Час волка

Глава 1

«Каменные ступеньки, — подумал Майкл. — Здесь легко поломать ноги». Он моргнул и вернулся из своего путешествия в прошлое.

Кругом — темнота. Над головой белый купол парашюта, ветер свистит в натянутых стропах. Он посмотрел вниз и по сторонам; зеленого сигнала «мигалки» нигде не было видно. Сломать лодыжку было бы весьма нежелательно, тем более в самом начале операции. Куда он опускается? На болото? В лес? На твердую каменистую землю, которая раздробит ему колени? У него было ощущение, что земля быстро приближается. Он крепко ухватился за стропы и подогнул колени, чтобы смягчить удар.

Его сапоги врезались в какую-то поверхность, которая раздалась под ним, как размокший картон, затем он ударился обо что-то более твердое, и это «что-то» затряслось и заскрипело, но задержало его дальнейшее падение. Ремни натянулись под мышками, купол, видимо, за что-то зацепился. Он посмотрел наверх и увидел рваную дыру, сквозь которую сверкали звезды.

«Крыша», — понял он. Он сидел на четвереньках под гнилой деревянной крышей. Где-то в ночи залаяли собаки. Майкл быстро освободился от ремней и сразу понял, что пробил крышу сеновала.

Он находился в оккупированной нацистами Франции, похоже, милях в шестидесяти северо-западнее Парижа. Немецкие посыльные на своих мотоциклах и бронемашинах быстро прибудут сюда, и их радиосредства станут передавать кодированные сигналы: «Внимание! Парашютист над Базанкуром. Прочесать все ближайшие поля и деревни!» Да, в ближайшее время можно ожидать горячих дел.

Он сложил парашют в ранец и запрятал его в сено.

Через несколько секунд послышался лязг засова. Он замер. Заскрипели дверные петли. Через дверь проникал красноватый свет. Майкл неслышно извлек кинжал из ножен и тут вдруг понял, что лежит на самом краю крыши. Еще немного — и он бы свалился.

Луч фонаря обшарил сарай. Майкл услышал хрипловатый женский голос:

— Мсье, где вы? Почему вы не отвечаете?

Фонарь осветил верхнюю часть сарая.

— Мне говорили, чтобы я вас ждала, но я не думала, что вы свалитесь мне на голову.

— Я здесь, — тихо сказал Майкл.

Она вздрогнула и отскочила, направив луч фонаря прямо ему в лицо.

— Не надо в глаза, — сказал он.

Она отвела фонарь в сторону. Он разглядел ее лицо: темноволосая, высокие скулы, впалые щеки, густые черные брови, глаза цвета сапфира. Стройное сухопарое тело: чувствовалось, что она способна быстро двигаться, когда это понадобится. На ней был серый шерстяной свитер и черные брюки.

— Где Базанкур? — спросил он.

Она указала на дыру в крыше в метре над ним.

— Посмотри сам.

Майкл просунул голову в дыру и осмотрелся.

Менее чем в ста ярдах от сарая он увидел освещенные окна домов с соломенными крышами, расположенных вокруг пахотного поля. Майклу подумалось, что он должен быть благодарен пилоту С-47 за точность наведения, если он выберется из всех передряг.

— Идем, — торопила его девушка, — я доставлю тебя в безопасное место.

Майкл хотел было спуститься на пол сеновала, но тут услышал рычание моторов. Сердце его забилось. Три пары фар быстро приближались. Машины разведки, понял он, полные солдат. Сзади доносился рокот четвертой, более тяжелой. Услышав грохот гусениц, он понял, что, опасаясь партизан, нацисты прихватили с собой танк.

— Поздно, — сказал Майкл.

Машины разведки окружали Базанкур с трех сторон: с запада, севера и юга. Послышался голос командира:

— Спешиться, разгружайтесь!

Темные фигуры солдат прыгали с машин. Танк, гремя гусеницами, подъехал к сараю. Майкл понял, что они в ловушке, и слез с сеновала.

— Как тебя зовут? — спросил он француженку.

— Габриэль, — сказала она. — Габи.

— Хорошо, Габи. Я не знаю, сколько у тебя опыта в этих делах, но он тебе понадобится — весь. Здесь в деревне есть профашисты?

— Нет. Здесь мы все ненавидим наци.

Майкл услышал скрежет. Приближаясь к сараю, танк разворачивал башню.

— Я попытаюсь затаиться, сколько смогу. Если начнется стрельба, держись подальше.

Он достал пистолет и вставил обойму.

— Желаю удачи, — сказал он ей вслед, но и ее, и фонаря не было.

Засов двери сарая, скрипя, закрылся. Майкл стал смотреть через щель между досками и увидел солдат с фонарями, которые вламывались в двери домов. Один из солдат установил фонарь, который залил деревню ослепительным светом. Затем нацисты выгнали жителей деревни из домов и выстроили их вокруг фонаря. Высокая худая фигура офицера вышагивала перед ними, рядом с тощим высилась громадина с широкими плечами и толстенными слоновьими ногами.

Майкл выглянул через дырку в задней стенке сарая: танк остановился менее чем в пяти метрах, его экипаж из трех человек вышел наружу, все закурили; на плече у одного из них висел автомат.

— Внимание! — услышал Майкл голос офицера, обратившегося на ломаном французском языке к крестьянам, и бесшумно вернулся к щели. Свет лампы освещал пистолеты, винтовки и автоматы в руках солдат, окруживших крестьян. — Мы знаем, что парашютист приземлился на вашей территории, — продолжал офицер. — Мы хотим поймать этого незваного гостя. Я спрашиваю вас, люди из Базанкура, где этот человек, которого мы хотим схватить?

«Черта лысого!» — подумал Майкл, вытаскивая пистолет.

Он вернулся к щели в стене сарая. Экипаж танка расположился у своей машины, солдаты беззаботно трепались, как ребята на прогулке.

«Смогу ли я взять их? — размышлял Майкл. — Первым делом надо пристрелить того, что с автоматом, затем второго — у башни, чтобы этот гад не успел запрыгнуть в танк».

Он услышал рычание еще одного мотора и грохот гусениц. Танкисты закричали и замахали руками, и Майкл увидел, что второй танк остановился на пыльной дороге. Из люка вылезли двое и начали разговор о парашютисте, о котором сообщали по радио.

— Мы сделаем из него котлету, — заявил кто-то из экипажа первого танка, размахивая сигаретой, как саблей.

Дверь сарая заскрипела. Майкл пригнулся; дверь открылась, и лучи двух фонарей пронизали тьму.

— Иди первым, — услышал он.

Другой голос:

— Тише ты, осел!

Трое с фонариками вошли в сарай. Майкл стоял в темном углу сеновала, держа палец на спусковом крючке. Через несколько секунд ему стало ясно, что солдаты действуют наугад, они не знают, что он здесь. На деревенской площади офицер кричал:

— Все, кто вступит в связь с врагом, будут сурово наказаны!

Трое солдат разгребали сено, с шумом разбрасывая банки и какие-то предметы, стараясь показать, что они честно выполняют свою работу. Затем один из них остановился и направил луч фонаря на сеновал.

Майкл почувствовал укол в плечо, когда луч скользнул по нему. Луч ушел вправо, в сторону крыши. Остро запахло потом. Майкл так и не понял, кто больше боялся: он или солдат.

Луч фонаря осветил крышу: пятно света медленно перемещалось к дыре. Ближе, ближе.

— Черт возьми! — воскликнул один из вошедших. — Смотри, Руди!

Движение луча остановилось, не дойдя метра до кромки дыры.

— Что такое?

— Кальвадос! — Раздался звон бутылок. — Кто-то припрятал здесь это добро.

— Наверное, кто-нибудь из офицеров. Вот свиньи! — Луч фонаря скользнул по коленям Майкла, но в этот момент Руди уже направлялся к бутылкам яблочной водки, которые обнаружил в тайнике.

— Только не показывай их Гарцеру, — предупредил третий солдат испуганным мальчишеским голосом. — Этот проклятый Сапог может поломать тебя за это.

«Не старше семнадцати», — подумал Майкл.

— Пошли отсюда, — сказал второй солдат. Снова звякнули бутылки. — Погоди, давай закончим дело перед уходом.

Лязгнул затвор автомата.

Майкл прижался всем телом к стене, по лбу его катился холодный пот. Автоматная очередь пронизала стену сеновала и пол. Щепки и клочки сена кружились в воздухе. Третий солдат пустил очередь поверху.

— Эй вы, идиоты! — заорал один из экипажа танка, когда очередь стихла. — Кончайте стрельбу. У нас здесь канистры с бензином.

— Е… я этих эсэсовцев, — тихо сказал Руди.

Он и двое других с бутылками кальвадоса вышли из сарая, оставив дверь открытой.

— Кто здесь староста? — кричал Гарцер раздраженным и гневным голосом. — Кто здесь главный? Выходи вперед.

Майкл снова посмотрел в щель в стене в поисках выхода. Он почуял запах бензина. Один из экипажа второго танка, остановившегося у дороги, заливал бензин из канистры в бак. Рядом стояли две другие.

— А теперь поговорим, — сказал кто-то внизу, под сеновалом.

Майкл неслышно повернулся, присел на корточки и застыл в ожидании. Лампа осветила часть сарая.

— Я — капитан Гарцер, — продолжил говоривший, — а это мой напарник Сапог. Как вы можете отметить, его имя соответствует его виду.

— Да, господин, — со страхом отвечал старик.

Майкл отгреб сено от пулевых дыр в полу сеновала: он увидел пятерых немцев и старого, седовласого француза, вошедших в сарай. Трое немцев были пехотинцами в серых полевых мундирах и касках; они стояли у двери с автоматами. Гарцер был высок и худощав; его прямая стойка у Майкла ассоциировалась с образом нацизма: как будто железный штырь шел от его задницы прямо к шее. Рядом с ним стоял человек, которого Гарцер называл Сапогом — громадная, толстоногая фигура, его Майкл видел раньше. На нем был мундир адъютанта, серая кепка на волосах соломенного цвета, а на ногах — начищенные до блеска сапоги с толстыми подошвами. В неярком свете ламп, которые держали двое пехотинцев, лицо Сапога выглядело серьезным и внушительным — лицо убийцы, который хорошо знает и любит свое дело.

— Теперь мы одни, мсье Жервез. Можете не бояться других. О них мы позаботимся. — Под ногами Гарцера, ходившего взад-вперед по сараю, хрустело сено, пока он говорил, коверкая французский: — Мы знаем, что парашютист опустился где-то здесь. Мы знаем, что кто-то в деревне должен иметь с ним связь… быть его агентом. Мсье Жервез, кто же этот агент?

— Господин, пожалуйста, я не… я не могу что-либо вам сказать.

— Не будьте так категоричны. Скажите, а как вас зовут?

— Ан… Анри. — Старик дрожал; зубы его стучали.

— Анри, — повторил Гарцер. — Я хочу, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем ответить. Ты знаешь, где сел парашютист и кто здесь ему помогает?

— Нет, капитан, пожалуйста, я клянусь, что ничего не знаю.

— Ну-ну! — вздохнул Гарцер.

Майкл увидел, что он ткнул пальцем в сторону Сапога, Громила шагнул к старику и ударил его ногой в левое колено. Было слышно, как хрустнули кости. Жервез громко застонал.

— Теперь ты что-то понял? — спросил Гарцер.

Запахло мочой. Старик не выдержал. В воздухе стоял запах боли, нечто похожее на горький дух ветра перед штормом. Майкл почувствовал, как задвигались и стали бугриться его мышцы под кожей; его тело под маскировочной одеждой прошиб пот. Если бы он захотел, в нем бы свершилось превращение. Но он остановил себя. Ничего хорошего из этого бы не вышло. «Шмайссеры» разорвут волка на куски так же, как человека. А эти пехотинцы с автоматами! Да и танки снаружи… Он остановил превращение — оно ушло, сползая, как шкура. Некоторые вещи нужно делать в человеческом облике. Человек, по крайней мере, знает предел своих возможностей.

Старик рыдал и просил пощады. Гарцер сказал:

— Мы всегда подозревали, что Базанкур — это гнездо шпионов. Моя работа — уничтожать шпионов. Ты понимаешь, что это моя работа?

— Пожалуйста, не бейте меня больше! — шептал Жервез.

— Мы тебя убьем, — бесстрастно заявил Гарцер. — Мы вытащим твой труп, чтобы показать другим. А потом мы зададим наши вопросы. Так что, видишь, твоя смерть спасет жизнь другим, наверняка найдется кто-то, кто заговорит. А если никто не заговорит, мы спалим деревню. Впрочем, тебе будет уже все равно. — Он кивнул Сапогу.

Майкл был вне себя, но понимал, что он бессилен.

Рот старика открылся в крике ужаса: на раздробленных ногах он пытался уползти от ударов. Сапог ударил его по ребрам, ребра треснули, как пустая бочка. Сапог методично добивал старика, работая медленно и точно. Удар в живот, по рукам, чтобы раздробить пальцы, по челюсти. Зубы старика рассыпались по полу.

— Это моя работа, — говорил Гарцер в искалеченное, окровавленное лицо старика. — За это мне деньги платят, понимаешь?

Сапог ударом ноги перебил старику горло. Сапог вспотел, но лицо громилы было безмятежно, его черты окаменели, и в глазах светилось удовольствие. Майкл вглядывался в это лицо. Он должен очень хорошо его запомнить. Жервез все еще пытался ползти по полу сарая, оставляя кровавый след. Сапог дал ему проползти немного и ударом сапога сломал его позвоночник, как соломинку.

— Вытащите его наружу.

Гарцер отвернулся и, не теряя времени, направился туда, где его ожидали крестьяне и солдаты.

— Я нашел серебряный. — Один из солдат держал в руке зуб. — А может быть, есть еще?

Сапог ударил трепещущее тело по скуле, и изо рта вылетело еще несколько зубов. Солдаты нагнулись в поисках серебра. Сапог отправился вслед за Гарцером, а двое солдат вытащили тело Жервеза из сарая, ухватив его за лодыжки.

Майкл остался в темноте, наедине с запахом крови и ужаса. Он дрожал, волосы на шее у него встали дыбом.

— Внимание! — раздался крик Гарцера снаружи. — Ваш староста покинул этот мир и оставил вас одних. Я задам вам два вопроса и хочу, чтобы вы хорошо подумали, прежде чем ответить.

«Хватит», — подумал Майкл. Настало время действовать. Он поднялся и подошел к щели в стене. Запах бензина усилился. Человек у второго танка заливал последнюю канистру. Майкл понял, что нужно делать, и безотлагательно. Он пролез через дыру на крышу и притаился.

Гарцер спрашивал:

— Где сел парашютист? Кто его прячет?

Пуля Майкла пробила канистру, бензин загорелся, выплеснувшись на одежду танкиста. Канистра взорвалась, и танкист вспыхнул, как факел.

Тем временем Майкл обернулся к троим солдатам из первого танка, стоящим у сарая. Один из них увидел вспышку выстрела и поднял автомат. Майкл прострелил ему горло, но автомат успел выплюнуть струю трассирующих пуль в небо. Второй попытался укрыться в башне танка. Первая пуля Майкла отскочила от брони, но вторая поразила танкиста в спину, и тот с криком вывалился из танка. Третий танкист бросился к укрытию. Майкл спрыгнул с крыши сарая на танк.

Он услышал, что Гарцер зовет автоматчиков, приказывая солдатам окружить сарай. Люк в башне был открыт; по краям алела кровь. Майкл почувствовал движение сзади и успел развернуться. Пуля прошла у него между ногами и отскочила от башни. У Майкла не было времени прицелиться, да этого и не понадобилось: очередь из автомата ударила немца в грудь.

— Залезай! — закричала Габи, держа в руках «шмайссер», который она выхватила у первого немца, подстреленного Майклом. — Скорее! — Она подтянулась, схватившись за железную рукоятку.

Майкл стоял ошеломленный.

— Ты что, не понимаешь по-французски? — крикнула Габи. Ее глаза горели.

Две пули отскочили от брони танка. Майкла упрашивать не пришлось. Он прыгнул в люк. Габи последовала за ним и захлопнула за собой крышку люка башни.

Габи толкнула его еще глубже внутрь танка, и он очутился на неудобном кожаном сиденье. Перед ним была панель приборов. На полу несколько педалей, а возле глаз — смотровая щель. Смотровые щели были также справа и слева; через левую он увидел горящего танкиста и услышал, как другой танкист, выглянувший из башни, кричал:

— Башню вправо на шестьдесят шесть градусов!

Башня танка и его пушка начали со скрипом поворачиваться. Майкл прижал пистолет к смотровой щели и прострелил навылет плечо солдата. Немец рухнул внутрь танка, но башня не остановилась.

— Заводи танк! — отчаянно заорала Габи. — Идем на таран!

Пули стучали о стенки танка, как кулаки разъяренной толпы. Майкл видел танк этого типа в Северной Африке и знал, как он управляется — с помощью рычагов, фрикционов и коробки скоростей, но танк ему водить не приходилось. Он искал стартер, и тут рука Габи перед его лицом, добравшись до панели, повернула ключ зажигания. Танк затрясся, двигатель заработал. Майкл опустил ногу на педаль, которая, как он надеялся, была педалью сцепления, и нажал на кулису коробки скоростей. Это не был, конечно, «ягуар» в туристском исполнении. Шестерни загрохотали, танк дернулся, Майкл ударился головой о заднюю подушку. Над ним в башне заряжающего Габи увидела сквозь свою смотровую щель немцев, запрыгивающих на танк. Она просунула ствол «шмайссера» и дала очередь им по ногам. Майкл выжал акселератор до отказа и включил один из рычагов. Танк повернул направо, не туда, куда было нужно, и Майкл включил другой. На этот раз машина повернула прямо на врага. Танк дрожал, но был готов подчиняться кому угодно: и немцам, и союзникам. Башня второго танка была уже почти в боевой готовности.

Он нажал на тормоз. В этот момент пушка второго танка выстрелила. Волна раскаленных газов ударила в лицо Майкла сквозь смотровую щель. На какую-то секунду он потерял сознание, но взрыв снаряда в поле, наверное в трех сотнях ярдов от Базанкура, привел его в чувство.

Терять сознание было некогда. Майкл нажал на акселератор, и танк продолжил левый поворот. Гусеницы подымали тучи земли. И тут второй танк попал в поле зрения центральной смотровой щели; его пушка еще дымилась.

— Коробка сзади! — закричала Габи. — Доставай скорее!

Майкл нагнулся и вытащил снаряд со стальным наконечником. Габи потянула за рычаг; послышался звук открываемого затвора.

— Давай сюда, — сказала она и помогла ему вложить снаряд в казенную часть. По ее лицу катился пот. — А теперь вперед!

Второй танк попятился назад, его башня поворачивалась. Майкл ринулся на него. Из люка высунулась голова танкиста, который что-то кричал. Можно было догадаться, что он приказывал нацелить башню.

Дуло пушки искало цель. Майкл хотел было затормозить, но передумал. Наверное, этого от него и ждали. Он изо всех сил давил на акселератор.

— Держись! — предупредила Габи и потянула за красный рычаг.

Майклу почудилось, что у него лопнули барабанные перепонки. Но он тут же понял, что все его неприятности — ничто по сравнению с участью экипажа второго танка.

В сверкающем красном блеске взрыва и пламени Майкл увидел, что башня танка слетела, как скальп с головы воина. Из танка выпрыгнули две горящие фигуры и, крича, помчались навстречу смерти.

Пахло бездымным порохом и горелым мясом. Майкл резко затормозил и повернул направо, чтобы не врезаться в горящий остов.

Немецкие солдаты кричали и разбегались в стороны. Сквозь смотровую щель Майкл увидел две фигуры. Гарцер с пистолетом в руке кричал:

— Огонь! Огонь! — Но все были в панике.

Сапог невозмутимо стоял в стороне.

— Вот этот сукин сын! — крикнула Габи.

Она подняла крышку люка. Майкл не успел ее остановить. Она вылезла по плечи из люка, тщательно прицелилась и очередью из «шмайссера» снесла напрочь полголовы Гарцера. Его тело дернулось назад и рухнуло. Сапог упал, прижавшись к земле.

Танк с ревом пронесся дальше. Майкл схватил Габи за ногу и втянул ее в танк. Она захлопнула крышку люка. Из дула ее «шмайссера» струился голубой дымок.

— Через поле! — скомандовала Габи.

Он выжимал из танка все, что мог.

Гусеницы танка выбрасывали желтую пыль. Танк несся в сторону от деревни, откуда все еще доносились выстрелы.

— Они нас выследят машинами разведки, — сказала Габи. — Наверное, уже вызвали подмогу. Нам лучше оставить танк.

Майкл не возражал. Он достал снаряд и заклинил им педаль акселератора. Габи вылезла из люка, ожидая Майкла; она бросила свой автомат на землю и спрыгнула вниз. Через две секунды за ней последовал Майкл, ступив наконец на почву Франции.

На миг он потерял ее. Она удивленно ахнула, когда он, тихо подойдя сзади, взял ее за руку. Она показала вперед автоматом:

— Там лес. Ты можешь бежать?

— Всегда готов, — ответил он.

Лес был в тридцати ярдах. Майкл придержал бег, чтобы не обогнать ее. Из-за деревьев Майкл и Габи наблюдали, как две машины разведки проскочили мимо, еще на порядочном расстоянии от убегающего танка. Танк уведет их вдаль, по крайней мере на несколько миль.

— Ну что ж, добро пожаловать во Францию, — сказала Габи. — Ты веришь в большие начинания?

— В любые начинания, из которых я выбираюсь целым.

— Пока рано радоваться. Нам еще далековато топать. — Она закинула автомат за плечо. — Надеюсь, у тебя хорошее сердце. Я быстро хожу.

— Постараюсь не отставать, — ответил он.

Она повернулась, весь ее вид выражал деловитую целеустремленность; она уверенно шла вперед сквозь молодую поросль леса. Майкл следовал за ней метрах в четырех, прислушиваясь, нет ли погони. Погони не было. По-видимому, со смертью Гарцера операция захлебнулась, и солдаты не стали прочесывать лес. Он подумал о громиле в начищенных до блеска сапогах. Убить старика просто. Интересно, как бы выглядел Сапог в схватке с сильным противником?

Ну что ж, жизнь полна иных возможностей. Майкл следовал за француженкой, и лес их укрывал.

Глава 2

За час быстрой ходьбы в юго-западном направлении они пересекли несколько дорог и полей. Автомат Габи был постоянно в боевой готовности, а Майкл держал ухо востро в ожидании враждебных звуков. Наконец она сказала:

— Мы подождем здесь…

Они дошли до опушки леса; впереди виднелся одинокий сельский дом, вернее его руины, с провалившейся крышей. Может быть, он был разрушен случайной бомбой союзников, или при артиллерийском обстреле, или же при налете эсэсовцев на партизан. Даже земля вокруг дома обуглена; от сада осталось несколько обгоревших стволов.

— Ты уверена, что мы на месте? — спросил Майкл. Ее холодный взгляд показал бессмысленность его вопроса.

— Мы пришли раньше времени, — сказала она, присаживаясь с автоматом на коленях. — Нам нужно подождать, — она посмотрела на часы, — двенадцать минут.

Майкл присел рядом с ней, ее чутье приятно его удивило. Как она находила дорогу? Наверное, по звездам или же просто знала ее наизусть! Однако, хотя он понял, что они на месте, в пределах видимости не было ничего, кроме разрушенного деревенского дома.

— У тебя, видно, немалый опыт обращения с танками, — сказал он.

— Да нет, пожалуй. У меня был немец любовник, командир танка. Я всему научилась от этого человека.

Майкл поднял брови.

— Всему?

Она быстро взглянула на него и отвернулась; ее глаза сверкали, как светящиеся стрелки часов, и смотрели в одну точку.

— Я должна была выполнить свой долг перед страной, — сказала девушка с трудом. Она ощущала, что Майкл смотрит на нее. — И это все.

Он кивнул. Она назвала любовника «этот человек». Без эмоций, не уточняя имени. Эта война была простой, как перерезанное горло.

— Я очень сожалею о том, что случилось в деревне…

— Забудь об этом, — прервала она. — Ты не виноват.

— Я видел, как умирал старик, — продолжил Майкл.

Он видел много смертей. Но холодная точность ударов Сапога потрясла его. Кто же убил старика? Как его имя? Гарцер звал его Сапог.

— Сапог был телохранителем Гарцера. Эсэсовский убийца. Теперь, со смертью Гарцера, они, наверное, приставят Сапога к кому-нибудь другому, возможно, отправят на Восточный фронт. — Габи замолчала, глядя на блики луны на стволе автомата. — Этот старик, Жервез, — мой дядя. Моя мать, отец и двое братьев были убиты нацистами в тысяча девятьсот сороковом году.

Она просто перечисляла факты — без всяких эмоций. Чувства, подумал Майкл, сгорели в этой девушке, как деревья в саду.

— Если бы я знал, — сказал Майкл, — я бы…

— Никаких «бы»! — твердо заявила она. — Ты сделал то, что сделал, а иначе твоя миссия сорвалась бы, а ты превратился в мертвеца. Моя деревня все равно сгорела бы дотла и всех жителей казнили. Мой дядя знал, на что идет. Это он привел меня в подполье. — Ее взгляд скрестился с взглядом Майкла. — Твоя миссия — самое главное дело. Одна жизнь, десять жизней, целая деревня — это все не важно. У нас великая цель.

Она отвернулась от его светящегося, проникающего взгляда. То, что она говорила, возможно, делало смерть менее бессмысленной, думал Майкл. Но в глубине своей искалеченной души она, наверное, сомневалась в этом.

— Пора, — сказала Габи, посмотрев на часы.

Они пересекли открытое место. Габи — с автоматом на изготовку; Майкл, обнюхивая воздух, чуял сено, жженую траву, тонкий виноградно-яблочный аромат волос Габи, но ниоткуда не ощущался запах человеческого пота, который мог бы означать засаду. Когда Майкл, следуя за Габи, вошел в руины сельского дома, он почувствовал странный маслянистый запах. Масло на металле? Она вела его сквозь путаницу потрескавшихся досок и камней к куче золы. Он снова почувствовал маслянистый запах около этой кучи. Габи нагнулась и запустила руку в золу. Майкл услышал, как заскрипели петли двери. Нет, это была не зола, а хорошо замаскированная резина. Пальцы Габи нащупали маховик, который она повернула на несколько оборотов вправо. Затем Майкл услышал под полом дома звук отодвигаемых засовов. Габи встала. Бесшумно поднялся люк в полу; вниз вели ступени деревянной лестницы.

— Входите, — сказал темноволосый худой молодой француз и предложил Майклу сойти по лестнице в подпол.

Майкл последовал его приглашению, за ним на лестницу ступила Габи. Еще один мужчина, постарше, с седой бородой, ждал их внизу, при входе в коридор, держа фонарь. Первый француз закрыл люк и задвинул три засова. Коридор был узким и низким, так что Майклу пришлось пригибаться, когда он следовал за человеком с фонарем.

Дальше начиналась каменная лестница. На выходе была большая комната с расходящимися от нее коридорами. Что-то вроде средневековой крепости, подумал Майкл. В коридоре, куда они вошли, висели круглые лампы, освещавшие помещение неярким светом. Откуда-то доносились вибрирующие звуки, похожие на стук швейных машинок. На большом столе прямо под лампами лежала карта. Подойдя к ней, Майкл увидел, что это подробный план парижских улиц. Из соседней комнаты слышались голоса, стук пишущей машинки. Привлекательная женщина средних лет вошла в помещение с папкой, которую положила в один из шкафов. Она окинула Майкла беглым взглядом, кивнула Габи и вернулась к своим делам.

— Ну, парень, — сказал кто-то по-английски голосом, похожим на звук ручной пилы, — ты не шотландец, но, наверное, сойдешь.

Тяжелые шаги говорящего Майкл услышал издалека и не был застигнут врасплох. Он обернулся и увидел рыжебородого гиганта в шотландской юбке.

— Пэрри Маккеррен к вашим услугам, — отрекомендовался гигант с рокочущим шотландским акцентом. Пар и слюна говорящего вылетали изо рта в холодный воздух подполья. — Король Шотландской Франции. Это от этой стены до другой, вон той, — добавил он и залился смехом. — Эй, Андре! — сказал он человеку с фонарем. — Как насчет пары стаканов вина для меня и гостя?

Человек удалился в один из коридоров.

— Его зовут не Андре, — сказал Маккеррен Майклу, держа руку у рта, как будто передавая секрет. — Но я не могу произносить их имена, так что зову их всех Андре. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Майкл с улыбкой, хотя ему не хотелось улыбаться.

— У вас были небольшие проблемы, не так ли, а? — Маккеррен повернулся к Габи. — Эти сволочи проорали радио за последний час. Они почти сели вам на хвост?

— Почти, — ответила Габи на английском. — Дядя Жервез погиб. — Она не ждала слов сочувствия. — Убит Гарцер и еще несколько нацистов. Наш гость — хороший стрелок. Мы также захватили танк «Пантера-два», со знаком принадлежности к Двенадцатой дивизии СС.

— Славная работа. — Он черкнул несколько слов в блокноте и нажал на кнопку звонка на столе рядом с картой. — Надо дать знать нашим парням, что здесь в округе части Двенадцатой танковой дивизии. Эти «номер два» — старые машины, они, видимо, дошли до ручки. — Он отдал лист из блокнота вошедшей женщине, которая приносила папку. — Очень жаль Жервеза, — сказал Маккеррен. — Он прекрасно делал свое дело. Вы шлепнули Сапога?

Она покачала головой:

— Гарцер был более важной целью.

— Да, ты права. Но очень неприятно знать, что эта сучья харя все еще дышит и брыкается. Как в поговорке.

Его бледно-голубые глаза на лунообразном скуластом лице цвета меловых утесов его родины безошибочно выдают в нем шотландца, отметил Майкл.

— Подойди сюда и посмотри на петлю, в которую тебе придется залезть.

Майкл обошел вокруг стола и стал рядом с Маккерреном, который возвышался над ним почти на восемь сантиметров и был широким, как ворота сарая. Его облегал коричневый свитер с заплатами на локтях и темная сине-зеленая шотландская юбка — цвета «черной стражи». Волосы были несколько темнее его всклокоченной бороды, которая отдавала огненным багровым блеском.

— Наш друг Адам живет здесь. — Он ткнул толстым пальцем в переплетение бульваров, авеню и кривых переулков. — Серое каменное здание на рю Тоба. Да, черт, они все серые. Его номер восемь, на углу. Адам — клерк в конторе офицера, который поставляет припасы для нацистов во Франции — еду, одежду, писчую бумагу, топливо и патроны. Из всего этого можно извлечь немало информации о войсках. — Он постучал по карте. — Адам ходит на работу каждый день вот по этому маршруту.

Майкл смотрел, как палец гиганта скользил по карте вдоль улицы рю Тоба, далее сворачивал на рю Сен-Ражо, и заканчивался маршрут на авеню Гамбетта.

— Здание конторы — здесь, за высоким забором с колючей проволокой.

— Адам все еще работает? — спросил Майкл. — Хотя гестапо знает, что он — шпион?

— Да. Но я думаю, они не дают ему ничего, кроме бессмысленной текучки. Смотри. — Маккеррен взял папку, лежащую рядом с картой, и открыл ее. Там были зернистые старые черно-белые фотографии. Портреты двух мужчин: одного — в костюме с галстуком, другого — в легком жакете и берете. — Эти гестаповцы следуют за Адамом повсюду. Не эти, так другие. Они разместились в квартире в здании напротив его дома и следят за ним непрерывно. Наверняка все его телефонные звонки прослушиваются. — Взгляд Маккеррена уперся в глаза Майкла. — Они ждут, понимаешь?

Майкл кивнул.

— Ждут, чтобы убить двух птиц одним камнем.

— Точно. И может быть, вместе с двумя пташками схватить все гнездо, что выключит нас в критический момент. Во всяком случае, они понимают, что у Адама есть важная информация, и хотят быть уверенными, что она не попадет в наши руки.

— Ты знаешь что-нибудь об этой информации?

— Нет. И никто в подполье не знает. Как только гестапо стало известно, что он проведал что-то важное, они насели на него, как блохи на собаку.

Седобородый француз, которого Маккеррен называл Андре, принес запыленную бутылку и три стакана. Он поставил их на стол рядом с картой и ушел. Маккеррен наполнил стаканы.

— Смерть нацистам! — сказал Маккеррен, поднимая стакан. — И в память Анри Жервеза. — Майкл и Габи поддержали тост. Маккеррен выпил вино залпом. — Теперь ты понимаешь свою задачу, парень? — спросил Маккеррен. — Гестапо держит Адама в невидимой клетке.

Майкл потягивал терпкое крепкое вино и изучал карту.

— Адам ходит на работу и обратно по одному и тому же маршруту? — спросил он.

— Да. Я могу тебе дать точное время, если необходимо.

— Да, это нужно. — Глаза Майкла высматривали переулки, пересекающие маршрут. — Мы должны добраться до Адама, когда он идет по этому маршруту на работу или домой.

— Забудьте про эту затею. — Маккеррен налил еще немного вина в свой стакан. — Мы уже думали об этом. Мы хотели подскочить в машине, пристрелить гестаповских мерзавцев и вывезти его оттуда. Но…

— Но, — прервал Майкл, — вы поняли, что первым будет убит Адам, если кто-либо кроме этих двух следит за ним, и что все равно из Парижа его не вывезти, даже если бы он и уцелел при захвате. А кроме того, каждый, кто примет участие в операции, будет либо изрешечен пулями, либо попадет в руки гестапо. Правильно?

— Более или менее, — сказал Маккеррен, пожимая мощными плечами.

— Так как же войти в контакт с Адамом на улице? — спросила Габи. — Всякий, кто остановит его хоть на несколько секунд, будет немедленно схвачен.

— Не знаю, — признался Майкл. — Но мне кажется, что это надо делать в два этапа: сначала дать знать Адаму, что ему хотят помочь. А затем вытащить его. Но этот второй этап, — он вздохнул, — будет весьма непростым.

— Да, верно, — сказал Маккеррен. Он отставил стакан и тянул бургундское прямо из горлышка. — Это что-то вроде того, о чем мои напарники по черной охране говорили в Дюнкерке четыре года назад, когда наци прижали нас к берегу: нужен фокус, чтобы выбраться. Вот и нам, черт возьми, нужно его придумать. — Он горько усмехнулся. — Но большинство моих друзей лежат под двумя метрами земли, а я вот тут, все еще во Франции. — Он вернул бутылку на стол. — Просчитывали все возможные варианты, дружище. Любой, кто пойдет на контакт с Адамом, будет схвачен гестапо. Точка.

— У тебя, конечно, есть фотографии Адама, — сказал Майкл.

Габи открыла еще одну папку и передала ему черно-белые фотографии — лицо Адама анфас и в профиль, типа фотокарточек для удостоверений личности. На фото был изображен хмурый худой блондин сорока с лишним лет, в круглых очках с проволочной оправой. Адам был человеком без отличительных черт, без какого-либо выражения на лице — словом, из тех, лица которых трудно запомнить, но легко забыть. Бухгалтер, подумал Майкл. Или банковский служащий. Майкл просмотрел досье агента, известного под кодовым именем «Адам». Рост — 177 см. Вес — 62 кг. Не левша. Сфера интересов — коллекционирование марок, садоводство, любовь к опере. Родственники в Берлине. Одна сестра в…

Майкл вернулся к слову «опера».

— Адам ходит в парижскую Оперу?

— Очень часто, — ответил Маккеррен. — Денег у него немного, но все, что он имеет, он тратит на эту чепуху.

— У него постоянная ложа, которую он делит еще с двумя любителями, — сказала Габи, понимая, куда клонит Майкл. — Мы можем уточнить номер этой ложи, если нужно.

— Могли бы мы передать записку кому-нибудь из этих друзей?

Габи подумала секунду, потом решительно покачала головой:

— Нет. Насколько мы знаем, они не друзья, а просто служащие, которые снимают ложу вместе с ним. Любой из них может работать в гестапо.

Майкл вернулся к изучению фотографий Адама, чтобы убедиться, что он запомнил каждую деталь этого невыразительного лица. За этим лицом, подумал он, кроется нечто очень важное. Он чувствовал это нюхом, как запах бургундского изо рта Маккеррена или жесткий запах пороха от кожи Габи.

— Я найду, как до него добраться, — сказал Майкл.

— Средь бела дня? — Маккеррен приподнял свои мохнатые рыжие брови. — На глазах у нацистов?

— Да, — уверенно ответил Майкл. Он выдержал тяжелый взгляд Маккеррена.

Тот что-то промычал и отвернулся. Майкл не знал, как он выполнит это задание, но путь должен найтись.

— Мне нужно удостоверение личности и пропуск по дорогам к Парижу, — сказал он. — Не хочется, чтобы меня задержали по пути.

— Пойдем.

Маккеррен повел его по коридору в другую комнату; там два человека работали с фотокамерой, тщательно внося последние штрихи в поддельные нацистские пропуска и удостоверения.

— Здесь тебя сфотографируют как надо. Ребята хорошо знают свое дело.

Они прошли в соседнюю комнату, где Майкл увидел нацистские мундиры — полевые серые и зеленые; кепи, шлемы и сапоги. На трех швейных машинках работали женщины, пришивая пуговицы и знаки отличия.

— Мы сделаем из тебя офицера связи, отвечающего за телефонные линии. К тому времени, как ты уйдешь отсюда, ты узнаешь все о немецких системах связи, про все их узлы. Чтобы усвоить это назубок, тебе понадобится не менее двух дней упорной работы. Потом мы отправим тебя в Париж с водителем. С одним из моих Андре. У нас неподалеку хранится прекрасная штабная машина. Шеф говорил, что твой немецкий вполне хорош, но требует практики, так что начиная с восьми часов завтрашнего дня это — твой единственный язык.

Он достал карманные часы.

— У тебя остается около четырех часов, чтобы помыться и поспать. Сейчас это необходимо.

Майкл кивнул. Четыре часа сна — больше чем достаточно. Кроме того, надо смыть гарь и пыль с лица.

— Неужели у вас здесь есть душ?

— Не совсем. — Маккеррен усмехнулся и глянул на Габи, которая последовала за ним. — Это сооружение построено при римлянах, когда Цезарь был на вершине славы. А они любили помыться. Габи, ты покажешь что и где нашему другу?

— Пойдем со мной, — сказала Габи.

Майкл последовал за ней.

— Габи! — сказал Маккеррен. — Ты великолепно сделала свое дело.

— Мерси, — ответила она, не подавая виду, что похвала ей приятна.

Ее сапфировые глаза, сверкающие на запыленном точеном лице, были устремлены на Майкла Галлатина. Они оценивали его с холодным, профессиональным уважением. Майкл подумал: так один убийца оценивает другого. Ему было приятно от мысли, что они сражаются по одну сторону фронта.

— Пошли, — сказала Габи, и они двинулись по холодным подземным коридорам.

Глава 3

— Вот твоя ванна, — сказала Габи.

Майкл стоял, глядя на каменный бассейн размером 5 на 1,2 метра, заполненный водой, в которой плавали листья и травинки.

— А вот мыло. — Она передала ему белый брусок с деревянной полки, на которой висели истрепанные, но чистые полотенца. — Мы залили воду дня два назад. — Она показала на большую каменную пробку, которая торчала из стены над бассейном. — Я надеюсь, ты не станешь возражать против купания в воде, которой уже пользовались?

Он постарался изобразить вежливую улыбку.

— Нет, если вода использовалась только по прямому назначению.

— Для этих целей у нас есть другое место.

— Почти как дома, — заметил Майкл.

Тут Габи неожиданно скинула свой пыльный свитер и стала расстегивать блузку. Он был немного ошарашен. Она сняла блузку.

— Ты не против? — сказала она, расстегивая бюстгальтер. — Мне тоже нужно помыться.

— О нет, — пробормотал Майкл.

— Это хорошо. Впрочем, даже если бы ты и был против, это ни на что бы не повлияло. Ты знаешь, некоторые мужчины… стесняются купаться вместе с женщинами.

— Не знаю, — сказал Майкл.

Он снял шапку и расстегнул комбинезон. Габи избавилась от последних покровов и, голая, спустилась по ступенькам. Майкл услышал, как у нее перехватило дыхание, когда вода, подымаясь по бедрам, дошла до живота. Вешняя вода, подумал он. Прошедшая сквозь систему древнеримских труб в бассейн, который когда-то служил общей баней.

Габи ступила на последнюю ступеньку. Вода едва покрывала ее грудь; она перевела дыхание. Здесь было прохладно и без вешней воды, но Майкл решил, что, прежде чем отправиться в Париж, он должен смыть с тела всю грязь. Он сбросил с себя белье и двинулся вниз по ступенькам. Вода сначала обожгла щиколотки, потом колени, потом… словом, это было ощущение, которое он вряд ли когда-нибудь забудет.

— Ничего себе, — сказал Майкл, стискивая зубы.

— Ты меня поражаешь. Наверное, не привык к холодным купаниям?

Майкл не успел ответить; она добралась до середины бассейна и окунулась с головой, быстро поднялась и откинула назад мокрую копну черных волос.

— Передай мыло, пожалуйста.

Она поймала кусок мыла на лету и принялась намыливать волосы. От мыла пахло дегтем и овсом. Его явно покупали не в парижских салонах.

— Там, в Базанкуре, ты решал быстро и четко, — сказала она.

— Не очень. Я только использовал возможности.

Он окунулся по шею в воду, превозмогая холод.

— Ты часто это делаешь? — спросила она. Хлопья пены сваливались с ее волос. — Используешь возможности?

— Это мой единственный способ… способ волка, — ответил он. — Берешь все, что предлагает судьба.

Габи намылила руки, плечи, грудь. Она действовала быстро и решительно, без медленного соблазна. Здесь ничего не предлагается, подумал Майкл. Габи просто делает свое дело. Ей, кажется, было абсолютно все равно, что ее подтянутое, стройное тело в такой близости от него. И это равнодушие к ситуации или, точнее, уверенность в том, что она во всех случаях с ней справится, заинтриговали его. Но холодная вода позволяла возбуждаться только внутренне, а не внешне. Майкл смотрел, как она намылила спину, как смогла, куда дотянулись руки. Она не попросила его помочь. Затем намылила лицо, снова нырнула под воду и вынырнула, вся розовая. Она бросила ему мыло.

— Теперь твоя очередь.

Жесткое мыло пощипывало лицо.

— Слушай, — спросил он, — откуда у вас здесь электричество?

— Мы включились в линию питания одного из домов в двух милях отсюда, — сказала Габи. — Нацисты используют этот дом как командный пост. — Она взъерошила волосы, стряхивая остатки мыльной пены. Пузырьки плавали вокруг нее, как ледяные жемчужины. — Мы не пользуемся электричеством от полуночи до пяти утра и забираем как можно меньше, чтобы они не заметили.

— Жаль, что у вас нет подогревателя для воды.

Майкл намылился, окунул голову, хорошенько потер грудь, руки, лицо, еще раз окунулся. Тут он заметил, что Габи разглядывает его.

— Ты не англичанин, — вдруг заявила она.

— Я — гражданин Великобритании.

— Может быть, но ты не англичанин.

Она подошла к нему. Он ощутил естественный запах ее чистой кожи, который напоминал ему запах яблоневого сада, цветущего по весне.

— Я видела многих англичан, захваченных немцами в тысяча девятьсот сороковом году. Ты не похож на них.

— Ну и как они выглядели?

Она пожала плечами. Подошла поближе. Она чувствовала, что его зеленые глаза могут подавить ее волю, и старалась смотреть ему в рот.

— Не знаю, мне кажется… они были похожи на детей, играющих в войну. Им было непонятно, что такое борьба против нацистов. Ты выглядишь… — Она приумолкла, пытаясь точно выразить свою мысль. Капли холодной воды покрывали ее груди. — Ты выглядишь так, как будто ты воюешь очень давно.

— Я был в Северной Африке, — сказал он.

— Я не об этом. Ты выглядишь так, словно твоя война здесь. — Габи прижала пальцы к его груди. — Твоя война здесь?

Майкл отвернулся; она заглянула слишком глубоко.

— Разве это не у всех так? — спросил он, направляясь к ступенькам. Пора было вылезать и подумать о деле.

Лампы замигали. Раз, другой. Потом свет погас. Майкл стоял в полной темноте по пояс в воде.

— Воздушный налет, — сказала Габи; голос ее дрогнул.

Он понял, что мрак ее пугает.

— Немцы выключили электричество.

Где-то в отдалении послышался глухой звук, словно молотом ударили по мягкому. Взрыв бомбы или выстрел крупной пушки, подумал Майкл. Последовали новые взрывы; камни под ногами Майкла дрожали.

— Я боюсь, — прошептала Габи.

— Не робей, ребята! — крикнул кто-то по-французски из соседней комнаты. Раздался грохот; все затряслось.

Майклу показалось, что треснула крыша; камни падали в воду. Либо близко падали бомбы, либо стреляли зенитки. Пыль забила Майклу ноздри. Следующая бомба взорвалась совсем рядом.

К нему прижалось теплое, дрожащее тело Габи. Майкл обвил ее руками.

Вокруг них падали камни. Пять или шесть камней размером в среднюю гальку угодили в спину Майкла. Новый взрыв заставил Габи еще плотнее прижаться к нему, ее пальцы вдавились в его тело; между взрывами он слышал, как она жалобно стонет в ожидании следующего. Мышцы его были напряжены, он гладил голову Габи, пока падали бомбы и гремели зенитные пушки. А потом, минутой позже, стало слышно только их дыхание и биение сердец. В соседней комнате кто-то кашлял.

— Никто не ранен? — раздался громовой голос Маккеррена.

— К счастью, никто не пострадал.

— Габи! — закричал Маккеррен. — Как вы там с англичанином?

Она пыталась ответить, но пыль забила ей нос и глотку, и она чуть не потеряла сознание. Мрак, ощущение замкнутого пространства, страшные удары взрывов воскресили в ее памяти те жуткие минуты, когда она сидела с матерью и всей семьей в подвале, а самолеты люфтваффе уничтожали их деревню.

— Габи! — отчаянно кричал Маккеррен.

— У нас все в порядке, — спокойно ответил Майкл. — Легкое потрясение, понимаешь?

Шотландец вздохнул с облегчением и вернулся к своим делам.

Габи никак не могла унять дрожь. Она прижалась к плечу мужчины, и вдруг до нее дошло, что она даже не знает, как его зовут. И не должна знать. Это — одно из правил игры. Сквозь пыль она ощутила его запах, и ей показалось, что от него пахнет дикой звериной плотью. Запах этот не был отталкивающим, просто был непонятен.

Лампы замигали — то вспыхивали, то гасли. Немцы, видимо, что-то исправляли в своей сети. Затем свет стал более ровным, но чуть тусклее, чем раньше.

— Все, — сказал Майкл, и Габи взглянула ему в лицо.

Его глаза светились, как будто впитывали весь оставшийся в подполье свет. Это пугало ее, хотя она не понимала почему. Этот человек был другим. В нем было нечто непостижимое. Она взглянула в его глаза. Ей подумалось, что она смотрит в окно и видит дикую основу жизни, элементарную основу — огонь за ледяными зелеными глазами. Она ощущала тепло его тела, хотела заговорить, не зная, что скажет, чувствовала только, что, если заговорит, голос ее будет дрожать.

Майкл первым нарушил молчание; он повернулся к ней спиной, поднялся по ступеням до полки и взял полотенца для нее и для себя.

— Ты простудишься, — сказал он Габи, передавая ей полотенце, как предложение выбраться из воды.

Она вышла, и Майкл ощутил, как ее тело, груди, плоский живот и гладкие бедра откликнулись на его живое тепло. Она стояла перед ним, с ее черных волос стекали струйки холодной воды. Майкл нежно окутал ее полотенцем. Ему было трудно говорить, но он все-таки сказал, смотря ей в глаза:

— Слушай, мне нужно отдохнуть. Это была забавная ночь.

— Да… — сказала Габи. — И мне тоже.

Она завернулась в полотенце и побежала к своей одежде, оставляя на каменном полу влажные следы.

— Твоя комната внизу, по коридору вперед и направо, через арку. Там раскладушка, но одеяло плотное и теплое.

— Вот и прекрасно. — Он так устал, что уснул бы даже в грязной луже. И он знал, что погрузится в сладостный сон, как только рухнет на раскладушку.

— Утром я тебя разбужу, — сказала она.

— Хорошо, — ответил он, вытирая волосы полотенцем.

Он слышал, как она вышла из комнаты. Когда он опустил полотенце, Габи уже не было. Майкл вытерся, взял свою одежду и пошел по коридору. Возле двери была незажженная свеча и коробка спичек. Майкл зажег свечу и вошел в комнату — темную, с сырыми стенами, узкой раскладушкой и вешалкой. Майкл повесил свою одежду; от нее несло потом, пылью, выхлопными газами немецкого танка и горелым мясом. Он подумал, что после войны ему следует заняться бизнесом, связанным с дегустацией запахов, например в производстве духов. Как-то раз на улице Лондона он нашел белую женскую перчатку и в этой перчатке почувствовал запах медных ключей, чая с лимоном, духов «Шанель», чудесного белого вина, запахи пота нескольких мужчин, слабый аромат увядшей розы и, конечно, резиновое зловоние шины «Данлоп», которая переехала перчатку на улице.

Годы научили его, что обоняние — источник информации, почти такой же верный, как зрение. Конечно, его личные способности обострились после превращения, но он не терял их, оставаясь человеком.

Майкл откинул одеяло и опустился на раскладушку. Пружины врезались в спину, но это было ему не внове. Он устроился поудобнее под одеялом, задул свечу, поставил подсвечник на пол рядом с раскладушкой и положил голову на пуховую подушку. Тело его устало, но мысли метались, как голодный зверь в клетке. Он смотрел в темень и слышал звук воды, медленно текущей по трубам внутри стен.

«Твоя война внутри? — спросила Габи. — Да или нет?»

«Да», — подумал Майкл. И вдруг на него опрокинулось то, что случилось с ним в далекие детские годы в русском лесу. Он думал: «Я не человек. И не зверь. Так кто же я?» Ликантроп.[5] Слово, придуманное психиатром, человеком, изучающим тех, кто бредит, путая слова, у кого глаза стекленеют в полнолуние. Русские, румынские, немецкие, австрийские, югославские и греческие крестьяне называли их по-разному, но всегда это понятие означало: оборотень.

«Не человек. Не зверь, — думал Майкл. — Кто же я тогда в глазах Господа?»

И еще одна мысль мучила его. Майкл часто представлял себе Бога как громадного белого волка, бредущего по белому снежному полю под сверкающими звездами; глаза Бога — золотые и ясные; клыки у Бога — белые-белые и острые. Бог чует ложь и предательство, несмотря ни на что, и вырывает сердца у предателей острыми клыками. Нет возможности уйти от Божьего суда, холодного суда Бога, короля волков.

Но как же Бог людей смотрел на ликантропов? Как на что-то вроде отбросов или как на чудо? Майкл мог только предполагать, но в его голове крепко засело одно: он мечтал вечно оставаться зверем и быть свободным и диким в зеленых холмах Бога. Две ноги мешали ему. С четырьмя он мог бы летать…

Но теперь спать. К утру нужно восстановить силы для предстоящей работы. Нужно многое узнать и многое предвидеть. Париж — это прекрасный капкан с острыми челюстями, которые безмятежно сломают хребет как зверю, так и человеку. Майкл закрыл глаза, уходя от темноты наружной в темноту внутреннюю. Он слышал голос падающих капель: кап-кап-кап… Потом он глубоко вдохнул, тихо выдохнул и погрузился в мир сна.