Чёрная вьюга

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. DAEMON KRAFTWERKE

Нет лучшего способа разгрохать автомобиль, чем промчаться на нём по бездорожью со скоростью лёгкого самолёта!

Так и осталось неизвестным, отчего и почему Лёхе вспомнилась эта невесть откуда вычитанная фраза, но из кабины он даже не вылез – выполз с ощущением, что лучше б ему прямо сейчас и умереть.

– Ох божечки! Ну понятно, отчего у гнома морда зелёная – вертел башкой, пока машина круги нарезала, вот у него от скорости в голове и закружилось. Но вы-то отчего, сэр рыцарь? – запричитали гоблины, осторожно извлекая парня наружу и опуская наземь.

Всё же, тошноту удалось кое-как попридержать в себе. И лишь потом, чуть отдышавшись и не очень-то успешно изображая подобающий благородному рыцарю вид, Лёха кое-как простонал – да ведь, рессор на этой дуре отродясь не было? На малой скорости они и без надобности, зато теперь его попросту растрясло.

Гоблины переглянулись, сделали умные рожицы и осторожно закивали.

– Да хто ж его знал, ваша милость? – Нуф-нуф вытер ладони о комбез и предложил за такой недосмотр хорошенько начистить нюхальники обоим гномам и заодно эльфке – чтоб никому обидно не было.

Руки и ноги ещё откровенно подрагивали, во всём теле разлилась противным киселём мерзкая слабость, потому Лёха первым делом добрался до лавки. Смахнул в сторону валявшиеся там детали, кое-как сел. И лишь выкурив сигарету, более-менее почувствовал себя человеком…

Брана в это время откачивали обе девицы. И хотя они усердно хлопотали над медленно теряющей свою зеленушность физиономией гнома, предложение гоблина им откровенно не понравилось. Эльфка классически окрысилась, а Стелла краем глаза принялась искать свою любимый ключ, в её руках вполне сошедший бы за боевую палицу.

Гоблины на всякий случай дружно проворчали, что шуткуют они – и вообще, и в частности. И, во избежание дальнейших недоразумений и даже ответных действий, эти клоуны живо похватали инструменты да полезли под машину.

Оно и правильно, лучше поработать, чем позволять в голову всякой дури лезть. Из-под днища дождём посыпались болты-гайки и контровочные шплинты. И не успел бы кто другой замыслиться над природой этого явления, равно как и проистекающими от того последствиями, как ещё мокрые цельнорезиновые колёса с глухим «пумм» разлетелись в разные стороны, а вся здоровенная туша машины осела с отчётливо различимым хрустом…

Думал ли он о чём-нибудь? А чёрт его знает, уж Лёха и сам не помнил. Пружиной взвившееся тело действовало словно на автопилоте – оцепенело взиравший на всё это разум откровенно тормозил в некой холодной пустоте. Корпус машины ещё не успел до конца осесть, когда летящий человек уже в почти балетном прыжке оказался возле забрызганного грязным снегом борта. Вся эта громадина весила никак не меньше пяти тонн, но тупо сообщившие это мозги кем-то непонятным были беззвучно посланы в и на. Надо, а значит, будет сделано… ладони вцепились в балку с такой силой, будто от этого зависело – возьмут наши Берлин в сорок пятом, или же нет.

Миг-другой вселенная замерла в неустойчивом равновесии. Да пожалуй, она и исчезла где-то там, на краю стремительно гаснувшего в бухающей багровой пелене сознания. Казалось, ничего не получится, да и получиться не могло, уж чудес-то не бывает. Что оба гоблина так и превратятся в отбивные с кровью… Однако, в этот момент словно невидимый домкрат подкинул руки с какой-то пугающей лёгкостью. Балка с жалобным визгом взлетела чуть не к поясу – и борт машины вместе с ней.

Неестественно неторопливо, как под водой или в замедленной съёмке, под локтями мелькнули рыжая макушка Стеллы и золотистая шевелюра Иллены, плавно и с ужасающей неторопливостью вытащили из-под приподнятого днища что-то судорожно извивающееся и пускающее розовые пузыри.

И лишь когда гном с хеканьем вдвинул туда дубовую колоду, только тогда держащий своё самое главное небо атлант и разжал ладони, по которым уже струился жидкий огонь. Позволил стылому металлу тупо обрушиться вниз – а себе шагнуть назад и тут же рухнуть в закружившуюся и жадно бросившуюся навстречу темноту…

– Как это произошло, сэр Алекс? – посетитель, сидевший у чего-то весьма напоминавшего больничную койку, как-то так знакомо почесал подбородок, что Лёха и не хотел бы, но всё же признал в этом неопределённо-среднего возраста мужчине давешнего главполицая.

Руки до плеч и отчего-то ноги по колени повиноваться откровенно отказывались. Но всё же ощущались каким-то щекочуще-ноющим ощущением, так что это давало хоть какую-то надежду, что без ампутации обойтись удалось. Осторожно скосив глаза, парень приметил, что конечности утопают в каком-то дымчато-розовом сиянии, из которого подобием кошмарного бреда маньяка-иглоукалывателя торчат определённые туда волшебные палочки.

Ах ну да, маг-реанимация…

– Что с моими гоблинами? – Лёха хоть и ответил вопросом на вопрос, но всё же сумел придать голосу достаточно твёрдости и даже непреклонности.

Блюст уклончиво ответил в том духе, что к порогу их доставили ещё живыми – и это позволяет надеяться на благополучный исход. После чего самым нудным голосом повторил свой собственный вопрос. С тусклым и каким-то профессионально-невыразительным взглядом он выслушал краткий пересказ и даже вежливо покивал.

– То есть, вы хотите сказать, что преступного намерения или умысла там не было?

Как бы то ни показалось надоедливому стражу порядка странным, однако после этого вопроса Лёха здорово разозлился. Настолько, что лёгкий туман от несомненно впрыснутых в тело или же наколдованных лекарств куда-то отступил. В голову хлынула ясность, а с нею и та холодная ярость, с которой боялся связываться даже прапорщик Терещенко. А уж тот сука был, каких поискать…

– Послушай, вертухай – если ты не веришь в людскую порядочность, это твои личные проблемы. Но если я ещё раз услышу от тебя подобное, то мы с тобой попозже встретимся и поговорим как мужчина с мужчиной.

И хотя голос парня оказался настолько слаб, что блюсту даже пришлось наклониться поближе, тем не менее эта холодная ярость отчётливо поменяла что-то в окружающем мире. Во всяком случае, магические повязки или что оно там такое, полыхнули ядовитым мерцанием. Что-то мелко затрещало, в воздухе повеяло резкой грозовой свежестью, а в комнату влетел кругленький как колобок дяденька с несомненными ухватками записного костоправа.

– Господин блюст-капитан, вы не сдержали своего слова! – гневно возопил подвижный коротышка и принялся наступать на того, воинственно задрав румяное лицо и отчаянно жестикулируя. – Пациента и без того едва удалось…

Что там такое с ним приключилось, насторожившийся Лёха расслышать не сумел. В ушах этак ватно зашумело, по телу разлилась какая-то мерзкая горечь. И сразу засуетившийся над пациентом лекарь принялся судорожно делать некие колдовские пассы, медленно растворяясь в сером душном тумане.

Темнота. Зачем она – бархатная, уютная и совсем не страшная? Да и чего её бояться-то, когда под капотом прячется полтысячи лошадей, педаль смело утоплена до пола, а две крепкие руки надёжно лежат на радостно отозвавшейся дрожью баранке?

А вот я вас! Левая рука отцепилась от податливой округлости руля и поочерёдно сделала два действия: щёлкнула розовато подсвеченным тумблером, а затем с каким-то даже злорадством вдавила широкую, чуть шершавую кнопку посередине рулевого колеса…

Ночное шоссе вымахнуло из темноты с такой убедительной силой, что поневоле закрадывалась мыслишка – да существовало ли оно до того, как мощный свет фар вырвал его из небытия? Имело ли оно смысл до того, как прорезал его трубный глас этого только что родившегося из мрака мастодонта?

Дежурные демоны разбегались как тараканы, в ужасе приседая и теряя свои полосатые палочки. По аспидно-чёрной ленте, аккуратно порезанной чуть фосфорецирующей разметкой, с воем нёсся здоровенный магистральный тягач, и из обеих его задранных к чёрному небу труб с воем вырывалось атомное пламя. Все его многочисленные фары сияли только что родившейся сверхновой, а своей сиреной он завывал так, что тут и у дохлого ётуна уши поотваливаются. В принципе, ничего такого особо выдающегося тут не было – вовсе не от того в брюхе демонов трусливым холодным урчанием отзывалась горячая плазма – но вот таковой факт, что этот безумец нёсся против движения, в их рогатых бошках абсолютно не укладывался.

Да и серебристое сигарообразное нечто, которое этот паразит нёс на себе, подозрительно смахивало на вполне себе баллистическую ракету. И ладно бы на боку намалёван был бы череп и кости или сакральный знак солнца-плодородия, уж то дело привычное. Однако нет – этот словно вырвавшийся из ненавистного рая злодей нёс на себе этакий здоровенный мужской уд, гордо сиявший на нацеленной в вечность и чуть утолщённой боеголовке яркой и алой пятиконечной звездой…

Один из немногих демонов, которому посчастливилось не попасть под пожиравшие ленту шоссе колёса – вместе со сбившимися в груду машинками – заполз в постовую кабинку, елозя и оскальзываясь на собственной медвежьей болести. И отчего-то плаксивым тоном принялся клянчить в телефонную трубку, чтоб его немедленно соединили с каким-то месье Вельзевулом. Глаза его выпучивались сильнее и сильнее вослед превращавшему дорогу в хаос тягачу, пока нечестивец не стал окончательно похож мордой на лупоглазую рыбку-телескопа.

– Как отлучился? – заплакал от огорчения демон и совсем скукожился в уголке полуразрушенной стеклянной кабинки.

Но тут словно свежий ветерок пронёсся по окрестностям, и чья-то рука брезгливо смахнула тоскливое видение в тёмную и мрачную придорожную канаву…

– Ты как, сэр рыцарь? – эльфка снова быстро-быстро замахала руками, старательно разгоняя дымок от контрабандой притащенной парню сигареты. А затем вынула её из Лёхиных губ, неловко стряхнула в сторонку пепел и вернула обратно.

Ну и что с того, что медицина не разрешает? Поднимать пятитонную машину голыми руками она тоже не позволяет – и что с того? Хреново вы знаете русских, господа мусью! Наверное, давненько не получали по своим откормленным задницам и прочим, малоотличимым от них мордам… Стоило признать, что блондинка вполне прониклась этим тезисом. Настолько, что чуть не окосела, честно пытаясь его сообразить и даже обдумать – на её смазливой мордашке появилось так не идущее ей задумчивое выражение…

– Бывает и хуже, – слабо улыбнулся Лёха.

В выдержанную в нарочито мягко-успокаивающих тонах комнату живым вихрем ворвался румяный и жизнерадостно улыбающийся лекарь. С сомнением он принюхался к воздуху, после чего реквизировал у девицы сигареты и сунул себе в карман. Лёха тоскливо проводил взглядом едва ополовиненную пачку, но устраивать скандал, к вящему удивлению дядечки, не стал. Потому что эльфка подобно сороке притащила на хвосте известие – Наф-наф и Нуф-нуф в том крыле здания вполне и очень даже живы, и почти здоровы.

А коль скоро блюст, которому по должности положено было проявлять недоверчивость и ко всему цепляться, признал, что никакого покушения на жизнь этих раздолбаев и в помине не было, и отвалил не солоно хлебавши, то жизнь стремительно поползла к лучшему.

– Тэ-экс, ну что ж, – лекарь отодвинул в сторонку очаровательно засмущавшуюся эльфку и занялся своим пациентом.

Снятие всякой магической дряни с ног и осмотр ничем особенным не ознаменовались. Лекарь непринуждённо заметил, что голеностоп кое-кого, вознамерившегося изображать из себя домкрат, хоть затрещал вовсе не малость от непомерной нагрузки – но более-менее выдержал.

– С руками похуже, но… – тут уже дядечка осматривал куда более сосредоточенно, да и колдовал вовсе не слабо – так, что эльфка расчихалась и вынуждена была ретироваться подальше.

Лёха хоть и не чувствовал по-прежнему рук от места чуть выше запястья, но к заверению лекаря, что всё будет в порядке, отнёсся вполне терпеливо и с пониманием. Если этот колобок обещался к послезавтрему на ноги поставить, тут уж и вовсе пустяковый случай…

– М-да! – резюмировал после своих манипуляций целитель, лоб которого прорезала неожиданно глубокая морщина. – Придётся вам, голубчик, ещё сутки поскучать здесь. Регенерация и адаптация идут отменно – так что, уже завтра вы почти и следов не заметите. Опять же, отдохнуть надо, организм потерял много сил.

Он снова обернул кисти своими прибамбасами, безжалостно воткнул в светящееся марево несколько волшебных, торчавших оттуда наподобие спиц палочек, и после короткого обдумывания с сожалением вздохнул.

– И хотелось бы с вами ещё пообщаться, молодой человек – есть тут разговор… но, не след и других пациентов забывать. Сегодня двое на трассе разбились, таки добавили мне работёнки. Да-с!

Ободряюще похлопав парня по плечу, чуть осунувшийся лекарь снова живым вихрем умчался из палаты. А обретавшаяся в уголке комнаты эльфка чуть выждала, а затем со смущённой и одновременно довольной мордашкой продемонстрировала Лёхе извлечённые из-за спины сигареты.

– Из кармана у дядечки дока утянула, – похвасталась она.

– А что это он? И что за разговор-то? – и хотел бы Лёха в задумчивости почесать нос, да вот, с перевязанными руками никак.

С другой стороны, это не та привычка, за которую неукоснительно цепляться следует?

– Да кто его знает… – как-то неубедительно буркнула Иллена, подсаживаясь опять поближе и покладисто почесав парню переносицу.

При этом она так заметно вильнула взглядом, так фальшиво-искренне затем посмотрела в глаза, что в другое время парень попросту рассмеялся бы.

– А вот врать ты не умеешь, – заметил он.

Эльфка в ответ опять стрельнула глазками, но как-то колюче и настороженно. Призналась нехотя, что почти никто из эльфов того не умеет – да и в других они этого не переносят – затем она дёрнула щекой и неумело закурила выуженную из пачки сигарету.

– Не спрашивай, сэр Алекс, и я не буду врать. Придёт время, сам узнаешь – даю слово, – чуть хрипло заметила она и слегка удивлённо уставилась на выдохнутую ею струйку дыма.

Лёха смотрел во все глаза и тихо обалдевал. Он уже немного разобрался в здешних нравах и обычаях, но вот то, что происходило здесь и сейчас, решительно ни в какие рамки и ворота попросту не лезло. Курящая эльфка, согласитесь, такое же невозможное дело, как ленивый гном или трезвый в субботу вечером гоблин… «Неужели тот здоровый Гугль тут каким-то боком опять замешан?» – обжгла эта мысль так, что парень непроизвольно дёрнулся. – «Если так, то его и маг-реанимация не спасёт!»

Пристально и с каким-то непонятным чувством он рассматривал эльфку, впервые проявившую какие-то настоящие, близкие и понятные чувства. На этот чуть виновато опустившийся точёный профиль с упавшей на нос золотой прядкой. А та ощущала на себе изучающий взгляд парня, отчего сильнее отворачивалась, а обречённо поникшие плечи её вдруг начали отчего-то легонько подрагивать.

– До завтра, сэр рыцарь, – упавшим и немного чужим голосом вдруг отозвалась Иллена.

Она мрачно утопила окурок в забытой доком склянке с какой-то мазью и вышла, не одарив на прощанье даже ставшим уже почти традиционным поцелуем, от которого Лёха сейчас не сумел бы и отбиться. Отпад…

Да уж, что бы там за новость ни пришлось узнать завтра, но виновные здорово о том пожалеют – вот в этом опять уставившийся в потолок парень уверен был на все сто. Кто б ни были те паразиты, но кровушкой их умыться заставят крепенько!

И с такими вот вовсе не пацифистскими мыслями Лёха прикрыл глаза и неожиданно для себя почувствовал, как начал погружаться в дремоту. Он ещё вздрогнул пару раз освобождёнными от магическоё опёки и чуть зудящими ногами, легонько улыбнулся чему-то быстро забывшемуся – и с чистой совестью уснул.

– Я приношу свои извинения, сэр Алекс!

Наверное, этих паразитов таки обучают основам психологии или как там оно называется – Лёха не успел толком что-то и сообразить, а не то чтобы возразить – как уже обнаружил себя пожимающим в знак мира руку главному блюсту посёлка.

– Видите ли, коль в вашем мире есть только одна раса людей, то подозревать вас в возможной ксенофобии было вполне естественно. Да и тот случай в первый же день… гм! Уровень агрессивности у вас вполне на высоте, – чуть более живым и почти человеческим голосом объяснил главполицай.

И настолько искренним и даже доверительным воспринимался этот разговор на крыльце, что Лёха собеседнику едва не поверил. И всё же, строгие и колючие глаза выдавали тёртого калача напрочь.

– Ну хорошо. У нас говорят: кто старое помянет, тому глаз вон, – примирительно и чуть раздосадованно протянул Лёха.

Свои ладони он ещё в палате уже осмотрел и ощупал самым пристальным и недоверчивым образом. Руки как руки, прекрасно ощущались и слушались – разве что кожа на них более нежная, мягкая, прямо тебе загляденье и мечта девчонок. Согласитесь, таковое внимание вовсе не удивительно после нехотя промямленных пухленьким эскулапом слов, что ладони себе кое-кто просто сжёг напрочь. Ведь чисто физически поднять такую тяжесть одиночке невозможно – вот один сэр неосознанно и выплеснул через руки хорошую порцию магии.

– При этом совершенно не умея ею пользоваться! Случай беспрецедентный, пришлось принимать меры и даже помощь со стороны, – лекарь погрозил было пальцем, но тут его в соседнюю палату срочно вызвала заглянувшая в палату вполне сексапильного вида медсестричка с перепуганным лицом. Целитель тут же скомканно распрощался, велел выматываться и пожелал им двоим если и встретиться когда снова, то уж не в качестве доктора и пациента.

Эх, дядечка, твоим бы хлебалом да медок наворачивать…

– Ну, я своим гоблинам за дурость рыла всё равно начищу, и не вздумайте сунуться, – с лёгким сердцем пообещал Лёха. – Отвинчивать колёса, не поставив под днище упоры, это ж какими…

Но тут оказалось, что и блюст кое-что нужное вынюхал, и что даже от этих мерзотников польза иногда бывает. Расследовавший происшествие полицай сообщил, что чурбачки гоблины как раз подставили – да вот, не учли, что от тепла земля в сарае оттаяла. И упоры под весом машины просто ушли в мягкий грунт, как в тесто.

– Ладно, тогда примем меры по части техники безопасности, – Лёха в знак mea culpa поднял руки вверх в шутливом жесте капитуляции.

А затем, словно сам бес так и подталкивал к некой каверзе, поинтересовался – каким же ветром одного вроде и неплохого человека в блюсты занесло? И тут же внутренне похолодел, заметив, как закаменело лицо собеседника, а потом на скулах того дрогнули желваки.

– Однажды я совершил проступок. Ошибку. Страшную ошибку, парень. И меня прокляли не просто люди – сама земля отказывалась принять меня, когда я решил свести счёты с жизнью. И тогда бессмертные определили мне наказание. Вот уже почти сто пятьдесят лет…

Вовсе не малость обалдевший Лёха некстати ляпнул, что люди столько и не живут-то.

– Всерьёз уверены, сэр рыцарь, что дарованное бессмертие это благо, а не наказание? – желчно усмехнулся блюст как-то так, что парня обдало жаром.

– Ладно, извини…те. Я и вправду многого ещё не знаю, – негромко, с чувством произнёс он, не отводя на этот раз взгляда, и на прощание уже вполне искренне пожал ладонь стойко несущему свою ношу человеку.

Оттого и становилось понятным, что к родному сараю ноги принесли своего обладателя сами, как-то не особенно-то и информируя, как и каким маршрутом они двигались. Погружённый в свои невесёлые раздумья парень опомнился лишь, уже отворяя створку ворот и вваливаясь в помещение, по которому он, оказывается, успел даже и соскучиться.

– Привет, архаровцы! Что носы повесили? – весело, вполне командным голосом гаркнул ввалившийся в клубах пара, разрумянившийся с мороза сэр рыцарь.

Бран с хмурым видом корпел у чего-то на верстаке. Выписанные ещё утром гоблины хором зубрили здоровенный фолиант «Магической механики», и на приветствие отца-командира ответили только тяжким, вполне замогильным вздохом. А бездельничающая эльфка в ледяном молчании метала в нарисованный на бревенчатой стене сарая круг свои волшебные палочки – причём с такой силой, что те летели и впивались не хуже арбалетных болтов, роняя разноцветные искорки.

– А где Стелла? – Лёха огляделся, мимоходом пнул сложенные в стопку здоровенные чёрные колёса, и с удовольствием потянулся. Чёрт, как же здесь хорошо, среди своих!

И всё же, всеобщая, охватившая команду меланхолия – это если не сказать уныние – настолько бросалась в восприятие, что парень даже поёжился. Он осмотрел бок уже поднятой на дубовые колоды машины, где на бортовой балке виднелись две отчётливо покрытые окалиной и побежалостью вмятины, что-то уж очень напоминающие формой человеческие ладони. Хотел было примериться своими, но всё же из какого-то суеверия отдёрнул руки – и без того видно, что подходят, да и как раз на том же самом месте.

– Так где рыжая? – с наигранной весёлостью осведомился парень.

И отчётливо заметил, как покачнулся мир, когда гном мрачно повернулся от своих чертежей – и с такою рожей, будто у него заныли разом все зубы, нехотя сообщил:

– Она ушла из команды, сэр рыцарь. Велела кланяться, и просила чтоб вы не серчали…

Едва Бран успел вымолвить эти слова, как зубы его громко лязгнули. Однако вовсе не от страха или мороза, да и не от доброго удара в челюсть. Рыжая и тоже унылой мочалкой обвисшая борода гнома оказалась в Лёхином кулаке, а сам гном вдруг взлетевшим в воздух – да так, что обиженно-испуганне лицо того вдруг приблизилось к глазам.

– Что? А ну говори, Бран, не гневи бога – ты ведь меня получше других знаешь…

Кто там их ведает, этих подгорных рудокопов и кузнецов, чего там они боятся, а чего нет – но этот гном оказался впечатлён, и весьма.

– Мы хоть и не бессмертные как елфы, но всё ж отмерено нам больше гоблинов или вас, людей, – медленно начал Бран, которого видом разъярённого сэра рыцаря проняло, похоже, до самых печёнок. – Ну, иногда мы просто устаём жить…

Лёха снова встряхнул упрямого бородача, из которого слова признания приходилось вытаскивать словно клещами – да так, что зубы того снова лязгнули, как сработавший вхолостую капкан.

– Куда она ушла?

Угрюмое, еле слышное ворчание под нос Нуф-нуфа, что есть тут за северной рощей овражек, где клубится Туман Забвения как раз для выбравших этот путь, швырнуло Лёху в двери с такой силой, что глухо завыл воздух. Этот вихрь выл и бился раненым зверем, рычал и стонал, когда смазанные дома мелькали по сторонам – и взревел, когда буря человеческой ярости вырвалась на простор…

Жители посёлка и по сей день гадают, какая же это сила проложила хорошую такую просеку наискось через уснувшую зимнюю рощу. Может, смерч диковинный или здоровенный змей-вражина какой прополз – а может, гоблинский колдун чего начудил со своей вонючей магией. На всякий случай хотели определить последнего в петлю, но потом сообразили, что без магика опчеству просто никак. Потому вместо того решили линчевать найденного у крыльца кабака пьянчужку. Но примчавшийся главполицай всерьёз пообещал громы-молнии на дурные головы – а разгневанный целитель страшенные чирьи на все задницы – и обыватели, и без того развлёкшиеся представлением вкупе с созерцанием перепуганной физиономии колдуна, с довольным хохотом принялись расходиться…

Он мчался по непаханой целине, парой фонтанов взмётывая по сторонам искрящиеся под солнцем сугробы. И уже когда местность пошла под уклон, заметил впереди маленькую, одиноко и неловко ковылявшую фигурку. Сам не знал, откуда и силы взялись – наддал. И так, что под конец, тормозя, на раздираемых о наст коленях проехал добрый десяток метров, прежде чем, задыхаясь и с усилием заталкивая в себя обжигающий воздух, выдохнул наконец:

– Не дури, Стелла!..

Если бы в тот зимний полдень там оказался посторонний наблюдатель, он здорово удивился бы. На краю клубящегося неопадающим туманом оврага отчуждённо стояла маленькая, горделиво выпрямившаяся и отчаянно рыжая гномелла в роскошных бантах и с серьёзной до бледности смазливой мордашкой. А перед нею на коленях стоял крепкий парень несомненно благородного происхождения – и всё что-то шептал, шептал, шептал, неловко обнимая малышку и глотая слёзы…

– Я – тебя – прошу. Останься, малышка. Не знаю, что тебе не хватает – ты мне то расскажешь, но останься. Да я тебя и не пущу, в конце концов!

Физиономисты и прочие психологи наверняка отдали бы десяток лет жизни, чтобы хоть одним глазком заглянуть в лицо маленькой гномы. Печаль и радость, гордость и непреклонность – и на всём этом драгоценностями блистающие алмазами слезинки.

– Неужели ты проявишь надо мной насилие, сэр рыцарь? – упрямо не вынимая глубоко засунутых в карманы рук, Стелла неловко заворочалась в объятиях парня и попыталась шагнуть назад. – Или я твоя рабыня или даже вещь?

Ослепительная белизна зимнего полдня настолько померкла в глазах парня, что он невольно разжал руки. И вместе с клубами пара под этот свет вырвались глухие, исполненные нечеловеческой тоски слова.

– Стелла, клянусь богами, которых я проклинаю – если ты прыгнешь туда, я тоже не мешкая уйду следом…

Два взгляда смотрели недвижно, словно вплавившись друг в друга. Серо-голубой, больной и яростный – и отчего-то испуганный карий из этих с очаровательной раскосинкой гномьих глаз. Вот последние испуганно моргнули, ещё раз, и в снег часто-часто закапали парящие на морозе капельки.

Лёха снова потянулся, уже мягко взял гномеллу за обречённо поникшие плечи – и легонько, ласково, едва дыша, потянул на себя. А вот так, девонька… Расслабленные руки Стеллы неожиданно легко выскользнули из карманов – и в беспощадном сиянии полдня обнажились две кое-как замотанные тряпицей культяпки…

По чистому, заметённому полю пошатываясь брёл человек. Он бережно, словно убаюкивая нёс на руках ребёнка, и огненная шевелюра последнего блистала под солнцем медно-оранжевой лохматой звездой. Иногда он останавливался, замирал, и тогда под неуместно голубое небо вылетало полное ярости рычание. А потом человек упрямо делал шаг вперёд, проваливаясь в сугробы едва не по пояс, затем ещё один, и снова упрямо шёл к одному лишь ему видимой цели.

– Как же так, Стелла? Зачем ты отдала мне то, что для любого гнома важнее всего, свои не знающие устали или неловкости руки? Да кто я для тебя? Проходимец из сгинувшего в катастрофе мира, перекати-поле без родины и судьбы – тьфу, и всё.

Маленькая гномелла упрямо прятала лицо на расхристанной груди парня. И всё же неосознанно прижималась в своём безутешном и всё же сладком горе.

– Магия целителей не всесильна, Алекс, но я ни о чём не жалею. Нет, жалею – что смогла дать рыцарю всего лишь такую малость… – то ли выплакались, то ли просто померещились в надсадном дыхании эти странные и безумные слова.

– Да уж, крепко мы дали маху, – с неохотой и каким-то даже отвращением словно выплюнул своё мнение сгусток мрака. Бесконечный, беспросветный, в котором оказывалось всё – альфа и омега, начало и конец бытия.

– Не «мы», а вы, – чуть ядовито, но тоже с заметной ноткой огорчения отозвался мягко изливавшийся и красивым сиянием обернувший тьму свет.

Темнота поморщилась, но всё же признала, что недооценила этих людей… вернее, одного-конкретного. И вот теперь какая-то рыжая малявка, для которой-то и роль статистки слишком почётной была, шутя перечеркнула замыслы богов и пустила судьбы миров хоть по чуть-чуть, но иной колее.

– А чего не хватило вашей аватаре, кстати? – свет преисполнился любопытства и потёк было вперёд, но взметнувшаяся тьма разом придержала его.

– Не подглядывай! Пусть само прояснится – да и, неинтересно же всё знать наперёд?..

Свет мягко вибрировал, мерцал, оказавшись в непреклонных, но мягких, нежных – так и хотелось сказать любящих – объятиях тьмы.

– Да будет так. Отныне и вовеки – но скажи, мой друг, – некоторое время сияние неуверенно переливалось, подбирая цвета и оттенки. – Ведь та аватара есть отражение тебя и того зелёного луча? Она совершенна, и всё же, оказалась отвержена. Уж не означает ли то, что люди лучше нас?

Мрак налился объёмом, вспух в странных колыханиях. И когда из него вывалился рыцарь в сумрачных доспехах, то оказалось, что он просто хохотал.

– Да уж, воистину – пути Света неисповедимы!

Свет тоже сгустился, замерцал колючими искорками. Болезненный щипок тонкого лучика, в котором безошибочно угадывался ревнивый пинок от одного только упоминания о той зеленовласой лахудре, повелительнице всего-что-дышит, ударил так, что кто другой попросту исчез бы. Но рыцарь лишь отпрянул, потёр пострадавшее место и уже более спокойным тоном, в котором всё же проскальзывали смешинки, полюбопытствовал:

– А не может ли быть, что она просто слишком идеальна? И что смертные слишком много значения придают именно несовершенствам друг друга, отклонениям от заданного нами пути?

Из неистового вихря алмазных снежинок шагнула изящная и великолепная дама в кокетливой шляпке с вуалью.

– Выходит, что-то вроде вроде тонкостей вкуса пищи или оттенков в палитре художника? – насмешливо фыркнула она.

Как бы то ни показалось странным, однако рыцарь вполне галантно поклонился и даже попытался приложиться к тут же с деланной сердитостью шлёпнувшей его дамской ручке.

– Хорошее сравнение, ма шер – спасибо, теперь мне есть над чем подумать на досуге. Так что, не оправдавшую доверия остроухую стерлядь вычёркиваем?

Образчица изящества и света этак элегантно приподняла бровку и великосветски поинтересовалась – а при чём тут рыба, пусть даже и вкусная по меркам вон того мира?

– Стер-лядь, то есть, фемина с тяжёлым характером и лёгким поведением, – рыцарь победно хохотнул и на всякий случай отодвинулся, заметив как затрепетали в гневе тонкие ноздри его спутницы.

– Уж не на меня ли сей намёк, темнейший?

Рыцарь посерьёзнел. Некоторое время он непроницаемым взглядом смотрел на неё – а она на своего заклятого друга.

– Нет, что ты, светлая. Да любая стерлядь просто издохнет от зависти по сравнению с тобой!

В другое время и другом месте таковые слова никак не могли бы считаться комплиментом. Но здесь вам совсем не тут – в том смысле, что мерки вовсе не чуть иные.

– То-то же! – победно отозвалась повелительница света и, по-хозяйски завладев рукой своего спутника, направилась с ним под ручку куда-то в вечность. – Да ну её, пусть уж живёт и мучается…

Живёт и мучается. Да, часто-густо два слова эти неразделимы. Бродят вместе, не в силах ни разделиться, ни победить одно другое. Без первого невозможно второе – а из второго в судорогах вновь и вновь упрямо рождается первое. И зачем только светлая ляпнула такое, тем самым создав и задав закон бытия?

Впрочем, что с них, бессмертных, взять? А нечего, даже спектрального анализа…