Черный Союз

Глава 16 Нападение

Два бывших генерала, а сейчас просто безработные без пенсии сидели напротив друг друга и обсуждали только что вышедшего из кабинета Басту. Один — бывший генштабовец, другой — руководитель тайной полиции. Разумеется, тоже бывший.

— Ну, и что ты думаешь, Вернер?

— А что тут думать, Фриц? Разве у нас есть выбор?

— Конечно, выбор есть всегда! Или как говорят русские: есть три пути. Первый — это отказаться, второй — согласиться, а третий — забыть.

— При чём тут русские, Фриц? Нам же чуть ли не в открытую намекнули: желательно завязать связи с Эфиопией, соглашаясь на все возможные условия. Появятся и работа, и деньги, да и уважение останется.

— Послушай, Вернер, я не влезаю в твои дела и далёк от мира тайной полиции. Разве тебе до сих пор не понятно, что нас банально кинули? И если мы и дальше пойдём на поводу у других, то рискуем потерять не только уважение, но и жизнь. Или так и будем выполнять чьи-то пожелания, играя роль пешек в чужой игре?

— Ну, не надо преувеличивать, Фриц. Пока от нас никто и ничего не требует, просто указали на один из вариантов, как можно выжить.

— Тебе указали, тебе проще. А меня могут привлечь за убитых у стены и посадить, если я тут останусь. Поэтому я и согласился на эту авантюру. Ты-то выкрутишься, а я сяду. Не стану отрицать: мне вся эта затея изначально не нравилась, но я осознанно пошёл на неё. И, да, я соглашусь с этим, как он там себя назвал? Бориславом?

— Гм, ты сам себе противоречишь, Фриц! В твоих же интересах пойти ему навстречу и действительно уехать отсюда. Уж африканцы-то тебя не выдадут. Согласен? В крайнем случае спрячешься. А условия этот Баста предлагает не очень хорошие. Может, он и в авторитете у эфиопов, а может быть, это ничем не подтверждённые слухи. И что будет завтра — неизвестно.

— Так что ты предлагаешь, Вернер?

— Предлагаю пока согласиться на его условия, но людей, которых он просит, ему не давать. В Эфиопию ещё можно направить инструкторов, а в СССР категорически отказать! Это чревато непредсказуемыми для нас последствиями.

— Да куда уж хуже? Ладно, скажи, Вернер, а что ты думаешь об этом Басте? Да и вообще: что там мутит эта Эфиопия? У них столько всего произошло! Порой, читая новости в газетах, я не верю тому, что в них описывают.

— А, по-моему, пресса явно недооценивает события. А что касается этого странного товарища с таким своеобразным и труднопроизносимым именем Бикаан и какой-то итальянской фамилией Баста, то он скорее всего приближённое лицо министра обороны, — тут Вернер на несколько мгновений задумался, но потом всё же кивнул, словно соглашаясь с самим собой: — Да, думаю, именно его, а не президента. В Африке ведь всем заправляют военные, а не гражданские. Тем более сейчас. Этот Баста явно имеет связи на самом верху правительства Эфиопии. И, как видишь, ему не составляет особого труда решать многие сложные вопросы. Вспомни, как быстро они нашли деньги для закупки вооружения. Борислав, кстати, очень неплохо знает психологию советских товарищей, как будто часто с ними сталкивался или даже учился. Да, точно, наверняка, он учился в СССР! Вот только не известно: где и на кого. Да и имя действительно у него какое-то странное. Вполне допускаю, что и не его вовсе. Или поменял для конспирации в своём пару букв, и всё. Никакой информации я на него не нашёл. Вообще никакой! Впрочем, чему тут удивляться?

— Гм, тогда, может быть, дать ему людей не из Штази, а из армии. На профессионалов типа нас они не потянут, но с рядом задач вполне справятся. Так мы сможем решить сразу несколько проблем: он получит людей, а мы и соглядатаев, и льготные условия.

— Хорошо. Я пошлю своих людей в Эфиопию, а дальше видно будет.

— Договорились. Они уже скоро придут, — быстро глянув на циферблат наручных часов, сказал Фриц. — Скажем ему, как мы решили, и надо расходиться. Не стоит привлекать к себе ненужное внимание наших бывших противников, стоящих сейчас у руля власти. И так работать становится всё сложнее и сложнее, как и собирать людей ради одной цели. Мы уже агонизируем, и эта уступка эфиопам — пока единственная возможность выжить и остаться на плаву хотя бы нашим семьям. Скоро и это здание пойдет с молотка. И хорошо, если мы сможем его выкупить. Однако пока у нас остаётся хоть что-то, я не пойду на поводу у этого негра. Слишком ему жирно будет.

— Гм, по-моему, ты излишне категоричен, Вернер. Жизнь течёт, всё меняется. Будущее покажет: получится или не получится. Думали ли мы с тобой, что наша страна прекратит своё существование так скоропостижно?

— Догадывались, Фриц. Но ты прав: всё должно было пойти совсем не так. И договорённости могли быть совсем другими, и гарантии, и всё остальное. Поэтому: сделаем так, как ты говоришь.

— Да, — кивнул в ответ Гроссман. — Я дам соответствующие указания своим бывшим подчинённым.

— Хорошо.

В этот момент в дверь постучали. Не дожидаясь чьего бы то ни было разрешения, она распахнулась, и в помещение офиса вошли Баста с Гольдбахом.

— Ну, и что вы решили? — с улыбкой на лице спросил я.

— Мы принимаем ваши условия. Я отправлю в Эфиопию своих инструкторов. Что же касается вашего второго запроса, то в СССР вам выделят группу людей не из моего бывшего ведомства, а из числа бывших офицеров ННА. В количестве… — тут Гроссман посмотрел на Штрелеца: этот вопрос они обсудить не успели.

— … в количестве трёх человек, — тут же сориентировался Фриц. — И снабдим их всей необходимой спецаппаратурой.

Кивнув, я сказал:

— В таком случае можно считать, что у вас есть предварительное согласие от министра обороны Эфиопии. Я сегодня же согласую с ним все ваши предложения и наши дальнейшие действия. А уже завтра позвоню вам, Вернер, и сообщу о результатах. Нам действительно нужны ваши люди, хотя изначально мы и не планировали набирать такое количество инструкторов и наёмников. Однако события стремительно и порой весьма непредсказуемо меняются. Хорошо, что мы пришли к соглашению. Хотя, если откровенно, первоначально я не собирался вас об этом просить. Но теперь даже не сомневаюсь: мы сможем принять и пристроить очень многих оставшихся на обочине жизни немецких военных. Ну, а с окончательным количеством людей, которых мы сможем нанять для своих вооружённых сил, определимся уже в процессе. Это зависит не только от того, как они себя покажут, но и от возможного изменения геополитического положения нашей страны в целом. Так что наше процветание целиком и полностью в ваших же интересах, дорогие товарищи, — несколько на пафосе закончил я.

Немцы внимательно посмотрели на меня и дружно кивнули, соглашаясь. Может, конечно, кто-то и не был согласен со мной, но последняя моя мысль показалась им всё же здравой. А если учитывать нынешнее положение Восточной Германии и стремительно приближающийся крах СССР, то вдвойне здравой.

— Ну что же, время покажет, — сказал Гроссман. — Позвольте, я вас провожу.

Я кивнул и, крепко пожав Гольбаху и Штрелецу руки на прощанье, вышел вслед за Вернером. Обратный путь оказался точно таким же. Мы спустились с третьего этажа вниз, прошли в туннель и сели в дрезину, загудел электромотор. Вернер нажал на тумблер, и дрезина тронулась в обратный путь. Мы спокойно ехали минут пять, пока где-то на полпути вдруг не стали сначала тускнеть (а затем и гаснуть) редкие потолочные лампочки. Мотор сначала взвыл, потом начал захлёбываться, и дрезина резко сбавила ход.

— Что случилось?! — не известно к кому обращаясь, спросил Вернер, когда лампочки окончательно потухли, а дрезина остановилась на путях.

— Кажется, приехали! — хмыкнул я для поддержания разговора.

— Кажется, — со вздохом произнесла тьма голосом Вернера, — нас окончательно отключили от всех источников питания. При капитализме за всё приходится платить, а мы никак не можем приспособиться к этому и теряем последнее. Но как-то слишком невовремя это произошло…

— Идём пешком? — равнодушно уточнил я, внимательно вглядываясь в окружающую нас темноту.

— Да, другого выхода нет. Подождите, здесь где-то должен быть горный фонарик! Я сейчас его найду, и мы пойдём.

— Берите, я вижу и без него.

— Да? Ну, ладно.

Гроссман наощупь зашарил рукой в каком-то ящике, разыскивая фонарь. А я на шаг отошёл от тележки и осмотрелся. Зрение ещё не полностью перестроилось и не привыкло к темноте, но минут через десять я буду видеть не хуже кошки. Благодаря периодически принимаемому эликсиру ночного зрения эта способность у меня развилась особенно хорошо.

Я успел просканировать взглядом лишь левую стену, когда буквально краем глаза уловил движение у правой. Отлепившаяся от неё тень вдруг резко вскинула руку и направила мне в голову короткий пистолетный ствол.

— Руки вверх! — прозвучало по-немецки.

Одновременно с этими словами вторая тень прыгнула на Гроссмана и без замаха ударила наклонившегося человека по затылку. Вернер тихо охнул и обмяк. Всё это происходило параллельно со мной. Честно говоря, я даже сначала не понял, что это нападение. Всё время готовился к чему-то подобному, ожидал. И вот: на тебе! Не расслабляйся!

— К стене! — скомандовал тот же голос, подталкивая меня стволом в нужную сторону.

Впрочем, упираться в меня пистолетом он не стал, сразу убрал его подальше, держа меня на расстоянии. К Вернеру тихо скользнул третий. Вдвоём со вторым они скрутили Гроссмана и бросили на дрезину. Я меж тем послушно шагнул к стене, ощущая под рукой спрятанный в подмышечную кобуру пистолет. Хотя вряд ли мне удастся им воспользоваться. Да и вообще, я пока не готов форсировать события. Для начала хотелось бы узнать: чего им от меня надо?

— Руки на стену!

Я молча повиновался. Меня тут же обыскали и отобрали пистолет.

— Руки сюда!

— Кто вы такие? — задал я вопрос, рассматривая вблизи троих человек одетых в тёмную одежду и с приборами ночного видения на лице.

— Приведём, тогда узнаешь. Давай руки, я сказал!

Я послушно протянул вперёд руки. Всё это время я нащупывал языком капсулу, с большим трудом закреплённую на зубе мудрости. Глянув на неподвижно лежащего Гроссмана, я чуть подумал и раскусил её. Хрен его знает: что тут за расклад? И кто кого подставил? Но идти, неизвестно куда, и слушать, неизвестно что, мне как-то не сильно хотелось. Не люблю я разговаривать с незнакомыми людьми. Особенно не по своей инициативе!

Мои запястья попытались быстро сковать наручниками. Но я развёл руки чуть в стороны, и длины цепи между кольцами банально для этого не хватило. И пока первый пытался приноровиться и всё же закрыть их, я, не теряя времени даром, плюнул прямо в лицо не ожидавшему такой наглости противнику. Да, просто плюнул! В буквальном смысле этого слова. Ещё и попал почти в нос! Мой захватчик инстинктивно отшатнулся, машинально стёр мою слюну ладонью и, яростно прошипев:

— Ах ты ж тварь! — ударил меня в лицо.

Я успел немного уйти с основной траектории удара. Однако нехилый кулак безвинно оскорблённого немца всё равно достиг цели, и меня задело по касательной, невольно развернув чуть в сторону. Новая диспозиция и дала мне дополнительную возможность плюнуть повторно. Впрочем, второй плевок полетел уже в другого противника.

— Раух, что это с ним? — невольно утираясь, обиженно воскликнул второй.

— Да он плюётся, как верблюд! — ответил ему Раух.

— Я это уже понял. Ладно бы дрался или орал. Да пусть бы даже кусался! Нет же! Эта сука плюётся, как дромадер!

Я же молчал, собирая во рту остатки яда и слюны, чтобы сделать очередной плевок, но на этот раз на более дальнюю дистанцию. А ничего смешного между прочим! Жить захочешь, и не только плеваться станешь!

Так заплюём же противников, по методу плюющейся кобры. У меня слюна целевого назначения!

Третий нападающий всё ещё стоял возле Гроссмана и откровенно ржал, заметив, как метко я попал в лица его подельников. Держа в руках короткоствольный автомат, видимо на всякий случай, он даже шагнул вперёд, чтобы полюбоваться рожами своих подельников и получше рассмотреть наглого меня. Ну, и вполне закономерно получил в харю третий плевок.

Как и все остальные, такого паскудства в свой адрес он тоже не ожидал! Хотя реакция у третьего оказалась, что надо! В последний момент он даже попытался увернуться, и плевок пришёлся куда-то в район правого уха и шеи.

Ничего! И на этого яд подействует точно также, как и на других. Хорошо, что они не напялили на себя маски, а только замазали свои белые рожи какой-то чёрной дрянью. Этого будет достаточно, чтобы они сдохли в муках. Главное сейчас: перетерпеть пару минут и не дать себя сковать, пока не подействует яд. А он обязательно подействует, попав на голую кожу! Правда, не сразу.

А на меня меж тем посыпались удары! Били в основном по лицу, но к чему-то подобному я уже был готов. Поэтому просто упал рядом с рельсами и стал корчиться и извиваться, прикрывая голову руками.

Пусть бьют, лишь бы совсем не убили и не сковали наручниками! Да и приказа «убить» им явно не давали, иначе никто бы не заморачивался с пленением. Просто шмальнули бы из автоматов, и дело с концом. Ярость, конечно, плохой советчик. И в таких ситуациях хочется основательно отвести душу, вкладывая всю злость в силу удара. Лишь бы не пристрелили! Но не за тем меня ловили, чтобы тут же расстреливать.

Минуту или две меня били все трое. Однако вскоре один за другим они стали хвататься за лица и с криками падать ниц. Теперь уже трое нападавших, выпустив из рук оружие и душераздирающе подвывая, корчились на полу туннеля. Понимаю, неприятно… Но что поделать? Нечего было связываться с Мамбой! Я встал и спокойно вытер с лица кровь рукавом рубашки, смотря, как тела этих неудачников бьются в агонии. Кровь за кровь, зуб за зуб, око за око!

Нет ничего приятнее, чем наблюдать, как умирает твой враг! Особенно тот, которому ты в принципе не успел сделать ничего плохого. Прошло несколько минут, и всё было кончено. Отыскав свой пистолет, я собрал в кучу оружие и пошёл с небольшим обходом. Надо же как-то выбираться отсюда? Вскоре обнаружил в стене туннеля неприметную дверку, которая поначалу показалась незапертой, но я ошибся. Подёргав её на всякий случай, я вернулся назад и подошёл к Гроссману, чтобы проверить его состояние и решить, что делать дальше.

Гроссман уже начал приходить в сознание и, стеная, старался приподняться. Однако разбитая в кровь голова не позволила ему это, и он вновь откинулся назад. «Бедняга! — мелькнула первая мысль, но сразу же поспешно ретировалась, сменившись на: — Блин, да какой он бедняга?! Осёл он обыкновенный! Если это вообще не подстава.».

— Как вы себя чувствуете?

— Плохо, очень плохо. Кто же это на нас напал?

— Гитлер! — мрачно пошутил я. — Или его дух! Хотя не знаю, я не успел спросить, как он испустил свой дух.

— Их было, кажется, трое?!

— Ну, тогда с ним были ещё и Гимлер, и Геринг. Три «Г», короче, напали.

— Вы шутите?

— Нет, я смеюсь.

— Ааа, — поднимаясь, сказал Гроссман, — вам тоже прилетело по голове, как я вижу? И даже побольше, чем мне. Ну, мне-то — старому дураку — поделом досталось…

— Поделом, — подтвердил я, — хотя вы ещё не старый, и вовсе не дурак. Не хотите ли объяснить мне, что тут сейчас произошло?

— Попытаюсь, — не стал отпираться Вернер. — Но только после того, как вы объясните мне: что случилось с нападавшими?

— Они спят.

— Спят?!

— Да, вечным сном. Я владею уникальной техникой усыпления. Пришлось вот напрячься и, как видите, результат лежит перед вами. Не виноват я, они сами пришли. Верите?

— Верю! — сказал Гроссман и , наконец нашарив в какой-то коробке с инструментами фонарик и включив его, с трудом слез с дрезины.

Немного пошатываясь, он пошёл осматривать тела, которые мелко поддёргивались в предсмертной агонии, лежа неподалёку.

— Действительно, не жильцы. Вы страшный человек, Борислав. Как вы смогли это сделать?

— Да, я страшно добрый человек и помог им из чистого человеколюбия. Дабы их потом совесть за содеянное не мучила.

— Не думаю, что у них она имелась.

— Вот и я так решил. Потому и избавил от её последних остатков их останки. Хорошо получилось?

— Гм, а вы очень жестоки на самом деле.

— Африка вообще очень жестокое место. Мы даже почернели, чтобы выжить. Нас жрут мухи це-це, благосклонно не нападая на белых людей. Ещё на нас постоянно нападают дикие животные. А по количеству ядовитых зверей и насекомых наш континент вообще впереди планеты всей! Странно ожидать от нас милосердия и доброты по отношению к врагам. Ничего личного! Просто на меня напали и хотели то ли пленить и что-то поиметь, то ли пленить, допросить и убить. Я защищал свою жизнь и свободу. А может, и честь. Кто знает? И поэтому мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы мои враги не смогли осуществить задуманное. Заодно и вас спас. Цените!

— Да, я это оценил! Уж поверьте. Но всё же: как вы с ними справились?

— Молча и скрипя зубами. Хватит уже болтать, пойдёмте вперёд. Оружие я у них отобрал, вон оно всё, — я потряс пистолетом в своей руке, дёрнул плечом, на котором висел автомат и ткнул в небольшую кучку всякой всячины, что валялась возле дрезины. — Выбирайте себе по душе и идёмте.

— Хорошо.

Глядя на гримасу боли на лице Гроссмана, я понимал, что удар по голове не прошёл для него бесследно. Но чем я мог ему помочь? У меня с собой имелись исключительно яды. Об эликсирах я как-то не подумал, прихватив лишь один на всякий случай. Но в данный момент нужды в нём не было.

Я кинул взгляд на дрезину в надежде, что она заведётся. Ну, или её можно будет подтолкнуть, и она довольно легко покатится. Но, увы, машина оказалась довольно тяжёлой. А идти обратно в рабство, как мои предки по крови, и тянуть на себе ещё и Гроссмана я не захотел. Ещё раз наскоро обыскав трупы, пошёл вперёд, а Вернер потащился за мной, подсвечивая себе тусклым фонариком.

Мы шли по туннелю, и в гулкой тишине слышались лишь наши шаги, эхом отражаясь от полукруглых стен и возвращаясь к нам обратно. Зрение у меня уже полностью адаптировалось, и я без труда мог разглядеть в темноте не только рельсы и стены, но и видел далеко вперед. Чего нельзя было сказать о Гроссмане: х оть он и шёл с фонарём, но всё равно постоянно спотыкался, его шатало из сторону в сторону, и вообще: он изрядно замедлял меня. Может, пристрелить его?

— Идите быстрее, Вернер!

— Батареи садятся! Я почти ничего не вижу!

— А на что вам тут смотреть? Здесь нет голых баб, даже не надейтесь!

— Я уже слишком стар для любовных приключений! — несколько театрально прокряхтел он. — Вам говорили, что у вас весьма своеобразный юмор?

— Какой я, такой и юмор. Если я чёрный, то какой у меня должен быть юмор? Конечно же, тоже чёрный.

— Он у вас не чёрный, он у вас провокационный и не смешной.

— А мне как-то совсем не до смеха, товарищ Гроссман! У меня вся рожа в крови, как, кстати, и у вас. Дойдём, перестану шутить. А сейчас мне шутка жить и идти помогает, пусть даже шутка и не смешная. А если вы настолько умелый человек, то пошутите смешно. Так, чтобы я заржал во всё горло и перепугал всех местных духов! Заодно, может, и те испугаются, кого мы с вами ещё не видим, но кто собирается на нас напасть.

— Хм… Вы открываетесь с какой-то другой, неизвестной мне ранее стороны, Борислав.

— Это плохо.

— Почему?

— Потому что тогда мне стоит вас пристрелить, пока вы не узнали обо мне слишком много.

— Вы сейчас снова пошутили или всерьёз это мне сказали?

— Гм, вы же знаете, Вернер: в каждой шутке, есть только доля шутки, а остальное — правда.

Гроссман, судя по тишине сзади, остановился. Я обернулся и увидел, как судорожно он схватился за пистолет, который я ему вручил. Ну-ну…

— Успокойтесь, Вернер. Это был чёрный юмор. Если б я подозревал вас в чём-либо, то пристрелил бы сразу, ещё на той дрезине. А раз вы идёте со мной, значит, претензий к вам пока нет.

— Так… то есть, мне уже можно радоваться?

— Радуйтесь, разрешаю! Кстати, а вы верующий?

— Раньше был атеистом, — проскрипел он в ответ, снова шаркая ногами по бетонному полу, — а сейчас что-то мне стало не по себе.

— А-аа… Ну, тогда кричите: «Аллилуйя!», и на вас снизойдёт благословение или чудесное спасение. Если мы благополучно выйдем из этого подземелья, и вы сможете добраться до своей конторы, то считайте это божьим промыслом. Хотя вряд ли вы забудете это приключение. Это вам не штаны до блеска в кабинетах протирать. Вот она — настоящая полевая работа!

— Гм, а я не всегда штаны в кабинетах протирал, — чуть обиженно раздалось за моей спиной. — И если уж протирал, то совершенно точно не до блеска. Это, скажу я вам, какое-то неуважение к собственной заднице: ходить круглогодично в одних и тех же брюках.

— Быть может, вы правы. Чем же ещё вы занимались? — просто так, чисто из любопытства поинтересовался я.

— Служил своей стране, партии и народу, — отмазался он общими формулировками.

— И на каком же поприще служили? — не унимался я.

— Везде, куда меня посылала партия!

— О, а с чего бы у вас вдруг прорезался советский пафос?!

— Это не пафос, это жизнь. Жизнь, когда ты уверен в завтрашнем дне!

— Не знаю, как у вас, немцев, а в Советском-то Союзе всё было не так однозначно. Я хоть и совсем малой был, но сахарной жизни что-то не припоминаю.

— В смысле «малой»?

Опа-на, кажется, я случайно сболтнул лишнее. Ладно, он всё равно ничего не понял. А если что и понял, то это только когнитивный диссонанс у него вызовет. Кто я на самом деле, так и останется никому не ведомо, кроме меня самого. Так что пусть думает, что захочет. Это его проблемы. В крайнем случае спишу всё на трудности перевода.

— Это я повторил слова одного моего друга, — на ходу выдумал я. — Сам их не понял, всплыли почему-то в моей голове ненароком. А про партию и народ не надо ля-ля! Партия состоит из разных людей, да и народ понятие весьма растяжимое. Все неприглядные дела прикрываются именем народа. Скажете: не так?

— Я не собираюсь философствовать и вступать с вами в дискуссию, Борислав, лучше поспешим вперёд.

Я пожал плечами, и мы ускорили шаг.