Меня буксировали, кажется, в направлении Брянска — в целом, туда мне и надо было, но не в одиночку же! Выбраться из лощины немцы и не пытались — не вытянули бы танк, пока склон был подобной крутизны, но рано или поздно лощина кончится — как-то же тягач приехал сюда, не скатывался же по мокрой земле вниз.
Так и произошло. Я не мог точно сказать, сколько прошло времени, наверное, часа два, когда, наконец, склоны по обеим сторонам от меня стали все ниже и ниже, а потом и вовсе выровнялись.
Дождь к тому времени почти утих, едва моросило мелкими, почти неразличимыми каплями, и вдалеке постепенно стало светлеть небо. Близилось утро.
Я прикидывал про себя, что делать дальше. Машину в таком состоянии я врагу не оставлю — это даже не обсуждается. Значит, если не будет возможности скрыться, мне придется уничтожить собственный танк. «Уралец» значил для меня многое, но лучше я выведу его из строя, чем потом его используют против наших бойцов.
Сделать это было очень просто, хоть и опасно. Просто бросить пару гранат в боеукладку, и конец. Вот только самому уйти может времени и не хватить. Но риск — дело благородное!
Успокоившись по поводу «тридцатьчетверки», я начал обдумывать иные варианты решения сложившейся проблемы. Может, все же проверить, чей мотор мощнее? Мой или тягача? Или же постараться уничтожить пехоту из пулемета, чтобы не мешались вокруг, а потом из пушки подбить тягач. Хорошая идея!
Но воплотиться в жизнь ей было не суждено. Едва мы выбрались из леса, выехав на нормальную дорогу, как из ближних кустов выполз замаскированный «Т-IV» и пристроился сзади. Н-да, теперь если я возьмусь за пулемет, он одним выстрелом в корму подожжет меня без малейших проблем. Отложим пока этот вариант в сторону и рассмотрим другие.
Как только мы прибудем в то место, куда меня так упорно тащат, немцы первым делом начнут вскрывать люки. Они ведь ясно понимают, что если люк задраен изнутри, то в танке кто-то есть: живой или мертвый. Так как признаков жизни я не подавал, то явно решили, что внутри одни мертвецы. Вскрыв люки, придет команда чистильщиков, чтобы вытащить тела и попытаться избавиться от трупного запаха. Для этой цели пришлют либо пленных, либо тех, кто перешел на сторону врага — не самим же бравым солдатам вермахта заниматься подобными грязными делами. И, что немаловажно, буксировочные тросы отцепят. Вот только с охраняемой базы мне уже будет не выбраться.
Со всех сторон засада! Благоприятного выхода из ситуации я не видел.
Тем временем мы удалялись все дальше и дальше, свернув куда-то в сторону от хорошей дороги, и ушли на проселочные. «Т-IV» все так же следовал позади, и еще через час, миновав несколько укрепленных постов, мы добрались до занятого немцами колхоза, где была МТС и базировались танки.
Жадно приникнув к смотровой щели, я старался ничего не упустить из виду. Колхоз был крупным, и станция оказалась хорошо оснащена, поэтому сюда сгоняли все машины с округи для среднего и капитального ремонта. Почти в каждом дворе стоял немецкий танк, укрытый сверху маскировочной сетью. Я насчитал с десяток «Т-IV», три «Пантеры» и минимум два «Тигра», не считая броневиков, мотоциклетов с колясками, обычных автомобилей и многочисленной живой силы врага, и это лишь за короткий перегон от начала колхоза до МТС. Значит, во всем поселении немецкой техники еще больше…
Интересно, разведка знает об этом месте? Очень уж близко к фронту… но сейчас все наши силы нацелены на Брянск, а колхоз лежит чуть в стороне от линии будущей атаки. И, к счастью для меня, мост мы не проезжали и Десну не пересекали. Значит, мы все еще находились с восточной стороны реки.
Проехав блок-пост, солдаты, сопровождающие тягач, ушли в сторону крупного двухэтажного дома — раньше, очевидно, там находилось правление колхоза, сейчас же расположились казармы или командный штаб.
«Т-IV» тоже посчитал свою миссию выполненной и свернул в один из дворов.
Мы же продолжили путь, и вскоре тягач остановился перед высокими железными воротами. Караульный солдат подошел к водителю и коротко с ним переговорил, после чего ворота отперли и мы заехали на территорию МТС. Большая площадка перед тремя просторными ангарами была заставлена поврежденной техникой, требующей срочного ремонта. Мы пересекли площадку и остановились перед ближайшим ангаром.
Прибыли!
Я отчетливо понимал, что шансы выбраться из колхоза сводились к нулю. Удача, столь благоволившая мне эти месяцы, взяла перерыв на обед, и я оказался предоставлен сам себе.
«Прощай папа, прощай мама, прощай, младшая сестра…» — негромко пропел я себе под нос слова песни из старого фильма, смотренного мной в далеком детстве. Дети тех лет были куда как решительнее меня, и не сомневались бы, как поступить. Погибнуть с честью, прихватив с собой как можно больше врагов — они сделали бы это, не раздумывая.
Мне хотелось жить! Но сдаваться в плен я не собирался. Страх смерти, хоть и присутствовал, но не настолько сильный, чтобы ему подчиниться. Все же смерть в бою с оружием в руках — это то, к чему идет воин любой эпохи всю свою сознательную жизнь. Я всегда знал, что однажды так и погибну, и один раз это уже произошло. Кажется, пришло время второй смерти. Значит, так тому и быть… к тому же с моими наградами и послужным списком в плен мне лучше не попадать.
Кстати, нужно позаботиться, чтобы ценные личные вещи экипажа не достались врагу. Я открыл один из ящиков со снарядами и сложил туда все вещмешки, включая свой собственный. Подумав, туда же сунул и наградной ТТ, себе же оставив обычный табельный. Танк я подорву, и вместе с машиной уничтожатся и вещи. Жаль записные книжки, которые я так и не успел разослать по адресам. Только одну книжку я подсунул генералу, но не был уверен, что он ее получил. Кажется, ничего изменить в этом времени у меня так и не получилось. Но, по крайней мере, я немного повоевал… хоть этим принес пользу своим.
Делай, что должен, случится, что суждено! — эта старая истина еще ни разу не подводила меня.
Я подготовил ручные гранаты Ф-1 — у меня их было двадцать штук — целый ящик, который я тут же вытащил и открыл, нашел внутри банку с запалами и консервный нож, вскрыл банку, вытащил запалы и снарядил ими гранаты. Затем, действуя как можно тише, зарядил осколочно-фугасный в пушку и подготовил оба пулемета к бою, разложив диски под рукой так, чтобы легко можно было взять, не двигаясь с места.
Повоюем еще немного!
Тем временем снаружи слышалась немецкая речь. Местные техники обсуждали между собой, как половчее вскрыть люки. Специального танкового ключа от Т-34, который мог бы помочь в этой затее, у них не было, поэтому вариант оставался один-единственный — использовать газовый резак и резать один из люков. Тросы, как я и предполагал, уже отцепили от тягача, и теперь я вновь был ничем не скован…
Техников собралось не меньше десяти, но они все никак не могли прийти к консенсусу, пока, наконец, к группе не приблизился лощеный офицер, лица которого со своего места я не видел.
— В чем заминка? — спросил он таким тоном, что половина техников непроизвольно отодвинулись подальше.
— Господин гауптман, никакой задержки! — вперед выступил коренастый мужчина в промасленном комбинезоне. — Решаем, как открыть машину, чтобы не повредить ее. С виду этот русский танк целый, и может еще послужить нам в дальнейшем.
— Внутри могут быть живые?
— Маловероятно, господин гауптман. Иначе, они уже проявили бы себя. Скорее всего, там лишь мертвецы.
— Даю вам на все четверть часа! — резко бросил офицер и, развернувшись, направился к дальнему ангару. Мне почудилось в его облике нечто знакомое, но лица я так и не разглядел сквозь узкую и неудобную смотровую щель. Может, видел в старых кинохрониках? Но если он сумел оказаться в хрониках, то передо мной достаточно важная персона, так или иначе повлиявшая на ход войны, и уничтожить подобного человека нужно первым делом. Даже, если я ошибаюсь в его важности, не страшно. Одним немецким капитаном скоро станет меньше.
Я сел за пулемет. Фигура офицера находилась как раз в перекрестье прицела. Начну, пожалуй, с него. А там как пойдет…
Мысленно пожелав себе удачи, я взялся за гашетки, но как раз в этот момент высокие ворота базы опять распахнулись, и на территорию один за другим въехали пять грузовиков «Мерседес L-3000». Я узнал эти тягловые лошадки с первого взгляда, неоднократно встречая подобные прежде. Использовались они в основном в качестве бензовозов, доставляя топливо танковым подразделениям от железнодорожных станций. Кузова у четырех грузовиков были закрыты тентами, но у последнего он был чуть распахнут, и в кузове угадывались очертания многочисленных металлических бочек.
На бортах каждой из машин было написано: «Feuergefährlich! Rauchen verboten!*»
(нем.) Пожароопасно! Курить запрещено!
Это был шанс, который в очередной раз подкинула мне судьба, и упускать его я не собирался. План действий мгновенно поменялся, я оставил немецкого офицера в покое — не до него.
Техники как раз ушли за резаком, и у машины не осталось никого. Только чуть в стороне переминались от скуки с ноги на ногу пара караульных. Один достало было пачку папирос, но посмотрел на грузовики и передумал.
Я вернулся на командирское место и медленно начал поворачивать башню танка, наводясь на ближайший грузовик.
Так… чуть-чуть, еще немного, градусов тридцать… жаль, нельзя использовать электромотор, но и вручную справлюсь…
Есть! Орудие смотрело прямо на остановившийся грузовик, и никто пока не обратил внимания на мои действия.
Хотя нет, в прицел я отчетливо разглядел физиономию немца-караульного, того самого, что собирался прикурить. Казалось, он глядел прямо на меня, и его глаза округлились от недоумения, потом озарились пониманием, и тут же круглое лицо исказилось от ужаса.
Он дернул с плеча винтовку и открыл рот, собираясь заорать. Но не успел.
Выстрел.
Как мог я промахнуться с такого расстояния? Даже мертвым я бы попал в цель.
Грузовик в буквальном смысле взлетел на воздух. Взрыв был такой силы, что я едва успел прикрыть глаза, чтобы не ослепнуть. И тут же взорвался второй грузовик, третий, четвертый, пятый…
Даже меня, находящегося в танке под прикрытием брони, обдало тяжелой волной жара. Что уж говорить о том, что происходило снаружи.
Все вокруг заполыхало, огонь тут же перекинулся на ангары и стоящую вокруг технику. И, конечно, на людей.
Военные и техники бежали прочь в пылающих одеждах, но тут же падали, пытаясь сбить пламя, а потом затихали. Кто-то кричал диким голосом, зазвучали одиночные выстрелы, паника набирала обороты.
Под навесом в стороне от ангара стояли многочисленные канистры с нанесенными краской пометками, показывающими, из какого именно подразделения их взяли. Огонь быстро добрался до навеса, и канистры: пустые и те, где на дне еще плескался бензин, начали взрываться одна за другой. Грохот стоял такой, словно при бомбежке. Канистры разлетаясь на части, и острыми осколками посекли множество народу вокруг.
А я уже заряжал следующий снаряд, наводясь на дальний ангар, из которого лихо вырулил штабной бронеавтомобиль. Выстрел практически в упор не оставил ему ни малейшего шанса. Снаряд пробил броню легко и подорвался внутри, буквально выворотив внутренности машины наружу.
Оставив пушку, я переместился за спаренный пулемет, и быстро расстрелял несколько дисковых магазинов, заряженных вперемешку легкими и трассирующими пулями, разрывающими тела в буквальном смысле на куски.
Когда в пределах видимости никого не осталось, я перебрался в переднее отделение и сел на место стрелка-радиста, упершись головой в наклонный лист брони. Сидеть тут было крайне неудобно, и радиус обзора оставлял желать лучшего. Зато этот пулемет не был спарен с пушкой, и я имел чуть больше свободы действия.
Ну что, еще немного повеселимся?
Персоналу базы явно было не до веселья. Я расстреливал магазин за магазином, убив человек сорок, пока, наконец, за меня не взялись всерьез.
Танк сотрясло от мощного попадания, в ушах зазвенело, голова стала чугунной. Но броня выдержала.
Чуть придя в себя, я затряс головой, стараясь, чтобы звон прекратился. Движения у меня чуть замедлились, как и скорость реакции. И все же я перебрался за пушку и начал крутить башню в обратную сторону.
В боевом отделении было не продохнуть от пороховых газов. Открыть же верхний люк я не мог — тут же нашелся бы кто-то, кто сумел бы закинуть внутрь гранату — и конец истории. Лихорадочно нацепив штатный противогаз, я попытался отдышаться, но стало только хуже. Воздуха не хватало, а углядеть хоть что-то сквозь мутные стекла противогаза было решительно невозможно.
Сорвав противогаз и отшвырнув его в сторону, я вновь приник к перископу. Из одного ангара выезжала «Пантера». Она-то и произвела выстрел, но стреляла на ходу, и, несмотря на небольшое расстояние, попала не в борт моей «тридцатьчетверки», а в башню. Снаряд срикошетил и ушел дальше. Поэтому я еще был жив.
Но второй выстрел должен был уничтожить машину и меня вместе с ней.
Вот только я успел первым.
Особо не целясь — мне лишь бы попасть во вражеский силуэт, — я пальнул бронебойным, который интуитивно зарядил до этого.
С такого расстояния снаряд играюче пробил броню и подорвал боеукладку. Изо всех смотровых щелей «Пантеры» ударили снопы пламени, а башня подлетела вверх, перевернулась в воздухе и упала обратно, тяжело ударилась о корпус и свалилась на землю.
Я шумно выдохнул и глубоко закашлялся, пытаясь урвать остатки кислорода и не задохнуться.
Нет, будь, что будет, но так мне не уцелеть!
Более не думаю, я отодвинул защелку и приоткрыл верхний люк, глотая капли живительного воздуха. Голова чуть посвежела. Вовремя я это сделал, еще бы минута, и задохнулся бы. Высовывать голову наружу я не стал, хотя очень хотелось, и так понятно, что там творится хаос.
Вдохнув поглубже, я нырнул обратно в боевое отделение и зарядил очередной снаряд — опять бронебойный. Сейчас придут по мою душу, я это прекрасно понимал.
Люк оставил чуть приоткрытым, иначе конец. Я надеялся, что всех вокруг сейчас занимает более актуальный вопрос — как бы уцелеть, и никто не будет лезть на броню с гранатами!
Казалось, вокруг горело абсолютно все! Ангары, техника, люди, деревья. Вся вселенная вокруг была объята племенем. До меня волнами доходил жар, разносимый ветром. Я весь пропотел, как в бане, но пока было терпимо.
Я прыгнул на место мехвода и завел «Уральца». Мотор чуть похряхтел, я даже испугался на мгновение — вдруг не двигатель не запустится, но он тут же басовито и равномерно зарычал.
Как жаль, что одному нельзя разделиться на четверых. Одновременно заряжать, стрелять из пушки, пулемета, и вести машину. Мне приходилось делать все исключительно самому.
Танк тронулся с места, быстро набирая скорость. По корпусу уже вовсю стучали пули, но то обычные винтовочные или автоматные — немцы палили сдуру, даже не понимая, что вреда мне эти выстрелы причинить не могут в принципе. Скорее, постоянные позвякивания меня бодрили, заставляя действовать шустрее.
Сейчас, пройдет минута, все вокруг очнутся от первого шока, и возьмутся за меня всерьез.
Я не уйду отсюда, это точно, но хотя бы попрочу то, что успею.
Снеся на ходу будку блок-поста, а за ней следом и ворота базы, я выехал на улицу. К МТС, привлеченные стрельбой и черным дымом, уже неслись со всех сторон солдаты. Из-за околиц один за другим выбирались танки, от штаба уже мчалась открытая легковушка, на переднем пассажирском сидении которой привстал офицер и требовательно орал что-то, размахивая руками.
Я чуть притормозил и перебрался на место стрелка. Короткая очередь пробила машину насквозь, уничтожив и водителя и офицера. А я вновь сел за рычаги управления.
На несколько мгновений мной овладела безумная надежда — я все же смогу уйти! Путь открыт! Немцы сейчас заняты пожаром на базе, и стягивают все силы на его тушение.
Я рвался сквозь сады напрямую, сминая кустарники и деревья. Кто-то выстрелил мне вслед, но снаряд лишь чирканул по боковой броне, рикошетом уйдя в сторону. Я уже не менял место, сейчас было не до ответной стрельбы. Враг, наконец, очнулся и бросился мстить, стремясь всеми возможными силами стереть меня с лица земли.
Слегка приоткрыв люк мехвода, я получил лучший обзор и новую порцию воздуха. Еще чуть-чуть, еще немного… а там поле и лес за ним, поднажму и уйду от преследования! Это стало казаться реальностью, а значит — выполнимо!
Последний рывок. Мне осталось пересечь узкую улочку, снести очередной забор.
И свобода?..
Преследующие меня танки явно отставали, им не хватало буквально несколько минут.
Я уже видел перед собой свободное пространство окрестных полей, пересечь которое я должен успеть за четверть часа, а вдали — спасительный лес.
И тут передо мной на расстоянии пятидесяти метров выросла фигура в офицерском кителе. Тот самый гауптман, командовавший техниками на базе! Я точно был в этом уверен!
На правом плече у него лежала труба фаустпатрона. Капитан целился не спеша, казалось, ничуть не волнуясь тому факту, что прямо на него не летит грозный танк, только что уничтоживший половину деревни.
У меня до невозможности обострились все органы осязания. Так бывает иногда в минуту смертельной опасности, организм черпает силы, понимая, что если их не будет, то придет смерть.
Я успел разглядеть лицо капитана.
Да сколько же можно? Ведь я уже убивал тебя, целых два раза, но, по какой-то непостижимой случайности, ты все еще жив. Белобрысый фриц с косым шрамом через половину лица.
Сейчас я раздавлю тебя гусеницами, размажу по земле, раскатаю в мясной рулет!
Капитан выстрелил.
Граната полетела вперед, и я, как в слоу-моушн, видел дымный хвост, который она оставляла следом, и смерть, несущуюся прямо мне в лицо.
Все, что я успел сделать, это дернуть за рычаги боковых фрикционов и в последнюю секунду чуть отвернуть танк направо.
Граната пробила броню, и тут же рванула боеукладка «Уральца».
За миг до этого я сиганул ласточкой в люк мехвода, прямо с места, хотя думал, что подобный трюк невозможен в принципе.
Взрывная волна отбросила меня вперед, прямиком в кусты, которые слегка смягчили удар, но оцарапали мне и лицо, и руки.
И все же я еще был жив.
А «Уральца» больше не существовало. Танк горел так яростно, что останься я внутри, зажарился бы за мгновения.
Я попытался было привстать, но ничего не получалось. Силы внезапно оставили меня.
И все же я попытался вновь.
Оперся на предплечья, встал на четвереньки, уперся кулаками в землю, сумел встать на одно колено… еще чуть-чуть и справлюсь, успею, спасусь… я должен!
И тут передо мной оказался белобрысый. Уже без фаустпатрона, с обычным пистолетом в правой руке, он стремительно приблизился, чуть сместился в сторону и коротко ударил меня рукоятью прямо в висок.
Это было последнее, что я успел осознать, прежде чем спасительная бесконечность не приняла меня в свои объятия.