– Тебе придется сделать выбор, Кип, – сказал Гэвин.
Судя по всему, Кип провел без сознания несколько секунд или минут. Было по-прежнему темно, в небе холодно горели звезды, костер не подпалил его одежды, хотя он упал совсем рядом. Удушающая красная люксиновая маска исчезла, на его коже осталась лишь легкая пыль, твердая и царапучая.
– Я убью тебя! – сказал Кип. Он не мог никому доверять. Все лжецы. Каждый честен лишь перед собой. Страх нарастал, и от этого вспыхнул гнев, как порой бывало, жгучий, дикий и неукротимый. Он сел, уставившись в лицо Призмы. Тот смотрел на него холодно, без сожаления, ему просто было любопытно, что сделает Кип, слов его он не слушал. Кип подумал – сможет ли он сотворить те гигантские зеленые копья из огня, чтобы проткнуть этого человека?
Умно, Кип. Ты Оролам где знает, и ты убьешь своего провожатого? За что? За то, что не стал терпеть твою злость? Это не предательство, Кип, это урок. Кип вздрогнул. Он ведь и правда думал, что Гэвин хочет его убить. Вот в чем дело. Он не дал Гэвину иного выбора, кроме как показать, что ребенок им манипулировать не будет. Он не просто старше Кипа, он умнее, жестче, намного опытнее и требует уважения.
И это было… уместно.
Но Кипа продолжала бить дрожь. Пусть и на несколько секунд, но он поверил, что умирает – и с этим он ничего поделать не мог. Но именно этот человек может показать ему, как не остаться беспомощным снова. Этот человек поможет ему научиться отомстить за мать и Ректон. А Кип будет продолжать молча сидеть и упираться?
Пытаясь сохранить достоинство насколько это было возможно, Кип снова сел на бревно. Колени его дрожали, но он мог сидеть, не позоря себя.
– Простите, – пробормотал он, отводя взгляд. Прокашлялся, чтобы не дать петуха. – Что за выбор? – спросил он.
Он увидел, что Гэвин несколько удивлен и доволен тем, что Кип не полез в драку, но оставил это в стороне.
– Ты мой сын, Кип. У этого факта есть последствия. Для тебя.
Кип пристально наблюдал за лицом Гэвина. Он сказал «мой сын» не скривившись, даже не прищурившись. Кип подумал – не репетировал ли он эти слова, чтобы произнести их так непринужденно. Кип видел, чего стоило Гэвину признание в отцовстве, и все же он даже не поморщился, признавая недостойное существование Кипа. Это должно было быть игрой – кому приятно узнать, что у него есть ублюдок? – но это была игра ради спасения Кипа.
Гэвин оказался лучше, чем Кип ожидал.
– Быть моим незаконным сыном дорогое удовольствие, – продолжал Гэвин. – Ты вырос без преимуществ, но люди, которые завидуют привилегированным, будут завидовать тебе. У тебя нет образования, но те, у кого оно есть, будут смотреть на тебя сверху вниз, если ты будешь знать меньше их. Если я признаю тебя, к тебе потянутся дурные друзья. Те, кто ненавидит меня и завидует мне, не часто могут на мне отыграться, Кип. Я слишком силен и опасен. Но они отыграются на тебе. Это нечестно, но такова жизнь. Тебя постоянно будут оценивать, и все твои успехи и провалы будут иметь такие последствия, о которых ты сейчас даже догадаться не сумеешь. Мой отец может не признать тебя. Другие будут пытаться доказать, что ты самозванец. Остальные попытаются использовать тебя против меня. Третьи захотят стать тебе друзьями лишь ради того, чтобы обрести мое расположение. Лживая дружба – это яд, от которого я хотел бы защитить тебя.
Поздновато. Кип подумал о Раме: Раме, который всегда командовал, который всегда был рад ткнуть Кипа носом в его собственное ничтожество, говоря, что это дружеская шутка. Рам, которого любила Иза. Рам. Мертвый. Со стрелой в спине.
– Так какой у меня выбор-то? – спросил Кип. – Я то, что я есть.
Гэвин потер переносицу.
– Пока ты можешь сойти за простого студента. Затем, когда пожелаешь, я публично признаю тебя. У тебя будет время набраться опыта, узнать, кто тебе настоящий друг.
– Путем вранья?
– Иногда ложь – самое необходимое в общении с друзьями, – отрезал Гэвин. Он помолчал. – Я просто хочу дать тебе выбор…
– Нет, простите. Я… я не злюсь на вас. Моя мать… вы помните, какой она была? В смысле, до меня? – спросил Кип.
Гэвин пожевал губы. Облизнул их. Покачал головой:
– Нет, Кип. Совсем не помню.
Значит, это не была история о любви. Пустота в душе Кипа стала глубже. Семьи у него нет.
– Вы Призма, наверное, много женщин хотят быть с вами, – сказал он вслух.
– Была война, Кип. Когда ты ждешь смерти, ты не думаешь о последствиях своих действий на ближайшие десять лет. Когда видишь, как гибнут твои друзья, любовная интрижка дает тебе почувствовать себя живым. Было слишком много вина и пойла покрепче, и никто не удерживал молодого буйного дурня, которому не повезло быть Призмой. Но я не оправдываюсь. Прости, Кип. Прости за то, чего стоило тебе мое легкомыслие.
Значит, моя мать провела с тобой одну ночь и возлагала на это надежды. Кип не сомневался, что она хитростью и силой отодвинула с дороги десяток женщин, которые с радостью разделили бы постель с Призмой. И за это столько лет корила себя?
Кип выдавил смешок. Сердце его разрывалось. Когда он воображал, кем мог бы быть его отец, он даже и думать не смел, что это может быть сам Призма. В его мечтах его отца звали какие-то срочные дела. Он оставил их, потому что был должен. Но он любил Кипа и его мать. Тосковал по ним. Хотел вернуться и вернулся бы однажды. Гэвин был хорошим человеком, но ему было плевать на Лину. Или Кипа. Он позаботится о Кипе из чувства долга. Хороший человек. Но тут не было любви. Не было семьи. Кип был одинок, он стоял снаружи и смотрел сквозь зарешеченные окна на то, чего у него не будет никогда.
Это было словно получить экзотический подарок, когда хочешь чего-то совсем простого. И все же, как можно быть таким неблагодарным засранцем? Жалеть себя за то, что твой отец – Призма?
– Простите, – сказал Кип. Уставился на ногти, все еще сломанные после использования люксина. – Это неправильно. У моей матери были… проблемы. Думаю, она хотела заловить вас, явившись со мной. – Кип не мог продолжать поддерживать зрительный контакт. Ему было так стыдно. Как ты могла быть такой глупой, мама? Такой подлой? – Вы не заслуживаете этого. Вы спасли мне жизнь, а я вел себя… ужасно. – Кип заморгал, но не смог полностью остановить слезы. – Вы можете оставить меня где-нибудь – ну, лучше не на необитаемом острове.
Гэвин хмыкнул, потом посерьезнел.
– Кип, мы с твоей матерью сделали то, что сделали. Я ценю, что ты пытаешься оградить меня от последствий моих выборов, но твое появление не доставит мне проблем. Пусть люди болтают. Мне плевать. Понял? – Он выдохнул. – К тому же единственный вред, который для меня имеет значение, уже причинен.
Несколько секунд Кип не мог понять. Вред уже причинен? Никого из тех, кого Кип знал, не осталось в живых.
Разве что Каррис. Вот о чем говорил Гэвин. Из-за Кипа пролегла пропасть между Гэвином и единственным в мире небезразличным ему человеком. То, что должно было приободрить Кипа, ранило его в самое больное место. Его мать заставляла его винить себя за собственное его существование, сколько он себя помнил. Его рождение разрушило ее жизнь. Он разрушил ее жизнь, поскольку ему слишком много требовалось. Люди смотрели на нее с пренебрежением. Он не дал ей достичь того, чего она могла бы добиться. Он мог бы попытаться мысленно отмести ее слова. Она не имела в виду ничего такого. Она любила Кипа, хотя ни разу ему этого не сказала. Она не понимала, насколько больно ему делает.
Но Гэвин был хорошим человеком. Он такого не заслуживал.
– Кип, Кип. – Гэвин подождал, пока Кип поднимет взгляд. – Я не брошу тебя.
Воспоминание о запертом чулане, крик-крик-крик – и без ответа.
– А нет ничего поесть? – моргая, спросил Кип. – Я словно неделю не ел.
Он ткнул себя в грудь. Ребра прощупывались.
Гэвин вытащил из своего мешка связку сарделек, отрезал одну – только одну? – и бросил Кипу.
– Утром ты отправишься в Хромерию.
– Ууутвоммм? – с набитым ртом спросил Кип.
– Я открою тебе секрет, – сказал Гэвин. – Я умею путешествовать быстрее, чем все думают.
– Вы можете исчезнуть и появиться в другом месте? Я так и знал! – сказал Кип.
– Хм, нет. Но я могу заставить лодку двигаться действительно быстро.
– О. Это… замечательно. Лодка.
Гэвин был невозмутим.
– Дело в том, что я не хочу, чтобы кто-то знал, насколько быстро я передвигаюсь. Грядет война, и если мне будет нужно оповестить о ней, я должен быть внезапным. Ты понял?
– Конечно, – сказал Кип.
– Тогда мне нужно, чтобы ты сказал мне, чего ты хочешь. Я намерен позаботиться кое о чем, пока тебя будут инициировать.
– Инициировать?
– Проводить некоторые испытания, чтобы определить твою жизнь на оставшиеся годы. Ты немного опоздал – все остальные студенты уже начали учебный год, так что придется тебя подтолкнуть. После инициации сможешь остаться на обучение.
У Кипа перехватило горло. Оказаться на странном острове, никого не зная и почти не имея времени для подготовки к испытанию, которое определит всю его жизнь? С другой стороны, Хромерия – место, в котором он научится магии, которая ему нужна, чтобы убить короля Гарадула.
– А другой выбор?
– Ты идешь со мной.
Это был свет в конце туннеля. У Кипа сердце подпрыгнуло.
– А что вы намереваетесь делать?
– То, что умею лучше всего, Кип. – Гэвин поднял взгляд, в его зрачках вращалась радуга. Он улыбнулся, но не глазами. Когда он заговорил, его голос был холоден и далек, как луна. – Я намерен развязать войну.
Кип сглотнул. Иногда, глядя на Гэвина, он ощущал себя так, словно смотрит сквозь деревья, исподволь наблюдает за гигантом, шагающим по лесу, сокрушая все на своем пути.
Гэвин снова посмотрел на Кипа. Лицо его смягчилось.
– По большей части это нудные встречи ради того, чтобы убедить трусов потратить деньги на что-то кроме вечеринок и красивых тряпок. – Он осклабился. – Боюсь, ты уже насмотрелся моей магии больше, чем большинство моих солдат. – Взгляд его затуманился. – Ну, не совсем. У тебя смущенный вид.
– Это не совсем из-за ваших слов, но… – Кип осекся. Вопрос застыл у него на языке, показавшись довольно оскорбительным. – Чем вы занимаетесь?
– Как Призма?
– Да. Э… сударь. То есть вы же император, но не похоже, чтобы…
– Чтобы все меня слушались? – Гэвин рассмеялся. – Мне тоже так кажется. Голая правда в том, что Призмы приходят и уходят. Обычно через каждые семь лет. У Призм все слабости простых людей, и большие перестановки во власти каждые семь лет могут быть катастрофическими. Если одна Призма поставит во главе каждой сатрапии своих родичей, а следующая попытается заменить их своими, скоро прольется кровь. Цвета, с другой стороны, семь членов Спектра, часто держатся десятилетиями. И они обычно весьма умны, так что они все более и более управляют Призмами, нагружая их религиозными обязанностями, чтобы заполнить их дни. Спектр и сатрапы правят вместе. У каждой сатрапии есть Цвет в Спектре, и предполагается, что каждый Цвет повинуется приказам своего сатрапа. На деле же Цвета часто становятся фактически соправителями сатрапов. Маневрирование между Цветом и сатрапом, всеми Цветами и Белой, всех Цветов и Белой против Призмы очень хорошо поддерживает порядок. Каждая сатрапия может делать что хочет у себя дома, пока не злит другую сатрапию и пока продолжается торговля, так что каждый заинтересован держать всех остальных под контролем. Все, конечно, не так просто, но суть в этом.
Это звучало и так достаточно сложно.
– Но во время войны?..
– Я был назначен промахосом. Это абсолютная власть во время войны. Все начинают нервничать – вдруг промахос решит, что «война» длится вечно.
– Но вы отказались от власти? – Кип осознал, что задал глупый вопрос.
Но Гэвин улыбнулся:
– Чудо из чудес, я не был убит. Черная Гвардия не только защищает Призм, Кип. Она защищает мир от нас.
Оролам. Мир Гэвина оказался куда опаснее того, который Кип только что покинул.
– Значит, вы научите меня извлекать? – спросил он. Это был лучший из миров. Он обучится тому, что нужно, не оставаясь в одиночестве на странном острове. И кто может научить извлекать лучше, чем сам Призма?
– Конечно. Но сначала нам нужно кое-что сделать.
Кип с тоской посмотрел на связку сарделек, которую все еще держал Гэвин.
– Еще поесть?