком с затейливыми завитушками было выведено:
ДОСРОЧНО ЗАВЕРШИМ БОЧКОВАНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ В ЗАКРОМА…
Вася понял, что — погиб.
— Бочковать-то зачем? — вяло поинтересовался он.
— Как зачем, как зачем? — засуетился Эразм. — А донести до грядущих поколений…
— Что, нынешним они не нужны значит?
— …
— Ох, и не прав же ты, Вася!
Вася резко обернулся, ища глазами того, кто это сказал. Но Эд Честерфилдский смотрел на Эразма, а Эразм смотрел на Эда.
Вася тяжко вздохнул и шагнул к ближайшему «светочу».
— Зовут меня — Вася, — сказал Вася обреченно.