Чаша гнева

11 января 1918 года, четыре часа пополудни. Германская империя, город Бад-Кройцнах, отель Курхаус, место расположения ставки верховного командования кайзеровской армии.

Все произошло внезапно. Вроде бы ничего не предвещало беды, за исключением громкого карканья ворон, что по-хозяйски расселись в безлиственных по зимнему времени кронах деревьев, четко вырисовывавшихся на фоне серого неба. В воздухе густо стояли запахи прелой опавшей листвы и речной тины, а часовые в ожидании смены откровенно скучали на своих постах. Да и что могло произойти тут, глубоко в тылу, на коренной немецкой земле, где германский солдат не оккупант и грабитель, а муж, брат, сын, дядя, племянник или жених.

Но вот прямо в воздухе раскрылись зияющие дыры, открыв взору пейзаж летней степи (мир Славян), и оттуда колоннами по четыре начали выбегать солдаты в армейской форме никому неизвестного образца и выезжать приземистые боевые машины, по сравнению с которыми британский танк «Марк 4» смотрелся как античная трирема рядом с броненосцем. И тут же с тихим свистом в воздухе над зданием ставки пронеслись пузатые летательные аппараты с красными пятиконечными звездами на брюхе. Примерно четверть века спустя их появление вызвало бы приступы паники и злобы, но тут на советские опознавательные знаки немецкие солдаты пока смотрели как бараны на новые ворота.

В результате сопротивление охраны было даже еще менее организованным и стойким, чем при захвате штаба Восточного фронта, да и служили тут не фронтовики-окопники, а разные «блатные» персонажи, устроившиеся в охрану Ставки по знакомству или за солидную взятку. И тако же офицеры. Редко кто из них нюхал пороха в траншеях Западного или Восточного фронта: большинство из них провели три с половиной года войны по штабам различного уровня, начиная с дивизионного, и сами солдат в атаки на поле боя не водили. А потому спорадическая стрельба быстро стихла, и наступила тишина, нарушаемая лишь топотом ног незваных пришельцев и голосами офицеров, отдающих команды на чистейшей латыни, немецком и древнеславянском языках.

Кайзер Вильгельм, находившийся в своих покоях на положении полуарестанта-полубольного, при первых признаках этого вполне ожидаемого им вторжения (ибо он поверил посланию Рихарда фон Кюльмана сразу и бесповоротно) приказал камердинеру одевать свою монаршую особу в парадный мундир. В ответ тот возразил, что, мол, сие не велено генерал-фельдмаршалом Гинденбургом, ибо Его Величество явно не в себе. Тогда кайзер ткнул рукой за окно, указав на оцепляющих отель солдат в незнакомой форме, и спросил, угодно ли будет старому слуге, чтобы его господин встречал свою судьбу в домашнем халате и шлепанцах на босу ногу. Камердинер повиновался, и к тому моменту, когда лязгнул присобаченный снаружи засов и дверь в императорские покои раскрылась, кайзер уже был обмундирован как положено. Двое из четырех визитеров были ему знакомы (Рихард фон Кюльман и генерал Гофман), а еще двое были одеты в офицерские мундиры той самой неизвестной армии, что так бесцеремонно захватила его Ставку.

- Добрый день, Ваше Императорское Величество, - поприветствовал Вильгельма Второго его статс-секретарь по иностранным делам. - Позвольте представить вам господина Серегина, самовластного князя Великой Артании, Защитника Земли Русской, Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего и Бича Божьего для всяческих негодяев, а также его верного помощника византийского стратега и генерал-лейтенанта Артанской армии господина Велизария. Должен сказать, что оба этих господина владеют немецким языком в полном объеме, так что для общения с ними переводчик вам не потребуется.

- Добрый день, господа, - храбрясь, вскинул голову кайзер, - вы пришли сюда для того, чтобы отстранить меня от власти или убить?

- Ни то и ни другое, Вильгельм Фридрихович, - ответил Артанский князь, - как вы видите, меч мой вложен в ножны, а значит, у меня нет причин гневаться на вас в данный конкретный момент. Мы пришли договориться с вами о справедливом мире между Советской Россией и Германской империей.

- Но это невозможно по двум причинам, - возразил Вильгельм. - Во-первых, большевистские вожди уже несколько раз обращались по радио с воззванием к немецким солдатам, чтобы те свергли и убили своего кайзера. Во-вторых, против мира с Советами выступают мои генералы, предпочитающие взять то, что им нравится, силой, а не договариваться о мире, хотя я согласен с теми аргументами, которые герр Кюльман изложил в своем послании.

- Мы знаем об этих проблемах, - сказал Серегин. - На первый вопрос могу ответить, что большевики больше так не будут. Должен сказать, что автор этой политики, месье Троцкий, сидит сейчас в застенках моей службы безопасности, кается в прегрешениях и отвечает на вопросы специалистов по поиску истины. Выйдет он оттуда только на эшафот, ибо живым мне этот человек не нужен. Помимо того, я обещал оторвать головы всем, кто будет нарушать подписанные соглашения, ибо на то у меня имеются все полномочия и возможности. Что касается своевольства ваших генералов, почти свергших своего кайзера с престола, то теперь они уже не будут возражать против заключения долговременного мирного соглашения с Советской Россией. Курт, сюрприз в гостиную к Его Величеству кайзеру Германии!

В дверь вошел плечистый солдат двухметрового роста, неся в каждой руке по плетеной авоське с человеческими головами. В правой - брылястая и мордатая, как у кабана, башка фельдмаршала Гинденбурга. В левой - значительно более человекообразная голова генерала Людендорфа, на лице которой застыло выражение тягостного недоумения: «А меня-то за что»?

- О да, герр Сергий! - воскликнул повеселевший кайзер. - Теперь этим двоим точно не до возражений. А ведь еще не далее как сегодня утром они назвали своего кайзера безумцем и приказали посадить его под замок. Тогда я им сказал, что живыми я их больше не увижу, и это оказалось пророчеством. Все, как вы и обещали мне в своем письме. Надеюсь, больше таким образом никто не пострадал?

Артанский князь будто прислушался к чему-то внутри себя и ответил:

- Нет, никто. Все остальные офицеры и генералы проявили благоразумие и сразу вздернули свои грабли вверх. Эти двое, собственно, тоже пытались сдаться, но против них у меня были особые резоны, помимо того, что они не желали мира с Советской Россией и взбунтовались против своего монарха. Но эту причину я бы предпочел сейчас не озвучивать. Надеюсь, что ваш мир будет и вовсе избавлен от подобной пакости, и не только потому, что эти двое теперь мертвы.

- Так, значит, мир, герр Сергий? - спросил Вильгельм.

- Да, мир, - ответил Серегин. - Нам он нужен ничуть не меньше, чем вам. Вам требуется свести вничью войну на Западном фронте и добиться приемлемых условий мира без аннексий и контрибуций, сохранив тем самым на своей голове корону, а нам требуется привести страну в порядок после шока двух революций подряд. И вообще, когда дерутся русские с немцами, то радуются только в Париже, Лондоне и Вашингтоне. И едва мы с вами заключим правильный мир, там случится истерика.

- А вот последнее ваше замечание вернее верного, - ответил кайзер, - истерика там будет обязательно. Антанта уже видит нас побежденными и униженно молящими о пощаде - и тут заход на новый раунд. Генерал Гофман писал, что в случае заключения правильного мира вы обещали оказать Германии некоторую помощь...

- Побежденными Антанта видела вас еще год назад, - хмыкнул Артанский князь, - и именно поэтому решилась инспирировать в России буржуазный переворот, после которого их креатуры, пришедшие к власти, принялись стремительно разлагать русскую армию. Что касается помощи, то на первом этапе она будет заключаться только в правильных советах. Вот если Антанта попытается напасть на территорию Советской России или переведет русских солдат, сражавшихся с вами на Западном фронте, на положение военнопленных - тогда возможно все. Гнев мой будет ужасен.

- О да, герр Сергий! - воскликнул Вильгельм. - Гневаться вы умеете. Прошло всего несколько часов с того момента, как эти двое решились отвергнуть ваше разумное предложение, а их головы уже отделены от тел.

- Я заранее предвидел отказ, - ответил Серегин, - ибо про двух этих деятелей мне было известно предостаточно, и ничего из этого не было хорошим, а потому я подготовился к достойному ответу. Надеюсь, я достаточно убедительно продемонстрировал тот факт, что для меня не существует расстояний, а потому моя армия способна проводить стремительные карательные операции в любой точке этого мира, и что в случае нарушения достигнутых нами соглашений возмездие будет стремительным и неотвратимым?

- Да, герр Сергий, - с серьезным видом кивнул кайзер, - вы были более чем убедительны. Правда, должен сказать, что после того, как мы подпишем наш мирный договор, у нас в Германии поднимут вой сторонники этих двух бунтовщиков, уже размечтавшиеся о богатых поместьях на плодородных русских землях.

- А этим вы можете сказать, что в России для них нет других земель, кроме как для братских могил, где пятеро будут лежать под одним березовым крестом, - ответил Артанский князь. - Это я им обещаю определенно. А сейчас первым делом вам предстоит восстановить управление своей армией и отменить те дурацкие приказы, которые ваши ныне покойные генералы успели отдать за последние несколько часов. Иначе последствия могут быть очень тяжелыми. И возвращайте на пост начальника генштаба генерала Эриха фон Фалькенхайна. У него, по крайней мере, голова служит не только для того, чтобы в нее есть. Как я понимаю, после неудачи в Палестинско-синайской кампании он здесь поблизости ожидает нового назначения.

- Вот именно, что неудачи, - вздохнул Вильгельм.

- А удачи там быть и не могло, - отрезал Серегин. - Что вы хотите от соотношения сил, когда противник имел двукратное численное и значительное качественное превосходство? Удалось избежать полного разгрома, и то ладно. Полгода спустя при аналогичной ситуации на западном фронте у вашего хваленого Гинденбурга фронт просто бы рухнул, в том числе и по причине стратегических просчетов. Впрочем, вы можете попробовать на этом посту какую-нибудь новую фигуру, неизвестную в моей истории, но не думаю, что у вас есть время на эксперименты.

- Хорошо, герр Сергий, - кивнул германский кайзер, - я последую вашему совету. Что-нибудь еще?

- Вот, - сказал Артанский князь, протягивая собеседнику свой «портрет». - Это такое магическое средство связи, вроде телефона, не нуждающееся в проводах и радиоантеннах. Вы только проведите пальцем по изображению, и все тут же заработает. Как только у вас все будет готово и ваши безмозглые бабуины в пикельхельмах придут в чувство, сообщите об этом мне, и тогда мы устроим финальную мирную конференцию в узком кругу: вы, я, господин Ульянов и господин фон Кюльман. Это и будет концом нынешнего этапа борьбы за мир во всем мире и началом следующего.

- И с этим я тоже согласен, герр Сергий, - заявил Вильгельм. - Такое, как вы выразились, средство связи может оказаться весьма немаловажным при возникновении каких-нибудь осложнений.

- В таком случае наш разговор окончен, - сказал Серегин. - Объявляю обратную амбаркацию, мы уходим. Если хотите, то в качестве вашего военного представителя при моей Ставке я могу взять с собой генерала Гофмана, чтобы натыкать его носом во все ошибки вашей армии на Западном фронте, а также познакомить с историческими штудиями, где описывается, как развивалась обстановка в мирах, лишенных моего благотворного влияния. У милейшего Макса, при всех его недостатках, есть одно большое достоинство: его не надо учить говорить и читать по-русски, а потому я смогу знакомить его прямо с первоисточниками.

- А вот это - настоящий подарок с вашей стороны, - расчувствовался кайзер. - Сделайте так, и моя благодарность не будет иметь границ.

- Это пока не подарок, а только приз, премия за ваше покладистое поведение, - произнес Ар-танский князь. - Настоящие подарки у вас еще впереди. У меня все строго определенно: за неправильные поступки следуют пинки и затрещины, иногда розги, за правильное поведение - призы и подарки. А сейчас - счастливо оставаться, Вильгельм Фридрихович, мы уходим. До скорой встречи!

Развернувшись, Артанский князь вышел из апартаментов кайзера также стремительно, как и вошел, и вместе с ним вышли генерал Велизарий и генерал Гофман. На месте остался только статс-секретарь Германской империи фон Кюльман.

- А вот с вами, мой добрый Рихард, - сказал Вильгельм, - я хочу побеседовать очень и очень подробно. Садитесь и рассказывайте обо всем, ибо время у нас теперь есть.

Семьсот восемьдесят пятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Дав Кобе-старшему вжиться в обстановку и переварить наспех проглоченные сведения, я собрал в своем кабинете совещание, на котором, помимо меня и Кобры, присутствовали Сосо, Коба-младший, Ольга Николаевна (не как невеста, а как законный представитель России-1914), Ильич-младший, Коба-старший и военспецы: полковник Половцев, капитан Коломийцев, капитан первого ранга Альфаттер и генерал-майор Самойло.

- Итак, товарищи, - сказал я, - дело с заключением мира выходит на финишную прямую. Мы, конечно, продолжим наблюдать за поведением германских партнеров, но уже сейчас видно, что их армия на Восточном фронте, взбаламученная предсмертными судорогами Гинденбурга и Людендорфа, постепенно успокаивается. Лихорадочная подготовка к вторжению внутрь Советской России прекращена, а части, покинувшие позиции для того, чтобы попытаться отбить крепость Брест-Литовска, вернулись в свое расположение. Вся эта суета будет продолжаться еще два-три дня, после чего последуют прямые переговоры кайзера Вильгельма и товарища Ленина и подписание итогового документа.

- Скажите, товарищ Серегин, а вам обязательно нужно было отрезать головы Гинденбургу и Людендорфу? - спросил Коба-старший. - А то получается прямо какое-то варварство...

- А германцы, товарищ Коба, это и есть варвары, возможно, самые неотесанные из всех европейцев, - ответил я. - А с волками жить - по-волчьи выть, иначе не поймут. Излишнюю доброту и всепрощение эти люди воспринимают как слабость. При этом со слабыми они не договариваются, а диктуют им свои условия. Мне нужно было продемонстрировать, что кара за нарушение выдвинутых мною условий будет летальной, стремительной и неотвратимой, а у всех тех, кто не был причастен к этому безобразию, с головы не упадет и волос. Теперь все всё поняли, и никто никуда не идет, тем более что предложенный мною договор действительно взаимовыгодный. А те, кто этого не понимают, в ближайшее время, пока не прошел страх, в вашу сторону с недобрыми намерениями будут бояться даже смотреть, а потом вы и сами встанете на ноги.

- Есть в этом деле еще одно обстоятельство, - сказала Кобра. - Батя у нас по должности средневековый монарх, значит, априори человек гордый, суровый и даже безжалостный, а этот Гинденбург прислал ему такую гадкую телеграмму, что без отрезания голов было не обойтись. Этот вопрос херрен генерален унд официрен тоже поняли правильно, и теперь будут держать свои языки в заднице, подальше от неприятностей. Репутация зарабатывается только таким способом.

- Это обстоятельство мне даже не приходило в голову, - сказал я, - хотя, наверное, со стороны все может выглядеть именно так. К тому же Вильгельм воспринял мои действия как акцию монаршей солидарности, ведь эти двое отстранили его от власти, объявив сумасшедшим. Февраль-лайт по-немецки. Теперь Гинденбург с Людендорфом - не герои войны, а мятежники, и в немецком правосознании их не ждет ничего, кроме проклятья. Но я собрал вас не для того, чтобы обсуждать отрезанные головы двух этих бабуинов. Убедив германцев, что с нами лучше жить мирно, мы должны заняться внутренними проблемами Советской России, а их хоть отбавляй. И одной из важнейших задач, товарищ Коба, является зачистка Центрального комитета вашей партии от представителей еще не оформившегося пока троцкистско-зиновьевского блока. Никакой партийной демократии в условиях борьбы за выживание первого в мире государства рабочих и крестьян быть не может. Есть лидер и идеолог партии товарищ Ленин, есть его правая рука товарищ Сталин, есть их верные соратники и единомышленники, а все остальные, размахивая руками, улетают во тьму внешнюю. Иначе, несмотря на созданные мною благоприятные внешние условия, история Советской России свернет на проторенный путь - с гражданской войной, разрухой, массовыми репрессиями и прочими негативными явлениями. Да вы и сами, наверное, все это прекрасно понимаете.

- Да, товарищ Серегин, - сказал Коба-старший, - раньше я это просто чувствовал, а теперь, приобщившись к знаниям из вашей библиотеки и пообщавшись с вашими товарищами, понимаю это вполне определенно. Такого «счастья», как троцкизм, нам не нужно ни в каком виде.

- Вот именно, - сказал я. - Но и это тоже только верхушка того айсберга из проблем, с которым вы непременно столкнетесь в ближайшее время. Следующая по очереди засада нас ожидает восемнадцатого января, когда соберется Учредительное собрание. Разгонять его так, как это было в Основном Потоке, глупо и опасно. Господа депутаты, подавляющее большинство которых составляют кадеты и правые эсеры, расползутся по российским просторам, потом там одно за другим начнут вспыхивать антисоветские восстания, а деятели учредиловки придадут легитимность образовавшимся таким образом буржуазным «правительствам». Нет, членам партий, участвовавших в формировании Временного правительства во всех его изводах, путь в политику должен быть категорически закрыт, и навсегда.

- Это потому, что именно Временные свергли законного царя Николая, а большевики к этому делу были непричастны и с вашей точки зрения остались белыми и пушистыми? - спросил Коба-стар-ший.

- Нет, - ответил я, - это потому, что Временное правительство находилось под внешним англофранцузским управлением, а потому, взяв в России власть, тут же бросило страну в грязь. Никаких других целей, инспирированный извне, Февральский переворот не имел. Люди, сознательно согласившиеся играть такую роль, с моей точки зрения, ничуть не лучше кишечных паразитов, и избавляться от них следует со всей возможной решительностью. Советская Россия уже учреждена на Втором съезде Советов, и более ничего учреждать в стране не требуется. Поэтому после отказа господ депутатов утвердить декреты советской власти все они, за исключением большевиков и некоторых левых эсеров, должны пойти не на все четыре стороны, а в один из доисторических миров, в вечную ссылку. С глаз долой, и дело в архив. С этой работой я справлюсь ничуть не хуже прославленного историей матроса Железняка.

- В нашем прошлом, - сказал полковник Половцев, - выборы в учредилку были и вовсе отменены, а вместо того в марте были проведены всеобщие выборы в Советы всех уровней, на которых партия большевиков одержала победу с большим отрывом, ибо все остальные политические силы к тому моменту уже успели себя напрочь дискредитировать.

- В вашем мире, Игорь Петрович, - сказал я, - товарищи Ленин и Сталин имели мощнейшую заручку в виде вполне боеспособной группировки «старших братьев», которые в гробу видели и иностранных интервентов, и троцкистов, и местных автономистов-националистов. Я товарищам из восемнадцатого года тоже помогу чем смогу, только лимит времени, в течение которого может продолжаться такая неограниченная поддержка, весьма ограничен. Представьте себе - в сорок первом году идет кровавое рубилово с белокурыми бестиями: тут Гудериан, тут Гот, тут Клейст, тут Гепнер рвется к Ленинграду, и вдруг в восемнадцатом году возникают проблемы, требующие моего непосредственного вооруженного вмешательства. Нет уж, все сорняки с корнем необходимо выдернуть прямо сейчас, а товарищей большевиков следует вооружить не одной только теорией.

- Вы имеете в виду превращение отрядов Красной Гвардии в полноценные войска партии, как было сделано в мире товарища Половцева? - спросил меня Коба-старший.

- Да, именно так, - подтвердил я. - Советская Россия только тогда будет чего-нибудь стоить, если сама сможет себя защищать. Для обороны от внешнего врага нужна армия, для противодействия внутреннему врагу требуется Красная гвардия, и комплектовать ее следует на базе фабрично-заводских комитетов, с которыми у вас товарищ Коба имеются хорошо налаженные связи. Необходимо вытаскивать товарища Фрунзе с его тихой и спокойной должности и назначать главкомом, кооптировав в члены ЦК. Что касается старой армии, то необходимо провести самую широкую демобилизацию, отпустив по домам тех, кто не желает служить, но ни в коем случае ее нельзя распускать полностью. Идея вооруженного народа - это мелкобуржуазная чушь, прямо ведущая к анархии и всеобщему бандитизму. И заканчивайте эту дурь с отменой воинских званий. Поступив таким образом, вы сделали своими врагами парней вполне рабоче-крестьянского происхождения, пролитой кровью выслуживших офицерские погоны на полях империалистической войны. К кадетам, то есть белым, они не пойдут, а вот командным составом для повстанческих банд проэсеровской ориентации могут стать вполне. А вам это надо?

- Нет, - ответил без пяти минут товарищ Сталин, - нам этого не надо. Вы правы: если люди хотят служить в армии и защищать Советскую Россию от внешних врагов, то надо предоставить им такую возможность. И это же касается и офицеров не рабоче-крестьянского происхождения. Среди них тоже много людей, которым, как говорят ваши товарищи, обидно за державу. Делать их своими врагами за просто так было бы глупо. Если среди контрреволюционеров останутся одни только помещики и капиталисты, то никакого белого движения из-за малочисленности у них не получится.

- А меня интересует, что вы собираетесь делать с членами кровавой царской своры, - неожиданно произнесла Ольга Николаевна. - Поступите вы с ними как в мире Сергея Сергеевича, постаравшись истребить всех под корень, или как-то иначе?

- А что с ними сделается? - махнул рукой Коба-старший. - Пусть живут себе как обыкновенные граждане Страны Советов.

- Э нет, - возразил я, - так дело не пойдет. Такой сильный раздражитель, как бывшее царское семейство, из вашего мира лучше убрать. А то мало ли что. На местах вашу партию и примкнувших к ней деятелей от разных долбанутых на всю голову персонажей еще чистить и чистить. Как пелось в песне: «Кому-то под руку попался каменюка, метнул гадюка - и нету Кука», то есть бывшего императора Николая Александровича с чадами и домочадцами. Даже среди контрреволюционеров людей, относящихся к местным Романовым с уважением или хотя бы с пониманием, почти нет. И в эмиграцию в пределах вашего мира это семейство тоже отпускать нельзя, потому что оно тут же сделается инструментом в руках тамошних империалистов, лютых врагов советской власти. Особенно это касается вашей маман. В немодифицированном состоянии, без избавления от демонов и неврозов, это просто черт в юбке, а не женщина.

- Тогда что вы предлагаете, товарищ Серегин? - спросил будущий товарищ Сталин. - Что-то я вас не понимаю.

- На растерзание и смерть я вашу версию Романовых не брошу, и это однозначно, - ответил я. -И в то же время никакой практической помощи в своем собственном мире они мне оказать не могут, ибо ресурс народного доверия ими полностью растрачен. А это значит, что и я тоже буду рассматривать их только как иждивенцев и балласт. С практической точки зрения интерес у меня вызывает только бывший Великий князь Михаил Александрович, но на него еще требуется посмотреть свежим взглядом. А вдруг и он необратимо сломлен последними событиями? Единственный разумный выход из такого положения - это предложить оставшимся Романовым выезд на постоянное место жительства в Аквилонию. Люди там суровые, но справедливые, вовсе не берущие в расчет происхождение своих новых сограждан. И римский центурион, и франкская графиня, и кельтская высокорожденная леди, и много кто еще тянут там свою лямку без единого стона, наравне с Основателями. Дальнейшее будет зависеть от самих господ Романовых, причем от каждого по отдельности. Сумеют стать своими в этом коммунистическом обществе - значит, будет у них будущее, а если нет, то увы. При этом кое-кого из этого семейства, в частности, бывшего Великого князя Кирилла Владимировича, мне придется прибить тапком как таракана, чтобы не было его нигде и никак, а его супругу с отпрыском сдать в ту же Аквилонию в недобровольном порядке для перевоспитания, как вторсырье. Самодельный император в изгнании Кирилл Первый мне тут совсем не нужен.

- Ну что же, Сергей Сергеевич, - сказала Ольга Николаевна, - думаю, что для нашей семьи этого будет вполне достаточно. Главное - не допустить жестокой расправы, а в дальнейшим наши местные воплощения должны справиться сами.

- Для нас это тоже приемлемо, - согласился Коба-старший, - главное, что эти люди не будут путаться у нас под ногами, мозолить народу глаза и провоцировать разные негативные явления. Я еще не был в этой Аквилонии, но рассказы о ней создали у меня самое благоприятное впечатление. Возможно, мы еще будем посылать туда наших товарищей учиться тому, как правильно превращать бывших эксплуататоров в полезных членов общества.

- С Романовыми образца восемнадцатого года мы решили, - сказал я, - но у нас остался еще один вопрос, без которого все прочее будет малозначащей суетой. Я имею в виду крестьянский вопрос. Помимо передела земли, необходимо решить вопрос замены продразверстки⁷ натуральным продналогом и возобновления товарообмена между городом и деревней - не только в натуральной, но и в денежной форме. Если просто отбирать у мужика весь урожай, кроме того, что ему необходимо для личного потребления, то сеять он будет ровно столько, сколько надо ему самому, и ни одной десятиной больше, сколько бы у него ни было земли. А если вы станете давить на крестьянство силой, то народ просто взбунтуется, и вы получите новую пугачевщину. А это тоже форма гражданской войны.

- Все это правильно, - проворчал Коба-старший, - но только положение с продовольствием у нас очень тяжелое, народ откровенно голодает. Новый урожай с полей, которые засеют демобилизованные солдаты, еще когда будет, а людей нужно кормить уже сейчас.

- А у вас, Ольга Николаевна, в четырнадцатом году как обстоят дела с хлебом? - спросил я.

- У нас нормально, даже имеется значительное затоваривание, так как обычные каналы хлебного экспорта закрылись после начала войны с Османской империей, - ответила наследница трона и соправительница государства. - Как я понимаю, вы хотели бы закупать хлеб у нас и отправлять его в голодающий восемнадцатый год?

- Именно так, - сказал я, - ведь через портал можно пропускать не только воинские части, но и эшелоны с хлебом. Я пришлю к вам Мэри, чтобы она начала эту работу. Но только дело в том, что у одного меня финансовые ресурсы весьма ограничены, и их просто не хватит на то, чтобы в течение полугода кормить такую большую страну, как Россия.

- Мы тоже внесем свою долю, - вскинула голову невеста Кобы-младшего. - Вы, Сергей Сергеевич, избавили и нашу семью и всю страну от такого количества бед и несчастий, что поступить иначе было бы невместно.

Коба-старший с ошарашенным видом некоторое время переводил взгляд с меня Ольгу и обратно, после чего произнес:

- Честно сказать, товарищи монархи, я не ожидал от вас такой реакции. Я думал, что вы будете давать мне советы, как правильно решить этот вопрос, а вы решили встать с нами плечом к плечу.

- Поступить по-другому, товарищ Коба, нам не велит субстанция под названием «совесть», -сказал я. - Именно она ведет мою армию в походе через миры, побуждая защищать униженных и оскорбленных, а также карать разных злобных идиотов. И у сидящей сейчас перед вами Ольги Николаевны это качество развито в достаточной мере. Именно поэтому в поисках кандидатуры в справедливые монархи я и обратил внимание на ее особу. Стремление к справедливости, а также жалость к разного рода слабым и пострадавшим - это определяющие качества для кандидата в хорошие монархи. В противном случае получится тиран или болван, не понимающий, что граждане его государства - это живые люди, а не только циферки в отчетах. Если у меня будет не хватать средств на гуманитарную помощь тем, кто в ней действительно нуждается, я оглянусь по сторонам в поисках неправедно нажитого богатства, чтобы экспроприировать его и использовать на благие цели. Специально я этим никогда не занимаюсь, но в крайних обстоятельствах возможно все.

- Не надо ничего экспроприировать, Батя, - вздохнула Кобра, - просто отдай приказ Климу Сервию, чтобы вместе с расходниками для «Неумолимого» харвестер на Меркурии отбирал из плазменного выхлопа еще и золото. В таком случае в самом ближайшем будущем ты будешь завален чистейшим желтым металлом девятьсот девяносто девятой пробы по самую маковку.

- Вот видите, Ольга, - вздохнул я, - скорее всего, ваша помощь нам даже не понадобится. Обратите лучше внимание на семьи погибших солдат и офицеров, а также на прочие дела: создание общенациональной системы здравоохранения и ликвидацию нищеты и безграмотности. Вопрос только в том, чтобы не вбросить в вашу финансовую систему слишком много золота, что вызовет падение цены желтого металла. Ведь, как говорит Мэри, на самом деле деньги - это не желтые кружочки с портретом вашего ПапА, а универсальная мера стоимости человеческого труда. Кстати, товарищ Коба, этот вопрос недопонимал и товарищ Маркс, призывавший к отказу от денег и возвращению к прямому товарообмену. Эту идейку тоже придется выкинуть на свалку истории. Деньги, конечно, зло, но зло неизбежное. Без них было бы гораздо хуже.

- Но, товарищ Серегин, в Аквилонии же обходятся без денег, - возразил мне Коба-младший, -и есть мнение, что у них это неплохо получается.

- Вы, товарищ Коба, тоже сравнили, - вздохнул я. - В Аквилонии население что-то около двадцати тысяч человек, а в Российской империи - порядка ста сорока миллионов. В Аквилонии - вынужденный военный коммунизм, когда все средства производства находятся в общей собственности, а у вас - недоразвитый капитализм эпохи первоначального накопления капитала. В Аквилонии люди чисты душой насколько это возможно, и алчность тамошней религией порицается как один из смертных грехов, а у вас это явление процветает в полный рост, причем на самом низовом уровне. Раскулачивание, проводившееся в Основном Потоке, проходило так жестоко и изобиловало перегибами только потому, что основная масса сельской бедноты пылала злобой и ненавистью не к помещикам-капиталистам, а к своим разбогатевшим соседям, лавочникам-ростовщикам, именуемым кулаками-мироедами. Известны случаи, когда бывший бедняк, вставший на ноги после передела земли, по отношению к своим менее удачливым соседям начинал вести себя точно так же, как и потомственные, так сказать, эксплуататоры. Имело место и противоположное, но также негативное явление, когда причиной репрессий была зависть проникших в Комбеды и Советы бездельников, дураков и пьяниц к тем, кто поднял свое благополучие собственным трудом. В Аквилонии совершенно справедливо считают, что алчность и зависть разъедают человеческое общество будто ржавчина, после чего оно становится похожим на стаю вечно грызущихся между собой гиен. Но и там тоже не обходятся без заменителя денег, в роли которых до недавних пор выступали талоны на обеспечение дополнительных потребностей, а с момента присоединения «Нового Тобола» вошли в обиход безналичные баллы, начисляемые искином Бенедиктом на персональный счет каждого гражданина в меру его трудового участия, квалификации и усердия. Никакой уравниловки при этом нет, распределение происходит строго в соответствии с заслугами. А еще такая система побуждает людей повышать свои квалификацию и культурный уровень, ибо в аквилонском обществе уровень образования и усердный труд являются единственным социальным лифтом. По сути, само это общество представляет собой одну большую школу, в которую на обучение поступают первобытные люди и выходцы из различных архаических для нас эпох, а выпускаются граждане коммунистического государства будущего. И вам, товарищи Кобы, и в одном, и другом мире следует в ходе создания системы образования стремиться к тому же, только целевую планку на первых порах следует задирать не столь высоко.

- Ну, Батя, ты даешь, - покачала головой Кобра, - начал про денежное обращение, а закончил образованием и воспитанием. Хотя я лично подпишусь под каждым твоим словом. Но сейчас я хотела бы говорить не об этом. После того, как с Германией будет заключен мир, нам потребуется освободить Советскую Россию от присутствия войск Антанты - в первую очередь, от британской миссии в Мурманске и Чехословацкого корпуса, формирующегося где-то на Украине. Эти две бомбы следует разрядить еще до того, как ты по одному начнешь прижигать самые крупные очаги белогвардейщины и местечкового сепаратизма.

- Да, Кобра, - согласился я, - и это тоже нужно сделать обязательно. Но все должно идти по порядку. Сначала - мир с Германией, потом - разборки в большевистском ЦК, утряска отношений большевиков и левых эсеров, проработка патриарха Тихона (потому что анафема в адрес советской власти это тоже гражданская война), разгон учредиловки и окончательная ликвидация двоевластия, выдворение британцев из Мурманска, а также разоружение чехословацкого корпуса. И параллельно с этим нужно наладить поставки продовольствия из мира четырнадцатого года в мир года восемнадцатого, в первую очередь в Москву и Петроград. Как видите, программа на ближайшие две-три недели чрезвычайно насыщенная, только успевай поворачиваться. Но нам никто и никогда не обещал, что будет легко, так что как-нибудь справимся... Возражения или дополнения есть? Нет! Тогда совещание можно считать законченным, все свободны!

Семьсот восемьдесят седьмой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Историческая встреча кайзера Вильгельма Второго и товарища Ульянова-Ленина произошла у меня в Тридесятом царстве через два дня после того совещания. За несколько часов до этого я переправил переполненного впечатлениями генерала Гофмана в германскую ставку в Бад-Кройцахе и представляю, сколько разных нецензурных слов сказал Вильгельм, пока выслушивал его доклад. До катастрофы Германской империи остается как раз столько времени, сколько требуется, чтобы зачать и родить ребенка, а кайзер об этом ни сном, ни духом. Поэтому и настрой у германской делегации был вполне себе деловой и даже партнерский.

Помимо министра иностранных дел в компании кайзера, к нам прибыли новый-старый начальник генштаба генерал Эрих фон Фалькенхайн и канцлер империи граф фон Хертлинг. Генерал фон Фалькенхайн определился у меня как стратег второго класса, а вот канцлер, находившийся на излете своих жизненных сил, прошел по категории «никакой»: Уж слишком уж он был старый, усталый, помятый и бесцветный. При этом нужен он был только для подписи на договоре, ибо никакой самостоятельной позиции не представлял, поскольку его кабинет был назначен непосредственно кайзером, а не парламентскими воротилами.

За три, дня минувших с моего набега на Бад-Кройцах, подробности этого происшествия широко разошлись по германской прессе, ибо свидетелей ему имелось великое множество. Из немецких газет эти сведения сегодня утром попали в шведские, датские и швейцарские, и уже оттуда в самом ближайшем будущем должны достичь стран Антанты, где политические деятели сразу же напрягут по этому поводу булки, только мне это пока без разницы. Наш разговор с кайзером проходил без свидетелей, и почтеннейшей публике известно только то, что мои войска внезапно и как бы из ниоткуда появились в этом Бад-Кройцахе, а потом, после моего разговора с кайзером, поделав все свои дела и оставив парочку отрезанных голов, таким же образом бесследно исчезли. И все, больше ни у кого с головы не упал и волос, а в окнах не было разбито ни одного стекла, так как вся стрельба происходила только в воздух.

Советскую сторону представлял только и исключительно товарищ Ульянов-Ленин, единый в трех лицах. У товарища Кобы-старшего (по официальной должности наркома национальностей) повода присутствовать на конференции не было, а товарищи Фрунзе и Чичерин, уже намеченные на роли наркома обороны и наркома иностранных дел, в Петроград еще не прибыли и в курс дела не вошли. Кстати, о будущем товарище Сталине. Сутки назад он все же совершил свой ознакомительный визит в Аквилонию. Мои соседи с фланга праздновали наступление четвертого года их Новой Эры, и, как своим добрым знакомым, прислали нам предложение побывать на их празднике. Я отказался, ибо дел было невпроворот. Но вместо меня туда отправилась довольно представительная делегация: Кобра, Птица с гавриками (среди которых ненавязчиво затесались Дима-Колдун, Лилия и оба моих юных адъютанта), Анастасия, бойцы моей первоначальной команды с женами, Сосо с невестой, Коба-младший с невестой, а также Коба-старший, которому я посоветовал присмотреться к многорасовому и многонациональному аквилонскому обществу.

Рапорты моих адъютантов пока лежат не прочитанными, потому что банально не до них. Кобра, вернувшись, сказала, что заживо зажарит любого, кто только попробует причинить этим людям зло.

Ольга Николаевна поведала, что никогда в жизни она еще так не веселилась. Анастасия просто осталась довольна, а Птица сообщила, что еще не видела общества с таким низким уровнем негативных эмоций. Коба-старший вернулся из Аквилонии задумчивый и, истребовав себе бумагу и ручку, никому ничего не говоря, засел за работу. Национальный вопрос в бывшей Российской империи уже сейчас стоит ребром, а если его упустить, то он может начать ходить гоголем, ибо любой национализм, в какие бы одежды он ни рядился, всегда явление мелкобуржуазное и противное построению социализма.

Итак, настал назначенный для конференции день и час. Сначала, открыв портал в Петроград, я впустил в свой кабинет товарища Ленина; потом таким же путем туда попали члены германской делегации.

- Господа, - сказал при этом кайзер Вильгельм для Эриха фон Фалькенхайна и графа фон Херт-линга, - представляю вам самовластного Артанского фюрста Серегина, монарха, полководца и Посланца Господа Нашего на грешной Земле. К врагам и разного рода безумным обормотам этот господин невероятно суров, а друзья всегда найдут у него поддержку и хороший совет. Поэтому, господа, нам лучше дружить и с ним самим и с его друзьями.

- Спасибо за комплимент, Ваше Величество, - ответил я по-немецки, - в свою очередь, представляю вам председателя Советского правительства господина Владимира Ульянова-Ленина, в настоящий момент также исполняющего обязанности министра обороны и министра иностранных дел. Мирный договор, составленный при моем посредничестве, жизненно важен для обеих сторон.

- Скажите, молодой человек, - прошамкал граф фон Хертлинг, - а что если эта ваша Советская Россия через некоторое время исчезнет так же внезапно как как и появилась? Что должны будем делать тогда?

Желая посмотреть на старого чудака, вздумавшего перечить Божьему Бичу, архангел внутри меня зашевелился и выглянул наружу - да так, что у меня зачесалась макушка и спина между лопаток, а энергооболочка затарабанила: «Георг фон Хертлинг, член католической партии Центра, бывший депутат Рейхстага, пожизненный член Рейсхрата. Доктор философии. В политике придерживался агрессивной аннексистской позиции, выступал за примирение немецкого католицизма с прусским протестантским национальным государством. Активный противник дальнейшей парламентаризации Германии. Переходная фигура. Последний рейхсканцлер, назначенный указом кайзера Вильгельма, а не избранный голосованием в рейхстаге, и первый, которому в ходе проведения своей политики приходилось учитывать мнение господ депутатов, в частности, весьма многочисленных социал-демократов и левых либералов, а потому вынужденный против своей воли проводить ту самую парла-ментаризацию, которой он так не желал».

- Советская Россия, герр Хертлинг, это реальность, данная вам в ощущениях, отныне и в будущем на века, - жестко ответил я, - а вот Германская империя в случае своего неправильного поведения может исчезнуть с карты мира в течение года, и мне для этого ничего не потребуется делать, только наблюдать и не вмешиваться.

И ведь никаких угрожающих жестов я не делал, но бедняга рейхсканцлер отступил от меня на шаг назад с расширившимися от страха глазами. Ильич, напротив, шагнув в сторону, окинул меня взглядом с ног до головы и с оттенком восхищения произнес на русском языке:

- Так-так, товарищ Серегин, а мне вы ничего подобного, за исключением слабенького нимба, не показывали. А тут прямо полный генеральский парадный мундир...

- Ну так, товарищ Ленин, к моменту нашей встречи вы уже были полностью готовы к сотрудничеству, а потому сущность младшего архангела внутри меня приглядывала за вами вполглаза, - ответил я. - То ли было дело, когда я, во главе своих людей, с обнаженным мечом Бога Справедливой Оборонительной Войны, полный ледяной ярости, врывался на переговоры в Брест-Литовске. Очевидцы того дела рассказывают, что в тот момент мои атрибуты сияли так ярко, что на них больно было смотреть. А сейчас настрой так, серединка на половинку - моей внутренней сущности просто захотелось посмотреть на того, кто там вздумал вякать не по делу.

- Понятно, товарищ Серегин, - бодро кивнул Ленин, - и этого Хертлинга вы отбрили здорово, только пух и перья полетели. Но давайте займемся делом.

- Давайте займемся, - сказал я и добавил по-немецки: - А теперь, господа, если ни у кого больше нет возражений, перейдем к подписанию мирного соглашения.

- Возражений нет, есть вопрос, - ответил генерал Эрих фон Фалькенхайн. - Скажите, как мы сможем победить, если Антанта, по вашим же словам, в самом ближайшем будущем соберет против нас двукратно превосходящие силы?

- Ситуация, сложившаяся сейчас у вас на Западном фронте, называется «Позиционный тупик», - академическим тоном преподавателя тактики ответил я. - Из-за недостаточного количества тяжелой артиллерии в полосе прорыва артподготовка продолжается по несколько суток, и к тому моменту, когда в атаку идет пехота, противник, используя развитую железнодорожную сеть, успевает подтянуть на угрожаемое направление свои резервы. После этого прорыв глохнет, превращаясь во встречное сражение, как это было под Верденом. Высокие потери тогда несут обе стороны, но у атакующих они все же больше в два раза. Продвижение исчисляется километрами, а потери - десятками и сотнями тысяч убитых и раненых. В конечном итоге войска получают приказ вернуться на исходные позиции; потери понесены, задача не выполнена.

- Но сколько же, по-вашему, необходимо артиллерии для того, чтобы правильно прорвать фронт? - вскричал новый-старый начальник германского генерального штаба.

- От двухсот до тысячи стволов калибром двенадцать-пятнадцать сантиметров на километр фронта прорыва, - усмехнулся я.

- На километр? - переспросил изумленный генерал фон Фалькенхайн.

- Да, на километр, - подтвердил я. - Тогда артподготовка сжимается до двух-трех часов и даже минут, и никакого маневра резервами обороняющаяся сторона совершить не успевает. Мощь воюющей армии в таком случае определяется возможностями промышленности, сумевшей произвести большое количество артиллерии прорыва и снабдить ее прорвой боеприпасов, расход которых будет исчисляться килотоннами.

- Но у нас нет такого количества тяжелых орудий, - возразил немецкий генерал, - и у Антанты тоже нет, хоть она и превосходит нас в количестве артиллерии. Как же тогда англичане с французами смогли прорвать фронт и опрокинуть нашу армию?

- Антанта сделала ставку на танки, или, как у вас говорят, «панцеркампфвагены», точнее, на массированное их применение, - ответил я. - Несколько сотен железных коробок без артподготовки в шахматном порядке двинулись впереди атакующей пехоты и тем самым полностью прикрыли ее от фланкирующего пулеметного огня. Артиллерия открыла огонь только в тот момент, когда они уже сблизились с вашими окопами, и имела задачей не разрушить оборону до основания, а оглушить ваших солдат и помешать маневру резервами. Операция была рассчитана по тактам, как хорошая музыкальная пьеса. А дальше все решало численное превосходство вражеской пехоты, без особых потерь сумевшей ворваться в вашу траншею. Дальше танки останавливались на два-три часа, пехота закреплялась на достигнутом рубеже, артиллерия перемещалась на новые позиции, после чего, по тому же сценарию, осуществлялся штурм второй траншеи... И как-то сманеврировать резервами ваш «гениальный» Гинденбург уже не успевал, потому что счет шел на часы, а не на сутки.

- Вот свиное дерьмо! - выругался Эрих фон Фалькенхайн. - И что же нам теперь делать, господин Божий Посланец?

- Там, в моем родном мире, через четверть века после этой войны случилась следующая, в ходе которой были найдены ответы на все заданные вопросы, - холодно сказал я. - Мне эти ответы известны, а вам нет, и делиться своими знаниями я начну не раньше, чем Германская империя и Советская Россия перестанут быть врагами. Я не меньше вашего хочу макнуть мордой в грязь и «просвещенных мореплавателей», и много понимающих о себе гордых галльских петушков, но главная задача - заключить мир на вашем Восточном фронте, прежде всего.

- Вот видите, мой добрый Эрих, - вздохнул кайзер Вильгельм, - господин Серегин скуп и неуступчив будто Шейлок, но это только до того момента, пока вы не приняли его условия, после чего он становится щедр как Лукулл. Собственно, я уже все решил после того, как увидел отрезанные головы Гинденбурга и Людендорфа. Как и положено настоящему монарху, этот человек не обещает того, чего не может сделать, и делает то что обещал. Мой добрый Рихард, давайте сюда текст мирного договора, пора его подписывать и кончать с этой канителью.

Первым на экземплярах мирного договора, предварительно тщательно его прочитав, расписался товарищ Ленин, единый в трех лицах: председателя Совнаркома, наркома иностранных дел и наркома обороны. За ним свои подписи поставила германская сторона. Последним договор подписывал кайзер Вильгельм. Поставив автограф на последнем экземпляре, он поднял голову и сказал:

- Господин Серегин, тут есть место и для вашей подписи, как гаранта договора со стороны Высших Сил, ибо без нее он будет недействителен. Слишком много крови было пролито на полях сражений и слишком многие хотят, чтобы этого документа никогда не было, поэтому берите перо и подписывайте.

Вот так я попал на страницы местной истории - не только как герой мифов и легенд, но и как официальное лицо, прекратившее вражду между Советской Россией и Германией. Не успел я поставить автограф на последнем экземпляре, как за окнами саданул раскат грома.

- Что это было, господин Серегин? - спросил Вильгельм, в то время как все прочие ошарашенно вертели головами.

- Это знак Господнего одобрения, нечто вроде бурных аплодисментов, - сказал я. - Вы, господа, все сделали правильно, и теперь мой Патрон вам благоволит. А теперь давайте я отвечу на вопросы генерала фон Фалькенхайна. Ответ первый, по части артиллерии. Все тяжелые орудия должны быть изъяты из состава пехотных дивизий и собраны в руках Верховного командования, составив группировку прорыва. Так поступило русское командование летом шестнадцатого года и тем самым добилось успеха. Также снимайте орудия главного калибра с ваших устаревших боевых кораблей, чья ценность в настоящий момент упала до нуля, и устанавливайте их на железнодорожные транспортеры с большими углами возвышения. Даже те корабельные пушки, что уже совершенно не котируются в морских линейных сражениях, на суше окажутся воистину оружием возмездия. Таким тяжелым молотком стоит бить по расположению вражеских штабов, своевременно выявленных вашей разведкой, а также по транспортным узлам, где будет происходить выгрузка резервов противника. Вся эта мощь на время проведения наступательной операции должна быть сосредоточена в руках командующего группы армий на направлении главного удара. Когда нужно набить кому-нибудь морду, то пальцы сжимают в кулак, а не растопыривают во все стороны. Возможно, нанеся тяжелый удар на одном направлении, которое будет у вас отвлекающим, вы погрузите свою тяжелую артиллерию в вагоны и отправите ее к месту главного удара, в то время как резервы Антанты будут притянуты к другому месту. И не стесняйтесь показывать вражеской разведке то, чего у вас нет, то есть деревянные макеты пушек там, где ничего не планируется, а также тщательно маскировать настоящие орудия. К концу этой войны воздушная разведка приобрела решающую роль, так что приготовьтесь изготавливать просто огромное количество маскировочных сетей, а все перемещения войск проводить в темное время суток, чтобы к рассвету уже ничего не напоминало о перегруппировке. Не бойтесь морочить противнику голову, на войне это не только допустимо, а необходимо.

- Да, - сказал генерал фон Фалькенхайн, - простые вроде бы вещи, а мы о них не додумались, или додумались, но применяли в ограниченном объеме, а не тотально, как этого требует господин Серегин. Особенно интересна мысль о деревянных пушках, которые при разведке с воздуха будут выглядеть как настоящие, чтобы маршал Фош до икоты пугался того, что никогда не произойдет. Но что мы должны делать в том случае, если Антанта, как и в описанном вами вашем прошлом, попробует массово применить против нас свои панцеркампфвагены?

- Против танков нужна сильная противотанковая артиллерия, - сказал я. - Меньшая ее часть в виде отдельных дивизионов должна находиться в составе пехотных дивизий для отражения вражеских вылазок местного значения, а все остальное необходимо сводить в ягдпанцербригады резерва верховного командования. Дело в том, что внезапно массовую танковую атаку организовать невозможно. В тот момент, когда британцы и французы будут гнать свои самоходные железные сараи от станций выгрузки к линии фронта, солдаты в ваших окопах первой линии еще за несколько дней до начала наступления непременно услышат множественный шум моторов и доложат об этом по команде. Мне тут подсказывают, что когда Гинденбург получил соответствующее донесение, он ничего не стал предпринимать, решив, что это не более чем показатель «нервозности войск»...

Кайзер Вильгельм после этих слов длинно и грязно выругался, сказав, что только за одно это голова Гинденбурга должна была украсить собой его каминную полку, а генерал фон Фалькенхайн сказал:

- Но у нас нет пушек соответствующего назначения, и даже если вы дадите нам проект, то мы не успеем изготовить по нему то количество орудий, которое для отражения массированных атак панцеркампфвагенов.

- Нет, - возразил я, - такие пушки у вас есть, причем в значительном количестве, и искать их следует тоже на флоте. Я имею в виду противоминоносные пушки калибра три-семь и пять сантиметров, уже бесполезные в современной морской войне. Снимайте их с тумбовых установок и ставьте на легкие колесные лафеты, вроде как у устаревших четырехфунтовок Круппа. Самое главное, чтобы расчет мог катать это орудие по полю своими силами туда-сюда, лишь иногда прибегая к помощи пехоты. Помимо этого, вам следует строить ягдпанцеркампфвагены примерно такой конфигурации... - Я взял лист бумаги и набросал эскиз чего-то похожего на самоходку Су-76, иначе именовавшуюся «голожопым Фердинандом». - Отдайте эту бумагу инженеру Фольмеру, и он воплотит ее в металле. Вооружение - морская пушка восемь-восемь. Мотор авиационный в двести-триста лошадей. Мощное бронирование в лобовой части и противоосколочное по бортам. Такая установка пригодна не только для отражения вражеского наступления, но и в качестве средства огневой поддержки для вводимой в прорыв кавалерии. Но и это еще далеко не все. Вашу траншейную систему необходимо дополнить опорными пунктами, приспособленными к круговой обороне и снабженными достаточном количеством противотанковой артиллерии, атакующую пехоту отсекать от танков огнем полевых пушек, а пространство между первой и второй и второй и третьей траншеями следует превратить в полосы противотанковых препятствий. Стальные и бетонные надолбы, нажимные и управляемые фугасы, противопехотные минные поля и прочие сюрпризы, необходимые для того, чтобы все атакующие и их железки остались бы на этом смертном пространстве. Пара таких «наступлений» и Антанта поймет, что ничего хорошего ее впереди не ждет.

- Так значит, господин Серегин, вы не советуете нам проводить весеннее наступление на Западном фронте? - озабоченно спросил генерал фон Фалькенхайн.

- Плохо подготовленное наступление хуже воровства, - ответил я. - Вместо того вам стоит попытаться выбить из войны Италию. Театр боевых действий там весьма ограничен, вояки из итальянцев, надо сказать, никакие, а вот промышленные ресурсы, сосредоточенные на севере Италии, вполне серьезные. Мелкого как клоп засранца Виктора-Эммануила следует выпороть розгами, потом потрепать по щечке и поставить в свою конюшню. Кляча, конечно, но пригодится. Зато представьте себе, как засуетятся лягушатники, когда поймут, что на юге у них вот-вот может открыться второй фронт. К тому же итальянский флот - это не последняя величина на Средиземном море, и если он сменит сторону, то и британцы будут обеспокоены довольно сильно...

- Вот видите, господа, - произнес чрезвычайно довольный Вильгельм, - не успели мы подписать мир с русскими большевиками, как получили за это не только Господнее Благоволение, но и премию от господина Серегина, расписавшего нам весьма перспективную программу действий как минимум на полгода вперед. Теперь я снова смотрю в будущее с оптимизмом и готов сражаться за него как лев.

- В ближайшее время, - сказал я, - как только это договор будет ратифицирован рейхстагом и большевистским ЦК, у нас состоятся еще одни переговоры, на этот раз на тему восстановления полноценных торговых отношений, да и на чисто военную тему это далеко не последнее совещание. Но сегодня нам пора заканчивать, ибо теперь, посеяв разумное, доброе, вечное, каждому из нас предстоит мотыжить свой огород.

15 (2) января 1918 года. Около полудня. Петроград, Смольный, кабинет В.И. Ленина. Присутствуют:

Члены ЦК: Владимир Ленин, Иосиф Сталин, Николай Бухарин, Феликс Дзержинский, Лев Каменев, Александра Коллонтай, Николай Крестинский, Владимир Милютин, Матвей Муранов, Виктор Ногин, Алексей Рыков (Леша-заика), Ивар Смилга, Григорий Сокольников (настоящее имя -Гирш Яковлевич Бриллиант), Моисей Урицкий, Григорий Зиновьев

Кандидаты: Гэоргий Оппоков, Евгений Преображенский, Елена Стасова, Варвара Яковлева

Прочие: Леонид Красин, Михаил Фрунзе

ЦК партии большевиков собрался уже на следующий день после скоротечного заключения Брестского мира. При этом «соратники», приглашенные в кабинет вождя революции, до самого последнего момента даже не подозревали, ради чего товарищ Ленин с такой великой срочностью собрал их у себя на совещание. Приглашены были не только действительные члены Центрального Комитета, но и кандидаты, а также дезертиры, сложившие полномочия после отказа Ленина формировать однородное «социалистическое» правительство. Товарищ Зиновьев, как раз и являвшийся одним из таких убежантов, моментально надулся от гордости, будто петух, предполагая, что сейчас перед ним будут извиняться и звать обратно. Но на скрижалях судьбы ему было начертано совсем иное.

За вычетом арестованных Серегиным деятелей (пока трое) и тех членов и кандидатов, кто находился за пределами шаговой доступности из Смольного (три члена и два кандидата), плюс приглашенные Лениным Красин и Фрунзе (еще не являвшиеся ни членами ЦК, ни кандидатами) в кабинете вождя мировой революции собрались двадцать человек. В рамках подготовки к этому мероприятию Артанский князь наложил на товарища Ленина и будущего товарища Сталина закрепленное по всем правилам заклинание Истинного Взгляда, так что теперь они могли видеть своих «товарищей» такими, какими они были на самом деле, а не хотели казаться. Разглядывая в упор собирающуюся публику, Ленин ужасался тому, на каком зыбком кадровом фундаменте он собирался строить первое в мире государство рабочих и крестьян. Из всех присутствующих для настоящего дела годилась едва ли половина, остальные же представляли собой легковесный человеческий шлак, пригодный только для захоронения в отвалах.

И вот все приглашенные в сборе и ждут, что им скажет лидер партии большевиков и глава Советского правительства. И исторические (а может быть, и роковые) слова последовали.

- Итак, товарищи, - сказал Ильич, улыбаясь, - должен вам сообщить, что не далее как вчера в Брест-Литовске был подписан весьма благоприятный для нас мирный договор с Германской империей. Европейская часть западной границы Советской России пройдет по границе бывшей Российской империи, за исключением территории бывшего Варшавского генерал-губернаторства, которое отходит в сферу влияния Германии. Как только договор будет ратифицирован Третьим Съездом Советов и германским рейхстагом, германские войска покинут советскую территорию и предоставят нас собственной судьбе. В свою очередь, Советская Россия обязалась не вести против Германской империи революционной пропаганды, не призывать к изменению существующего строя и ниспровержению кайзера Вильгельма, а также вернуться к условиям торговли, соответствующим русско-германскому соглашению от тысяча девятьсот четвертого года...

И тут, пока остальные, скрипя мозговыми шестеренками, переваривали сообщение своего вождя, происходящего не вынесла душа поэта, то есть товарища Зиновьева, позабывшего о том, что он вообще-то тут оппозиционер и диссидент. А ларчик открывался просто. Это Бригитта Бергман для пущей ясности через приоткрытое просмотровое окно наложила на присутствующих заклинание Полной Откровенности.

- Да как такое вообще может быть?! - возопил он режущим фальцетом. - Мы так не договаривались! Как товарищ Троцкий вообще мог согласиться на такие кабальные условия в самый канун социалистической революции в Европе?!

- Товарищ Зиновьев, выражайтесь яснее, - с сильным акцентом проворчал товарищ Коба, сверкнув желтыми глазами, будто тигр, сидящий в засаде. - Какие условия мирного договора вы считаете кабальными? Неужели те, по которым немцы уходят восвояси, даже не потребовав контрибуции, и не станут мешать Советской России заниматься социалистическим строительством?

- Социалистическое строительство в России - это чушь собачья! - взвизгнул Зиновьев под одобрительный ропот друзей и сочувствующих. - К победе социализма может привести только революция в цивилизованной Европе, а в России нет ничего, кроме дикости и отсталости! Каждый русский мужик на культурного человека смотрит волком, а потому построить социализм с таким народом попросту невозможно. Вслед за проклятым самодержавием мы должны ниспровергнуть и уничтожить саму Святую Русь, чтобы не было больше никогда такого народа! Германский империализм и дикие лапотные славянские орды должны сцепиться в смертельной схватке, чтобы одно зло полностью пожрало другое, а потом и сам победитель издох от полной утраты сил, пусть даже если это стоило бы нам утраты завоеваний Октябрьской революции и ликвидации Советской власти. Социалистическая революция в Европе сторицей воздаст нам за все утраченные позиции в России!

После последних слов притихли даже самые преданные сторонники товарища Зиновьева. Ходили подобные разговоры в первые месяцы советской власти среди некоторых членов ЦК, полжизни проведших в эмиграции. Но одно дело - произносить такие речи среди «своих», и совсем другое -брякнуть подобное на заседании ЦК, в присутствии Ленина, только что назвавшего подписанный мирный договор «благоприятным». К гонимому и униженному народу израилеву Ильич не принадлежал, в его богоизбранность не верил ни в малейшей степени, по убеждениям был рафинированным интернационалистом, не деля людей на иудеев, русских и всех прочих, а потому, даже без учета последней коррекции убеждений, воспринял русофобскую манифестацию своего старого «соратника» как неприемлемую мерзость. Глаза вождя революции прищурились, улыбка превратилась в ехидный оскал, а большие пальцы рук привычно легли за проймы жилета.

- Товагищ Зиновьев даже не подозревает, - едко сказал он, - что революции в Европе возможны только буржуазные или националистические. Есть у нас такие, совершенно достоверные, сведения. Так что ждать социалистической революции там можно хоть до морковкина заговенья. Напротив, в России, несмотря на всю ее дикость и отсталость, социалистическая революция - это явление не только закономерное, но и неизбежное, а русский мужик в лаптях - это не тормоз исторического и социального прогресса, а его главный двигатель. Европейский пролетарий ставит своей жизненной целью выбиться «в люди» и поделаться хотя бы мелким хозяином-буржуа, при этом русский рабочий и мужик ищет от жизни правды и жаждет построить царство Божие на земле, то есть жить в обществе с истинно справедливым социальным устройством. Мы, большевики, придя к власти, должны возглавить это стремление русских народных масс к лучшей жизни и, вооружившись самой верной социальной теорией, на практике воплотить вековую мечту человечества - сначала на территории бывшей Российской империи, а потом поэтапно и во всем мире. Этой цели и служит мирный договор, заключенный нами с Германией ради той мирной передышки, которая сейчас остро необходима Советской России. Работа большевикам предстоит архитрудная и архисложная, и мешать нам в ней мы никому не позволим!

Услышав такую отповедь, Зиновьев так и плюхнулся на зад. Уж он-то знал: когда Старик в таком настроении, ему лучше не возражать - перекусит спорщика напополам, как белая акула, и даже глазом не моргнет. Зато неожиданно заговорил товарищ Дзержинский.

- И в самом деле, товарищ Ленин, мы знаем, что товарищ Троцкий с самого начала был противником всяческих соглашений с Центральными державами и намеревался вести переговоры только для того, чтобы по возможности тянуть время до революции в Европе, - не спеша произнес Председатель ВЧК. - Так как же так получилось, что он подписал этот договор, противоречащий всем его убеждениям?

- Убеждения товарища Троцкого - это его личное дело! - экспрессивно воскликнул Ленин. -Мы посылали его в Брест-Литовск исключительно ради того, чтобы он как можно скорее привез мир измученному войной русскому народу. А он все ни мычал, ни телился, и чем дальше, тем сильнее германская сторона ужесточала свои условия. Поэтому товарища Троцкого мы можем теперь трактовать только в прошедшем времени, так как он нам больше не товарищ. Инструкции, которые ему дали американские банкиры, снаряжая в дорогу перед возвращением в Россию, оказались для этого человека важнее интересов партии и молодого советского государства. Подписание мирного договора организовал совершенно другой человек, сумевший всего за пять дней так запугать германскую генеральскую камарилью и самого кайзера Вильгельма, что те стали послушными, как дети перед строгим учителем.

И тут на заседании большевистского ЦК образовалась пресловутая немая сцена. И действительные члены ЦК и кандидаты, скрипя мозгами, пытались представить себе частное лицо (Ленин сказал именно про человека, а не про государство или организацию) сумевшее так запугать целую Германскую империю, что вместо варварского хамства она принялась демонстрировать дружбу и миролюбие. Получалось плохо. Ильич, кстати, тоже уловил это сходство и с мрачным торжеством произнес:

- Да, товарищи, вопрос мира с Германией решил пришелец из будущего мира сто лет тому вперед товарищ Серегин - человек могущественный, страшный и безжалостный, командующий только ему подчиняющейся армией в двести тысяч активных штыков, при артиллерии, а также при наземных и воздушных боевых аппаратах. И в то же время товарищ Серегин - несомненно, настоящий большевик, разделяющий нашу главную цель и задачу на построение и всемерное укрепление первого в мире государства рабочих и крестьян. Это такой союзник, скажу я вам, что нашим врагам, и внутренним и внешним, теперь не позавидуешь. Одна стремительная, как взблеск молнии, боевая операция - и в Брест-Литовске господа германцы лежат мордой в грязь, покорно выслушивая граничные условия для будущего мира с Советской Россией. Потом, когда заключению мирного договора на благоприятных для нас условиях воспротивились генералы из непосредственного окружения кайзера Вильгельма, последовал такой же молниеносный визит Каменного Гостя в императорскую ставку, в ходе которого главные противники мира Гинденбург и Людендорф лишились своих голов, а сам германский кайзер сделался покладистым и дружелюбным как котенок. Если есть возможность, товарищ Серегин очень не любит убивать рабочих и крестьян на противной стороне, вместо того предпочитая казнить главных виновников возникших безобразий. И порекомендовал его нам тот, кому мы доверяем как самому себе - то есть товарищ Ленин из тысяча девятьсот четырнадцатого года. Там, в самом начале империалистической войны, этот человек так сильно помог партии большевиков укрепить свое влияние в массах, что на внеочередной седьмой партконференции по предложению товарища Ленина товарищ Серегин, а также некоторые его товарищи и единомышленники, были кооптированы в члены Центрального комитета нашей партии...

- Це добже! - крякнул Дзержинский. - Но все же, товарищ Ленин, скажите, каким образом этот товарищ Серегин вместе с подчиненной ему армией оказался у нас из своих будущих времен, кто он такой, и почему до сего момента о нем никто ничего не слышал?

- Мне трудно это признать, - криво усмехнувшись, сказал Ильич, - но товарищ Серегин оказался Специальным Исполнительным Агентом Доброго Боженьки. Провалившись с группой товарищей в такой далекий от нас мир, что все происходящее там кажется сказкой, он не поднял вверх руки и не стал сидеть на месте сиднем, а принялся, раздавая удары направо и налево, выбираться из этой ямы со всей возможной решительностью, попутно наращивая свои возможности. Товарищ Коба лично побывал на главной базе товарища Серегина и встречался там как с командирами, так и с рядовыми бойцами его армии, и эти люди рассказали ему, как все начиналось...

- Сначала, - сказал Коба, - товарищ Серегин действовал как бы сам по себе, а силы его нарастали подобно снежному кому: восемь бойцов, сто бойцов, две тысячи бойцов, двенадцать тысяч бойцов. И вот, когда эта армия набрала достаточную мощь, к ее командиру обратился Творец Всего Сущего, предложив заключить договор, по которому товарищу Серегину будет открываться дорога в вышестоящие, то есть более поздние миры, а тот будет приводить их к более счастливому виду: отражать вторжения кочевников на земли мирных поселян, прекращать смуты и кровопролития, свергать с престолов злых монархов и заменять их добрыми...

- А без монархов никак нельзя? - вякнул со своего места Николай Бухарин, между своими прозываемый Колей Балаболкиным.

- Выяснилось, что без монархов, то есть явных лидеров, ведущих за собой массы, обойтись никак нельзя, а любимое вами коллегиальное управление - это не более чем пережиток первобытнообщинного строя, - парировал будущий товарищ Сталин. - Даже крестьянские восстания в темные феодальные времена нуждались в подобных вождях, Степане Разине и Емельяне Пугачеве, а Великая Французская Революция быстро выродилась в диктатуру Наполеона Бонапарта, причем последний коллегиальный орган «Совет Пятисот» тот разгонял даже не пушечными залпами, а всего лишь барабанным боем. Разница между добрым и злым главой государства в том, что один чувствует единство со своим народом или добровольно доверившимися ему людьми, а другой использует свою власть исключительно в личных интересах. И так, и так бывает - и среди потомственных монархов, и среди народных вождей. Например, если доверить руководство Советской Россией такому деятелю, как товарищ Зиновьев, то никакого социализма он не построит, а превратит все вокруг себя в гноище и пепелище - хуже, чем проклинаемый всеми царь Николашка.

- Да что вы себе позволяете, товарищ Коба?! - взвился со своего места упомянутый для примера Зиновьев, но, напоровшись на кинжальный взгляд Ильича, плюхнулся обратно как подстреленный.

- Товарищ Коба, - нарочито спокойно сказал вождь мирового пролетариата, хотя внутри у него все кипело, - а теперь расскажите товарищам о том, как устроена армия товарища Серегина, что за люди идут с ним по мирам, каковы их происхождение и классовый состав, а также отношения между собой и со своим вождем. Ведь скажи мне, кто твои соратники, и я скажу, кто ты.

- Классовое происхождение воинства товарища Серегина довольно разнообразное, но по большей части рабоче-крестьянское и даже рабское (из тех миров, где существует такое явление), - сказал без пяти минут товарищ Сталин, - хотя в окружении этого человека встречаются и бывшие представители эксплуататорских классов. Но для всех его соратников их социальное положение осталось в прошлом. В этом войске имеются начальники и подчиненные, командиры и бойцы, но отсутствует деление на господ и нижних чинов, бар и быдло. Когда кто-то хочет присоединиться к его армии, то он и товарищ Серегин дают друг другу встречную клятву верности: «Я - это ты, а ты - это я, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу, потому что вместе мы сила, а по отдельности мы ничто». И после произнесения этой клятвы жизнь у нового воина или воительницы начинается с чистого листа. Те, что были даже меньше, чем ничто, разделяют все убеждения и стремления своего предводителя и становятся частью силы, способной колебать миры. Если учесть, что основной костяк армии товарища Серегина состоит из разных бывших униженных и оскорбленных, что прежде существовали на положении крепостных, рабов и даже хуже, то это воистину революционный и большевистский подход к людям.

- Но это же ужасно! - воскликнул Лев Каменев. - Такая сила в руках международного авантюриста, считающего себя не менее чем новым воплощением Христа и действующего только на основании своих желаний и убеждений, может представлять для нас величайшую опасность. Вдруг этот человек с явными монархическими убеждениями передумает нас защищать и захочет уничтожить советскую власть, а мы даже не сможем разагитировать его армию, как разагитировали солдат генерала Корнилова?

Коба пронзил Истинным Взглядом закоренелого диссидента и ответил:

- Для подобных вам, товарищ Каменев, этот человек и в самом деле должен быть страшен. Товарищ Серегин имеет вполне большевистские убеждения о необходимости построения справедливого общества и является закоренелым интернационалистом, но считает, что в конечном итоге для построения социализма под руководством партии большевиков пригоден один только русский народ, а все остальные народы, не теряя своей индивидуальности, должны действовать с ним в одной связке. Поэтому во всех мирах, через которые ему довелось пройти, он делает все возможное для того, чтобы защитить и уберечь от бед русское государство, будь это древние княжества Рюриковичей, московское царство времен Смуты, различные варианты империи Романовых или первое в мире государство рабочих и крестьян. Здесь, в нашем мире, он ставит своей задачей сохранение и всемерное укрепление Советской России, считая это первым этапом неизбежной мировой революции. Но при этом для товарища Серегина неприемлемо разрушение до основания государственной машины, предоставление самостоятельности национальным окраинам, революционный террор против представителей бывших эксплуататорских классов и вызванная этими явлениями гражданская война с многомиллионными жертвами, в первую очередь среди трудового народа. И точно так же, хоть и по другим основаниям, для него неприемлемо ни «однородное социалистическое правительство», за которое вы агитировали нас так недавно, ни коллегиальное управление партией большевиков, превратившее наше ЦК из коллектива единомышленников, где каждый отвечает за свой участок работы, в сборище токующих глухарей. И таковы тут далеко не все, но очень многие.

- Да, - подтвердил Ленин, - когда Володя из четырнадцатого года первый раз зашел ко мне в гости, то он назвал наш ЦК серпентарием, в котором каждая гадюка тянет одеяло на себя. Ну что же, теперь я вижу, что он был полностью прав, при этом некоторые такие гады, категорические воспротивившиеся плану товарища Серегина по радикальному укреплению Советской России, даже не пытаются на нас шипеть, а намереваются расползтись по темным углам, чтобы потом жалить нас исподтишка. А это архинеприемлемо. Есть сведения, что это может закончиться для партии большевиков и советского государства очень большими безобразиями. Сидите-сидите, товарищи, сейчас вы увидите небо в алмазах, потому что я пригласил поучаствовать в нашем заседании центральный комитет партии большевиков из тысяча девятьсот четырнадцатого года в полном составе. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

После этих слов вождя революции рядом с его столом раскрылся портал и первым через него вошел... правильно, еще один товарищ Ленин, потом еще один Коба, Серго Орджоникидзе, умерший в шестнадцатом году Сурен Спандарян, Михаил Калинин, Степан Шаумян и еще одна Елена Стасова (после процедур у Лилии и мисс Зул суровая и прекрасная, будто сама богиня правосудия). Следом за товарищем Стасовой вошли четверо в военной форме: мужчина весьма сурового вида, с прямым мечом на бедре вместо обычной сабли и с бело-голубым нимбом святого над головой, женщина-брюнетка с нимбом алого цвета, вооруженная старинным ятаганом-махайрой, еще одна молодая женщина с седой косой до пояса и, наконец, еще один мужчина. Весь Центральный Комитет партии большевиков образца четырнадцатого года в сборе.

- Здравствуйте, товарищи. Ну что, не ждали? - сказал Ленин из прошлого, глядя на застывших от удивления участников совещания, после чего засмеялся мелким дробным «ленинским» смешком.

- Здравствуй, Володя, - ответил ему хозяин кабинета. - Но скажи мне, чего ты так веселишься?

- Да ты только посмотри на этих деятелей, которых ты набрал себе в помощники, - ответил его брат-близнец. - Они уже поняли, что ты специально заманил их в западню, и теперь отчаянно паникуют, при этом понимая, что бежать некуда, да и бесполезно. И мирный договор с Германией, который им как серпом по бубенчикам - это еще цветочки. Старая жизнь, при которой они что-то значили, закончилась безвозвратно. Теперь и я, и ты знаем, чего стоит эта публика, и ни за какие коврижки не доверим им мало-мальски значимого поста.

- Да, - подтвердил Ленин из восемнадцатого года, - теперь мы это не только знаем, как говорится, теоретически, но и видим собственными глазами. Товарищи Каменев, Зиновьев и Бухарин -это вообще просто восхитительная мерзость. Место им в выгребной яме истории, а не в руководстве партии большевиков.

- Да что же это делается, товарищи?! - округлив глаза, воскликнула Александра Коллонтай. -Это бонапартистский заговор, и теперь вы, товарищ Ленин, отправите всех нас в тюрьму, чтобы руководить партией единолично?

- А как же иначе, товарищ Коллонтай, - пожал плечами местный товарищ Ленин. - Взяв власть, мы, большевики, взвалили на себя огромную ответственность за страну, когда нужно принимать быстрые, единственно верные и точно выверенные решения, а потом молниеносно приводить их в исполнение. Советская власть победоносно прошагала по стране из края в край, но этот триумф пока что зиждется на жиденьком песочке, и для того, чтобы он не начал расползаться у нас под ногами, нам следует немедленно укрепить свой авторитет в массах, проводя в их интересах коренные преобразования. И тут выясняется, что при применении к суровой действительности коренные постулаты марксизма, до того ни разу не проверенные на практике, либо не работают, либо дают какой-то совершенно непредсказуемый результат. Необходимо срочно что-то делать, менять теорию или создавать совершенно новую, но как же этого добиться, когда у каждого члена ЦК по любому вопросу имеется свое мнение, которое он будет отстаивать до хрипоты. И, более того, выяснилось, что у некоторых из наших товарищей в революции имеется и своя цель, отличная от цели партии и интересов народа, оказавшего нам доверие. А это, как я уже говорил, архинеприемлемо. Еще немного, и товарищи Бухарины, Зиновьевы, Каменевы, а также им сочувствующие затянут нас в такую кровавую трясину, которая измажет нашу партию дерьмом с ног до головы.

- Ну что же, - вздохнула Коллонтай, - в тюрьму так в тюрьму. Не ожидала только, что посадят меня туда мои же товарищи по партии.

- Не надо отправлять в тюрьму товарища Коллонтай, - прищурившись, сказала брюнетка с ята-ганом-махайрой на поясе и алым нимбом над головой, - потому что я беру ее на поруки. Думаю, что после некоторой воспитательной работы мы с ней вполне споемся.

- Это товарищ Кобра, - пояснил Ильич из четырнадцатого года, - снайпер по военной специальности, а также Адепт Хаоса и маг Огня высшей категории. Происхождение у нее чисто пролетарское, а характер тяжелый и горячий, как расплавленная лава. Едва она завидит, что где-то обижают слабую женщину, она тут же извлекает свой меч и без лишних слов лезет драться. Сам наблюдал такое. Пятнадцать секунд - вжик, вжик, вжик, вжик - и готовы три трупа городских робингудов, разделанные как на бойне, а несчастная спасенная оказывается в безопасном месте. Если она говорит, что берет тебя на поруки, то это более чем серьезно.

- Да, - сказала Елена Стасова из четырнадцатого года, - товарищ Кобра - это товарищ что надо. Она дурного не посоветует.

- Ну хорошо, товарищи, - вздохнула Коллонтай, - на поруки - это лучше, чем в тюрьму. Хоть кто-то заступился за бедную женщину.

- Не ерничайте, товарищ Коллонтай, лучше ответьте на один вопрос, - сурово произнес мужчина с прямым мечом на боку и нимбом святого над головой. - Когда вы пошли бороться за народное счастье с проклятым самодержавием, вы так себе представляли наступление этого самого счастья: голод, холод, грабежи на улицах, бессудные убийства, тотальная безработица и толпы все сильнее озлобляющихся людей?

- Это и есть сам товарищ Серегин, - вздохнул хозяин кабинета, - настоящий большевик, воин, полководец и Бич Божий, а еще самовластный князь Великой Артании, расположенной в шестом веке нашей эры в нижнем Поднепровье. С большевиками он говорит как большевик, а с монархами как монарх, а потому вхож в любой дом. Это он до икоты запугал кайзера Вильгельма и его генералов, так что те почти не глядя подмахнули почти все предложенные им условия. И не делайте такие круглые глаза, товарищи. Настоящим большевиком товарищ Серегин был всегда, а самодержавным монархом сделался в силу необходимости, ибо в те темные времена не было другого способа возглавить готовый к тому народ для того, чтобы повести его к светлому будущему.

Александра Коллонтай опустила очи долу и со вздохом ответила:

- Да, товарищ Серегин, победа над царизмом и торжество справедливости представлялись нам совсем не такими, но у нас есть надежда, что все эти негативные явления продлятся недолго.

- Самые тяжкие негативные явления, товарищ Коллонтай, у вас еще не начинались, - возразил Артанский князь. - То, что у вас творится, это еще не сам ад кромешного насилия, а только его преддверие. Сначала по всей Советской России полыхнут контрреволюционные мятежи сторонников кадетов и эсеров, а везде, куда дотянутся руки держав Антанты, начнется иностранная интервенция. Войной на вас пойдут и буржуазные правительства окраин бывшей Российской империи, которым вы сами, своими собственными руками, предоставили возможность самоопределения. Просторы одной шестой части суши перечеркнут линии фронтов, брат пойдет на брата и сын на отца. И по обе стороны этого противостояния будут проходить бессудные казни, сначала одиночные, а потом массовые. Контрреволюционеры, принявшие на себя самоназвания белых, в подвластных им областях будут с исступлением истреблять наших товарищей и им сочувствующих. Большевики, называемые красными, начнут мстить тем представителям бывших эксплуататорских классов, что окажутся в их власти. В Финляндии случится резня русского населения, без разбора, каких убеждений придерживаются эти люди, убивать будут и пробольшевистских рабочих, и семьи царских офицеров и чиновников, а на Украине полыхнут еврейские погромы. Чем дальше, тем больше дубина «возмездия» будет гвоздить по головам ни к чему не причастных людей. И на фоне всего этого кошмара будут свирепствовать тиф, испанка и голод, а зимой еще и холод, ибо уголь с Донбасса перестанет поступать в центральные губернии. После трех лет тяжелейшей войны большевики победят, потому что они останутся едины, а их противники будут разобщены, поскольку поддерживающие их державы Антанты будут строго следить за тем, чтобы из победы антибольшевистских сил не родилась новая Российская империя. Это их и погубит. Но окончательная победа красных окажется пирровой, страна будет разрушена, по сравнению с довоенным уровнем население сократится на двадцать миллионов, производство промышленных товаров упадет в семь раз, а продовольствия - на треть. И еще семь лет советскому правительству понадобится на то, чтобы вывести экономику на уровень довоенного тринадцатого года. Скажите, товарищи, вы хотите такого будущего Советской России или его следует постараться избежать любой ценой, за исключением ликвидации советской власти и отказа партии большевиков от роли руководящей и направляющей силы?

- Да, - подтвердил будущий товарищ Сталин, - таково было прошлое Советской России в том мире, откуда родом товарищ Серегин. Я сам читал об этом в книгах из его библиотеки. И еще. Священное знамя артанского воинства имеет ярко-алый цвет, и на одной его стороне изображена большая красная пятиконечная звезда и вышита надпись «сто девятнадцатый стрелковый полк Рабоче-Крестьянской Красной Армии», а на другой стороне изображен золотой серп и молот и начертан лозунг «За нашу Советскую Родину»...

- Так значит, товарищ Серегин, - осторожно спросил Моисей Урицкий, - вы не собираетесь требовать реставрации капитализма и ликвидации советской власти?

Артанский князь будто читал какую-то невидимую книгу, а потом ответил:

- Капитализм, товарищ Урицкий, как его ни реформируй, все равно останется мерзостью в глазах моего Патрона. Основное чувство, которым руководствуется капиталист, это ненасытная алчность, а оно угодно не Богу, а одному лишь Сатане. А еще между рабовладением и капитализмом существует прямое сходство. Рабовладелец рассматривает раба как говорящее орудие, а капиталист видит в своем работнике говорящий придаток к машине, но ни тот, ни другой не воспринимают трудящихся на него как таких же людей, как он сам.

- Восхитительно точное наблюдение! - воскликнул хозяин кабинета. - А ты что скажешь, Володя?

- У товарища Серегина большой практический опыт общения с разными негодяями, - криво усмехнулся Ильич из четырнадцатого года. - Рабовладельцев и работорговцев он сразу после обнаружения приказывает сажать на кол или умервщлять каким-нибудь другим, не менее болезненным способом. Но с капиталистами, он считает, так радикально поступать нельзя, поскольку они не лишают своих работников личной свободы, поэтому владельцев крупных предприятий должна постигнуть национализация, а мелких хозяйчиков следует со всех сторон плотно обложить суровыми советскими законами об охране труда.

- А почему нельзя передать трудящимся всю частную собственность, не только крупную, но и мелкую? - спросила расхрабрившаяся Александра Коллонтай. - Ведь тогда капиталист вообще исчезнет из жизни как явление.

- Тогда, товарищ Коллонтай, - хмыкнул Серегин, - социализм у вас незаметно превратится в государственно-монополистический капитализм, обремененный непрерывным ростом цен, снижением качества товаров и их нарастающим дефицитом. В нашей истории такое было, причем под замес пошли не только одноклеточные капиталисты (кустари-одиночки), но и производственные артели и кооперативы, дававшие четверть валового внутреннего продукта. Марксисты-доктринеры обещали гражданам коммунизм через двадцать лет, а вместо того за чуть больший срок добились реставрации самого обычного капитализма, потому что народ, взбешенный сопутствующими безобразиями, перестал поддерживать советскую власть. Впрочем, товарищи, пора заканчивать растекаться мыслью по древу. Сейчас мы рассортируем вас на три категории. Товарищи Дзержинский, Коллонтай, Муранов, Сокольников, Урицкий, Красин и Фрунзе после небольшого повышения квалификации вместе с товарищем Кобой продолжат свою деятельность в качестве помощников товарища Ленина в его нелегкой работе. Упрямые доктринеры-марксисты и нам совсем не товарищи Крестинский, Милютин, Ногин, Рыков, Оппоков и Преображенский будут навсегда высланы из вашего мира туда, где они не смогут никому помешать. Ну а господа Бухарин, Каменев, Зиновьев и Смилга пойдут под следствие и последующую утилизацию...

- А почему Смилга, товарищ Серегин? - немного раздраженно спросил Коба-старший. -Мы не видим в нем ничего такого, за что его нужно отправлять на утилизацию.

- Мне тут докладывают, - сказал Артанский князь, - что в Основном Потоке этот человек был прожжённым троцкистом и участником левой оппозиции. Два раза исключался за это из партии, а в 1937 году Военной коллегией Верховного суда СССР был осужден к расстрелу за участие в троцкистской контрреволюционной террористической организации. Но и это для меня не основание для утилизации. Таких деятелей я ссылаю на необитаемый остров, и пусть живут там, сколько смогут, вместе с другой пузатой мелочью. Главное прегрешение бывший товарищ Смилга совершил гораздо раньше. В ходе гражданской войны, следуя указаниям своего кумира товарища Троцкого, этот человек осуществлял репрессии против русского крестьянского и казачьего населения, брал заложников и расстреливал классовых врагов, а потом с невероятной жестокостью подавлял вызванные этими безобразиями антисоветские восстания. Такая политика затянула Гражданскую войну как минимум на год, ибо пока Красная Армия была занята наведением порядка у себя в тылу, разгромленные белые генералы успели оправиться, переформироваться и снова перейти в наступление. Но в данном случае деятельность товарища Смилги можно если не простить, то хотя бы понять, ведь у него на руках имелись указания вышестоящего начальства, а люди, против которых осуществлялись репрессии, априори СЧИТАЛИСЬ врагами Советской Власти. Главное преступление этот человек совершил, на основании доноса приговорив к расстрелу командующего Красным сводным конным корпусом Бориса Думенко и членов его штаба за то, что те не любили комиссаров троцкистско-зиновьевского толка, учивших любить советскую власть из глубокого тыла, а не из первых линий полков и эскадронов. Как Бог Русской Оборонительной Войны и покровитель всех Защитников Отечества, за такое я караю по высшей планке. Товарищ Думенко, военный гений и самородок, по званию в старой армии вахмистр, в хвост и в гриву лупивший титулованных белых генералов с полным военным образованием, является для меня защитником отечества. Его противники, белые генералы, это наймиты мирового капитала, стремившего разорвать Россию на части. Бывший товарищ Смил-га - тоже наймит мирового капитала, но только опосредованно, через троцкистско-зиновьевскую банду, чью политическую программу вы здесь совсем недавно заслушали. Сам бывший товарищ Смилга для такого рылом не вышел. Расклад понятен, товарищи?

- Да, товарищ Серегин, расклад понятен и возражения снимаются, - миролюбиво ответил Коба-старший и совсем тихо спросил: - Это все ваша энергооболочка? Да?

- Да, - так же тихо ответил Артанский князь, - это энергооболочка. Едва я завижу какого-нибудь деятеля, отметившегося своими делами в Основном Потоке, как она тут же читает скрижали судьбы и пересказывает мне их содержание. Поэтому я всегда понимаю, сколько нужно вешать в граммах. Понимаете?

- Да, понимаю и ничуть вас не осуждаю, - ответил будущий товарищ Сталин. - Такие, как бывший товарищ Смилга, и есть главные враги советской власти, разъедающие ее изнутри.

И вот тут тот, о ком шла речь, понял, что судьба его решена окончательно, вскочил и завопил:

- Но я же еще ничего такого не совершил!

- Главное слово тут «еще», - ответил Серегин. - Есть такое понятия как карма, в соответствии с которым все воплощения человека несут полную ответственность друг за друга. Все члены ЦК, которых мы решили оставить в своей должности, тоже грешны, каждый по-своему, и некоторые очень сильно. Но всех их отличает то, что пользы от их деятельности для страны и народа было гораздо больше, чем вреда, и именно поэтому я беру на себя труд наставить их на путь истинный, чтобы вред исчез совсем, а польза только увеличилась. И в то же время от вас и таких, как вы, пользы не было вовсе, а имелся только вред. Все! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Товарищ Бергман, эти четверо ваши! Вместе с товарищем Дзержинским вы выдоите этих деятелей досуха, а потом мы посадим их на кол или передадим Кибеле для сексуальных экспериментов с летальным исходом. Ответственные за перевоспитание товарища Дзержинского, товарища Коллонтай и прочих - товарищи Ленин и Коба из четырнадцатого года, а также весь тамошний состав ЦК. Товарищ Кобра присоединяется к этой команде после того, как определит приговоренных к вечной ссылке на их постоянное место обитания. А я тем временем займусь еще одним потенциальным врагом советской власти - патриархом Тихоном. Никакого подобия Хазарского каганата в Советской России не будет, а потому большевикам следует примириться с церковью, причем обоюдно.

- Вы надеетесь уговорить этого упрямца жить с нами мирно? - хмыкнул хозяин кабинета. - Напрасно, батенька, напрасно.

- Я с патриархом Иовом разговаривал, а это действительно глыба человечище, не чета нынешним «служителям культа», - ответил Артанский князь. - Так что уж как-нибудь справлюсь. В крайнем случае подключится мой Патрон, а это, надо сказать, для разных грешных людей не самая приятная процедура. А патриарх Тихон грешен, в первую очередь фарисейством и политиканством. Но и вы тоже должны будете изменить свое отношение к Церкви как к явлению вполне допустимому и терпимому, ибо любые поползновения в сторону огульных репрессий против священнослужителей и верующих будут восприниматься мною как акт разжигания Гражданской войны, которой я хочу избежать. Впрочем, итоги моей встречи с патриархом мы с вами обсудим после того, как она состоится, а сейчас говорить об этом преждевременно.

- Надеюсь, товарищ Серегин, что так оно и будет, - кивнул Ильич из восемнадцатого года, -нам сейчас лишние враги тоже не нужны. И еще - поскорей возвращайте сюда товарищей, которых вы забираете на повышение квалификации, ибо работы у большевиков сейчас буквально невпроворот.

15 (2) января 1918 года. Поздний вечер. Москва, Троицкое подворье на Самотёке, покои патриарха Тихона.

Стемнело. За окнами сгустилась непроглядная тьма⁸,и патриарху Тихону чудилась, что это не обычный мрак, а вечная ночь под названием большевизм черным одеялом опустилась на Москву и всю Россию. В покоях патриарха тоже царила полутьма, лишь иконостас был освещен огнем свечей и нескольких лампад, и в их теплом сете лики Христа, Богоматери и святых казались живыми. И мнилось патриарху, что стоит горячо помолиться - и разомкнутся уста Спасителя, изрекая великую истину, что поможет вернуть ушедшие времена... Впрочем, тако же было каждый вечер: Предстоятель Русской Православной Церкви молился, а ответа все не было.

Но на этот раз, едва коленопреклонный патриарх успел один раз прочесть «Отче Наш», как вдруг его покои озарились невыносимо ярким бело-голубым светом исходившим откуда-то у него из-за спины, а в покоях густо запахло миррой и ладаном. С рукой, занесенной для очередного крестного знамения, Тихон обернулся и застыл, будто пораженный громом. Прямо перед ним стоял Господень архангел в полном облачении, в руке которого ярко сиял опущенный острием к земле обнаженный меч.

- Грешен я, Господи! - простонал патриарх, зажмурившись и осенив себя крестным знамением. - Грешен, грешен, грешен...

- Сам вижу, что грешен, только совсем не в том, в чем ты думаешь, - сурово сказал архангел, вкладывая меч в ножны, после чего сияние умерило свою яркость до приемлемой величины. - Точнее, грехом фарисейства и самодовольства оказалась насквозь поражена вся ваша Церковь. Власть в Российской империи утратила единство со своим народом, забыла о его нуждах и чаяниях, называла полыхавший то тут, то там голод недородом, а вы, превратившись в государственных чиновников по делам религии, молчали об этом, будто набравши в рот воды, однако призывали простых людей к внешнему благочестию и покорности перед обстоятельствами судьбы. Русский царь, забыв о том, что он должен быть своим подданным добрым отцом, совершил великое святотатство, назвав себя Хозяином Земли Русской, но вы молчали и об этом. Поступив так, он низвел себя с уровня Божьего Помазанника до статуса банального диктатора, удерживающегося у власти только грубой силой, но этого превращения среди вас никто так и не понял. Нет ничего более фарисейского, чем изрекаемая вами фраза «Христос терпел и нам велел». Сын Божий сознательно пошел на подвиг и крестные муки для того, чтобы вырвать человечество из скверны греха разлагающегося язычества и указать путь к Богу. Но ради чего в голоде, нищете и мраке невежества должны были погибать малоземельные и безлошадные русские мужики, чьи хозяйства были досуха высосаны мерзкой системой выкупных платежей? Три последних царя последовательно превращали простой русский народ в сухую солому для будущего революционного пожара, но никто из иерархов церкви не возвысил против этого свой голос, ибо все вы давно и прочно срослись с государством как сиамские близнецы. Вы даже не заметили, что четверть века должность обер-прокурора Святейшего Синода в ранге государственного министра занимал злой колдун манихейского толка, накинувший на Россию серую пелену заклинания подмораживания. С этого момента Российскую империю поразила тяжкая болезнь: ее верхи ударились в различные суеверия и оккультизм, а низы охватили апатия и безверие. Поздно теперь рвать на себе волосы и стенать о притеснениях и гонениях. Церковь, что должна быть хранительницей человеческой морали, в первую очередь среди власть имущих, позабыла об этом труде, и ее нива уже поросла даже не бурьяном, а кустами и деревьями. Напрасный труд -молить Бога о том, что должно быть сделано самими людьми, ибо Он не совершает ничего по требованию. Ты помнишь, как Он поступил с допотопными людьми, которые просили у Него урожая, даже не вспахав нивы и не посеяв семена?

Пока явившийся архангел под раскаты небесного грома читал патриарху Тихону нотацию, в том нарастало чувство протеста. Совсем не таких речей ожидал он от Господнего Посланца. Мнилось, что сейчас ему предложат полную поддержку с небес, после чего большевики будут низвергнуты и все вокруг вернется к исконно-посконному существованию - когда есть господа и рабы, баре и быдло, пастухи-священники и их овцы-паства... Кстати, против Февральского переворота церковь и вовсе не протестовала, скорее всего, потому что тот совершенно не задевал ее корпоративных интересов, а вот Октябрьскую революцию и Тихон, и прочие иерархи приняли в штыки.

Опираясь на посох, патриарх поднялся на ноги и препротивнейшим голосом заорал, лихорадочно крестясь:

- Изыди прочь, Сатана! Не верю в тебя! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Изыди! Изыди! Изыди!

Но незваный гость никуда исчезать не пожелал. Вместо того сияние его атрибутов стало нестерпимо ярким, а глаза загорелись как два прожектора.

- Вот видишь, Небесный Отче, - сказал он глубоким громыхающим голосом, - не верит он в меня, хоть бей ты его в лоб, хоть по лбу. Монах ведь, дери его за ногу. Не каждый может сублимировать отсутствие любви к женщине и собственным детям в любовь ко всему человечеству, как известный тебе отче Бонифаций; другие начинают любить только свою церковную корпорацию и ее положение в обществе, и плевать им на все остальное. И в то же время нужен мне господин Беллавин живой, здоровый и полный желания сотрудничать, а вот времени возиться с ним как с малым дитем у меня нет. Весьма неприятные события назревают в Киеве, так что уже завтра я должен быть там конно, людно и оружно. И в то же время, если изъять его для проработки в Тридесятом царстве, то уже завтра поднимется крик, что большевики похитили патриарха и держат его в тюрьме. Последствия можешь представить себе сам, ибо почти все иерархи в этой Церкви такие полоумные, а не только их главарь. Так что вся надежда только на твою помощь, Господи!

- Вижу, сын мой! - прогрохотало откуда-то с небес. - Помогу тебе чем смогу, но только не обессудь если что. Гордыня и предубеждения у этого кадра не только заскорузлые, но и закостеневшие, так что действовать придется грубой силой, ломая их через колено, а не мягким убеждением.

- О Боже! - воскликнул патриарх каким-то визгливым фальцетом и умолк. Глаза его расширились, по покрасневшему лицу катились крупные градины пота, потом его колени подогнулись, и он мешком опустился на пол.

- Лилия! - произнес куда-то в пространство Серегин. - Ты мне нужна!

Хлоп! - и рядом с ним прямо из воздуха возникла маленькая девочка в белом платьице с нимбом святой над головой.

- Я здесь, папочка, - сказала она. - Что нужно делать?

- Вот с этим человеком сейчас работает Творец Всего Сущего, ломая в нем гордыню и предубеждения, - сказал Артанский князь, указывая на распростертое на полу тело. - Мне нужно, чтобы по ходу этой проработки данный персонаж остался живым, здоровым, в ясном уме и крепкой памяти. Ильича в сто раз проще было уговорить сотрудничать, чем эдакого истукана в патриаршем клобуке.

- С Ильичом, - сквозь зубы сказала Лилия, садясь на корточки и положив ладошки на виски патриарху, - у вас были общие убеждения в необходимости построения справедливого общества, а этот персонаж о справедливости не думает вовсе. Все его мысли - о главенствующем положении его корпорации в обществе да о накопленных за века богатствах. Я чувствую, что, встретив такое упрямство, дядюшка разгневался не на шутку, но постараюсь сделать все, что в моих силах.

Минут пять ничего не происходило, потом патриарх зашевелился и открыл глаза.

- Помоги ему встать, Серегин, и усади в вон то кресло, - сказала Лилия. - Еще немного, и он будет готов к разговору. Но сразу хочу сказать, что даже с моей помощью второй раз этот смертный человек подобной дядюшкиной проработки не перенесет. Старик Харон со своим веслом уже наготове.

- А второго раза и не потребуется, - сказал Серегин, подхватывая патриарха подмышки и перемещая в указанное кресло. - Если что, то у меня наготове имеются эти самые приспособленцы, то есть обновленцы, да староверы различных согласий и много кто еще. Не только общество, но и сама церковь тоже готова к внутренним революционным процессам, достаточно убрать давление большевиков на христианскую религию вообще и дать толчок коренным преобразованиям в церковной организации. Как я уже сказал Ильичу, подобия Хазарского каганата в Советской России не будет, ибо всех адептов этой мерзости я недрогнувшей рукой выброшу во тьму внешнюю, а вот что будет, это мы еще посмотрим.

Патриарх заворочался в кресле, стараясь сесть прямо, потом перевел взгляд с девочки-ангелочка на главного визитера, сияние атрибутов которого снова умерилось до того уровня, что на них можно было смотреть, не испытывая рези в глазах.

- А вы жестоки, господин Исполнительный Агент, - вздохнул он. - Малейшее сопротивление или недоверие - и вы сразу предаете раба Божьего в руки Господни. Еще немного, и я бы с вами уже не разговаривал.

- Вы сами на это напросились, Ваше Святейшество, - ответил Серегин. - Нет у меня времени на особые реверансы, потому я и попросил помощи у своего Патрона. Слишком много кругом разбросано сухой соломы, и каждый злобный идиот бежит к ней со своей горящей спичкой, и вы в том числе. Творцом Всего Сущего передо мной поставлена задача предотвратить начало гражданской войны в России, и я сделаю это вне зависимости от того, сколько дурных голов мне при этом потребуется оторвать. Начал я с германского командования и ваших оппонентов большевиков, и вот сейчас очередь дошла и до церкви. Для начала вам следует понять, что прежняя жизнь не вернется уже никогда, ибо слишком много было сделано ошибок и совершено преступлений против собственного народа. Советская власть наступила навсегда, и сейчас вам следует искать свое место в новой жизни, а не бунтовать против того, что нельзя уже ни изменить, ни отменить.

- Но как же мы можем найти свое место, господин Серегин, если большевики отрицают саму веру в Бога?! - воскликнул патриарх Тихон. - Не может быть у нас мира с такой безбожной властью.

- Неважно, верят ли в Бога большевики, важно, что сам Творец верит в них, - ответил Артанский князь. - Со своей стороны я сообщил их вождю, господину Ульянову-Ленину, что любые поползновения в сторону репрессий против священнослужителей и верующих будут восприниматься мною как попытки разжечь гражданскую войну и станут караться с летальным исходом. Я уже арестовал господ Троцкого, Свердлова, Бухарина, Зиновьева, Каменева, Иоффе и многих других, и никого из них в своем мире вы больше не увидите. Как и Харон, таким я выписываю билет только в один конец, и неважно, сколько после этого они еще проживут. Из ссылки в другой мир бежать невозможно, а из ада и тем более. Других крупных большевистских функционеров, согласившихся со мной сотрудничать, я забрал на свою главную базу, именуемую Тридесятым царством, где их научат, что ради блага народа руками трогать можно, а что нет. Закончив с этими делами, я разворачиваюсь в сторону их оппонентов и начинаю лупить палкой по головам разного рода окраинных национальных вождей, мятежных генералов и прочих деятелей, возомнивших, что раз теперь в России нет царя, то можно все. А вот хрен им на лысый череп!

- Ну что же, господин Посланец, если вы обрушили свой гнев на самых злобных наших гонителей, то нам тоже следует смирить гордыню и пойти на соглашение с новой властью... - вздохнул патриарх. - Но как же этого добиться, если господа большевики не верят нам, а мы не верим им?

- Наверное, вам следует подписать с господином Ульяновым имеющий силу закона особый договор о сосуществовании русской православной церкви и советского государства, на латыни именуемый конкордатом, - ответил Серегин. - За основу можно взять тот документ, который в свое время подписали Наполеон Бонапарт и папа Пий Седьмой. Ну а я, со своей стороны, строго прослежу, чтобы товарищи большевики перестали заниматься отсебятиной и произволом, и начали строго исполнять свои собственные установления, ибо еще одна моя должность зовется Бич Божий. Я уже предупредил всех действующих лиц, что мне было бы крайне нежелательно возвращаться в этот мир для исправления недоделок и переделки уже сделанного. Виновные в подобном происшествии могут оказаться в таком месте, откуда даже обыкновенный ад покажется им раем.

- Ну хорошо, господин Посланец, - сказал Тихон уже вполне миролюбивым тоном, - ваше предложения урегулировать наши отношения с советской властью при помощи особого договора кажется мне вполне разумным. Но мне понадобится время на обдумывание деталей. Теперь скажите, как я смогу связаться с вами в случае необходимости: мне следует опять обратиться с молитвой к Всемогущему Господу, или есть и другие способы?

- Другие способы есть, - сказал Артанский князь, передавая патриарху свой портрет, где он был изображен при всех архангельских атрибутах и с обнаженным мечом Бога Справедливой Оборонительной Войны. - Вы только проведите пальцем по этой иконке, и я сразу же выйду с вами на связь. И она же сообщит мне, если вам станут докучать нехорошие люди. Тогда я явлюсь к вам без особого приглашения и сразу начну отрывать головы. Вы уж поверьте, Ваше Святейшество, за мной не заржавеет.

- Я вам верю, - ответил патриарх, - ибо Господь отрекомендовал вас мне самым наивысшим образом. Если вы сумеете прекратить гонения на нашу церковь, то это будет свершение, равное подвигу Владимира Крестителя.

- Я это делаю не ради вашей церкви, а ради русского народа, - хмыкнул Артанский князь, - которого нельзя лишать ни веры в справедливость, ни веры в Бога. И вот еще что: если в богадельнях при ваших церквах и монастырях имеются увечные русские солдаты и офицеры - травленные газами, ослепшие, безрукие, безногие и парализованные - то отдайте указания подготовить их к перемещению в мои владения, где мои медики полностью восстановят им здоровье. Такое у меня правило. Оживлять мертвых мои врачи не умеют, ибо Господь сделал процесс смерти для обычных людей необратимым, но вот все остальное вполне в их силах.

- А как же Иисус Христос? - не удержался Тихон от вопроса.

- А Иисус Христос с самого начала своей жизни не был обычным человеком, - парировал Серегин. - По крайней мере, в этой ветви миров, другого такого Сына Божьего, нераздельно и неслиянно соединяющего в себе человеческую и божественную природу, больше не будет. Все священные истины о любви к ближнему и равенстве всех людей перед Престолом Господним уже сказаны, и теперь такие, как я, должны вбивать их рукоятью меча в разные упрямые головы. На этом, пожалуй, нам следует закончить нашу занимательную беседу. Счастливо оставаться, Ваше Святейшество!

Затем Посланец Господа открыл портал и ушел в свои владения, еще раз наполнив покои Патриарха ароматами мирры и ладана. И все. От том, что эта встреча не была наваждением, Тихону напоминала только иконка Защитника Земли Русской, лежащая у него на коленях.

Семьсот восемьдесят девятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Перед походом на Киев я собрал у себя в кабинете совещание всех причастных. С одной стороны присутствовали члены большевистского ЦК в полном составе, так как из Петрограда с краткосрочным визитом ко мне прибыли Ленин и Коба. С другой - генерал-лейтенант Дмитрий Петрович Неверовский, командиры бригад и полков его дивизии, командир разведбата капитан Коломийцев, а также Кобра, для которой малороссы тоже не чужие люди. Дивизию Неверовского для этой акции, кстати, я выбрал исходя из того же соображения. Родом из полтавских дворян, Дмитрий Петрович с младых ногтей воспринимает слово «Мазепа» синонимом Иуды, и ликвидацию целого сборища таких иуд считает безусловно благим делом, безотносительно ко всему остальному.

- Итак, - сказал я, - следующий гнойный нарыв, который нам предстоит вскрыть и вычистить -это так называемая Украинская Центральная Рада в Киеве.

- А почему «так называемая»? - спросил Коба.

- А потому, - ответил я, - что под этой компанией самоназначенцев не имеется ни малейшей легитимности - ни в виде освященной веками традиции, ни в виде народного волеизъявления. Рюрика с дружиной на княжение в русские земли призвало Новгородское вече, Михаила Романова на царство поставил Земской собор, Временное правительство составилось из депутатов законно избранной Государственной думы, большевики опирались на Второй съезд Советов, а эти деятели сами назначили себя верховной украинской властью, по ходу дела изобретя само понятие «Украина». И первое, что они собирались сделать - обратиться за военной поддержкой к иностранной державе...

- Поэтому вы приказали их представителей в Брест-Литовске того... - произнес Дмитрий Неверовский, делая рукой жест, обозначающий петлю виселицы. - Должен сказать, что полностью одобряю ваше решение, ибо императрица Екатерина Великая не напрасно приказала ликвидировать украинское гетманство и разогнать по окраинам державы много о себе понимающих запорожских казачков. Язва это была незаживающая, а матушка-императрица залечила ее одним росчерком пера.

- Да, именно поэтому, Дмитрий Петрович, - подтвердил я. - Иного мне не позволяла моя сущность Защитника Земли Русской. Однако для товарищей большевиков должен сказать, что если мы станем поощрять подобные поползновения или даже просто бездельничать, то после некоторой пропагандистской обработки общества идея украинской самостийности эту легитимность обретет - не в этот раз, так в следующий. Я имею в виду, что проект «Советская Украина», который уже начали воплощать в жизнь отдельные наши товарищи, так же неприемлем для нас, как и буржуазное украинское государство. Там в моем прошлом самые лютые буржуазные националисты вылупились как раз из руководства коммунистических партий бывших союзных республик...

- Раньше мы об этом догадывались, а теперь знаем точно, - в полной тишине сказал Коба. - Товарищам из тысяча девятьсот восемьдесят девятого года такие факты еще неизвестны, а вот люди из первоначальной команды товарища Серегина подтвердили их в полном объеме, и такие же сведения мы получили во время своего визита в Аквилонию. Основатели этого государства и их французские современники, происходящие из начала двадцать первого века, также сообщили, что в тысяча девятьсот девяносто первом году Союз Советских Социалистических Республик распался на пятнадцать буржуазных государств, по большей части превратившихся, за исключением России и Белоруссии, в этнократические диктатуры самого отвратительного толка. Теперь мы понимаем, почему товарищ Серегин безапелляционно потребовал от нас оставить территорию бывшей Российской империи единой и неделимой по национальному признаку, а также в кратчайший срок отозвать признание независимости Финляндии. С этой самой буржуазной Финляндией Советское государство воевало четыре раза, причем две войны случились в ходе гражданской войны, а еще две - двадцать лет спустя, во время второй империалистической. А теперь, товарищ Ленин, вам слово: будем мы скакать по прежним граблям или выберем другой путь - тот самый, которым пошел мир товарища Половцева, благополучно избегнувший описанных неприятностей?

Ильич, к которому и была обращена эта пламенная речь, принял свою излюбленную ораторскую позу и произнес:

- Скакать по старым граблям, товарищи, мы не будем. Слишком много чести для наших заклятых врагов. Но в то же время не слишком ли мы торопимся с выводами?

- Не слишком, товарищ Ленин, - быстро сказал я. - У меня есть сведения, что в Основном Потоке во время большевистского восстания в Киеве, которое должно случиться в течение нескольких дней, большевистская организация главных железнодорожных мастерских, где были сильны национальные настроения, поначалу не поддержала восстание на заводе «Арсенал», ограничившись забастовкой. Да и потом, когда к самостийникам подошло подкрепление и восставшие стали терпеть поражение, их помощь была малочисленной и неорганизованной, что привело к подавлению революционного выступления и массовым репрессиям против его участников. Верить людям, которые разрываются между большевистскими и националистическими убеждениями - это себя не уважать. В условиях враждебного окружения как минимум на два-три десятка лет любое внутреннее разделение Советской России будет смертельно опасно.

- В таком случае, безусловно, - сказал Ильич, - если некоторые наши товарищи сами не знают, кто они такие, националисты или большевики, доверять им будет так же опасно, как и меньшевикам.

Предадут в самый ответственный момент. Российская Советская Социалистическая Республика будет государством всех трудящихся, единым и неделимым по национальному или религиозному признаку, а триединая русская нация, как самая многочисленная и активная из всех, получит в нем статус государствообразующей. Но только, товарищи, это положение означает не право господствовать над согражданами других национальностей, а обязанность первыми идти вперед навстречу опасности, учить и воспитывать собственным примером другие, менее сознательные народы. Только так, ибо иначе это будет уже не большевистский интернационализм, а черт знает что.

- На самом деле полный синтез большевистских и националистических убеждений вполне возможен, - уточнил я, - только гибрид при этом получается крайне мерзкий и, в отличие от обычного национализма, очень стойкий. Все дело в том, что такая власть в своем государстве опирается на поддержку не только буржуазных кругов, но и широких масс простых людей, потому что им обещано положение господ в завоеванных странах...

- О таком явлении, захватившем Германию, во второй половине тридцатых - первой половине сороковых годов мы тоже читали, - сказал Коба, - и если некоторых наших товарищей эта болезнь захватила хоть в самой малейшей степени, то относиться к ним мы должны без всякой пощады. Но есть мнение, что мы слишком увлеклись обсуждением второстепенных подробностей. Сначала необходимо ликвидировать националистическое киевское безобразие, а уж потом разбираться, кто там из наших товарищей на чем стоял. Вношу предложение назначить советским губернатором города Киева и его окрестностей товарища Фрунзе, силовую поддержку которому на первых порах выделит товарищ Серегин. Основная задача - навести в городе порядок и из имеющихся в наличии пробольшевистских сил сформировать первые боевые отряды регулярной Красной гвардии и рабоче-крестьянской милиции. Если у товарища Фрунзе это получится, то мы будем считать, что этим путем можно и нужно двигаться дальше. Другие предложения будут? Нет. В таком случае считаем, что решение принято единогласно...

И в этот момент ко мне изнутри, через Воинское Единство ко мне деликатно постучался генерал Неверовский, не желающий обсуждать возникший вопрос вслух.

- Что-то я не понимаю, Сергей Сергеевич, вы что, поощряете мятеж простонародья против законных властей? - мысленно произнес он. - Не ожидал от вас, не ожидал.

- Дело в том, Дмитрий Петрович, - также мысленно ответил я, - что в данном мире нет законных властей в полном смысле этого слова, потому что тут снова наступило Смутное время. Династия Романовых через своего последнего императора уже полностью дискредитировала себя, и реставрировать ее на троне так же бесполезно, как и пытаться оживить покойника, ибо такой царь для народа будет уже «ненастоящим». И в то же время люди, которых вы сейчас перед собой видите - это зародыш новой империи, что, еще краше и мощнее прежней, воскреснет на пепелище, будто птица Феникс, а молодой человек, которого все называют товарищем Кобой - это будущий император Иосиф Великий, и именно ему предназначены вся моя помощь и поддержка. Что касается восстания рабочих в Киеве, то во времена Смутного времени условно законным считался сидевший на Москве королевич Владислав, призванный на царство боярами-христопродавцами, а князь Пожарский и Кузьма Минин вели на него народное ополчение, восставшее против иностранной власти. И вы помните, чем все это закончилось. Михаила Романова, избранного на царство по всем правилам законным государем и основателем новой династии, признала вся Великая Русь. И тут будет точно так же. При этом, разумеется, местный вариант семьи Романовых я на произвол судьбы не брошу и на поругание и смерть не оставлю. Но и только. Мое дело - спасти этим людям жизнь и предоставить возможность выбрать свою будущую судьбу из нескольких вариантов, а все остальное - это уже их дело.

- В таком случае, Сергей Сергеевич, - подумал генерал Неверовский, - все мои вопросы снимаются. Вы определенно знаете, что делаете, а я и мои люди будем помогать вам в трудах изо всех сил.

- И вот еще что, Дмитрий Петрович, - мысленно произнес я, - чтобы потом не устранять недоделки и не переделывать сделанное, всех, кто выступил на стороне сепаратистов-националистов с оружием в руках, истребляйте на месте до последнего человека. Не нужны мне эти люди живыми, ни в каком виде. Всех прочих сторонников этого безобразия надо будет подвергнуть тщательной сортировке, при этом идеологами-главарями я займусь лично. И берите под свою защиту не определившихся еще господ офицеров и их семьи, чтобы новые власти сгоряча или по неопытности не наломали с ними дров, а то потом до весны печь топить хватит. Такого мне тоже не надо.

- Планируете пополнить нашу армию местным контингентом? - вопросительно подумал Неверовский.

- Как знать, как знать, Дмитрий Петрович, - ответил я. - Не все из них смогут ужиться с новыми порядками даже в их смягченном варианте, но в то же время бросать на произвол судьбы тех, кто проливал кровь за Отечество, я не могу. В следующем мире, где надо будет снова биться с напавшим на Россию германцем, эти люди будут гораздо более уместны, чем здесь. Вы уж расстарайтесь, а Россия и Господь вас не забудут.

16 (3) января 1918 года. Вечер. Киев.

Все произошло абсолютно неожиданно, как обычно и бывает, когда за дело берется Бич Божий. Обычный вроде бы вечер для постреволюционного Киева, охваченного полудвоевластием⁹, обернулся внезапнымвторжением воинских частей неизвестной государственной принадлежности. Одновременно в разных частях города возникло семнадцать отрядов численность в один батальон, каждый из которых имел только ему назначенную цель. Все строго по методичке товарища Ленина: почтамт, центральный телеграф, телефонная станция, городской банк, здание штаба Киевского военного округа, здание Педагогического музея, где заседала Центральная Рада, вокзалы, мосты через Днепр, а также казармы, где квартировали воинские части - как подчиняющиеся самостийникам, так и объявившие нейтралитет.

Шестнадцать батальонов входили в состав дивизии генерала Неверовского, семнадцатым был разведбат капитана Коломийцева, нацеленный на захват или уничтожение главарей самостийщиков. В качестве средства огневой поддержки и для солидности были задействованы все четыре эскадрона «Шершней». При этом в эпицентр местного большевизма, на завод «Арсенал», отправились комиссары от ЦК партии: товарищ Фрунзе и товарищ Коба, в сопровождение которым Серегин выделил спешенный эскадрон остроухих уланш-егерей под командованием поручика Вержбовского.

Удар был внезапным, массированным и абсолютно безжалостным. Никаких ультиматумов с требованием передать власть Серегин Центральной Раде не предъявлял, операция имела целью уничтожение или безоговорочную капитуляцию самостийщиков и разоружение так называемых нейтралов. Так до последнего человека был истреблен Галицко-Буковинский курень Сечевых стрельцов под командованием хорунжего Евгения Коновальца, расквартированный в Бессарабсках казармах на Львовской улице. Попытка беспорядочного сопротивления была подавлена штурмовым ударом «Шершней», после чего разъяренные бородинцы, среди которых были раненые и даже убитые, ворвались в казарму и затыкали выживших «сичевиков» ножевыми штыками своих «арисак». Одно депо драться с плохо организованными и не имеющими боевого опыта красногвардейцами, и совсем другое - с кадровыми солдатами, прошедшими не одну войну.

В Богдановском, Полуботковском и Богунском полках киевского гарнизона настроение было неустойчивым, поэтому там обошлось почти без кровопролития с обеих сторон. «Нейтральные» части: полк имени Грушевского, полк имени Шевченко, конный полк «Свободной Украины» и понтонный батальон были разоружены без единого выстрела. Зато без стычек и кровопролития не обошлось при захвате почтамта, центрального телеграфа, здание штаба Киевского военного округа, пассажирского вокзала и здания Педагогического музея (Центральной Рады). В каждом из этих учреждений из их работников были сформированы вооруженные отряды сторонников Вильной Украины (высокоумная национальная интеллигенция, дери ее за ногу) по двадцать-тридцать боевиков, которых ар-танские солдаты после подавления сопротивления без лишних разговоров отправили прямо «до Мазепы».

Но самое интересное происходило в Центральной Раде, которая в этот момент как раз заседала так называемая «Малая Рада», в составе двух десятков самых отъявленных деятелей, которую в более поздние времена назвали бы Президиумом. Это были самые отъявленные сливки самостийщи-ны: Михаил Грушевский, Сергей Ефремов и Владимир Винниченко, Дмитрий Антонович, Николай Порш, Дмитрий Дорошенко, Николай Михновский, Симон Петлюра, Вячеслав Прокопович, Евгений Чикаленко, Александр Шульгин, Андрей Никовский, Софья Русова (Линдфорс), Владимир Леонто-вич, Людмила Старицкая-Черняховская и другие деятели того же толка, калибром поменьше.

Малая Рада обсуждала вопрос провозглашения полной независимости Украины, но по этому поводу господа самоназначенцы пока находились в сомнении и медлили. Им хотелось знать как к этому отнесутся Центральные Державы, а от украинской делегации, посланной на мирные переговоры в Брест-Литовск, не было никаких известий и все телеграммы с запросами, оставались без ответа. Впрочем, в Киеве пока не знали не только о печальной судьбе своей делегации, в полном составе украсившей собой новенькую гарнизонную виселицу, но и о уже заключенном советско-германском мире, ибо одним из условий мирного договора, навязанного сторонам Бичом Божьим, было взаимное невмешательство во внутренние дела. Германская и Австро-Венгерская империи обязались не вступать в сношения ни с какими мятежными и сепаратистскими движениями и организациями на территории бывшей Российской империи, а Советская Россия прекратила среди войск Центральных держав свою революционную агитацию.

И вот в тот момент, когда пан Грушевский уже собирался объявить перерыв в заседании до завтра, за окнами здания вдруг раздалась частая и злая стрельба, перемежающаяся с отчаянными воплями беспощадно убиваемых защитников украинской самостийности. И тут же прямо перед окнами ротонды, внутри которой на уровне второго этажа находился зал заседаний, завис, и угрожающе поводя турелью, закованный в бугристую броню тяжелый флаер огневой поддержки десанта «Шершень»; одна очередь спаренной магнитоимпульсной пушки - и здание будет распилено пополам вместе со всем его содержимым. Пока почтеннейшая публика глазела на это явление, обе двери в зал заседаний распахнулись как от пинка великана. Вооруженные люди, с двух сторон ворвавшиеся в святая святых украинской самостийности и незалежности, были одеты в военную форму русского образца, при погонах и всем прочем, что говорило о том, что это кто угодно, но только не петроградские большевики; те пока еще так не умеют.

Но ужаснуло будущих покойников совсем не это, потому что пробирающихся «по домам» дезертиров и офицеров в Киеве было до двадцати тысяч, не считая личного состава частей киевского гарнизона. С одной стороны зала невежливых незнакомцев возглавлял самый настоящий Божий Архангел при светящемся бело-голубом нимбе и крыльях; в руке его пылал первозданным светом обнаженный меч. С другой же стороны над вооруженными людьми предводительствовала разъяренная адская фурия, нимб которой пылал алым, так что резало глаза, а в руках ее ярко светилась багровооранжевая шаровая молния; если она пустит ее в дело, то помещение сразу превратится в печь крематория. Но портить будущий Музей Революции никто не собирался, тем более что товарищ Кобра и «Дочь Хаоса» уже по полной программе оторвались во время штурма здания: было среди охраны несколько обормотов, воображавших себя великими рубаками, и теперь их тела разделаны на порционные куски ударами чернобронзовой маньячки безудержного убийства.

Архангел обвел присутствующих пылающим взором и громовым голосом изрек:

- Властью Защитника Земли Русской, данной мне Всемогущим Творцом Всего Сущего, и от имени Совета Народных Комиссаров Российской Советской Социалистической Республики, за сепаратизм и разжигание гражданской войны на просторах бывшей Российской империи приговариваю вас, Панове, к смертной казни через отделение дурных голов от бренных тел. Dixi! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно! Я бы вас, сволочей, пропустил живьем через мясорубку, но на такие изыски сейчас просто нет времени. Товарищ капитан, они ваши, приступайте!

Из всей этой кодлы национальных интеллигентов револьвер нашелся только у Симона Петлюры, но не успел тот вытащить его из кобуры, как грохнул выстрел (опять Артемида), после чего несо-стоявшегося председателя Директории независимой Украинской Народной Республики уволокли на декапутацию за ноги, не обращая внимания на тянущийся за телом кровавый след.

По мере того как бывшие дикие амазонки без малейшего содрогания рубили головы, и вожди украинской незалежности, издавая отчаянные вопли и мольбы о пощаде, переходили в категорию «просто мясо», младший архангел внутри Артанского князя постепенно успокаивался, складывал крылья и вообще переходил на позиции стороннего наблюдателя. Удар бы внезапным и неотразимым, зло уничтожено в самом своем зародыше, так что теперь он может отступить на задний план и предоставить возможность действовать человеческой части своей сущности.

- Ну вот и все, товарищ Дзержинский, - сказал Артанский князь, когда на заднем дворе здания, где и осуществлялась казнь, наступила тишина. - Украинская буржуазная независимость прекращена по состоянию де-факто, а де-юре она так и не была провозглашена, что избавило нас от множества хлопот. Никогда не видел столько самовлюбленных мерзавцев в одном месте. И ведь, что характерно, среди членов этой Центральной Рады хватало так называемых «украинских социал-демократов», но никто из этих людей не думал о благе народа, а всех их интересовало только место в истории, которое они займут, оторвав Украину от России. Крови из-за их бредней о вымышленном украинском государстве могло пролиться море, но теперь все кончено с относительно небольшими потерями. Как мне докладывают, серьезно пострелять моим людям пришлось только при ликвидации куреня сичевых стрельцов, да при подавлении сопротивления бельгийского бронедивизиона. Но и там тоже больше никто никуда не идет. После первой попытки обстрелять моих людей из пулеметов пункт временной дислокации господ бывших союзников был отштурмован «Шершнями», после чего ветераны Бородина добили выживших штыками и выстрелами в упор. Не лезли бы они не в свое дело, подняли руки и разоружились перед советской властью - остались бы живы. А так - на войне как на войне.

- Це добже, товарищ Серегин! - крякнул Железный Феликс, оглядывая опустевший зал заседаний. - Это по-нашему, по-большевистски. Теперь нам надо будет разобраться с генералом Щербаче-вым на бывшем Румынском фронте и генералом Калединым на Дону...

- А еще с Румчемродом в Одессе, бандой углубителей революции в Севастополе, крымскими автономистами и «армией» товарищей Антонова-Овсеенко и Муравьева, - хмыкнул Артанский князь. - Эти двое могут наломать столько дров, что не по силам никаким контрреволюционерам. Но сперва, хотя бы в общих чертах, необходимо навести порядок здесь, в Киеве, организовать нормальную советскую власть и изъять в мое распоряжение всех тех, кто не сможет ужиться с вами ни при каких обстоятельствах, а послезавтра у нас с вами разгон Учредительного собрания. Господа депутаты от эсеров и кадетов проблем могут доставить в несколько раз больше, чем Центральная Рада вместе со всеми мятежными генералами вместе взятыми, а потому к этому делу следует отнестись со всей возможной серьезностью. И вот что еще, товарищ Дзержинский. Завязывайте с Балтийским коктейлем. Я понимаю, что смесь кокаина со спиртом добавляет вам работоспособности, но под ее воздействием очень легко перестать видеть границу между добром и злом. Там, в нашем прошлом, вы без всяких на то оснований начали вершить такое, что потомки потом долго ужасались ненужным жестокостям и бессмысленным казням людей, что не несли для советской власти никакой угрозы. И тут тоже надо тщательнее. Если не тушить огонь керосином, то и работы у пожарных будет поменьше.