Черный престол

Глава 15 БИТВА Сентябрь-октябрь 863 г. Земли радимичей — Киев

Их вывели к воротам острога, всех троих — Ладиславу, Любиму, Речку. Выстроили в ряд — в рваных коротких рубахах, чумазых, избитых, смешных. Босые ноги девчонок были покрыты синяками и грязью. Накрапывал дождь, серое, затянутое тучами, небо нависало над самой землей, цепляясь мокрым брюхом за острые вершины елей. Девушки не чувствовали холода, догадываясь, что пришел их последний день.

— Помни о договоре, — повернувшись, быстро шепнула Ладислава. Любима кивнула. Ночью они вовсе не спали в своем узилище: говорили, вспоминали, строили планы, даже потихоньку пели песни, ведь в эти дни был праздник — осенины — и молодежь в окрестных селениях наверняка всю ночь жгла костры, горланила песни, водила хороводы.

Убежать девушки не смогли, как ни пытались. Лейв с Ильманом Карасем учли прошлые ошибки: цепи, сковывающие руки пленниц, были тяжелы и надежны. Девчонки даже улыбнулись друг другу во тьме амбара, вспомнив, как ловко пробили голову стражу в старом остроге. Пробили цепью… Так, может, и здесь? Если удастся… А если по одному сюда никто не зайдет?

— Тогда при первом же удобном случае мы должны придушить кого-нибудь из врагов, — твердо заявила Любима. — Лучше Лейва, но можно и приезжего, он тоже, видать, знатный. Одним не так скучно идти на тот свет. Не плачь, Речка, не плачь.

— Плакать не надо. — Ладислава неожиданно улыбнулась. — А ты неплохо придумала, Любима. Захватить кого-нибудь из их вожаков. Только вот насчет того света… Как ты думаешь, если в наших руках окажется… ну, хотя бы этот противный Лейв, мы сможем чего-нибудь добиться?

Любима вздрогнула:

— Ах, вот о чем ты подумала? Что ж, не так уж и плохо. Попытаться стоит, в конце концов, чего нам терять?

— А может, они нас отпустят? — глотая слезы, жалобно предположила Речка. — Обменяют на кого-нибудь иль продадут?

— Нет, Реченька, — покачала головой Любима. — Нет, родная, не обменяют и не продадут, а принесут в жертву своим кровавым божествам! Как и хотели поступить раньше. Потому — права Лада, попробуем, как я придумала и как сказала она. Получится — хорошо, нет — не придется умереть в одиночестве. Хотя я, конечно, не думаю, что нам удастся выбраться на свободу.

— Может быть, нам достаточно будет лишь продержаться какое-то время, — тихо предположила Ладислава. — Ярилу наверняка удалось бежать, и я почему-то думаю, он не из тех людей, что может вот так запросто нас бросить!

— Мне тоже так показалось, — кивнула Любима и густо покраснела. Хорошо, темно было, не видно, хотя, впрочем, кого стесняться-то? Любимых подруг? — Ярил, наверное, попытается придумать что-то. Только вот выбрался ли он из острога? Хоть бы выбрался, хоть бы…

— В общем, уговор, девы. — Ладислава крепко обняла подруг. — Улучить удобный момент и… лучше Лейва, похоже, он тут самый главный. Только не торопиться… Чтоб наверняка. Да не плачь ты, Реченька, помни — никогда нельзя сидеть сложа руки. Только бороться. Тогда, может, что и выйдет, если будут милостивы боги. А если сидеть да плакать, уж точно ничего не получится.

Вот и сейчас, стоя полураздетой под хищными взглядами воинов, Ладислава напомнила про уговор и кинула быстрый взгляд на Лейва. Нет, не сейчас. Уж слишком далеко стоит.

Копытная Лужа, стоя на крыльце в окружении свиты, надменно смотрел на несчастных. Для него они уже были мертвы. Он уже всё решил. И мысленно похвалил себя за решение, узнав от разгневанного Ильмана о побеге Ярила Зевоты. Кто такой этот Зевота, Лейва не интересовало абсолютно, он искал повод, чтобы принести жертвы, — и вот теперь нашел. Нечего больше ждать и незачем дожидаться приезда князя.

— Сегодня же мы принесем пленниц в жертву Кро… Перуну, — важно сказал он прибежавшему в горницу Ильману Карасю.

Лейв чуть было не оговорился — он хорошо знал, какому богу будет посвящена жертва. Но про то еще рановато было знать остальным. Пока рановато. То, что вскоре произойдет, радовало. Ведь именно он, Лейв Копытная Лужа, исполнит сегодня функции старшего жреца — это будет угодно древнему богу, в силе которого Лейв уже неоднократно убеждался, ведь это именно бог Кром Кройх помогал Дирмунду-князю. И помогал неплохо — Дирмунд вот-вот должен был стать истинным властелином Киева, потеснив, подвинув, подчинив или уничтожив старого Хаскульда.

Сегодня… Сегодня…

Закутавшись в кровавый плащ, подбитый черно-бурой лисицей, в блестящей кольчуге и круглой меховой шапке, Лейв стоял на ступеньках крыльца, чувствуя, что все вокруг благоговейно ждут его слова. О, это было великое чувство! Власть… Это даже больше, чем самые сладострастные влечения. Куда больше. Молодой варяг, кривоногий и толстый, самому себе казался великим и могучим, — еще бы, достаточно ему было сейчас сказать слово — и воины исполнили бы любой его приказ, даже самый нелепый и гнусный. Власть пьянила Копытную Лужу, как никогда не пьянил самый крепкий мед. А ведь, если хорошенько подумать, это была никакая не власть. Так, властишка. Ну, сколько народа сейчас подчинялось ему? Воины, парни-волхвы, отроки, слуги… и с полсотни не наберется. Но эта власть окрыляла. А что же будет потом, когда покровитель Лейва князь Дирмунд достигнет вершины? О…

Лейв улыбнулся и поднял вверх руку.

— Слушайте меня, могучие воины! — выпучив глаза, закричал он. Маленькие — щеточкой — редковатые усики его смешно топорщились, круглое лицо покраснело. — Это я, правитель острога Лейв, говорю вам…

Он вдруг замолк, неожиданно встретившись взглядом с одной из девушек — златовлаской, — и, к смятению своему, увидел в глазах ее не страх и тупую покорность, а… едва подавляемые искорки смеха. Где смех, там нет ни страха, ни уважения к власти. Лейв еще больше побагровел и, не закончив начатую было речь, махнул рукой:

— В капище! Девок — в телегу, да смотрите, чтоб не убегли. Грюм… — Он поискал глазами верного слугу.

— Я здесь, мой господин, у тебя за спиною, — тихо ответил тот.

— Захвати с собой всё необходимое для пыток.

— Сделаю, господин. Взять палача?

— Нет, я сам буду пытать их. Особенно ту. — Он злобно поглядел на Ладиславу. — Посмотрим, как ты будешь смеяться. Посмотрим…

Дождь стал сильнее, крупные холодные капли падали на размякшую под ногами грязь, на привязанных к частоколу коней, на воинов. И на девушек, привязанных к жертвенным столбам, каждая — напротив какого-нибудь идола. Рыжая Речка — против Мокоши, владычицы мертвых, Любима — перед грозным громовержцем Перуном, а златовласая Ладислава… Ладислава — против огромного идола без лица. Никто из собравшихся, кроме Лейва, не знал, что это за бог, и каждый принимал его за кого хотел: кто за Хорса, кто за Рода, кто за Святовита. И только Лейв знал…

Костер на дожде не очень-то хотел разжигаться, и слугам пришлось приложить немало усилий, прежде чем поднялись к небу первые языки пламени. Он был нужен, костер, — раскалить орудия пыток, заботливо разложенные Грюмом на старом пне и накрытые от дождя рогожкой, в пламени же впоследствии должны были сгореть жертвы… вернее, то, что от них останется. Правда, головы Лейв намеревался оставить здесь, в капище, насадив на специально приготовленные колья. Организовывая кровавое жертвоприношение, Копытная Лужа вовсе не боялся гнева друида. Ведь, в конце-то концов, эти три девки оказались здесь чисто случайно. Дирмунд о них не знает и, естественно, никакого распоряжения на их счет не давал. Потому и Лейв может поступать, как захочет. А он захотел жертв.

Вокруг идолов, сохраняя молчание, толпились все — воины, отроки, слуги. Не было только парней-волхвов, Лейв счел их слишком циничными для столь торжественного момента — и где только князь откопал таких тварей? Вот и оставили их в остроге — нужно ведь хоть кому-то нести караульную службу.

Высморкавшись в ладонь, Копытная Лужа, с радостью чувствуя на себе почтительные взгляды присутствующих, подошел к пню и, откинув рогожку, задумчиво взглянул на орудия пыток. Металлические скребки для снятия кожи, вертела, реберные крюки, воронки, ножи самых разных видов, щипчики для вытягивания жил… Поразмыслив, Лейв выбрал узкий кривой кинжал, засунул его за пояс, а щипчики передал подскочившему Грюму — накалить на углях — и медленно, наслаждаясь нахлынувшим вдруг с какой-то особенной силой ощущением безграничной власти, направился к безликому идолу. Вернее, к девушке, распластанной перед ним… Постоял немного, глядя на нее, и нахмурился. В синих глазах девчонки не было никакого страха, одно презрение и вызов… нет, даже лукавство!

Резким движением руки Копытная Лужа разорвал на девчонке рубаху, обнажив грудь.

— Сначала я отрежу тебе соски, — тихо произнес он, глядя прямо в глаза Ладиславе, и та вздрогнула от его змеиного взгляда. — Потом вырву язык и начну тянуть жилы… Это больно, очень больно, невыносимо. Ты будешь орать, извиваться, корчиться в судорогах, глядя на мучения своих подруг, ведь они твои подруги, верно? А затем ты будешь умирать, долго и страшно, пока сама смерть не покажется тебе избавлением.

Лейв с наслаждением увидел, как губы девушки чуть шевельнулись.

— Ты что-то хочешь сказать мне? Говори, но поспеши — скоро щипцы накалятся.

— Я хочу… — пряча надежду в глазах, слабо улыбнулась девчонка. — Хочу перед смертью отдаться тебе!

— Отдаться мне?! — Лейв неожиданно расхохотался. Он давно уже не интересовался девушками. — Отдаться, чтоб погубить меня? Не выйдет, ведьма!

Он отвернулся.

— Постой, князь! — в отчаянии воскликнула девушка. Князь? Лейв довольно обернулся.

— Я должна отдаться тебе, прежде чем умереть, — тихо произнесла Ладислава. — Об этом говорят линии на моей руке, как и то, что ты скоро станешь князем.

— Стану князем? — заинтересовался Копытная Лужа. — Говоришь, линии… Эй, отойдите-ка подальше, не толпитесь! Во-он туда, к лесу… Я сказал — к лесу! Ну вот, так-то лучше будет… Какие линии? На какой руке?

— На правой. Посмотри сам, князь.

Лейв завороженно освободил от пут правую руку девушки.

— Чего он там возится? — стоя у частокола, забеспокоился Ильман Карась. — Пойти посмотреть?

— Хозяин сказал — оставаться на месте, — хмуро ответил начальник стражи. — Значит, не нужно никому никуда ходить. Господин Лейв знает, что делает!

Между тем Лейв Копытная Лужа, склонившись над девушкой, внимательно рассматривал ее ладонь.

— Видишь глубокую линию? — тихо произнесла Ладислава. — Это линия власти. Она указывает на имя… Лейв.

— И в самом деле, похоже на мою руну, — обрадовался варяг. — И долго я буду властвовать?

— Об этом — на другой руке.

Лейв освободил и левую руку. Вгляделся…

— Смотри, смотри… — шептала пленница. — Смотри внимательней…

Обнаженная грудь ее тяжело вздымалась.

— Смотри…

Улучив момент, она неожиданно обхватила правой рукой горло варяга, левой вытащила из-за его пояса узкий кривой кинжал:

— А вот теперь поговорим дальше!

Стоящие у частокола воины почуяли в затянувшейся пытке что-то неладное. Рядом с головой Ладиславы со свистом воткнулась стрела.

— Они настолько хорошо стреляют, что не боятся попасть в тебя?

— Эй! — обернувшись, заорал Лейв, чувствуя горлом прикосновение холодного лезвия кинжала. — А ну, не стрелять! — Он скосил глаза: — Что ты хочешь?

— Для начала вели развязать девушек… И помни — линии на моих ладонях не врут, ты действительно станешь могучим князем, станешь… Если…

— Если? — яростным шепотом вопросил Лейв.

— Если я не убью тебя здесь, — просто ответила Ладислава. Каким-то внутренним чутьем она поняла, чем можно взять этого самонадеянного молодого варяга. Не только страхом за свою жизнь — хотя и это сыграло свою роль, — но и самой сильной страстью — страстью повелевать!

Варяг не любил женщин, любил только себя и со страшной силой желал власти. И вот неожиданно получил знак будущего. Князь! Повелитель! Власть! Теперь бы еще вырваться из лап этой коварной девки. Обещать ей всё, что угодно, а потом убить. И даже — ха-ха — принести наконец в жертву. Ведь она вряд ли выберется отсюда, не зная ни гати, ни окрестных лесов. Как и ее подружки, которые уже садились на лошадей.

— Скачите отсюда, скачите как можно быстрей! — крикнула им Ладислава.

Любима придержала коня:

— А ты?

— А я выкручусь. Скачите же, иначе мне будет трудней.

Топот копыт затих за деревьями. Любима обернулась — со стороны скрывшегося за лесом капища поднимался к небу густой столб черного дыма. Костер.

— Надо найти людей, — не сдерживая слез, тихо сказала Любима. — Других, не этих. Одни мы ничем не поможем.

— Да где ж их искать-то?

— А не надо их нигде искать, — раздался позади чей-то голос. Девушки обернулись. По узкой тропке меж деревьями и кустами прямо к ним шли двое — Ярил Зевота и молодой монах в темной хламиде — тот самый, что жил с друзьями-варягами на постоялом дворе отца Любимы Зверина.

— Скорей! — Не в силах выказать радость, Любима махнула рукой в сторону капища. — Там Ладислава. Скорей!

— Поняли. — Ярил и Никифор — Любима вспомнила: именно так звали монаха — переглянулись и велели девушкам идти прямо через болото, по гати. — Увидите там хижину.

— Но там же этот, Немил, а ты сам предупреждал, что… — начал Никифор.

— С утра он ушел охотиться… и, похоже, собрался навестить острог. Думаю, в хижине девы будут в безопасности, по крайней мере до утра… Шагайте осторожно, прямо на серый камень, он виден с болота.

— А вы?

— А мы попытаемся что-нибудь сделать.

— Мы спасем ее, спасем! — перебивая Никифора, яростно воскликнул Ярил и резко хлестнул лошадей сорванной веткой. — Скачите, запутывайте следы!

— Яриле! — запоздало крикнула им вслед Любима, и слабый крик ее растаял средь плотной пелены дождя и хмурых намокших деревьев. Однако Ярил услыхал, остановился… Кто-то кричал? Нет, показалось. Он поспешно нагнал Никифора.

— Я люблю тебя, Яриле, — не дождавшись ответа, тихо вымолвила Любима. — Люблю…

Пополнившийся воинами с ближайших селений отряд Хельги-ярла шел прямо к острогу. И ничто не было им помехой — ни дождь, ни лес, ни болота. Только позвякивали в ножнах мечи да шумели случайно задетые копьями ветви. Они шли, ступая в след друг другу, продвигались вперед стремительно и неудержимо. И даже не заметили, как вышли на обширную поляну, на которой, за деревьями, серели высокие стены.

— Острог, — обернувшись, пояснил проводник Авдей.

Хельги кивнул, и воины вытащили мечи.

— Что-то не слышно, чтоб там было много людей, — подозрительно оглядывая острог, произнес ярл. — Авдей!

— Понял тебя, — кивнул тот. — Схожу посмотрю.

Мощная фигура его растворилась в серой дождевой пелене, мелькнула в овраге и возникла уже перед самими воротами. Ворота не открыли — то был плохой знак, и Хельги жестом предупредил воинов, — возможно, вот уже сию минуту, сейчас, придется броситься в атаку. Ярл прикидывал — как. Часть воинов пройдет овражком, другие скрытно окружат острог со стороны леса, третьи нападут в лоб.

Затрещали кусты — вернулся Авдей.

— Там никого нет, ярл, — сообщил он, стряхивая с плаща воду. — Одни мои ублюдки. Охраннички, мать их…

— Вперед, — бросил ярл, и воины, разделясь на небольшие отряды, вышли из леса. Душа молодого викинга ликовала — приближалась битва, а нет ничего слаще для северных воинов, чем звон мечей, свист стрел да вопли раненых. Битва — одно это сладостное слово уже привело в веселое оживление Снорри. Ярл улыбнулся ему… И вдруг остановился. Спрятал меч в ножны.

В голове его возникла одна мысль. Возникла неизвестно откуда. Неизвестно… Неизвестно? Ярл усмехнулся, чувствуя в голове знакомый холод. Лучшее сражение — это несостоявшееся сражение. Такая мысль вряд ли хоть когда-нибудь могла посетить обычного викинга. Однако…

— Так ты говоришь, те парни не верят ни во что? — Хельги обернулся к Авдею.

— Почти ни во что, ярл. У них нет ни гордости, ни верности, ни чести. И один бог — алчность.

— Это хорошо… — Ярл обернулся к остальным: — Уберите мечи и очистите от грязи кольчуги.

— Что сделать, ярл?

— Что слышали. Исполняйте, и побыстрее.

Недоуменно переглядываясь, воины выполнили приказ.

— Снорри, ты по-прежнему — к лесу. И чтоб ни одна птица из острога не вылетела!

— Уж поверь, не вылетит, ярл! — захохотал Снорри. Похоже, ему доверили самое ответственное задание.

Хельги обернулся:

— Остальные — за мной. Строем.

Часовые на воротной башне острога были немало удивлены и испуганы появившимися из тумана воинами. Те шли ровным строем, звеня кольчугами и не предпринимая никаких попыток к нападению. По знаку ярла остановились у самых ворот. Дальше Хельги пошел один. На воротной башне уже толпилось человек семь — почти все.

— Киевский князь Хаскульд жалует вас серебром в счет будущей службы, — подойдя ближе, важно сообщил ярл. Будущие волхвы недоверчиво переглянулись.

— У нас другой князь, боярин.

— Князь Дирмунд заточен в башню по приказу Хаскульда, — отчеканил Хельги. — Я послан за предателем Лейвом. Ну и — предложить вам почетную службу.

— Но… мы не можем открыть ворота.

— А, так вы отказываетесь от серебра? — Ярл обернулся к воинам. — Они отказываются от серебра! — громко крикнул он. — Что ж, тем лучше. Эй, мы уходим. — Он посмотрел на башню и, повернувшись, медленно зашагал прочь.

На башне заволновались.

— Постой, боярин. А как же мы?

— А вы мне не нужны, — бросил через плечо ярл, с ликованием в душе услыхав, как заскрипели отворяющиеся ворота…

Хельги не обманул — каждый из лжеволхвов получил по куне. Как заверил их Ирландец — пока. Остальное — чуть позже.

— Все они там, в капище, — наперебой поведали получившие серебро парни. А самый хитрый протянул ярлу кусок березовой коры, испещренный буквицами.

— Список воинов предателя Лейва, — с поклоном пояснил он. — Дорогу к капищу показать ли?

— Сами знаем. Останетесь пока здесь. Как твое имя, юноша?

— Вьюга, господин.

— Будешь за старшего. — Вьюга приосанился.

Подошедший Ирландец что-то прошептал на ухо ярлу, показывая рукой в сторону леса.

— Там кто-то идет. — Хельги с усмешкой посмотрел на только что назначенного командира: — Задержите его, только без крови. Справитесь?

— Конечно, — кивнул тот.

— Вот и ладненько. А мы пока тут, в тереме, посидим, посмотрим.

Вошедший в распахнутые ворота парень — круглолицый, с вывернутыми ноздрями — направился к стоявшему перед теремом часовому:

— Где все?

— На охоту уехамши… А боярин Лейв тут, шкуры в амбарце осматривает.

— Веди немедля… Нет, погоди, не гоже так… Сперва доложи: пришел, мол, Немил с вестями важными. А спросит ежели боярин Лейв, с какими такими вестями, скажешь — про бежавшего парня да про монаха Никифора…

Услыхав последнее слово, вздрогнул за дверью терема ярл, удивленно-радостно переглянулся с Ирландцем.

Часовой зашел за угол и тут же вернулся, понимая — нечего давать особенно-то расслабляться пришедшему парню:

— Боярин сказал — беги немедля.

— Угу. — Тот поспешно натянул на голову шапку.

— Во-он амбарец-то, — идя рядом с Немилом, указал рукой часовой. — Вишь, дверца открыта. Туда и шагай, да поспешай, сам ведаешь, боярин Лейв ждать не любит.

— Да уж ведаю, — переходя на бег, ухмыльнулся Немил. — Побольше тебя даже! — Он остановился перед распахнутой дверью. — Ну, где боярин?

— Во-он в уголочке, где сундуки. — Немил быстро вошел в амбар, обернулся:

— Да где же?

Ответом ему была лишь быстро захлопнувшаяся дверь.

— Молодец, вьюнош, — спустившись с крыльца, похвалил ярл Вьюгу. — Далеко пойдешь.

— А теперь, боярин, прикажи подать сюда коня, — не отрывая лезвия кинжала от шеи Лейва, приказала Ладислава. — Твоего коня, — с нажимом пояснила она. — Не какую-нибудь клячу.

Копытная Лужа кивнул, усмехаясь в душе, — его-то конь как раз был самым смирным. Пожав плечами, крикнул. Лысоголовый Грюм подвел лошадь, почтительно поклонился.

— Не сюда, — покачала головой девушка. — Ближе к деревьям.

Подождав, когда Грюм в точности выполнит приказание, она неожиданно оттолкнула от себя варяга и, быстро метнувшись к коню, вспрыгнула в седло с грацией и проворством дикой лесной кошки. Взвившийся на дыбы конь заржал и исчез за частоколом. Запоздало засвистели стрелы.

— Что вы стреляете? В погоню! — брызгая слюной, заверещал Лейв. — Далеко не ускачет. Живьем брать, курву!

Стоявшие вокруг воины живо повскакивали на коней. К Лейву тоже подвели вороного.

Ильман Карась обернулся в седле:

— Скачем, боярин?

— Скачем.

Впрочем, оба понимали, что слово это ничего не значило для них — и тот и другой были никудышными наездниками, — и, понимая это, пропустили вперед остальных воинов, сами же неспешно потрусили сзади.

— Верно, туда, по дороге, — в сторону умчавшихся всадников кивнул Ильман Карась.

— Хорошо, если по дороге, — усмехнулся Лейв. — А если нет?

— Что ж она, по болоту, что ли, поскачет? — резонно возразил Ильман. — Значит, либо по тропе, либо во-он туда, к поляне. Там лесок редок, не торопясь проехать можно.

— Вот именно, что не торопясь. А она, пожалуй, поторопится.

— Ну, на дороге-то народу хватит. — Ильман Карась придержал коня. — Давай-ка мы с тобой к поляне поедем. А этих с собою возьмем. — Он оглянулся на пеших слуг. — Мало ли.

Так и сделали.

Где-то далеко за болотом слышались приглушенные крики умчавшихся всадников, а здесь было тихо, спокойно. Даже дождь прекратился, небо посветлело, пожелтели подсвеченные солнышком облака, сделались золотисто-яркими, сияющими, словно подожженными снизу. Облака постепенно исчезали под мерным дуновением ветра, оставляя за собой чистую голубую полоску неба. Сразу стало легче дышать, на ветвях деревьев весело запели птицы.

— А я б на месте девки никуда и не скакал, — неожиданно остановив коня у болота, заявил Ильман Карась. — Затаился бы где-нибудь, пока все не уедут, потом, к вечеру, убрался бы тихохонько — ищи-свищи.

— Если так, то мы ее не найдем, — погрустнел Копытная Лужа. — Жаль, собак нет.

— Постой-ка! — немного помолчав, воскликнул его спутник. — Так ведь подруги ее тут где-то! Их-то она сейчас и бросится искать, на месте сидеть не станет… А не она, так они ее. Зря те орут. — Он презрительно кивнул в сторону леса. — А мы орать не будем, засядем тихонечко, хоть во-он за той горкой, да посидим, послушаем.

Так и сделали. Даже коней оставили верному Грюму. Отошли за пригорок, уселись, подстелив плащ на поваленный ствол березы. Ильман Карась достал из-за пазухи завернутую в тряпицу лепешку с вареным мясом, разломив, протянул часть варягу:

— Пора и перекусить малость.

Копытная Лужа тут же почувствовал голод. Взяв протянутый кусок, раскрыл рот пошире… только куснул. Едва не подавился. Иль послышалось?

— Эй, Ильмане!

Да нет, не послышалось. Ильман Карась тоже услыхал приглушенный вскрик на болотце. Словно бы кто-то чуть было не ухнул в трясину.

— Может, отроки? — Лейв почесал за ухом.

— Нет, боярин. — Ильман покачал прилизанной башкой. — Они это. Беглянки. Больше некому, деревень в той стороне нету.

— Они?

— Ну, или она. Что гадать? Пойдем-ка лучше, глянем.

Таясь за кустами, они незаметно подобрались к болоту и переглянулись, услыхав, как где-то рядом всхрапнул оставленный конь. Ну правда, не тащить же его за собой в болото. Пройдя дальше к болоту, увидали и лошадь — ну точно, смирная гнедая кобылка Лейва! Увидав хозяина, она призывно заржала.

Ни Лейв, ни Ильман Карась не обратили на нее никакого внимания, как и на далекое ржание других лошадей где-то за лесом. Они смотрели только на хрупкую девичью фигурку с золотистыми волосами, спутавшимися, мокрыми от дождя и болотной жижи. Вот она, голубушка, никуда не делась! А ведь, если б не предусмотрительность Ильмана, свободно могла б и уйти. Никто бы ведь и не подумал про болото — ну куда ж туда с лошадью?

— А не так и далеко зашла, — разматывая аркан, прошептал разбойник. — Вытащим. Метать?

— Давай, — азартно кивнул Лейв. В маленьких бесцветных глазках его сверкнула злоба.

Свист брошенного аркана прозвучал на болоте неожиданно громко. Девушка резко обернулась. И вскрикнула — шею ее стянула тугая ременная петля.

— Я же говорил, не уйдет! — подтягивая жертву к краю болота, самодовольно произнес Ильман Карась.

— Зачем же ей уходить, Ильмане? — раздался у него над ухом насмешливый голос. — Ей, видно, захотелось подождать нас.

Ильман Карась и Копытная Лужа обернулись разом. И сразу же перед ногами их ткнулись в землю две злые стрелы.

— А ну, бросьте деву, и к дереву, — скомандовал с седла Ярил Зевота. Его напарник Никифор угрожающе целился из лука прямо в глаз Ильману Карасю. Тот поежился. Неприятное было чувство.

Отпустив девушку, оба, как было приказано, отошли к дереву. Они вовсе не были героями и не желали рисковать понапрасну. Пес с ней, с девкой. Сбежала, так сбежала. Собственная-то жизнь, чай, подороже будет!

— Вяжи их, Ярил. — Никифор не спускал с лиходеев натянутого лука. Ярил Зевота проворно — разбойничьи навыки его никуда не делись — связал руки злодеев их же поясами и обернулся к девушке:

— Как ты?

— Неплохо, Яриле. Вовремя вы… — Стыдливо запахнув на груди разорванную, покрытую грязью рубаху, Ладислава взглянула на монаха: — Рада видеть тебя, Никифор…. Значит… и ярл здесь?

— К сожалению, нет, Ладия. — Никифор грустно покачал головой. — Но думаю, мы скоро будем в Киеве.

— Если выберетесь отсюда, — угрюмо прошептал связанный Лейв. Не так-то уж и крепко он был связан — поторопился Ярил.

— Девушки уже должны быть у хижины. — Никифор, прищурившись, посмотрел в небо.

— Девушки?! — радостно переспросила Ладислава. — Так вы их встретили?

— Ну конечно. И тут же поспешили на помощь тебе. Теперь пора уходить отсюда, и как можно быстрей.

— А с этими что? Может — в болото?

— В болото? Ну уж нет! — Развязавшийся Лейв молнией бросился прочь. За ним, быстро среагировав, — Ярил Зевота. Лишь только крикнул:

— Ждите!

— Ты выбрала правильную дорогу, Ладия, — улыбнулся Никифор, кивнув на болотную гать. — Туда-то мы сейчас и отправимся… Ну, что там Ярил? Эй, Яриле!

Лес угрюмо молчал.

— Да что с ним такое? Я пойду проверю, а ты посмотри за этим. — Никифор кивнул на связанного Ильмана.

— За этим? — Ладислава подняла с земли брошенный монахом лук, наложила стрелу. — Пусть только попробует шевельнуться!

Ильман Карась поежился под ее недобрым взглядом.

И тут затрещали кусты — явился Ярил.

— Убег! — Он горестно развел руками. — Не ведал я, что у него тут лошадь… Что ж, поспешим.

— Но они знают про хижину!

— Там же девы! И, ты сам говорил, это единственный путь.

Приложив палец к губам, Никифор прислушался: где-то совсем рядом ржали кони.

— Похоже, что так, Яриле. Поспешим же…

Все втроем они бросились к гати.

— Ступай за мной, Ладия, — инструктировал на ходу Никифор. — А ты, Яриле, за ней.

— Постой-ка… — неожиданно остановился Зевота. — Нельзя оставлять на свободе змею! — Он оглянулся, заметив маячившую среди деревьев спину убегающего лиходея Ильмана Карася. Руки-то они ему связали накрепко, а вот ноги — забыли.

— Не уйдешь, падаль. — Подняв лук, Ярил наложил на тетиву стрелу, прищурился…

Просвистев, стрела поразила бегущего разбойника в бок. Он вскрикнул и закувыркался в овраг.

— Так-то, — нагоняя друзей, довольно бормотал Ярил. — Так-то!

Лейв Копытная Лужа еле отыскал в лесу трех своих воинов. Ну, хоть эти.

— Где остальные?

— Там. — Один из воинов неопределенно кивнул куда-то в сторону капища.

— Ты со мной, — приказал Лейв. — А вы двое — к болоту. Там Грюм, покажет… Нас не дожидайтесь, сразу идите за ними. — Он стегнул коня. — А мы поищем остальных…

Остальные нашлись быстро. Уже обезоруженные, они стояли у частокола и угрюмо смотрели в землю. Лейв едва не выскочил к ним, — хорошо, вовремя заметил чужих воинов, успел соскочить с коня и спрятаться в папоротниках, словно змея. А вот сопровождавшему его воину повезло меньше — разогнавшись в галоп, он как раз и выскочил прямиком на вражьи копья. Лейв хорошо видел, как его сшибли с коня, и порадовался за себя, осторожно отползая к лесу. Интересно, чья это дружина? Скорее всего, черниговского князя, недовольного малой оплатой. Или нет! Скорее всего, это воины из Любеча, тамошний князь, видимо, задумал подчинить острог своей власти. Но зачем тогда бежать? Ведь с обоими вполне можно договориться, что с Любечем, что с Черниговом. Копытная Лужа застыл в траве, подумал. Нет, пожалуй, договориться с чужаками можно будет и позже. Сейчас еще прибьют ненароком под горячую руку. Пока же есть дело и на болоте. Или сначала за подмогой в острог? Лейв осторожно поднялся, побежал, оглядываясь. А не слишком ли много ему приходится сегодня бегать?

Он остановился, перевел дух… и едва не нырнул в кусты, услышав конский топот. Удержался, заметив трех всадников из тех, что прочесывали округу. Замахал руками, подозвал. Так и вышли к болоту: он сам, Грюм да еще трое стражников, — двое посланных Лейвом первыми, уже были далеко, примерно на середине гати.

Вот, наконец, и островок. Маленький, низкий, поросший редкими сосенками. Главное, твердый, сухой — если после дождя тут вообще осталось хоть что-то сухое. Немного отдохнув, пошли дальше.

Впереди хорошо виднелись березы и ели. Добрались, наконец, и до них. Выползли на пригорок. Скинув промокшую обувь, вытянули на солнышке ноги.

— Всё, хватит сидеть, — отдышавшись, произнес Копытная Лужа. — Пошли к хижине. Только осторожно, с другой стороны, кусточками да бором.

Они подошли со стороны реки, Лейв и его люди, тайными тропами, откуда не ждали. В стороне от хижины с ходу завязалась стычка — раненый Никифор уже лежал на земле, держась за правую руку, лишь Ярил еще пытался отбиваться сразу от троих, да девчонки — Ладислава с Любимой, — не подпуская к себе воинов, лихо орудовали короткими копьями. Даже рыжая Речка и та в меру сил кидалась в ненавистные вражьи морды липкими комьями грязи. Нападавшие действовали слаженно — сказывались опыт и хорошее знание местности. Оставив на время в покое раненого Никифора, они медленно, но верно оттесняли оборонявшихся вниз, к болоту. Не к гати, а к самой трясине, покрытой предательской зеленью. Утомившиеся девчонки всё реже махали копьями, да и Ярил чувствовал уже, что долго не протянет, не выдюжит.

Когда болотная жижа оказалась совсем рядом, Лейв Копытная Лужа уселся на поваленный ствол дерева, предоставив заканчивать дело воинам.

— Загоните их в болото, парни, и пусть подыхают, если не захотят сдаться, — устало приказал он.

Под ногами девчонок предательски зачавкала почва. Удар, отражение… Еще маленький шаг назад, затем снова удар, выпад… и еще шажок… И вот уже не вытащить ноги!

Не выдержав, Любима метнула копье… Конечно же, ни в кого не попала — не те были силы. Пролетев низко над землею, копье тяжело упало перед ногами Лейва. Кто-то из воинов обернулся к нему:

— Нам не очень-то охота лезть в эту трясину, боярин!

— Так не лезьте, — посоветовал он, поднимая с земли брошенный кем-то лук. — Ставлю два против одного — я попаду вон той чернявой девке точнехонько в правый глаз!

— А спорим — не попадешь! — прогремел на всё болото голос молодого бильрестского ярла, появления которого здесь не ждали ни враги, ни друзья. Пущенная верным Снорри стрела пронзила руку Копытной Лужи.

Тот заверещал, уронив лук. Обернулся к воинам:

— Убейте! Ведь их всего двое.

— Попробуйте, — вытащив из ножен меч, мрачно улыбнулся ярл. — Если у вас это получится.

Яростно вращая меч над головой, он набросился на врагов, словно коршун на овечье стадо. Только сверкнул клинок в лучах полуденного солнца — и сразу два вражеских воина упали, хватая побелевшими губами воздух. Остальные попятились.

— Эй, ярл, оставь и мне хоть кого-нибудь! — со смехом воскликнул Снорри. — А ну — ты! Нет, не ты, вон тот, лохматый. Что застыл? Давай, нападай!

Враг бросился на него с копьем, не обращая внимания на ярла. Тот учтиво попятился, освобождая место, — если б он сейчас поразил бегущего мечом, Снорри бы обиделся. Лохматый воин неожиданно оказался весьма неплох, — перехватив копье двумя руками посередине, закрутил его так, что оба конца слились воедино. Снорри и не заметил, как пропустил удар, — правая рука его повисла плетью, а меч упал на траву. Однако показал глазами ярлу, что не нуждается в помощи. Это был его бой, а Хельги пусть сдерживает остальных… что, в общем-то, ярл и делал сейчас, причем весьма искусно. Блестящее лезвие меча вращалось перед ним ничуть не хуже, чем копье в руках лохматого.

— А ну, подходи, подходи. Давайте, выползайте из болота. — Он повернулся к Снорри и тут же, предугадав движение соперника, сделал молниеносный выпад вслепую. И попал прямо в горло. Захрипев, вражеский воин упал, обливаясь кровью.

Между тем Снорри, прокатившись по земле, подхватил меч левой рукой. Признав опыт врага, он действовал теперь весьма осторожно — долго кружил, запутывая соперника и выбирая момент для решающего удара. И такой момент, наконец, наступил! Снорри нарочно подставил левый бок — увидел, как вспыхнула в глазах врага дикая, необузданная радость. Проследил, как летит острие копья прямо ему в сердце… И уклонился лишь в самый последний момент, пронзив сверкающим клинком грудь уже торжествующего соперника.

— Ну, вот, кажется, всё. — Он улыбнулся. Хельги-ярл грозно посмотрел на оставшихся в живых вражеских воинов, и те сразу же сдались, побросав оружие в зеленую болотную жижу.

— Прости меня, ярл… — Шатаясь, к нему подошел Никифор. Хельги, сунув меч в ножны, обнял его, как обнял бы брата. Да, похоже, Никифор за долгие годы и стал ему братом. Как Снорри. Как Ирландец.

— Рад, что ты жив, бродяга. — Ярл подмигнул Ярилу Зевоте. — И наконец-то мы отыскали вас. — Он оглядел девчонок и нахмурился: — Хотя, конечно, могли б это сделать и гораздо раньше. О, боги, сколько ошибок и просто непозволительных глупостей совершил я в последнее время. Словно не опытный воин, а просто несмышленый ребенок. И тебя, Ярил, можно было б обнаружить гораздо раньше и больше внимания уделять тебе, брат мой Никифор, не говоря уже о тебе, Ладия, обо всех вас… Ладно, хоть хватило ума оставить кой-какие распоряжения в Киеве. И то — большей частью по совету Ирландца.

— Какие такие распоряжения? — насторожился Зевота.

— Узнаешь. — Взлохматив ему волосы, Хельги рассмеялся и снова повторил: — Рад, что ты жив. Рад.

Подошел Снорри, улыбнулся и посоветовал не думать об ошибках:

— Ведь мы всё равно победили!

— Победили? — Хельги расхохотался. — Мы всего лишь парировали удар. И обязательно нанесем свой. Вернее, он уже должен быть нанесен.

— Загадками говоришь, ярл, — нахмурился Снорри и перевел взгляд на лежащего в траве раненого Лейва. — А с этим что? Неловко добивать раненого, а надо.

— Не просто надо, а… — Хельги вновь вытащил меч, потом, подумав, убрал. — Этот человек заслужил самую позорную смерть. Нет ли здесь поблизости веревки?

— Есть, в хижине, — охотно откликнулся Ярил. — Принести?

— Давай. — Ярл холодно посмотрел на Копытную Лужу, и тот вдруг взорвался слезами, заплакал и, встав на колени, раскачиваясь, пополз по земле неизвестно куда.

— Пощадите! — верещал он, размазывая по лицу желтые тягучие сопли. — Я вам пригожусь, поверьте… Только не убивайте, не надо… А-а-а!!!

Завидев возвращающегося с веревкой Ярила, он неожиданно вскочил на ноги и большими прыжками побежал в трясину.

— И пес с ним. — Хельги отложил лук. — Пусть тонет, если ему так нравится.

— Да, похоже, выбора-то у него нет, — засмеялся Снорри, глядя, как незадачливый властелин острога, нелепо взмахнув руками, повалился в холодную грязь. — Туда ему и дорога.

Девушки между тем перевязывали раненого Никифора, а тот, пользуясь случаем, увлекательно рассказывал им о голгофских мучениях Иисуса Христа.

Перевязав, Ладислава поднялась на ноги. Посмотрелась в лужу и ахнула. Да, болотные странствия не добавили ей красоты.

— Ну и грязнуля, — покачала она головой. — Пойду хоть на ручей, умоюсь.

— Будь осторожна, — предупредил Никифор. — Может вернуться Немил.

— А вот уж это — вряд ли! — заметил ярл. — Его крепко стерегут в остроге весьма заинтересованные люди.

— Надо же, в нем, оказывается, кто-то заинтересован?

— Не в нем. В серебришке! — с усмешкой пояснил ярл. — Так что ваш Немил вряд ли явится. А вот Ирландец — уже должен. Пойду-ка встречу его, не то заплутает.

Легко поднявшись, он исчез за деревьями, оставив на поляне у болота Никифора и Речку, присматривающую за пленниками, которых связал Снорри. Тут же Ярила с Любимой, тесно прижавшись друг к другу, сидели на поваленной березе средь высоких папоротников и о чем-то шептались.

Хельги быстро шел по тропе — Ирландец и в самом деле вот-вот должен был появиться, как договаривались. Следовало решить вопрос, что делать с пленными и как поступать дальше самим — оставаться на некоторое время здесь или сваливать немедля. Конхобар должен был подробно расспросить пленных о ситуации с черниговским князем — от этого зависели все дальнейшие решения. В задумчивости ярл зашагал по доскам, ведущим к ручью… И вдруг замер. Прямо перед ним, повернувшись спиной, стояла Ладислава и обливалась холодной водицей из старого березового туеса. Яркое солнце золотило ее нагое загорелое тело, и мокрые волосы лежали на плечах, как воды Радужного водопада в далеких фьордах. Почувствовав взгляд, девушка обернулась. Ничуть не стесняясь, подошла к ярлу и, сверкнув васильковыми глазами, крепко поцеловала его в губы. Потом взяла за руку и, кивнув на видневшуюся за деревьями хижину, шепнула:

— Пойдем, любый…

Они вернулись в Киев к октябрю, прозываемому в народе листопадником и грязником. Кружась, тихо падали с деревьев желтые и красные листья, шли частые дожди, и всё ближе становились первые заморозки.

Первыми, кто встретил возвратившегося ярла в Киеве, были дедко Зверин — отец Любимы — и владетельный князь Хаскульд — вислоусый, сутулый, сильный, в красном княжеском плаще-корзне.

— Ты оказал мне большую услугу, ярл, предупредив о предательстве Дирмунда, — тихо произнес он уже позже, в детинце, куда был приглашен бильрестский ярл. — Я разогнал его дружину и многих взял на правеж. Узнал много чего интересного.

— Я и не сомневался, князь.

— Но сам Дирмунд бежал неизвестно куда, передав лишь, что его оболгали. — Хаскульд внимательно посмотрел на Хельги.

Тот не отвел взгляда:

— Оболгали? А ты, князь, спроси у любого жителя, чем он занимался в Киеве, пока тебя не было. Они тебе расскажут и о странных пропажах людей, и о черном колдовстве, и о кровавых жертвах непонятно каким божествам. Спроси, князь.

— Спрошу. — Хаскульд встал с кресла, давая понять, что встреча окончена. Хельги-ярл вышел, гордо кивнув головой.

— Даже не предложил мне возглавить часть дружины, — уже вернувшись к себе на постоялый двор, пожаловался он Ирландцу.

— Возглавить дружину? — усмехнулся тот. — А зачем ему соперник? Он так рад, что избавился от Дирмунда, а тут еще ты. Сильные не любят рядом с собой сильных, ярл. Может быть, стоит принять предложение Рюрика? Он ведь неоднократно звал тебя в Альдегьюборг или в этот новый город, Хольмгард.

— Теперь можно и принять, — согласился Хельги. — Всё ж таки хорошо мы расстроили планы друида!

— Не обольщайся, ярл. — Ирландец невесело усмехнулся. — Можно подумать, ты плохо знаешь друида. Да, он сейчас проиграл, но он воспрянет, восстанет из пепла, словно древняя колдовская птица. И не забывай, у него Камень. Он будет мстить и попытается восстановить всё, что потерял.

Хельги молча кивнул.

Ночью он, внезапно проснувшись, уселся на ложе. Ему вновь привиделась Сельма, законная, дорогая сердцу супруга. Как там поживает она вместе с маленькой Сигрид в далеком Снольди-Хольме? Хватает ли сил управлять усадьбами, не поднимают ли хвосты Скъольд Альвсен да старый Свейн Копитель Коров?

Ярл улыбнулся — он знал, что Сельма справится со всем. Иначе не была бы она женой ярла и не звалась бы хозяйкой. Сколько он уже не был дома? Всего-то чуть больше года. Не срок. Для викинга — не срок. А для сердца? И вот еще на голову Ладислава. Ярл покосился на спящую рядом девушку. Как она прикипела к нему, как смотрит влюбленными глазами, синими, словно васильки, и, кажется, готова сделать для него всё. Скажет ярл спать на полу — будет. Хельги усмехнулся. А он-то сам испытывает к ней хоть что-нибудь? Вот если, скажем, вдруг пропадет она сейчас, растает, или ударит в нее молния? Что тогда? Брр… Нет, никогда! Ярл поежился и, ложась рядом, ласково погладил спящую девушку по спине. Не чужая она ему была теперь, нет, не чужая…

По темному небу ветер гнал низкие фиолетовые тучи, с дождем и градом. Кружил каруселью сорванные с деревьев листья, поднимал на воде глубокую серебристую рябь.

Двое совсем еще юных парней стояли друг перед другом на берегу реки. У мостков билась о доски лодка.

— Не передумал, Вятша? — Один из юношей — темненький, кареглазый — посмотрел на другого — светловолосого, ловкого, сильного. Посмотрел с надеждой — может, и выйдет еще, как хотелось бы?

— Нет, друже, не передумал, — грустно покачал головой Вятша, улыбнулся. — Ну, сам подумай, кому я в Киеве нужен? А здесь и девки работящие, и пищи вдоволь, и хозяйка ко мне хорошо относится…

— К тебе-то хорошо…

— Нет, ты беги, Поруборе. А я останусь. И ежели вдруг погонятся за тобой — заступлюсь, не сомневайся.

— А я и не сомневался… — Порубор, шмыгнув носом, полез в лодку.

— Выгребешь на середину-то?

— Да выгребу.

— Ну, прощевай, Поруборе.

— Прощай и ты… Прощай…

— Да ты что там, никак, плачешь, что ли? Вот дурной! Будто на век расстаемся. К зиме ближе обязательно выберусь в Киев, на торг. Увидимся!

— Конечно, увидимся. Только всё равно грустно.

— Так и мне грустно.

Вятша замолк, отвернулся, вытер украдкой слезы и, помахав вслед исчезающей за излучиной лодке, быстро пошел к усадьбе. Не забыть разбудить пораньше девок — Онфиску и Лобзю… Онфиска — так себе, а Лобзя — ничего, приятная. И как смотрит! А с Порубором еще свидимся. Недаром смешали кровь, когда еще на плоту удирали, от ведьмы…

За лесами, за рекой, за бескрайней печенежской степью вставало солнце, показалось уже из-за холма красным краем, осветило бледное небо — к морозцу. Поеживаясь, открывали стражи главные киевские ворота. Возов-то скопилось уже — ой-ой! Все на торг — с мясом, с кожами, медом, ягодами-грибами-орехами, тьфу ты, пропасть всего везли в Киев. Народ собрался разный — и сами людины-хозяева, и закупы с рядовичами, и челядь.

Средь них — странник в лапотках сношенных, видно, издалека шел, лесами да оврагами. Скромен странник, невысок, плюгав даже, голова, как котел, — огромная, борода черная, глаз вострый, туда-сюда зыркает. Порасспрашивал, пока стоял, про Дирмунда-князя, подивился, что убег тот, покачал головою. А как раскрыли ворота, пошатался по Подолу немножко, да и повернул на Щековицу, в корчму Мечислава-людина. Мечислав аж вздрогнул, словно не странника скромненького увидел, а выходца из страны мертвых. Затрясся весь:

— Ты ли, Истома?

— Я…

А далеко за Киевом нахлестывал коня Дирмунд-князь — Черный друид Форгайл. Куда держал путь да о чем думал — о том знала только его темная душа, если, правда, она у друида была. Рядом с ним, по обе руки, весь путь скакали волки. Князь иногда останавливался, грозил кулаком в сторону Киева да выл на луну вместе с волками.

— Ничего, — злобно шептал он, вытаскивая из-за пазухи сверкающий сиреневый камень. — Мы еще поборемся с тобой, Хельги-ярл!

И, словно соглашаясь с ним, истошно выли волки…