Церковное привидение: Собрание готических рассказов

Артур Генри Уорд, писавший под псевдонимом Сакс Ромер, добился широкой известности благодаря своему колоритному герою — китайцу Фу Манчу, гениальному и могущественному злодею, замыслившему уничтожить европейскую расу. Но наследие автора не ограничивается серией триллеров, обложки которых украшает имя этого сверхпопулярного в свое время персонажа. Помимо прочих успешных романных серий (где присутствует обычно элемент таинственного и сверхъестественного), он создал немалое число рассказов, относящихся к жанру ужасов. Выбор этой тематики неслучаен: автор вместе со своей женой занимался спиритическими экспериментами (между прочим, задав планшетке вопрос, как лучше заработать себе на жизнь, он получил ответ «К-И-Т-А-Е-Ц»), интересовался оккультизмом и состоял в герметическом ордене «Золотой зари». Но обратимся к его биографии.

Артур Уорд родился в Бирмингеме, в семье мелкого служащего. Отец и мать его были ирландцы. Солидного образования он не получил. После окончания школы работал банковским клерком, курьером, газетным репортером. Литературную карьеру начал в 1903 г. с рассказа «Таинственная мумия». Надо сказать, Древним Египтом будущий писатель увлекался с детства, с этой тематикой связаны многие его сюжеты.

В дальнейшем Сакс Ромер писал рассказы для газет и журналов, скетчи для мюзик-холла. Романы о докторе Фу Манчу также первоначально выходили в журнале и лишь впоследствии появились под книжной обложкой. Первый из них — «Тайна доктора Фу Манчу» (1913). «Желтой угрозе» в лице Фу Манчу у Ромера противостояли Нейланд Смит и доктор Петри, также постоянные его персонажи, сходные с Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном. Успех этой троицы был оглушительным и долговременным: они фигурировали во множестве кинофильмов по сюжетам романов Ромера, продолжали свои приключения в книгах, написанных его преемниками.

Не были обделены успехом и другие романные серии Ромера — с участием восточной злодейки Сумуру (Фу Манчу в юбке), детектива Гастона Макса, оккультного детектива Морриса Кло.

Сакс Ромер был одним из самых высокооплачиваемых авторов. Он много путешествовал, построил себе дом в графстве Суррей. Однако сохранить свое богатство он не сумел, поскольку очень легкомысленно обращался с деньгами.

После Второй мировой войны писатель переехал в Нью-Йорк. Последним романом Ромера был «Император Фу Манчу» (1959).

Одержимый дом

Я проворно шагал по длинной буковой аллее. Серыми облачными грядами над Деврерз-Холлом висел снег, укрывший позднее толстым слоем подъездную дорогу и мощные стволы деревьев. Так я впервые познакомился с этим домом.

Что касается Эрла Райланда, то он увидел Деврерз-Холл в окошко автомобиля по пути в Стратфорд и задержался на час двадцать пять минут, чтобы получить ключи и осмотреть дом, после чего снял его на три года. Это случилось два дня назад. А теперь, пока я входил в ржавые железные ворота и взбирался по широкой лестнице на террасу, к парадной двери, внутри стучали ведра и шуршали метлы — это значило, что работы в доме уже ведутся полным ходом. Неплохо все-таки быть сыном воротилы с Уолл-стрит.

Как обещал, я проверил, насколько подрядчик продвинул ремонт, а потом приступил к осмотру роскошного старинного особняка. В постройке явственно прослеживался почерк Ванбру.[367] В зале для приемов меня поразили прежде всего резной плафон, искусная лепка и большие окна с каменными средниками и ромбовидными цветными стеклами.

В этом крыле дома никого, кроме меня, не было, и, проходя через бывшую библиотеку, я обратил внимание на низенькую арочную дверь в дальней стене. Она была открыта, изнутри пробивался слабый свет. Направившись туда, я спустился по шести каменным ступеням и оказался в комнатушке, судя по всему значительно более древней, чем остальные помещения.

До самого потолка тянулся камин искусной резной работы, стенные панели поражали необычным рисунком. Свет проникал через одно-единственное окошко. А перед ним, спиной ко мне, стоял монах в сутане с капюшоном!

От неожиданности и испуга я ахнул, и монах обратил ко мне румяное бородатое лицо. Как же я был удивлен, заметив в зубах у таинственного посетителя вересковую трубку!

— Я вас напугал? — спросил незнакомец с резким ирландским акцентом. — Простите! Я не видел Деврерз уже многие годы, потому и решился проникнуть сюда без приглашения. Я отец Бернард из соседнего монастыря. А вы мистер Райланд?

Я снова шумно вздохнул, на сей раз от облегчения. Широкоплечий и вполне материальный, попыхивающий трубкой, отец Бернард оказался не призраком, а самым доподлинным смертным.

— Нет, — отозвался я. — Он будет позднее. А меня зовут Камберли.

Монах сердечно пожал мне руку. Ему как будто хотелось что-то сказать, но он колебался.

— Великолепное старое здание, — сказал я. — А эта комната, верно, построена раньше всех прочих?

— Она осталась от старого здания, Деверо-Холла. Деврерз — искаженное название.

— Деверо-Холл, — повторил я. — По имени владельцев?

Отец Бернард кивнул:

— Дом принадлежал Роберту Деверо, графу Эссекскому. Вон над дверью его герб. Сам он здесь не жил, но, если вы владеете средневековой латынью, надпись вам скажет, кто тут обитал.

Пока я разбирал трудноразличимые буквы, монах с любопытством за мной следил.

— Здесь по милости благородного покровителя, Роберта Деверо, милорда Эссекского, — читал я, — работал Маккавей Носта из Падуи, ученик Мишеля де Нотрдама, искатель прозрения.

— Носта был еврейский астролог и маг, — пояснил монах, — и, как видите, он объявлял себя учеником прославленного Мишеля де Нотрдама, или Нострадамуса. Он жил здесь под покровительством графа до тысяча шестьсот первого года, когда Эссекс был казнен. Если верить легенде, он был учеником не Нострадамуса, а его господина — дьявола, и он навлек погибель на своего покровителя. Что сталось потом с Ностой из Падуи, никому не известно.

Отец Бернард помолчал; в его голубых глазах, внимательно за мной следивших, таилась какая-то потаенная мысль.

— Что скажете: я прямо живой путеводитель? Так оно и есть. У нас в монастыре хранятся старинные записи. После смерти Роберта Деверо дом достался одной испанской семье — Мигели, так они себя называли. Их боялась вся округа; согласно письменным свидетельствам, в этой самой комнате служили черные мессы и устраивали шабаши!

— Боже милосердный! История у дома не из приятных!

— Последнюю из рода Мигелей сожгли за колдовство на рыночной площади в Эшби не столь давно, в тысяча шестьсот сороковом году!

Боязливо оглядывая мрачное помещение, я, вероятно, не сумел скрыть свою растерянность.

— Когда Деверо- или Деврерз-Холл сносили и строили заново, эту часть прежнего здания по какой-то загадочной причине не тронули. Но позвольте вам сказать, что с тысяча шестьсот сорокового по тысяча восемьсот шестьдесят третий год, когда дом снимал некий мистер Николсон, никто не смог тут жить!

— И что им мешало? Привидения?

— Нет, пожары!

— Пожары?

— Вот именно! Если вы внимательно осмотрите комнаты, то обнаружите, что некоторые подверглись перестройке — полной или частичной — не при Ванбру, а много позже. И всякий раз причина было одна — пожары! Со времен Мигелей в Деврерзе погибли от огня семеро несчастных, и что удивительно — пожар ни разу не распространялся за пределы той комнаты, где начался!

— Отец Бернард, прошу вас, довольно пока об этом! Какой кошмар! Сюда собираются на Рождество некоторые из моих лучших друзей!

— Я предупредил бы мистера Райланда, если бы он так не поторопился. Но, скорее всего, он бы только посмеялся! Все, что вы можете сделать, мистер Камберли, это молчать до окончания праздника. Потом убедите мистера Райланда съехать отсюда. Я, как мне кажется, чужд суевериям и предрассудкам, но с фактами не поспоришь. Деврерз-Холл одержим!

Компания, собравшаяся встретить Рождество в Деврерз-Холле, была отборная, лучше не придумаешь. В ней не было великосветских зануд, потому что Эрл не дружил с великосветскими занудами. Присутствовали и старики, и молодежь, и дети. Что за рождественские праздники без детей?

Мистер Райланд с миссис Райланд вернулись из Нью-Йорка, и расчетливый делец оказался милейшим старым джентльменом, украшением рождественских торжеств. Явились друг Эрла по Гарварду — преподобный Листер Хансон, миссис Хансон (сестра Эрла) и двое юных Хансонов. Ими, вкупе с миссис Ван Эйк, красивой тридцатилетней женщиной, никогда не появлявшейся в сопровождении мужа, исчерпывается список гостей из Америки.

Однако Эрл не испытывал недостатка и в английских друзьях, и все они, ровно два десятка, тоже приняли участие в новоселье, пришедшемся на рождественские дни.

Вечером двадцать третьего декабря я вошел в старый зал для приемов, где сияло не меньше тысячи свечей и теплые отсветы камина плясали на резных дубовых листьях фриза, символизирующих гостеприимство. Пораженный и восхищенный, я застыл в дверях и стал рассматривать странные геральдические фигуры на темных от времени панелях.

Угол возле оркестровой галереи занимала громадная елка, вокруг нее собралась детвора, бросая нетерпеливые взгляды на необычные подарки, свисавшие с еще не оттаявших ветвей. На темных дубовых скамьях у камина сидели мистер Райланд с женой, еще одна седовласая дама и отец Бернард; компания была разношерстная, но веселая. Говоря коротко, старинный зал представлял собой картину во вкусе Чарльза Диккенса.

— Все замечательно, Эрл! — проговорил Хансон.

Обернувшись, я увидел, что они с Эрлом Райландом стоят возле меня.

— Вот приедет Мона, тогда и будет замечательно! — последовал ответ.

— Отчего задерживается мисс Вирек? — спросил я.

Мона Вирек, невеста Эрла, с матерью должна была прибыть в тот же день.

— Что-то я ничего не понял из ее телеграммы, — ответил он, недоуменно хмуря лоб. — Но она приедет завтра, в рождественский сочельник.

Хансон хлопнул его по спине и улыбнулся.

— Не унывай, Эрл. А вот и отец Бернард, снова рассказывал байки. Смотри, как смеется твой батюшка.

Эрл обернулся: к ним бодрой походкой приближался служитель церкви, лицо его расплывалось в улыбке, глаза лучились весельем. В покинутой монахом группе гостей царило самое оживленное настроение. Добравшись до нас, он подхватил под руку американского священника и отвел его в сторонку для приватной беседы; я тем временем думал о том, какое свободомыслие утвердилось в нашей дружной компании. Двое служителей церкви, отошедших побеседовать наедине, выглядели приятнейшей для глаза картинкой. В доме царил истинный дух Рождества.

Я направился к дубовой скамье, где забавлялись хлопушками Джастин Гринли с женой и маленькой дочкой, а с ними заодно и миссис Хансон; и тут через боковую дверь вошел молодой Лоренс Бауман.

— Вы не видели миссис Ван Эйк? — поспешно спросил он.

Никто ее не видел, и Бауман, не теряя времени, отправился искать дальше.

Гринли лукаво приподнял брови, но промолчал. Собственно, внимание Баумана к означенной особе уже вызвало некоторые толки, однако миссис Ван Эйк была давней приятельницей Райландов, и мы надеялись, что она благоразумно сбудет с рук романтического юнца, благо милых девушек среди гостей имелось достаточно.

Тут я заметил, как от двери под оркестровой галереей мне делает знаки отец Бернард.

— Вы, конечно, никому не говорили об известных нам обстоятельствах? — спросил он, когда я к нему присоединился.

Я кивнул, и монах с улыбкой обвел взглядом собравшихся.

— Вижу, из кабинета старого чародея устроили уютный уголок, — продолжал он, — но, между нами, я бы не позволял молодым людям надолго там задерживаться! — Взгляд его был серьезен. — Если Деврерз-Холл и вправду подвластен врагу рода человеческого, то, думаю, среди присутствующих он не найдет себе ни одной жертвы. Надобно вам знать, мистер Камберли, что, согласно легенде Деврерз-Холла, Маккавей Носта — или архисупостат собственной персоной — является сюда в ответ на малейшую дурную мысль, дурное слово или деяние в этих стенах! Если существует общество, ему неподвластное, то это то самое, что нынче здесь собралось! — Он сказал это как бы в шутку, скользя глазами по веселым группам гостей в большой, ярко освещенной комнате. — Но, дай Бог, все дурное осталось в прошлом.

Отец Бернард собирался уходить: как и прочая монастырская братия, он принадлежал к привилегированным посетителям, имевшим право являться и уходить, когда им вздумается. Я прошелся с ним по галерее, где успели развесить картины из коллекции Эрла Райланда. Одно из окон было открыто.

Мы глянули вниз, где под темными окнами сиял ослепительно белый ковер лужайки; морозный свет луны зажигал искрами волшебные, словно осыпанные алмазной пылью, кусты, за ними высились сказочно белые деревья. Раздались приглушенные голоса, снежную поляну пересекли двое: женщина в тускло-красном плаще с меховым капюшоном и мужчина в плотном дорожном пальто поверх фрака. Он обнимал женщину за талию.

Ничего не добавив к пожеланию доброй ночи, монах покинул меня в дверях галереи.

Но я заметил его силуэт у отдаленного окна: он на миг задержался и поднял руку в старомодном благословении.

Оставшись один в длинной галерее, я как-то растерял недавнюю веселость. Постоял немного у открытого окна, но больше никого не увидел. Сценка нескромного флирта между миссис Ван Эйк и юнцом, только что окончившим Кембридж, показалась мне неуместным диссонансом атмосфере праздника. Лужайка по эту сторону дома располагалась укромно, однако я не сомневался, что отец Бернард заметил парочку и узнал их. Я догадывался также, о чем он подумал. Медленно возвращаясь в зал под гулкий стук собственных шагов, я с тревогой думал о том же. В отличие от монаха, подверженного, вероятно, средневековым суевериям, я был от них свободен или, по крайней мере, считал себя свободным, однако при мысли о жутких трагедиях, которые видели эти стены, я не мог не содрогнуться.

Царила тишина. Когда я поравнялся с последним окном, лунный луч, пройдя сквозь цветную оконную панель, нарисовал на дубовом полу алое пятно, и я заторопился. Мне показалось, будто под паркетом разгорался огонь!

И в тот же миг в морозном ночном воздухе ясно послышался удар большого колокола от парковых ворот.

Мне и самому хотелось поскорее узнать, в чем дело. Но меня легко опередил Эрл, все надежды и мысли которого были сосредоточены на Моне Вирек. Когда я подошел к воротам, он уже распахивал их со своей обычной безумной энергией. Сторожка при воротах пустовала, потому что штат прислуги не был укомплектован, и кто-то из слуг после ухода отца Бернарда запер ворота на ночь.

Монах ушел минуты две назад, не более, а теперь в воротах стоял высокий мужчина в мехах, опираясь рукой о плечо шофера. Снегопад возобновился.

— Что такое? — испуганно вскричал Райланд, когда с запозданием появился лакей, обязанный смотреть за воротами. — Авария?

Незнакомец в ответ сделал свободной рукой жест, удивительным образом выдавший в нем иностранца, и улыбнулся, обнажая зубы. У него были маленькие усики, черная острая бородка, тонко прорисованные черты лица, властные глаза.

— Ничего серьезного, — ответил он. В его голосе, очень низком и музыкальном, мне почудился тон большого органа. — Шофера ослепило метелью, и мы съехали с дороги. Я, похоже, вывихнул ногу, и машина нуждается в починке…

Поскольку ближайший дом находился почти в двух милях, Эрл Райланд долго не раздумывал. Вскоре мы уже сопровождали этого внушительного господина по аллее в дом. Хотя гость отнекивался, Эрл послал слугу приготовить для него комнату. Снег падал сплошной стеной, нас с Райландом облепило с головы до ног. У подножия лестницы на террасу, где в снежном потоке весело дробились лучи света, мне бросилась в глаза какая-то странность — пока только странность.

На незнакомце — с верхушки черной меховой шапки до кромки черного мехового пальто — не было ни одной снежинки!

Не дав мне времени поразмыслить над этим обстоятельством, нежданный посетитель заговорил:

— Мне слегка оцарапало лицо разбитым стеклом. — И верно, хотя прежде я не заметил его раны. — Не хотелось бы зря пугать ваших гостей. Нельзя ли войти через какую-нибудь боковую дверцу?

— Конечно! — с готовностью согласился Райланд. — Пожалуйте сюда, сэр.

Так, незамеченные остальной компанией, мы вошли через дверцу в башне южного крыла и проводили незнакомца в одну из спален, которых там было множество. Он рассыпался в благодарностях, но от медицинской помощи отказался, объяснив, что довольствуется услугами своего угрюмого спутника. Когда метель немного стихнет, сказал он, шофер попробует починить автомобиль, чтобы продолжить поездку. Гость не хотел злоупотреблять нашим гостеприимством; все, что ему требовалось, это часок отдохнуть.

— Даже не думайте о том, чтобы уехать сегодня, — радушно возразил Райланд. — Я позабочусь, чтобы вас снабдили всем необходимым.

Вошел слуга незнакомца с сумкой; мы спустились обратно в зал.

— Ну и ну! — воскликнул Эрл. — Я даже не спросил, как его зовут, и сам не представился!

Он посмеялся над своей забывчивостью, и мы присоединились к гостям. Но обстановка в зале непонятным образом изменилась. Буря набирала силу, ветер выл вокруг Деврерз-Холла, как сборище вампиров. Младшее поколение, числом пять, было отправлено по кроватям, старших, всех как одного, потянуло к камельку. При нашем появлении присутствующие оживились.

— Никак, нас приняли за призраков, — вскричал Райланд. — Кто тут рассказывал истории о привидениях?

Миссис Ван Эйк потянулась изящной ножкой к камину и выразительно передернула белыми плечами.

— Мистер Хансон рассказывал о процессах над ведьмами в Салеме, — отозвалась она, переведя взгляд на Эрла. — Не знаю, что ему за удовольствие нас пугать!

— Не столь давно, в тысяча шестьсот сороковом году поблизости, в Эшби, сожгли одну женщину по обвинению в ведовстве, — продолжал Хансон. — Помню, читал об этом в одной книге о ведовских процессах; речь шла о молодой испанке, необычайно красивой, звали ее вроде бы Изабелла де Мигель.

Я вздрогнул. Беседа свернула на опасную тему. Старый мистер Райланд рассмеялся, но как-то невесело.

— Довольно о демонах и ведьмах, — проговорил он. — Терпеть не могу этот вздор, поговорим о чем-нибудь позабавнее.

Тут дом сотрясли три оглушительных удара, словно бы гигантским молотом стучали по наковальне. Все стихли, затем посыпались испуганные вопросы: «Что, что это?»

Ответа никто не знал, и Эрл так же терялся в догадках, как и все остальные. Он выбежал из комнаты, я за ним. Ветер выл и свистел все сильнее. У низенькой арочной дверцы, которая вела к служебным помещениям, сбились в кучку перепуганные слуги.

— Откуда шум? — бросил Эрл.

От группы отделился его американский дворецкий Нолсон:

— Вроде бы это наверху, сэр. Но что бы это могло быть, не представляю.

— Тогда пойдем и посмотрим.

Мы стали подниматься по массивной лестнице, Нолсон намного от нас отставал. Мы усердно искали, но источника шума так и не нашли. Пока Райланд осматривал комнату двух своих малолетних племянников (те мирно спали), я взобрался еще на три ступеньки и по низкому сводчатому проходу вышел в южное крыло. Насколько мне было известно, там не селили никого, кроме пострадавшего в аварии незнакомца. Из-под двери пробивался яркий свет, и трудно было себе представить, сколько же там горит свечей. Я постучал.

За окнами зашелся в ярости порыв ветра; когда он стих, послышалось что-то вроде хлопанья крыльев.

Дверь приоткрылась. Меня ослепило светом. Я увидел нашего незваного гостя: на нем был просторный халат необычного оттенка красного цвета.

— Вас не побеспокоил шум? — спросил я.

— Нет. — Его низкий, гулкий, как орган, голос звучал недоуменно, однако черные глаза смеялись. — А в чем дело?

— Мы слышали странный шум, — кратко пояснил я. — Как ваша нога, лучше?

— Спасибо… большое спасибо. Я жду, пока мой слуга сообщит, как дела с машиной.

Ни выражение красивого лица, ни тон низкого голоса, ни даже веселые огоньки в глазах его не выдавали, но я с абсолютной уверенностью решил, что шум шел из его комнаты. Мне захотелось убежать! Не знаю, как бы я поступил, но тут ко мне присоединился Райланд.

— Простите, что вас беспокою, — заговорил он своим обычным бодрым голосом, — но в доме слышатся курьезные шумы! Кстати, забыл упомянуть: меня зовут Уилбур Эрл Райланд, и я надеюсь, вы пробудете у меня столько, сколько вам потребуется!

— Благодарю вас. — Ответ прозвучал спокойно и равнодушно. — Вы очень любезны. Я граф Стано из Падуи. Доброй ночи.

Он затворил дверь.

И снова задул ветер, взвывая, как хор фурий, завихрился в конце южного крыла; снова захлопали невидимые крылья. Эрл схватил меня за руку.

— Что это? Слышали — кто-то смеется?

— Нет, — неуверенно ответил я. — Это воет буря.

На лестничной площадке Райланд опять обернулся ко мне:

— А что это граф жег у себя в комнате? Это не свечи!

У подножья лестницы нас ждала толпа. Никто не спешил расходиться по спальням, самые робкие собирались устроиться по два человека в комнате.

— Шофер графа вернулся? — спросил Райланд у Нолсона.

— Он только что вошел в комнату для слуг, сэр. Он…

— Тогда заприте дверь.

— Он был на улице, а там валит снег, сэр…

— И что?

— А на пальто у него ни снежинки.

Голос у Нолсона дрогнул, он обернулся к другим слугам; им явно не хотелось возвращаться к себе.

— Он что-то накинул сверху, осел! — рявкнул Райланд. — Беритесь все за свои дела! Вы как дети малые.

Больше нас ничто не побеспокоило, кроме жуткого завывания ветра, но историй о привидениях никто уже не рассказывал. Наверх, в спальни, гости поднимались по просторной дубовой лестнице группами. Мистер Райланд, его сын и я задержались дольше других; прощаясь, мы ни словом не упомянули о том, что — не сомневаюсь — занимало мысли каждого.

Заснуть было трудно. Мою спальню — старомодную изящную комнатку с дубовыми панелями — сотрясало бурей, которая рассвирепела не на шутку. Час за часом я лежал, слушая посторонний звук, отличный от голоса бури; хоть я и слукавил, отвечая Эрлу, я тоже его различил.

И наконец в какое-то мгновение я понял: это был дикий, демонический смех.

Я соскочил на пол. Звук раздавался не в доме, решил я, а снаружи. Сжавшись в ожидании ледяного порыва ветра, я приоткрыл окно с тяжелым свинцовым переплетом. Мне было видно южное крыло дома.

Из маленького квадратного оконца кабинета, принадлежавшего Маккавею Носте, вырвался огненно-яркий луч, в котором бешено крутился водоворот снежинок.

Луч вспыхнул на миг и тут же погас.

Я плотно затворил окно.

В необычных обстоятельствах мы прозреваем необычные истины. В тот час я не сомневался, что безыскусная вера отца Бернарда стоит больше, чем все наши мудрствования, и я многое бы отдал, чтобы он оказался рядом.

На следующий день мне было не до радостей и удовольствий: снедаемый тревогой, я оставался настороже, хотя ничего так и не узнал. Кто был человек, называвший себя де Стано? Стано ведь это анаграмма имени Носта. Куда его шофер отвез автомобиль в починку? Почему гость избегал отца Бернарда (я заметил это утром)? Де Стано ссылался на общих знакомых — все они отсутствовали. Гостеприимство Эрла зашло слишком далеко. Человек, способный ходить, хотя бы с помощью массивной трости из черного дерева, вполне мог бы нанять автомобиль, добраться до станции и продолжить свой путь.

Деврерз-Холл почти опустел, но я под разными предлогами отказался от участия в вылазках. Пока я курил на террасе, из дома вышла миссис Ван Эйк, одетая в прогулочный костюм, который на восточный манер обтягивал ее гибкую фигуру.

— Мы с мистером Бауманом собрались прогуляться в монастырь. Как насчет того, чтобы отправиться с нами, мистер Камберли?

— Спасибо, но на меня неожиданно свалилась работа, так что придется отказаться! Вам не попадался на глаза новый гость?

— Граф Стано? Я видела его, но не сейчас. Странная личность! Знаете, мистер Камберли, я его побаиваюсь!

— Да что вы?

— Он самый искусный гипнотизер! О, я должна вам показать! Он разозлился, что я не верила в его способности, и вдруг сказал, чтобы я к нему притронулась, хоть бы мизинцем. Я притронулась, и — глядите!

Она стянула перчатку и показала мне руку. На кончике пальца виднелся волдырь, как от ожога!

— Ясное дело — гипнотическое внушение! — засмеялась миссис Ван Эйк. — Он не всегда такой раскаленный.

Пока она смеялась, на крыльце появился юный Бауман, и они вместе удалились.

Я вернулся в дом.

Графа Стано никто из слуг не видел; когда я постучался в дверь, ответа не последовало. На обратном пути я встретил в коридоре Листера Хансона.

— Привет! — сказал я. — А я думал, вы ушли вместе со всеми.

— Нет. У меня тут были кое-какие дела. Марджори и дети ушли кататься на коньках.

Я помедлил.

— Эрл с ними?

Хансон рассмеялся:

— Он взял машину и поехал на станцию. В ближайшие три часа может прибыть Мона Вирек.

Довериться ли Хансону? Да, решил я, поскольку не мог больше держать свои подозрения под спудом.

— Что вы думаете об этом Стано? — в лоб спросил я.

Хансон нахмурился:

— Как ни странно, я его до сих пор не видел. Он откровенно меня избегает. Собственно, Камберли, его вообще мало кто видел. Вы заметили, конечно, что он под всяческими предлогами не выходит к столу? Он живет с нами под одной крышей, но уверяю: большая часть гостей ни разу с ним не встречались.

Этого было довольно. Я уверился, по крайней мере, что Хансон ко мне прислушается, и, отведя его к себе в комнату, высказал невероятные подозрения, которые разделял со мной отец Бернард.

Мой рассказ подошел к концу; молодой священник слушал, глядя в окно. Когда он повернулся ко мне, на лице его было необычно серьезное выражение.

— История отдает средневековьем, — сказал он, — но для церковнослужителя в ней нет ничего невероятного. Мне довелось изучать темные страницы прошлого, связанные с ведовством, демонологией и одержимостью. Я знакомился в Германии со свидетельствами людей не глупее наших современников. Понимаю ваши сомнения и скепсис, но знайте: я солидарен в этом вопросе с отцом Бернардом. Граф Стано, кем бы он ни был, должен убраться восвояси.

— Но каким оружием мы располагаем против…

— Камберли, если некое чудовище в человеческом обличье проникло в наше общество, значит, оно услышало чей-то призыв. Известно вам предание Деврерз-Холла, леденящая кровь история этого места?

Немало удивленный, я кивнул.

— Хотите спросить, откуда ее знаю я? Вы забываете, что я подробно изучал этот предмет. И я намеревался, как только все разъедутся, убедить Эрла съехать отсюда. Камберли, в этом доме нечисто.

— А есть ли способ очистить его от…

— Для этого нужно одолеть то, что, согласно легенде, впервые появилось здесь под именем Маккавея Носты. Но кто из нас, слабых смертных, способен свершить такой подвиг?

Я помолчал.

— Вспомните, Хансон, — сказал я наконец, — мы ведь можем и ошибаться, потому что, сталкиваясь с таинственными происшествиями, неминуемо рассматриваем их в свете того, что нам известно о Деврерзе.

— Можем, — согласился Хансон. — Однако мы не должны успокаиваться, пока в этом не убедимся.

И вот мы вдвоем обошли весь дом в поисках графа де Стано, но безуспешно. Вчерашняя буря не повторилась, сумерки спускались на самый что ни на есть мирный зимний пейзаж. Гости возвращались, группа за группой, прибыл и Эрл Райланд, судя по виду, очень встревоженный.

— Мона пропустила поезд, — объяснил он. — Просто злой рок какой-то.

Хансон промолчал, но когда Эрл ушел наверх переодеваться, он обратился ко мне:

— Вы, конечно, знакомы с Моной Вирек?

— Хорошо знаком.

— Да, Камберли, не зря Эрл так ею восхищается. Она просто ангел во плоти. Верно сказано — злой рок! После обеда Эрл опять поедет на станцию. Вы ведь знаете, он так импульсивен, а я все думаю о том, что мы, возможно, ошибаемся.

Близилось время обеда, и я поспешил к себе переодеться. Как я уже говорил, забавное маленькое окошко в моей комнате выходило на южное крыло. Когда я наклонился к дубовому подоконнику, нащупывая свечу, мой взгляд скользнул на ту сторону заснеженной лужайки, где неясно вырисовывались в наступающих сумерках серые кусты.

В южную дверь поспешно скользнули двое: Лоренс Бауман и Мари Ван Эйк. Чтобы переодеться к обеду, им придется поспешить. Я нашел свечи, но выронил их и уставился в окно: такого ужаса я в этом доме еще не испытывал.

Вслед за парой по снегу побежали следы — следы невидимки; он вошел за ними в южную дверь. Над призрачным следом вилось как будто облачко пара.

— Боже правый! — шепнул я. — Боже правый!

Как я переодевался, знает один всеведущий Господь. Помню только, как, уже у подножия лестницы, я, сдерживая дрожь в голосе, спросил у Нолсона:

— Граф де Стано в доме?

— Думаю, нет, сэр. Как будто он сегодня уезжает. Но сам я, сэр, графа так ни разу и не видел.

Заглянув в дверь длинной комнаты, которую Эрл приспособил под бильярдную, я обнаружил там Баумана: он поправлял галстук перед маленьким зеркальцем.

— Вы видели графа де Стано? — спросил я коротко.

— Да. Он в малой гостиной беседует с Мари… с миссис Ван Эйк.

Я тут же развернулся. В старый кабинет, ныне малую гостиную, вела только одна дверь. Я надеялся (и страшился, признаюсь) встретить там графа Стано лицом к лицу.

Комнату освещал один лишь потрескивавший очаг, миссис Ван Эйк стояла, прислонившись к каминной полке, на ее обнаженных плечах играли красные отсветы.

— Я рассчитывал застать здесь графа де Стано, — сказал я, когда она обернулась.

— Но он вам наверняка попался по пути? Когда вы вошли, он не мог уйти дальше библиотеки.

Я покачал головой, и во взгляде миссис Ван Эйк мелькнул испуг.

— Вы уверены? — спросила она. — Не понимаю. Да, кстати, он уже уезжает.

Она крутила в руках странное маленькое украшение, висевшее на цепочке у нее на шее. Перехватив мой взгляд, миссис Ван Эйк показала мне безделушку.

— Необычная вещица? — Она неловко усмехнулась. — Граф сказал, что это древнеассирийский любовный амулет.

Это был крохотный золотой телец, и я невесть почему осознал, что при взгляде на него мои щеки залила бледность.

Прозвучал гонг.

У дверей зала для приемов мне встретился Листер Хансон. Его поиски, как и мои, не дали результата.

За столом мы являли собой самое веселое общество. И снова не верилось в то, что в наш круг могла проникнуть враждебная сила. Эрл Райланд то и дело взглядывал на часы, давая всем повод для добродушных насмешек.

— Знаю, это невежливо, — сказал он, — но вы не представляете себе, как я беспокоюсь о Моне.

Когда обед наконец завершился, он поручил гостей своим старикам, а сам сломя голову, как мальчишка, выбежал к машине и помчался на станцию.

Хансон тронул меня за плечо.

— Начнем с комнаты графа де Стано, — шепнул он.

Мы незаметно выскользнули из зала и поднялись по лестнице. На площадке нам попалась горничная миссис Ван Эйк с ворохом платьев.

— Вы пакуете вещи? — резко остановил ее Хансон. Его тон внезапно сделался подозрительным.

— Да, сэр, — отвечала девушка. — Хозяйка получила послание и должна сегодня же уехать.

— Вы видели графа де Стано?

— Высокого темного джентльмена с черной тростью? Он только что прошел по коридору, сэр.

Хансон проводил горничную взглядом.

— Ни о каких посланцах я не знаю, — сказал он, — миссис Ван Эйк собиралась провести рождественское утро здесь.

По отделанному дубом коридору мы поспешили в южное крыло. Комната графа пустовала. Камин не горел, окно было открыто, но жара стояла невыносимая.

Что-то заставило меня выглянуть в окно. От края лужайки, между рядами заиндевевших кустов, цепочкой тянулись следы.

— Смотрите, Хансон! — Я схватил священника за руку. — Я хочу знать, сон это или не сон!

От следов поднимался легкий парок.

— Наденем пальто и проследим, куда они ведут, — хладнокровно отозвался Хансон.

Покидая комнату графа Стано, я испытал неописуемое облегчение. Мы оделись и приготовились к выходу. И тут с пугающей внезапностью, нарушая студеную тишину вечера, налетел ветер; в его завываниях слышалась ярость настоящей бури. Тут же повалил снег.

Гости в зале готовились к танцам, а мы, борясь с метелью, обогнули угол дома.

Следы скрылись, снег падал вихрящейся завесой.

Мы обошли кругом все здание, в обширном дворе горели лампы и фонари. Слуга Лоренса Баумана готовил автомобиль; он объяснил нам, что повезет миссис Ван Эйк на станцию. Но мы с Хансоном тут же заметили перетянутый ремнями багаж юного Баумана.

Возвращаясь тем же путем, мы увидели впереди две облепленные снегом фигуры: женщину в тускло-красном плаще и мужчину в просторном дорожном пальто. Они прошли на террасу, к открытым дверям, откуда струился свет. Эрл Райланд уже вернулся. У подножья лестницы стоял его большой «панхард».

— Боже! Глядите! — Хансон потянул меня за рукав.

Я знал, чего ожидать, и все же сердце у меня екнуло.

За отпечатками подошв миссис Ван Эйк и Баумана потянулся дымящийся след. Таинственный невидимка поднялся на террасу, постоял, потом обогнул северный угол дома.

— Да оборонит нас всех сегодня Господь! — пламенно взмолился священник. — Вперед, Камберли, вперед! Чего бы то ни стоило, мы должны следовать за ним! — хрипло добавил он.

Кого из нас сильнее колотила дрожь, не знаю. Миновав бодряще-светлое пространство перед открытой дверью, мы пустились по дьявольским следам. Ветер стих так же внезапно, как задул; снег еще шел, но потихоньку. За углом большого дома нас ждало зрелище, от которого мы лишились последних остатков мужества.

Под окном комнаты, известной как комната с фонарем, в отсветах камина и множества свечей, падавших прямо на злобное лицо, скорчилась фигура в красной мантии. Это вглядывался в окно, хищно скрючивая пальцы и что-то бормоча, средневековый демон. Он клонился все ниже и ниже, потом отпрянул назад и закрыл свой жуткий лик руками, защищаясь от кого-то, кто приближался к окну изнутри. Вскрикнув не звериным, но и не человеческим голосом, демон пустился в бегство, по снегу потянулась новая цепочка дымящихся следов.

За окном с частым переплетом неясно обрисовалась стройная фигура, холодный свет, отраженный от снега, упал на чистое овальное лицо Моны Вирек.

Мы поплелись назад к террасе.

— Проклятие Деврерз-Холла в его истинном обличье, — пробормотал Хансон, — в алой мантии Маккавея Носты, сиречь самого Сатаны!

Мы не смели, да и не могли бы рассказать кому-нибудь об увиденном, однако вечерние увеселения оставили нас равнодушными. Часы текли, праздничную атмосферу ничто не нарушало, но во мне зрели дурные предчувствия.

И все же, стоило мне взглянуть на Мону Вирек — хрупкую и светловолосую, с удивительными голубыми глазами (не раз я вздрагивал от мысли, что она принадлежит скорее к небесным созданиям, чем к земным), — и бодрость духа ко мне возвращалась.

Отсутствие миссис Ван Эйк и Баумана первым заметил Хансон.

Он сказал мне об этом, как раз когда утихшая было буря возобновилась с новой силой.

— Слышали? — шепнул он.

Эрл, который вполголоса беседовал с Моной, поднял глаза. К мелодии бури снова присоединились дьявольский хохот и глухие хлопки. Это было похоже на грозное предупреждение.

В зал ворвался белый как смерть Нолсон.

— Мистер Райланд! Мистер Райланд! — кричал он, забыв об этикете.

Вмиг у двери сгрудилась толпа. У порога стоял слуга Баумана, его била дрожь.

— Ума не приложу, что с ним сталось, сэр, — рассказывал он. — Они с миссис Ван Эйк собирались выехать в половине двенадцатого, я зашел за ним в малую гостиную. О Боже, сэр! Мне показалось, будто в окно влетела огромная сова.

Мы не стали медлить. Все высыпали за дверь и сквозь снегопад ринулись к южному крылу.

В окне кабинета астролога бушевали синие всполохи! Пронзительный крик достиг наших ушей и потонул в реве ветра.

— В окно не забраться! — выкрикнул Райланд. — Давайте в обход, через библиотеку. Выстраивайте цепочку, Нолсон — передавать ведра!

Бегом поднимаясь по заснеженным ступеням террасы, Хансон упал. Кто-то остановился ему помочь. Мы с Райландом вместе ворвались в библиотеку. Там было темно, однако по контуру старинной, в железных гвоздях двери, за которой ступеньки спускались в кабинет, сияло голубое свечение.

С вытянутыми руками я прыгнул в темноту, и между мною и дверью встало какое-то препятствие — огненное препятствие. С приглушенным воплем я отскочил.

Райланд пробежал мимо. На фоне зловещего отсвета возник его силуэт; Райланд вскинул руки, заслоняя лицо. Но неодолимая, судя по всему, сила отбросила его назад, и он рухнул к ногам гостей, столпившихся в дверях библиотеки.

— Боже! — простонал он, с трудом поднимаясь на ноги. — Что это там перед дверью?

Внутри гудело, как в топке, в дубовые стены что-то глухо билось. Мы стояли в темноте и глядели на дверь. Кто-то вышел вперед.

— Ни шагу, Мастерз, — хрипло предупредил Райланд. — Мне ожгло руки до самых локтей. Там, перед дверью, какая-то адская сила. Держитесь все поодаль, пока не принесли свет. Света! Скорее!

Все потянулись из темной библиотеки в холл. Кто-то бормотал пришедшие на ум молитвы, внутри гудело пламя, снаружи стонал ветер.

Иные из тех, с кем я потом обсуждал это происшествие, пришли к выводу, что оно — галлюцинация, насланная каким-то искусным и неразборчивым в средствах иллюзионистом, но меня никто не переубедит.

И тут — видимо, из банкетного зала — явилась Мона Вирек. За ней шли две дрожащие служанки со свечами. Она была бледна, но полностью владела собой.

— Мона! — хрипло крикнул Эрл. — Это дьявольские штучки! Туда нельзя…

Спокойным жестом остановив его, она взяла у одного из мужчин лампу.

— Мистер Хансон мне все объяснил, Эрл. Сам он подвернул ногу, иначе был бы здесь. Я знаю: что бы ни было там, в библиотеке, оно не способно мне повредить. Оно страшно только для тех, кто его боится. Я отопру дверь, Эрл, — я обещала.

— Мона! Неужели Хансон попросил тебя…

— Ты не понял. Он попросил меня, потому что мне ничто не грозит.

Эрл хотел ее остановить, но не сумел: он забыл о своих обожженных руках. Мона вошла, не сомневаясь, что хранима свыше.

И она была хранима.

Невидимое пламя ее не коснулось, никто не встал у нее на пути. Войдя вслед за ней в библиотеку, Эрл увидел, как она склонилась и отперла дверь. Наружу вырвались клубы маслянистого, иссиня-черного дыма.

Мы думали, что помощь пришла слишком поздно, однако по ступеням, пошатываясь, поднялся Лоренс Бауман. На руках у него висела бесчувственная Мари Ван Эйк.

— Слава Богу, — набожно произнес старый мистер Райланд.

Тут наши уши пронзил бешеный вопль. Все в ужасе замерли. Одно из окон библиотеки со стуком распахнулось, в комнату ворвался снежный вихрь.

— Кто-то вылетел наружу! — крикнул один из гостей.

— Де Стано! — вырвалось у Эрла.

Несколько человек подскочили к окну. В ненастных сумерках по снегу неслось красное пятно, удаляясь в сторону буковой аллеи. Ветер стих, в монастыре ударил колокол.

— К полуночной, — сказал я.

С первым ударом алая фигура замерла, обернулась и вроде бы воздела руки. Тут кто-то из стоявших у двери сказал, что таинственный пожар в старом кабинете потух, оставив после себя лишь одно свидетельство: обуглившуюся кое-где обшивку стен. С новой силой взвыла буря. Я был не единственным, кто расслышал сквозь ее шум хлопанье крыльев.

Мона Вирек и Бауман склонились над бесчувственной женщиной. На ее коже виднелся выжженный силуэт тельца, но сама фигурка исчезла.

Ветер унялся, снегопад тоже, как из-за занавеса на небо выплыла луна. Мари Ван Эйк открыла глаза и огляделась; выражения ее лица я никогда не забуду.

— Пожар! — прошептала она. — Пожар! Что это?

Колокол замолк.

— Это утро Рождества! — сказала Мона Вирек.