ХОД 34


Саракш, Островная империя

Желтый Пояс, о. Цаззалха, город Хадзеса

Морской порт

8 часов, 1-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


— Покажи билет. — вдруг попросила Ага.

— Зачем? — удивился Всеслав.

— Просто так.

Он протянул сине-голубые листочки, свернутые гармошкой. Ага невидяще посмотрела на них, машинально сложила вдвое и хотела было согнуть еще раз.

— Видишь, взял маленькую одноместную каюту первого класса. — Всеслав осторожно вынул билет из дрогнувших пальцев Аги, уложил его в паспорт, спрятал во внутренний карман кителя, — Обошлось в несколько раз дороже, зато, по-моему, куда удобнее, правда?

— Не знаю. Ни разу не плавала на таких больших теплоходах. — тихо ответила Ага, — К Белому Поясу ходят совсем другие суда, а в Черный я никогда не выбиралась. Обычно папа и мама сами оттуда ко мне выезжали.

— Может быть, теперь изменишь своим привычкам? — осторожно спросил Всеслав, — Родители ведь тоже живут на Бацузе?

— Там.

— Вот и приезжайте с Оки к ним и ко мне. Буду всегда рад вам.

— В гости?

— Нет, никто ведь не скажет «погостить», когда собираются к родителям, правда? Говорят: «побывать дома». — сказал Всеслав, стараясь не встречаться взглядом с Агой.

— Говорят…

— А где Оки?

— Сейчас подойдет. Попросила разрешения сходить с твоей квартирной хозяйкой в универмаг на площади.

— Сегодня она с утра на ногах. — покачал головой Всеслав, — Устанет ведь, упрямая девчонка. Хорошо хоть отговорили щенка с собой взять. Совсем бы из сил выбилась.

— Вот они.

Стеклянная дверь зала ожидания распахнулась. Вошли пожилая женщина и коротко стриженая худенькая девочка, прижимавшая к себе яркую большую картонную коробку.

— Что-то купили. — заметил Всеслав.

— Догадываюсь, что именно. — отвечала Ага.

— Старший, — торжественно сказала Оки, — конечно, я не могу подарить такого же хорошего зверя, какого подарил мне ты. Но пусть будет хотя бы этот.

В картонке оказался симпатичный плюшевый енот со священной горы Гэ. На его распашонке было вышито: «Мы тебя любим!» Всеслав повернул игрушку, сработала упрятанная внутри «ворчалка».

— Спасибо, милая моя! — растроганно сказал Всеслав и чмокнул девочку в щеку, — Именно о таком я и мечтал, но не знал, что их делают. Придется теперь ему сидеть на диване и ждать.

— Чего? — удивилась Оки.

— То есть как «чего»? Кто же будет с ним играть? Мы уже почти условились с мамой, что вы приедете на каникулы или, по крайней мере, она отправит тебя к дедушке и бабушке. Ну, и ко мне, естественно. Верно, Ага?

— Верно…

— Чтимые отплывющие рейсом номер «гу сто двенадцать ноль сорок четыре», пассажирско-туристический теплоход «Сияющий», просим приступить к поясной регистрации. — с казенной убедительностью проворковали громкоговорители, — Посадка начинается через десять минут.

Всеслав подхватил чемодан и сумку.

— Пора. — грустно сказал он. — Давайте прощаться.

— До свидания, дорогой мой. Дайте-ка поцеловать вас. — сказала его квартирохозяйка, — Вы замечательный жилец! И на моего сына похожи, к тому же. Эхе-хе, на Бацузу мне уж не выбраться — годы не те, тяжела на подъем. А вот если вновь к нам надумаете, милости прошу. Живите, сколько угодно, и ни о какой оплате не заикайтесь! Не забудьте пакет с пирожками.

— Да куда мне! — запротестовал Всеслав, — На корабле трехразовое питание!

— Такое же вкусное? — с презрительным сомнением спросила старушка.

— Нет. — мгновенно ответил Лунин и уложил пакет в сумку.

— А это от меня. — Ага протянула продолговатый сверток. — В каюте откроешь.

Она быстро обняла Всеслава и почти оттолкнула его.

Помещения морского вокзала. Голографическая реконструкция на основе ментограмм В.Лунина из фондов секции «Саракш» (КОМКОН-2).

— И знай, что я не просто благодарна за жизнь Оки. Ты…

Квартирохозяйка деликатно кашлянула.

— Иди, не то опоздаешь. — сказала Ага.

Влившись в толпу галдящих туристов, увешанных фотоаппаратами, Всеслав проследовал в регистрационный зал. Там в течение сорока минут он перенес уже хорошо знакомые процедуры, сопутствующие перемещению из одного Пояса в другой. Заполнение полудюжины опросных листов, фотографирование, сверка отпечатков ладоней, отмывание синей краски с рук. Потом последовала невнимательная и поверхностная проверка вещей. Всеслав с некоторым напряжением ожидал чего-то похожего на личный досмотр: на груди под рубашкой висело, изображая «карманного доктора» для гипертоников, СМС «Aikon-6030» в кожаном чехольчике.

Однако никто не проявил ни малейшего интереса ни к телесам отъезжающего, ни к содержимому его карманов.

Вооруженных солдат и матросов в здании морского вокзала, разумеется, не было и в помине. Но Всеслав машинально сосчитал кордоны бдительных проверяющих в форме гильдии транспортников: шесть. Мышь не проскользнет.


Саракш, Островная империя

Буцах, борт теплохода «Сияющий»

9 часов, 1-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


Пока буксировщики разворачивали роскошную тушу «Сияющего», Всеслав стоял на верхней палубе и махал рукой. Но вот теплоход вышел из гавани, оказался в открытом море и взял курс на юго-запад. Яркие огни Хадзесского порта стали медленно тускнеть и расплываться, поднимаясь по завернутому вверх темно-коричневому ночному горизонту. Пассажиры принялись осваиваться, где-то уже звучала музыка, сливаясь с затихающими воплями морских птиц.

Всеслав отыскал каюту № 87, открыл дверь маленьким ключиком, выданным ему при посадке. Помещение было крохотным — не более двух с половиной метров в длину и ширину. До потолочной лампочки можно было дотянуться рукой. Но при этом каюта приятно поражала продуманностью планировки и уютом. Всеслав включил радиотелеприемник. Как и следовало ожидать, велось круглосуточное вещание корабельного узла:

— …будет рад принять ночной бар. Кроме того, кинозал, танцевальный зал и бассейн…

— Спляшем. Всенепременно. А потом — купаться. — пообещал Всеслав, щелкая кнопкой «Выкл.»

Он открыл иллюминатор, постоял, потягиваясь, поместил чемодан в шкаф. Из пакета, врученного его квартирохозяйкой, упоительно вкусно пахло. И Лунин не выдержал.

— Есть на сон грядущий — крайне вредно! — угрожающе сообщил он себе, надкусывая пирожок с рыбьей печенью.

В тяжелом свертке Аги находилась записка и две совершенно одинаковых рамки из коричнево-желтого нефрита, великолепной старинной работы. Не сразу становилось заметно, что узор на них состоял из искусно сплетенных арабесок, рун, соединявшихся в слово «Хагизиси» — «род потомков Хага».

— Сумасшедшая! — возмутился Всеслав, — Отдать фамильную реликвию! Вдобавок, это же целое состояние. Ну, ничего, приеду, отправлю почтой назад.

Но, прочитав записку, задумался:

— «Милый Да! Никто не сможет даже представить себе, как мы к тебе относимся — Оки… и я. Спасибо за все! Пожалуйста, помни о нас. В одну рамку я вставила снимок. Я и Оки прошлым летом сфотографировались на бастионе крепости, вроде бы получилось неплохо. Не хочу ничего советовать и навязывать, но видела как-то в твоем блокноте рисунок гелевым карандашом. Ты сказал: «Моя мама». Кажется, рисунок по размерам как раз подойдет к второй рамке.

Ага»

Всеслав, качая головой и смотря на непроглядно черный круг иллюминатора, машинально дожевал пирожок. Вывалил на постель вещи из сумки, Блокнот оказался на самом дне. Всеслав осторожно вынул из него листок с портретом и аккуратно вставил под тонкое стекло.

— Что ж, — сказал он, — пусть будет так, правда, ма?

Всеслав пробежал наверх по освободившейся лестнице и направился к зданию, сиявшему огромными витринами. Это было роскошное кафе. И в нём ни души. Всеслав сел за столик, аккуратно устроив медвежонка на коленях. Он вообще не хотел выпускать из рук плюшевого друга.

— Не пей сока! — предупредил Мишка, — Нам еще, может быть, долго идти. Лучше молока налей.

— Конечно. Я так и хотел.

Всеслав жевал галеты, запивая теплым, удивительно вкусным молоком. Мишка терпеливо ждал.

— Все? Подкрепился?

— Вроде бы.

— Что ж, пойдем дальше?

— А надо?

Медвежонок выразительно развел плюшевыми лапками.

— Понятно. — сказал Всеслав. — Хотя не очень хочется.

Он вышел из кафе и поплелся по набережной. Любопытно, что теперь на ногах у него были сандалии. Откуда они взялись? Сами наделись?

— Мишка, мне это не нравится. Не помню, чтобы…

— Чего там… Смотри под ноги внимательнее, тут ступеньки стертые.

Всеслав поднялся по узкой лестнице, виляющей между старых акаций и пышных кустов сирени. Впереди в конусах фонарного света виднелась деревянная беседка.

— Её вечерами строили в парке соседи: дедушка Слободан и дедушка Николае. — вспомнил Всеслав. — Они очень любили рукоделие. А я прибегал смотреть, как старики работают. Никаких инструментов с программированием они не признавали, применяли только старинные пилы и точные копии прежних рубанков. Даже кибердворников прогоняли и сами сметали опилки вениками из камыша.

Всеслав вошел в беседку и топнул по толстым доскам пола.

— Нигде не скрипнет. — с почтением признал он. — Мастера. Я завидовал тому, как споро они обращались с молотками и топорами. Доски мне разрешалось подавать, наблюдать — сколько угодно, а вот топоры и рубанки были под строгим запретом: «Обращаться с инструментами, Славко, надо учиться! — назидательно гудел в усы Слободан. — Строить — это большое искусство. Не присматривать, как кибертехники, за железными оболтусами, громоздящими стены, не высиживать дворцы из яиц, как эмбриомеханики, но — строить собственными руками. Так, чтобы пахло землей, краской, свежераспиленными досками.»

— «О, разошелся, морж старый! — подначивал дед Николае, — А для кого вчера кибер бревно разделывал?»

— «Так то дело совсем другое. — возражал дедушка Слободан, — возраст наш с тобой не тот, чтобы стволы по два центнера ворочать.»

Всеслав провел ладонью по деревянной резьбе:

— Молодцы деды!

Мишка вздрогнул и насторожился:

— Слышишь?

— Нет.

— Внимательнее!

Да, надо было опять уходить. Не мешкая. Пока еще время было и следовало его использовать. Из угла беседки раздалось скрипучее монотонное бормотание: «Рыцарь Бертран повернул своего скакуна в низину, надеясь пересечь мрачные болота до вечернего звона. Но прежде чем он проделал половину пути, он был сбит с толку множеством разветвляющихся тропинок. Не в силах ничего разглядеть, кроме окружающего его бурого вереска, он совсем потерял направление и не знал, куда ему следует двигаться. В таком положении и застигла его ночь».

— Брысь! — досадливо приказал медвежонок. Бормотание прервалось. Но тут же возобновилось. Всеслав выбежал из беседки и, ускоряя размеренный бег, устремился прочь. Позади, затихая, слышался скрип: «То была такая ночь, когда луна бросает сквозь черные тучи лишь слабый отблеск света. Порой она появлялась во всем великолепии из-за своей завесы, лишь на миг открывая перед несчастным Бертраном вид широко раскинувшейся пустынной местности. Надежда и врожденная смелость пока вынуждали его двигаться вперед, но наконец усиливающаяся темнота да усталость тела и души победили: страшась сдвинуться с твердой почвы и опасаясь невидимых трясин и ям, он в отчаянии спешился и упал на землю. Но недолго пребывал рыцарь в таком состоянии: его слуха достиг зловещий звон далекого колокола».


Комментарий Сяо Жень:

Одним из немногих КОМКОНовцев, которые затребовали отправленные в архив донесения Черной Пешки и ознакомились с ними, был культуролог Комитета Тимур Усеинов. К сожалению, мне так и не удалось с ним встретиться, поскольку он практически все время проводил (и сейчас проводит) во Внеземелье. Даже используя экстренную нуль-связь, не всегда получается отыскать его. Тем не менее, я все же получила любезное разрешение опубликовать некоторые записи из его «Блокнота размышлений и наблюдений»:

«— Все написанное мною — это попытка посмотреть на жизнь саракшианцев изнутри. Не взглядом пришельца, который ищет экзотику инопланетной жизни, а взглядом Человека, который ищет Человеческое в Другом мире.

Это проще увидеть, когда сидишь с ними — саракшианцами — на остановке и ждешь автобуса.

Стоишь в магазине и смотришь сквозь витринное стекло, как соседские дети играют в прятки. Когда идешь по парку и видишь, как молодой человек знакомиться с красивой девушкой, а та не отталкивает его.

Есть и различия, которые бросаются в глаза. Различия которые бросятся в глаза любому землянину. Это бег минутных и часовых стрелок — они идут «против земных часовых стрелок»» (простите за каламбур). В сутках 10 часов. В часе 100 минут.

А балконы в «спальном квартале», на которых висят велосипеды, мешочки с кактусами (приправы)?

А круглые швабры, то есть не перекладина поперек палки, а небольшой деревянный овал или круг, посаженный на палку?

А ступеньки в административных зданиях островитян: каждая ступенька — как пандус, переходящая в следующую ступеньку? Как бы плавный зигзаг на лестничном пролете.

И еще. Когда островитяне указывают на себя, то тыкают себя пальцем в область пупа. Это от старых религиозных толкований: Человек начинает расти в утробе матери именно там. Кстати, до возникновения учения Дзагого островитяне верили, что душа человека после смерти выходит именно оттуда»[1].

Меня приятно поразило отношение Т.Усеинова к особенностям жизни островитян: вдумчивое, проникнутое стремлением понять. Такое же, как у моего деда. Не сомневаюсь, что именно по этой причине «каммереризированое» к тому времени руководство соответствующих отделов Комитета по Контролю сочло наблюдения как Черной Пешки, так и одного из своих культурологов не более чем лирическими отступлениями от планомерно сворачиваемой темы. Отступлениями, настолько же безвредными (тонкие этюды Т.Усеинова), насколько бесполезными (сообщения Пешки). По поводу сведений, поступавших от Всеслава Лунина, нарастало сдержанное раздражение: «А чем, кстати, он там занимается? Философствует? Ну-ну…» Впрочем, раздражались лишь немногие, по долгу службы знакомившиеся с этими сведениями перед тем, как заархивировать их. В целом же сворачивание работы КОМКОНа во Внеземелье и сосредоточение на сугубо земных проблемах шло по нарастающей…


Рабочая фонограмма[2]

Дата: 1 августа 2171 г. 14.20 час.

Собеседники: 1) Тайка Сумбхаи, председатель пятого отделения

Комитета по контролю при Всемирном Совете;

2) Джеральд Питер Ли, руководитель и координатор операции «Штаб»

Уровень конфиденциальности — отсутствует,

Тема: Операция «Штаб».

Содержание: деятельность агента «Черная Пешка»


Дж. Ли: — Здравствуйте, Слон.

Т. Сумбхаи: — Добрый день, Джеральд. Вы прямо из Торонто? Присаживайтесь. Как здоровье?

Дж. Ли: — Благодарю. К работе пока не рекомендовали приступать, но я решил заглянуть на огонек. А дождь здесь знатный. Т. Сумбхаи: — Не то слово. Второй день льет, словно из ведра. Новая Зеландия! Хотите чая?

Дж. Ли: — Естественно.

(Пауза, звякание чашек и ложечек)

Дж. Ли: — Спасибо.

Т. Сумбхаи: — Никак не могу припомнить случая, чтобы вы «заглянули на огонек» просто поболтать о погоде. Как всегда — срочное дело?

Дж. Ли: — Мне хотелось бы поговорить по поводу моей операции.

Т. Сумбхаи: — Вашей?! Медики требуют?

Дж. Ли: — Простите, неудачно выразился. Нет, с сердцем у меня не так плохо, я имел в виду операцию «Штаб».

Т. Сумбхаи: — А, ну конечно. Так что же?

Дж. Ли: — Какова ваша личная оценка работы Гурона и Пешки?

Т. Сумбхаи: — Что ж, Абалкин вышел на связь первым, у него есть заметные достижения. Он проворен, упорен, исполнителен. Ему удалось многое. Значит, начнем с него, поправьте, если ошибусь.

Гурон сменил место службы, из солдата строительных частей стал старшим солдатом в береговой охране, теперь он переводчик штаба отряда береговой охраны. Начальство им довольно, предлагает после сдачи квалификационных экзаменов должность переводчика-шифровальщика флагмана 2-го подводного флота группы «Ц».

Дж. Ли: — Да, все верно. У вас великолепная память, Слон.

Т. Сумбхаи: — Вроде бы… Продолжаю. Гурону удалось втереться в доверие к офицерам, и он получает ценную информацию о готовящихся операциях субмарин 2-го флота. Он взял на заметку трех штурманов, которые, как мне кажется, должны знать это наверняка… Понятно, что после его назначения шифровальщиком информация станет гораздо полнее и систематичнее.

Дж. Ли: — И?

Т. Сумбхаи: — Что — «и»?

Дж. Ли: — Каковы будут наши действия?

Т. Сумбхаи: — Но это же очевидно. Организуем утечку данных для разведок соответствующих стран, те в нужном месте и в нужное время подготовленными встретят десанты имперцев.

Дж. Ли: — Чтобы жестокие агрессоры и пираты умылись собственной кровью. Прелестно! Иными словами, результатом нашей деятельности будет то, что потери понесет не одна воюющая сторона, а обе. В следующий раз нападение будет подготовлено имперцами гораздо тщательнее, вы вновь предупредите о нем, жертв будет еще больше. И так с каждым разом. Вижу, эффективность и производительность наших акций растет, словно на дрожжах. Скоро Саракш обезлюдеет. Воевать будет некому. На пустынной планете воцарится мир. Все логично: нет людей — нет проблем.

Т. Сумбхаи: — Стоп-стоп-стоп. Зачем же утрировать? К чему сарказм? Поражения, которые потерпят островитяне, ослабят и умиротворят их. По крайней мере, убедившись, что им гарантирован достойный отпор, имперцы перестанут разорять Материк.

Дж. Ли: — Да с чего вы это взяли?! Отчего бы им перестать? А когда они перестанут доминировать в военном отношении, желающих занять их место не надеется, конечно? Все остальные на Саракше — врожденные пацифисты? А вы вообще знакомились с соображениями Пешки? Хотя бы поверхностно? Послушайте, Лева Абалкин, конечно, дисциплинированный и надежный агент-конкретчик, но вы опять норовите наступить на те же грабли. Тайка, вы же такой опытный специалист, а упорно не желаете услышать Лунина.

Т. Сумбхаи: — Ну, поскольку уж мы перешли к Лунину… Никто не собирается отнимать у Черной Пешки его лавров великолепного знатока Саракша. Но у меня создается… нет, уже создалось впечатление, что работать Лунину лучше всего не в КОМКОНе, а в Мировом Совете. Пусть баллотируется, избирается, пусть там идет помощником к душке Горбовскому. Получится великолепная пара. Тот тоже души не чает пофилософствовать.

Дж. Ли: — Это не так.

Т. Сумбхаи: — Это так. Не надо препираться, вечно вы с вашим другом Луниным гладите против шерсти! Молчите, Джеральд, позвольте хоть раз высказаться. Вот вам вопрос: какой толк в умственных упражнениях Пешки? Что они нам дают для повседневной работы? Для саракшианской программы КОМКОНа? Только без общих фраз, по существу, ради бога.

Дж. Ли: — По существу… По существу они помогают нам прозреть.

Т. Сумбхаи: — Ха. Шутка. Ха-ха. Но я-то веду разговор серьезно.

Дж. Ли: — Я — не менее. На других планетах нужны не шпионы и не боевики.

Т. Сумбхаи: — Нужны дела! Не болтовня, а дела!

Дж. Ли: — Так Лунин и предлагает заняться делом. Отмерить и лишь потом резать.

Т. Сумбхаи: — Мы спасаем людей. Отмерять и философствовать можно будет потом, когда выручим саракшианцев из беды.

Дж. Ли: — Если отрежем, не отмерив, некого будет выручать.

Т. Сумбхаи: — Так. Сейчас я в уме посчитаю до десяти, успокоюсь… Девять, десять… Продолжаем. Когда прогрессор дает информацию, то она полноценна, вразумительна, верна и своевременна. Но зачем, сидя на Саракше, рассуждать на абстрактные темы?. Да не сообщай вообще ничего, вернись на Землю и предайся размышлениям, сидя на лужайке! А что будет дальше? Пешка решит, не поставив в известность никого из нас, начать бродяжничать по Империи? Побираться в поисках смысла тамошней жизни? Впрочем, на вашего приятеля это похоже.

Поймите меня верно, Джеральд. Разве я против обобщений и осмыслений? Но обобщения и осмысления — одно, а прогрессорство — другое.

Дж. Ли: — Неужели? Так все-таки: знакомились ли вы с материалами Лунина?


конец документа


Саракш, Островная империя

Буцах, борт теплохода «Сияющий»

6 часов 05 минут, 2-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


Небо над морем было по саракшианским понятиям очень «ясным» — однотонного розово-желтого цвета. Там, где полагалось быть Мировому Свету, чуть светлело размытое круглое пятно. Ветер совершенно утих, на палубах стало душновато. Совершенно гладкое море, на котором теплоход оставлял прямой пенистый след, казалось крепко спящим.

Один из офицеров снимал показания с метеорологических приборов. Кажется, ему совершенно не было жарко, а у Всеслава даже не получалось без сочувствия смотреть на него: матерчатый шлем с кокардой Гильдии транспортников, белые крахмальные воротничок и манжеты, безукоризненный кремовый китель с шевронами и нашивками, такие же брюки, сверкающие ботинки. Сам Всеслав сидел в шезлонге в двуцветной майке с провоцирующей надписью «Я — не болельщик!» на груди, шортах до колен и пляжных сандалиях на босу ногу. Офицер открыл пластиковый ящичек, поднял трубку телефона корабельной связи:

— Записывайте данные. Давление падает…

Всеслав глянул вверх. Над головой темнел полупрозрачный тент из тонированного стекла. Кажется, он служил еще и посадочной площадкой для чаек. Всеслав посмотрел вниз. На второй палубе кто-то шумно нырял в бассейн. Мимо Лунина, звонко шлепая по теплым доскам босыми ступнями, пробежали две девушки. Одна из них — симпатичная толстушка с веснушчатым носом — заглянула ему в лицо. Всеслав вежливо улыбнулся. Скрипнул соседний шезлонг под тяжестью опустившегося в него грузного коротко стриженого мужчины. Тот сложил на животе руки, закрыл глаза и вознамерился вздремнуть.


Комментарий Сяо Жень:

Когда землянин, никогда до того не соприкасавшийся с саракшианской географией и историей, впервые слышит словосочетание «Островная Империя», услужливые стереотипы тут же сливаются в его воображении в картинку: карликовые коралловые островки, атоллы с тремя пальмами над лагуной, экзотические замки на столбообразных скалах посреди океана. Создается обманчивое впечатление, что жизнь каждого жителя архипелагов от первого и до последнего дня пропитана соленой романтикой морей: паруса-якоря, приливы-отливы, медузы-крабы.

Меж тем на степных равнинах острова Цаззалхи, по площади всего на треть меньше Гренландии, проживают сотни тысяч вполне «сухопутных» фермеров, которые слышали шум морского прибоя два-три раза в жизни. Сталевары и машиностроители острова Дзисагэ, что размером с наш Мадагаскар, только в отпускные недели получают возможность побродить по песчаному пляжу.


Саракш, Островная империя

Буцах, борт теплохода «Сияющий»

6 часов 05 минут, 2-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


Дзубидзук Гу сложил на животе руки, закрыл глаза и собрался подремать в шезлонге на верхней палубе, подальше от молодых мам с шумной детворой. Средних лет и интеллигентного вида сосед в антиспортивной майке вряд ли станет набиваться в собеседники и мешать наслаждаться покоем. Хорошо!

Гу впервые в жизни отдыхал летом. Что не удивительно: он работал старшим зоотехником в государственном хозяйстве имени императора Гахои Цо, одном из нескольких сотен скотоводческих заведений Цаззалхи. В стойлах госхоза откармливалось более двух с половиной тысяч буренок. Хозяйство было на хорошем счету. Получали молоко, тут же пастеризовали его, упаковывали. Отправляли по заявкам магазинов сливки, сыры, кисломолочные диетические продукты, лакомства для детворы. Производили великолепное мясо и перерабатывали его в четырех цехах своего же небольшого перерабатывающего завода. Колбасы и копчености, деликатесы, витаминизированные мясо-овощные консервы для малышей. На высококачественное кожсырье заявки от обувщиков и галантерейщиков расписывались на полгода вперед. Нет, спрос на продукцию госхоза всегда был очень высок, на низкие зарплаты работники не жаловались. Хозяйство процветало, рабов в аренду не брали.

Вот только лето для крестьянина — всегда самое загруженное время года. А поздней осенью или даже зимой, когда можно перевести дух, к морю отправляться бессмысленно.

И вот месяц назад Народный Аграрный Комиссариат прислал в госхоз три бесплатных семейных путевки в самые известные санатории Пальмового Берега.

— Не поедешь. — кратко сказал директор.

— Почему?! — возмутился Гу.

— Потому что лучший работник. Заменить некому. Без тебя — как без рук.

— Правильно. — ядовито одобрил Гу. — Но главное — логично! Отпуск получают худшие, а лучшим нельзя отдыхать. Логично. Подпишите.

— Что это?

— Заявление об увольнении. Перехожу в кооператив «Дрофа».

— Перебежчик! И что ты собираешься там делать?

— Уважающему себя зоотехнику дело везде найдется. А что в зарплате проиграю… Зато своих девчонок хотя бы разок куда-нибудь вывезу в каникулы. Припомните: все восемнадцать лет мои отпуски начинались с новогодних праздников. Ну, так какие документы будете подписывать — отпускные или увольнительные?

— Да что ж ты меня душишь, кровопивец! — застонал директор, — А как же бычки для седьмой фермы?

— Бычками займётся Эдза.

— А приёмка кормохранилища?

— Помощник примет.

— Пропади ж ты пропадом, шантажист. — с чувством пожелал директор, ставя росчерк на просьбе об отпуске. — Сгинь, чтоб я тебя не видел. Оформляй все в бухгалтерии.

— Спасибо, брат директор!

Сейчас супруга Дзубидзука с тремя дочурками плескалась в бассейне, а он наслаждался здесь тишиной и покоем. Славно!

Что ж, хорошему человеку можно позволять себе расслабиться на заслуженном отдыхе. А Дзубидзук Гу имел все основания считать себя примерным гражданином, работником и семьянином. Жизнь прожита на две трети, но уже можно считать ее вполне состоявшейся и удавшейся. Закончены гимназия и аграрный техникум. Построен на окраине поселка у самой рощи пятикомнатный дом с удобствами. Все есть: мебель, телерадиопроигрыватель, вычислитель, кухонная утварь, гардероб. Подвал и холодильник всегда полны. Три дочки учатся в гимназии на шестерки и семерки. Отметки биосоциального детектирования у всех троих — желтые, так что останутся дома, когда вырастут. Жена — замечательная хозяйка и мать. Хорошо!


Комментарий Сяо Жень:

Несколько слов о положении женщин в обществе островитян. Из трех с половиной тысяч первопоселенцев, добравшихся во главе с Хагом до Архипелагов, женщин было меньшинство. Мужчины относились к ним заботливо и бережно, причем, когда через пару поколений половая диспропорция в обществе исчезла, это отношение сохранилось и даже укрепилось. Рождение дочери отнюдь не воспринималось отцом, как неудача. Слово старшей сестры для младшего брата было законом. Сложился также подлинный культ матери. Он накладывал на женщин много обязанностей хранительницы домашнего очага, но давал и множество привилегий, каких не знал Материк. Мужчина мог быть дерзким воином, отважным моряком, сметливым торговцем и не терпел никаких посягательств на свою свободу вне стен дома. Политика и война, наука и производство оставались за ним — расправляй, орел, крылья сколько угодно. Но внутри семейного гнезда последнее слово всегда сохранялось за матерью и женой — не распускай, петух, хвоста! Домашний бюджет и воспитание детей были полной прерогативой хозяйки. Совершенно обычной была картина, когда сухонькая старушка отпускала подзатыльник здоровенному тридцатилетнему бритолобому татуированному детине, а грозный и беспощадный на борту своего судна пират, покорно сопел, принимая материнскую выволочку. Никто не удивлялся, когда жена в полночь заявляла из-за закрытой двери подвыпившему мужу: «Ты не предупреждал, что пойдешь к друзьям на пиво, так ночуй у порога!» и незадачливый гуляка уныло усаживался у косяка. С переходом к индустриальному обществу, конечно, многое изменилось, исчезли средневековые традиции, женщины стали активно участвовать в социальной жизни, а мужчины — начали чувствовать себя хозяевами в семье. Но, в отличие от Материка, девы и дамы Архипелагов никогда не испытывали острой необходимости в эмансипации и борьбе за права.


Саракш, Островная империя

Буцах, борт теплохода «Сияющий»

6 часов 40 минут, 2-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


Всеслав купил объемистый сверток с рубленой на крупные куски рыбой. На специально отведенном для этого занятия месте первой палубы детвора и взрослые угощали дельфинов. Большие обтекаемые тела чернильного цвета без видимых усилий рассекали воду, соперничая в скорости с теплоходом. Когда половинка рыбины шлепалась о воду, животное стремительно бросалось туда и пища исчезала в его пасти. Дети восторженно взвизгивали. Всеслав старался угодить брошенной рыбой в волну перед носом вожака, но тот неизменно уклонялся, наводя на еду самок или молодняк.

— Альтруист! — фыркнул Лунин, безрезультатно истратив последний кусок. Он вымыл руки и направился в каюту, чтобы переодеться к обеду.

…В основном на пассажирско-туристическом теплоходе «Сияющий» путешествовали отпускники из Желтого Пояса. Рейсом номер «гу 112–044» они должны были добраться до благословенного Пальмового Берега. Поэтому на промежуточной остановке в порту Газайца на острове Бацуза на берег никто не собирался сходить, за исключением таких же, как лаборант Бидзанби Да, командировочных, возвращающихся домой.

Рабочие и служащие настраивались на двадцать четыре дня полной свободы от всяческих забот, которыми были заполнены их трудовые будни. И теперь Всеславу было совершенно очевидно, отчего именно на двадцать четыре.

Вклад Черного Пояса в процесс производства был минимален. Практически все материальные блага — карандаши и атомные реакторы, рубашки и экскаваторы, хлеб и корабли — создавали жители Желтого Пояса. Производительность труда в имперском хозяйстве увеличивалась медленнее, по сравнению с Землей 20-го века, однако быстрее в сравнении с материковыми странами того же Саракша. Прибавочный продукт прирастал пусть неспешно, зато стабильно и бескризисно.

Парадоксально, что и молодое коммунистическое общество землян, и доживающий последние дни земной капитализм похоже реагировали на бурный взлёт производительности труда. Не только повышался объем заработной платы трудящихся (это было бы понятно, в конечном счете, рабочие — те же покупатели произведенного товара, а потому их платежеспособность не должна падать). Повсеместно следовали завету классика: «Богатство общества измеряется наличием свободного времени у каждого из его граждан». Поскольку обеденный перерыв и воскресный отдых стали явлением само собой разумеющимся еще в конце 19 в., то следующее столетие ознаменовалось сокращением рабочей недели сначала до пяти-, а затем до четырехдневки. Восьмичасовой рабочий день сменился семичасовым, шестичасовым…

Ничего похожего в Островной Империи не то, чтобы не было, но вообще принципиально и категорически не допускалось.

На любом частном, общественном или государственном предприятии (если, разумеется, на нем не существовало непрерывного производственного цикла или не было необходимости в его круглосуточном функционировании) рабочий день начинался в 3 часа 50 минут, а заканчивался в 8 часов[3]. Сократить его могло только из ряда вон выходящее чрезвычайное происшествие — авария, стихийное бедствие. За тем, чтобы ни при каких прочих обстоятельствах этого не происходило, бдительно наблюдали инспекторы служб социального контроля. Предприятие было обязано предоставлять трудящимся получасовой обеденный перерыв, что соблюдалось не менее неукоснительно.

Из одиннадцати дней недели восемь были полными рабочими, девятый — сокращенно-рабочим (с 8.50 до 6.00 часов), десятый и одиннадцатый — выходными. Каждый трудящийся имел право получить дополнительный оплачиваемый выходной в свой день рождения. Кроме того, островитяне отдыхали два-три дня в новогодний праздник и по одному дню — еще четыре раза в год. Плюс двадцать четыре дня ежегодного отпуска. Более — ни-ни!

Заводы и верфи, фермы и рыболовецкие флотилии, электростанции и шахты наращивали уровень производства. Парикмахерские, прачечные, столовые, магазины увеличивали объем и качество услуг. Благосостояние повышалось. Государство изымало немалую толику доходов трудящихся в общественные фонды потребления, щедро субсидируя транспорт и связь, образование и здравоохранение, культуру и оборону. Однако, при этом реальные доходы населения постоянно приумножались и, как следствие, поднимался уровень потребления. Население питалось и одевалось лучше, семьи переселялись в более благоустроенное жилье, сфера обслуживания становилась разностороннее и гибче и туда перетекала освободившаяся рабочая сила.

Но ни на секунду не сжимался рабочий день!

Никаких серьезных растолкований этому Всеслав нигде не нашел. Население безоговорочно верило тезисам вроде: «идет постоянная война с континенталами, мы не можем позволить себе расслабиться», «не до отдыха, надо сосредоточиться на решении массы нерешенных хозяйственных, экологических, демографических проблем» и тому подобным. Естественно, Всеслав не мог принимать в расчет эти совершенно неубедительные доводы.

Объяснение пришло само собой и оказалось достаточно простым. Десятки миллионов граждан, сосредоточенных в Желтом Поясе были великолепными потребителями материальных благ. Реклама достаточно просто манипулировала их потребностями и желаниями, ориентировала их, строила алгоритм их поведения. Однако никакие силы не могли заставить «желтых» придумать, как потребить собственное свободное время[4]. «Жёлтые» и в этой сфере нуждались в ведущем и организующем начале, каким государственный аппарат Островной империи (как любого государства!) не был и быть не мог. Для империи появление многочисленной массы мающихся от незанятости «желтопоясников» было бы не менее серьезным испытанием, чем наличие толп жителей Белого Пояса, не умеющих заполнить досуг.

В который раз Всеслав восхитился холодной, беспощадной логикой наблюдаемого социального механизма. Ай да островитяне!


Саракш, Островная империя

Буцах, борт теплохода «Сияющий»

4 часа 50 минут, 3-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения


Всеслав читал, лежа и с наслаждением жуя банан. Точнее — бананище, поскольку здешний прототип земного тропического фрукта был не менее локтя длиной, да и толщина соответствовала. Впрочем, по вкусовым показателям никаких отличий не наблюдалось.

Лунин приобрел в корабельном киоске книгу «Учения прошлого о мироустройстве» и, разумеется, она предназначалась, как указывалось на титульном листе, «для учащихся среднего и старшего гимназического возраста».

Относительно вразумительные объяснения того, как устроена Вселенная, появились еще в доисторические времена и были совершенно типичными образцами мифотворчества. Саракш с точки зрения первобытных охотников и собирателей был внутренней поверхностью желудка (варианты: сердца, глаза, легкого и т. п.) гигантского быка (варианты: медведя, сурка, собаки и т. п.). Некоторые племена представляли мир невообразимо чудовищных размеров пещерой, от входа в которую струится небесное свечение.

Через несколько веков после появления на западе Материка первых государств возникли и распространились легенды о Человеке Который Стал Мировым Светом. Бессмысленно даже пытаться свести их воедино и выявить какую-либо сюжетную канву, настолько они запутаны и противоречивы. Общим в цикле сказаний является лишь миф о том, мир представляет собой огромную чашу со слабо скругленным дном.

Первоначально человечество прозябало во тьме и холоде на дне вселенской чаши, борясь со свирепыми чудовищами и демонами. Так было, пока некий отважный герой не изыскал способа подняться вверх, зависнуть в фокусе вогнутого мира и превратиться в Мировой Свет. Когда обожествленный герой засыпает, на Саракше темнеет и приходит пора спать простым смертным. Когда же Человек — Мировой Свет пробуждается, приходит рассвет. Слезы небожителя падают дождем, его хохот слышен в рокоте грома.

В лучах Мирового Света в войну с демонами вступили Розовое, Зелёное, Жёлтое, Голубое и Фиолетовое (Лиловое) Племена. На стороне же демонов сражалось Серое (Свинцовое) племя. Демоны потерпели поражение и оцепенели навечно в Тверди.

По открытии и освоении Архипелагов принесенные первопоселенцами обрывки материковых мифов весьма сильно видоизменились. С появлением учения Дзагого трансформировалась и космология (если допустим этот термин по отношению к Саракшу) островитян. Они стали считать, что Вселенная представляет собой все же не чашу, над которой завис Человек — Мировой Свет, а внутреннюю поверхность сферического пузыря внутри бесконечной тверди. Управляют же порядками мироздания не прихоти давно сгинувших демонов, а слитые в едином потоке воли и действия людей. Отчего происходят землетрясения? Оттого, что земле стало тяжело носить грехи человеческие. Почему светлое время суток сменяется темным? Люди устают после трудового дня и, подчиняясь их желанию лечь спать, воздух успокаивается и темнеет.

Естественно, с постепенным отделением первых научных теорий от религиозно-поэтической составляющей мифов начались попытки по-другому объяснить мироустройство.


Комментарий Сяо Жень:

Вновь слово культурологу КОМКОНа-2 Тимуру Усеинову: «…при дворе царя Эдзухага VI жил философ и естествоиследователь Хихицэ Кэ, который создал «Трактат о движениях воздушных и смене света на тьму в сутках». В данном труде мудрец предположил, что в центре Мира находится некий гигантский кристалл, с определенным количеством граней, который является источником света. Сей кристалл, находясь высоко над уровнем облачного слоя, вращается по одной из своих осей с постоянной скоростью. Отбрасываемый им свет ложится на слой облаков, проходит сквозь них и освещает поверхность Саракша. Грани же кристалла переломляют свет, посему и тень периодически приходит на смену дня. Возможно, что несколько сторон кристалла бросают свет в одну область одновременно и в этом месте происходит нагрев воздушных масс и соответственно повышение температуры на поверхности планеты. (Чем не Архимед и его оптическое зеркальное оружие! — Т.У.). В трактате философа есть предположение: «…Сам же кристалл находится в воздухе, ни притягиваясь ни одной из сторон Мира, ни падая на него. Так ракушка в воде висит, не всплывая из-за собственной тяжести, но не погружаясь на дно из-за небольшого количества пузырьков воздуха, которые есть в ней». Неизвестно какое впечатление произвела гипотеза о кристалле на монарха, ведомо однако же, что после прочтения трактата царь Эдзухаг VI отдал философу приказ: ерундою не маяться, но лучше рассчитать количество воздуха в металлической бочке, чтобы та не идя ко дну, находясь под водой на глубине в 2 сажени (почти 3,5 метра,-Т.У.) могла нести в себе одного человека.» Этот приказ немного лет спустя привел к созданию первой подводной лодки на Саракше.»[5]


Всеслав некоторое время с любопытством рассматривал цветные иллюстрации, потом перевернул страницу.

Ученые-энциклопедисты из Академии наук его высочества князя Агайхага Просветителя усердно занимались физикой и предположили, что Мировой Свет — это клубок газа. Свечение же вызвано чрезмерным сжатием и, как следствие, нагревом газа. Однако изобретение барометра тут же поставило жирный крест на гипотезе. Любопытствующие скоро установили, что по мере восхождения на горы, давление не растет, а, напротив, падает. Так о каком же «самоуплотнении» газового клубка там наверху можно говорить?

Потом некоторое время была в ходу теория о нахождении раскаленного каменного или железного шара в центре пустотного пузыря Саракша. Равенство сил притяжения-отталкивания удерживает его, не давая рухнуть. Однако небольшие крупицы шара все-таки отделяются от него и валятся вниз. Так попробовали объяснить изредка отмечаемые случаи падения метеоритов.

С началом индустриальной эпохи предложили гипотезу полного вакуума в середине саракшианской сферической Вселенной. А смену дня и ночи трактовали как следствие равномерного вечного вращения в верхних слоях атмосферы темной и светящейся зон. Метеориты предлагали считать камнями, подхваченными вихрями и впоследствии сброшенными на противоположную сторону полости Саракша. Правда, химики тут же опровергли предположение, категорически отрицая саракшианское происхождение метеоритного вещества.

Открытие и изучение электрических и магнитных явлений позволило утверждать, что в центре Вселенной-Саракша пульсирует некое поле, заставляя верхние слои атмосферы половину суток светиться, а вторую половину — быть непроницаемо темной.

Наконец, около двух веков назад было высказано предложение просто так, ради любопытства, рассмотреть космологическую схему, в которой Саракш изображали в виде шара, покоящегося в бесконечной пустоте, вокруг которого вращается Мировой Свет. (-«Тут тебе в одной упаковке и массаракш, и гацу ба-дацу. — хмыкнул Всеслав. — Мир наизнанку»). Само собою, эта «противоречащая эмпирической очевидности» позиция отнюдь не рассматривалась терпимыми к инакомыслию саракшианцами как наказуемая ересь. Скорее ее считали чудачеством, легким околонаучным интеллектуальным хулиганством. Однако удивительным было другое. Вот уже пять лет как теме шарообразности Саракша посвящали целый параграф в школьных учебниках. Причем каждый год текст параграфа плавно смягчался, формулировки становились все более обтекаемыми. Утверждалось, что подобные гипотезы являются неплохими и весьма полезными упражнениями для развития гибкости мышления и воображения, что в них содержится рациональное зерно. Термин «кажущаяся шарообразность» мягко заменялся словосочетанием «условная шарообразность».

Всеслав еще раз хмыкнул, озадаченно потер ладонью небритый подбородок (он решил в пути отдохнуть от приличий) и машинально доел банан.

— «А вот любопытно, — подумал он, — что произойдет, когда мы тут возьмем и додумаемся до идеи радиотелескопа, нацеленного в небо? Собственно, отчего бы нет? Пуляем ведь баллистическими ракетами в зенит.»


Орбита Саракша

4 августа 2171 г. 19.29 час.


Последний из минибуксировщиков пристыковался к орбитальной станции «Саракш-1». Из шестнадцати дюз одновременно вырвались облачка лиловой плазмы. Медленно наращивая тягу, буксировщики приступили к подъему полностью отключенной станции на высокую орбиту. Через три с небольшим часа металлической громадине предстояло начать полуторамесячное путешествие к солнцу, чтобы приблизиться к нему и испариться без следа.


Саракш, Островная империя

борт корабля Имперской Академии Наук «Чёрный Алмаз»

5 часов минут, 3-го дня 1-ой недели Бирюзового месяца, 9591 года от Озарения

Запись переговоров операторов центра управления полётами

(перехват полярной станции «Саракш-2»


Руководитель: — Что там у нас?

1-й оператор: — «Центр», я «первый». Направление — пятьдесят четыре градуса три минуты. Прошу вектор.

2-й оператор: — «Первый», сбросьте скорость на четыре процента и приготовьтесь к захвату вектора.

Руководитель: — Не перегибаете? Это вам не метеорологическая ракетка. Месяц пуска ждали, едва железяку у адмиралов выпросили. Только угробьте мне технику, головы пооткручиваю!

3-й оператор: — Да всё нормально, «центр», полёт контролируется полностью.

1-й оператор: — Я «первый». К фиксации вектора готов.

2-й оператор: — Ваш вектор — 01, 09, 05. «Четвертый», как вычислители?

4-й оператор: — В норме.

Руководитель: — Хорошо, подключайте трансляцию.

4-й оператор: — Не рано?

Руководитель: — Самое время.

4-й оператор: — Вас понял, «центр», подключаю.

Пауза.

4-й оператор: — «Центр», ребята, я «четвертый», вычислители перешли на полный режим.

1-й оператор: — Что, можно расслабиться?

Руководитель: — Но-но, вы там не очень-то!

3-й оператор: — Эх, а мы то уже собирались…

Руководитель: — Болтовня у пультов!

3-й оператор: — Я «третий». На телеприёмники пошла картинка! Гацу ба-дацу! Вот это красота!! Это — Мировой Свет, да?! С ума сойти!

Руководитель: — Видим! Сколько у нас еще в запасе?

1-й оператор: — Минуты полторы.

Руководитель: — Я «Центр». Кладите ракету на бок и закручивайте для увеличения угла обзора.

1-й оператор: — «Центр», но ведь упадёт же…

Руководитель: — Наша задача заснять как можно больше. Выполнять!

1-й оператор: — Я «первый». Понял вас. Выполняем.

Пауза.

2-й оператор: — Смотрите, ребята. Что это там? Что?! Мне не показалось?

4-й оператор: — Я тоже вижу!

3-й оператор: — Всё, «центр», докладываю: изображение пропало, телеметрия не работает, ресурсы на нуле. Полёт окончен согласно плану. Ракета уходит в расчётный сектор падения.

4-й оператор: — Но что же это было, парни? Успели заснять?!

1-й оператор: — Одиннадцать кадров…

Руководитель: — Завершайте работу и — пулей ко мне на просмотр и совещание. Поздравляю с успехом!


Примечания:

[1] Личный архив Т.Усеинова

[2] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI: \\СС2-Archiv files\volume595\file84\p3)

[3] Что, при переводе на земную шкалу, приблизительно соответствует нашему девятичасовому рабочему дню.

[4] «И стихи ты сочинять не будешь. Повыпиливаешь по дереву, а потом к бабам пойдешь. Или напьешься. Я же тебя знаю. И всех я здесь знаю. Будете слоняться от хрустальной распивочной до алмазной закусочной. Особенно если будет свободное расписание. Я даже подумать боюсь, что же это будет, если дать вам здесь свободное расписание». БВИ. А. и Б. Стругацкие. Улитка на склоне (GPI: \\S15-Literature-Historical\S\Strugacky \37\p167) (Сяо Жень)

[5] Т. Усеинов. Этюды о духовной культуре Саракша. (GPI: \\F315-Science-Popular-Culturology\U\Useinov\83\ p54)


Загрузка...