Чёрному, с любовью

Пролог Как я тебе теперь?

Он поднял голову, хватая ртом воздух и одним плавным движением приводя тело в вертикальное положение.

Даже это простое действие восторгало его.

Удовлетворение омыло его, когда он облизнул губы, затем вытер рот. При этом по нему пронеслись реки боли и наслаждения, вызывая мурашки по коже, а также столь мощный прилив энергии, что он слегка пружинил на пятках, крутя шеей так, словно находился на борцовском ринге.

Удовлетворение продлилось недолго.

Оно никогда не длилось долго.

Через считанные секунды по его венам потёк жар, вызывая колющий, наэлектризованный дискомфорт на коже и в самой жидкости его крови.

Он боролся со своими обострившимися чувствами, пытался справиться с ними, контролировать свою эмоциональную реакцию на интенсивность — подавляя ту полупьяную, то подступавшую, то отступавшую агрессию, которая её сопровождала. Он пытался найти способ стабилизировать это внутри, но какая-то часть него бунтовала, считая это глупым, даже бессмысленным.

Это действительно напоминало опьянение или, может быть, морскую болезнь, но сопровождавшая это чувство ясность наполняла его разум альтернативными сценариями, мыслями, идеями для выражения этой интенсивности, и делала борьбу сложнее, а не проще. Земля под его ногами никогда не обретала полную стабильность, а продолжала подниматься и опадать чередой крутых холмов.

Его разум плыл надо всем этим, пытаясь найти различные методы так или иначе вытолкнуть это ощущение, ища способы почесать зудящее место.

Чем дольше он стоял там и боролся с этим, тем сильнее распалялась его кожа.

И это всё вопреки его похолодевшей крови, относительной тишине его физического тела. Этот жар, это ощущение жизни и дискомфорта ещё сильнее усиливало его неугомонность, желание пошевелиться, продолжать двигаться, продолжать действовать, чувствовать, трахать, крушить сквозь время и пространство, крушить сквозь жизнь и смерть.

Конечно, отчасти дело могло быть в крови, которую он только что выпил.

Однако не всё сводилось к этому.

Он ещё не закончил.

Сопровождавшая его женщина, всё ещё стоявшая на коленях возле второго человека, которого они затащили в этот тёмный заплесневелый переулок за баром, рассмеялась, поднимая на него взгляд.

— Не раскатывай губу, — пожурила она, и её глаза и щеки раскраснелись кроваво-красным. — Я буквально вижу, как вертятся шестерёнки в твоей голове. Практикуй умение успокаиваться, любовь моя. Практикуй самоконтроль…

— Нахуй умение успокаиваться, — он заговорил бездумно — он теперь большинство вещей делал без раздумий. Его взгляд скользнул к её глазам, оставаясь таким же холодным, как его голос. — Нахуй самоконтроль. Я ещё не закончил.

— Ты закончил, — сказала она. — На сегодня больше никаких убийств, любовь моя. Я и так позволила тебе превысить число, которое он тебе разрешил. Ты знаешь, что он узнает, — уголок её губ приподнялся, обнажая поразительно белый клык. — Ты также знаешь, что он накажет меня, а не тебя.

— Если я уже превысил лимит, то какая разница? — сказал он. — Наказание — и есть наказание. Никакой блядской разницы. Два или двадцать, нет никакой блядской…

— Помоги мне закончить с этим, — уговаривала она.

Когда он поморщился, качая головой и не желая делить полумёртвую жертву, в её голосе более явно зазвучало предостережение.

— Не пропадать же добру, любовь моя. Тебе не разрешается убивать ради спортивного удовольствия.

Та ярость и жар в нем усилились.

Он хотел с ней поспорить.

Он хотел указать на то, что никто не ограничивал развлечения Дориана. Никто не ограничивал развлечения Найроби, или Мигеля, или Брика… или её, если уж на то пошло.

Больше всего ему хотелось скинуть её с того засранца в деловом костюме, из которого она пила, и свернуть ему шею. Он наблюдал, как этот ублюдок трахает её, пока она пила и стонала на французском, совершенно не замечая, что с ним происходит.

Этот парень просто жалок.

Он вызывал у него отвращение.

Даже сейчас те синие глаза посмотрели в его сторону, уставившись на него с безумно тупым выражением лица. Он видел там мольбу, просьбу животного-к-животному — о помощи, о милосердии. Он хотел лишь пнуть хнычущего мужчину в бледное лицо.

Он не хотел думать о том, что в этой уязвимости так сильно злило его. Он не хотел думать, и точка — только не так, только не о самовлюблённом дерьме, которое только выбесит его.

Он хотел рычать на неё, пока она не согласится пойти с ним.

Или он хотел просто развернуться и побежать на полной скорости прочь, пока она всё ещё возилась с синеглазым неудачником в костюме в тонкую полоску.

Однако она могла его поймать.

Любой из них мог его поймать. Он узнал это на своей шкуре.

Он всё ещё был не таким быстрым, как остальные.

Просто по тону её голоса он знал, что после этого она попытается увести его обратно, в ту же самую до безумия скучную квартиру на Университетской улице с видом на Эйфелеву башню. Внутри квартиры он мог слышать каждый чёртов звук из каждой чёртовой квартиры вверху и внизу.

Внутри квартиры он мог слышать каждый звук с улицы.

Он мог слышать каждое слово, каждый звон бокала или металла, каждое шарканье ботинка, каждый выдох, каждый шорох одежды и волос. Он мог слышать каждое приглушенное ругательство, каждый нервный всхлип, каждое постукивание носком ботинка или пальцами руки. Он слышал скрип и скрежет шарниров, звон колокольчиков, скрип ступенек, когда кто-то входил в один из окрестных магазинчиков, таунхаусов или баров.

Он слышал шорох ветра в листве деревьев, высаженных вдоль улицы.

Он слышал каждый самолёт, вертолёт, птицу и насекомое в этом чёртовом небе.

Каждый запах в радиусе примерно пяти миль вокруг доходил до него через французские окна высотой в пятнадцать футов.

Он слышал падение каждой капельки пота и дождя по стеклу.

Большинство дней пребывание взаперти, под бомбардировкой всего по ту сторону стекла, гипса, дерева и металла вызывало у него желание пробить стену голыми руками. Он не раз испытывал искушение разбить одно из окон, бежать, бежать и продолжать бежать, пока та сжатая пружина в нем не расслабится.

Он знал правила.

Его уже наказывали.

Его наказывали много раз — раз за разом.

Воспоминания об этих наказаниях, о том, что они подразумевали, сдержали его даже сейчас, вопреки тому, что он сказал женщине секунды назад.

Брик пообещал в этот раз наказать её… и заставить его смотреть.

Старший вампир сказал, что он явно не слишком заботится о собственной шкуре, так что Брик попробует вместо этого наказать её и посмотрит, не сработает ли это получше.

Вспомнив это теперь, он ощутил, как удлиняются его клыки.

Он постарался контролировать прилив ярости — чтобы хотя бы не показать это лицом.

Он всё ещё стоял там, пытаясь решить, что делать — то ли всё равно стоит рискнуть наказанием, то ли у него могут быть другие варианты, как она уже поднялась на ноги и вновь оказалась возле него.

Вытерев рот, она подняла на него взгляд, и те кроваво-красные чернила окрасили её радужки.

Он так хорошо мог видеть в темноте, что половину времени забывал, что сейчас ночь.

Солнце было слишком ярким; оно причиняло боль глазам, слепило его.

Это всё равно что плыть по проклятому лесному пожару…

Но ему не нравился огонь.

Ему не нравилось даже думать про огонь, или деревья, или горящие деревья.

Он сосредоточился обратно на её хрустальных глазах.

Их кровавый цвет как-то на него повлиял.

К сожалению, это «как-то» ни разу не расслабило его.

Увидев отличие в его взгляде, она улыбнулась и сжала его руку.

— Хочешь посмотреть кино и потрахаться? — спросила она, взглянув в конец переулка, на дорогу. — Ещё рано. Даже одиннадцати нет. Нам необязательно кормиться. Есть и другие способы развлечься, братик.

Когда он проследил за её взглядом и взглянул обратно на неё, она улыбнулась ещё шире, крепче обвила его руку своей и прижалась к нему всем телом.

— Ты остался, — промурлыкала она. — Я думала, ты снова убежишь, но Папочка прав. Ты предпочтёшь сам вынести наказание, чем смотреть, как наказывают меня. Какой же ты хороший мальчик.

Он фыркнул, но ощутил, как затвердевает от её мурлыканья.

— Хочешь пойти в парк и потрахаться? — предложила она, улыбаясь ещё шире и лукаво вскидывая бровь прежде, чем он успел ответить. — Или в церковь? Или мы могли бы найти миленькое кафе у тротуара? Я бы хотела вознаградить тебя за то, что ты ведёшь себя как хороший мальчик. Твоя ревность ранее в сочетании с кормлением и без того возбудила меня, дорогой.

Он издал очередное полушутливое фырканье.

— А ещё разбудила твою внутреннюю эксгибиционистку, видимо, — сказал он.

— Это что, улыбка? — она потянула его за руку. — И с каких это пор моя эксгибиционистка «внутренняя»? А ты сам? Это же ты прошлой ночью захотел сделать это на ступенях Нотр-Дама.

Он позволил утянуть себя, позволил ей повести себя к относительно освещённому концу переулка, где фонари окрашивали улицу золотисто-оранжевым цветом.

Нюансы цветов на мгновение отвлекли его наряду с парящими частицами моросящего дождя, которые искажались от света фар и ветра, кружились в круглых лучах света над дорогой.

Он слышал радио из ближайшего окна, смех женщины, рёв телевизора… но его глаза ни на секунду не отрывались от изменявшихся пятен цвета дождя, фонарей, машин, мигавших неоновых вывесок и пешеходов, шагавших по скользкому от дождя тротуару.

Он наблюдал, как цвета и тени кружат по дороге, словно жидкий свет.

Он попытался вспомнить, какой сейчас месяц.

Октябрь? Ноябрь?

— Станет проще, — мягче произнесла она, обнимая его руку. — Обещаю, любовь моя.

Он отвёл взгляд от цветов и градаций света.

Он посмотрел на неё, уставившись в градации кроваво-красного в её радужках.

— Может, я этого не хочу, — сказал он.

Она вскинула тёмные брови над большими, огромными глазами, которые могли бы напоминать глаза оленёнка, будь они другого цвета.

— Ты не хочешь, чтобы стало проще? — спросила она всё ещё лукавым тоном.

Он был не в настроении для лукавства. Может, он в настроении для траха, но он не в настроении лукавить, флиртовать, позволять ей отвлечь его или обращаться с ним как с ребёнком.

Он до чёртиков устал от того, что им, блядь, управляют.

— Куда мы идём? — спросил он. — Когда мы вернёмся?

Он не имел в виду квартиру.

Он не имел в виду церковь.

Он вообще не имел в виду Париж.

Похоже, она это знала просто по тому, как он задал этот вопрос.

Поначалу она не отвечала.

И всё же он ощутил её вздох через свою и её кожу.

Когда этот вздох оборвался, её голос сменился с флиртующего на нормальный.

— Когда ты будешь готов, — ответила она.

— Я готов сейчас.

Он и не осознавал, насколько агрессивно произнёс эти слова, пока она не остановилась и не подняла на него взгляд. Её грудь вздымалась и опадала в очередном вздохе. Он знал, что в определённой мере это показуха. Вампирам не нужно дышать. И всё же большинство симулировало многие человеческие повадки — то ли по привычке, то ли ради маскировки, то ли и то, и другое.

— Нет, — просто ответила она. — Ты не готов.

— Потому что так сказал Брик, — прорычал он.

— Потому что так сказал Брик, — подтвердила она с кивком, хмуро посмотрев на него. — Который, позволь напомнить, является главным. И не только для тебя.

Она закатила глаза при виде выражения его лица.

— Ты не можешь винить во всём Брика, знаешь ли, — раздражённо сказала она. — Он спрашивал нас всех. Не только он считает, что ты ещё не готов. Я тоже так считаю. Найроби так считает. Дориан так считает. Мигель так считает…

— Почему? — спросил он. — Почему я не готов?

Она нахмурилась, и между её бровей залегла небольшая складка.

— Зачем ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответ? — спросила она. — Никакое количество охоты тебя не насыщает. Ты едва можешь контролировать себя во время кормления. Ты вообще не можешь контролировать свои эмоции. Ты импульсивен, тебе нет дела до разоблачения, ты не можешь регулировать степень реакции на большинство внешних раздражителей. Ты зол. Вчера ты напал на Дориана и умудрился действительно ранить его…

Она фыркнула и слегка улыбнулась, точно вопреки собственному желанию.

— … Не такая уж простая задача, между прочим. Ты всё ещё почти каждый день не подчиняешься Брику. Ему ненавистно наказывать тебя, а ты уже четыре раза на этой неделе заставил его сделать это…

— Ладно, — прорычал он. — Я уловил суть.

— Почему тебе так не терпится туда попасть? — спросила она.

В этот раз её тон был таким открытым, искренним, безо всякой сдержанности, которая присутствовала там ранее.

Он услышал в её словах искреннее любопытство.

— Зачем? — повторила она, когда он не ответил. — Просто скажи мне, зачем, любовь моя. Помоги мне понять. Возможно, если ты объяснишь мне, я сумею помочь Брику тоже это понять.

Он фыркнул, стискивая челюсти.

— Почему-то я сомневаюсь, что Брику нужно разжёвывать мои мотивы, — хмуро посмотрев на неё, он добавил: — Ты только что сказала мне перестать задавать вопросы, на которые я знаю ответ. Почему бы тебе не поступить так же?

— Потому что я не знаю ответ на этот вопрос, любовь моя…

— Хрень собачья! — он развернулся к ней, и его грудь вновь переполнилась яростью и жаром. — Зачем? Ты действительно спрашиваешь меня, зачем? Ты, блядь, серьёзно? А сама как думаешь, мать твою?

Выражение её лица не дрогнуло перед его злобой.

Когда он закончил говорить, она лишь пожала плечами.

— Но я действительно не знаю, — её голос всё ещё звучал скорее честно, нежели сердито, а теперь и с неприкрытым недоумением. — Годами после своего перерождения я избегала своего дома, места, откуда я родом. Я избегала его десятилетиями. Я не имела ни малейшего желания отправляться туда. Я не имела ни малейшего желания видеть те места или людей. Он заставил меня вернуться. Он решил, что мне это нужно, так что я отправилась туда. Но если бы он не приказал, если бы он не настоял на том, чтобы сопровождать меня, возможно, я бы никогда не вернулась.

Она имела в виду Брика.

Он знал, что она имела в виду Брика.

— Мы разные, — сказал он. — Очевидно.

Всё ещё глядя на него снизу вверх, она сжала его ладонь, но продолжала откровенно хмуриться.

— Но зачем? — ласково спросила она. — Ты всё ещё мне не ответил. Зачем ты хочешь вернуться туда? Возвращаться больно. Всем нам. Возвращение не приносит ничего хорошего. Оставь прошлое в прошлом… где ему и место.

Он ей не ответил.

Она тряхнула его руку.

— Зачем, Наоко? Что ждёт тебя в Сан-Франциско?

Он вздрогнул просто от того, что услышал название своего родного города.

Это название тревожило его куда сильнее, чем упоминание его наречённого имени, Наоко. Он уже чувствовал, что более длинная, японская версия имени подходила ему лучше, чем короткое англизированное прозвище, которым раньше называли его человеческие друзья.

Его собратья, похоже, были согласны.

Никто из них не называл его Ником.

Никто с самого времени его обращения.

Однако у него всё ещё не было вампирского имени — настоящего. Брик сказал, что даст ему такое имя, когда он «созреет», что бы это, чёрт подери, ни значило. Традиционно именно создатель давал это имя. Обычно это имя имело какую-то историческую значимость для сообщества.

Брик сказал, что уже выбрал такое имя.

— Ты знаешь, что ждёт меня там, — сказал он, запоздало отвечая на её вопрос. Его взгляд бегло пробежался по переулку. — И ты знаешь, почему я хочу туда вернуться, Люсия.

Не сказав больше ни слова, он продолжил шагать по скользкому от дождя тротуару.

Стиснув его руку, она молча пошла рядом с ним прогулочным шагом.

Он чувствовал на себе её взгляд, изучающий его лицо, его глаза, его тело.

Он не смотрел на неё в ответ.

Держа её руку в своей, он наблюдал, как цвета над дорогой слегка изменяются. Он наблюдал, как искусственное освещение играет на стекле, пластике, металле, асфальте, дереве — словно всё это было одним сложным музыкальным инструментом, который играл цвет вместо звука. Он переводил взгляд с объекта на частицу света и снова на объект, отслеживая то, каким другим всё выглядело для него, как много он мог видеть, сколько всего он замечал боковым зрением вопреки острому как лазер фокусу.

Не глядя на неё, он знал, что ей не понравился его ответ.

Совсем не понравился.

— Что именно ты планируешь делать? — спросила она наконец.

Когда он не ответил немедленно, она подтолкнула его, легонько встряхнув его руку сильными пальцами.

— Когда ты её увидишь? Что ты сделаешь, Наоко?

— Я не знаю.

— Но ты всё равно хочешь её увидеть?

Он посмотрел на неё, хмуро поджав губы.

— Это что, блядь, такое? — спросил он. — Ревность?

Она один раз моргнула. Затем пожала плечами.

— Может быть. Если так, тебя это беспокоит?

Он фыркнул, не утруждая себя попытками скрыть свои мысли на этот счёт.

Она крепче сжала его руку, плотнее прижимаясь к его телу.

— Просто скажи мне, — уговаривала она. — Что ты сделаешь? Убьёшь её? Покормишься от неё? Проломишь её головой окно? Потому что ты знаешь — Брик всё это не одобрит.

— Я узнаю, когда увижу её, — он посмотрел на последний участок переулка, медленно стискивая зубы и размышляя. — Тогда я буду знать, что мне хочется сделать. Пока что я просто хочу, чтобы она увидела меня.

Подумав об этом, он ощутил, как клыки удлинились в его рту, остро уколов губы и язык. Вместо того чтобы успокоить, это вновь вызвало в нем тот жар — ярость, напряжение в теле и конечностях, интенсивность энергии.

Если вампирша и заметила, то не отреагировала.

Поначалу она вообще ничего ему не ответила.

Он буквально ощущал, как она размышляет, обдумывает его слова.

Затем, когда он уже решил, что она закрыла тему, когда они уже дошли до края переулка, она сама издала лёгкий смешок.

— Понятно, — протянула она весёлым голосом, а затем сухо добавила: — «Как я тебе теперь?» В этом задумка?

Он повернулся, посмотрев на неё.

Увидев блеск её хрустально-кровавых глаз, слабую усмешку на губах, вскинутую бровь, он невольно издал отрывистый смешок.

— Что-то типа того, — ответил он.

Посмотрев на неё, на её длинные черные, слегка волнистые волосы, красные губы, хрустально-кровавые глаза, роскошное фигуристое тело в платье винного цвета в обтяжку, с глубоким декольте, которое открывало её оливковую, но мертвецки-бледную кожу — он почувствовал, как начинает оживать уже другая часть тела.

— Пошли в церковь, — сказал он, прижимая её руку к своему боку. — Потом будет моя очередь выбирать, куда мы пойдём.

Вскинув бровь, она весело покачала головой. Затем она одарила его знающей, наполовину изумлённой улыбкой, когда они вышли на главную улицу.

— Разве ты не выбрал только что, мой прекрасный, привлекательный, сексуальный Наоко?

— Это было твоё предложение с самого начала, — напомнил он ей. — Я иду тебе навстречу.

Она вновь рассмеялась — в этот раз искренне.

И всё же она вполне с готовностью последовала за ним.

К тому времени, как он завёл её в её любимую церковь, было уже достаточно темно, чтобы после взлома замков он протащил её мимо скамеек.

Полностью проигнорировав деревянные лавки, а также бархатные канаты, отделявшие их от алтаря, он повёл её вверх по лестнице, пока они не очутились прямо под знаменитой картиной золотого Иисуса на купольном потолке над алтарём.

Повалив её лицом вниз на белое алтарное покрывало, он задрал её платье и испытал удовольствие, увидев, что она не потрудилась надеть нижнее белье, если не считать подвязок, которые удерживали её чулки. Он без промедления вставил в неё свой член сзади и впился зубами в её шею.

Она застонала…

… и его омыло ощущением.

Чувство было таким интенсивным, таким невероятно интенсивным, интимным, деликатным и таким, чёрт подери, головокружительно приятным, что в этот раз оно сумело отвлечь его по-настоящему.

Это успокоило бушевавший в нем жар даже лучше кормления.

Это успокаивало его — по крайней мере, в те моменты, когда это происходило.

Каждая часть его сосредоточилась.

Каждый орган чувств звенел и вибрировал, реагируя на стимуляцию.

Кровь, ощущение вокруг его члена, ощущения во рту, горле, на языке, агрессия, прилив воспоминаний, мыслей и чувств, пока он пил из неё, безгранично приятные ощущения, заполонившие каждую частичку его кожи…

Этого было достаточно. Этого наконец-то, блядь, достаточно.

Та дыра внутри него на какое-то время заполнилась.

Лишь одна вещь успокаивала его ещё лучше.

Охота вызывала в нем умиротворение, несравнимое ни с чем другим, что он ощущал. Когда он охотился, его разум и сердце делались совершенно неподвижными. Те минуты и секунды, даже часы, когда он преследовал их перед тем, как они сдавались, перед тем, как он делал первый, останавливающий сердце укус — это работало ещё лучше секса.

Когда через час с лишним они вывалились за двери Сакре-Кёр в куда более помятой одежде, оба с полностью кровавыми глазами и удлинившимися клыками, искажавшими форму рта, он потащил её за руку вниз по холму.

Дождь наконец-то прекратился.

Брусчатка была скользкой, кое-где стояли лужицы, но воздух уже сделался суше, и из-за этого изменился свет.

Люсия смеялась, когда он перепрыгивал лужицы, замирал, балансируя на низенькой стене, перед тем как совершить длинный прыжок на каменную лестницу, а оттуда на более высокую стену на улице внизу. Она журила его, говорила, что он слишком красуется, что он должен сдерживать свои движения на публике, особенно когда нет никаких причин так поступать.

Однако в основном она только смеялась.

Она также вполне легко следовала за ним, по крайней мере, пока он не остановился перед чёрной дверью в нескольких дюжинах кварталов от церкви. Увидев вышибалу, который сидел перед дверью в кожаном кресле, скрестив на груди мощные звуки, она издала невесёлый смешок.

— Танцы? — произнесла она насмешливым тоном. — Почему бы тебе не назвать вещи своими именами, Наоко?

— И какими же это? — сказал он, невинно приподнимая бровь.

— Охота, — тут же ответила она. — Это охота, Наоко. И ты подкупил меня сексом. Ах ты гадкий, гадкий мальчик.

— А я-то думал, что я хороший мальчик, — протянул он, всё ещё вскидывая одну бровь.

— Ты в большей степени гадкий, чем хороший, даже в лучшие дни, — парировала она, фыркнув. Затем потянула его за руку, произнося уговаривающим тоном: — Ну же, Наоко. Давай пойдём купим вина, пока магазины не закрылись. Принесём Брику и остальным. Ты знаешь, что не должен этого делать. Ты знаешь, что не должен…

— Всего несколько часов. Я пока ещё не могу вернуться, — рывком подтащив её ближе, он куснул её шею клыками, ощутив очередной прилив крови к члену, когда он вжался в неё. — В этот раз мы найдём того, кого нам обоим захочется трахнуть.

Посмотрев на него своими гигантскими глазами, она покачала головой. Её глаза сделались серьёзными, когда она прислонилась к нему.

— Мы и так слишком много времени провели снаружи, — в ответ на его раздражённую гримасу, она резко добавила: — Нельзя, чтобы тебя увидели, Наоко. Нельзя. Ты знаешь, что он в Европе и ищет тебя. Я была там, когда Брик сказал тебе, что он и его люди не так давно были в Париже. Если мы наткнёмся на них, если они тебя увидят…

— Они не ищут меня таким.

Она издала полный неверия смешок.

— В этом и смысл, Наоко. Разве ты не понимаешь? Они не могут увидеть тебя таким. Пока наш король к ним не готов.

Когда он нахмурился, она добавила ещё резче:

— Ты пытаешься наткнуться на него, Наоко? На Блэка? Из-за того, что ты сказал ранее?

— Нет, — его голос зазвучал смиреннее, но холоднее. — Нет. Я могу подождать ради него.

Всё ещё прижимая её к своему боку, он нахмурился.

— Наверное, он даже не узнает меня, — сказал он после небольшой паузы. — В любом случае, я тебе говорил… я видел все разработки, которые имелись у Чарльза на наш вид. Я видел правительственные отчёты. Они считают, что яд срабатывает только на определённых генетических типах. Наша группа прошла тестирование в лаборатории компании Блэка после того, как они проанализировали находки той другой лаборатории. Мой результат был отрицательным. Они не знают о других способах создания вампиров. Они не будут искать меня таким. Первым делом они будут искать меня на кладбищах.

Люсия уставилась на него.

— Если они увидят доказательство собственными глазами…

— Говорю тебе, они не ищут меня таким. Они думают, что меня похитили и где-то пытают… или они считают меня погибшим. Брик именно это сказал прошлой ночью, а его люди всё ещё наблюдают за ними.

Наклонившись поближе, он куснул её за горло, вызвав несколько капелек крови.

Он слизнул их со своих губ и тихо застонал ей на ухо.

— Случившееся со мной для них неправдоподобная страшилка, Люсия, любовь моя, — пробормотал он, прижимаясь членом к её бедру. — Человеческий миф. Как чеснок и серебряные пули.

— И именно поэтому Брик хотел бы не сообщать им, брат Наоко… как можно дольше. Так долго, как потребуется, — она нахмурилась, толкнув его в грудь. — Ты знаешь, что дело не только в тебе. На кону стоит многое… для всех нас. Ты нужен ему, Наоко. Ему нужна твоя помощь в этом.

Наоко покачал головой.

— Я ему не нужен. У него есть она.

Люсия нахмурилась.

— Он не может пока что использовать её. Ты это тоже знаешь.

Он потянул её за руку, увлекая за собой к входу в клуб.

— Они сюда не придут, — уговаривал он.

— Ты этого не знаешь!

— Нет, знаю. Блэк никогда не стал бы искать меня в таком месте.

— Он не ищет тебя, — раздражённо проворчала Люсия. — Ты сам только что сказал. Он ищет Брика.

— Брик тоже не пришёл бы в такое место.

Уставившись на него, она невольно расхохоталась.

— Ты просто невыносим!

— Идём, — уговаривал он. — Всего лишь часик. Максимум два. Может, три.

— Брик мне за это палец отрежет…

— Мы принесём кого-нибудь Брику. Кого-нибудь, кто ему понравится. Я отсосу ему, пока он будет пить. Он успокоится.

Люсия запрокинула голову, разразившись искренним гортанным смехом.

Всё ещё повиснув на его руке, которую он прижимал к боку, сжав пальцы в кулак, она широко улыбнулась, глядя на него снизу вверх.

— О, мой дорогой мальчик, — сказала она, смягчаясь и поглаживая его пальцы. — Ты учишься слишком, слишком быстро. Неудивительно, что он уже питает к тебе такие нежные чувства…