Чебурашка (СИ)

25. Герой нашего времени

Меня сейчас просто разорвёт от злости! Нет, мне, конечно всё равно, твоя жизнь и решать тебе. Но ты же умная девочка, не тупица какая-то, типа моих курочек-одноклассниц. Капец! Я решительно шагаю подальше от них, но Катя меня тут же догоняет.

— Тёма, ты чего? — чуть не плача спрашивает она. — Что случилось?

— Артём, привет, — тут как тут появляется улыбающийся Артур. — Ты меня не узнал что ли?

Я резко останавливаюсь и сжимаю кулаки. Твою мать! Не узнал, бл*дь, потому что не хотел узнавать!

— Я тебя предупреждал, сучонок, — наступаю я на него, — чтоб ты вокруг неё не вился? Я говорил тебе?

— Э, старичок, ты чего? — сразу делается он серьёзным.

— Я говорил тебе, что она ещё ребёнок? Что ей ещё восемнадцати нет? Говорил?

— Ты чего гонишь-то, мальчик? — щерится он. — Твоё какое дело? Мы уж сами тут выясним, кому сколько лет. Без сопливых советчиков. У тебя своя девушка есть, чё тебе надо вообще?

— Какая, нахер, девушка, ты, козёл старый! Ты хули скачешь вокруг неё, мудак?

— Э, ты полегче, — закусывает он. — Заткни пасть, придурок ненормальный!

— Я сейчас тебе пасть заткну! — надвигаюсь на него я.

Всего этого от сосунка-малолетки он стерпеть никак не может, да ещё и при Катьке. Стерпеть такое просто немыслимо. И он не терпит, с силой толкая меня в грудь. Да только я готов терпеть ещё меньше, чем он и без раздумий и размышлений, можно сказать, чисто на автомате, моментально с размаха херачу ему в скулу левой сбоку.

Резко, но сильно. Артур отшатывается, а я замахиваюсь снова.

— Артём!!! — восклицает, почти кричит Катя. — Что ты делаешь! Не надо!

В её взгляде я замечаю страх. Я не знаю, боится ли она за своего мудачка Артурку, или пугается моего вида. Сейчас ведь это не я, а старый пропойца док. Не тот, что включает меч, а просравший свою жизнь неудачник. Я не знаю, о чём она думает, но видеть её страх мне неприятно.

Я делаю шаг назад, отступаю и опускаю руку. Она смотрит на меня, как на чудище. Тьфу… Отлично поговорил, всё выяснил… Молодец, чё… Я поворачиваюсь и не говоря ни слова убираюсь прочь.

Празднование проходит отлично, душевно, по-семейному. Но я постоянно возвращаюсь в мыслях к стычке с Катей и Артуром. Не знаю, что меня так бесануло, она, разумеется, достаточно большая и умная девочка, чтобы вопросы своих взаимоотношений с противоположным полом решать самостоятельно. Тем не менее, я продолжаю злиться.

В воскресенье вечером мы вылетаем и в шесть утра уже выходим из самолёта. А в восемь утра я открываю дверь школы.

— Опаздываешь! — встречает меня Наташка Луткова.

— Привет, — подмигиваю я. — Ты тоже?

— Нет, — с загадочным видом говорит она. — Я тебя жду.

— Серьёзно? Интрига, однако. Ну, не тяни, пожалуйста. Вот он я.

— У нас сегодня вместе с вами сдвоенный урок по литературе. Можно смыться спокойно.

— Да? — усмехаюсь я. — И куда пойдём? К тебе или ко мне?

Она розовеет.

— Нет… ну можем просто… Можем в домовую кухню пойти, слойки поесть… У меня сейчас мама дома… Вопросы будет задавать…

— Домовая закрыта, я думаю. Пошли ко мне тогда. Я правда не выспался сегодня, на литре можно было бы придавить.

— Можно на Чебурашке твоём покататься…

— Я сиденья снял… Хочу его прокачать немножко. Тачка на прокачку.

Она едва заметно подёргивает плечиками и тут же игриво спрашивает:

— А почему это ты не выспался?

Но ответить я не успеваю.

— Так, это что здесь за шуры-муры? — раздаётся голос директрисы. — Почему не на уроке? Лыжи уже навострили? Ну-ка… Быстро по классам! Костров, после уроков с Лутковой заигрывать будешь!

— Алевтина Ивановна, мы опоздали просто, — улыбаюсь я. — Уже идём.

— А опаздывать не надо, надо вовремя приходить, заранее даже, чтобы к уроку подготовиться успеть, ясно вам? Давайте-давайте! Луткова, от тебя я вообще не ожидала.

— Чего не ожидали? — теряется Наташка.

— Что ты несерьёзная такая. Придётся папе твоему сказать при случае. Всё, бегом!

Мы идём к лестнице.

— Один раз хотел позаигрывать, — усмехаюсь я, — и то обломали.

— Это потому что без пряников, — хмурится Наташка.

— Да не скажет она ничего папе, — подбадриваю её я.

— Ой, причём здесь…

Мы заходим в класс.

— Можно, Наталья Александровна?

— Надо же, — качает она головой, — сегодня все парочками опаздывают. — Проходите. Не знаю, правда, где вы место найдёте. Усаживайтесь где-нибудь.

В кабинете яблоку некуда упасть, здесь оба параллельных класса — «А» и «Б», и мест свободных нет.

— Наташа, иди к нам, — машут девчонки, сдвигая стулья.

— Иди, — приглашает меня Макс Криворучко.

Придётся втроём сидеть на двух. Я окидываю взглядом комнату. Ну, конечно. Вика сидит на одном стуле с Цепом. Он смотрит на меня с улыбочкой и чуть её приобнимает.

— Наталья Александровна, — обращаюсь я к училке. — Можно я из соседнего класса пару стульев принесу?

— Иди, Костров, нашёлся хоть один разумный человек. Герой нашего времени.

По классу прокатываются смешки.

— А вы хоть помните, — обречённо, будто разговаривает с идиотами, качает головой учительница, — какой именно литературный персонаж назван героем нашего времени?

— Чебурашка! — несётся сразу с разных сторон. — Чебурашка!

— Балбесы, — усмехаюсь я.

— Чебурашка? — недоумённо переспрашивает Наталья Александровна. — Хорошо, что Михаил Юрьевич Лермонтов вас не слышит…

Класс хохочет.

Я выхожу в длинный пустой коридор и забираюсь на широкий подоконник прямо напротив входа в класс. Сижу и болтаю ногами. Ни за какими стульями я, конечно, не пойду. Останусь здесь. Есть о чём подумать. О будущем. Не о том, которое мне известно, а о новом. О новом будущем и о новой жизни.

Во-первых, и это совершенно ясно и очевидно, я должен поменять ближайшее будущее и не дать тому злополучному «москвичонку» наехать на моих родителей. Это несложно. Достаточно задержать их на одну минуту или для верности минут на десять, и ничего плохого не случится.

Родителей я спасу, тут и рассуждать не о чем. А ещё отделаю этого козла Цепа. Это тоже ясно. Что ещё? Ещё есть Тёмный Доктор, и с ним надо что-то делать. Нужно на нём сосредоточиться, проработать и найти применение. Для чего-то хорошего. На благо, в общем, а не для того, чтобы придурков гонять.

С этим тоже более-менее понятно. Но что мне делать с самим собой? В общем-то, здесь тоже всё просто. Нужно поступать не так, как поступил бы док, в которого я один раз уже превратился. То есть нужно не плыть по течению, а взять жопу в руки и гнать себя вперёд, к победе коммунистического…

— Костров! Ты, по-моему, нарываешься. Ты чего здесь сидишь и жертву царизма из себя строишь?

Блин, опять директриса…

— Меня, Алевтина Ивановна, выгнали из класса, — пожимаю я плечами.

И чего ей не сидится в директорском кабинете?

— За что это?

— За свободолюбивые мысли.

— Ну, значит, сиди и думай, как жить дальше! — советует директриса.

— Не поверите, я об этом и думаю, как раз.

— Вот и правильно, выходит, не всё ещё потеряно, раз думаешь. Но если ты мне ещё раз на глаза сегодня попадёшься, я твоих родителей в школу вызову. Понял?

— Как не понять, — киваю я, — очень хорошо понял. Сегодня на глаза вам лучше не попадаться.

— Неправильно ты меня понял. Нужно вести себя примерно. Теперь понял?

— Теперь ещё лучше понял, — подтверждаю я.

— Вот и молодец.

После уроков я иду в универ, прямиком на кафедру к Лилии Юрьевне.

— У неё сейчас занятия, — говорят мне и объясняют, как её найти.

Я ищу аудиторию и заглядываю в дверь. Увидев меня, она вспыхивает.

— Так, подождите одну минуту, пожалуйста, — говорит она группе и выходит ко мне.

— Артём?

Эх… хороша зараза… Тоненькая, славненькая, бровки, глазки, губки. Старый док стонет. Заткнись, похотливая дрянь. Я улыбаюсь.

— Лиль, привет. Мне только пару слов сказать. Если хочешь, я могу подождать.

— Нет-нет, ничего, мы только начали…

— Понятно… Ну, как дела?

— Что? — теряется она.

— Как с мужем дела? Он осознал?

— Пришёл, — кивает она. — Просил прощения.

— Простила?

Она не отвечает, вздыхает только.

— Ну, и молодец, что простила.

Она берёт меня за руку и отводит чуть подальше от кабинета.

— Лиль, — говорю я с улыбкой. — Слушай. Ты и меня прости, ну, за то, что я напал на тебя в тот раз.

Я по-доброму улыбаюсь, безо всяких яких.

— Слушай, это ты прости, я ж сама…

— Стой-стой… Тише. Ты не сама. Это я воспользовался возможностью. Так что ты не парься, у тебя же непростой период был. Да? Ну, и всё. Хорош уже себя грызть. Всё. Так что, если ты готова, я бы хотел возобновить занятия. Но если тебе будет неприятно видеть мою рожу…

— Приятно, — перебивает она. — Твою рожу мне будет приятно видеть… Ой…

Она прикрывает рот ладошкой.

— Отлично, — смеюсь я. — Значит я приду. Когда следующий раз?

Мы договариваемся.

— Ну, ладно… Пошёл я дрова рубить…

— Что? — изумляется она. — Какие дрова?

— Обычные, как Челентано. Не смотрела что ли кино?

— Что⁈

— Шучу-шучу, до послезавтра.

Из универа я двигаю к общаге медучилища. Всё, вот так, безо всяких подготовительных процедур, в очередной раз приступаю к новой жизни. Есть Вика и точка. Остальных барышень я отпускаю. Сейчас объяснюсь с Надей и буду чист перед всем женским полом.

А всю нерастраченную любовь и ласку буду направлять на кого? Правильно, на Чебурашку. А вот когда добьюсь от Вики взаимности, тогда и посмотрим. Тогда можно. Тогда… В общем, теперь всё по-взрослому… Не на инстинктах, а на разуме.

Комендантша в общаге, хмурая неприветливая тётка, берёт мой паспорт из рук вахтёра и долго его изучает.

— Не молод по девкам шастать? — ворчит она. — Нет на тебя заявки. Не пущу. Главное, даже не знаешь, к кому идёшь. У нас тут этих Надь, хоть пруд пруди. Хоть печь ими топи. Всё уматывай. Не пущу, сказала.

Обломала, блин… Я выхожу наружу. Ну, значит не судьба. Разговор-то предстоит непростой, эмоциональный. Надя же вроде влюблена и всё такое, блин. Ноги уже поворачивают в сторону подальше отсюда, но я заставляю себя попробовать все возможности и иду вокруг здания, к тому самому окну на первом этаже.

Через него я уже входил в этот «храм любви». Память начинает оживлять яркие картины той славной ночи и моя решимость встать на путь праведника, так толком и не преуспев в области блуда, несколько ослабевает.

Я представляю Надю в своих объятиях и кровь приливает к сердцу. Да и не только к сердцу… Блин… Ну, как вот противостоять искушению? Трудно, бляха. Очень трудно. Я толкаю оконную раму и она поддаётся. О-па! Незаперто. Бинго, так сказать. Отлично. Влезаю в окно и иду по знакомому маршруту. Нахожу комнату… Не ту, в которой мы с Надей уединялись, а ту, в которой она вроде живёт.

Встаю перед дверью и поднимаю руку, чтобы постучать, но в этот самый момент в конце коридора появляется комендантша, которая только что выпроводила меня с вахты. Она выплывает с лестницы и что-то громко говорит своему спутнику, которого мне не видно. Она уже начинает поворачивать голову в мою сторону, поэтому единственная возможность остаться незамеченным — это войти в комнату.

Не раздумывая, я толкаю дверь, предполагая, что она, скорее всего, заперта, но нет! Она поддаётся и резко распахивается, а я влетаю внутрь. Влетаю и останавливаюсь, как вкопанный.

— Ты почему дверь не запер? — тихо, без выражения, одними губами произносит Надя, глядя на меня, и одновременно с ней другой человек, а именно, особь мужского пола, задаёт свой вопрос:

— Ты кто такой, нах?

Это кто я такой? Я? Серьёзно? Я Надина неземная и, по всей видимости, единственная любовь, а вот ты кто? На моём лице расплывается улыбка.

Они сидят на кровати. Голубки, твою мать. Крепкий парняга со спортивной стрижкой и Надя. Причём, она — у него на коленях. Юбка у неё задрана, блузка расстёгнута, а рука парня лежит на лопающемся от распирающей его плоти бюстгальтере. Эх, кровушка. Да с молочком!

— Простите, ребят, правда, — едва сдерживая смех, говорю я. — Дверью ошибся. Вы бы заперлись, а то там комендантша ходит.

Я выхожу и тут же попадаю ей в лапы, после чего меня немедленно выпроваживают из общаги и грозят встречей с инспектором по делам несовершеннолетних.

— Тёма… ты почему на полу лежишь? Да ещё вон и без рубашки…

Надо мной склоняется мама и с тревогой вглядывается в глаза.

— Медитирую, мам.

— Да? Иди к телефону. Там дядя Петя тебе сказать что-то хочет. Скорей, а то по межгороду дорого.

Я подскакиваю и бегу в прихожую.

— Алло…

— Привет, Тём!

— Здравствуйте, дядя Петя.

— Как ты там? Мать сказала, что сразу из аэропорта в школу тебя погнала?

— Ага, есть такое, — усмехаюсь я.

Мы уже несколько дней, как вернулись из Москвы.

— Ну, ничего-ничего, ей виднее, что с тобой делать.

— Это точно.

— Слушай, я хотел спросить, не хочешь будущим летом с театром на гастроли поехать? Моим помощником. Работа физическая, конечно, зато подзаработаешь, спектакли опять же посмотришь. Мать твоя не возражает. Просто надо уже сейчас сказать. Я могу тебя включить в бригаду. Это в августе будет, после всех экзаменов. Сможешь успеть.

— Здорово! Отличная идея, спасибо большое, я согласен! С радостью даже!

— Ну, всё, добро. Молодец, значит готовься.

Мы ещё немного болтаем и прощаемся.

— И что там за медитации у тебя? — спрашивает мама. — Не расскажешь?

— Так чего рассказывать? Техника такая для очистки мозгов. В очевидном и невероятном рассказывали. Капица всем советовал… Если хочешь, могу тебя научить…

В этот момент в дверь звонят. Мама идёт открывать, а я стою и жду, чтобы посмотреть, кто пришёл.

— Катюша! — радостно восклицает мама. — Ты вернулась? А Оля сказала, ты в Москве работу нашла.

— Нашла, да… Но потом передумала…

— Ну, заходи, заходи скорее! Тёма, смотри, Катя приехала!

Сердце сжимается. Капец, сентиментальный, как старик. Я и думать о ней не думал после возвращения, а увидел и на тебе… Я ж на неё злой. Злой, как собака, а вот поглядите-ка, стою и улыбаюсь, как дурачок.

Она заходит и выглядит не как всегда. Она выглядит смущённо и виновато. Бросает на меня короткие взгляды и тут же отводит глаза. Чего такое-то? Я начинаю волноваться. Блин. Какого хрена! Волнение не унимается.

— Давай, проводи Катю в гостиную, — говорит мама, — а я пока чай поставлю. Сейчас чаю попьём и ты нам всё-всё расскажешь. А то вон Артёмка несколько раз пытался, но не мог никак дозвониться до тебя. Какая ты умница, что пришла. Тём, ты бы хоть накинул на себя что-то, а то ходишь голый. Неудобно ведь…

Мама убегает на кухню, а мы проходим в комнату. Повисает неловкая пауза.

— Садись, — говорю я и вдруг понимаю, что боюсь услышать что-то нехорошее. — Решила значит приехать?

Она несколько раз кивает.

— Да…

— Надолго?

— Ну, да… навсегда…

— А чего вдруг? Работа не заладилась?

— Нет, — машет она рукой. — Там всё нормально было…

— А что тогда?

— Ты прости меня, Тём…

— За что? — хмурюсь я и сердце делает пропуск.

Всё-таки я за неё волнуюсь, хоть и сказал себе, что пусть мол делает, что хочет, но всё равно, не чужой ведь человек. Вон сколько метров джинсы вместе перевели.

— Ну, за то что пропала, не сказала ничего, остаться там решила и не предупредила даже…

И всё? Только за это?

— Да я и не подумала вообще… Всё равно же у тебя тут… Вика и…

— А причём здесь Вика? — пытаюсь я связать концы с концами.

— Ну… В общем, да, наверное, ни при чём. Я, короче, задумалась, когда ты… ну… появился там… И поняла, что ты прав, конечно. Не стоит мне втягиваться в эту жизнь. Там ведь и загреметь можно под фанфары. Побаловались по малолетству и хватит. Нужно серьёзным делом заниматься.

Ф-у-у-х. Ну, вот, хотя бы одна нормальная девка. Головой думать начала.

— И знаешь, что ещё… — начинает она и замолкает… — У меня с Артуром…

Блин… Какого хрена…

— У меня с Артуром ничего не было, ты не думай. Вообще ничего… Даже намёков никаких…

— Что? — хлопаю я глазами.

— Ну, просто, чтоб ты знал…

Заглядывает мама.

— Ребят, а может мы на кухне посидим? Чтоб не таскать сюда.

— Да, конечно, — соглашается Катька. — Я и сама хотела предложить.

— Ну, пойдёмте тогда, у меня всё готово. Тёма, надень уже рубашку! Катюша, чем будешь заниматься до следующего года?

— На швейную фабрику пойду работать.

— А на будущий год планируешь снова поступать?

— Посмотрим, — вздыхает она и бросает на меня взгляд.

После чая мы с Катей сидим у меня в комнате и просто болтаем, как в старые добрые времена, когда ещё шили джинсы. Она рассказывает про экзамены, про свою московскую жизнь, а я хвастаюсь, как уделал в гонке Цепа. И сообщаю об остальных своих приключениях тоже. Кроме амурных, разумеется.

— Жалко, что сейчас Чебурашка разобран, но как только соберу, сразу первым делом тебя прокачу.

— Тогда собирай уже скорей, — смеётся Катя и вдруг делается серьёзной. — Тём, а ты действительно решил с Цепом драться?

— Да, я готовлюсь во всю. Видишь, грушу повесил, луплю её постоянно.

— А зачем тебе это? Чтобы Вику впечатлить? Думаешь, для неё это имеет значение? Для меня бы точно не имело.

Во-первых, это не ради Вики. Это мои личные счёты. И пока я не поставлю в этом деле точку, какими бы прекрасными не были мои намерения, я не смогу двигаться вперёд. А, во-вторых, для Вики этот бой однозначно имеет значение. Сто процентов. Я знаю, её жжёт восторг от того, что якобы ради неё устраивается такая крутая, просто офигительная драма. Настоящий бой, да ещё и без правил. Да, для неё это важно.

— Нет, Кать, этот человек много всего сделал плохого. И ещё сделает, уж поверь. Он должен прочувствовать, что ко мне ему приближаться опасно. Пойми, я должен это сделать. А Вика тут совсем ни при чём.

Ну, не совсем, конечно, но точно она здесь не самая важная причина. Наверное… Не знаю…

— Понятно…

Катя кивает и подходит к письменному столу.

— А что это за пачки бумаг? — спрашивает она. — Это рукописи дяди Гриши?

— Ага, всё руки не доходят разобрать. Хочу разложить по папкам романы и рассказы, но там кое-что перемешалось, так что нужно потрудиться, чтобы это всё рассортировать. Надеюсь когда-нибудь издать его труды. Он бы порадовался.

— Это уж точно. Слушай, а хочешь, я займусь? Мне пока делать нечего, работать только через неделю начну, так что могла бы взять на себя это дело.

— Правда? — удивляюсь я. — Думаешь, не заскучаешь от этого чтива. Ведь совсем не факт, что тебе понравится.

— Ничего страшного. Зато сделаю доброе дело.

— Ну, ладно. Спасибо. Они тяжёлые, я тогда тебя до дома провожу. Только за неделю ты точно не разберёшься…

А драться с Цепнем я действительно буду. Физрук на меня не нарадуется. И тренер по боксу тоже. Потихонечку я начинаю вставать в пару с Михой. Но это дополнительно, вне тренировок. Он крутой боксёр, но по самбо и прочим делам не такой уж и спец. С другими парнями тоже начинаю добавлять удары из бокса. Только борца-вольника нигде не могу найти для спарринга. А это прям не очень хорошо.

— Ты пойми, Артём, — раз за разом капает мне на мозги физрук, смирившийся с тем, что поединок будет, хочет он того или нет. — Вольники они сильные и у них куча козырей. Во-первых, это проходы в ноги. С любых позиций и любых дистанций. Во-вторых, корпусная борьба, они прям отлично умеют работать в плотной борьбе. В-третьих, к ним ты хрен забежишь за спину. Они умеют с этим справляться. Ну и на спину ты их замучаешься валить, особенно конкретно ты конкретно такого быка, как Цеп.

— Вас послушать, так надо сразу сдаться и всё.

— Нет, сдаваться не надо, — качает головой физрук. — Черепанова нужно держать на дистанции, делай подхват или через голову. Это будет нормально. Если сближается — нагружаем подхват. Если забегает назад — сразу бросок через голову. Но, самое главное — болевые. Отлично заходят болевые на ноги, особенно защемление ахиллесова сухожилия. Поэтому в партере никаких удержаний, только ахилл либо колено. А ещё работа ногами, зацепы под внутреннюю, под дальнюю.

В общем, накачка идёт капитальная.

— А что, Глеб Алексеевич, вам уже самому интересно, да, кто победит самбист или вольник?

— Какой ты самбист? — отмахивается он. — Ты ещё дитя недозрелое. Работай давай, работай, не шлангуй. И массу набирай, а то тощий вон, как спирохета.

И я работаю. А ещё я работаю в гараже. И блин, я уже подкатывал к Хаблюку, чтоб он мне устроил свидание с Парусом, потому что в машине ничего нет. Ну, просто ничегошеньки такого, за что можно было бы убить человека…

Кузов покрасили в горчично-золотой цвет. Кто бы поверил, но покраску организовал Хаблюк. Он договорился у себя в гараже и там спецы намешали охрененную краску. Так что теперь идёт сборка всего, что было снято.

Помогают дядя Валя и отец. Он достал резину, а Валентин подогнал новенькие диски, ну и кучу всего прочего. Бабла на это дело уходит хренова туча. Но зато мой Чебик становится настоящим красавчиком.

Время летит и за всеми этими делами незаметно наступает зима. Заворачивают морозы, вырастают сугробы, в квартирах становится жарко от пышущих огнём батарей, а дни делаются короткими, отдавая темноте всё больше и больше прав. В воздухе появляется предчувствие Нового Года. Пока ещё смутное, но с каждым днём обретающее всё большую уверенность.

У меня всё хорошо, просто отлично. Я иду по своему плану, не отвлекаясь на разные глупости. Уверенно двигаюсь вперёд. С Викой особых подвижек нет, но у меня и времени нет, чтобы активно ей заниматься. Ничего, никуда она от меня не денется. Однозначно.

Я даже не запариваюсь на этот счёт. Если я одержу верх над Цепом… Блин, не если, а когда! Когда я одержу верх над Цепом, она уже никуда от меня не денется. Гарантирую. Я ей и не дам уже соскочить с крючка. Так что, последние вольные денёчки догуливает. Цыпочка.

Вот только с медитациями происходит какая-то хрень. И даже не какая-то, а полная хрень. Чем меньше во мне остаётся неудачника дока, тем труднее становится будить Тёмного Доктора. Чем лучше и правильнее я становлюсь, тем реже в моей голове включается красный световой меч.

И я не знаю, что с этим делать. Не уверен, что зависимость именно такая, но факт остаётся фактом. Тёмный Доктор от меня отдаляется. Ну, не в зимнюю же спячку он впадает, честное слово…

Сейчас я снова лежу на полу и пытаюсь достучаться до спящего богатыря в кольчуге и шлеме. Настоящий Илья Муромец. Просыпайся! Просыпайся, Доктор. Я собираю всю волю, всю энергию и… всё рассыпается, потому что кто-то жмёт кнопку звонка. Видение исчезает, и я с недовольным видом поднимаюсь.

Иду в прихожую и открываю дверь. В квартиру врывается Катя. Заснеженная, румяная и взволнованная.

— Катька! — смеюсь я. — Ты похожа на снеговика!

— Ой, там такая метель, — отвечает она снимая шаку и мотая головой. Волосы рассыпаются, налезают на глаза и она привычно сдувает чёлку, выпятив нижнюю губу.

— Проходи, — отступаю я, давая ей больше места.

— Артём, — серьёзно говорит она. — Кое-что случилось.

— И что же? — удивляюсь я.

— Кое-что важное.

— А именно?

Она расстёгивает спортивную сумку и достаёт из неё бумажную папку.

— Я разбирала рукописи твоего дяди…

— Да, я знаю, но это уже сто лет длится.

— Правильно, — кивает она. — Но не в этом дело. Возьми.

Я беру папку из её руки.

— Это рассказ.

— Рассказ? — поднимаю я брови. — И что, думаешь, стоит его номинировать на Ленинскую премию?

— Открой, — серьёзно говорит она.

Я задерживаю на ней взгляд и невольно улыбаюсь. Растрёпанная, румяная и взволнованная. Она стоит посреди прихожей и с её цигейковой шубки стекают капли тающего снега.

— Открой! — настойчиво повторяет она. — Там что-то очень и очень интересное.

— Ну, ты меня прямо заинтриговала.

Я открываю папку и вижу небольшую пачку из листов с отпечатанным на машинке текстом. Пожимаю плечами.

— Что? Читать что ли?

— Читай!

— Ну, ты раздевайся пока.

— Читай-читай!

— Хорошо-хорошо…

Я откашливаюсь и начинаю читать вслух:

— Боцман. Рассказ… Что?

— Боцман!

— Боцман?

— Да, Тёма, Боцман. Тот самый, ты слышишь? Это про того самого Боцмана! Про него и про жёлтый «запорожец»! Да читай ты уже!