Черный берет и чудище морское

Одесса, мне не пить твое вино

Капитан Лазаревич первый раз заметил Рыжую на пероне в Таганроге. Рыжий – цвет приметный, особенно для Ивана; он всегда, видя такой окрас волос, покойную маму вспоминал и доктора Настю. Да и выделялась эта девушка на фоне вокзального люда, обрамленного авоськами и чемоданами, диссонанс некоторый имелся. Это в советское время такие девицы ездили пионервожатыми поработать в пионерлагере на море. А сейчас старались найти себе содержателя с мерседесом и укатить в Анталью. Рыжая стояла с небольшой сумкой и искоса поглядывала на проходившего мимо Лазаревича. Он даже споткнулся, потому что стал машинально озирать свои берцы – не заляпанные ли…

Второй раз он увидел ее у себя в купе. Дверь была не заперта, попутчики отсутствовали и Лазаревич, лежа на полке, старательно смотрел на залитую солнцем степь в окне напротив. Его предки отвоевывали ее у кочевника, чтобы распахать, чтобы отплыть от её берега под белым парусом – а сейчас снова одичало поле, а на море реет чужой флаг. Если закрывал глаза, то видел войну, с которой возвращался. По преимуществу серую стену с провалами окон, из которых летит свинец. В этом мире под закрытыми веками Лазаревич бежал на свидание с хозяйкой стены – смертью. Падал, отползал; туда, где он только что был, ложилась свинцовая стежка; чувствуя горячую пыль и горькую копоть на губах, несся дальше; швырял гранату в оконный проем, карабкался в черный зев окна и снова бежал , по коридору, по лестнице, ловя в прицел врагов там наверху; они были похожи на головки одной большой ядовитой гадины, обвившей обгоревший лестничный пролет…

По коридору зацокали каблучки и Рыжая оказалась рядом с ним в купе, вместе с не очень увесистой сумкой.

– Вы, девушка, из вагона-ресторана? Я обед не заказывал.

Рыжая стала нести, что ее преследуют какие-то мужчины, а проводнику на всё наплевать.

– Ага, улавливаю, вы про мужчин рассказываете. Если бы еще помедленнее.

И действительно, около входа в купе появилось двое граждан многообещающей наружности. Рожи небритые, один из них кавказец, криво ухмылялся сквозь заросли лица, другой, «бык» со свинченным набок носом, наверняка из бывших боксеров, был хмур и серьезен как при защите диссертации.

– Это, наверное, ваши спасители, милая. Что ж, красивы как боги. Они и проводят вас до места назначения.

– Они как раз меня преследуют, – лихорадочно зашептала Рыжая, – а вы ведь офицер.

– Надо же, как вы меня опознали, а я без эполет, в одних трениках.

– Да, да, вы в гражданском, но я вижу, что офицер, вот и ботинки форменные, – продолжился ее горячий шепот.

– Извините, но даже офицеру сегодня не до защиты дам. Ему бы жалованье получить и вовремя догадаться, когда какой-нибудь Борис Абрамович, которого раньше б не подпустили даже с пирожками к стройбату, продаст его скальп молодым демократам. Вы могли бы урегулировать свои отношения с присутствующими здесь гов... господами на коммерческой, так сказать, основе. Согласно духу либеральных преобразований. Если у них есть платежеспособный спрос на ваши прелести, то вы им – услугу, они вам – деньги. Да, кстати, настаивайте на предоплате. Учитывая немалые аппетиты этих мужчин, постарайтесь не продешевить.

– Слушай, ты ему не нужна, пошли, – невнятно и гулко как тролль произнес Хмурый, а Веселый потянулся, чтобы ухватить её за руку.

Лазаревич поставил на пути его грабли томик Есенина.

– Торопитесь, любезный. Девушка еще не сказала «да» и не предложила свои условия оплаты.

– Чего-чего, что ты несешь? – несколько озадачился Хмурый, даже поднял одну мохнатую бровь.

– Лет через пять, когда вы научитесь состригать шерсть с мурла и выковыривать грязь из-под ногтей, вам будет стыдно за ваше сегодняшнее поведение – вы ведь составите элиту, новую аристократию нашей страны и ряда офшорных островов в теплых морях. У вас будут виллы и секретарши, ваши дети будут учиться в Итоне и Оксфорде, а ваши любовницы будут ходить на встречи с послами западных держав и возглавлять правозащитные организации. Будем историчны, господа, многие знатные и богатые фамилии Европы начинали именно с грубого насилия и грабежа на большой дороге.

– Пошли выйдем, – предложил Хмурый.

– Конечно, выйдем и даже пойдем... А вы, милочка, пока я отсутствую, старайтесь не проявлять повышенного интереса к моим вещам, их у меня немного, но они все мне дороги.

Они вышли и двинулись по направлению к тамбуру. Впереди Веселый, посредине Лазаревич, позади Хмурый. Бутерброд, так сказать. Дальнейший сценарий капитан прекрасно сознавал. Как только выходят в тамбур, он сокрушительно получает по затылку от Хмурого, потом оба гражданина старательно пинают его ботинками по голове и в живот, следом открывают дверь и выбрасывают из вагона. Счастливого пути, дурак. И идут трахать свою «невесту» – вечер будет приятным для всех, кроме Лазаревича. Или все-таки немного изменить сценарий, тем более, что в проходе нет детей?

Неподалеку от двери тамбура капитан резко затормозил и присел; подхватив, дернул вперед ногу Хмурого, и, немного привстав, ткнул кулаком в пах Веселого, который как раз обернулся. Итак, имеем одно тело – согнувшееся, другое – шлепнувшееся на спину. Теперь Веселого распрямим, приложив его мурлом к своему колену, Хмурого согнем ударом ноги в пузо.

Взяв за шиворот, капитан выбросил обоих «быков» в тамбур. Там столкнул их головами друг с другом и с дверью, затем еще утрамбовал – хорошо, что в берцах был. Оружие – два Макарыча и два складных ножа c фиксаторами – выбросил из поезда. Определил, что «господа» вернутся к активной деятельности нескоро и пошел в купе. Думал, что дамочка уже скрылась, прихватив его кошелек, одеколон и плейер «Сони». Всё оказалось хуже, она сидела в купе, закрыв глаза, то ли от страха, то ли от предвкушения.

– Иногда они возвращаются, но не сегодня. Мисс Поезд, можете смело шествовать в свое купе. Если вдруг появятся кусачие объекты, то пишите запрос на дератизацию. Но вообще учтите – это без пяти минут средний класс, а то и повыше, ради счастья которого мы совершаем развалы страны и прихватизации. Другой демократии у меня для вас нет.

Она открыла глаза, страха в них точно не было.

– Хоть вы и циник, но мне некуда деваться. Я заплатила проводнику, чтобы поскорее сесть в поезд, а место он предложил взять любое свободное.

– Хорошо, оставайтесь, если вам кажется, что свободные места имеются только в моем купе. Тогда с вас – чай принести и вести себя тихо, я читаю и немного грущу, состояние элегическое, не располагающее к общению с первыми встречными.

– Меня зовут...

– Для меня вас зовут Рыжая, и никаких подробностей более...

Через полчаса она попросила выйти его из купе, чтобы ей переодеться, а то у нее юбка порвалась, пока ее бандюги пытались зацапать. Сумка у Рыжей была небольшой, так что и новая юбка оказалась весьма экономной по части материи.

– Снова будете читать и грустить? – спросила она, когда Лазаревич вернулся на свое законное место.

– Какая вы разговорчивая. Вы что, проголодались? У меня имеется баранье сало, отнятое у мирного овцевода с тремя огнеметами «Шмель» в кармане, плюс несколько банок китайской тушенки, не слишком приятной на вид и вкус. Есть водка, но извините, я её с дамами не пью.

Капитан достал свои «сокровища» и от сала дама не отказалась – хотя лично Лазаревича от бараньего тошнило, а в голубых причерноморских небесах ему мерещился ломоть хорошего свиного.

– Ладно, вы не хотите знать, как меня зовут. А как зовут вас?

– Меня зовут, наверное, уже Иван Дурак. Я умею неплохо плавать, могу стрелять и драться, хотя и не особо люблю. Я еще никому не врезал просто так или ради денег. Мне предлагали звание майора в морской пехоте соседнего государства, но я отказался – Мазепы всякие не в моем вкусе, не люблю предателей. Мой предок из захваченной османом Сербии пришел сюда осваивать Дикое поле по приглашению матушки императрицы – значит, я российскому государству буду верен. Звали меня и в ОПГ, который еще банком «Менатеп» называется, возглавить охрану в одном из филиалов. Но я тихо-мирно перебрался под Мурманск, где еще сохранились «белые медведи» в черных беретах, за последние пару лет имел две длительные командировки в горячую точку на Северном Кавказе. Грустные довольно.

– Жалеете, что подавляли свободу?

– Жалею, что мало грохнул «борцов за свободу». За то, что они там с беззащитными людьми сделали, с русскими в основном. Знаешь, Рыжая, что такое находить фотки от людей на помойке? Людей, что еще недавно жили на этой улице, в этом доме. И за погибших товарищей не до конца сквитался. Очень хотелось бы повидаться и с теми, кто тварям столько лет безнаказанности дал, кто столько оружия им передал, установки залпового огня, огнеметы. Кто им деньги и топливо всё это время гнал. Вот Егора Тимурыча с Борисом Абрамычем да прочих любителей «вашингтонского консенсуса» поставить бы на кочку, и «Акацию» на них навести, пусть потом лопатой дерьмо из штанов выгребают...

Лазаревич не без усилия остановил себя, растарахтелся как Городницкий, нашел перед кем душу изливать – чёрт, эффект дамского внимания всегда сопровождается размягчающим воздействием.

– А еще девушка должна спросить...

– Есть ли у меня девушка? Девушки… с утра не было. Вы не годитесь, вы очень расторопны для невинной особы, у вас слишком яркая внешность.

– Не валяй дурака, капитан, а то и в самом деле никогда майором не станешь.

Она вдруг оказалась рядом с Лазаревичем.

– Раз вы не пьете с дамами водку, тогда я сама, наливайте, мне надо снять посттравматический синдром.

– Пожалуй, сегодня я сделаю исключение. Смотреть не могу, когда женщина это делает одна.

После третьй она оказалась столь рядом, что пришлось её даже приобнять. Зеленые глаза Рыжей так посмотрели на него, искоса, из-под полуопущенных век, что он почувствовал себя как тот астроном, который впервые увидел неизвестную планету. Уголок ее дерзкого рта так улыбнулся, что у него что-то размягчилось и потекло в районе сердца, словно это был пломбир. А еще ее ладошка прошла по его груди, «ну что, расплавился, железный дровосек?» Его правая рука сама собой приземлилась на ее талию, левая рука тоже самостоятельно десантировалась на ее гладкую ляжку, а еще сработало самонаведение на ее резко очерченные губы. Забудься, капитан. На какое-то время – а минуты как будто растянулись на часы – он затерялся среди спелых персей и упругих бедер Рыжей. В конце ему даже казалось, что он как чайка над морем – летит и падает, окунаясь в её дышащую сладостью глубину, и взлетает снова.

Утром он так и не спросил её имя. Хотя она сунула ему в карман номер своего телефона…

Выйдя с вокзала, Лазаревич заметил одну пропажу – на шее не было амулета. Сам потерял во время купейного танго или девушка взяла на память? Ладно, к чёрту суеверия. Сел в такси, поехал по адресу, который дал ему Городницкий из ленинградского «Океанприбора». Это было ОАО «Прилив», расположенное неподалеку от электротехнического института связи; недавно еще «почтовый ящик». А теперь половина здания уже отдана под склады секонд-хэнда и конторы-однодневки, своей коммерческой участи ожидает и вторая половина. В «Приливе» капитан получил кейс с документацией от одного из друзей Городницкого.

Обоих инженеров капитан Лазаревич знал еще с Анголы, спецы из питерского и одесского институтов помогали развертывать гидроакустический комплекс и довели его до ума уже после того памятного нападения диверсантов. Как развернули, противник еще разок был обнаружен, крепко получил по мозжечку, после чего заткнулся и не возникал. По словам Городницкого, в «Приливе» мастерили блоки обработки информации для этого комплекса – до тех пор, пока развал страны с приватизацией не нагрянули. В том числе, аналогово-цифровой преобразователь, который Лазаревич в свое время вывозил из Намиба. Важная штука. Умеет на аппаратном уровне отсекать шумы моря-океана от содержательных сигналов.

У ящичка-преобразователя есть милая особенность, его не разберешь, не просканируешь, хоть обосрись. При попытке вскрыть – начинка разрушается безвозвратно, адью. Укради ты успешно АЦП, а без документации не будет всё равно фурычить. В документации указаны установочные параметры, коды доступа, принципиальная схема. Потенциальный противник такой преобразователь вместе с документацией наверняка хотел бы поиметь – по словам Городницкого, у штатников этот вопрос решается с помощью многотонного программного обеспечения, которое, как известно, долго отлаживается и нередко глючит. Собственно и у нас так было до появления этого АЦП; он в натуре заменил программы на миллион команд… В общем, документация вкупе с ящичком помогла бы помочь противнику сэкономить кучу денег и усилий на собственные разработки. А нам оно надо?

Времени было действительно в обрез – подозрительные личности так и крутились по «Приливу», как мухи на помойку слетались, ползали, шевелили грязными лапками. Да и в Питере наведались к самому Городницкому; он про это в телефонном разговоре Лазаревичу сказал и голос у старичка был грустный. Сколько он еще там продержится? Живет бедно, поломают ведь Андрей Андреича, купят или запугают…

Сейчас копии документации пошли в печку, единственный экземпляр – в кейс к капитану морской пехоты.

Выйдя из института на улицу с заполненным кейсом, Лазаревич взял такси. Теперь, по идее, надо в аэропорт. Никого из живых родственников в городе не осталось – мать умерла молодой, ушла вечером купаться на море и не вернулась, тётки разъехались, отец почил совсем стариком, он еще в Корейскую войну американские бомберы сшибал, чтобы напалмом беззащитный люд не поливали… Однако капитан попросил таксиста по городу прокатить, и чтоб непременно по Французскому бульвару – вспомнить детство-юность, ах, Одесса, жемчужина у моря. Похоже, жемчужину присвоили чужаки, прибили свои вывески, подняли свои флаги, дали улицам имена лгунов и предателей… Неплохо бы и понаблюдать за обстановкой. В районе стадиона «Динамо» заметил хвост, ясно – за ним слежка. К дряхленькой Волге прилип бумер, на короткой дистанции, не стесняясь. Дальнейшее было представимо – о кейсе с документами преследователи наверняка знали – в удобном месте прижмутся бортом и Волга покорно слетит на обочину. А там господа быки выйдут, капитана замесят, документы заберут. Непонятно только, как они его вычислили, такси ведь после института изрядно попетляло.

Ну что ж, поездка окончена, Лазаревич сказал водиле, чтобы высадил его возле автобусной остановки.

На удивление там было мало людей – он и еще две старушки, да и вообще на улице почти никого.

Бумер остановился шагах в тридцати впереди. Автобуса всё не было и, похоже, уже не предвиделось. Старушки, пообсуждав способы приготовления рыбы-фиш, в итоге потащились куда-то пешком, попутно награждая городское начальство «лестными» эпитетами и желая ему всего наилучшего – «шоб у него морда наглая лопнула». У бумера открылись две дверцы, оттуда выбралось трое типов и пошли в сторону остановки.

Чего уж теперь ждать, они сразу стрелять настроены – руки за пазуху тянутся. Лазаревич рванул по проулкам в одноэтажной застройке – к морю. У воды должно быть люднее. На какое-то время удалось оторваться от преследователей. Подходящий момент, чтобы на время от груза избавиться – вынув из кейса, сунул документы под зловонный мусорный бак. И еще попетлял, прежде чем к морю выйти. Смеркаться уже стало, видна песчаная полоса, перед ней цепочка построек, закусочные, эллинги и ангары для яхт, за ней – урез воды. Летом на пляже, может, и порядком народу, а сейчас, извините, пасмурный октябрь.

У задней стенки какой-то кафешки на него выскочил один из преследователей – капитан выключил его ударом кейса, но забрать пистолет не удалось. Тут же появился еще один – этот выстрелил из бесшумного «ПБ» 6П-9 и Лазаревич получил пулю в предплечье. Эти суки наверняка отслеживают его по сигналу жучка – вот так Рыжая, это она ему подсадила...

Из-за ранения тяжесть на всё тело навалилась, потом к ней еще сестричка-дурнота добавилась; под этим маринадом Лазаревич бежал через песчаную полосу к волнорезу, на котором виднелось несколько рыболовов... Но те быстро сообразили, что к чему, и слиняли с оперативностью воробьев.

Трое идут к Лазаревичу, один из них зажимает рану на голове, сопит от злобы, лютует и несколько отстает. У всех в руках стволы. Двоих капитан уже встречал – веселый кавказец и хмурый бычара из поезда. А вдалеке – у кафе, кажется, промелькнула голова Рыжей.

Лазаревич бредет по волнорезу, вот уже и край, о который бьется серая неприветливая вода. Метрах в десяти от него двое киллеров. Капитан считает шаги; гады приближаются, хотят стрелять наверняка.

Пора, Лазаревич оборачивается, бросает кейс – одного приголубил, оглушил. Теперь к нему перекатом – удается сбить ударом ноги по щиколотке. Второго – будь тот ближе хоть на полметра, подсек бы тоже. Лазаревич чуть приподнимается, чтобы нанести удар с разворотом, но киллеру проще, надо только нажать на спусковой крючок. Первая пуля останавливает капитана, а вторая сбрасывает в воду. Вот и всё. Одесса, мне не пить твое вино…

Когда Лазаревич погружается в воду, то вспоминает слова Бартини: смерть – это вывернутая наизнанку жизнь. Там, где у нас нет тела, и ни капельки пространства, мы имеем время, океан времени и те дороги, которые могли бы пройти.

Капитан еще всплывает, пытается ухватиться за край волнореза, киллер делает последний выстрел – в голову. Мир пустеет и тончает. Жизнь стягивается в точку, которая гаснет во мраке...

Минут через двадцать к тому месту, где капитан Лазаревич спрятал документацию, быстрым шагом подходит человек и, сдвигая бак, достает ее.