Глава 8

В восемь утра барон Гуго Рейсс, рейхсконсул в Сан-Франциско, вылез из «мерседеса-бенца 220-Е» и взбежал по ступенькам консульства. Вслед за ним поднялись двое молодых служащих МИДа. Шагнув через порог, Рейсс вскинул руку, приветствуя двух телефонисток, вице-консула Франка и, уже в кабинете, своего секретаря Пфердхофа.

— Барон, — обратился к Рейссу Пфердхоф, — только что поступила шифрованная радиограмма из Берлина. Срочная.

Это означало: надо снять пальто и отдать его Пфердхофу.

— Десять минут назад звонил Кройц фон Меере. Просил, чтобы вы ему позвонили.

— Благодарю, — сказал Рейсс. Он уселся за столик у окна, снял салфетку с завтрака — рулет, омлет, колбаса, — налил из серебряного кофейника горячего кофе и развернул доставленную ракетой Люфтганзы утреннюю «Frankfurter Zeitung».[44]

Звонивший перед его приходом Кройц фон Меере был шефом Sicherheitsdienst на территории США. Его штаб-квартира (разумеется, под «липовой» вывеской) находилась в здании аэровокзала. Отношения между Рейссом и Кройцем фон Меере оставляли желать лучшего, а все потому, что их полномочия пересекались в великом множестве случаев. Вне всяких сомнений, этим они были обязаны расчетливой политике берлинских верхов. Несколько лет назад, получив почетное звание штандартенфюрера СС, Рейсс формально оказался в подчинении у фон Меере. Рейсс уже давно понял смысл этого хода, но так и не привык к тому, что с Кройцем фон Меере необходимо считаться.

Рейсс внимательно просмотрел первую страницу газеты. Фон Ширах под домашним арестом, а может, уже убит. Паршиво. Геринг засел на учебной базе Люфтваффе, окружив себя преданными ветеранами. Туда теперь даже мышь не проскользнет, не то что мясники из СД. А как дела у доктора Геббельса?

Он, наверное, в самом центре Берлина. Как всегда, полагается только на свои мозги и на неистощимое красноречие. Если Гейдрих пошлет к нему взвод солдат, Геббельс не только уговорит их нарушить приказ, но еще, того гляди, переманит к себе на службу. Сделает из них сотрудников Министерства пропаганды и общественного просвещения.

Рейсс представил Геббельса в квартире какой-нибудь шикарной кинозвезды, с пренебрежением глядящего в окно, на грохочущую сапожищами солдатню. Нет, этот Kerl[45] не испугается. Будет стоять со своей знаменитой ухмылочкой… левой рукой лаская дамскую грудь, а правой строча статейку для ближайшего выпуска «Angriff».[46]

В дверь постучал секретарь, прервав раздумья Рейсса.

— Прошу прощения. Опять звонит Кройц фон Меере.

Рейсс поднялся, подошел к рабочему столу и взял трубку.

— Рейсс слушает.

В ответ — голос шефа СД с густым баварским акцентом:

— Что-нибудь слышно об этом типе из абвера?

Вопрос фон Меере застал Рейсса врасплох.

— М-м-м… — промычал он. — По моим сведениям, сейчас на Тихоокеанском побережье трое или четверо «типов из абвера».

— Я о том, который на прошлой неделе прилетел ракетой Люфтганзы.

— А! — Прижав телефонную трубку плечом к уху, Рейсс достал портсигар. — Он к нам не заходил.

— Что он сейчас делает?

— Черт, ну откуда мне знать? Спросите у Канариса.

— Давай-ка лучше позвони в МИД, попроси их связаться с Канцелярией, а те пускай прижмут Адмиралтейство и потребуют от абвера либо отозвать своих людей, либо сообщить нам, какого черта им здесь нужно.

— А вы не можете сами это сделать?

— По-твоему, у меня других забот нет?

«Ну, ясно, прозевали абверовца, — решил Рейсс. — Кто-то из ведомства Гейдриха велел им глаз не спускать с парня, а тот отделался от «хвоста». И теперь я должен вытаскивать их из дерьма».

— Если придет, я кого-нибудь к нему приставлю, — пообещал Рейсс. И подумал: «Интересно, с какой стати он должен сюда явиться?»

— Он прибыл под чужой фамилией, это как пить дать, — угрюмо произнес Кройц фон Меере. — Под какой — мы не знаем. Ему лет сорок. Капитан. Аристократическая внешность. Настоящее имя — Рудольф Вегенер. Он из Восточной Пруссии, из старинного дворянского рода. Возможно, протеже фон Папена. — Рейсс поудобнее устроился за столом. Фон Меере зудел:

— Будь моя воля, я бы давно урезал флоту бюджет, чтобы эти прихлебатели-монархисты не лезли…

Повесив наконец трубку, Рейсс с облегчением вздохнул и уселся завтракать. Рулет успел остыть, но кофе в кофейнике остался горячим. Выпив чашку, Рейсс снова взял газету.

«И так без конца, — вздохнул он, мысленно возвращаясь к разговору с Кройцем фон Меере. — Этим типам ничего не стоит позвонить и в три часа ночи — ведь в СД они дежурят круглосуточно».

Приоткрылась дверь, появилась голова Пфердхофа. Увидев, что Рейсс повесил трубку, секретарь сообщил:

— Только что звонили из Сакраменто. У них там паника. Оказывается, по Фриско разгуливает живой еврей.

Они посмеялись.

— Ладно, — сказал Рейсс. — Позвони им, пусть успокоятся и пришлют на него бумаги. Что еще?

— Соболезнования.

— Много?

— Не очень. Если хотите прочитать, они у вас на столе. Я уже разослал ответы.

— Сегодня в час дня у нас встреча с бизнесменами, — сказал Рейсс. — Мне нужно подготовиться.

— Я вам напомню, — пообещал Пфердхоф.

Рейсс устроился в кресле поудобнее.

— Хотите пари?

— Только не по поводу решения Партай. Вы об этом, надо полагать?

— Они изберут Вешателя.

Помявшись, Пфердхоф сказал:

— Гейдрих достиг своего предела. Таких, как он, ни за что не допустят к руководству партией — их слишком боятся. При одной мысли об этом у партийных тузов волосы встают дыбом. Не пройдет и получаса после отъезда первого эсэсовского автомобиля от дома на Принцальбертштрассе, как возникнет мощная коалиция. Финансовые воротилы вроде Круппа, Тиссена… — он умолк. В кабинет вошел шифровальщик с конвертом.

Это была срочная радиограмма, расшифрованная и отпечатанная на машинке.

Прочитав ее, Рейсс увидел вопросительно-нетерпеливое выражение на лице Пфердхофа. Рейсс скомкал листок, опустил его в глиняную пепельницу и щелкнул зажигалкой.

— По их сведениям, к нам инкогнито направляется японский генерал Тедеки. Вот что, поезжай-ка в публичную библиотеку и полистай японские военные журналы, может, наткнешься на его фото. Особенно не светись. У нас здесь вряд ли найдутся сведения о нем. — Рейсс встал, направился было к набитому папками шкафу, но передумал. — В общем, собирай любую информацию, не брезгуй и слухами. Может, ты хоть что-нибудь о нем помнишь?

— Кое-что помню. Он был большим забиякой. Сейчас ему, наверное, лет восемьдесят. Кажется, он отстаивал японскую космическую программу, которая потом с треском провалилась.

— Да, тут он дал маху, — кивнул Рейсс. — Не удивлюсь, если он едет сюда лечиться, — продолжал Пфердхоф. — В клинике Калифорнийского университета полно старых вояк из Японии. Тут к их услугам немецкая хирургическая техника, которой на Родных островах днем с огнем не сыщешь. Конечно, сами они об этом не распространяются — патриотические чувства, и все такое. Пожалуй, мы могли бы внедрить в университетскую больницу нашего человека, если Берлину так интересен этот японец.

Рейсс кивнул. Возможно, старый генерал участвует в коммерческих спекуляциях. Сан-Франциско ими славится. Налаженные во время службы связи могут очень пригодиться в отставке. Но в шифровке не сказано, что генерал в отставке.

— Как только раздобудешь снимок, разошли копии нашим людям в гавани и аэропорту, — велел Рейсс секретарю. — Возможно, он уже здесь. Сам знаешь, как в Берлине умеют канителиться. Если генерал уже в Сан-Франциско, все шишки посыплются на наше консульство.

— Я дал квитанцию о приеме радиограммы, — сказал Пфердхоф. — Если возникнут вопросы, мы сможем указать точное время ее получения.

— Спасибо, — буркнул Рейсс. Берлинские начальники — мастера перекладывать с больной головы на здоровую, а ему надоело быть мальчиком для битья. Слишком часто это случалось. — Да, подстраховаться не мешает. Пожалуй, стоит дать им ответ. Примерно такой: «Ваши указания запоздали. Объект уже прибыл. На данной стадии возможность перехвата исключительно мала». Как-нибудь приукрась этот текст, разбавь водичкой и отправь. Понял?

Пфердхоф кивнул.

— Отправлю немедленно. И потребую квитанцию. — Он вышел.

«Надо держать ухо востро, — подумал Рейсс. — Не то, неровен час, окажешься консулом у черномазой сволочи где-нибудь в Южной Африке. Заведешь себе черную кухарку, и десять негритят будут называть тебя папулей».

Он закурил египетскую сигарету «Саймон Арц №70» и аккуратно закрыл портсигар. Надеясь, что в ближайшее время его никто не потревожит, Рейсс вытащил из портфеля книгу и раскрыл на отмеченном закладкой месте.

«Неужели когда-то он бродил по тихим улочкам, где неторопливо катили машины? Неужели то далекое воскресное утро в безмятежном зоопарке не было вымыслом?.. Мирная жизнь. Вкус мороженого — его уже никогда не ощутить. Теперь он радовался, когда удавалось поесть вареной крапивы.

— Боже! — вскрикнул он. — Неужели они никогда не остановятся?!

По городу шли огромные английские танки.

Еще одно здание — жилой дом, а может, магазин или школа, отсюда было не разобрать, — вздрогнуло и превратилось в груду обломков. Под ними нашла могилу горстка бедолаг — и ни криков о помощи, ни предсмертных стонов. Смерть раскинула свои крылья над здоровыми, ранеными и над мертвыми, от которых уже исходило зловоние. Смердящий, разлагающийся на глазах труп Берлина, беззвучно рассыпающиеся старинные башни, гордость города…

Мальчик взглянул на свои руки, серые от пепла. Все — живое и мертвое — превратилось в пепел.

Так думал мальчик. Больше он ни о чем не мог думать, вернее, в этой сумятице, среди воплей и орудийной канонады, все мысли сводились к одному — к еде.

Шесть дней он не ел ничего, кроме крапивы. А теперь и ее не осталось — пустырь превратился в огромную воронку, на краю которой призрачно маячили человеческие фигуры: мальчишка, женщина со старушечьим платком на голове и пустой корзиной под мышкой, однорукий инвалид с такими же пустыми, как и корзина, глазами. И девушка. Вскоре все они растаяли среди пней и нагромождения стволов погибшей рощи, где прятался маленький Эрик.

А вереница танков все ползла и ползла.

— Неужели они не кончатся? — спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. — А если кончатся, что тогда? Удастся ли нам набить животы…»

— Барон, — раздался над ухом голос Пфердхофа, — ужасно не хочется вас отвлекать, но…

Рейсс подпрыгнул как ужаленный и захлопнул книгу.

— Ничего, я слушаю!

«Ну и здорово мужик пишет! — восхитился он. — Совсем меня заморочил. Будто своими глазами увидал, как британцы разрушают Берлин. Брр! — Он поежился. — Удивительно все-таки, как сильно литература может действовать на психику. Даже бульварщина вроде этой «Саранчи». Дураку ясно, почему ее запретили. Я бы и сам запретил. Зря, конечно, я за нее взялся, но теперь делать нечего, нужно дочитать».

— В приемной моряки с немецкого корабля, — сообщил секретарь. — Пришли отметиться.

— Хорошо. — Рейсс торопливо вышел.

В приемной сидели трое моряков в толстых серых свитерах, с пышными светлыми шевелюрами и волевыми, слегка взволнованными лицами.

Рейсс поднял правую руку и со сдержанной улыбкой приветствовал их:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответили они вразнобой и протянули Рейссу документы.

Отметив им явку в консульство, он вернулся в кабинет и снова раскрыл «Саранчу».

Раскрыл на случайной странице и не смог оторваться, вернуться туда, где остановился. Глаза сами забегали по строчкам, он почувствовал жар в затылке.

«Суд над Гитлером, — догадался он. — После капитуляции Гитлер попадает в лапы союзников. Господи Боже! И Геббельс, и Геринг, и все остальные! Процесс в Мюнхене. Гитлер отвечает обвинителю-американцу».

«…черном, воспаленном мозгу, казалось, на миг ожил прежний боевой дух. Трясущееся дряблое тело выпрямилось, голова поднялась. Со слюнявых уст сорвался сиплый полулай-полушепот: «Deutchland, ich bin mit dir».[47] И сразу тех, кто смотрел и слушал, охватило оцепенение, плотнее прижались к ушам головные телефоны, напряглись лица русских и американцев, британцев и немцев. «Да, — подумал Карл, — снова мы слышим его… Нас не только разбили — перед нами раздели догола этого сверхчеловека, показав, кто он на самом деле. Всего-навсего…»

— Барон.

Пока Рейсс читал, в кабинет вновь вошел секретарь.

— Я занят, — бросил он, — пытаюсь прочесть эту книгу, черт бы ее побрал!

Но злиться было бессмысленно, он это знал.

— Снова шифровка, — сообщил Пфердхоф. — Ее только что приняли. Она касается политической ситуации.

— А подробнее? — Рейсс потер лоб.

— По радио неожиданно выступил доктор Геббельс. С очень важной речью. — Секретарь был порядком взволнован. — Нам предлагается опубликовать ее текст в здешней прессе.

— Да-да, — сказал Рейсс.

Как только секретарь затворил за собой дверь, Рейсс снова раскрыл книгу. «Опять, наплевав на мои инструкции, сует нос куда не следует», — подумал он о Пфердхофе и перевернул несколько страниц.

«…тишине взирал на гроб, покрытый знаменем. «Вот он лежит передо мной, но на самом деле он ушел, ушел навсегда. И никакая в мире сила не вернет его нам. Человека — или все-таки Übermensch»[48], — в которого Карл слепо верил и которого боготворил даже на краю могилы.

Адольф Гитлер почил навеки, но Карл цеплялся за жизнь.

«Ты не пойдешь за ним следом, — шептал Карлу внутренний голос. — Ты будешь жить. И восстанавливать разрушенное. Мы все будем строить. Мы должны».

Как далеко завело его коварство вождя! И теперь, когда дописана, наконец, невероятная летопись Рейха, остается спросить: как этому человеку удалось пройти путь из провинциального австрийского городка через тлетворную нищету в Вене, через борьбу в Партай — к посту канцлера, к тому краткому мигу, когда он считал себя чуть ли не властелином мира?

Карл знал: благодаря лжи. Адольф Гитлер лгал. Лгал всегда. Вел их за собой, загипнотизировав пустыми речами.

«Мы раскрыли твой обман, Адольф Гитлер. И наконец узнали кто ты на самом деле, что такое нацистская партия, и для чего тебе потребовалась жуткая эпоха убийств и маниакальных фантазий. Мы поняли».

Карл повернулся и пошел прочь от безмолвствующего гроба…»

Закрыв книгу, Рейсс некоторое время сидел неподвижно. «Надо бы хорошенько нажать на япошек, чтобы запретили чертову книжонку. С их стороны это просто подлость, они бы без труда могли арестовать писаку, как там его… Абендсена, что ли? Власти у них на Среднем Западе хоть отбавляй».

Неожиданно для себя Рейсс расстроился. Его огорчила смерть Адольфа Гитлера, гибель Партай и самой Германии в книге Абендсена. Но не только это. В романе звучал истинный пафос, утраченный в мире, которым правила Германия. Как ему это удалось? Неужели дело только в таланте?

В арсенале этих беллетристов миллион всяких приемчиков. Взять того же доктора Геббельса — начал свою карьеру с художественной литературы, обращался к самым потаенным страстишкам, гнездящимся в любом человеке, какой бы пост он ни занимал. Да, писатель должен разбираться в людях. Знать всю их никчемность, трусость, похотливость и продажность. Стоит только писателю ударить в барабан, а уж отклик будет. Ему останется лишь похихикать над произведенным эффектом.

«Нет, вы только поглядите, как он играет на моих чувствах! — возмутился Рейсс. — Именно на чувствах, а не на рассудке. И уж, конечно, не за так. Свои денежки он наверняка огреб, Hundsfott.[49] Эти подонки о чем угодно напишут, лишь бы платили. Наворотят гору дерьма — публика сожрет, не поморщится. Ну-ка, где ее тиснули? — Рейсс перевернул книгу. — Омаха, Небраска. Последний оплот издевательской плутократии США, некогда процветавшей в Нью-Йорке на золото жидов и коммунистов…

Может, и этот Абендсен — жид?

Они еще не все передохли, еще пытаются нас отравить. Jüdisches buch.[50] — Он яростно захлопнул книгу. — Наверняка его фамилия — Абендштейн. Как пить дать, за ним охотится СД.

Надо обязательно послать кого-нибудь в ШСГ с визитом к герру Абендштейну. Не исключено, Кройц фон Меере уже получил на этот счет инструкции. А может, и нет — в Берлине сейчас кавардак… Кому есть дело до какого-то еврея? А зря. Эта книга очень опасна. И если одним прекрасным утром мистера Абендштейна найдут подвешенным к потолку, то на тех, кто проникся его идеями, это подействует отрезвляюще. За нами останется последнее слово. Постскриптум, так сказать.

Само собой, для такой акции нужен белый человек. Интересно, что сейчас поделывает Скорцени? — Рейсс перечитал текст на обороте обложки. — Боится жидюга — забаррикадировался в своем Высоком Замке. Черта с два, мы тоже не вчера родились. Когда-нибудь выковырнем тебя оттуда.

Может, конечно, это глупо. В конце концов, книга издана и разошлась. Да и территория подконтрольна японцам, случись что, желтопузые такой хай подымут…

Но дельце можно обтяпать так, что комар носа не подточит. Нужен толковый парень…»

Барон Гуго Рейсс сделал пометку в записной книжке:

«Обсудить этот вопрос с группенфюрером СС Отто Скорцени, а еще лучше — с Отто Олендорфом из Reichssicher heits hauptamt.[51] Кажется, это он возглавляет Einsatzgruppe D[52] в третьем Amt[53]».

И тут его неожиданно замутило от бешенства. «Неужели это будет продолжаться вечно? — подумал он. — Сколько лет прошло с войны; казалось, самое главное сделано. И вот теперь — фиаско в Африке и полоумный Зейсс-Инкварт, осуществляющий идиотские замыслы Розенберга. Герр Хоуп прав, издеваясь над нашей марсианской эпопеей. Надо же было придумать — Марс заселен евреями! А ведь мы их наверняка там встретим. Именно двухголовых и в фут ростом. Впрочем, мне на это наплевать, — решил Рейсс. — Своих дел по горло. На авантюры, вроде посылки айнзатц-команды за Абендсеном, просто нет времени. Хватит с меня возни с немецкими моряками и шифрованными радиограммами, пускай Абендсена ловят ищейки из СД. Им за это деньги платят. А если бы я и провернул это дельце, то еще неизвестно, где бы очутился — может, в тюрьме генерал-губернаторства США или в камере с «Циклоном Б».

Он тщательно стер карандашную запись, а потом и вовсе вырвал листок и сжег его в глиняной пепельнице.

В дверь постучали, вошел секретарь с пачкой бумаг.

— Речь доктора Геббельса. Полная. — Пфердхоф положил листы на стол. — Очень рекомендую ознакомиться. Отличная речь, одна из лучших.

Закурив «Саймон Арц», Рейсс углубился в речь доктора Геббельса.

Загрузка...