Глава 3

Столы, которые были покинуты во время потасовки, очень быстро снова оказались заняты. Никто не бросил даже беглого взгляда на мертвых, когда их выносили из харчевни, и пьяные вопли кутил не притихли ни на миг. Полуголая девица рассматривала широкие плечи Конана с откровенной жадностью, но, увидев бешенство на его лице, отвернулась.

Его положение никак не улучшить с помощью обыкновенной удачной кражи, размышлял он, осушив четвертый стакан сладкого вина. Если бы он был состоятельным человеком, рыжеволосая, конечно же, посмотрела бы на него приветливо, и Семирамис не считала бы для себя таким уж важным делом заниматься своим ремеслом. Но за золотые чаши из парадных покоев тучных купцов и жемчужные ожерелья с туалетных столиков нежных и благородных дам скупщики краденого в Пустыньке едва давали десятую часть их истинной стоимости. Искусством копить и распределять деньги Конан не владел. Азартные игры и вино поглощали то, что оставляли ему девушки. Единственная возможность хоть чего-то добиться – это крупная кража со взломом. Но где?

Конечно, имеется дворец. Король Тиридат считает своими несчитанные сокровища. Король – горький пьяница с тех пор, как злой волшебник Йара сделался подлинным владыкой Заморы. Хотя бы ради справедливости король обязан уделить толику своего богатства человеку, который сокрушил Йару и сравнял с землей его Слоновую Башню. Но он ничего не знает о деяниях этого человека, иначе он добровольно отдал бы ему часть своего состояния. Несмотря на это, король, как полагал Конан, был ему кое-что должен. И востребовать долг – даже и без ведома Тиридата – вовсе не значит украсть.

Кроме того, есть еще Ларша, древний, проклятый город, лежащий в руинах недалеко от Шадизара. Происхождение этих разрушенных башен и рассыпавшихся стен теряется в дымке прошедшего. Но любой и каждый уверен: там лежат сокровища – сокровища и проклятие! Лет десять назад, когда Тиридат был еще вполне дееспособным королем, он среди ясного дня послал к этим развалинам целую роту солдат. Ни один не вернулся назад, и крики умирающих повергли свиту и телохранителей короля в такой ужас, что они мчались оттуда, сломив голову, и Тиридат был вынужден бежать вместе с ними. Если кто-то и вправду нашел свое счастье в этих руинах, то он, по меньшей мере, не возвращался назад, чтоб похвастаться этим.

Конан проклятия не боялся – разве сам он уже не оказывался проклятием и ужасом для волшебников? – и точно так же не было у него колебаний насчет королевского дворца. Но на что же ему решиться? Несомненно, стянуть драгоценности из дворца так же трудно, как взять их из-под руин, на которых лежит заклятие. Что же потребует больше усилий?

Он почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял глаза. Смуглый остроносый человек с пурпурным покрывалом на голове, схваченным золотым обручем, изучающе разглядывал его. Просторное пурпурное одеяние из шелка ниспадало с его костлявых плеч. Человек опирался на посох из необработанного, отполированного руками дерева, достигавший в высоту до плеча. Несмотря на то, что у него не было никакого другого оружия и он явно не принадлежал к обитателям Пустыньки, в его глазах не было страха быть ограбленным – в них вообще не было никакого страха.

– Ты, вероятно, Конан из Киммерии. – Это прозвучало отнюдь не как вопрос. – Говорят, ты лучший вор в Шадизаре.

– А вы кто такой, – спросил Конан осторожно, – что позволяете себе подозревать честного гражданина в занятиях воровством? Я телохранитель.

Не возражая, человек уселся напротив Конана. Он не выпускал посоха из рук, и Конан догадался, что для него он и был оружием.

– Я Анкар, купец, который торгует очень необычным товаром. Я нуждаюсь в помощи лучшего шадизарского взломщика.

Конан с самодовольной улыбкой прильнул к своему вину. Теперь он был на своей территории.

– Что за необычный товар, которым вы хотите заняться?

– Для начала тебе нужно знать, что вознаграждение, которое я готов за это заплатить, составит десять тысяч золотых.

Конан поставил свой стакан так поспешно, что он опрокинулся, и вино плеснуло ему на руки. Во имя Владыки Гор! – имея десять тысяч, он может больше не оставаться вором, ему придется самому искать защиты от воров.

– Что я должен для вас украсть?

Легкая улыбка тронула тонкие губы Анкара.

– Стало быть, ты вор по имени Конан. Хотя бы это мы установили. Знаешь ли ты, что Илдиз Туранский и Тиридат пришли к соглашению положить конец нападениям на торговые караваны на всем протяжении их совместной границы?

– Я слышал об этом, но для вора это неинтересно.

– Ты так полагаешь? Тогда узнай, что короли скрепили этот пакт, который будет действовать в течение пяти лет, взаимными подарками. Илдиз послал Тиридату пять танцовщиц с золотым ларцом, крышка которого выложена пятью аметистами, пятью сапфирами и пятью топазами. А в нем находятся пять подвесок, каждая с камнем, подобного которому никогда еще не видели глаза смертного.

Конана утомил поучающий тон чужака. Этот человек принимает его за грубого необразованного варвара – каковым он, Конан, конечно, является – но во всяком случае, он же не дурак.

– Так что вы хотите, чтоб я украл подвески, но не трогал ларец?

Когда он увидел, как раскрылись глаза Анкара, он почувствовал некоторое удовлетворение. Купец положил обе руки на посох.

– Как ты догадался, киммериец? – Вопрос прозвучал угрожающе.

– Подделать ларец можно за гораздо меньшую цену, чем вы мне предложили. – Он подумал о том, сколько же лет его собеседнику, и с улыбкой добавил: – Если вы не имели в виду танцовщиц.

Анкар не ответил на его улыбку, продолжая рассматривать Конана, полузакрыв глаза.

– Ты не глуп... – он поспешно прервал себя.

Конан загнал улыбку внутрь. Не глуп – для варвара! Касательно варваров он научит кое-чему этого человека!

– Где они, эти подвески? – буркнул он. – Если их хранят в сокровищнице, мне потребуется некоторое время для моего плана...

– Тиридат греется в лучах могущественного монарха. Ларец служит бесспорным доказательством того, что Илдиз подписал с ним соглашение. Он выставлен в зале возле тронного на всеобщее обозрение, чтобы все, кто входит туда, могли им восхищаться.

– Мне необходимо время, – заявил Конан. – Десять дней на подготовку.

– Невозможно! Сократи твои приготовления. Три дня!

– Недостаточная подготовленность приведет лишь к тому, что вы никогда не получите эти подвески в свою собственность, а моя голова будет украшать собою копье над западными воротами. Восемь дней!

Анкар провел кончиком языка по тонким губам. В первый раз за время их беседы он выдал свое беспокойство. Его глаза прикрылись, как будто он хотел спрятать свои мысли.

– Пять... четыре дня! И ни мгновением больше.

– Пять дней, – снизошел Конан. – Иначе подвески останутся у Тиридата.

И снова глаза Анкара затуманились.

– Пять дней, – произнес он наконец удовлетворенно.

– Согласен. – Конан вынужден был скрыть гримасу. Он предполагал стащить подвески еще сегодня. Он блефовал со временем только для того, чтобы купец не счел его подвиг пустяковым делом. Если он требовал десять дней и согласился на пять как на крайний срок, а доставит подвески уже на следующее утро, он будет выглядеть настоящим чудодеем.

– Речь шла о десяти тысячах золотых, Анкар.

Смуглый человек извлек из складок своего одеяния кошелек и положил его на стол.

– Двадцать золотых сейчас, сто потом, если твой план удастся, остаток после реализации товара.

– Скудноватый аванс для такой суммы, – проворчал Конан, однако внутренне он был вовсе не так уж недоволен. Даже двадцать золотых было много по сравнению с тем, что он имел сейчас, а остаток будет принадлежать ему уже утром.

Он взял кошелек. Внезапно Анкар протянул над столом руку и положил ее на ладонь Конана, прикрывшую кошелек с золотом. Конан невольно ощутил ужас. Рука этого человека была холодна, словно у трупа.

– Слушай меня, Конан из Киммерии, – просвистел темнокожий. – Если ты меня обманешь, ты своих богов станешь умолять о том, чтоб твоя голова действительно украсила копье над воротами.

Конан выдернул руку. Он заметил, что не чувствует своих пальцев, потому что ледяная рука, казалось, вытянула из них все тепло.

– Я же сказал, что согласен, – колко ответил он, – а я еще не настолько цивилизован, чтоб нарушать свое слово.

Какое-то мгновение ему казалось, что остроносый издевательски улыбнется, и он знал, случись это, он убил бы его на месте. Анкар, однако, удовольствовался кивком.

– Тогда смотри, киммериец, чтоб тебе не забыть данное тобой слово.

Он поднялся и вышел, прежде чем Конан собрался ему ответить.

Еще долго после ухода смуглолицего Конан сидел с мрачным видом и напряженно думал. Участь, достойная дурака: отдать подвески после того, как они попадут в его руки. Но он дал слово. А решение было принято без его участия. Он получает столь необходимое ему богатство. Конан встряхнул кошелек, и золотой кругляшок с зубчатым краем и отчеканенной головой Тиридата выкатился на стол. Дурное настроение пропало как по волшебству.

– Абулетес! – заорал он. – Вина для всех!

Он может потратить много, потому что теперь у него есть десять тысяч.

* * *

Человек, назвавший себя Анкаром, покинул Пустыньку. До самых крайних ее границ его сопровождали по запутанным вонючим улочкам люди из породы шакалов. Однако они чуяли истинную сущность этого человека и не отважились приближаться к нему. Со своей стороны он не удостоил их ни единым взглядом, потому что одними только глазами он мог сломить волю человека и одним движением руки отнять у него жизнь. Его настоящее имя было Имхеп-Атон, и те немногие, кто знал его, содрогались при одном его звуке.

Дверь дома, снятого им в Хафире – одном из лучших кварталов Шадизара – открыл мускулистый шемит, такой же могучий, как и Конан, с мечом на боку. Купец, торгующий редкими самоцветами – так он был известен среди аристократов города – нуждался в телохранителе. Шемит следил за тем, чтоб не подходить слишком близко к костлявому волшебнику, когда он закрывал и поспешно запирал на засов дверь за его спиной.

Имхеп-Атон торопливо зашел в дом, затем в подвал и в покои, расположенные еще ниже. Он снял этот дом именно из-за комнат, выстроенных глубоко под землей. Подобные дела лучше всего делать там, куда не проникает ни единый луч солнца.

В передней его личных апартаментов две юные, но уже пышные девушки лет шестнадцати бросились на колени при его появлении. Они были совершенно обнажены, если не считать золотых цепочек на запястьях и щиколотках, вокруг талии и шеи. Их большие круглые глаза молитвенно лучились, устремляясь на него. Они полностью были подчинены его воле, и выполнять каждое его желание было величайшим счастьем их безрадостного существования. Колдовство, которое сотворило это, убивало их в течение двух лет. Это огорчало чародея, потому что требовало создания новых прислужниц, к которым ему опять придется привыкать.

Девушки прижались лбами к полу у его ног, когда он коротко распорядился принести его посох от двери к внутренним покоям. Деревянный посох тут же превратился в змею, которая свернулась клубком и принялась следить за окружающими холодными глазами, которые казались принадлежащими существу, наделенному разумом. Имхеп-Атон мог не бояться нападений людей, пока она его охраняла.

Для рабочего кабинета волшебника этот внутренний покой был чересчур скуден. Вокруг не лежали кучи человеческих костей, используемых в качестве топлива для поддержания нечестивого огня, не было и расчлененных мумий, части которых, истолченные в порошок, входили в состав колдовских зелий. Однако то немногое, что можно было увидеть здесь, наполнило бы ужасом любого нормального смертного. На каждом конце длинной доски стояли тонкие масляные курильницы с двумя черными свечами. Они были сделаны из жира, вытопленного из тела девушки, удавленной волосами ее матери и обесчещенной уже после смерти ее отцом. Между ними лежала переплетенная в человеческую кожу волшебная книга, полная таких зловещих тайн, что вряд ли во всей Стигии можно было бы найти что-нибудь страшнее. Рядом стоял сосуд, повторяющий по форме материнскую утробу, с жидкостью, в которой плавала неоформившаяся плоть нерожденного младенца. За этим столом Имхеп-Атон начертил магическую формулу и пробормотал заклинание, известное не более чем маленькой горстке людей в мире. Гомункулус вздрогнул в своей прозрачной утробе. Боль исказила его уродливое личико, когда крошечные веки мучительно поднялись.

– Кто зовет меня?

Несмотря на то, что голос этот был хриплым и дребезжащим, он звучал повелительно. Это обстоятельство выдало Имхеп-Атону, кто именно отвечал ему за много миль отсюда из старого Кеми в Стигии, используя подобного же монстра – Тот-Амон, Верховный Заклинатель Черного Круга.

– Это я, Имхеп-Атон. Все готово. Скоро Аманар будет заточен во мраке.

– Так Аманар еще жив? А Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произносить-Вслух продолжает марать честь Сета. Делай то, что тебе поручено. Ты знаешь, что случится с тобой, если ты не справишься!

Пот выступил на лбу Имхеп-Атона. Это он посвятил Аманара в Черный Круг. Он вспомнил, что стал свидетелем того, как жрец-изменник предал Сета под темными сводами в глубинах Кеми, и судорожно глотнул.

– Я справлюсь, – пробормотал он, затем попытался придать своему голосу силу, чтобы гомункулус мог его слышать и передал его слова собеседнику. – Я справлюсь! То, ради чего я прибыл в Шадизар, через пять дней будет у меня в руках. Аманар и Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произность-Вслух будут отданы во власть Сета.

– Не мне ты обязан тем, что получил этот шанс. И если ты не сумеешь...

– Исключено. Один вор, неизвестный никому варвар, который знает о действительности лишь немногим больше, чем о золотой монете...

Страшный, высокий, звенящий голос из стеклянной утробы прервал его:

– Твои методы меня не интересуют. Не интересуют они и Сета. Смотри, чтобы твое предприятие удалось, иначе тебе придется платить!

Маленькие веки закрылись, и гомункулус теснее свернулся клубком. Связь закончилась. Имхеп-Атон вытер влажные ладони о пурпурное покрывало. Те силы, которые отнял у него этот разговор, он восполнит в передней комнате за счет обеих девушек. Но от подобных им мало что можно взять. Другое дело этот вор. Киммериец вообразил, что он ровня ему, Имхеп-Атону, если вообще не счел себя, на свой диковинный варварский лад, выше. Один только тот факт, что он живет, вызвал у волшебника в памяти тот миг, когда его прошиб пот от страха. Как только он получит подвески, Конан получит свое вознаграждение – но не деньги, а смерть.

Загрузка...