Глава 2. Высокие гости

Утром 26 фаруанна, в последний день истекающего 3103 года Джим проснулся с усталостью и разбитостью во всём теле. Не хотелось даже открывать глаза, не говоря уж о том, чтобы вставать, и Джим лежал, чуть живой от слабости. Сессия в академии закончилась, и лорд Дитмар сегодня оставался дома, но он, по-видимому, уже поднялся: в постели рядом с Джимом его не было. В доме уже полным ходом шла подготовка к новогоднему приёму, и Джим уловил тонкий запах маркуады. Эннкетин, вероятно, был занят, и подать одежду было некому, но Джим и не спешил вскакивать с постели. Он вообще сегодня не вставал бы: самочувствие у него было совсем не праздничное. Сквозь мучительную дремотную слабость он слушал звуки предновогодних хлопот; может быть, если бы он чувствовал себя бодрее, он бы с удовольствием принял в них участие, но сейчас он был далёк от них. Он затерялся где-то в недрах постели и не мог из них выбраться.


Дрёма заложила ему уши, и сквозь неё всё слышалось, как сквозь слой ваты. Над бесконечной белой равниной постели прозвучал голос лорда Дитмара:


— Любовь моя, ты сегодня не собираешься вставать?


Джим разлепил тяжёлые, склеенные веки. Лорд Дитмар, в чёрном костюме и зелёном галстуке, с улыбкой сидел на краю постели, источая свежий, праздничный запах маркуады. Джим застонал. Улыбка исчезла с лица лорда Дитмара.


— Что с тобой, мой милый? — спросил он, озабоченно заглядывая ему в лицо и нежно гладя по волосам. — Тебе нездоровится?


— Боюсь, я не совсем хорошо себя чувствую, милорд, — пробормотал Джим.


— И это когда Новый год на носу! — огорчённо нахмурился лорд Дитмар. — Нет, это нельзя так оставлять, надо что-то делать.


Джим не мог себе представить, что с этим можно было сделать. Наверно, только чудо могло вернуть ему силы и прогнать эту отупляющую сонливость. Предоставив лорду Дитмару ломать над этим голову, он закрыл глаза и опять увяз в клейкой, как патока, дрёме.


Его тормошили маленькие ручки, а звонкий голос кричал над ухом:


— Папуля, вставай, просыпайся! Скоро Новый год!


Джим поморщился и простонал:


— Лейлор, не кричи так громко… Мне нездоровится.


— Пойдём, Лейлор, не надо беспокоить папу, — сказал голос Айнена. — Когда ему станет лучше, он сам встанет и придёт к тебе. Идём.


А потом липкую паутину дрёмы разорвал молодой встревоженный голос:


— Папуля… Ты спишь? Прости, я не хотел тебя беспокоить, просто хотел узнать, как ты.


Навстречу этому голосу Джим не мог не открыть глаза и не улыбнуться, потому что это был сын Странника, когда-то кудрявый голубоглазый малыш, а теперь стройный высокий юноша в курсантской форме и с короткой армейской стрижкой. Его сильные руки приподняли Джима в объятиях, и Джим, гладя его короткий светло-русый ёжик, проговорил с нежностью:


— Илидор, радость моя… Как я рад тебя видеть, сынок! Как у тебя дела? Как учёба?


— Всё прекрасно, папуля, — ответил Илидор. — Милорд сказал, что тебе нездоровится сегодня… Что с тобой?


— Так, небольшое недомогание, — сказал Джим, с теплотой в сердце любуясь сыном. — Не тревожься. До какого числа тебя отпустили?


— До пятого, — ответил Илидор.


— Могли бы уж и до седьмого, — проговорил Джим со вздохом.


Смотреть на сына было для Джима сладкой мукой: он был копией Странника. С лёгкостью подхватывая Джима сильными руками, он кружил его, как когда-то делал Фалкон, улыбался той же улыбкой, и в его ясных глазах блестели те же смелые искорки.


— Ты уже знаешь, что Эгмемон умер? — спросил Джим.


Брови Илидора вздрогнули и нахмурились.


— Старик Эгмемон?! Нет, я не знал… Когда?


— Двадцатого, — вздохнул Джим. — Урну с его прахом поместили в маленький склеп, который милорд Дитмар распорядился поставить в саду. Я думаю, это правильно: ведь Эгмемон был так предан этому дому и так любил его! Пусть его прах покоится там, где он прослужил всю жизнь. Кстати, он наказал Эннкетину купить для всех нас прощальные подарки… Твой лежит в тумбочке. Можешь взять.


Пальцы Илидора порывисто открыли упаковку и вынули фонарик из коробки, а губы дрогнули.


— Дорогой старый Эгмемон… Где его склеп? Я хочу его увидеть!


— Думаю, мы все вместе к нему сходим, чтобы отнести маркуадовый венок, — сказал Джим. — Погоди немного, ты его обязательно увидишь.


Они немного помолчали. Илидор, опечаленно опустив голову, держал в руках фонарик, и его взгляд влажно блестел.


— Новым дворецким стал, конечно же, Эннкетин, — догадался он.


— Да, он, — кивнул Джим.


Илидор улыбнулся.


— Я видел его, когда приехал… Он весь такой озабоченный, весь в хлопотах. Видел бы ты его лицо, папа! Как будто ему каждую секунду поджаривают зад.


Представив себе это, Джим не удержался от улыбки.


— Нелегко ему приходится, — сказал он. — Раньше он только помогал Эгмемону, а сейчас впервые всё делает сам. Как ты думаешь, у него получается?


— Мне показалось, что он справляется недурно, — ответил Илидор. — Суетится, хлопочет, всеми руководит, всюду бегает… Работает в поте лица. Думаю, Эгмемон его хорошо выучил.


В этот момент двери открылась, и вошёл лорд Дитмар в сопровождении доктора Скилфо, их семейного врача. Сегодня доктор был не в медицинской спецодежде, а в элегантном тёмно-голубом костюме и зелёном галстуке, но при нём был его неизменный чемоданчик. Он был, как всегда, аккуратно подстрижен, но сегодня его стрижка была немного короче обычного. При его появлении Илидор встал, прищёлкнув каблуками и кивнув.


— Здравствуйте, молодой человек, — поприветствовал его доктор Скилфо. — Давненько вас не видел… Служите?


— Учусь в лётной академии, доктор, — ответил Илидор.


Приблизившись плавной неторопливой походкой к кровати, доктор Скилфо поставил на пол чемоданчик и склонился над Джимом.


— Ну-с, что у нас случилось? — привычно спросил он.


Лорд Дитмар сказал:


— Эгберт, в первую очередь надо проверить, не в положении ли он.


Доктор Скилфо понимающе улыбнулся:


— Знобит?


— Нет, доктор, озноба я не чувствую, — ответил Джим. — Я уверен, что это не беременность.


— Но на всякий случай надо всё же проверить, — сказал доктор Скилфо.


Тест дал отрицательный результат. Доктор Скилфо взял у Джима ещё каплю крови и тут же провёл анализ по другим параметрам.


— Ну, что я могу сказать? Картина крови не совсем нормальна, наблюдается некоторая анемия. Также налицо признаки недостатка витаминов и микроэлементов, иначе говоря — зимнего авитаминоза. Отсюда депрессия, слабость по утрам, пониженный общий тонус. Иммунитет, надо сказать, тоже несколько снижен.


У Джима было также понижено давление, но в целом доктор Скилфо больше никаких патологий не обнаружил.


— Простите, что вызвали вас из-за пустяков, — сказал Джим. — Судя по вашему костюму, вы уже собирались праздновать Новый год.


— К счастью, пока только лишь собирался, поэтому был в состоянии приехать к вам, — пошутил доктор Скилфо. — Но не стоит извиняться, потому что ваш повод не пустячный. Недопустимо, чтобы кто-то плохо себя чувствовал в Новый год… И особенно вы, ваша светлость. Сейчас я сделаю вам инъекцию, которая поднимет ваш тонус на некоторое время, но вам следует немедленно начать принимать вот эти витаминные препараты. — Доктор Скилфо достал из чемоданчика два блистера с капсулами красного и коричневого цвета. — Вот, это всё, что у меня сейчас с собой, а большее количество вы можете приобрести в любой аптеке.


Доктор Скилфо сделал Джиму инъекцию в предплечье и, проявляя искреннюю заботу о пациенте, пробыл в доме ещё полчаса, пока Джим не начал чувствовать улучшение. Лорд Дитмар пригласил доктора вместе со всей его семьёй на сегодняшний новогодний приём, и тот с учтивым поклоном и благодарностью принял его приглашение.


Инъекция помогла: почувствовав прилив бодрости, Джим смог подняться с постели. В гардеробной его ждал новый новогодний наряд, выполненный во всех оттенках зелёного и сверкающий золотом, а в парикмахерский салон его отвёз Илидор. Причёска Джима была украшена настоящими веточками маркуады и комплектом из двенадцати эрриниевых(1) звёзд. Увидев это новогоднее великолепие, Илидор в восхищении подхватил Джима на руки и опять закружил.


— Ты у меня самый красивый на свете, папуля. — И добавил, как в детстве: — Я тебя люблю. Очень-очень.


Когда они вернулись домой, всё было уже почти готово для встречи гостей. Джим ещё никогда не видел Эннкетина таким озабоченным, суетливым и нервным. Своё первое «боевое крещение» он выдерживал с честью: Джим не заметил никаких промахов и недостатков, всё было так же, как при Эгмемоне. Всего было вдоволь — и напитков, и угощений; дом был украшен маркуадой, цветами и гирляндами лампочек, на лестницах лежали праздничные зелёные дорожки, и среди всего этого праздника носился Лейлор в зелёном костюмчике, рассыпая повсюду блёстки своего восторженного смеха. Айнен еле успевал оттаскивать его от столов, не позволяя ему пробовать угощение, и Лейлор капризно кричал:


— Пусти! Дай! Я хочу ягодку!


— Пока нельзя, — строго осаживал его Айнен. — Праздник ещё не начался, ещё даже гости не пришли. Нельзя ничего трогать. Что гости подумают, если увидят, что угощения уже кто-то попробовал? Это нехорошо!


Лорд Дитмар считал, однако, что если ребёнок хочет ягодку, то вполне можно позволить ему её съесть. Раскрыв Лейлору объятия, он позвал:


— Иди сюда, счастье моё. Пойдём кушать ягодки.


Лейлор бросился к родителю со всех ног и влетел в его объятия, а Айнену показал язык. С Лейлором на руках лорд Дитмар подошёл к большому блюду с крупным и сладким розовым куоршем и взял с него одну гроздь. Они вместе обрывали с неё ягоды ртом и смеялись, встречаясь губами. Когда лорд Дитмар нацеливался на какую-нибудь ягоду, Лейлор, балуясь, нарочно стремился опередить его и съесть её первым, и лорд Дитмар позволял ему обкрадывать себя, делая комически-обескураженное лицо. Потом Лейлор усовестился и, вместо того чтобы воровать у лорда Дитмара ягоды, стал сам кормить его ими. Зажимая ягоды в зубах, он протягивал их лорду Дитмару, и тот брал их у него губами.


Начали прибывать гости. Первым приехал лорд Райвенн с Альмагиром и Эсгином. Илидор шутливо поприветствовал последнего:


— Привет, дядя.


Дядя, будучи младше своего племянника на два года, в тон ему ответил:


— Привет, племянник.


Этот приём почти не отличался от всех, которые устраивал лорд Дитмар каждый Новый год, но сегодня его дом посетили высокие гости: его величество король Дуннган и премьер-министр Райвенн. Об их прибытии не было известно заранее: высокие гости решили сделать имениннику сюрприз, поставив его в известность лишь за час до своего визита. Хозяину пришлось приносить извинения гостям, чей транспорт занимал посадочную площадку, и просить их переместить свои флаеры, чтобы площадка могла принять транспорт высоких особ. Пришлось также в спешном порядке освобождать проход к дому, чтобы расстелить ковровую дорожку. За полчаса до полуночи на площадку опустились два роскошных сверкающих чёрных флаера-«лимузина» с эскортом из пяти флаеров меньшего размера. Две машины эскорта не поместились на площадке, и им пришлось садиться в другом месте. Лорд Дитмар с Джимом, Илидором, Серино и близнецами вышли к площадке встречать высоких государственных особ. Сначала на площадке появилась охрана, осматриваясь и перебрасываясь отрывистым «чисто», и только спустя минуту из флаеров-«лимузинов» появились сами гости — каждый с ещё одной парой охранников, которые телосложением были, пожалуй, ещё мощнее Йорна и на полторы головы выше высоких особ, вверенных под их охрану. Его величество король Дуннган, седовласый, но моложавый, как лорд Райвенн, был одет в дымчато-голубой костюм и чёрный плащ с большим меховым воротником, а на его груди сверкала серебристо-белая цепь из широких плоских звеньев, по форме напоминающих створки раковин мидий. Голова короля была увенчана феоновой диадемой с тремя ажурными зубцами. Эта диадема и цепь были единственными регалиями, свидетельствовавшими о королевском достоинстве, а сам костюм короля был прост, хотя и, безусловно, элегантен. В руках, унизанных сверкающими перстнями, король держал маркуадовый букет, в который было вплетено множество крошечных белых метёлочек ореммы(2), и казалось, будто на сочной зелени маркуадовых веточек лежал крупинками снег. Зелёной деталью в костюме короля была лента через плечо.


Премьер-министр Райвенн, которого двадцать лет назад все звали просто Раданайтом, придерживался в одежде самого простого и строгого стиля. Его чёрный костюм был хотя и сшит из дорогой качественной ткани, но по простоте покроя превосходил даже костюм дворецкого. Волосы он носил в виде длинного «конского хвоста» и больше не красился в блондина, вернувшись к своему натуральному цвету. Единственным его пристрастием были сверкающие сапоги, и сейчас он был обут именно в них: их высокие голенища ярко поблёскивали, когда он шёл рядом с королём по ковровой дорожке навстречу лорду Дитмару с семьёй. На шее у него зеленел гладкий, чистенький шёлковый треугольник ленточки с орденом «За самоотверженную гражданскую службу», которого он удостоился в прошлом году. В руках он нёс традиционный маркуадовый венок для именинника. Говорили, что настоящий король Альтерии — он, а Дуннган уже давно во всём его слушается, став при нём практически формальной фигурой. Это был самый молодой из премьер-министров за почти двухсотлетний период в истории Альтерии: через три месяца ему должно было исполниться сорок три года.


— Простите, милорд, что нагрянули без приглашения, — сказал король. — Мы хотели сделать вам сюрприз.


— Он получился, ваше величество, — сказал лорд Дитмар с низким поклоном. — Ваш визит для нас — огромная и чрезвычайно приятная неожиданность. От своего имени и от имени всей моей семьи позвольте выразить вам благодарность за честь, которую вы нам оказали, посетив в новогоднюю ночь наш скромный праздник.


Первые слова, которыми обменялись король и хозяин дома, прозвучали на всю Альтерию: между флаерами гостей к ковровой дорожке пробились репортёры новостей с разных каналов, которые освещали новогодний визит короля и премьера. Десятки камер запечатлели рукопожатие короля и лорда Дитмара, а также их маркуадовый поцелуй. Премьер-министр Райвенн вручил имениннику венок, а потом подал королю прозрачную голубоватую прямоугольную пластинку с золотым текстом и с королевской печатью. Приняв её, король сказал:


— Милорд, позвольте вручить вам эту почётную грамоту за ваш многолетний труд по воспитанию молодых кадров в нашей медицине и выразить вам в связи с этим нашу благодарность.


Кадры вручения лорду Дитмару грамоты также попали во все новогодние выпуски новостей. После этого король вручил имениннику подарок — документы на комфортабельный персональный звездолёт для дальних путешествий. Затем был обмен официальными учтивыми фразами и заключительный кадр для репортёров, после чего охрана дала представителям СМИ понять, что съёмка окончена.


Представление королю членов семьи хозяина дома прошло уже на крыльце, за широкими спинами охранников. Сначала был представлен Джим, и король, окинув его восхищённым взглядом, проговорил:


— Милорд, с вашей стороны просто преступление прятать от общества такое сокровище! Ваш спутник должен блистать в свете, а не сидеть за стенами вашего дома. Впрочем, — добавил король с улыбкой, — я могу вас понять: если бы я имел счастье обладать такой изумительной половиной, я бы, наверно, тоже прятал её от чужих взглядов из боязни её потерять!


— Я вовсе не прячу Джима, ваше величество, — ответил лорд Дитмар. — И не ограждаю его от общества. Просто Джим сам любит уединение и светской жизни предпочитает семейную. У нас пятеро сыновей, четверых из которых я имею честь вам сейчас представить.


Первым из них был представлен Илидор, который звучно щёлкнул каблуками и образцово вытянулся.


— Илидор — сын моего спутника от его первого избранника, — сказал лорд Дитмар. — Он проходит обучение в лётной академии. А это Серино, юный философ.


Серино почтительно поклонился.


— Ну, а это Дейкин и Дарган, они учатся в школе, — представил лорд Дитмар близнецов, которые стояли бледные от волнения: всё-таки не каждый день их представляли королю!


— А что пятый сын? — спросил король. — Почему его нет здесь?


— Лейлор ещё совсем малыш, ваше величество, — ответил лорд Дитмар. — Его уже отправили спать. Но это ещё не вся моя семья: у меня есть старший сын от первого брака, Дитрикс, но он по долгу службы не смог быть сегодня здесь. А Арделлидис, его спутник, не смог присутствовать ввиду того, что у него со дня на день должен родиться малыш.


Король сказал:


— Полковника Дитмара и его прекрасного спутника Арделлидиса я знаю, и мне жаль, что их сейчас здесь нет. У вас замечательная семья, милорд. Я, увы, вдовец, но у меня двое сыновей и четыре внука. А вот у господина Райвенна до сих пор почему-то нет семьи, — заметил король, взглянув на премьер-министра, — и его голова всё ещё не увенчана брачной диадемой.


— Семейную жизнь я променял на государственную службу, ваше величество, вы это знаете, — ответил Раданайт. — Как напыщенно это ни прозвучит, но моя семья — это вся Альтерия, на благо которой я работаю всю свою жизнь. Так получается, что времени на семейную жизнь у меня не остаётся.


— Трудоголик вы наш, — усмехнулся король. — Смотрите, как бы под старость вы не оказались совершенно одиноким.


Появление короля в гостиной сопровождалось бурной овацией. Глава государства улыбался и кивал, величаво сбросил плащ на руки Эннкетина, который приблизился к нему на полусогнутых ногах: он и мечтать не мог, что в первый же подготовленный им приём он будет принимать плащ самого правителя Альтерии.


— Это ваш дворецкий? — спросил король, кивнув на него.


— Да, ваше величество, — ответил лорд Дитмар. — Его зовут Эннкетин.


— По виду он славный малый, — сказал король.


У бедного Эннкетина сердце зашлось в груди: сам король сказал о нём, что он «славный малый»!


— Так и есть, ваше величество, — улыбнулся лорд Дитмар. — Эннкетин очень толковый и расторопный парень.


— Тогда, может быть, этот расторопный парень принесёт мне бокал куоршевого сока со льдом? — сказал король. — У меня что-то в горле пересохло.


— Сию секунду, ваше величество, — прохрипел Эннкетин, бросаясь исполнять королевскую просьбу.


Эннкетин не чуял под собой ног, когда бежал к столу. Когда он наливал сок в бокал, у него тряслись руки, и он к своему ужасу уронил несколько капель на скатерть, а бросая кубики колотого льда, не с первого раза попал в бокал. Когда же он наконец поднял поднос с бокалом, у него — кошмар! — всё ещё тряслись руки. И не просто тряслись, а ходили ходуном, так что бокал на подносе подвергался опасности быть опрокинутым прямо на монаршую особу. От этой мысли Эннкетин обмер. Что делать? Он всё же понёс бокал на подносе королю, слабея с каждой секундой всё больше. Вдруг поднос в его руках перестал колыхаться: за его края взялись изящные ручки Джима.


— Дай лучше мне, а то уронишь.


Сок королю Джим поднёс сам, протянув ему бокал на подносе с изящным наклоном головы.


— О! — проговорил король изумлённо. — Что за чудеса! Ваш дворецкий ещё и умеет превращаться!


— Эннкетин немного переволновался, увидев вас, ваше величество, — ответил Джим. — Боюсь, он не донёс бы этот бокал. Кроме того, он сегодня в первый раз самостоятельно обслуживает такой большой приём, и его волнение вполне понятно.


— А, ну тогда ясно, — засмеялся король. Беря бокал, он слегка поклонился Джиму. — Вы себе не представляете, как мне приятно получить это из ваших прекрасных рук.


Джим также поклонился, но гораздо ниже и почтительнее. Король сделал глоток и сказал:


— Я всегда любил куорш во всех видах, но с сегодняшнего дня я буду любить его ещё больше, потому что он будет теперь ассоциироваться у меня с вами.


Джим улыбнулся и скромно потупил взгляд, а король смотрел на него с искренним восхищением.


— Пребывание в вашем доме опасно для моей головы, милорд, — сказал он вполголоса лорду Дитмару.


— Это отчего же, ваше величество? — удивился тот.


— Потому что я боюсь, что она вскружится, — проговорил король. — Или я вообще её потеряю. Придётся держать себя в руках!


Раданайт сказал:


— Я вижу здесь своего отца, ваше величество. С вашего позволения, я подойду к нему.


Король обвёл взглядом гостей и заметил лорда Райвенна.


— А, я тоже его вижу. Да, разумеется, подойдите к нему и, пожалуй, приведите сюда. Я тоже хочу с ним поздороваться.


Лорд Райвенн, которому минувшим летом стукнул сто сорок один год, выглядел не старше пятидесяти. Его волосы, приподнятые с висков, окутывали его фигуру серебристо-белым плащом, спускавшимся ниже пояса. Они с Альмагиром стояли у стола, угощаясь куоршевым тортом, а юный Эсгин стоял возле них, переводя взгляд с одного гостя на другого и потягивая фруктовый коктейль. Его густые и длинные русые волосы были заплетены в косы и уложены в тяжёлую, роскошную корону вокруг головы, придавая ей сходство с цветком на тонком стебельке. Казалось, головка Эсгина с трудом выдерживала тяжесть этой короны, и ему стоило больших усилий держать её прямо и гордо. Большие, задумчивые серо-голубые глаза смотрели на всё окружающее с любопытством, особенно часто они поглядывали в сторону короля, а точнее — премьер-министра Райвенна, приходившегося ему старшим братом по одному из родителей. Они никогда не были особенно близки, Раданайт не удостаивал Эсгина своего внимания и, по-видимому, относился к нему весьма холодно. Сейчас же, заметив Эсгина, он задержал на нём взгляд, как будто видел его впервые. Эсгин под его пронзительным взглядом зарделся, а на губах Раданайта чуть приметно проступила улыбка. Он смотрел на Эсгина из-под полуопущенных век, приподняв подбородок, потом что-то сказал королю и взял маркуадовую ветку. Быстрым, чётким шагом он направился к ним. Протянув ветку лорду Райвенну, он сказал:


— С Новым годом тебя, отец.


— И тебя также, сын мой, — ответил лорд Райвенн, подставляя губы для поцелуя. — Теперь я только по праздникам и вижу тебя.


— Увы, отец… Столько работы, что порой некогда даже спать, — сказал Раданайт, вздохнув и улыбнувшись. — Как твоё здоровье?


— Благодарю, сынок, пока жаловаться не на что, — ответил лорд Райвенн. И, взглянув на отчего-то засмущавшегося Эсгина, сказал ему: — Дорогой, подойди к Раданайту, не стесняйся. Поцелуйтесь, дети мои. Вы ведь всё-таки братья.


Эсгин, подойдя к Раданайту, потянулся к его щеке, но тот подставил ему губы. Поцелуй получился неловкий. Эсгин, сам не зная отчего, порозовел, а Раданайт улыбнулся. Альмагиру не понравилась его улыбка и его взгляд: что-то тёмное и порочное было в них. Но он промолчал.


— С тобой хочет поздороваться король, — сказал Раданайт лорду Райвенну. — Идём к нему. — И, подумав, добавил: — Альмагира и Эсгина тоже можешь взять с собой.

* * *

Маленького Лейлора уложили спать в библиотеке на пятом этаже: в детской тот не смог бы уснуть из-за праздничного шума, а в библиотеке он был не так слышен. Постель была устроена на диване, а рядом на надувной кровати расположился Айнен. В непривычной обстановке Лейлор долго не мог заснуть, ему мерещилось, что из-за книжных стеллажей выползает кто-то чёрный. Ему стало страшно одному лежать на диване, и он забрался под одеяло к Айнену.


— Ты что, малыш? — спросил тот спросонок.


— Я боюсь там, — прошептал Лейлор. — Обними меня… Очень-очень сильно обними.


— Надо говорить «крепко», дорогой, — пробормотал Айнен, прижимая Лейлора к себе.


В полночь раздался страшный грохот, как будто небо разрывалось на части. Лейлор в ужасе проснулся и прижался к Айнену. Того тоже разбудил грохот, но он не боялся. Гладя Лейлора по волосам, он сказал:


— Не бойся, дорогой, это только фейерверк.


Грохот раздавался снова и снова, и ему не было конца. От этих жутких ударов внутри у Лейлора всё вздрагивало. Он заплакал.


— Не надо бояться, маленький, — успокаивал его Айнен. — Пойдём лучше к окошку, посмотрим. Это красиво!


Лейлор боялся идти к окну и плакал:


— Громко…


— А ты закрой ушки, будет не так громко, — посоветовал Айнен.


Это не помогло: грохот отдавался внутри у Лейлора, от этого оглушительного бабаханья у него в животе всё подпрыгивало.


— Папуля, — плакал Лейлор. — Хочу к папе!


— Папа сейчас занят, он с гостями, — сказал Айнен.


Лейлор вдруг вообразил, что этот ужасный гром убьёт папу, и он заплакал ещё горше. Айнен успокаивал его и убеждал, что фейерверк безопасен и никого не убивает, что его делают для красоты, но Лейлор был уверен, что страшное грохотание непременно убьёт папу и, может быть, лорда Дитмара тоже.


Наконец грохот стих. Лейлор продолжал плакать и звать папу, и Айнену пришлось спускаться с ним на руках в гостиную. Там играла музыка, все танцевали, и найти папу среди танцующих пар было решительно невозможно. Им пришлось ждать, пока танец закончится, а потом идти искать папу. Айнен спустил Лейлора с рук. Лучше бы он этого не делал: тот сразу удрал от него. Бегая между гостями, он звал:


— Папуля!


Вместо того чтобы искать Джима, Айнену пришлось гоняться за малышом. Гости улыбались, а Лейлор носился с криком:


— Па-апа-а-а!


Вдруг он наткнулся на чьи-то ноги в сапогах и дымчато-голубых брюках. Сверху раздался умилённый голос:


— А это что за прелесть?


Его подхватил незнакомец с белыми волосами и чёрными бровями, с большой блестящей цепью из овальных пластинок и очень красивой короной, усыпанной прозрачными сверкающими камушками.


— Как тебя зовут, деточка? — спросил он.


Лейлор плакал:


— Папа…


— Ну, ну, какой плакса, — проговорил незнакомец, сдвигая чёрные брови. — Ты ищешь папу? Для начала скажи, как его зовут, и я попробую тебе помочь.


— Папу зовут Джим, — рыдал Лейлор. — Его убил гром!


— Что ты говоришь, моя прелесть! — засмеялся незнакомец в короне. — Если ты имеешь в виду фейерверк, то он никого не убил, все остались живы и здоровы, в том числе и твой замечательный папа. Пойдём, поищем его, он должен быть где-то здесь.


Папу они не нашли, зато им встретился лорд Дитмар. Незнакомец в сверкающей короне сказал ему:


— Это очаровательное дитя ищет папу. Джима мы пока не нашли, но вы, милорд, тоже подойдёте на эту роль.


— Благодарю вас, ваше величество, — сказал лорд Дитмар незнакомцу и взял у него Лейлора. — Счастье моё, почему ты не в постели?


— Громко бабахало, — всхлипывал Лейлор. — Этот гром не убил папулю?


— Ты испугался фейерверка, милый? — засмеялся лорд Дитмар. — Что ты, во время него никто не пострадал.


И тут раздался голос папы:


— В чём дело? Лейлор, детка моя, почему ты здесь, а не наверху? И что за слёзы?


Обняв живого и невредимого папу за шею, Лейлор успокоился. Они сели за стол, и папа стал угощать Лейлора фруктовым салатом и куоршевым тортом. Наевшись сладкого, счастливый Лейлор уснул тут же, за столом, у папы на коленях, и его уже не мог разбудить никакой шум.


Эсгин и близнецы Дейкин и Дарган решили втихомолку угоститься куоршевым вином. Предприимчивый Дарган стащил со стола откупоренную и почти полную бутылку, но бокалов захватить не успел, поэтому пришлось пить прямо из горлышка. Они уютно устроились втроём в оранжерее, под раскидистой старой маркуадой: там, как им показалось, их никто не станет искать. Они по очереди прикладывались к бутылке; Дарган то и дело фыркал от смеха, Дейкин ему вторил, и Эсгину тоже было весело. Пахло маркуадой, а сладкое куоршевое вино приятно согревало горло. Две черноволосые головки и одна русая заговорщически склонялись друг к другу.


— Вы уже когда-нибудь пили вино? — спросил Эсгин близнецов.


— Один раз, — сказал Дарган. — В прошлый Новый год. Дейкин так нализался, что милорд Дитмар заметил. Ох и попало же нам! В наказание мы все новогодние дни просидели дома. Даже в развлекательный центр ни разу не съездили!


— Мне тоже пока не разрешают пить, — сказал Эсгин. — У нас дома с этим строго. Все напитки хранятся в подвале, а ключ только у Криара. Если милорд Райвенн хочет выпить или угостить кого-нибудь, он всегда просит его принести. А мне Криар, конечно, не даст ключа.


— А он сам у вас исподтишка не употребляет? — спросил Дарган с усмешкой.


Эсгин пожал плечами.


— Я никогда не видел его пьяным и не чувствовал от него запаха.


— А наш старик Эгмемон, мир его праху, прикладывался потихоньку, — сказал Дарган. — По чуть-чуть, вечерами. У него в шкафчике всегда была припасена бутылка глинета. Они и с Эннкетином иногда пропускали по рюмочке. Наверно, бутылка всё ещё стоит в шкафчике. Это вино что-то слабое, вы не находите? Совсем не пробирает.


Дейкин согласился, что вино слабовато и «не вставляет», а Эсгин, не имевший такого опыта и не разбиравшийся в крепости напитков, вынужден был поверить им на слово.


— Знаете что, ребята? Я сейчас потихоньку прокрадусь в комнату к дворецкому и достану эту бутылку, если она там есть, — предложил Дарган. — Эннкетину сейчас не до этого, он так занят, что не заглянет к себе до самого утра. И мы с вами классно оттянемся!


Дейкину понравилась эта идея, и он поддержал её, а Эсгин сомневался, что это хорошая мысль. Но он был в меньшинстве, а поэтому Дарган, заверив, что всё будет «путём», отправился добывать заначку дворецкого. Его вылазка увенчалась успехом: он вернулся через десять минут и торжествующе достал заветную бутылку из-за пазухи. Она была полная лишь наполовину, но и этого ребятам показалось предостаточно. Дарган к тому же попутно захватил стаканы, чтобы можно было пить с удобством. Разливал он сам и не поскупился: всем досталось по полстакана. Подняв свой, он сказал:


— За Новый год!


Дейкин поднял свой стакан, и Эсгин тоже неуверенно взял свой. Они одновременно хватили по большому глотку обжигающего глинета и одновременно закашляли и зафыркали.


— Ух ты, вот это да, — прохрипел Дарган, тараща глаза. — Знатная вещь!


— Классно, — прокашлял Дейкин.


Эсгин, поставив свой стакан и вытерев навернувшиеся на глаза слёзы, сказал:


— А по-моему, ужасно. Я не хочу это пить.


Дарган обозвал его неженкой, а Дейкин добавил, что таким, как он, впору пить только детскую смесь из бутылочки с соской. Это оскорбило Эсгина, и он, чтобы доказать им, что он не неженка, залпом влил в себя остатки глинета из своего стакана. Он кашлял и вытирал слёзы, а Дейкин и Дарган одобрительно похлопывали его по спине.


— Вот это другое дело!


Они допили свои порции. У них тоже не обошлось без слёз и кашля, но оба заявили, что им очень понравилось, и что глинет — отличная штука. Однако разлить по стаканам вторую порцию им было уже не суждено: их тёплую компанию застукал на месте преступления премьер-министр Райвенн, непонятно зачем заглянувший в оранжерею. Увидев стаканы и бутылки, он нахмурил красивые чёрные брови.


— Так! Весело проводим время, ребята?


Эсгин и близнецы обмерли. Они так испугались, что даже не смогли сразу подняться на ноги. Премьер-министр Райвенн подошёл и взял обе бутылки, взглянул на этикетки. Подняв пустую на две трети бутылку глинета, он спросил:


— Вы что, столько выпили?


— Нет, сэр, — пролепетал Дарган. — Она уже была неполная.


— Где вы это взяли? — сурово спросил премьер-министр Райвенн.


— В шкафчике… У дворецкого…


Раданайт пронзил каждого суровым взглядом, потом приказал:


— Ну-ка, встать.


Ребята стали подниматься. Дейкину и Даргану это удалось, а Эсгина вдруг перестали слушаться ноги. Не так уж много он и выпил, но под грозным взглядом старшего брата — первого министра он весь помертвел и неуклюже повалился обратно на дорожку. Между бровей Раданайта пролегла суровая складка.


— Даже встать не может, — проговорил он тоном глубочайшего порицания. — Сколько ты выпил, голубчик?


Эсгин не мог вымолвить ни слова. За него ответил Дарган, который из всех троих был самый смелый:


— Мы все выпили совсем немного, сэр. Несколько глотков вина и полстакана глинета. Сэр… Пожалуйста, не говорите нашим родителям, а мы обещаем, что больше никогда не станем пить!


— Ну, лёгкое вино или шипучка — это ещё терпимо, — сказал Раданайт. — Но глинет!.. Ребята, вы с ума сошли? Ведь вам же могло стать плохо, если бы вы перебрали! Вы же ещё совсем дети! Посмотрите, что полстакана сделали с ним! — Он кивнул на сидевшего на дорожке под маркуадой Эсгина. — Это недопустимо! Поймите, вам ещё нельзя пробовать такие крепкие вещи! Это просто опасно для вашего здоровья.


У премьер-министра был негромкий, приятный и молодой голос, но он умел говорить веско и серьёзно. Его сдержанный, вкрадчивый и мягкий тембр действовал гораздо сильнее, чем громкие восклицания и словоизвержение иных крикунов, и от угрозы, произнесённой таким голосом, становилось действительно страшно. Когда он улыбался, его взгляд при этом мог оставаться холодным, как сталь.


— Сэр, мы больше не будем, — пробормотал Дарган.


— Мы больше не будем, сэр, — эхом повторил Дейкин.


Раданайт вздохнул, покачал головой.


— Хорошо, на первый раз прощаю. Но смотрите — я велю моей охране следить за вами. Если хоть один из вас притронется к спиртному, мне сразу же доложат, а я скажу вашим родителям. Всё понятно?


— Да, сэр, — ответил Дарган, обрадованный, что они так легко отделались.


— Понятно, сэр, — подтвердил Дейкин.


— Идите, — сказал Раданайт. И добавил, обращаясь к всё ещё сидевшему на дорожке Эсгину: — А ты, голубчик, останься, с тобой мне надо поговорить более обстоятельно.


Близнецов как ветром сдуло, а Эсгин сидел на дорожке, глядя на сверкающие сапоги своего облечённого властью старшего брата. Тот сказал:


— Посмотри на меня.


Эсгин поднял взгляд. Брови Раданайта уже не были сурово сдвинуты, он смотрел на Эсгина огорчённо и обеспокоенно.


— Ну, что с тобой? Почему ты не можешь встать? Тебе плохо?


— Я не знаю, сэр, — ответил Эсгин чуть слышно. — Ноги почему-то вдруг отказались мне служить.


Раданайт присел и всмотрелся в его глаза, взяв его за подбородок.


— Не так уж ты и пьян. Просто, видимо, слегка струсил. Так?


Эсгин закрыл глаза, чтобы проницательный взгляд премьер-министра Райвенна не резал его душу, как скальпель, но тот сказал:


— Нет, нет, смотри на меня, дружок. Что же с тобой делать? В таком состоянии тебе нельзя показываться на глаза отцу. Знаешь, пойдём-ка на балкон, подышим воздухом. Сегодня не холодно.


Он помог Эсгину подняться и крепко обнял его за талию, поддерживая.


— Ну, как? Можешь идти?


— Думаю, да, сэр, — кивнул Эсгин.


— Просто Раданайт, — улыбнулся премьер-министр Райвенн.


Он связался с охраной и потребовал свой плащ. Плащ ему принесли, после чего он отпустил охрану, наказав приглядывать за близнецами. Взяв Эсгина за руку, он повёл его на балкон. Рука у его была тёплая и сжимала руку Эсгина ласково, но крепко и властно, и Эсгин, повинуясь ей, шёл за Раданайтом туда, куда тот его вёл. Взгляду Эсгина открылся освещённый фонарями заснеженный сад и тёмное небо, а его голову тут же охватил бодрящий холод. Дыхание превращалось в белый туман, снег поблёскивал на парапете балкона, и Раданайт скатал из его шарик. Они стояли некоторое время молча, и Эсгин вдыхал холодный ночной воздух. Раданайт, бросив шарик вниз, отряхнув руку и глубоко вздохнув, проговорил с улыбкой:


— Весной пахнет. Чувствуешь?


— Да, сэр… то есть, Раданайт, — пробормотал Эсгин.


Раданайт долго смотрел на него с задумчивой улыбкой, потом погладил его пальцами по одной щеке, затем по второй.


— Как ты вырос, малыш, — сказал он. — Я тебя совсем не видел. Кажется, ещё вчера ты ходил пешком под стол и пачкал подгузники, а сейчас… Ты просто прелесть. Ты это знаешь?


Эсгин не знал, что сказать. Рука Раданайта обняла его за талию.


— Не скрою: я был не в восторге, когда отец взял в спутники Альмагира, и ещё меньше я обрадовался, когда у них вдобавок родился ребёнок. Сейчас я признаю: я был неправ, думая так. Ты очень славный… Мы с тобой могли бы стать ближе.


— Я был бы очень рад, — сказал Эсгин.


Раданайт заглянул ему в глаза, снова смутив его проницательным взглядом.


— Ты правда был бы этому рад?


— Да… Да, сэр… Раданайт, — пробормотал Эсгин.


— Ты меня совсем не знаешь, малыш, — проговорил Раданайт задумчиво, любуясь Эсгином со странной улыбкой. — Впрочем, можно попробовать узнать друг друга поближе. — Он достал из-за пазухи небольшую плоскую блестящую фляжку, открутил пробку и сделал глоток, потом протянул Эсгину. — Попробуй.


— А можно? — растерялся Эсгин.


— Не бойся, это не глинет, — усмехнулся Раданайт. — Это маиль. Мой любимый напиток. От него не пьянеешь, и в то же время чувствуешь райское блаженство. Тонкая штука.


Эсгин робко сделал глоток. Ничего подобного он никогда не пробовал: у напитка был удивительный, богатый и сложный вкус, который поразил Эсгина своей многогранностью.


— Нравится? — улыбнулся Раданайт.


— Да, — ответил Эсгин. — Можно ещё?


Раданайт кивнул, и Эсгин выпил ещё немного этого удивительного напитка. Раданайт взял у него фляжку и сам сделал глоток, а потом снова передал её Эсгину. Они несколько раз по очереди отпили из неё, а потом Раданайт спрятал её на место и с улыбкой сказал:


— Хватит, а то с непривычки головка закружится.


С Эсгином уже начало происходить что-то необычное. Ему стало тепло и радостно, по его жилам заструился праздник, а за спиной как будто выросли крылья. Хотелось взлететь к этому тёмному небу и закричать на весь мир, а что закричать — этого Эсгин и сам не знал. Лицо Раданайта приблизилось, и Эсгин, сам не понимая, зачем это делает, обнял его рукой за шею. Он чётко видел каждую его ресничку, от корня до кончика покрытую самонаносящейся тушью, его чёрные зрачки с загадочными искорками внутри, и его мудрый и ласковый взгляд согревал Эсгину сердце. Он вынул шпильки из волос Эсгина, и две тяжёлые косы свободно упали вниз, кончиками спускаясь ниже пояса.


— Детка, — проговорил Раданайт восхищённо. — Ты чудо!


Ещё никто не смотрел на Эсгина с таким искренним восторгом и нежностью, никто не говорил ему таких слов, и ему хотелось расплакаться. Раданайт трогал и поглаживал его косы.


— Кажется, мы с тобой как-то неуклюже поцеловались там, в гостиной, — проговорил он. — Плохо получилось… Но вполне можно всё исправить.


Лицо Раданайта стало ещё ближе, Эсгин почувствовал тепло его дыхания, а потом его губы оказались в тёплом плену, и он ощутил что-то влажное и щекотное, проскользнувшее к нему в рот. Одновременно он слабел и как будто куда-то проваливался, и у него замирало сердце. Что происходило? Кажется, они целовались, но не совсем так, как следовало братьям, пусть и только наполовину родным. Эсгин осознавал это, но ему не хотелось отталкивать Раданайта, а хотелось и дальше тонуть в этой щекотной, чуть шершавой и тёплой ласке.


— Вот теперь — что надо, — произнес Раданайт.


— Наверно, это неправильно, — пробормотал Эсгин.


— Почему ты так думаешь? — улыбнулся тот.


— Потому что… Ну… Потому что вы… то есть, ты… Ведь ты мой брат, — выговорил Эсгин, путаясь в словах.


— И что же? — спросил Раданайт, всё ещё глядя на Эсгина со странной улыбкой и таинственными искорками в глубине значков.


— Наверно… Как бы сказать… Родственники не должны так… Им нельзя… — Эсгин окончательно смутился и запутался.


— Мы всё же братья лишь наполовину, так что особого преступления тут нет(*), — сказал Раданайт серьёзно, привлекая Эсгина к себе. — А нельзя делать только то, к чему чувствуешь отвращение. Ведь ты не почувствовал отвращения ко мне?


— Н… нет, — признался Эсгин.


— Тебе понравилось? — проговорили губы Раданайта вблизи от его губ.


Эсгин выговорил чуть слышное «да» и сам себе удивился. Ему по-прежнему было тепло и хорошо, и то, что они сделали, не казалось ему таким уж дурным, а кольцо объятий Раданайта вокруг его талии сомкнулось и вокруг его сердца тоже.


— Это не есть зло и порок, малыш, — сказал Раданайт. — Предательство, убийство, зависть, жадность, гнев — вот что есть зло. А когда два родных человека дарят друг другу свою нежность, это прекрасно.


Его вкрадчивый, мягкий и тихий голос действовал на Эсгина колдовски, мудрый и ласковый взгляд согревал. Каким-то невероятным образом Эсгин знал, что всё это — правда, его сердце откликалось на эти слова, хотя какая-то часть его «я» всё ещё осуждала и протестовала. Что бы сказал отец, если бы узнал? Нет, ни он, ни лорд Райвенн не одобрили бы.


— Если милорд узнает… — пробормотал он.


— Отцу не нужно знать, — перебил Раданайт. — Его взгляды устарели, он закоснел и застрял в своём времени. Ему не дано этого понять, и он никогда не поймёт. А ты живи своей жизнью, своей волей, своим разумом и своим сердцем. Не позволяй никому решать за себя, делай свой выбор сам. Ошибёшься — ничего, все ошибаются. Найди свой путь и не сворачивай с него, кто бы что ни говорил. Только так и нужно жить, малыш. Быть самим собой, не противоречить своей сущности и не обманывать самого себя.


От этих слов Эсгину вдруг захотелось плакать. Раданайт был прав — прав как никто. Эсгин всхлипнул. Раданайт укутал его полами своего плаща и прижал к себе.


— Мне жаль, что мы с тобой совсем не общались, — сказал он. — Мы оба многое упустили. Но ничего ещё не потеряно, мы наверстаем упущенное… Если бы я не был всё время так занят! — Раданайт слегка застонал и уткнулся лбом в лоб Эсгина. — Я всё-таки попытаюсь выкроить для тебя время в эти праздничные дни… Как ты смотришь на то, чтобы съездить в развлекательный центр, малыш?


— Это было бы здорово, — улыбнулся Эсгин.


— А потом можно было бы заглянуть ко мне, — вслух планировал Раданайт. — У меня в Кабердрайке огромная квартира, и я живу в ней совсем один. Собственно, «живу» — это громковато сказано, потому что я и дома-то бываю редко… Но всё-таки иногда ночую там. Я бы заказал в ресторане обед с доставкой… Действительно, здорово — только мы с тобой, и больше никого. И пошло всё к чёрту! Как тебе это, малыш?


— Здорово, — повторил Эсгин, обняв его за шею и доверчиво потянувшись к нему лицом.


— Милый мой, — нежно и растроганно проговорил Раданайт, целуя его в лоб и в губы. — Ты чистый, нежный, невинный ребёнок, и у меня сердце сжимается при мысли, что кто-то может тебя обидеть… Нет, я тебя никому не отдам. Ты моя частичка, мой родной малыш… Всё будет здорово, детка, я тебе обещаю. Ну, пойдём, а то ты скоро замёрзнешь.


Они собрались вернуться в дом, но Эсгин сообразил, что нужно бы привести в порядок волосы, и принялся разыскивать в снегу шпильки. Наверно, маиль был виноват в том, что у него никак не получалось снова уложить косы в корону.


— Давай, я помогу, — тихо засмеялся Раданайт. — Кажется, я испортил тебе причёску, прости. Уж очень у тебя чудесные волосы, детка.


Его руки стали проворно укладывать Эсгину волосы, и тот испытывал при этом необычное, тёплое и щекотное чувство в животе. Ему хотелось рассмеяться, и он тихо пофыркивал. Умело управляя целым государством, Раданайт управился и с непослушными косами Эсгина, подчинил их волю своим ловким пальцам и укрепил свой авторитет шпильками. Почувствовав жар его губ на своей шее, Эсгин вздрогнул. Обняв его сзади, Раданайт прильнул своей щекой к его щеке.


— Я ведь чуть тебя не проглядел, детка. Но теперь ты от меня не уйдёшь… — Он щекотал ухо Эсгина губами. — Не уйдёшь, не уйдёшь!


Когда Раданайт с Эсгином появились в гостиной, со стороны казалось, будто они друзья — не разлей вода. Раданайт не выпускал руки Эсгина из своей, с улыбкой слушал то, что он ему говорил, а потом сам начинал ему что-то нашёптывать, отчего Эсгин прыскал в кулак. Лорд Райвенн сказал Альмагиру:


— Ты только посмотри, как они быстро поладили. Когда-то они с Джимом точно так же быстро подружились… Хоть Раданайт и своевольный, и амбиции у него бьют через край, но он умеет располагать к себе людей — этого у него не отнимешь.


Альмагиру по-прежнему не нравился взгляд Раданайта, обращённый на Эсгина, но он ничего не сказал. «Может быть, я и ошибаюсь», — подумал он.


__________________


1 эрриний — альтерианская разновидность изумруда

2 оремма — альтерианское травянистое растение, соцветия используются для

декорирования букетов


*на Альтерии недопустимыми и наказуемыми считаются только связи между лицами так называемой первой степени родства — полными братьями, например (у которых оба родителя общие). Связь между лицами второй степени родства (например, братьями только по одному родителю) не считается преступной, хотя и тоже, в принципе, многими не одобряется.

Загрузка...