Часть 2 : Истории Валена

Глава 4

Дераннимер прикрыла глаза от света глядя на гору и на людей стоящих здесь. Их было пятеро, хотя для двоих вряд ли подходило слово "люди". Эти двое были ворлонцами, древними, прекрасными существами из света и древнего чуда, Богами во плоти.

Но они привлекли ее внимание лишь на мгновение, несмотря на свою красоту, несмотря на свою мощь. Она не знала, ненавидеть или благодарить их. Когда она была ребенком, ворлонец предсказал что мужчина, женившийся на ней, будет править Минбаром. Она ненавидела и страшилась этого пророчества, также как ненавидела и страшилась тех снов и смертей что оно принесло.

Теперь… все изменилось. За прошедший год она начала понимать. С одной стороны, она все еще ненавидела ворлонцев, но с другой стороны… она, наконец, начала понимать.

Она перевела взгляд на следующего. Она знала Парлонна с самого детства. Лучший воин ее отца, а позже — его преемник, Парлонн защищал ее, сражался за нее, проливал за нее кровь, учил ее а затем увидел, как она становилась сильнее, быстрее и искусней — большим, чем он мог научить ее. Она чувствовала себя виноватой перед ним, но не могла сказать ему — почему. Он не был подходящим для нее учителем. Ему были привычны старые пути, пути воина. Она же была женщиной, и она предпочла касту жрецов, касту ее матери, а не путь воина, как ее отец. Он всегда протестовал против такого выбора — пусть даже и не показывая этого явно. Неудивительно что его уроки были для нее… недостаточны.

Он носил форму воина. Он не присоединился к Рейнджерам — и никогда не сделает этого. Он не объяснял своих мотивов — но она знала. Он никогда не согласится учиться у чужака. Он не согласится сражаться среди жрецов и мастеров. Он не принесет клятвы, отличной от воинской. Он не будет никем, кроме воина.

Дераннимер любила его — как странное сочетание отца, брата и старого друга, и она лишь хотела чтобы он мог хотя бы немного измениться.

Напротив Парлонна стоял другой воин, отказавшийся принести клятву Рейнджера. Как и Парлонн, Маррэйн был воином прошлых времен, старых обычаев. Он принадлежал прошлому, когда умения и доблести одного было достаточно, чтобы потрясти землю и небо, камень и звезды. Те дни ушли, и Маррэйн знал это так же, как и Парлонн. Он не позволит своему гневу взять над ним верх, но также и не сможет измениться, не сможет привыкнуть, и не будет никем иным, кроме того кто он есть.

Дераннимер не знала любит она его или нет. Он был человеком великой чести и твердых убеждений. Теперь он был правителем, Первым Воином Клинков Ветра — а до того был у них изгоем. Но внутри он не был ничем, кроме камня. Женщина, которую он никогда не любил, умерла, умерла страшно — и это уничтожило его.

Иногда, лишь иногда, она замечала проблеск чего—то большего в нем, в его глазах, в его голосе. Лишь тогда, когда он был рядом с ней. Она знала, что это проглядывает та его сторона, которую не видел никто, кроме Беревайн. В Маррэйне скрывалось многое, хотя к добру это, или ко злу — или же равно к обоим сторонам — она не знала.

И, наконец, здесь был Вален.

Она смотрела на него и ее сердце пело. Она слышала его голос и для нее он был музыкой. Она разделяла его убеждения, она следовала по его пути, она верила ему. Он был тем, кого предсказали ей, теперь она поняла это.

Тот, кто будет править Минбаром, не силой оружия, не военной мощью, не страхом или кровью, но убеждением, верой и любовью.

Его появление освободило ее, и старый груз пророчества упал с ее плеч. Он будет править Минбаром, и она выйдет за него замуж. Но она не знала, сколько в этой любви была ее от нее самой и сколько — от пророчества.

Вален шагнул вперед и она увидела как он смотрит вниз. Равнина была полна его народом, ее народом. У него не было родословной, не было ни предков, ни клана, ни дома или касты. Кое—кто говорил что потому он был ничем. Дераннимер знала что именно потому он стал — всем.

Золотой свет, казалось, струился из его глаз, из самой его сути. Ее руки дрогнули. Дераннимер, успокаиваясь, одернула складки своего мундира и приготовилась слушать.

— Я пришел к вам не сражаться в войне. Я пришел к вам не выигрывать войну. Войны преходящи. Войны есть всегда. Они приносят смерть, они приносят жизнь. Они приносят и подвиги и трусость. Они порождают и героев и чудовищ. Они приносят свет и тьму.

Но они заканчиваются. Так же, как и все на свете. Эта война закончится.

Но останется мир. И в этой битве будет добыт мир — который и есть истинное сражение. Не только для воинов или Рейнджеров, но для всех нас. Если мы победим в этой войне, не научившись в ней ничему — значит мы потерпим поражение. Это война не за власть, доблесть или мщение.

Это война за наше будущее, и она идет в каждом из нас. Кто мы? Чего мы хотим? Кому мы служим? Мы должны найти ответы на эти вопросы. Все мы. В том числе и я. Я не могу ответить на них, пока что. Не в одиночку. Никто не может.

Но вместе…

Вместе мы узнаем, что мы есть и чем должны стать. Именно это будет настоящей битвой. Битвой не оружия. Не крови. Не армий. Но битвой сердец и желаний каждого из нас, понимания и знания.

И будет мир. Тысяча лет мира, когда ни один минбарец не убьет другого, когда мы вновь научимся быть теми кем должны быть.

Я видел, как придет это время. Я видел тысячу лет мира. Мы заплатим за этот мир страшную цену. И от всех нас зависит, будет ли он стоить этой цены.

От всех нас…

Они слушали, и его слова звенели над миром. Те, кто слышал их, те кто слышал о них, изменялись. Кто—то мог описать пережитые чувства. Большинство не могли.

Дераннимер увидела путь, на котором могла помочь в создании будущего, и уничтожить страхи что принесли ей столько боли. А'Иаго Мар—Хан узнал, что он не увидит это будущее, но те кого он учит — станут частью его. Кин Стольвинг думала об ошибках, что сделал ее народ и о том, что у нее есть шанс не увидеть их повторения.

Нюкенн из дома Зир думал о своем сыне, и его сердце наполняла гордость за ту роль, что будет играть его сын в этом новом мире. Рашок из дома Дош знал, что новый мир будет нуждаться в защите — и он не заставит себя ждать. Рамде Зарвин из Так'ча увидел, наконец, последний шанс для его народа искупить свою вину и обрести прощение своих грехов. Немейн стоял, гордо выпрямившись, и думал о том какая ему выпала удача — служить Дераннимер и Валену, быть пусть малой, но частью нового мира.

Затрас был занят, обдумывая улучшения в защите Вавилона—4, тут чуть больше огневой мощи, там освободить часть трюма, и получится куда больше помещений, потом… время от времени прислушивался к речи, и также время от времени поглядывал на лица двух воинов рядом с Валеном.

Что бы ни думали Маррэйн и Парлонн — они не позволили этому отразиться на их лицах.

Слова повторялись эхом в воздухе, в умах, и на губах каждого. Угасающий свет солнца коснулся Горы Х'леиа и тех, кто собрался возле нее, тех, кто пришел сюда ради одного взгляда на их спасителя, и ради шанса говорить с ним, чтобы разделить его мысли, чтобы понять его мечты.

Но, пока что, они могут подождать.

Берег в горной тени был древним, тихим и прекрасным, струящиеся воды в сумерках отсвечивали золотом. Вален сидел в безмолвной медитации. Мистики, вожди и пророки приходили сюда, напиться чистой воды и насладиться красотой. Вскоре Вален уйдет, чтобы говорить со своим народом, но сейчас ему нужно собраться. Речь выжала досуха его тело и душу. Тяжесть будущей истории давила на него, пока слова текли сквозь него — водой из реки времени.

Рейнджеры охраняли проход к берегу. Но здесь его ждал только один, тот кому он доверял, хотя и знал что доверять ему не следовало.

Вздохнув, Вален открыл глаза. Скверно. Сегодня покой покинул его. Он хотел бы чтобы Дераннимер оказалась здесь — с ней он всегда чувствовал себя так спокойно. Но она ушла. Она хотела поговорить с кем—то из собравшихся, и Маррэйн ушел вместе с ней, как охранник. Вален знал что она в безопасности. Маррэйн мог предать его — но не ее.

Остался лишь Парлонн. Он стоял поодаль, его дэчай, как всегда, был готов к бою. Вален не носил этого оружия. Он ненавидел его и не знал как им пользоваться. Любой дэчай был запятнан в крови, не просто в крови врагов — но и в крови его владельца. Каждый воин, носивший дэчай, знал что однажды он может взять и его жизнь.

Это должно прекратиться. Нет греха в поражении, нет позора в признании слабости. Никто не будет вновь принужден к морр'дэчай.

Никогда.

— В чем дело, Парлонн? — спросил он. Воин, казалось, излучал ауру гнева. Парлонн выглядел разгневанным с самого начала речи. Как и Маррэйн.

— Ничего. — последовал ответ.

— Тебе нет нужды лгать мне, Парлонн. Если я оскорбил тебя — скажи об этом. Что беспокоит тебя?

Парлонн молчал, словно собираясь с мыслями. Наконец он решился.

— Ты убил нас всех! — Слова вырвались словно огонь, наполненные яростью и пылающим гневом. — Всех нас, до последнего. Ты убил нас всех!

Вален подобрался и поднялся на ноги.

— О чем ты говоришь? — спросил он, следя за тоном своих слов.

— Ты понимаешь, что ты сказал в этой речи? Ты действительно веришь в это, или же она всего лишь… красивая пустышка для масс?

— Я верю в каждое ее слово. Ты это знаешь. Почему ты спрашиваешь?

— Тысяча лет мира, когда ни один минбарец не убьет другого? Они действительно наступят?

— Да.

Парлонн потряс головой.

— Значит, ты убил нас всех. — выдохнул он. — Каждого живущего воина. Ты убил нас всех. Что делать нам в эту тысячу лет мира? С кем мы будем сражаться? Мы становились сильнее, благородней и мудрее в войне. Это — то, кто мы есть. Это — то, что мы есть.

Что за доблесть в мире? В чем слава — сидеть в одиночестве, не обнажая оружия? Что такое жизнь без мыслей о смерти?

— У тебя будет тысяча лет мира чтобы ответить на эти вопросы, Парлонн.

— Нет, у меня их не будет, и не будет у любого воина. Мы на войне. Не думаю, что войну переживет один из сотни нас. Вот что ты сделал с нами.

— Я не понимаю.

— Нет. — Парлонн усмехнулся с проблеском горькой насмешки. — Конечно же, ты не понимаешь. Ты не поймешь. Славная смерть на войне — и твой клан будет петь о ней через столетия. Твои предки будут довольны и у твоих потомков останется память и пример для подражания.

Жизнь в мире и созерцании? В чем слава этого? Как мы почтим наших предков — сидя и медитируя тысячу лет? О каких великих делах будут петь наши потомки? О том, как отважный воин смело сидел и размышлял всю его жизнь?

Каждый воин, способный держать оружие, будет искать достойной смерти в этой войне, Вален. Каждый из нас! Лучше умереть в бою, чем стариться в мире.

Итак, теперь ты понимаешь? Ты убил всех нас.

— Это старый путь. — спокойно ответил Вален. — Те дни ушли. Я устал видеть, как минбарцы умирают лишь из—за чести. Честь важна, верно, но не более чем жизнь! Мы теряли писателей, художников и поэтов — не по веской причине, лишь потому, что этого потребовала их честь. Есть пути, отличные от смерти, Парлонн. Другой выбор, другая дорога по которой можно пойти.

— Конечно! Другой выбор, разумеется. Я должен буду копаться в грязи как деревенщина, или же лепить горшки для фларна. Подожди, я понял. Я буду просить милостыню на улице. Это — твой прекрасный новый мир.

Если я не воин, то что я такое? Я ничто. В твоей тысяче лет мира нет места для воинов.

— Не обязательно это будет именно так.

— Но так будет. Мы оба знаем это. Ваша медитация закончена, лорд? У меня есть дела, которым нужно уделить внимание.

— Оставь меня, Парлонн. Передай Рейнджеру Тулану, что теперь я готов видеть тех, кто хотел встретиться со мной.

— Как прикажете, лорд.

Парлонн умчался, словно ураган, и Вален в отчаянии уронил голову. Такова натура Парлонна. Все что он способен понять и научился принимать. Путь воина. Кодекс воина. Старые пути и старый кодекс.

Эти обычаи были мертвы, и следующая тысяча лет будет лучше. Что за чудеса будут созданы без вечно витающих в воздухе мыслей о войне? Насколько полней будут жизни со знанием, что ни один не умрет лишь из гордыни?

Многие ли выживут и смогут увидеть эти дни?

Слова Парлонна засели в его сердце. Какое—то количество смертей было неизбежно, он знал это, но мысль о массовом, по сути — самоубийстве его воинов…

Все это так бессмысленно!

— Прошу прощения, Избранный. Первый Воин Парлонн сказал, что теперь вы готовы принять посетителей.

Вален поднял голову, чтобы посмотреть на Тулана. Рейнджер, один из самых юных, но верный и преданный. Происходя из касты Жрецов, он с готовностью принял рейнджерский образ жизни. Его отец, Нюкенн, приветствовал путь выбранный сыном.

— Да. Проводи их. — Многие из собравшихся хотели не более чем приветствовать или же коснуться его. Он придет к ним позже. Но тут были и те, кто хотел говорить с ним наедине, о важных вещах, что должны храниться в секрете.

Первый такой посетитель пришел на берег, миновав двух Рейнджеров. Он не был минбарцем. Он был чужаком — ниже, тоньше, с тонкими руками и ногами. Оружие, которое висело на его поясе через тысячу лет любой минбарец узнал бы, как денн'бок.

— Это существо смиренно приветствует тебя, З'ондар. — сказал визитер.

Холод прикоснулся к сердцу Валена.

— Меня знают как Рамде Зарвина из Так'ча. Если мне будет позволено говорить с вами…

Мир раскинулся перед ними — до горизонта, до края изведанного. Мир, наполненный историями, мечтами и мечтателями, воинами, ожидающими смерти, мастерами лишь начавшими узнавать, что значит жизнь и жрецами пытающимися понять и тех и других.

Дераннимер чувствовала себя так, словно она могла оттолкнуться от вершины горы — и опуститься там где пожелает. Он чувствовала странную легкость, почти эйфорию. Слова Валена все еще звучали в ней. Тысяча лет мира. Эта мысль была..

…ошеломляющей.

Ее компаньон, разумеется чувствовал далеко не то же самое. Маррэйн равнодушно стоял, сложив руки на груди, и казался почти что частью самой горы.

Дераннимер оглянулась на него.

— Ты сердишься. — заметила она.

— Нет. — холодно и спокойно ответил он.

— Парлонн сердился.

— Да.

Она тряхнула головой.

— Я понимаю — почему, но уверена, он поймет что этот путь лучше. Случись такое раньше — и не сгорел бы Ашинагачи, и стольким не пришлось бы умирать. Понимаешь, — она запнулась — разве не так?…

— Мертвые — мертвы. — ответил он после секундного размышления. — Смерть отражение жизни, и жизнь — смерти. Все это один цикл. Скорая смерть после полнокровной жизни значит больше, чем долгая и одинокая жизнь, не наполненная ничем. Забери страх смерти, и откуда взяться настоящей отваге? Забери отвагу — и в чем будет слава?

— Ты не понимаешь. — горько сказала она. — Мой отец провел последние годы своей жизни изуродованным и сломленным. Ему нужен был кто—то, кто помогал ему есть, кто—то, кто помогал одеваться. Не будь войны — он мог быть жив сейчас. Он мог бы писать, мог бы ваять, мог бы делать что угодно.

— Твой отец был великим, и я считал за честь знать его, пусть и недолго. Но именно война придала такое значение его жизни. Кем бы он мог стать без войны? Что значила бы его смерть — без войны?

Она снова со вздохом мотнула головой.

— Но ты не сердишься?

— Нет. Слова, мнения.. они ничего не значат. Вален хочет перемен. Он желает порядка, стабильности, нового мира, полного надежды. Без сомнений, тысячу лет народ будет вспоминать его имя, и говорить о нем с почтением… быть может даже с преклонением. Что за дело до тех из нас, кто сейчас живет и умирает, следуя за ним?

— Это неправда. — запротестовала она. — Ему не безразлично то что приходится делать.

— Знаю. Просто… горько следовать за тем, кто не понимает нас. Он велик, возможно, величайший из тех, кого я знал, но он не один из нас. Он не понимает нас.

— Один из нас? Ты говоришь о воинах?

— Я говорю о минбарцах. Где его клан? Где его наследие? Где его предки, и великие дела его прошлого? Он пришел из ниоткуда — чтобы вести нас. Я следую за ним, потому что понимаю его величие, но не могу не заметить, что я не могу служить ему так, как Хантенну. Я не предам его. Я уже предал одного лорда и не сделаю этого второй раз, но порой я изумляюсь ему.

— Он из всех кланов, и всех каст. Его наследие — наследие всех нас.

— Или ничье.

— Это важно?

— Нет. Могло быть важно, но — нет. — Маррэйн помолчал и взглянул на нее. Закаленные в боях воины трепетали и пугались под каменным взглядом, но она не боялась. Она знала что он не причинит ей зла. — Он тот, кого предсказали ворлонцы.

— Да.

— Тот кто будет править всеми минбарцами.

— Да.

— Тот, за кого ты выйдешь замуж.

Чуть слышно:

— Да.

— Ты любишь его.

Без размышлений, без сомнения:

— Да.

Он помолчал и кивнул. Выражение его лица не изменилось.

— Что ж, этого будет достаточно.

Потом была тишина.

— После речи у горы Х'леия настало короткое затишье. Это было время… созидания, мало отличное от того, что сейчас делаем мы. Рейнджеры росли в числе и умении, их ряды пополнили многие из Так'ча. Через Зарвина они поклялись в верности Валену, увидев в этом шанс искупить грехи своего прошлого.

Понимаешь, они убили их Бога, и надеялись заслужить прощение за это службой тому, кто будет выбран их богами. В этом была своя ирония — они не понимали, пока не стало слишком поздно, что Вален убивал Богов минбарцев.

Старые Боги, старые обычаи. Боги по имени "честь", "морр'дэчай", "традиции". Они могли не быть создававшими миры Высшими Существами, в которых верят многие расы. Они могли не быть даже дивными духами, которыми представляли себя ворлонцы, но все равно они были богами. Одного за другим, Вален убил их всех.

Он не отменил обряд морр'дэчай — он отлично знал, что не сможет. Но он лишил его славы. Он запретил любому из Рейнджеров носить кровавые линии позора. Для Рейнджеров он ввел новое оружие. Не дэчай, не древний символ воина, с историй, уходящей на сотни поколений.

Они пользовались новым оружием, тем, что он называл денн'бок. Это был более—менее прямой потомок традиционного оружия Так'ча, барркена. Вален показал себя его знатоком, превзойдя его наставника, Зарвина после всего лишь нескольких уроков.

Хм. Не правда ли, удивительно?

Что он должен был думать, когда учился у них, когда он брал от них в свою культуру, в свое общество то, что могло прожить тысячу лет — зная что те, кто учит его этому, возьмут из его учения лишь худшие уроки?

Я хотел бы знать… и порой, думаю — знать только лишь это…. Я хотел бы знать, что он должен был думать, зная что его союзники предадут его, совершая ошибки, когда он так отчаянно хотел поступать правильно. Должно быть он думал о необходимости. Есть вещи, что должны быть сделаны, как бы они ни были неприятны, тяжелы или болезненны…

Есть вещи, что должны быть сделаны.

Война всерьез разгорелась вновь через несколько месяцев после речи, и на этот раз передышек не было до самого конца — а до него было еще немало лет. Нас поддерживали надежда и единство не говоря уж о новых союзниках, Так'ча.

И, разумеется, ворлонцев.

Слепота обычна среди тех, кто хочет верить мечтам, в то что они сбываются. Многие благодарили ворлонцев за помощь. Немногие спросили — почему они не предлагали большей помощи ранее. Нужно было случиться Маркар'Арабар? Или пасть Гисейнотоши? Очевидно так и планировалось — иначе ворлонцы предотвратили бы их.

Вален был вдохновителем всего что ему приписывают, хотя недовольных его правлением было куда больше чем считается сейчас. Маррэйн и Парлонн… они держали при себе свои разногласия с ним, но их безмолвное соглашение всегда витало в воздухе.

"Когда это закончится…"

"Когда все закончится."

Что—то имеет свойство вмешиваться, когда заключены подобные соглашения. Зови это судьбой, роком, кармой или просто слепым случаем, но всегда что—то происходит.

Этим "чем—то" был Вален. Годы войны стали тяготить его, — много лет прошло, и еще больше должно было придти. После боя он часто проводил время в одиночестве, поминая мертвых. Не только мертвых из минбарцев или так'ча, но также и мертвых Теней. Его не смели беспокоить во время этих медитаций даже ближайшие друзья и союзники. Его загадочный спутник, Затрас, однажды грубо выдворил Рашока из покоев Валена, во время такой медитации, свалив опытного воина на землю.

И тяжелые размышления о будущем привели его к попытке вмешаться в иные дела…

Звезды расстилались в бесконечности перед ним. Он чувствовал себя так словно бы мог протянуть руку и сжать их в кулаке. Их жар не опалил бы его, их мощь не удержала бы его. В конце концов — разве он не Вален, спаситель минбарцев, Избранный, тот кто получит владычество и признание?

Он может сделать все, все что угодно. Он может заставить его народ умирать ради него — и они будут умирать, как бы он ни пытался увести их с этого пути. Он может вести войну с Врагом и уничтожить его. Он может создать новый мир и новый народ — и сжечь по пути столько старого, что неважно будет победил ли он или проиграл.

И он может создать тысячу лет мира, который, как он знал, — закончится войной, войной, исхода которой он не узнает.

— Ибо я — Вален. — глухо произнес он. — Узри мою силу.

Позади него вспыхнул свет, но он не обернулся.

— Ты не имеешь права. — сердито сказал он. Он хотел бы чтобы здесь оказалась Дераннимер. Вся боль в его сердце уходила, когда она была рядом. Но сколько в том было благодаря ей, и сколько — благодаря Кэтрин?

"Кое—что бывает необходимо. Мертвый лист дает новую жизнь земле, но думает ли земля о листе?"

— Я это знаю. Я все это знаю, но все равно ты не имеешь права вмешиваться.

"То, что ты пытаешься сделать, угрожает всему что будет. Будущее должно быть таким, как ты его знаешь, или все пойдет прахом."

— Сотни тысяч пойдут на смерть, и это будет лишь началом. Ты рад позволить моим словам направлять будущее, позволить мне гранить и отливать его по твоим наставлениям, но ты не позволяешь мне сделать такую малость.

"Размер зависит от восприятия. Порой великие события выглядят мелочью, а небольшие дела изменяют мир."

— Я могу это предотвратить.

"Нет. Ты можешь создать нечто намного худшее."

Вален повернулся и посмотрел на сияющее существо из света рядом с ним. Он мог смотреть на ворлонца не мигая, не отступая назад. Он не рос на историях о Богах, как минбарцы. Для него Валария, Варэнни и Ра—Хел были лишь символами, религиозными терминами, именами. Забавно, но это было следствием того, что он побывал здесь.

Кроме того он знал, что это была не настоящий облик ворлонца. Он видел его много раз, в своих снах.

Это был не Кош. Этого они называли Ра—Хел. Оно могло быть и не его настоящим именем, но Валена это не беспокоило. Он был здесь главой, и Кош был его подчиненным. Ра—Хел носил девственно—белый скафандр, который, казалось, светился чистотой и уверенностью. Он любил чтобы его принимали за бога и появлялся в облике бога — по крайней мере когда у него был выбор. Это, похоже, не тяготило его так, как остальных.

— Я хочу чтобы Дераннимер была здесь. — вздохнул он. — Это тоже ваше? Это вы заставили меня полюбить ее?

"Нет. Это вне нашей власти."

— Я не знал, что вы можете в этом признаться. — он был удивлен. — Как? Я думал, что вы можете все.

"Нет. Это вне нашей власти, потому что это вне нашего опыта."

— Так кто же она? Я знаю все про твое маленькое пророчество. Она на самом деле Кэтрин?

"Нет."

— А… значит я прав, не так ли?

"Ты создал ее. Не мы. Круги по воде от твоего приближения разошлись далеко, и куда раньше чем ты появился. Поток времени послал отражения нам и всем, кто мог прочитать их. Призраки в зеркале, следы на песке… Мы лишь укрепили то, что мы увидели в тебе, то что должно случиться."

— Отсюда и твое… сегодняшнее вмешательство?

"Да. Это было необходимо."

— Я знаю. — он вздохнул. — Это не значит, что оно мне нравится.

"Неважно. Смотри, она идет."

Вален обернулся к иллюминатору. Челнок приближался. Он знал, что Дераннимер там, и его сердце учащенно забилось. Когда он был оторван от нее, он сомневался, он беспокоился… но с ней…. все его проблемы забывались. Он знал, что это не было ответом, так же как знал, что однажды величайшую его задачу ему придется решать в одиночку.

Но пока что… она вернулась. Все остальное может подождать.

— Нам не дано понять путей З'ондара.

Парлонн всегда был умелым в наблюдении за людьми. Первый Воин Шузен сказал когда—то, что величайшие воины знают, как читать своих противников, как узнавать все по их глазам — слабость, страх, сомнение, все что воин может обратить себе на пользу.

Но, как он ни пытался, совершенно чуждые черты лица Так'ча оставались ему непонятны. Тем не менее что—то прорвалось сквозь них, и потребовался бы кто—то, куда менее умелый, чем Парлонн, чтобы пропустить беспокойство в голосе Зарвина.

— Что случилось? — снова спросил Парлонн. Он уже слышал о странной встрече. Внезапно Вален созвал трех его слуг вместе, чтобы дать им какое—то секретное поручение. Будучи порученной троим — у его задания были большие шансы на успех. Не та мысль, с которой Парлонн мог бы спорить. Это было понятно.

Но — миссия, о которой он ничего не знал? А затем от нее отказались, объяснив что все это было непониманием?

— З'ондар послал это сообщение, позвав меня к себе. "Явитесь ко мне, есть важные дела, которые следует обсудить с вами." Я явился к нему первым.

Он сказал, что троим из нас будет поручено особое задание. Он дал мне кристалл, который, по его словам, содержал сообщение, для кого—то по имени Деленн, и не сейчас — в будущем.

— Деленн. — пробормотал Парлонн. Он не знал этого имени. Какой—то великий вождь будущего? Воин… нет. Только не в тысячелетии Валеновского мира. Через два года после конца войны каждому оставшемуся в живых воину придется варить фларн, чтобы выжить. — Продолжай.

— Он говорил о великом непонимании, и что это сообщение позволит его избежать. А потом…

— Потом появился ворлонец.

— Какой? — поинтересовался Парлонн.

— В облике Лорда Тибора, которого вы зовете Ра—Хел.

— Лорд Тибор, Надзиратель Богов… Он просто парил там. Ни он, ни З'ондар не говорили, но было похоже, что они спорят. Наконец З'ондар поклонился Надзирателю, и сказал, что он лишь хотел спасти жизни многих, но у него нет выбора.

А Лорд Тибор сказал, что выбор есть, но только один.

Потом З'ондар извинился передо мной… за то что отнял у меня время! Он же понимает, что все мое время — его, так же как и все что мне принадлежит — его! Потом он ушел. Нюкенн и Рашок появились чуть позже, и они знали не больше чем я.

В этом есть какой—то смысл. Я уверен в этом, но пути мудрости З'ондара нелегко постичь.

— Непонимание. — проговорил Парлонн. — Это все?

— Да, но З'ондар прежде говорил мне об этом. Он говорил что знает о великой войне что будет вызвана непониманием, и что он может предотвратить эту войну. Я не раз медитировал над этой загадкой, но все же не смог понять.

Зачем пытаться предотвратить войну? Может ли быть честь большая, чем погибнуть в бою ради высшей цели? Я не понимаю, но верю что понимание придет со временем.

— Благодарю тебя, Зарвин. — сказал Парлонн. Его слова были холодны, в горле стоял ком.

— Ты понимаешь? Ты был первым, кто встал рядом с З'ондаром. Ты знаешь о чем он говорил?

— Думаю что да. — ответил Парлонн.

— Ах… — проговорил Зарвин. — Это существо благодарит вас, Первый Воин. Понимание придет со временем, с усердием, службой и верностью. Я позабочусь чтобы мы были более усердны в службе З'ондару. Май Рамдела предложил нам построить для него часовню — где—нибудь поблизости. Что—нибудь еще, Первый Воин?

— Нет. Благодарю, Зарвин.

— Мы живем ради З'ондара. Мы умираем ради З'ондара.

Парлонн лишь кивнул в ответ.

— Что случилось?

Дераннимер несколько месяцев была оторвана от него, путешествуя с дипломатической миссией на Йолу. Она непрестанно думала о нем, и его слова отзывались музыкой в ее сердце. О нем были ее сны.

Должно быть именно так чувствуют любовь.

И вот она вернулась, и она снова была рядом с ним, а он молчал. Он стоял и смотрел в космос.

— Ты сердишься? — спросила она.

— Да. — ответил Вален. Он не повернулся посмотреть на нее. Он просто продолжал смотреть в космос. — Да, я сердит. Очень сердит. Но не на тебя. Только не на тебя.

— Так что же? Я сделала все, что могла. Может быть… может быть тебе следовало послать кого—нибудь получше…

— Нет! — горячо воскликнул он. Он не оборачивался. — Нет. Я зол не от этого. Я никогда не смогу злиться на тебя.

— Отчего же? И почему? Скажи мне.

— Ты когда—нибудь представляла себе, что это такое — знать будущее? Знать то, что будет, прежде чем это случится. Не казалось ли это прекрасным?

Все совсем не так. Потому что я не могу его изменить. Ни единой его секунды. Я знаю, что случится, я знаю когда и знаю почему, и не могу ничего сделать чтобы избежать хоть чего—нибудь. Следы на песке. Вот, что я такое.

Только и всего.

— Что ты увидел? Тебе было видение, пока меня не было? Что это было?

— Нет. Не видение. Знание. Йолу отказалась нам помочь, даже просто поддержать нас снабжением. Я знал, что они откажутся.

— Да. Они… хотели остаться в стороне. Они хотели безопасности. Не могу их за это винить. Может быть… кто—то более достойный, чем я…

— Нет. — повторил он. — Ты не поняла. Это случилось бы, кто бы ни был послан. Они отказались, и в результате они обречены. Они навлекли рок на свои головы, и они не поняли этого.

Он тихо вздохнул.

— Я пытался изменить события. Я пытался, но… ради чего? Будет так много смертей. Так много, и я могу остановить это. Одно слово… но цена этого…

— Что случится? Ты говорил, что будет тысяча лет мира.

— Она будет. Но…

— Как думаешь, что будет после того, как тысяча лет мира закончится?

Дераннимер поежилась. Неожиданно ей стало очень холодно.

— Прости. — прошептала она. — Я… мне надо отдохнуть.

— Понимаю. — кивнув, сказал он. На его лице было выражение бесконечной печали.

Она направилась к дверям, потом остановилась и оглянулась.

— Кем была Кэтрин? — спросила она.

Он удивленно вскинул голову. По—настоящему удивленно. Она в первый раз видела на его лице подобные чувства. Но он не сказал ничего, лишь только опустил голову вновь.

Тогда она ушла.

— Это существо не понимает. — Зарвин сделал странный скользящий жест длинными пальцами перед своим лицом. — Никто из нас не понимает.

— Как и я. — проговорил Маррэйн. — Хотел бы, но…

Вален ушел, но его гневные слова все еще висели в воздухе. Маррэйн слышал их снова и снова, но один взгляд на Зарвина сказал ему, что Так'ча будет помнить их куда дольше чем он.

"Итак, то что я сказал — правда? Это твои люди вновь напали на беззащитных?"

— Это существо не понимает. — Зарвин посмотрел на Маррэйна, в поисках поддержки, в поисках хоть чего—нибудь. Маррэйну предложить было нечего, ни слова, совсем ничего.

— Йолу не сильна, верно, но они конечно же, могли помочь нам. Все имеет значение. Иначе зачем было отправлять к ним посла?

Маррэйн мрачно кивнул, его губы сжались в тонкую линию.

— Это было честью — предложить служить рядом с З'ондаром. Великая честь, когда об это просит его возлюбленная. И все же они отказались. Оскорбление. Великое оскорбление, которое не может остаться безнаказанным.

— Мы знаем слова З'ондара. Мы поклялись, как поклялся ты, как поклялись Анла'шок. Мы последуем за ним во тьму, в огонь, в смерть. И те кто отказался — должны уступить ему дорогу.

"Как ты мог? У тебя нет жалости? Тебе нет дела до беззащитных?"

— Мы не понимаем. Мы пытались следовать его учению, его пути, его словам."

"Вон! Ради меня не будут убивать невинных! Я не позволю этого!"

Зарвин поднял взгляд.

— Что мы сделали неправильно? Ты каменный воин, второй поклявшийся служить ему. Ты знаешь его, как никто другой. Что мы сделали неправильно?

— Не знаю. — Маррэйн говорил тихо, в его словах не было чувств. Дераннимер задрожала бы, услышав их.

— Мы тоже. Но в этом должен быть смысл. Мы найдем его. Так будет.

А когда мы найдем его… мы вновь будем ему служить. Он позволит нам снова служить ему.

Разве он откажет?

Маррэйн не ответил. Сказать было нечего.

Зарвин смотрел мимо него, на выгравированные знаки. Маррэйн знал, что он потратил на них немало часов.

Дар, принесенный вождю, который не понимает тех, кого ведет.

Зарвин склонился перед ними.

— Благодаря этому нас будут помнить. Это будет последним нашим памятником ему до тех пор, пока мы не вернемся. Он сохранит нас навсегда в его мыслях, также как он навсегда останется в наших.

Зарвин отвернулся от часовни и направился к дверям. Когда он проходил мимо, Маррэйн коснулся плеча Так'ча.

— Вален был неправ. — коротко сказал он.

— Нет. — после долгой паузы сказал Так'ча. — З'ондар прав. Это лишь мы не понимаем его.

Это были последние слова сказанные Так'ча минбарцу — на ближайшую тысячу лет.

— Нет. — сказал Маррэйн пустой комнате, безмолвному храму, станции населенной призраками. — Это он — тот, кто не понимает нас.

Он тоже ушел. Воздух в часовне, казалось, был пропитан печалью. Он не любил этот зал. Что—то… говорило с его воинской душой, доводами, которых он не желал принимать.

Парлонн ждал его возвращения в его покоях. Он поднялся, когда вошел Маррэйн.

— У нас неприятности. — сказал он.

— У нас их много. — ответил Маррэйн. — О какой из них ты говоришь?

— Вален.

— Он исчез.