Цена предательства

Его императорское величество Дарко

Я лежал в горячей ванне сосредоточенный, уверенный в себе. Несмотря на неудачу вчера, еще ничего не потеряно, я уверен, все будет по моему.

Покаренный Ардор открыл мне свои невиданные богатства, наделив огромной властью, о какой я мог только мечтать…Символ моей власти — огромный Армадил, искусно вставленный в золотую оправу день и ночь висел на моей груди.

Подлая проделка бывшего Владыки с вулканом, уничтожившая все мои многочисленные обозы с драгоценными трофеями, омрачила мою радость, но не надолго. Уже сегодня в Меранию прибыл наместник Ардора Томеррен с огромным грузом драгоценностей и рабами. Намного хуже была история с ошейником подчинения. Как всегда, вспомнив о своей дочке у меня заломило виски от злости. Ненавижу, убить хочу, задушить… Так, дыши, дыши, надо успокоиться…

Вспомнил провалившуюся церемонию. Ударил кулаком по воде. Ах! А успех был так близко, уже начал чувствовать горячее покалывание браслета Хозяина, уже торжествующе мечтал о своем первом приказе рабу. Он будет ползать за мной на коленях, я навеки запрещу ему ходить, будет вылизывать мне задницу после туалета, будет…ох, ладно я увлекся. Надо еще получить раба…

Так хочется придушить кого-нибудь. Конечно никто не готов принять вину на себя — Карадар ходит гордый, что не дал умереть рабу, Мериданон во всем обвиняет Зароса.

— Как он? — Спросил я целителя в тот же вечер, когда все участники неудавшегося ритуала собрались в моем кабинете и когда я настолько успокоился, что уже мог говорить без смертельного риска для окружающих;

— Мозгов там уже нет, пускает слюни, мычит…

— Добить…

— Да, Ваше Величество

— Мне нужен новый менталист, — посмотрел на Карадана, тот поспешно кивнул, — сильнее, умнее! — Заметил, что опять перехожу на крик, спокойно…Как я их всех ненавижу, руки дрожат от желания всех покрошить.

— Когда вы будете готовы к следующей церемонии? — дружелюбно спросил я

Мериданон откашлялся, — то, что произошло с Заросом весьма поучительно, — помолчал, — весьма, когда работаешь с магом такого могущества, как бывший Владыка нельзя быть слишком самоуверенным, мда, мы все ошиблись, не учли его силу, мда…

Все маги задумчиво кивают головами. Всех поразило, что обессиленный ардорец смог сотворить такое с магом-менталистом десятой, наивысшей степени могущества.

Мериданон продолжил, — тут нужна группа менталистов, да, да, именно группа, пусть работают в связке…мда, надо думать…

— Так думайте! Думайте! — я не выдержал, вскочил, забегал по кабинету, — сколько надо времени? — смотрю на Карадана. Тот пожал плечами:

— Ваше Величество! Столько сколько понадобится! Вы нас поторопили и что? И мы почти потеряли и раба, и его хозяйку, и наши жизни! Надо искать пути, заклинания, привлечь новых самых могущественных магов. Со своей стороны я замечу, что моя часть ритуала сработала — один браслет перестал действовать, второй ожил, но! НО — менталист потерял контроль и раб решил сбежать.

— Видимо сил для полноценного удара у него не было, вот он и задумал самоубийство, — процедил Мериданон, а жизнь свою откачал в Хозяйку, в ту, с кем у него была связь… Не понимаю только, почему он не ушел, — вежливый поклон в сторону Карадара, — коллега — вы гениальный маг, если смогли удержать Владыку.

Маги начали обсуждать имена, степени силы всех тех, кого они привлекут. Я не хочу больше их слушать. Голова разболелась. Я так устал от всех этих разбирательств, мне надо расслабиться, отдохнуть… Вспомнил, что Томеррен привез огромную партию ардорцев. Скоро раздадим их креландской знати, те уже устроили грызню за право обладания рабом. Ходят ко мне на поклон, перечисляют свою радословную, вспоминают свои заслуги, обещают… Приятно, я их слушаю, загадочно глазами сверкаю…Часть ардорцев, уже рабами, верну в Ардор, их хозяев поставлю на руководящие позиции, пускай разгребают там беспорядки вместе.

— Что раб?

— В коме, — ответил Мериданон, — но жив, доставили его к Хозяйке, он слишком слаб, чтобы держать его далеко от нее.

— Принцесса?

— Жива и здорова, я бы даже сказал, чрезвычайно здорова после такой подпитки силой, в шоке, трясется, плачет…

— Ардорцы? — спросил я Томеррена, присутствующего на совещании;

— Когда Владыка начал уходить, попадали без сознания, слабые и раненные поумирали, сейчас слабы, потрясены, здоровы…

— Все должно сохраниться в тайне, никто не должен знать где бывший Владыка, — я обвел всех тяжелым взглядом…

— Никто ничего не скажет, мой господин. — Ответил за всех Карадар. Я могу поручиться за вередийцев. Я не смогу поручиться за других. Но мы ничего не скажем. — Все поспешно закивали.

Я забарахтался в огромной ванне. Вода начала остывать, по моему приказу слуга добавил горячей воды. Растер мне спину жидким мылом. Стало жарко. Он вытер пот с моего лица и шеи маленьким белым полотенцем и я глубже погрузился в горячую ароматную воду.

Мне нужен мой раб. Как можно скорее надо проводить церемонию. Я также знал, что необходимости соблюдать тайну. Я уверен, что Мерония, да и дворец тоже наводнены шпионами из разных государств. Кто знает, где шныряют эти шпионы? Мы их отлавливаем, пытаем, казним, появляются новые. Все ищут Владыку Ардора, это слишком сильный козырь в игре любого государства. Если не смогут украсть его, то сделают все возможное, чтобы умертвить мага, не все верят в легенду ардорцев. «Хорошо», — подумал я — это будет моим супер-оружием, с помощью ардорца я завоюю весь мир.

Когда несколько лет назад изобрели взрывной порошок, и научились делать ручные ружья и огромные орудия это был небывалый прорыв в военных победах и сделало Креландию чрезвычайно успешной в войне, так как в остальных странах главным оружием по прежнему оставался меч и лук. Новая стратегия для новой эры. Исход любой будущей войны, возможно, решит такое оружие! Но, как доказала война с Ардором, маги — это неоспоримый ключ к успеху. То, чего не было у Креландии! Теперь, когда у меня в руках сильнейший маг природы, я это сила, нет — я это силища! То, что Владыка Ардора стал рабом моей дочери должно остаться в тайне, единицы знают кто этот раб на самом деле, для всех это просто сильный маг. Пусть так и остается.

Ладно, хватит работать, даже императору надо иногда отдыхать. Там, у Томеррена, я приглядел себе прелестную маленькую ардорку. Интересно, она все еще девственна, вряд ли, думаю в Ардоре такой теперь не сыскать. Усмехнулся, да, хорошо мы тогда погуляли. Можно пожертвовать одним рабом для императора. Да, думаю этой ночи кто-то не переживет. В низу живота сладко заломило. Почувствовал как моя плоть налилась желанием. Да, пора, пора отдыхать. Встал, между ногами тяжело и горячо, послал за женщиной…Ах, мне бы сейчас с Владыкой порезвиться, вспомнить старые времена, тем более надо уже выяснить где спрятаны все их Армадилы, да, решено, как только очухается позабавлюсь…Меня охватило возбуждение. Я получаю оргазм только при виде разных пыток. Я никогда не задавался вопросом, почему чужая агония так меня радует. Радует, и все, а значит, к этому надо стремиться, наслаждаться этим. Мое терпение истощилось, я уже решил, что ардорочка должна умереть, и наслаждался предстоящим. возбуждение между ног утроилось, о, ведут…Она боится, дрожит, я весь горю, мне приносят кнут, наручники, вносят мои любимые инструменты…

— Сейчас мы начнем. — Мой голос стал хриплым, когда я представил удовольствие, которое пообещал себе. Притянул ее к себе, — Я хочу начать вот с этого…

Напряжение прошло. Я чувствовал приятную усталость. Полностью удовлетворенный,

я пошел в сокровищницу. Там хранилось то, что я и мои предшественники добыли за долгие года победительных войн: Многочисленные золотые и серебряные слитки, драгоценные украшения и камни серебряные и золотые тарелки, кубки, подсвечники и украшения. В шкафах — женские и мужские платья, искусно расшитые золотыми нитями и цветными камнями. В сундуках — золотые и серебряные монеты из разных стран. Я пришел осмотреть богатства, привезенные Томерреном.

— Я расплавлю серебро и золото и положу слитки в сокровищницу, — сказал Дзукат — мой личный слуга. Этот аккуратный, педантичный мужчина лет сорока не принадлежал к креландской знати. Много лет назад он был мелким вором, бродячим торговцем. Десять лет назад его поймали и собирались казнить. Я спас его от смерти, но не отменил его казнь, а лишь отсрочил взамен на верную службу и сделал его своим личным слугой. С тех пор он стал моей правой рукой и был абсолютно незаменим.

Я посмотрел на многочисленные ящики, набитые драгоценными камнями, золотые слитки, привезенные из Ардора — прекрасно, жизнь налаживается. Все будет просто отлично, я в этом уверен.

Глава 2 Приготовления

Побегу за тобою следом,

Через десять ступеней вниз,

Перед белым, стыдливым светом

Закричу, не стыдясь: «Вернись!»

На окне коридорном тени

Непонятных каких-то строк.

Неприступно лежат ступени

У моих неподвижных ног.

Закричу! А сама немею…

Побегу! А сама стою…

Может просто я не умею

Воевать за любовь свою.

Мира

Мне снился Рем, он стоял в темноте, опустив руки вдоль тела. Его великолепная, полу-обнаженная фигура освещалась как на сцене, мускулы напрягались, демонстрируя мощь, кожа была теплого, смугло-золотистого оттенка. Голова склонена, глаза расслабленно закрыты. На нем нет ран, шрамов, в его груди горит огромный прекрасный Армадил. Таким я его никогда не видела — он величествен. Он улыбается. Зачарованную, меня потянуло к нему, и я двинулась по холодному каменному полу, снова и снова окликая Рема по имени.

Но Рем не реагировал. Он не поднял голову. Не открыл глаз. Он начал удаляться от меня.

Страх пронесся по венам, заставляя сердце колотиться в груди, и я бросилась к своему мужчине, но расстояние между нами оставалось неизменным, хотя нет, теперь я явно видела, что расстояние между нами увеличивалось — он уходил, мне никогда не достичь цели, никогда не добраться до него. Он уже ушел… Я закричала: «Вернись!», я сейчас побегу, а сама стою…

Я проснулась с дрожью в теле и со слезами на глазах. Все тело затекло, вскочила, кинулась к кровати — Рем лежит — неподвижный, здесь и немыслимо далеко. Мне его не вернуть.

Уже три дня как Рем лежит в коме. Началась осень. Ветер ударяет в оконные стекла, деревья стонут и раскачиваются, вторя стонам в моей душе: «Вернись, вернись». Рем неподвижно, словно труп, лежит посреди резной кровати, красное бархатное одеяло натянуто до его самого подбородка. Его глаза закрыты, дыхание — поверхностное, кожа — бледная, с легким оттенком желтизны.

Мериданон и группа магов-целителей опять постоянные гости в моей комнате.

— Он в коме, — сказал Мериданон в первый же день после церемони, мужчина в волнении беспрерывно потирал себе руки.

— Раб находится в состоянии сна. Видите, он не отзывается на физические раздражители. Его мыслительные процессы заторможены. Кровяное давление понижено. Сердце стучит очень медленно. Все функции организма заторможены.

— Вы, вы вылечите его? Вы же маги, сделайте что-нибудь!

— Вывести человека из комы магией невозможно. Он либо вернется сам, или уйдет окончательно. Его тело живо, но сам он где-то застрял. И не нам с вами решать вернется ли он. У нас осталось дней пять-шесть, потом его тело умрет от жажды.

Маги безуспешно пытались влить в ардорца воду, открывали его рот, вставляли какую-то трубку, в которую лили жидкость — чуть не утопили своего пациента. Ничего не получалось.

— Тело перестает реагировать на изматывающую боль, — пожал плечами один из магов, — раб ничего не чувствует. Однако, к счастью, головной мозг продолжает следить за основными жизненоважными рефлексами — стук сердца, движения век, дыхание.

— Что, что мне делать? — взволновано спрашиваю целителей;

— Вы ничего не сможете сделать, надо находиться рядом с ним постоянно, разговаривать с рабом — приказывайте ему вернуться, ведите себя с ним как будто он в сознании, читайте ему книги, берите за руку. Возможно, что любой звук или действие окажется стимулом для выхода его из комы.

Так и проходят мои дни, я беспрерывно сижу с Ремом, глажу его, целую, вслух мечтаю о нашей счастливой жизни вместе, читаю ему его книги, постоянно плачу. А по ночам, когда я забываюсь тяжелым сном, сидя в кресле около его кровати, приходят эти ужасные кошмары. И всегда Рем уходит от меня. Я никак не могу заставить его вернуться. Сны стали повторяться так часто, что я уже боялась ложиться спать.

Четвертый день. От Рема почти ничего не осталось. Живот, кажется, обтягивает позвоночник, ребра, обтянутые сухой кожей, торчат как мертвый остов корабля, тазобедренные кости — как его крутые борта. Сегодня я с волнением заметила, что ардорец, все еще находясь без сознания, вдруг начал приоткрывать глаза в ответ на мой голос. В некоторых случаях он даже произносит те или иные слова и звуки. Правда, речь чаще всего бессвязна. У меня появляется надежда.

Пятый день. Надежды нет. Без изменений. Я наконец поняла, что это все — это конец. У меня нет больше сил, я знаю, что последний вздох Рема будет началом моего конца. Я взяла нож. Он мой раб, он обязан почувствовать мою боль как бы далеко он ни находился. Глубоко режу себе ладонь. То была последняя, отчаянная попытка подкупить судьбу. Вздрагиваю от боли. Не прекращаю говорить с Ремом, приказываю — «Вернись, вернись, вернись…», новый надрез, вздрагиваю, вместе со мной вздрагивает Рем, новый надрез, глубже, течет кровь, текут мои слезы, снова режу руку… Смотрю на раба — его глаза открыты, смотрят на меня. Его взгляд затуманен, зрачки расширены, я смотрю в его фиолетовые глаза и вижу как медленно, как будто издалека в его открытые глаза возвращается сознание…

— Ты вышел из комы, ты вернулся, — тихо шепчу, на руку Рема закапали слезы, он смотрит на меня не отрываясь, я плачу.

Тут я с широко раскрытыми, счастливыми глазами наклонилась к нему тихо и вдруг, быстро схватив его за голову, прижала ее к своей груди и сказала:

— Теперь весь, весь мой, мой, понимаешь! Не уйдешь! — Темные глаза на бледном как воск лице с недоверием смотрят на меня…

Рему лучше. Сначала он приходит в себя на пару часов в день, затем это время все больше и больше увеличивается. Ночь. Я лежу около моего любимого. Мы не спим. Слышится его тихий, слабый голос:

— Мира

— Ммм…

— Ответь мне на один вопрос, — сказал он. — Ты сделала это только из жалости?.. Или это…

Я взглянула на него, он лежит на спине, поворачиваться он еще не может, сил нет, смотрит в потолок. — Потому что я твой раб и важен для твоей страны и…

— Нет, — выдавила я с трудом.

— Не из жалости?

— Нет…

Рем застыл, словно окаменел. Он затаил дыхание.

— Почему же тогда? — спросил он так тихо, словно боялся упасть в пропасть. — я тебе тогда столько всего наговорил, ты должно быть так меня теперь ненавидишь…

Я продолжала смотреть на него. Теперь я была совершенно спокойна, я на своем месте, около своего мужчины.

— Не из жалости, не из-за Креландии, а по любви… — прошептала я.

Я нависла над ним, он был так хрупок и слаб, что я старалась держать свой вес на руках, я приблизила свое лицо к его лицу, глаза к глазам, заглянула ему в душу и сказала:

— Рем, пойми, ты мой мужчина, МОЙ, мой господин, моя жизнь! То есть, ты — это весь мой мир. Весь мой мир. Все основано на тебе, потому что ты — фундамент моей жизни. Я без тебя умру!

Рем промолчал. У него был такой вид, будто он ожидал удара дубинкой, а вместо этого попал в объятия. Он боялся даже шевельнуться, но тем не менее казалось, что он растет. И тут я увидела, что одинокая слеза стекает по его щеке.

— Любовь моя, жизнь моя — прошептал он, с трудом шевеля распухшими губами.

— Нет!

— Проклятье, не поступай так с собой!

— Ты не можешь меня спасти! — крикнул он.

Вот уже несколько часов мы спорим. Рем, слабый, но уже не умирающий, лежит на кровати, бешено вращает огромными глазищами.

— Ты не понимаешь, мы должны бежать! — я повторяю, как заведенная одно и то же;

— Да, согласен, но побежишь только ты! Одна! Посмотри на меня! Куда мне бежать, я даже ползти не могу! Мира, ты обязана бежать из дворца, как можно скорее!

Когда я вновь заговорила, мой голос был лишь слабым шепотом:

— Не поступай так со мной. Не заставляй меня убивать тебя. Не делай этого со мной.

Рем зажмурился. Покачал головой.

— Я ничего с тобой не делаю. Я пытаюсь тебя спасти.

— Делаешь. Делаешь! — В моем голосе послышался всхлип.

— Мира…

Стон отчаяния, раздавшийся в комнате, был очень четким:

— О… Создатели. Знаешь, мне плевать. Да, да, как и тебе. Давай, прикончи самого себя. Прямо тут! Заставлять меня бежать одну — это же просто самоубийство!

Я отвернулась, заплакала. Пойду, погуляю по дворцу, он опять задумал бросить меня…

— Создатели! — Он потер лицо. — Мира! Проклятье, стой…

Увидев, что я ухожу, Рем, с трудом разбрасывая одеяла, кое-как с ревом выкарабкался из постели. Не самый удачный ход. Когда его бессильный ноги коснулись ковра, он всем телом полетел на пол, и я едва успела сделать вдох, прежде чем он упал лицом вниз.

Я с криком отчаяния, подбежала к нему. Обняла, положила его голову себе на колени, он задыхается от слабости, все его тело дрожит:

— Мира, любимая, я еще очень, очень долго не смогу никуда бежать, я буду тебе обузой…Я, я просто не доползу до твоего лабиринта…Беги, спасайся. Молю тебя…

Я грустно покачала головой, он, слабый как котенок, рассердился;

— Пойми, глупая, сам я могу вынести боль, свою собственную, но не мог бы вынести твою. Для этого потребовалось бы куда больше сил, чем есть у меня. Беги!

— Рем, слушай меня, возвращайся на кровать, выздоравливай как можно скорее, я найду выход, он обязательно найдется. Я что-нибудь придумаю. Мы бежим вместе и точка! Ты мой, понимаешь, мой! И я буду за тебя воевать! — Мои глаза горят, губы твердо поджаты, я всех разорву за своего мужчину!

— Ты прекрасна, — прошептал Рем, с любовью глядя на меня снизу вверх, — Я знал тебя еще ребенком, — заметил он. — Нежным, ранимым и нуждающимся в утешении и защите. Это было всего несколько месяцев назад. Теперь ты взрослая, очень храбрая женщина.

Рукой, трясущейся от волнения, я взялась за нижний правый угол позолоченной рамы и сдвинула в сторону висящий на стене портрет императора Максимилиана Завоевателя. Сейф, скрывавшийся за ним, по размерам идеально соответствовал картине и был вставлен в каменную стену. После того, как я ввела абсолютно тайную комбинацию на диске, произошел неуловимый сдвиг, едва слышимый, дверь сейфа открылась. Я, нервно сглотнув, оглядела пространство сейфа, заполненного маленькими и большими кожаными мешочками с драгоценностями и золотыми монетами. Задумалась, сколько же я смогу взять, чтобы все унести и, что более сложно, чтобы пропажа не так явно бросалась в глаза хотя бы первое время. Руки дрожат, роняю монеты, снова подбираю, надо успокоиться…

Я находилась в рабочем кабинете отца. Я проникла сюда никем не замеченная, императора во дворце не было. Кабинет императора Дарко был роскошен. Повсюду массивная деревянная мебель, темно-красный цвет и золото. Любимые цвета императора.

Благословенны широкие юбки! Я набила огромные карманы штанов, одетых под платьем, монетами и драгоценностями, взяв понемногу из каждого мешочка. Наполнила свободный лиф холодными монетами, еще чуть-чуть. Надеюсь этого хватит. Эти деньги, плюс мои драгоценности, я не очень знала сколько нам понадобится, как можно больше. Так, теперь осторожненько, чтобы не упасть от тяжести металла, наполнявшего мое платье, потихонечку двигаюсь в сторону секретного тоннеля, решила прятать все необходимое там. Огляделась, за мной никто не следит, на ощупь нашла механизм на камне возле тайной двери, нажала и тяжелый булыжник скользнул за стену. Я ступила на дорожку из гладкого черного камня, и дверь позади меня закрылась.

Вот уже несколько дней я собираюсь к побегу. Принесла в лабиринт одежду для себя и Рема. Учитывая его состояние, нам понадобятся бинты, лошадь и повозка. Из оружия есть только мой кинжал, да, не достаточно.

Рем не участвует в моих приготовлениях, он даже и слышать не хочет о том, что я планирую побег вместе. Никак не могу решить главного вопроса — как дотащить Рема до лабиринта, я каждый час меняю свои планы. Нельзя будет положиться на случай. Остается только одно — ждать, когда Рем сможет хотя бы ходить. Другой, абсолютно нерешаемой проблемой были мифрилы на теле моего раба. Широкие десятисантиметровые белые браслеты плотно обхватывали руки и ноги ардорца. Огромный мифриловый обруч был надет на его талию. Я никак не могла найти ключей от этих заметных украшений. Проверила отцовский секретный ящик, сейф за портретом — ничего. Наверное император держит ключи при себе.

Транспорт — это следующая моя проблема. Надо купить лошадь и повозку. Пришла через туннель к выходу. Страшно. Вечер, темно. Меня никто не узнает в этом темной платье, с волосами, убранными под капюшон. Вышла из маленькой пещеры, отряхнула плащ, оглянулась. Я на краю Меронии, там, где начинаются дома бедняков. Не очень далеко впереди, за домами, чернеет лес, справа от меня холмы и плиты — городское кладбище. Видимо, когда строили этот тунель, здесь был непроходимый лес, сейчас же, через несколько веков, Мерония разраслась, край леса отошел дальше. Сердце тревожно бухает в груди, насколько это опасно для одинокой девушки быть вечером в бедном районе Миронии. Сжимаю рукоять кинжала, я умею им пользоваться, так просто меня не схватить. В конце широкой, разбитой колесами многочисленных повозок дороге стояли деревянные дома, будто выписанные пастелью, похожие на больших бабочек, уснувших во тьме. Там, в переулках, легко будет исчезнуть, затеряться простому путнику, но с повозкой, с израненным ардорцем? Меня охватывает отчаяние. Я не имею достаточно опыта или знаний! Мы справимся, надо будет только дотянуть до леса. Но идти придется слишком далеко, Рем не сможет. Значит сможет, мы пойдем под прикрытием темноты. Мысли хаотически разбегаются в разные стороны. Вижу, что навстречу мне идет группа солдат. Заметили меня. Если я побегу, меня могут подстрелить. Заставляю себя идти медленно, чувствую заинтересованные взгляды, прошли мимо.

Следующие несколько дней показались мне совершенно нереальными. Дворец и столица гудели от приготовлений. Всюду по дворцу сновало множество слуг. Украшались многочисленные залы, готовились комнаты для принятия сотен гостей. Через несколько дней во всей Креландии начнется Празднование Мира. Торжества начнутся с шествия единения народов, во дворце состоится имперский бал и на следующий день планируется торжественная встреча с Миррийским правителем, также приедут делегации из других государств. Вся креландская знать истерически обсуждает кому достанется раб ардорец. Известно, что наместник Ардора привез в Меронию крупную партию пленников. В кулуарах тайно шепчутся, что некоторые из них даже носители Армадилов. Интрига усиливается тем фактом, что счастливые имена будут озвучены только на самой церемонии обладания. Говорят даже, что сам Миррийский правитель не прочь приобрести раба ардорца. Чем ближе праздник, тем усиливается нервное напряжение окружающих. Я знаю, что как дочь императора, я тоже должна буду там присутствовать. Мне это совершенно не нужно — все эти приготовления, обсуждения новых фасонов платьев, многочисленные приглашения на салоны, милые улыбки, сладкий запах парфюма…

— Так теперь когда же бал? — обратилась ко мне милая, молоденькая графиня Кити. Я вынуждены веселиться на вечере для знатных дам Креландии, организованного императрицей. Я одета в прекрасное белое платье из тонкого полотна, длинные рукава с прорезями показывают золотую атласную подкладку — подарок матери. Грива красно-желтых волос ниспадает на мои обнаженные плечи — многочасовая работа лучшего мастера Миронии, на моей стройной шее сверкает ожерелье из бриллиантов с изумрудами — подарок любящего отца, трофей, недавно привезенный из Ардора. Я сижу счастливая — улыбка, будто приклееная, не сходит с моего лица, слушаю веселый щебет креландских дам.

— На будущей неделе будет прекрасный бал. Один из тех балов, на которых всегда весело.

— А есть такие, где не всегда весело? — с нежною насмешкой сказала я. Кити засмеялась нежно, как колокольчик:

— Странно, но есть. У Мешката всегда скучно. Вы разве не замечали?

— Нет, душа моя, для меня уж точно нет таких балов, где не весело, — сказала я, все мои мысли там, с Ремом, я обдумываю побег из дворца. В тот вечер я смогла купить лошадь и повозку, я договорилась, что белую кобылку с печальными глазами хозяин будет держать у себя, пока я и мой муж не готовы в дорогу. Я заплатила вперед за две недели. Этот дом находился почти у самого леса, в стороне от основного поселения. Моя задача дотащить туда Рема…Надо перенести сумки…

— …не правда ли? — Я с трудом вернулась к разговору с подругой, кажется я пропустила вопрос Кити, — с достоинством кивнула, та засмеялась, я тоже залилась задорным смехом;

— Ах этот ужасный фасон платья на маркизе Эстелле, вы видели? — я оживленно закивала головой, посмотрела на Кити увидела в ее глазах тот особенный мир, который мне не был уже открыт.

— Мира, ты слышала анектод прошлой недели? — Кити было так смешно, что она с трудом могла остановить смех, — виконт Долорен, да, да, тот самый толстый, на приеме маркизы Вронской напился в стельку, орал пьяные песни, упал, его вытошнило прямо на прекрасные гардины маркизы и его жене пришлось чуть ли не волоком тащить его к карете, он практически не шел, а висел на ней, едва переставляя ноги, он… — рассказ продолжался, Кити смеялась, закрывая рот кружевным платочком, окружающие нас дамы, видевшие смешной случай вносили уточнения…я никого не слушала, я полностью погрузилась в свои мысли. Я нашла выход! Бал, торжественный прием на следующей неделе! Рем должен поправиться. Дворец будет набит народом. Мы сделаем вид, что пойдем на бал, он притворится пьяным и я доведу, дотащу его до лабиринта! Есть выход! Есть! От восторга у меня закружилась голова. Вечер продолжался. Разговоры продолжали литься.

Я улыбалась, шутила, говорила, что приходило мне на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были мои слова и как похоже было, что я просто абсолютно наслаждаюсь вечером! Я чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Я чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала мне и поддерживала меня. Я обрела крылья — я нашла выход.

Рему моя идея как добраться до лабиринта не понравилась. Я это видела по скептицизму, разлившемуся на его лице, когда я, возбужденная, вернувшись с той ужасной вечеринки, вывалила на него свой план.

— Рискованно, опасно для тебя, — выдал он мне свой вердикт. — Но сборы продолжай. Впереди еще неделя. Только неделя. У тебя мало времени, — он нежно потерся об мою руку, — скоро тебя закрутят все эти сборы, церемонии, встречи…

— Я знаю, — прошептала я, поудобнее устраиваясь около его теплого бока. — Разве ты не видишь, что я боюсь оставить тебя даже на минуту? Мне кажется, что тогда обязательно что-нибудь случится.

— Со мной ничего здесь не случится, Мира, поверь мне, ну может с кровати свалюсь во сне. — Я улыбнулась, он пытается поддержать меня, разговаривая легкомысленным тоном, но я чувствовала его боль, — только, молю, будь осторожна.

Утро. С отвращением читаю свежий новостной листок. Передаю его Рему, тот сидит в кровати, опираясь спиной на многочисленные подушки. У меня сегодня радостное настроение. Ардорцу лучше, это очевидно. Он выздоравливает на удивление быстро.

— У нас ускоренная регенерация, — клыкасто улыбаясь, объясняет Рем, к тому же, ты меня кормишь как на убой.

Передовые новостного листка ужасны — лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир за пределами Креландии изображался дегенеративным, глупым, ущербным. Все коварные соседи планируют кровожадную войну против Креландии. Выходило, что миру, а особенно Миррии ничего другого не остается, как быть завоеванным Великой Креландией. Много внимания уделялось варварскому Ардору и как благодарны, и счастливы ардорцы теперь, так благодарны, что добровольно передают себя в рабство. Начитавшись газет, я упала духом: много ли надо, чтобы поверить во все это, если читаешь одно и то же каждый день!

— Самое замечательное в этом то, что всегда сильные страны обвиняют слабые в агрессивности, не правда ли, — грустно замечает Рем;

Главная трудность побега заключалась в том, что я только в общих чертах представляла, куда идти с ардорцем-рабом на руках и как нам отсюда попасть туда, куда мне надо. Грядущая война только добавляла проблем. Страна будет наводнена солдатами. В последние три месяца ардорцы-рабы стали относительно распространенным явлением, это стало чрезвычайно популярным среди знати иметь такого домашнего зверька с ошейником подчинения. Новые ардорцы постоянно доставлялись в Меронию для прохождения церемонии. Вид меня, знатной креландки, с рабом, следующим сзади меня не удивит людей. Но куда бежать я так и не решила.

— Если это не секрет почему они здесь, в Креландии, почему правитель Миррии приехал на эти празднества? Где же смысл?

— Я давно уже утратил веру во всякий смысл. Но тут все очевидно. Они все боятся Креландии и надеются на мир, — ответил Рем, — но в то время как в других странах знают, что воины хочет Креландия, здесь же говорят о том, что войну навязывают Креландии другие. Как всегда перед катастрофой, все желают мира и говорят только об этом. Думаю, главным открытым вопросом для всех сейчас является вопрос где я и являюсь ли я рабом императора. От этого завясят все их дальнейшие действия.

Сказано это было настолько просто, что я не могла заподознить никакой бровады, Рем просто озвучил печальный для него факт:

— А ты кто?

— И это очень проницательный и важный вопрос, а, братец, так кто же ты? — неожиданно раздалось от двери.

Я оглянулась, в нашу комнату вошла группа вооруженных людей. Один из них шагнул вперед. Это был высокий мужчина со светлыми, заплетенными в длинную косу волосами, красивый, мощного, но грациозного телосложения, из-за чего все остальные существа обычно казались приземистыми и неповоротливыми.

— Привет, вот как приехал, так сразу пришел тебя навестить. А ты наверное уже забыл думать обо мне, а я вот взял и пришел! — Веселый вопросительный блеск светился в его глазах; на лице было ласковое и странно-шаловливое выражение.

Я чувствовала, что сердце Рема ожило в груди и быстро забилось, но внешне он оставался спокойным.

— А ты все тут балуешься, шалишь, а? — лицо мужчины светилось удовольствием, — а ты подумал столько невинных душ в Ардоре погубил, сколько матерей потеряли своих детей? Сколько больных не вернулось? — лицо мужчины вдруг заострилось, стало угрожающе злым.

Он стремительно подошел к Рему, размахнулся, его кулак пронесся через воздух к лицу раба, удар вышел сильным и резким. Подушка не позволила голове Рема запрокинуться назад, раздался громкий, будто разбившаяся тарелка, шлепок от удара. По лицу ардорца полилась кровь.

Разъяренный мужчина схватил Рема за горло, сильно встряхивая его с каждым словом:

— Красиво уйти решил, а? Меня без подчиненных оставить, а? Подонок!

Он снова ударил Рема в лицо,

— А знаешь, Зак всё-таки сдох, на дыбе — я почувствовала, что боль Рема метнулась вниз по позвоночнику и запульсировала в животе. — Он верещал как поросенок «Амелия, о Амелия! Рем, о Рем!» — снова удар, на этот раз в живот.

— А Николас здесь, с нетерпением ждет обретения хозяина. А Сай сдох в бою…

На Рема было жаль смотреть. Его губы дрожали, глаза широко распахнувшись, в шоке смотрели на мужчину. Я видела и чувствовала, что каждое слово этого человека смертельно ранит Рема. Он лежал, словно окаменев, слушал, и лицо его постепенно менялось. Оно сразу как-то осунулось и побледнело. На щеках выступили желваки. Вены вздулись…

— Братец, — продолжил мужчина, — еще раз попробуешь сдохнуть, я…

— Прекратите сейчас же! — решила вмешаться я, — это низко избивать лежачего!

Этот страшный человек замер, очень медленно повернул свое лицо ко мне. Меня передернуло, — «да кто это?» — его бледно-голубые глаза смотрели на меня не мигая, как у кошки.

— А, Госпожа нашего падшего ангела? — Снова посмотрел на хрипящего Рема, — симпатичная, ты ее уже попробовал братец? Хотя куда тебе, ты же весь такой благородный…

Его задорная ухмылка была широка и непристойна, он доверительно склонился к полу-придушенному рабу, — знаешь, если примириться с помоями, которые они, Креландцы, называют пищей, то это самое лучшее место из всех, где я был. Из всех. Креландки развращены и доступны — за неделю пребывания здесь я имею двух-трех женщин в день, и они похожи на крольчих. Готовы делать все, если прикажешь как. А как эта козочка, интересно… — Рем задергался всем телом, захрипел. Мужчина с интересом взглянул на него, присвистнул, снова посмотрел на меня, как будто оценивая по новому:

— Братец, кажется я нашел твое слабое звено… Забавно, попробуем…

Вдруг, без предупреждения, меня схватили сзади, прижали лицом к стене, и удерживали на месте твердым, как камень, телом, в два раза больше моего собственного. Сначала я задохнулась от неожиданности, затем от боли и ужаса, когда почувствовала, как бедра мужчины вжались в мои ягодицы. Свободной рукой он разорвал переднюю часть моего платья, обнажая тонкую сетку белья, которое я всегда носила. Он прижал меня лицом к стене, его руки блуждали в моих трусах…

— Слааадкая какая… — он резко развернул меня, не прекращая безобразничать в трусах:

— Знаешь Рем, а ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Посмотри на нее, она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! — он всунул палец в меня, я застыла от боли и шока. — Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти. Но она вся горит и дрожит, так возбуздающе! Пойдем со мной принцесса, оставь здесь этого неудачника-раба, я подарю тебе незабываемое наслаждение. — шептал горячё он в мое ухо…

Рем безуспешно пытается встать с кровати — он еще очень слаб, кровь идет из его носа и разбитой губы, глаза дикие…

Меня вдруг неожиданно отпускают, я бессильно сползаю по стенке, мужчина склоняется над хрипящим ардорцем:

— Еще один глупый поступок и эта сладкая козочка моя, да, Рем, я слежу за тобой…

С этими словами он и группа его охранников покидают комнату.

Меня тошнит. Главное успеть добежать до туалета. Я, в панике, скрючившись, побежала. Склонилась над унитазом, руки дрожат. Меня тошнило, но я не чувствовала рвоту, но была уверена, что разрываюсь на части, потому что после пары минут кашля, попыток дышать и созерцания звезд перед глазами. Я не могу остановиться.

Через некоторое, достаточное продолжительное время, когда я вышла из туалета, я кинулась к лежащему на спине Рему. Он лежал на кровати как труп, белый, недвижимый. Я рухнула на колени рядом с ним и спросила:

— Кто это?

На его лице отражалось отвращение, злость и ненависть, эмоции обратили его в кого-то, кого бы я испугалась, будь все несколько иначе. Ни одна из этих эмоций не была направлена на меня. Это было проявлением того, что он чувствовал по отношению к кому-то другому.

— Томеррен, твой будущий муж…

Ночь, по-осеннему темно, мы лежим на кровати, обнявшись. После визита Томеррена Рем молчит. Его угрюмая озабоченность мне очень не нравится, я чувствую, что тут, лежа около меня, он принимает какое-то важное решение.

— Знаешь, Мира, — наконец нарушил он тяжелую тишину, — я постоянно совершаю ошибки. История еще не встречала таких идиотов как я. Решив уйти во время церемонии, — продолжил он, — я исходил из предпосылки, что император все-таки человек и пощадит свою кровную дочь. Сейчас я в этом не уверен. Я вижу, что тебе угрожает огромная, смертельная опасность. До этого все мои решения приводили к катастрофе. На этот раз я буду послушен твоей воле. Мы должны бежать…

— Да бежать, только куда Рем?

Я не знала, что предложить. В самом деле — куда?

— В Ардор

— Ты наверное с ума сошел, ты забыл, Ардор покорен, разбит!

— Нет Мира, не покорен, разбит да, но пока я жив, Креландии его не покорить никогда. Я возвращаюсь в Ардор.

— Я люблю тебя, — с радостью шепчу я, мы идем вместе! Я готова прыгать от облегчения. — Я люблю тебя сильнее, чем ты когда-нибудь сможешь это себе представить. Не забывай этого. Никогда! Я пойду с тобой Рем куда ты скажешь…

Рем тревожно заснул. Я лежу с открытыми глазами, уставившись в темноту. Ну что ж, Ардор так Ардор, мне все равно куда идти, главное, чтобы мой мужчина был со мной. Кто же такой Рем? Почему то я боялась спросить его сама. Я засыпала и вновь просыпалась; один раз сквозь сон мне почудилось, что я плачу. И снова меня охватывал порыв нежности, и я ласкала спящего мужчину около меня, я любила его как никогда раньше.

Несколько дней до начала торжеств. У меня все готово. Сумки собраны, спрятаны в лабиринте. Лошадь и повозка ждут нас недалеко от леса. Рем крепчает. Каждый день он пытается ходить. Шатается, опирается на меня, но ходит. Делает успехи. Я трясусь от дикого, всепоглащающего страха. Моя жизнь все более приобретает характер паники. Ужас находит волнами и горек, как желудочный сок, когда он поднимается снизу…

Слуги принесли еду. Овощи, вареные и сырые, с небольшим количеством соуса, рыбный суп и пшеничную кашу. Ароматный хлеб с маслом. Много мяса. Уговариваю Рема все съесть. Ему нужны силы. Два дня до побега. Да помогут нам Создатели!

Я собираюсь в лабиринт, надо отнести в лес многочисленные сумки, воду и еду. В день побега я не смогу тащить и поклажу, и Рема. Последние приготовления. Завтра бежим. Нервничаю.

— Я надолго, постараюсь вернуться поскорее, но не обещаю, ты терпи, хорошо, — сказала я.

— Я так боюсь оставлять тебя одного. Вдруг ты исчезнешь. Ты будешь ждать Рем? Чего бы ни случилось? Не выходи из комнаты, молю! — он сидит на кровати, смотрит на меня скептически, — Перестань, не мучь меня, — сказала я. — Довольно того, что я ухожу и ты остаешься один. Я знаю как тебе больно, когда я удаляюсь от тебя!

— Мира — все хорошо, совсем и не больно, иди, поверь мне, я научился быть осмотрительным, все хорошо, иди, я жду, с места ни сдвинусь, обещаю…

— Не всегда это зависит только от тебя, — сказала я со страдальческим, потерянным выражением и покачала головой. — Не всегда, — повторила я. — Что же я буду делать, если ты пропадешь? — Меня томит непонятный страх.

Я взяла его за руки, и он прижал свои ладони к моей груди, обнял, поцеловал.

— Мира, любимая, я буду осторожен. Прошу тебя, не будем говорить об этом. Мы можем спугнуть осторожность, которая так нужна. Тогда будет плохо. Иди. Я буду ждать…Возвращайся…

Я вышла из комнаты. Дворец преобразился, сверкает чистотой и украшениями. Повсюду развешаны бело-красные флаги Креландии. Все готово к завтрашнему торжеству. Вдруг перед собой я услышала громкие звуки, кто-то идет, бросилась в ближайшую нишу, затаилась, сдерживая дыхание. Я увидела, как отец поднимается по лестнице с двумя мужчинами в темно-красной униформе и Томерреном — у меня сердце сжалось от страха. Они разговаривают о чем-то хорошем, веселом, раздался хохот, у отца было хорошее настроение, я услышала: — «притащить ко мне, порезвимся, пару девочек…». Я была слишком занята, чтобы обратить внимание на эти слова. У меня была цель. Все сделать и как можно скорее вернуться к Рему.

Дорога к лесу была хорошо знакома, я не испытывала уже того панического страха, как первый раз. Прохожу, пошатываясь, с тяжелыми сумками к поваленному дереву, примеченному мной ранее — в его раскидистых корнях, наполовину торчащих в воздухе, я прячу многочисленные мешки со всем, необходимым для побега. Устало вздохнула, вытерла пот со лба — вот и все. Устало присела на ветку дерева — я прощаюсь со своей прежней жизнью, это последний вечер для меня в статусе принцессы Креландии. Сюда мы уже придем вместе с Ремом…

День угасал. Сверху сеял мелкий теплый дождик. В удивительно тихом лесу пахло розмарином и тимьяном. Это был запах свободы. Я дышу полной грудью. Чувствую, как прямо сейчас, в эту минуту моя жизнь меняется. Мне кажется, что я нахожусь в середине жизни. Достаточно сделать шаг — и весы качнутся к невообразимому, абсолютно полному счастью, или же чаша будущего начнет опускаться вниз, наполняясь серой, непроницаемой тьмой, и утраченное равновесие не вернется уже больше никогда. Я замерла, боясь шевельнуться, боясь сделать этот роковой шаг…

Я сделала первый шаг в сторону от леса когда меня настиг первый приступ немыслимой, ослепляющей боли. Она волнами разошлась по всему моему телу. Я упала на колени. Боль продолжала нарастать. Мои ноги горели, я не могла идти…Эта боль была не моей — моего раба… В камине горел огонь, освещая прекрасную старинную мебель, потемневшую от времени, хорошо отполированную и ухоженную.

Я не проронила ни слезинки. С губ не сорвалось ни одного всхлипа. Для этого я дошла до крайней точки. Я просто сидела в молчании, обхватив себя руками, уставившись взглядом в окно, плачущее каплями дождя. Мыслей не было, я застыла внутри и снаружи. Я ждала…

Он внезапно вырос в дверях моей комнаты. Я, медленно встала, жду… Мужчина вошел внутрь, огромный, мощный — вплыл словно лава, целиком превратившись в смертельное оружие.

В полной тишине он прошел по блестящему мраморному полу, и подошел близко ко мне одним слаженным движением. Нависнув надо мной в полный рост, он был абсолютно неотразим — с его мускулистым телом и грациозными, мужественными движениями. Он сделал глубокий вдох, его грудная клетка поднялась и опустилась.

— Мира… Моя милая Мира… — я молчу, шокированно глядя во все глаза на мужчину. Он положил обжигающие руки на мои дрожащие плечи:

— Я вернулся к тебе, — горячё прошептал он. — Любовь моя.

Я со всех изо сил попробовала скинуть его руки с себя. Не получилось, это как бороться со скалой. Томеррен сцепился со мной, стараясь удержать мои руки, которыми я в неистовстве от горя и гнева колотила его в грудь. Потом, не обращая внимания на удары, он обнял меня, крепко прижал к себе и держал так, пока я не унялась.

— Отпусти меня, сейчас же, я, я скажу отцу, тебя схватят…

— Император сейчас очень, ну очень занят и получает слишком много наслаждения, чтобы отрываться по пустякам, — усмехнулся он. — Нет, душенька, голубчик, милая, персик мой, я не отстану. Я как увидел тебя, так не могу забыть. Это как болезнь! Ты веришь в любовь с первого взгляда? — спросил он, — Так что? — не сдавался он.

— Нет.

— Такая молоденькая, а уже такой циник. — Голос его звучал так мягко, а рука едва заметным движением потянулась к моей руке — значит, он решил попробовать соблазн, а не принуждение.

— Я понимаю, почему ты так холодна со мной и почему так плохо думаешь обо мне. — Он грустно, печально улыбаясь, покачал головой, — пойми, я вспылил тогда, я действительно был в ярости, я себя не контролировал. Твой раб меня очень разозлил. Но остыв, я понял, что я пылаю страстью к тебе, Мира. Это истинная правда, я желаю тебя с той самой встречи, когда я поцеловал твои свежие губы.

Он легонько коснулся двумя пальцами моего плеча, потом передвинул их к шее. Погладил мою щёку.

— Мира, любовь моя, мое сердце теперь не свободно, я хочу жениться бы на тебе! Мира, — голос его звучал чуть хрипло, я испугалась еще сильнее.

— Мира, — повторил он, ослабив объятия, так что я могла теперь видеть его лицо, — неужели ты думаешь, что я не сделал бы всего от меня зависящего, чтобы освободить Рема, моего брата, если бы видел хоть единственный шанс? Черт побери, ведь это же мой брат! Но шансов нет — ни одного! Я не хочу расстраивать тебя, крепись, но твой отец садист. То, что он там вытворяет сейчас с Ремом! Я как увидел, сразу поспешил к тебе!

Он слегка встряхнул меня, как бы усиливая смысл своих слов.

Услышав про Рема, я больше не могла удерживать слезы. Они полились по моим холодным, как лед, щекам; я пыталась высвободиться из объятий Томеррена, но он сжал меня еще крепче и с силой привлек мою голову к своему плечу, жалея.

— Мира, дорогая моя, — произнес он почти с нежностью, — мое сердце разрывается от боли за него — и за вас. Уедем со мной. Я отвезу вас в безопасное место. В мой собственный дворец. В Ардоре. Мы женимся, Рем будет при нас, он поправится от своих ран. Это опасно, император будет нас преследовать, но я на все готов ради тебя.

— В твой дворец? — медленно проговорила я, и в уме у меня начало зарождаться ужасное подозрение. — Тебе тоже нужен раб, как моему отцу!

— Нет, — ответил он. — Я люблю тебя. Помни, Ардор полон магами природы. К тому же Рем не обученный, опасный маг. Спроси его, может ли он зажечь костер или высушить тебе волосы. Любой ребенок в Ардоре может это сделать, а Рем не может.

Короткая, грустная улыбка на мгновение оживила его красивое, суровое лицо, но оно тотчас же приняло прежнее серьезное выражение.

— Нет. Я хочу увезти тебя, потому что я люблю тебя. Там ты будешь в безопасности. Ты ведь знаешь, что император готовит очередную церемонию. Во дворец приехала целая толпа менталистов, они сейчас практикуются с Ремом, пытаясь взять его сознание под контроль, весьма успешно! Через три дня, после торжеств они проведут смену хозяина и ты не выживешь! Я не могу этого допустить. Нам надо бежать! Верь мне!

Он теснее придвинулся ко мне, почти прижав к стене. Пальцы шарили у воротника моего платья в поисках застежки. Большая рука пробралась под платье, тяжело опустилась мне на грудь, сжала сосок. Я дернулась от отвращения. Он тягуче застонал. — Сладкая какая! — Кончик языка Томеррена шмыгнул по моей нижней губе, как робкий розовый зверек.

— Отпусти меня, подонок, я все знаю! Ты грязный предатель!

— Мой брат, да, это он тебе ерунды наговорил? Ты думаешь, что я предал своего брата? — Я молчала, на самом деле Рем только процедил сквозь зубы что Томеррен предатель и все, ардорец вообще про войну ничего мне не рассказывал, а я и не спрашивала, боялась.

— А знаешь ли ты, что Рем очень сильный маг, но он не умеет контролировать себя! Он озверел тогда, все его лучшие друзья валялись в его ногах, моля его остановиться! — Это по какой-то причине очень задело Томеррена, лицо потемнело от гнева. — Да он уничтожил пол-Ардора! Ты бы видела ту мясорубку! От людей ничего, н-и-ч-е-г-о не осталось — даже тел, только пепел! Его надо было остановить! — Рот его затвердел, глаза стали бесстрашными и острыми, как у ястреба. На широкой груди выдавались мускулы — не застывшие — грациозные, гибкие и твердые, как сталь. Он согнул руки, погладил меня по щеке — мышцы волной пробежали под кожей.

— Но, Мира, душенька, я понимаю твои страдания вполне, только одного я не знаю: я не знаю… я не знаю, насколько в душе твоей есть еще любви к нему, к твоему рабу. Это ведь мой брат! Он так страдает! Это ты знаешь, все его зверства там, в Ардоре, — настолько ли есть, чтобы можно было его простить. Если есть, то прости! Я смог. Нам надо выдернуть его из лап императора. Времени мало, решайся! Завтра, мы должны бежать завтра. Я все подготовлю…Я спрячу вас, вы будите в безопасности…

Он очень медленно обвел серо-голубыми глазами всю мою фигуру, задержавшись на выпуклостях груди и бедер, заметных под расстегнутым платье; одной рукой он бессознательно поглаживал себя по мускулистой ляжке. Я молчала.

— Пойми же это! Безопасность — это еще далеко не все. Рем и император вместе, они разрушат мир, приведут его к катастрофе, будет война.

— Это правда, — сказал я наконец. — Но она нужна, если любишь кого-то. Для другого.

— Безопасности вообще нет. Ее нет, — повторил он. — Не говори ничего, я знаю лучше, чем ты! Создатели, как давно уже я знаю это! Но не будем больше говорить об этом, любимая. Там, за стенами этого дворца, стоит вечер и ждет нас. Бежим, спасем нас и твоего раба!

Я раздумывала.

— Через три дня, — прошептал Томеррен. — Церемония через три дня. Император совсем обезумел в пыточной! Ему нравится чувствовать себя богом… Решайся же, Мира! — Томеррен сжал кулак и ударил с силой по стене. — Скажи да, нам надо тайно пожениться и бежать. Скорее! Дарко будет забирать Рема каждый день. И твоему рабу придется по сантиметру выхаркивать свою душонку. Завтра я буду здесь. В свадебном мундире! Будь готова.

Когда Томеррен ушел, слуги принесли еду. Я подошла к столу. Отыгрываться на стейке бессмысленно, и я нуждалась в калориях, чтобы найти силы продолжать давать отпор судьбе. Поэтому я съела все, что было. По моим ощущениям на вкус еда казалась картоном, и я задавалась вопросом, будет ли снова когда-нибудь хоть что-нибудь чувствовать.

Покончив с едой, я вернулась к окну и уселась в кресло, подтянув колени к груди. Глядя вниз в дворцовый парк, я была не в состоянии покоя, а просто оставалась неподвижной.

Я продолжала искать выход… и буду это делать, пока не испущу последний вздох. Мне надо спасти своего мужчину.

Вечер. Плененная в комнате беспокойством, я расхаживаю по спальне, обхватив себя руками. Холодно. Ярко горящий камин едва ли согревал меня.

Два стражника приволокли Рема. Ну что ж, он почти идет, висит между охранниками как мешок с мукой. Как обычно его положили на кровать. Оставили нас одних.

Я увидела темные кровоподтеки на теле ардорца, кровь засохла и на спутанных седых волосах, но больше ничего я не разглядела в сумерках. Мне показалось, что я нащупала на холодной шее слабый пульс, но не была уверена в этом. Он судорожно вздохнул — жив, слава Создателям. Рем был без сознания.

Беглый осмотр убедил меня, что он действительно жив, что все части тела на месте, что смерть от потери крови ему сейчас не угрожает, и я могла уже не спеша заняться его ранами. Повреждение на удивление практически не было — так синяки, кровь в волосах вызвана видимо от удара по голове — рана не глубокая, уже не кровоточит. Продолжаю осмотр. Плечи, руки в порядке, пальцы обожжены. Медленно продвигаюсь вниз — ноги не сломаны, черные штаны не порваны, заляпаны в чем-то — а, в крови, осматриваю…Ах! Его ступни — невозможно было угадать в них человеческую конечность. Они были похожа на мешки, надутые воздухом и расписанные красными и багрово-синими полосами и пятнами, из которых торчали черные пальцы.

— Что это, чем это? — спросила я у тишины, не ожидая ответа;

— Жаровня, — вдруг прозвучал внятный ответ.

— А почему Мериданон не исцелил?

— А зачем, жизни моей угрозы нет;

— Что ему надо было, Рем, почему?

— Знаешь, Мира, мне кажется, твой отец получает от этого удовольствие…

Потом я уселася с таза с водой у кровати и сунула туда его руки. Я чувствовала, что его обожженные ногти горели. Каждый вздох тоже причинял ему боль. Я смотрела на мокрые деревья за окном и ни о чем не думала. Выхода нет, придется принять предложение Томеррена.

Сколько ужасов ты повидала с нашей последней встречи? — выдохнула Рем, присмотревшись ко мне.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты изменилась так, будто мы не встречались неделями. Что ты видела? Что случилось?

— Как ты хорошо меня понимаешь.

— Так же хорошо, как и ты уклоняешься от вопроса. Что произошло? — Ну что ж властности его голос не растерял. Вздохнула.

— Томеррен приходил, — его лицо напряглось, глаза впились в меня;

— Предлагал спасти нас, говорил, что надо бежать, что тебя пытают ужасно… Это, это правда, — я посмотрела на его ступни…Тебе не обязательно говорить о…

— Нет, не пытали, ты же видишь, что Томеррен еще хотел? Не отвлекайся — Вот ведь какой, без сил лежит на кровати, чуть не умирает, а распоряжается, мда…

— Ну, требует свадьбы. Завтра придет за ответом… В свадебном мундире…

— Так, все верно, узнаю Томеррена. — Он пожевал губами, — ты должна бежать, — я протестующе вздохнула, попробовала что-то сказать, он меня прервал, — сейчас, — посмотрел в окно, поздний вечер, дождь, темно, — завтра рано утром.

Я хотела взять его за руку. Вместо этого я сказала: — Ты… не присоединишься ко мне? Я не могу бросить тебя.

Он замешкался, но потом качнул головой. Печально улыбнулся:

— Я не могу. Прости. Ты же видишь. Бежать — не могу, только если ползти…

Закрыв глаза, он попытался абстрагироваться от боли. Немного отдохнуть. Это все, что ему нужно. Поспать и отдохнуть. А завтра, во время бала мы сбежим.

Просто немного отдохнуть.

— Поспи

Лицо мужчины было белым и истощенным, глаза — пустыми. Он заснул.

Ночь. Рем дернулся. Потом зашевелился. Застонал.

Я лежу на полу, около кровати, положила одну щеку на холодный пол, слышу, как сердце стучит в ушах. Слышу дождь за окном. Моя последняя ночь в этом мире. Завтра мы умрем. Все безнадежно.

Странная вещь — безнадежность. Как крепко сидит внутри нас стремление выжить, только бы выжить. Но вот выхода нет — ты уже сдался, ты уже похож на жука, который притворяется мертвым. Но ты еще не мертв. Просто ты отказался от всех других усилий, кроме одного голого стремления выжить. Я лежу на полу, я уже умерла, спокойно смотрю, как развиваются волосы около моего лица, как будто от легкого ветерка. И все еще длится мертвая тишина. Отчаяние лишило меня упорства, ослабило волю к жизни. Волосы то поднимаются вверх, то в сторону, то снова вверх, щекотно, лежу, смотрю. Интересно, а откуда здесь, на полу, ветер? Задумалась. Щекой чувствую легкое дуновение сквозняка. Я вся превратилась в один огромный глаз, думаю и ко мне вдруг приходит странная, тихая ясность. Тоннель, лабиринт ведь здесь! К нему не надо идти, за каких-то десять сантиметров за этой стенкой, нет, за этой стенкой — ветвится темный лабиринт — выход из этой тюрьмы. Я нашла выход!

Глава 3 Побег

Выход найден, надо бежать. Я воспользуюсь этим жалким шансом. Впрочем, у меня уже не было ни времени, ни сил, чтобы искать другой путь. Я оказалась слишком глубоко на дне отчаяния. Я думала только о том, что я любила. Круг замкнулся. Все, думать больше не буду, не думать, раздумье только внесет путаницу. Все совершается само собой. Только надо идти, ни о чем не спрашивая, и тогда все будет хорошо. Наверное у меня бред?

Глубокая ночь, вот-вот начнется ураган. Буря воет на разные голоса и тоны. Молния вспыхивает по временам, освещая бледное лицо Рема, спящего тревожным сном. Я сижу на полу, тупым уже ножом ковыряю толстые щели с известниковым раствором между большими каменными блоками. Если поначалу я старалась работать тихо, боясь привлечь охранников, то сейчас на четвертый час непрерывного скабления стены, я уже не осторожничаю. Мое время истекает. Скоро начнется рассвет. Сильнй ветер за окном уже свистит безостановочно. Началась буря. В окно то и дело заглядывают синеватые огни молнии, высокие деревья в дворцовом парке вспыхивают призрачными очертаниями и опять исчезают во тьме среди сердитого ворчания бури. Непрерывно раздается отрывистые недалекие удары грома. Вскоре ударил тяжелый ливень, покрывая шумом дождевых потоков и порывание ветра, и стоны деревьев… Я уже вытащила два больших камня. Проем еще недостаточно большой даже для меня, не говоря уже об огромном ардорце.

Как только я вспомнила за которой стеной находится лабиринт, моей задачей было решить где делать проход. Главной проблемой было скрыть над побег как можно дольше. Значит лаз должен быть тайным. Я нервно оглядела комнату. Мой взгляд задержался на тяжелом, старинном комоде, стоявшим у нужной мне стены. Он здесь был столько, сколько я себя помню. Его никто никогда не двигал. Следующий час я пыталась сдвинуть неимоверно тяжелый предмет антикварной мебели. Сантиметр за сантиметром, упираясь всем своим телом, с кряхтением и стонами я сдвинула неподъемный комод, освободив достаточно места для работы. Я решила, что затащу Рема в лабиринт. Положу камни обратно, уберу все следы штукатурки, задвину комод и приду к Рему, воспользовавшись привычным мне входом в лабиринт. Я надеялась, что это хоть на какое-то время запутает преследование. План был идеальным. Я немедленно начала воплощать его в жизнь. Но тут же столкнулась с препятствием — у меня не было необходимого инструмента. Кинжал сломается и тогда я лишусь единственного нашего оружия. К счастью я нашла старый, тупой нож. И вот уже четвертый час, сбив в кровь все костяшки суставов на пальцах и кулаках, скаблю щели вокруг кирпичей.

Я никогда не забуду эту ночь. Нервы были напряжены до предела, но страха не было. Я работала иступленно, с восторгом. Мне казалось, будто я иду по высокому мосту от одного конца жизни к другому. Я знала, что с каждым вынутым кирпичом из стены, мост этот позади меня тает, превращаясь в серебристый дым, и что вернуться назад невозможно. Я уходила от разума и шла к чувству, от безопасности жизни в имперском дворце к авантюре, из реальности в мечту. Я была одна, ежесекундно освещаемая таинственным синим светом молний. Но это одиночество не было мучительным. Оно было окружено великой, сказочной тайной. Я была не одна, рядом со мной лежало главное существо в моей жизни. Я бурлила от любви и нежности.

Проснулся Рем, застонал, позвал меня, я вскочила, отряхнула покрытое белым известняком платье, подскочила к кровати:

— Я здесь, — сказала я. — Я здесь, я не оставлю тебя, я заберу тебя, совсем скоро, потерпи…

— Мира… — хрипло прошептал он. — Нет. — Снова заснул, продолжаю работать.

Потом пришел рассвет — тусклая, серая мгла, в которой гаснут краски. И мне вдруг показалось, что Рем умирает и что мне нужно скорее разбудить его. Подскочила, обхватила его бледное лицо ладонями, оставляя на его коже кровь с разбитых палец — нет, дышит, жив. Надо торопиться.

С трудом вытянула камень из стены. Посмотрела на результат своей работы. Ну что ж, может Рем и пролезет. Если хорошенько дернуть… Времени больше нет, надо торопиться. Ураган прошел. На улице затишье, я больше не могу долбить стену, звук в наступившей тишине может привлечь внимание стражников. Возврата больше нет. Надо действовать.

Подошла к Рему, поцелуями, легкими поглаживаниями разбудила его. Его состояние не улучшилось.

— Пора бежать. Время пришло.

Дала ему напиться.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Прекрасно, — Рем захрипел, когда, оттолкнувшись, попытался подняться выше на подушках. Не получилось.

— Оставь меня, — пробормотал он. — Просто оставь и уходи…Прости, — произнес он, едва шевеля губами. — Мне жаль. Уходи Мира.

Я разозлилась. — Как бы не так придурок. Ты мой, забыл! Уходим вместе! Все кончено, — сказала я. — У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.

Я намотала на его поврежденные ноги бинты в несколько слоев и натянула поверх них просторные, сильно поношенные сапоги темного цвета — чтобы пятна крови, если они просочатся сквозь бинты, не были заметны. Я почувствовала, что боль взорвалась в его ногах, живот скрутило в агонии. Рем даже не покривился, он не мог показывать, насколько был слаб.

— Ты мог бы встать на ноги?

Он подумал.

— Если бы моя жизнь зависела от этого, я, пожалуй, мог бы поднять голову. Но встать? Нет.

Рем скорчился и попытался подняться с подушек. Когда он снова упал на них, я наклонилась, чтобы ему помочь, но он стрельнул в меня взглядом, ясно говорившим «даже не думай». Который я проигнорировала. Пытаюсь поднять его. Ох, какой же он тяжелый!

— Нет… — дикие хрипы прервали меня, он неимоверным усилием приподнялся, оттолкнулся и упал на пол, уткнувшись лицом в мраморную плитку.

Глаза у меня полны были слез. Я старалась не моргать, глядя на него, — чтобы они не пролились.

— Ну вот, начало положено, — нарочито бодрым тоном сказала я, — с кровати ты уже слез, — смахнула слезу, — немного осталось…

Я волоком подтянула его огромное тело к проделанному в стене отверстию. Потянула за плечи поближе. Ха, я смогла, комод и то было тяжелее двигать. Я знала, что я справлюсь, я даже ни секунды не сомневалась, все кажется очень простым, когда человека охватывает отчаяние. Быстро проскользнула в отверстие — я чувствовала себя сильной и гибкой. Потянула Рема. Он изо всех сил отталкиваясь руками, извиваясь телом, пытался помочь мне. Голова внутри, плечи застряли — тяну.

— Не могу! Сил нет, — прохрипела я и начала снова тянуть…

Прошел! Я видела, что острые края кирпичей оставили многочисленные, глубокие царапины на его плечах, порвав рубашку. Мы справились! Рем был внутри лабиринта. Я без сил повалилась рядом с ним. Ардорца сотрясала дрожь. Пот сбегал с его висков и груди, он пыхтел через нос, пока все тело не выгнулось дугой на полу. Его трясло от боли и усталости. Времени совсем нет. Раннее утро, дворец постепенно оживал, готовясь к грандиозному событию — празднованию мира всех народов.

— Я скоро вернусь, жди, — поцеловала Рема в губы. — Только дождись меня!

Я спешно замела внутрь зиявшей красными осколками камней черную дыры туннеля всю грязь, куски штукатурки и камней. Положила камни один на другой, заделав отверстие. Нахмурилась — толкни камни слегка и сломается стена опять, ничего, комод встанет на место и скроет разлом в стене. Когда я наконец поставила комод обратно, сил у меня уже не было ни на что. Меня свалила с ног ужасная головная боль, будто я поскользнулась на чем-то. Я растянулась на холодном белом мраморном полу, затем перекатилась на бок, сжимая пальцами виски, задыхаясь. Болело все, спина, ноги, израненные пальцы… Не знаю сколько я там пролежала, пытаясь дышать, моля, чтобы боль ушла. Надо двигаться, Рем там один, в темноте. Шатаясь встала, вымыла лицо и руки. Я ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало — пощипала себя за щеки. Переоделась в чистое платье.

Перед уходом я открыла окно настежь, окровавленными пальцами потрогала раму, карниз, стену за окном, чтобы было ясно — здесь лез раб, оставляя кровавые следы — поджала губы, жаль, раньше не догадалась, когда костяшки пальцев кровили больше, сейчас кровь уже остановилась и начала подсыхать. Ну не резать же руку снова! Нет, я не готова на это.

Мой выход. Мне уже не страшно, в голове звонко — предельная неуверенность, если она не кончается смертью, приводит в конце концов к спокойствию, которое уже ничем не поколеблешь. На израненные руки одела черные кружевные перчатки. Я готова.

Со всей доступной мне решимостью я отбросила тревожные мысли о том, что может произойти, и вышла из комнаты. Охранники, увидев меня, вежливо поклонились,

— Раб спит, — сказала я, — я иду к императору, — снова вежливый поклон. По дворцу я была вольна продвигаться без охраны, иду дальше.

Быстро пробежала расстояние до поворота на лестницу в сторону кабинета императора, чувствуя спиной внимательные взгляды охранников. Здесь я постояла некоторое время у стены — тут было место, откуда меня никто не увидел бы ни с одной, ни с другой стороны, небольшая ниша, в которую я вжалась, содрогаясь от тошнотворного страха. Я вытерла о платье мокрые от пота ладони, забыв, что на мне перчатки, глубоко вздохнула и осторожно выглянула из укрытия в коридор. Никого. Иду дальше. Навстречу мне идет слуга, мило улыбаясь, прошу передать моей матери, что буду позже на торжественном параде, так как иду к лучшей подруге Агнетте. Чем больше я их запутаю, заставив искать меня в разных направлениях, тем больше времени у нас с Ремом будет.

Медлено продолжаю идти… Встречаю группу офицеров — герои ардорской войны, судя по количеству орденов на их парадных мундирах.

Неторопливо передвигая ногами, я с обычным видом усталости и достоинства поклонилась этим господам, говорившим о предстоящем праздновании, и, томно глядя на них, обсудила погоду и вскользь заметила, что направляюсь на поиски доблестного герцога Томеррена:

— Ах, еще не явился во дворец! Как жаль, я надеялась, что он присоединится ко мне на завтрак. — Горестно поджала губы, — я наверное заеду в его особняк…Нет, нет, помощь мне не нужна, прямо сейчас и поеду… — Мы вежливо раскланялись, очень довольные друг другом.

Иду дальше. Мой путь идет мимо малой столовой, надо быстренько пройти, сталкиваюсь с маркизой Анной Шамер, ну конечно, где императрица, там и ее ближайшая фрейлина.

Утренний туалет маркизы очевидно стоил ей большого труда. Цель ее туалета была теперь совсем обратная той, которую она преследовала двадцать лет тому назад. Тогда ей хотелось украсить себя чем-нибудь, и чем больше, тем лучше. Теперь, напротив, она обязательно была так несоответственно годам и фигуре разукрашена, что заботилась лишь о том, чтобы противоположность этих украшений с ее наружностью была не слишком ужасна. Мы «очень» обрадовались, встретив друг друга. Последовали необходимые обстоятельству охи и ахи, улыбки и поклоны.

— Ах, как вы сегодня свежи и прекрасны, — проворковала маркиза, с умилением глядя на мое призрачно-зеленое лицо — “ах как она опустилась, не накрашена, одета в это ужасное черное платье» — читаю я у нее на лице. Я люблю, когда она с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный разговор, когда я приближаюсь, потому что я глупа, или снисходит. Я знала, что она меня терпеть не может, и всегда это означало, что она не будет задерживать меня слишком долго со своими немыслимо глупыми сплетнями и рассуждениями.

— Ах, благодарю вас, — счастливо улыбаюсь, прячу за спиной дрожащие руки. — Какой нынче прекрасный день, — прибавила я, по последней моде особенно налегая на слове «прекрасный». Ах, милая маркиза, мне надо сказать вам мой самый тайный, сокровенный секрет! — Маркизу аж передернуло от удовольствия, она задышала тяжелее, — герцог Томеррен вчера признался мне в любви, — у Анны Шамер глаза выпучились от удивления, — скоро мы тайно обвенчаемся и бежим в Ардор! — Вот это новость! Берегись Томеррен, через пятнадцать минут весь дворец будет гудеть, обсуждая этот секрет, скоро и император узнает о планах доблестного наместника, — я так счастлива, так волнуюсь! Я любима таким доблестным человеком! Героем! А я вот в библиотеку иду, поплакать от счастья! — я указала на самое дальнее и непопулярное помещение в имперском дворце. Искать меня там могут до ночи, исследуя каждый коридор, петляющий между сотнями полок с книгами.

Маркиза Анна посмотрела на меня восторженно, и слезы восхищения пред величием моей души и ума выступили на ее глаза. Она подпрыгивала от нетерпения, ей надо бежать, у нее в руках та-а-акая сплетня. Ее ответный поклон вышел чуть неуклюжим и спешным. Мы, довольные друг другом, разбежались.

Иду дальше. Не бежать, не бежать… Зашла в будуар императрицы. Никого нет. На ее столике шкатулка с драгоценностями. Мне это пригодится — вешаю на себя как можно больше ожерелий, все пальцы теперь унизаны кольцами, что-то блестящее и тяжелое вставляю в уши — все равно я бедно смотрюсь по сравнению с маркизой Шамер, остаток ссыпаю в лиф платья, вздрагиваю от прикосновения холодных камней.

Иду дальше, в обход, здесь я бываю редко. Переход от сравнительно хорошо освещенного коридора к густому сумраку сильно осложнял дело, так как я не могла толком рассчитать расстояние от одной ступеньки до другой, несколько раз оступалась и хваталась за стену, разорвала перчатки, опять сбивая костяшки суставов на пальцах и обдирая кожу на ладонях. Не заметила ступеньку, запуталась в подоле платья, больно упала на колени. Я понеслась вниз, не думая уже ни о содранных локтях, ни о сбитых пальцах. Мне кажется, что на меня из темноты смотрят сотни глаз.

Передо мной стоит стражник! Прислонился к стене, не шевелится. Я невольно вскрикнула, в панике оглядываюсь, что же делать, мне надо в тот коридор. Караульный стоит, не шевелится, я присмотрелась — спит! Мужчина дернулся во сне и невнятно выбранился, потом устроился поудобнее, опершись о каменную стену, которая служила ему подголовником. Я тихонько прошла мимо.

Вот она ниша, открываю дверь в лабиринт. Я сделала это! Я ухожу! Навсегда! Я покидаю дворец императора Дарко.

Чем ближе к Рему, тем сильнее меня охватывает паника. А вдруг его уже нашли, утащили в пыточную. А вдруг он уже умер! Прислушалась к себя, его сердце бьется ровно, ноги болят, сломаные ребра ноют — жив. Бегу, считаю повороты. Прошла целая вечность, пока я добралась до любимого, плутая по переходам старого дворцового лабиринта — все-таки не часто я ходила посмотреть на свою собственную комнату, осторожно шагаю в полумраке — я не имею права получить травму сейчас. Я дошла! Он лежал там же, где я его оставила.

— Рем, ты здесь, ты дождался! — прошептала я;

— Да вот уже решил было уходить, — печально усмехнувшись, сказал он, потом встревоженно: — Мира, я не смогу, оставь меня, беги…

Я осторожно обняла Рема и поцеловала его.

— Теперь не уйдешь, ты мой, я тебя больше не отпущу, — сказала я. — Никогда. Ты мой, а я твоя.

Я как-то притихла и чувствовала, что все существо мое словно померкло от любви.

Надо двигаться. Я растелила на каменном полу плащ из плотного материала, подхватила Рема и с трудом уложила его на плащ. Я схватила плащ за концы и поволокла по темному коридору. К счастью не было необходимости быть тихой — дворец сотрясала громкая торжественная музыка, началось празднование.

— Ох, какой же ты тяжелый, — пропыхтела я. Я выработала ритм — десять шагов, отдых, снова десять шагов. Спина гудит от напряжения. Пот заливает мое лицо. Десять шагов, еще. Ардорец не открывал глаз. Но дышал. Упала, встала — я схватилась за плащ и вновь потянула, почти не видя куда. Десять шагов, еще десять. Я знала, что при каждом толчке Рем чувствует невыносимую боль, его лихорадочное состояние усилилось и он начал бредить. Я тяну. Я то привстаю, то падаю на четвереньки. Легла рядом с Ремом, надо совсем чуть-чуть отдохнуть. Он почувствовал меня рядом, его губы дрогнули:

— Уходи…

— Ещё чуть-чуть потерпи. — Не уверена кому я это сказала, себе или Рему…

Кажется у меня самой начался бред, у меня то и дело меркло сознание, так что половину пути я просто не помню. Десять шагов, отдых, еще десять шагов. Иногда мне приходилось сгибаться почти вдвое, потому что высота прохода, по которому мы ползли, не превышала полтора метра и был он такой узкий, что чуть вытянув руки я могла коснуться обеих стен. Туннель шел вниз. Потом становился шире и выше. Надеюсь мы уже прошли тронный зал, тогда совсем чуть-чуть осталось. Музыка затихла, мы удалились слишком далеко. Отдохнули, полежали. Вползли в темный коридор. Теперь несколько миль без единого поворота в абсолютной темноте. Тяну…

И наконец я уткнулась задом в деревянную дверь, сначала испугалась, потрясенно обернулась, потирая пострадавшую конечность, и узнала дверь, и поняла, что пришла. Открыла дверь, из последних сил вволокла тело Рема в пещеру. Всё… Я свалилась на четвереньки. Хватая ртом воздух легла на спину… закрыла глаза… и всё, и не могла больше двинуться, кончились силы.

Прошли минуты. Часы. А может, всего пара секунд, как два удара сердца. Я очнулась. Боль раскалывала тело. Ломило все. Возвращение сознания сопровождалось невыносимой головной болью. Я с трудом открыла глаза, и тусклый свет ослепил меня. Я снова сомкнула веки. Еще полежу. Отдохну… Отчего же так все болит… Я лежала и слушала музыку, доносящуюся издалека, от императорского дворца. Празднование было в самом разгаре.

Музыка устремлялась вниз по холмам, словно сверкающий, бурлящий ручей. Она застаивалась в парках и водопадом лилась из широких парадных ворот. Ее брызги со всех сторон падали на мою маленькую одинокую фигурку в далекой пещере. Потерянная и сломленная, я лежала на каменном полу, втянув плечи и прижав колени к груди. Казалось, что я не в силах больше подняться. А вокруг — пестрыми каскадами лилась веселая музыка, не знающая сострадания, полная силы и энергии, как сама жизнь. Эта музыка наполняла меня, возвращала к жизни…

Подскочила в панике, что же это я, надо же бежать, погоня наверное уже началась. А как Рем? Боль не отпустила, но я отодвинула ее назад, попереживаю об этом позже. Подползла к Рему — живой, без сознания. Я наконец смогла осмотреться. На небе висел бледный месяц. Он то выглядывал, то скрывался за рваными черными облаками. Уже поздний вечер! Это сколько же времени мы провели в туннеле! Мы еще не спасены, еще нельзя расслабляться. Я уверена, что нашу пропажу уже обнаружили, веселая музыка, льющаяся из дворца, меня не обманет. Уже сотни охранников прочесали весь дворец и парк, поиски расширяются. Наше время стремительно утекает. Я посмотрела на лежащего Рема, на далекий лес. Надо идти напрямик — через освещенные улицы, полные праздично одетыми горожанами, в обход нам не дойти, тревогу еще не подняли. Я должна дотащить Рема туда, где спасительный лес, повозка и лошадь. Скоро перекроют все дороги. Если мы не успеем скрыться в лесу, мы погибнем, в руки императора мы возвращаться не будем. Я нащупала кинжал за поясом. Я помогу нам освободиться, если выхода не будет. Наклонилась к мужчине. Его белое лицо имело зловещий зеленоватый оттенок в свете луны.

— Очнись, любовь моя. Я хочу, чтобы ты открыл глаза.

Я отобвинула слипшиеся волосы с его лица. Проклятье, такая усталость. Рем открыл глаза. Уставился на меня. Я поднесла горлышко фляжки с водой к его сухим губам.

— Рем, надо чуть-чуть пройти. Я не могу волочить тебя по улицам города. Это будет выглядеть слишком подозрително. Даже если я сделаю вид, что я твоя жена и волоку по земле бездыханное тело пьяницы мужа домой. Рем, надо встать.

— Да, конечно, встать, да, сейчас… — пробормотал он;

С болью в сердце я смотрела, как он пытается приподняться, я кинулась ему помогать. Встал на колени, опираясь трясущимися руками о каменную стену пещеры, встал на ноги, шатаясь, постоял мгновение, он еще больше побледнел, глаза его закатились, ноги Рема подогнулись, и он рухнул на пол, приземлившись на коленные чашечки. Я не дала ему упасть дальше, подхватив его обмякшее тело.

— Рем, надо встать, приказываю! Слышишь! Выполняй приказ!

Тело раба дернулось в попытке выполнить приказ Госпожи. Нас повело в сторону, сейчас мы упадем вместе…

— Оставь меня, — тихий шепот, — я не смогу…

Тогда тьма ярости охватила меня. Или это была не ярость, а что-то звериное, древнее, как у львицы, когда убивают львят. Я зарычала-завыла, я бы покусала его, если бы было время. Я подняла его тяжелую руку себе на плечо и обхватила Рема за талию. Он оперся на меня, я закряхтела под его весом:

— Вставай, слышишь… вставай! Приказываю! ВСТАВАЙ РАБ!

Он медленно, как во сне, попытался выпрямить ноги. И не сумел.

— ВСТАВАЙ!

Еще и еще он пытался встать. Мы поднялись на седьмой раз или на семнадцатый. Я не знаю. Я чувствовала, как горят в огне боли его обожженные ступни, как трещат его сломанные ребра. Мы стояли, качались. Он был вдвое тяжелее меня. Шатаясь, мы сделали шаг. Еще один. Лес уже ближе. Вышли из пещеры. Рем почти висел у меня на плечах, мы шатались, как пьяные, но шли…

Это были сумерки между надеждой и отчаянием. Время затаило дыхание. Все предметы — дома, деревья, фонари все словно перестали отбрасывать тень в прозрачной, чудовищной тени растущей угрозы. Все было зыбким. И все казалось возможным. Я дотащу его. Мы проходили мимо неясных очертаний покосившихся городских крыш, мимо старого кладбища. Вышли на освещенную уличными фонорями улицу. На нас обратились вгляды горожан. Я всем своим существом чувствовала, что над нами нависло что-то бесформенное, злое, черней самой черноты, изготовившееся схватить, вырвать моего мужчину из моих рук, навсегда унести обречённую жизнь — не одам, он мой. Я дотащу его. Я спасу его для себя! Я хриплю, спина сейчас сломается от невыносимой тяжести.

Силы вдруг оставили Рема, и он рухнул на землю от невыносимой боли: пока прохожие могут нас видеть, мне приходится весело хохотать, чтобы не возбудить их подозрения.

— Ох, ну и нажрался же ты, муженек, — кричу я на всю улицу, делаю вид, что пинаю пьяного мужа. — Вставай, дружок, вставай! — тянула я ардорца с грубым смехом.

— Если хочешь спать, подожди, пока мы доберемся до дома!

Краем глаза я вижу, что прохожие останавливаются, смеются, комментируют происходящее. Я попыталась поднять ардорца.

— Вставай, любимый! — умоляла я Рема шепотом. — Надо идти или мы погибнем. Давай же. ВСТАВАЙ!

Я с замиранием сердца вижу, что какой-то мужчина подходит к нам. Мы пропали! Мужчина подхватывает Рема и помогает мне поднять его. Я слышу, что ардорец глухо, заплетающимся языком, затягивает пьяную песню, мужчина с пониманием усмехается. Я благодарю его, мы продолжаем наш путь. Шаг, еще один. Ушли с улицы, лес еще ближе. Стон. Не поняла — мой или его…

— Потерпи… ещё немножечко…, - сказала я нам обоим.

Создатели, это была самая плохая ночь в моей жизни. Худшая из всех.

И вот мы снова двинулись вперед. Сознание мое мутилось, проваливаясь в черную бездну. Иногда мне чудилось, что все это страшный сон, и в моем сне Рем идет по раскаленному докрасна железу, а я заставляю его продолжать идти. Не помню, но почему то это важно — продолжать идти… Ардорец еле переставляет бессильные ноги, с каждым шагом все больше заваливаясь на моё плечо. До леса ему точно не дойти. Ещё чуть, и рухнет уже безвозвратно. К счастью мы идем по темным переулкам, окруженные самыми бедными, полуразволившимися домами.

Голова пошла у меня кругом, в глазах заплясали вспышки огней, когда от внезапного приступа слабости я споткнулась, упала и покатилась по земле. Рем тоже не удержался. Его колени подломились и, обмякнув, он боком упал на грязную дорогу в переулке. Я не смогла встать сразу. Мне пришлось опереться руками, чтобы встать на колени и потом подождать, пока придут силы. Наконец, шатаясь, я встала на ноги. Наклонилась к Рему, сознание погасло в нём. Нет, мне не дотащить его до леса, я сама уже мало что разумела сквозь непосильную усталость. Мне так хотелось лечь, закрыть глаза и сразу же уснуть. В то же время я знала, что стоит мне только уснуть, как кошмар вернется, ему снова придется вернуться в пыточную императора. До леса осталось пройти только две пустынный улицы. Оглянулась — вокруг ни души. Тогда я взяла ардорца за руку и потянула его волоком к лесу. Я проковыляла ещё полных девять шагов, упала, встала на колени, снова потянула огромное тело ардорца.

Пошел дождик, сначала казалось, что вот-вот он пройдет и на небе расчистит, но вслед за непродолжительной остановкой припустил дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям. Я ползла, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибала на пальцах. Обращаясь к дождю, я приговаривала:

— Ну-ка, ну-ка, еще, еще наддай.

Перед нами темное. Мы уже миновали последние дома. Ползу по грязи, тяну Рема, его голова безвольно прыгает по неровным бороздам. Может он уже умер…Я сделала это. Пследним рывком я втянула ардорца под защиту деревьев. Надо торопиться. Я должна оставить Рема здесь и пойти к хозяину за лошадью и повозкой.

Я гоню лошадь по темной дороге сквозь ночь. Наша повозка была снабжена крышей-тентом, защищающей Рема и поклажу от дождя. Колеса повозки подпрыгивают, гремят по мощеной дороге, голова Рема бессильно подпрыгивает в такт подпрыгивающей повозке. Я с тревогой оглядываюсь. Погони нет. Сколько у нас времени. Несколько часов или минут. Мы грязные, замерзшие и насквозь мокрые. Но нет времени на то, чтобы переодеться, я чувствую как наши минуты ускользают как песок сквозь пальцы. Я знаю, что поиски уже начались. Многочисленные отряды солдат прочесывают окрестности. Останавливают обозы, осматривают повозки. В течение одного дня будут блокированы все дороги и перевалы.

Мы мчались дальше. То была странная ночь. Прошлое и будущее, казалось, рухнули в пропасть, и мы очутились на какой-то высокой узкой грани, окруженной туманом и облаками — а по обе стороны страшные, смертельные обрывы.

Дорога шла то лесом, то открытыми полями.

Мы неслись по главному имперскому Тракту. Строительство тракта начал мой дедушка Хруст II, в исторических аналах Креландии он всегда слыл слыбым императором так как не смог присоединить ни одну новую территорию, за тридцать четыре года своего правления он не участвовал ни в одной войне. Зато построил великий тракт. Четыре огромные мощеные дороги расходились от Миронии в разные стороны. Не задумываясь долго их назвали по четырем сторонам света. Лабиринт вывел нас к югу от имперского дворца, так что мы сейчас ехали по Южному Великому Тракту.

Тракт пролегал через леса и поля, пресекал полноводные, равнинные реки — старый-престарый, самый старый в Креландии, в этом, южном, направлении его использовали как почтовый и торговый тракт. Он соединял Креландию с Южным морем. Он, как хлеб, разрезал города пополам ножом главной улицы, а через села пролетал не оборачиваясь, раскидав далеко позади шпалерами выстроившиеся дома, или выгнув их дугой или крюком внезапного поворота.

Проносились по Южному тракту почтовые тройки. Тянулись в сторону Креландии обозы с кофем, чаями, хлебом и тканями, заморскими диковинными товарами и конечно, рабами. В другую сторону — железо и медь, лес и золото.

Северный имперский тракт — построенный самым последним, вел в Ардор, Рейтор и Эльдорану. Непрерывно шли по нему войска с орудиями, а в другую — нескончаемые обозы с драгоценными камнями из Ардора, прогоняли под конвоем пешие партии ардорских пленников.

Южный тракт жил одной семьей. Знались и роднились здесь город с городом, селенье с селеньем. В Ходатске — самом большой городе в южной Креландии, находящемся на пересечении Южного Тракта с окружной Заротской дорогой, соединяющей Великие Имперские Южный и Западный Тракты, были всевозможные постоялые дворы, мастерские, подсобные долгой дороге, игорные заведения. Огромное количество трактиров, гостиниц, шумных южных рынков, многочисленных лавок и публичных домов предоставляло свои услуги многочисленным путешественникам и обозам, следующим по тракту. Вдоль трактов мыкала голытьба, нищие и попрошайки искали свой шанс получить подаяние, украсть монетку. На одиноких путников нападали разбойники. Люди болели, мерли, убивали друг друга по дороге. Их тела валялись на обочине Великого тракта.

Грустные, беспорядочные мысли обуревали меня. Я то дрожала от счастья, то тряслась от ужаса. Если бы я взялась продумать их вслух по порядку, у меня не хватило бы слов и времени до рассвета. С тревогой оглядывалась на Рема, все еще не пришел в себя. Как долго можно оставаться на Тракте. С одной стороны, надо уходить от Меронии как можно скорее и дальше, а с другой Имперские Тракты будут перекрыты первыми. Повозка не проедет по лесам. Надо купить лошадь для Рема. Снять мифрил. Но сначала надо исцелить его. Он не сможет держаться на лошади… Целители и кузнецы будут оповещены в первую очередь, к ним идти с ардорцем опасно, тем более так близко от столицы… Скоро, скоро надо будет сворачивать с тракта, искать объездные дороги, где-то у меня спрятана карта… Купить еды, замаскировать ардорца, вылечить его, разбойники в лесу, доехать бы до Заротской дороги, тоже будет блокирована…Надо проверить как Рем, останавливаться нельзя… Может он уже умер…Нет, сердце стучит…Ох как я устала, как холодно… И окончательно запутавшись в рассуждениях и потеряв их нить, пытаясь придумать способ выбраться из ловушки, я снова и снова прокручивала одни и те же мысли, так и не находя ни одного ответа…

Еще во дворце, обсуждая план побега, мы с Ремом знали, что по Трактам нам нельзя будет передвигаться. Рем считал, что император поднимет всю армия на поиски беглецов, настаивал, что придется идти по лесам, подвергаясь риску нападения лихих бандитов.

— Западный Тракт ведет в Мирию, — убеждал меня Рем, — туда нельзя соваться, больше всего Дарко боится, что нас добудет себе Миррийский император-солнце Джамал. Он бросит на наши поиски всю Креландскую армию. Проверит за каждым деревом… — Я с сомнением смотрела на Рема, лежащего в постели.

— Ну уж прямо всю армию, — задумчиво протянула я, Рем усмехнулся печально, глядя на мои сомнения, — я конечно единственная принцесса и любимая дочь, а ты сильный маг, но все-таки…

— На северный Тракт тоже нельзя идти — это дорога в Ардор, куда меня нельзя пускать. Мира поверь мне, — Рем слегка встряхнул меня, вытянувшую в сомнении губы, посмотрел на меня, вздохнул, чмокнул в нос, — каждая тропинка в Ардор будет усиленно охраняться. Идти надо через Хмурые леса, что находятся у Андарских гор.

— Хмурые леса опасны, через них нет дороги, это чистое самоубийство…

— Для тебя чистое самоубийство вообще связаться со мной! Не вижу выхода, — в отчаянии схватил он себя за волосы, — все слишком опасно для тебя! А как мы пройдем Сорве я вообще не представляю!

Начиналось утро. Наконец закончился дождь. Разорванные сине-лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от недавнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица других путников, следующих по Южному тракту.

Перед ними простиралось поле. Широкая мощеная дорога извивалась широкою лентою. Она то скрывалась за горизонтом, то на минуты выставлялась волнистою дугой поворота. И пропадала вновь. Как только проедем поле, свернем в лес, решила я. Становится слишком светло, да и я очень устала, в любой момент могу упасть в обморок.

Через некоторое время я повернула лошадку в право на еле видимую дорогу, которая шла в лес. Проехав еще немного, убедившись, что мы не видны с тракта, я остановилась на небольшой поляне. Пора отдыхать. Надо проверить Рема, накормить, напоить его и себя, посмотреть его раны, переодеть мокрые одежды…Мои колени подогнулись, я легла рядом с ардорцем и позволила себе расслабиться на минутку, мое тело как будто превратилось в груду сложившихся палок, обтянутых кожей. У меня не было сил шевелиться. Сейчас, одну только минутку отдыха…И я провалилась в темноту…

Пробуждение было тяжелым. Болело все! О Создатели, да что же это за пытка! Болела каждая, даже самая маленькая, часть моего тела! Даже моргать было больно. Где я? Чтобы сесть мне пришлось сначала перекатываться с бока на бок, панически ища за что бы схватиться. О моя попа! О моя спина! Я умираю! Такой боли я еще никогда за свою долгую жизнь не испытывала. Где я? Села, огляделась. А, я в повозке, вспомнила, побег. Но почему так все болит? Я ранена? Вертикальное положение скрутило мне живот, а поднять руки, чтобы потереть лицо потребовало усилий намного больше положенного. Тяжесть моего тела, наряду с ломотой, заставила меня думать о приближающейся смерти: «Может, я заболела?»

А где Рем? Эта мысль вытеснила все переживания о собственной боли.

Ардорец оказался тут же, под боком. Он, судя по мирному дыханию, спал. Мои попытки со стонами вылезти из под крыши повозки разбудили его. Кинулась к нему:

— Ты как?

— Превосходно, — сказал он, улыбнувшись, обнажая свои большие клыки. «Обманщик» — подумала я, — «глаза горят, как в лихорадке, лежит без сил». — А мы где?

— Нууу, — я пожала плечами, — не знаю, где то в лесу. Давай проверим твои повреждения, — добавила я, — а то я вчера роняла тебя много, — я вспомнила с каким трудом я запихивала его безвольное тело на повозку и сколько раз его безвольное тело выскальзывало из моих рук, вон губа разбита, на скуле налился новый синяк — моих рук дело… — Надеюсь я тебе ничего не сломала, — добавила я, боясь смотреть ему в глаза, — извини, я…

— Мира, — перебил Рем меня, я посмотрела на него, он шокировано смотрел на меня во все глаза, — ты, ты спасла меня! Ты справилась! Спасибо! Я, я… — кажется у него не было слов:

— На здоровье. Но я спасла тебя для себя. Понимаешь? Теперь я тебя буду использовать! Буду целовать тебя и любить! Мой!

Я наклонилась и поцеловала его. Подумала и поцеловала снова.

— Давай посмотрим на твои повреждения, а то вдруг ты тут притворяешься… — мне было так страшно увидеть, что ему нужна серьезная целительская помощь, что я отчаянно шутила и тараторила всякую ерунду, — надо переодеть тебя Рем, а то похож на поросенка.

Абсолютно не готовая и очень сильно нервничающая, я очень осторожно, стараясь причинять как можно меньше боли, начала обследование. Начала с ног. Попробовала снять тяжелые, мокрые сапоги. Один с трудом сняла, второй пришлось разрезать. Рем принимался часто-часто дышать, когда я дотрагивалась до особенно больного места, и лежал, закрыв глаза, пока я разматывала прилипшие к ногам, мокрые от воды и крови бинты. Сняла их, ахнула…

— Ну что ж, все просто отлично! — бодро сказала я, — скоро будешь бегать, — мое сердце громко билось, где же найти целителя. Наверное я что-то неосторожно тронула, Рем вдруг особо сильно дернулся…

— Извини, — пробормотала я. — Кровь идет, но ведь она скоро остановится… — Что же делать! В моем распоряжении не было лекарств, не было у меня и соответствующего опыта.

— Маленькая врунишка, — сказал он, — я знаю, что ничего хорошего ты там не увидела. Тебе придется прижечь ноги снова. Кровь не остановить, может случиться заражение. Если я потеряю сознание — прижги огнем и потом присыпь пеплом. В бинты потом не кутай. Надо развести костер. Если ты будешь извиняться каждый раз, как причинишь мне боль, то дело затянется на всю ночь, а ведь и так прошло немало времени.

Я шокировано замотала головой:

— Рем, нет, я не буду пытать тебя, нет я не…

— Я ведь знаю, что ты не хочешь, чтобы я страдал, но выбора у нас нет, и вполне достаточно, если страдать будет один, а не оба. Делай что нужно, а я в случае чего и покричать могу.

Ну что ж надо так надо. Повздыхала. Поохала, держась то за попу, то за спину переоделась в сухое. Надо торопиться, ноги Рема совсем плохи, кровь не останавливается, стопы посинели и опухли. С трудом приподняв его, надела на ардорца сухую рубашку, его тело покрывало множество ушибов и порезов, но он игнорировал их, как совершенно незначительные, потом осмотрю повреждения на ребрах и плечах. Дала пить.

Собрала хворост, с трудом развела костер, мокрые ветки долго не хотели загораться. Но вот, я справилась наконец и около повозки заплясал веселый огонь. Положила нож в огонь, его кончик накалился докрасна. Ох, я не готова к этому…

— Давай, храбрая моя девочка, не бойся, — он взял кожанную перчатку в зубы, сжал их крепко, сосредоточенно глядя мне в глаза, кивнул.

Я приложила раскаленный клинок к его стопе…

Работа была долгая, тяжкая и выматывающая душу… Запах горелого мяса сводил с ума. Я снова и снова возвращалась к костру, накаляла нож и пытала своего мужчину. Я рыдала, рукавом вытирая сопли, да, я истиная дочь своего отца! Рем не закричал, когда я начала вводить красным, раскаленным ножом по открытой ране на его правой стопе. Я прервала было работу, — «я не смогу!» — но он тотчас проговорил со спокойной непреложностью: «Продолжай, милая! Это надо сделать». И я продолжила. Я вспомнила снова, как Рем говорил мне, что может вытерпеть свою боль, но у него не хватит сил терпеть мою. Он был прав: это требовало очень много сил, и я надеялась, что нам обоим их хватит.

Рем отвернулся от меня, но я видела, что челюсти его ходят ходуном — так сильно он сжимал зубами перчатку. Я сама стиснула зубы — и прижигала, прижигала; нас обоих трясло.

Я мало-помалу перестала думать о чем бы то ни было, кроме своего дела. Иногда Рем стонал, дважды пришлось прервать работу, потому что его рвало выпитой водой — ведь вот уже три дня он ничего не ел. Один раз прервалась, чтобы вытошнило меня. Когда он потерял сознание, мне стало легче. Я убедилась, что ничего не пропустила и присыпала его ступни еще теплым пеплом. Работа сделана.

С трудом подняв свое тело на повозку, легла рядом с Ремом, я натянула одеяло до подбородка, и наступило счастливое мгновение, когда я провалилась в долгожданное блаженное беспамятство.

Был осенний, теплый дождливый день когда я проснулась. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь. Из повозки не хотелось вылезать. Зябко. Все мышцы ломят. Голова болит. Надо поесть, накормить Рема. Оживила огонь, приготовила суп, поела. Из повозки послышался шорох — Рем очнулся, бросилась к нему.

— Привет, ты как?

— Спасибо. Очень хорошо— Сказал он слабым голосом. Смотрю, пробует приподняться, сумасшедший, вижу, как дрожат его руки в поисках опоры, я больше и больше верю, что ему «очень хорошо».

Я положила руку на его плечо и сжала.

— Тебе надо поспать и поесть. — Его лицо скривилось от отвращения, глаза смотрели с возмущением, — поесть надо, тебе нужны силы, чтобы ехать верхом. — Кивнул:

— Поесть, спать не буду, нам надо двигаться дальше, — я хмыкнула, помирать перестал и сразу начал распоряжаться, мужчина…

Налила еще теплого супа:

— Любимый, я вылечу тебя. Можешь жизнь на это поставить. — Он осилил три ложки супа. Это очень хорошо, убеждаю себя, это же начало выздоровления!

— Рем, я схожу в деревню, или город, я видела, когда проезжала по тракту, — я куплю еду и может лекарства какие, новости узнаю, — вижу, что Рем против, не хочет пускать меня одну.

Я сложила руки и посмотрела на него. Он выкатил глаза от злости и волнения — не пустит, поползет за мной, он полон решимости… Создатели, худой как хворостина, челюсти и скулы обтянуты кожей. Такой любимый! В эту секунду, глядя в его темно-фиолетовые глаза, я действительно верила, что мне под силу вылечить весь мир, и волна облегчения прокатилась по моему телу, будто кто-то укутал его в мягкое одеяло — я только что поняла, что мы спаслись, что мы на свободе, все еще вместе. Я чувствовала себя сильной, способной абсолютно на все, было ли дело в том, что ответственность за его жизнь была в моих не очень умелых руках, не знаю, но я была готова разорвать весь мир в клочья за свою любовь. Я видела, что его возмущенные глаза стали гаснуть, это подействовало влитое в суп лекарство с сонным порошком, он осознал это, вскинул на меня пылающий, гневный взгляд и уплыл в сон. Ну что ж, так и было задумано.

Собираюсь на разведку. Император ищет золотоволосую принцессу, отрезаю свои длинные волосы — значит будет мальчик с короткими, черными волосами, в ближайшем ручье смываю черную краску с волос. Одеваю темную одежду, плащ с капюшоном. Беру самые маленькие деньги, которые мне удалось найти во дворце — серебряные монетки. Надеюсь этого хватит. Оглянулась, лошадь привязана на длинной веревке к дереву, повозка надежно спрятана, можно идти. Беспокоюсь за Рема.

Неспешно иду по утреннему лесу, дышу в полную силу, радуюсь свободе. Сейчас уже выйду на тракт, пытаюсь сделать свою походку более похожей на человеческое существо, а не на забавно подпрыгивающую утку. По пути пытаюсь решить, что у меня болит сильнее — руки, ноги или задница. — Отвлекаюсь этими глубокими размышлениями от болей в мышцах спины. Нет, все таки наверное задница или шея…Вышла из леса и застыла в шоке…

Утро вошло в полную силу, траст стал оживляться привычными для ранней осени делами. Широкая дорога заполонилась стонущими и раскачивающимися телегами и повозками, которые послушно тряслись за своими волами. Вдоль дороги вышагивали дровосеки с широкими секирами и крестьяне, сподручно сжимая древки вил и кос, — все закабалены дневными трудами и заботами, однако несут их со смиренной решимостью. Проходят многочисленные обозы с товарами. Отдельные путешественники едут на лошадях. Все привычно, за одним исключением — весь тракт поражает обилием красно-белого цвета. Имперские солдаты! Они заполнили весь тракт, идут медленно, внимательно рассматривают всех проходящих, останавливают повозки и обозы, осматривают, задают вопросы, снова идут. Красно-белая река текла по тракту вперед и назад, я убедилась, что император не пожалел никаких затрат, чтобы изловить нас, и с этой целью мобилизует целые роты солдат. Да как же они так быстро узнали где нас искать! Лабиринт нашли! Сколько же здесь солдат? Да неужели эта мне такая честь оказана или моему рабу? Да кто же такой Рем?

Первой мыслью было развернуться и бежать назад, к Рему и гнать повозку прочь отсюда, как можно быстрее. Страх перед имперскими солдатами никогда теперь не оставит меня. Даже во сне, они будут являться мне в каждом кошмаре. На меня посмотрели. Я мальчик, ничего из себя не представляю, просто иду мимо… я тотчас же повернулась в сторону замеченного мной ранее населенного пункта и со скучающим видом человека, который не испытывает никаких опасений, медленно направилась вдоль по тракту.

Рядом со мной шла пожилая женщина, опирающаяся на кривую палку, она несла на спине тяжелую корзину с хворостом.

— А что здесь происходит, — тихонько спросила я ее, — что, война началась с югом?

— Да нет паренек, кто-то там страшный у них сбежал, маг могучий, грязный убийца, вот и шарют по всему Великому Имперскому, на северном говорят каждое деревцо обыскивают, обозники сказывали здесь, на южном, еще ничаво…А ты кудысь идешь? — с любопытством спросила она меня;

— Да вот в тот город на рынок, поесть что прикупить надо, как он называется?

— А так это ж Майн. Плохой же ты путешественник, если не знаешь такой большой город;

Я поблагодарила старушку и поторопилась опередить ее. Теперь я знала где нахожусь. Далеко же мы уехали.

Майн исчислял свою историю еще до образования Креландии, и был одним из самых оживленных городов во всей Империи. Я вошла на городской рынок, находящийся у самого тракта. Его наполняли шум и гам торговли, аромат цветов и зловонный запах торговцев и их животных. Ярко одетые сирайские и аголийские купцы тыкали и протягивали всем прохожим рулоны разноцветной ткани, завораживая и заклиная возможных покупателей своими большими, умоляющими карими глазами. Ослы, нагруженные бочками с вином и пивом, проворно цокали копытами между лавками с утварью и корзинами. Сельские работники проталкивали неповоротливых волов сквозь базарную толпу и тревожно следили за повозками, гружеными дарами скудного урожая. Все как обычно, за исключением солдат, заполнивших все пространство рынка. Я взяла новостной листок у пробегавшего раздатчика. И ужаснулась. Сбежал зверь — ардорец. Страшный убийца, потрошитель. Ужасающей силы маг. На нем мифрилы, все кузнецы — берегитесь, может быть ранен — целители, готовьтесь, но все же он смертельно опасен. Внимание всем, увидите, доложите. Украл и заколдовал девушку-креландку. Краткое описание нашей внешности. Награда — тысяча золотых за поимку живым, пятьсот за мертвого, двести за полезную информацию! Немыслимо! Десять золотых в месяц средний доход не бедной креландской семьи. На нас будет охотиться вся Креландия!

Меня сейчас схватят, найдут. Надо бежать… В панике мне кажется, что на меня направлены все глаза и весь мир только тем и живет, чтобы найти меня. Все клетки тела словно хотят рассыпаться, ноги ходят ходуном и чувствуют себя самостоятельными, руки помышляют только о схватке, и даже губы, дрожа, еле удерживают бессвязный крик…

Ко мне направляется какая-то женщина. Я нервно оглядываюсь, надо бежать, перед глазами мелькают огни, все, я пропала, сердце бухает в груди, отступаю, медленно пятясь назад, она догоняет, смотрит мне прямо в глаза, ну конечно она меня узнала, там же сказано ясно — зеленые глаза, пухлые губы…

— Зайца купишь? — Я ошарашенно смотрю на нее, ничего не понимаю, — Ты что глядишь? Купи зайца, смотри, — машет чем-то перед моим носом, — Чай, не собачина. Муж у меня охотник. Заяц это, заяц. Купи.

Я кивнула, да, мне нужен заяц, обязательно. Корзинку тоже и все овощи в ней тоже. Да и этот хлеб, беру, да и вино, крепленое, очень хорошо, еще тогда бутылку…Дрожащей рукой достала серебрушку, если этого не хватит, сейчас и золотой у меня где-то…. Женщина выпучила глаза, жадно схватила маленькую монетку. Мена состоялась. Каждой стороне казалось, что она в великом барыше, а противная в таком же большом накладе. Мне даже было чуть-чуть стыдно перед бедной женщиной. Но та уже убежала, страшась, что я передумаю. Я же, довольная сделкой, поспешила скорее прочь от греха и, не оглядываясь, зашагала дальше. К целителям я обратиться не рискну. На золотой приобретаю серую лошадь. Это для Рема. Все, можно возвращаться.

Иногда даже страх приносит пользу, подумала я спокойно, ведя свою лошадку за повод. Главное расслабиться. Когда держишь себя в кулаке, обязательно случится несчастье. Иду неторопливо, улыбаюсь солдатам. Из моей большой корзинки торчат заячьи уши, пучки зелени. На меня никто не обращает внимания.

Глава 4 В бегах

Этот день начался блистающим рассветом в ало-красных тонах и пухлых облачках. К позднему утру воздух наполнился летней сладостью и свежестью, и легкий ветерок трепетал между деревьями. Чудный день предвещал что-то необычайное, сулил нечто дивное. Даже птицы поддались общему настроению праздника, и я была убеждена, что чирикали они не в пример громче обычного. Даже кролики сновали между кустами и кувыркались через борозды с небывалой прытью для своих и без того проворных лап. Хотелось верить, что теперь у нас все получится. С восторгом я заметила, что мое тело уже не так сильно болит. Весь день мы ехали по лесу, несмотря на отсутствие дороги, белая кобыла, которуя я решила назвать Мией бодро передвигала ногами, легко тянув повозку по усыпаной сухими листьями твердой земле. Я не хотела уезжать от тракта слишком далеко, окрыленная успехом в Майне, я надеялась покупать еду и все необходимое в близлежащих городах и поселках.

Южная Креландия — чудесная страна с зеленеющими горами и глубокими долинами. На ровных заливных лугах, желтых от цветов, пасется откормленный скот. Скрывающиеся в синеве нагорья дубовые рощи полны оленей. Климат здесь мягкий, зима мягкая, снега почти никогда не бывает.

Повозка едет не спеша, поскрипывают колеса, я вспоминаю:

Вспоминаю мое возвращение с моей первой и удачной вылазки. Когда я, торжествующая, счастливая вернулась, Рем уже проснулся. У меня тревожно сжалось сердце, сейчас ругаться будет. Он посмотрел на меня, одетую мальчиком, усмехнулся, увидев мои короткие, черные волосы, смена моего облика была обсуждена нами и оговорена еще во дворце:

— Мальчиком ты тоже прекрасна.

Я положила руку ему на седую голову, стараясь рассмотреть огромный кровоподтек на скуле — моя работа.

— Выглядишь ты ужасно. Как ты себя чувствуешь?

— Живым, пока — коротко ответил он и попытался приподняться на локте, не удалось. Рем пытался что-то сказать, но ему это не удавалось тоже из-за захлестнувшей его боли, и он, отказавшись от борьбы с самим собой, закрыл глаза и проговорил:

— Создатели, как я устал…

Веки у него были набрякшие, тяжелые, а глаза потемнели от усталости и боли. Мне ничего не оставалось, как лечь рядом с ним и осторожно обнять:

— Ты справишься, ради меня.

Вспоминаю, что на следующее утро, когда я проснулась, то увидела, что Рем горит в лихорадке.

Все его тело было покрыто ранами и ушибами на разной стадии исцеления, и он был настолько истощен, что из-под кожи сплошь выпирали кости. Его кожа была серой, вместо здорового розоватого оттенка. Он горел — на нем не было ни капли пота, только сухая натянутая кожа, пылающая жаром. Он не спал, но сознание его было затуманено. Источник лихорадки совершенно очевиден: искалеченные стопы распухли. Грозные темно-красные линии поднимались вверх от ног. Заражение крови. Отвратительная, угрожающая жизни гнойная инфекция. А этот запах! Что же делать. Надо идти к целителю.

Следующий большой город — Файет. Как только доберемся до него, мне придется обратиться к целителю.

Файет — передо мной разворачивались длинные ряды соломенных кровлей вдоль тесных улочек, которые вели к возвышенностям, где селились состоятельные горожане. Мне надо не туда — мне надо в район для бедных. Я вспомнила нищих, ютившихся в низинах, около вонючей реки и представила, как часто их дома становились жертвой наводнений. Я иду под защитой темноты. Город наводнен солдатами. Я уже была научена тому, что, если не хочешь показаться подозрительным, не прячься. Иду, заметно прихрамывая, всем своим видом, показывая, что мне надо к целителю, на рынке, приобретая еду, спрашиваю где можно найти не дорогого целителя, жалуюсь, нога болит, мне указывают. Иду. Вот и дом целителя, открыла дверь, мелодично прозвенел колокольчик. Нервно оглядываюсь, засады нет. Меня приветствовал среднего возраста человек с грустными глазами:

— Чем могу помочь милая девушка?

Я вздрогнула, вот так моя маскировка не сработала. Внезапно пришло озарение, это же маг! Но как здесь, в бедном районе. "Опасность!", — молоточки тревоги застучали в висках, бежать…

— Извините, я ошиблась…

— Нет, не ошиблись, — перебил он меня, — эти все солдаты из-за вас тут, а вас ищут…Вы пришли, наконец…

«Целитель и менталист! Невозможно! Попалась…Не убежать…» Судорожно нащупываю кинжал в складках одежды, да что же я его так запихала далеко, воительница тоже мне…Мелкими шажками отступаю к двери, слежу за каждым движением мужчины, так просто я не дамся…

Мужчина спокойно наблюдал за моими метаниями.

— Прекратите трястись, я не выдам вас, только попробуйте мне тут упасть в обморок…

Человек, сидевший за столом, встал. Он был высок и широкоплеч, лет около сорока. Коротко остриженные черные волосы, энергичное худощавое лицо, пронзительные черные глаза…

Я вдруг сразу сдала. Он, видимо, это заметил. У меня все поплыло перед глазами, и я и в правду чуть не упала в обморок. Комната кружилась в каких-то зеленых и серых тонах. В ушах шумело. Нет, мне нельзя терять сознания, думала я. Рем болен, за нами охота, нам скорее надо убираться прочь отсюда.

Сквозь шум и трепетное мерцание я силилась уловить лицо и голос, который что-то кричал, и я не могла сначала разобрать, что это было, и только потом до меня стали доходить слова: Голос опять пропал, и я не знаю, действительно ли он так кричал, или все это просто с удесятеренной силой отдавалось у меня в ушах. Чувствую, меня посадили в глубокое, мягкое кресло. Кто-то положил руки на мою голову, я дернулась, сейчас будет больно, но почувствовала только теплую волну облегчения от боли, которая вот уже несколько дней не опускала меня. Слабость почти прошла. Принесли кофе, я очнулась. Потом кто-то, а тот страшный маг, он все знает про меня, сказал, что мне надо подождать еще немного. Впрочем, я и без того не могла двигаться. Я уже не спала и почти не ела несколько дней.

— Итак, вернемся к моему вопросу, — продолжил этот человек, когда убедился, что я пришла в себя. — Да, забыл представиться, меня зовут Дантос.

— Мне, мне нужно что-нибудь от воспаления и от лихорадки… — я помолчала, решилась, — не для меня, для одного… Человека…Он болен, я заплачу… — На каждое мое слово маг сосредоточенно кивал:

— Заражение крови, — задумчиво проговорил он, — раны прижигали…Мда…

Да какой смысл пытаться с ним разговаривать, если он и так все мысли читает! Император за такого мага душу продал бы. Вытащив из-под камзола кожаный мешочек, полный золотых монет, я попыталась вручить его целителю. Но тот отказался.

— Спрячьте ваше золото, девушка; — он помолчал, подумал. — Я пойду с вами, как я понимаю, — он внимательно посмотрел на меня, удовлетворительно кивнул, — да, вижу, надо торопиться. Он стремительно вышел из комнаты, — «за солдатами», вскочила, бежать…

Дантос вернулся с чемоданчиком, устало вздохнул, увидев меня, готовую бежать:

— Ох, девушка, даже в этой насквозь прогнившей стране не все являются последним дерьмом. Ведите.

Он не удивился, когда мы покинули город, пересекли тракт, вошли в лес:

— Даже так, — пробормотал он только, и, увидев, что я замерла, — идемте же, смотрите под ноги, — добавил он, когда я споткнулась.

Когда мы дошли до повозки он залез внутрь.

— Ждите снаружи.

Я бессильно опустилась-упала на землю. Вот и все, конец нашей свободе. Он увидит Рема и все поймет. Я не знаю сколько прошло времени. Я смотрела на небо, в голове было пусто. Почему он там так долго, как страшно. Если Рем умрет, я тоже не задержусь здесь…

Когда Дантос спрыгнул с повозки у меня не было сил встать, я бессильно смотрела на него снизу вверх. Он заметно побелел, сюртук он снял, рукава его темной рубашки были закатаны. Мы молчали. Он сел рядом со мной, тоже посмотрел на бесконечное, звездное небо.

— До какой же степени лжива и никчёмна наша великая креландская цивилизация, если она не смогла предотвратить эти нескончаемые потоки крови, эти постоянные войны, если она допустила, чтобы на свете существовали твари, которые допустили, чтобы это создание пытали и сделали с ним такое, превратили его в раба! — он покачал головой, с трудом встал, казалось, он постарел на несколько десятков лет.

— Он очень слаб, жить будет, вы чуть не опоздали, девушка…

— Мира, меня зовут Мира…

Он задумчиво посмотрел на меня, — даже так…принцесса…Мира, вы же его Госпожа? — не спросил, а сообщил он, кивнув на мой браслет. Я кивнула, смотря на перекошенное лицо целителя, мне почему-то стало очень стыдно, как будто я призналась в чем-то низком…

— Берегите его, это создание… это…божественно помочь ему, я рад, что я справился…Вам нельзя здесь задерживаться. Они ищут. Не удивлюсь, если начнут прочесывать леса. Вам понадобится вот это, — он начал выгружать многочисленные банки, бутылки, мази, объясняя мне как, когда давать, вот это смешать, вот это намазать, накапать…Я кивала, запоминала, повторяла.

— У вас есть карта?

Я кивнула. Достала.

— Вот здесь, здесь и здесь вас будут ждать, — он указал мне на три точки, недалеко от Ходатска, — я пошлю весть. Не доверяйте людям, убедитесь, что у них есть татуировка — он показал мне свою, на руке три точки и полумесяц.

— Западный и Северный Имперские тракты полностью блокированы, Мирия и Вередия, говорят, послали многочисленные отряды на поиск таинственных беглецов, — он многозначительно посмотрел на меня, я ярко покраснела, — Заротская дорога полностью ими контролируется, уже начались стычки между ними и креландцами. Все вас ищут. Говорят, что Северный тракт курирует сам император, там по солдату у каждого дерева. У Сорве собралась огромная армия… — Я, ошарашенная, слушала его. — Идите только лесом, не выходите на тракт. Скоро повозка не сможет проехать, вам придется пересесть на лошадей…

— Нам бы кузнеца, надо снять…

— Нет шансов, — он покачал головой, — каждого кузнеца во всей империи отряд солдат охраняет, пила по металлу сейчас самый редкий товар.

— Прощайте, удачи. Не провожайте меня. — Он, покачиваясь от слабости поднялся, обернулся к повозке и вдруг встал на одно колено, склонив голову. Да что же это такое! Рем, кто ты? Дантос с явным трудом пошел прочь, обернулся, — берегите его и себя Мира…

Он ушел, я бросилась в повозку, к Рему — он спал, потрогала лоб, не горячий, откинула одеяло — раны на ногах еще не до конца затянулись, но воспаления нет. Рем теперь не умрет!

Рем

Ближе к утру я проснулся. Мне снилось что-то приятное. Чувство блаженства и освобождения, преисполнившее меня захлестнуло все мое сознание и не прекращалось. Что происходит. Где я? Прислушался к себе — ничего не болит, тело, как каменное, усталость сковывает каждую мышцу, голова чуть затуманена. По ощущениям я еду. Открыл глаза, оглянулся. Да, лежу на повозке, крыша-тент откинута. Я уставился в огромное, бесконечное голубое небо. Небо было до вопля прекрасно — прозрачно-чистое; восходящее солнце освещало безлюдную местность; ветер был пропитан терпким и сильным запахом дубовой листвы и тысячами ароматов полевых цветов; на мхах и траве россыпями алмазов сверкали капли росы; в ветвях порхали и пели птицы; из лесных чащ слышались крики ланей — одним словом, природа повсюду просыпалась и только кое-где еще виднелись клочья ночного тумана. Я почувствовал безмерное счастье.

Попробовал пошевелить рукой и удивился, когда смог, приготовился к боли и…ничего не почувствовал. Повозка вдруг остановилась, послышался приглушенный вскрик, шорох и весь мой горизонт заполнили самые прекрасные глаза в мире — глаза моей госпожи. Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, со страхом, сострадательно и радостно-любовно смотрели на меня. Худое и бледное лицо Миры с распухшими, покусанными губами было некрасиво. Но я не видел этого лица, я видел сияющие глаза, которые были прекрасны.

— Рем, ты вернулся, — проговорила она и слезы безостановочно текли по ее щекам, капали на мое лицо, — ты почти покинул меня, бросил, чуть не умер!

— Знаешь, я очень тебя люблю, — сказал я. — Я люблю тебя, и этот миг, и эту осень, и этот лес, и — в первый раз за очень долгое время — себя самого, потому что я теперь стал зеркалом, и отражаю только тебя, и владею тобою дважды. Как я тебя люблю!

Она поцеловала меня, — конечно ты владеешь мной, я абсолютно, вся твоя.

Позже она рассказала мне новости. Креландец — маг менталист и целитель, помог, спас, надо же, что-то в этом, креландском, мире может еще меня удивить… Через несколько дней нас кто-то будет ждать с помощью, это звучит тревожно…Подумаю об этом потом… Поиски, дороги перекрыты, подключились Мирия и Вередия…Не удивительно, а вполне ожидаемо, думаю, кто-то еще захочет поучаствовать во всеобщей облаве. Сорве заблокирован…И это тоже ожидаемо… Молча слушаю, Мира, захлебываясь словами и эмоциями, рассказывает. Скоро на повозке не проехать, надо верхом…С гордостью показывает серую лошадку — это оказывается Леля, моя, а вот та, Мия — Мирина. А еще она еды купила и даже суп умеет варить и костер зажигать и денег еще много осталось, здесь все так дешево, кто бы знал, а еще много драгоценностей у нас, можно продать…И ей так страшно было, а я, поганец такой, даже умирать уже начал, да кто я вообще такой и почему все так хотят нас поймать, а она зайца сварила и даже разрезала его на части, потому что слишком большим был для котелка и палец порезала, вот… Я задумчиво поцеловал ее раненый палец, пососал, вкуснооо, она вдруг остановилась на середине слова, посмотрела на меня своими огромными зелеными глазами, я пропал, попав в плен ее глаз, она медленно наклонилась ко мне и прикусила мне плечо, затем поцеловала в ключицу, волна дрожи прошла по всему моему телу. Я не выдержал и лизнул ее — вкус его кожи заставлял мой язык дрожать от наслаждения, особенный волнующий аромат наполнил мой рот. Тогда я взял ее лицо и поцеловал ее. Затрепетав, веки Миры закрылись. Ее дрожащие пальцы зарылись в мои волосы.

— Мира, любимая, ты меня спасла опять, спасибо.

Я глубоко дышал и наслаждался самым крепким ароматом, который только есть на земле, -

ароматом свободы. Я чувствовал кровь в своих венах и теплую силу своих мышц. Я жил. Я не был в заключении. Я жил, мы вырвались из их рук.

Я сидел в качающейся повозке, смотрел по сторонам и был абсолютно, бесконечно счастлив.

— Одно преимущество тюрьма все-таки имеет, — сказал я Мире. — После нее все кажется превосходным. — она в ответ только счастливо засмеялась. Я засмотрелся на нее, какая она все же красивая. В последние два дня она словно созревший бутон розы расцвела, поражая своей свежестью и очарованием. Бледная, матовая кожа цвета слоновой кости. Сама она тоже, как точеная статуэтка: изящные черты лица, плавный изгиб, идущий от ушей до подбородка, легкий естественный румянец на высоких скулах… Длинная шея, тонкая, как и ее руки.

Мы были свободны и счастливы. С утра до утра мы были вместе и не разлучались ни на секунду. Время шумело где-то в стороне, наполненное новостными листками императора, тревожными сообщениями, марширующими по стране креландскими солдатами. Но мы его не чувствовали. Мы жили вне времени. Если все затоплено чувством, места для времени не остается, словно достигаешь другого берега, за его пределами.

Вечер. Мира кормит меня супом, приготовленным ее руками. Одно из самых вкусных кушаний в моей жизни. Она светится от гордости и радости, ее лицо разрумянилось от костра и дыма. Красота и невинность. Моя девочка выросла и оказалась на удивление сильной. Пережить все, что выпало на ее долю, и не сломаться…

— Рем, мне надо снова в город, у нас еды почти нет, — я напрягся. Эта идея мне совсем не понравилась.

— Что же у нас еще осталось? — спросил я.

— Яблоки на деревьях, воздух, две бутылки крепленого вина, золотой октябрь и наши мечты, — ответила Мира, смеясь.

— В город идти опасно, — категорически заявил я, — весь тракт контролируется, передвижения из леса-в лес будут отслеживаться. Нет. Не пойдешь.

Вижу — надулась.

— Мира, мы в лесу, вон ягоды повсюду, грибы, орехи, я скоро встану — поймаю зверя какого-нибудь…

Заинтересованно смотрит на меня:

— А ты умеешь?

— Ну когда-то, давно, до войны, умел. Мы с друзьями охотились. У меня был друг Зак, он здорово стрелял из лука, самый меткий стрелок, каких я когда-либо видел, никогда не промахивается…был.

От этих воспоминаний защемило сердце — Томеррен говорил, что Зак умер… Мира заметила мое состояние, начала шутить, что-то щебетать, пытаясь отвлечь меня.

— Рем, ну все же, давай я куплю…

У меня от ужаса от такой перспективы все сжалось, — Проклятье, Мира! — я взорвался. Приблизил свое лицо к ее, — чувствую, что глаза горят, а черты лица заострились, в висках покалывает. — Ты останешься со мной, ты — моя! И. Ты. Не. Уйдешь!

Она хлопает глазами, шокировано смотрит на меня:

— Ну ладно, ну ладно, как скажешь, раскомандовался тут, — ворчит, залезла мне на колени, схватила за уши, крутит мою голову в разные стороны, рассматривает, потом заинтересованно, — а что у тебя с глазами? И с лицом? В брюках не жмет — хвост не вывалится?

Вот ведь, заноза приставучая, — ну это у меня, когда я переживаю и злюсь…А сейчас я очень злой! И не лезь мне в штаны! Нет хвоста там..!

— Не пущу, не пущу, а чем я тебя кормить буду, монстр хвостатый? Ягодами? Вон ты большой какой! — обняла меня, погладила, протянула руки и обхватила мое лицо ладонями, этим нежным контактом, она подчинила всего меня — мое сознание, мое тело и душу. Она завладела мной, переводя взгляд с моих глаз к моим бедрам. Я был ее.

— Поцелуй меня, — произнесла она, склоняя голову…

Ночи здесь на юге случаются внезапно, вот только было светло и вдруг как непроницаемый занавес падает на глаза и остается только удушливая тьма, наполненная шорохами зверей и ночного леса. Мы спим в повозке. Мира вдруг жалобно застонала, заплакала, задергалась рядом со мной, Я сел, перенес ее к себе на колени, обнял ее:

— Тшшш, любимая, все хорошо…

Она прижалась ко мне с коротким жалобным криком, вцепилась в руку.

— Я здесь, — прошептал я. — Не пугайся. Это просто сон.

Она улеглась опять, поцеловав мои плечи.

— Да, да, ты здесь, — прошептала она, заливаясь слезами. — В моих снах ты постоянно уходишь. Бросаешь меня. Ты всегда будешь со мной?

— Всегда, — ответил я. — Я с тобой навсегда.

— Ты не дашь им схватить себя? Навсегда? — прошептала она.

— Навсегда! Я твой. Я отдал тебе свою душу.

— Хорошо, — прошептала она и устроилась удобнее. — Дай мне руку, — сказала Мира. — Я боюсь, что вдруг потеряю тебя. Связать бы тебя покрепче, чтобы точно не убежал, — проворчала она, вновь засыпая.

Ее лицо было в моих ладонях, как в чаше. Она заснула, а я сидел во тьме, качал ее и не мог спать.

Мира спала, сжавшись в комок, прильнув к моей груди. Я держал ее голову в руках и слушал, как она дышит во сне. Я качал ее в своих руках — такую хрупкую и такую сильную, не решался поцеловать ее — казалось, тронь ее — и она сломается. Я сижу и держу в своих руках главную ценность моей жизни. Ардор, война, долг, моя священность — все было теперь второстепенным. И в центре всего этого стояла Мира. Она была моей единственной точкой опоры, моим компасом, истинным смыслом жизни…

Теплый осенний день. Небо синее и безоблачное. К вечеру становится душно, от земли веет теплом. По моим расчетам нам остался один день пути до места, указанного таинственным целителем. Мира надеется на помощь, я не уверен, что готов доверять креландцам.

Несмотря на предупреждение мага мы все еще продвигаемся на повозке. Ноги мои уже зажили, обросли новой, розовой кожей, все еще очень чувствительной для того, чтобы давать большую нагрузку. Но, к своему удовлетворению, я могу передвигаться. Мира обвязывает мне стопы многочисленными тряпками и я с трудом, но хожу.

В середине дня мы выехали к небольшому лесному озеру. У левого края озера песчаный берег, который равномерно переходит в зелёную траву, как бы очерчивая узкую черту, проходящую между водой и берегом. Деревья очень близко и плотно растут возле берега озера, словно сжимая его в своеобразное кольцо. Берега то пологие, то круто и резко поднимающиеся, создают ощущение какого-то скального отвеса расположенного над водою. Стволы сосен голые, высокие с зелёными верхушками, не пропускающими света и солнечных лучей, нависают над водой.

Мира счастливо взвизгнула и запрыгала от счастья:

— Вода! Мыться!

Бросилась в повозку и стала вытаскивать из мешка свои сокровища: мыло, расческу, легкое шерстяное одеяло, пледы, чистая туника и брюки для себя и меня,

— Мыло! Рем! Вот оно счастье!

— Счастье достается как-то очень просто и всегда намного проще, чем думаешь, не правда ли?

Сначала она задумалась, а потом махнула рукой,

— Ты ведь видел женщин без одежды? — Она проворно скинула грязные брюки и тунику, оставшись только в нижнем белье и побежала в теплую воду. Фыркая, она резвилась в воде. Потом взяла мыло и со стоном наслаждения вымылась. Я на берегу охранял. Когда Мира вымылась, я подошел к самой воде, закутал Миру в плед, взял ее на руки и понес к растеленному одеялу. Она казалась легче воздуха, когда я подхватил ее одной рукой под ноги, а другой обнял за плечи. От нее пахло цветущими ночными розами и чем-то еще. Моя!

Мира

Теплый вечер медленно затоплял окрестные холмы и лес. Мы, чистые и благоухающие лежим на одеяле. Рядом потрескивает костер. Рем, без рубашки, в одних только штанах лежит, опираясь на локоть, смотрит на меня, его фиолетовые глаза поблескивают в отблесках костра. Прислонившись к нему, я, казалось, была укрыта его силой. Я протянула руку, чтобы дотронуться до его шее. Мои пальцы переместились на его огромный шрам на груди, тихонько касаясь, провела по нему пальцами. Его мышцы сжались, и мужчина сделал судорожный вздох.

— Мне щекотно… — перехватил мою руку, поцеловал запястье.

Я оседлала его, схватила его руки и вытянул над его головой. Угрожающе оскалила зубы, зарычала:

— Все, не вырвешься, бойся! Это дает мне возможность делать любые плохие вещи. С тобой. На тебе. — Кусила, лизнула укус, снова кусила…Послышался жалобный стон раба.

Я подпрыгнула на нем, а сердце забилось, как бешеное. Я посмотрела на него, — огромного, распластанного и совершенно беспомощного подо мной и кусила его за шею. Рем дернулся. Я кусила его нижнюю губу, провела языком по клыкам, почувствовала, что сижу на чем-то твердом…

Возбуждение пронзило меня. Я растянулась на его теле, получая удовольствие от скольжения его голого торса по мне. Блестящие глаза Рема отслеживали каждое мое движение. Если до этого он казался горячим, то сейчас стал просто раскаленным. Я чувствовала стук его сердца у своей груди. Ардорец зашипел, его лицо потемнело от желания,

— Мира, еще одно движение и я за себя не отвечаю, — сказал он хриплым голосом, его темно-фиолетовые глаза были огромными и мерцающими от желания, все лицо перекосилось от страсти.

Я скользнула по его огромному телу приоткрытыми губами, пробуя на вкус его кожу, ключицу, губы, потом посмотрела ему в глаза:

— Не отвечай…я хочу тебя…

Мир перевернулся. Только я сидела на распластанном рабе, а теперь он нависает надо мной. Я не заметила, как осталась без нижнего белья, я была слишком поглощена глубоким поцелуем. Медленно, смотря мне в глаза, готовый в любую секунду остановиться, Рем начал нагибаться ко мне, я почувствовала его горячую плоть между ног. Я нетерпеливо толкнулась вперед. Чего же ты такой нерешительный то, кто здесь вообще девственность теряет. Он хрипло охнул, когда почувствовал какая я влажная и скользкая, Рем скользнул в меня одним толчком до упора…Вскрикнув от неожиданной боли, я впилась ногтями ему в спину — мы вместе почувствовали мою резкую боль, он попробовал отстраниться, но я обняв его ногами, удержала. Мы замерли, я ощущала его везде, он полностью меня заполнял, я полежала немного, подстраиваясь под него, я чувствовала, как он пульсирует глубоко внутри меня и сжалась вокруг его длины, держась за свои ощущения, за него. и вдруг Рем стал ритмично двигаться. Он входил и выходил из меня толчками, создавая восхитительный скользящий и пульсирующий ритм, который все нарастал. Я была поражена интенсивностью ощущений, я ощущала каждую клеточку в его теле так же, как и каждый мощный толчок, я горела и чувствовала все его ощущения и эмоции. В какой-то момент паника накрыла меня, когда я поняла, что не справляюсь с масштабностью ощущений, что-то приближалось, я чувствовала, что Рем тоже поднимался на пик наслаждения и очень скоро я взорвалась. Наслаждение сотрясло мое тело, я закричала, одновременно со мной взорвался и закричал ардорец, я ничего не видела, не слышала, не дышала, сердце замерло. Я крепко держалась за Рема. Когда он содрогнулся, еще и еще раз, его тело сжалось, дыхание потоком вырвалось из легких. Он застонал, снова дернулся, я снова почувствовала, как он кончает снова и снова…

Мы лежим на одеяле, обнаженные, уставшие. Рем молчит. Я забеспокоилась, приподнялась на локте, лежит, стеклянными глазами смотрит в небо:

— Как ты там?

Голос у него был низкий, охрипший.

— Я счастлив. Тебе даже не передать как я счастлив…Как я рад, что ты здесь, со мной.

Рем поднял голову. Лицо бледное, глаза горят и, по нему стекают слезы.

Стояли ясные дни золотой осени. В лесу еще много непожелтевшей зелени. В самой глубине он почти весь еще был свеж и зелен. Низившееся послеобеденное солнце пронизывало его сзади своими лучами. Листья пропускали солнечный свет и горели с изнанки зеленым огнем прозрачного бутылочного стекла.

Перед нами весело горит костер. Мы, сытые, смотрим на огонь. Уау же мне хорошо! Вот она я сижу в кольце рук моего мужчины и чувствую себя счастливее, чем за всю свою жизнь до этого. Его тело было сильным и стабильным, как земля. Там у озера Рем наловил рыбы, мое сердце все еще сжимается от отвращения, когда я увидела, как он насаживает этих отвратительных скользких червяков на кусочек проволоки, который он привязал к палке с веревкой. Но результат оправдал все мои страдания, на ужин у нас была превосходная жареная рыба. Мне стало горячё, когда я вспомнила, как заставила раба залесть в воду, чтобы смыть с него всю слизь тех противных червяков, залезла с ним, чтобы убедиться, что он чистый, залезла на него, покраснела, вспоминая как было здорово в воде убеждаться…

— Мира, прекрати сейчас же, — раздался недовольный голос ардорца, я вздрогнула:

— Что прекратить?

— Думать! Возбуждаться! А то я сейчас наброшусь на тебя.

Я заинтересовалась угрозой, а что, очень даже и неплохая идея…

— А откуда ты узнал о чем я думаю?

— Знаешь, этот ошейник очень даже неплохая, полезная в любви вещь, — он задумчиво почесал ошейник подчинения, — я полностью чувствую тебя, а после, — он запнулся, — после озера особенно, кажется, еще чуть-чуть, и я мысли твои начну читать, вот сейчас у тебя чешется нос, — поцеловал кончик носа, — а теперь у тебя ускорилось сердце, — укусил меня за ухо, я задышала тяжелее, потерлась об него, — прекрати! Тебе еще рано, у тебя там все еще болит! — вот ведь зануда, ну сейчас болит, а потом таак хорошо будет…

Огонь затухал, темнело. У меня закрывались глаза. Рем тихонько качая, баюкал меня на руках…Они появились возле костра неожиданно, словно материализовались из темноты. Четыре мужчины, у одного в руках арбалет, нацеленный на нас. Рем замер.

— Тихо, тихо, не шевелимся, — сказал один из них, — мы вас не обидим…

Сзади нас послушался звук треснувшей ветки, я услышала свист и почувствовала как Рем дернулся. Подошедший сзади ударил ардорца тяжелой дубиной по голове. Леденящий удар сотряс его — и наступил мрак, Рем без единого звука повалился на землю лицом вниз…

— Так так, сладкая парочка, — сказал мужчина сзади и пнул безвольное тело Рема ногой.

Из-за умирающего костра появились четверо здоровяков. Мужчины засмеялись.

— Вы кто, что вам надо? — промямлила я, дико глядя на них, как солдаты они не выглядят, обросшие волосами, в грязной одежде.

— Хо-хо! А мы лесные демоны, и мы пришли по ваши жалкие душонки! И ваши вещички. А ну-ка посмотрим, что у нас здесь? — один из громил начал рыть наши сумки. В красноватом свете костра он вдруг стал очень похожим на огромного тролля. Разбойники! Мы так боялись имперских солдат, что совсем забыли об опасности с другой стороны. У этих людей другие законы, их не интересовали новостные листки и подозрительные ардорцы в лесу, их интересовала нажива и удовольствие. У них один святой закон — человек человеку волк, это мир, где путник при виде путника сворачивал в сторону, встречный убивал встречного, чтобы не быть убитым. Человеческие законы цивилизации кончились. В силе были звериные.

— Глянь, — сказал второй, тыча пальцем в меня, — только глянь на эту кошечку. Он замолчал, чтобы пригладить бороду.

— Ах, да что это со мной! Где же мои хорошие манеры?

Я вскочила, во все глаза смотрела на разбойников. Это были огромные и волосатые мужчины, с ног до головы в грязи, с широкими, громоздкими плечами, круглолицые, с крепкими толстыми ногами и полными одутловатыми руками, на которые были повязаны широкие кожаные ремни. На ногах у них были черные кожаные ботинки и стальные налодыжники, какие носят всадники в креландской армии.

— Извольте прилечь и раздвинуть ваши прелестные ножки, — он пошел ко мне вальяжной походкой, — Я познакомлюсь с юной девушкой, с этой нежнейшей особой по нашему, мужскому обычаю. Я первый.

Я зажмурилась и в ужасе отвернулась: вид разинутого рта, полного гнилья, был невыносим.

— Давай, давай покатаем ее! — кричал белобрысый.

Куда девался проклятый кинжал, ах остался в повозке! Я попятилась. Что-то дожевывая на ходу и дыхнув на меня кислым квасом и луком, мужик пробормотал

— Ну, куда же ты, Кошечка, — канючил бородатый, — я тебе понравлюсь. — Он начал расстёгивать штаны. — Мы сначала по одному, а потом все вместе, это будет незабываемо…Для нас… — Все засмеялись.

Меня схватили сзади. Укладывают на землю. Я отбивалась как одержимая, лупила руками и ногами. Подалась назад и заехала кому-то прямо в глаз. Руки, державшие меня, на мгновение разжались.

— Ты мне за это заплатишь, сука! — прошипел он мне в ухо и сдавил горло.

Казалось, еще немного, и сломается шея. Меня затошнило от запахов пота, а равно и от визгливого смеха белобрысого. С меня стянули штаны.

Я успела врезать ему пару раз локтями по ребрам.

— Вот зараза! Держи ей руки! — Бородатый был уже без штанов.

Белобрысый поймал мои руки и задрал их кверху.

— Давай, сучка, тебе понравится! — рычал бородатый, пытаясь раздвинуть мне ноги коленом. — Кто-то схватил мои ноги. Я дергалась как червяк на проволоке Рема, насильник никак не мог попасть в меня.

Еще один мужчина разорвал мою тунику. Он больно стиснул мне грудь и дернул за сосок. Я укусила бородатого за щеку, его кровь потекла мне в рот, я сжала зубы и держала изо всех сил и сразу получила удар в лицо. В глазах потемнело от боли, появился привкус крови во рту. Еще удар по скуле. Все перед моими глазами поплыло, я обмякла.

Разбойники так увлеклись моей персоной, что не заметили, как Рем пошевелился, выдернутый из забытья моей болью. Удар дубиной был такой силы, что они были абсолютно уверены, что проломили череп моему спутнику.

С диким ревом Рем оторвал бородатого от моего тела и отшвырнул его в сторону, тот ударился об ствол дерева и остался лежать с вывернутой в неестественном положении шеей. Разбойники бросили меня, все четверо встали напротив Рема. Один схватил нож, другой спешно заряжал арбалет.

Рем поднял голову; с раны на голове обильно текла кровь, пропитавшая его волосы и рубашку, лицо было мертвенно-бледное, губы приподнялись в рычании, клыки оскалены. Темно-красные глаза горят от бешенства, щеки запали, от виска к скулам лицо разукрашено черными росписями молний. В руке он держал дубину. Разбойники не решались нападать на худющего, ослабленного, шатающегося, но все еще чрезвычайно грозного ардорца.

Белобрысый наконец зарядил арбалет, выстрелил, со свистом короткая, толстая стрела пролетела мимо Рема, оцарапав его руку. Они напали одновременно. Его как будто окружила свора собак, которые сначала бросались, а затем отскакивали, в зависимости от того, в какую сторону Рем поворачивался. Его дубинка мелькала с бешеной скоростью.

Мне на самом деле казалось, что он не сможет удержать всех четверых, один из них взял камень размером с кулак и бросил его Рему в голову. Он увернулся, но камень задел его и краем оцарапал висок. Рем застыл лишь на мгновение, и этого было более чем достаточно. Они столпились вокруг него, вырвали из рук дубинку и в этот момент началось настоящее избиение. Это конец.

Я знаю, что нет времени, но я нацепила брюки, чуть ли не на четвереньках я добралась до ножа, позабытого одним из разбойников. Встала, споткнулась, упала, ушибла голову и расцарапала колени. Сердце билось молотом; я должна помочь Рему, приготовила нож по неловкости едва не ткнула им в себя…

Еще один разбойник осел на землю. Удар снизу в челюсть был таким мощным, что едва не сбил Рема с ног. Я видела, что некоторое время ардорец попытался вернуть себе равновесие. И как только его перестало шатать, он услышал тонкий свист рассекаемого воздуха, с другой стороны ему врезали еще раз, очередной удар пришелся под подбородок, запрокидывая его голову назад. Еще замах, Рем всем телом кинулся на разбойника и голыми руками свернул ему шею. Последний, оставшийся в живых, тяжело дыша, панически огляделся, Рем тяжело наклонился и подхватил с земли дубинку. Тут, длинным прыжком мужчина метнулся в мою сторону и схватил меня за шею, загородившись моим телом как щитом.

Рем замер; он дышал со всхлипами и все еще сжимал в руке дубину, крепко притиснув локти к бокам. Кровь заливала его лицо. Он опустил глаза, измеряя расстояние.

— Не делай этого, — голос разбойника сделался вкрадчивым. — Она будет мертва, прежде чем ты сделаешь второй шаг. Отбрось дубину в сторону. Отпустите меня и я не трону ее. Ляг на землю лицом вниз, и я уеду.

Тонкое, холодное лезвие скользнуло у меня за ухом, и острый кончик уперся в шею под нижней челюстью.

Внезапным рывком, преодолевая боль, Рем выпрямился во весь рост, слегка пошатываясь, он отступил на шаг. Дубина с глухим стуком упала на землю. Я хотела крикнуть, протестовать, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука.

— На колени, лицом на землю, — раздался голос сзади меня…

Рем, не отрывая карсных глаз от меня, медленно опустился на одно колено, потом на другое.

— Молодец, на землю, ложись… — Я знала, что живьем он нас не оставит, прирежет сначала Рема, потом меня. Я вдруг вспомнила, что все еще держу нож в руке, незамеченный разбойником. Я со стоном, изо всех сил всадила нож по рукоятку сзади во что-то мягкое и дернула его вниз. Лезвие у моей шеи дернулось и, оставив глубокий порез, разбойник с воем упал на землю, держась за глубокую рану на животе. Я не успела моргнуть, как была отброшена в сторону промелькнувшим ардорцем. Через секунду на поляне живыми остались только мы с Ремом.

На меня налетел ураган. Рем схватил меня в охапку, перенес на одеяло, уложил, стал крутить с бока на бок, его нежные пальцы пробежали по моему лицу, заплывающему глазу, разбитой губе, ощупали ребра, руки, ноги…:

— Мира, где, где болит? — В его голосе нарастала паника, — Где ты ранена?

Закинул мою голову, осмотрел порез на шее…

— Они тебя… — его голос сорвался. Я видела, еще чуть-чуть и он начнет волосы на своей голове драть. Паника плескалась у него в темно-красных глазах, губы тряслись. Я еще никогда не видела Рема в таком уничтоженном состоянии, даже на пыточном столе. Никогда еще он не терял самообладания.

— Рем все хорошо, я в порядке, со мной ничего не успели сделать, ты меня спас, успокойся.

Он выглядел абсолютно дико, со всклоченными красными волосами, стоящими дыбом, казалось, на всю их длину. С выпученными, дико вращающимися глазами. Он крепко сжал меня, стиснув в объятьях.

— Я чуть тебя не потерял, я виноват, я так виноват… — Так, мой защитник в глубоком шоке, надо выводить его из этого состояния:

— Рем, со мной все просто отлично, просто переволновалась. Все нормально, а вот ты ранен, надо тебя перевязать, ну вот и ноги наверное поранил, босиком бегал…

Он меня не слышал.

— Нам надо уехать отсюда, здесь везде мертвые тела.

Рем кивнул. Схватил меня в охапку, бережно положил в повозку, укрыл всеми одеялами, влил в меня целый стакан крепленого вина, хлестнул Мию.

Я не могла заснуть из-за подскакивавшей на колдобинах и корнях деревьев повозки. Мне было страшно закрыть глаза, я боялась опять оказаться там, с пятью здоровыми мужиками между моих ног… Я вся окаменела, боясь пошевелиться. Я таращила глаза и изо всех сил смотрела на темный силует Рема, управляющего Мией. Становилось темно, гнать лошадей в такой темноте опасно. Нам надо остановиться и отдохнуть. Повозка замерла, я услышала шорох, Рем спрыгнул, расседлал лошадей, привязал их к дереву. Повозка качнулась — залез. Движение — лезет ко мне. У меня от ужаса ускорилось сердце — они лезут ко мне, сюда, меня кто-то тронул за ногу — это они, вернулись, держат. Умом я понимала, что это Рем, но я не могла остановиться, я погружалась в вязкую черноту кошмара. Меня кто-то сжал — они. Меня стало трясти. Сначала в руках и ногах, затем перешло к груди. От не контролируемой дрожи мои зубы стучали, мозг и зрение затуманились.

— Тише, тшш, не бойся, это всего-лищь я, ты со мной…

Мои зубы выбивают чечетку — Рем, они здесь, меня держут, в ногах, я чувствую, — Рем, помоги..!

Он обнял меня сильнее, прижимая мое деревянное тело плотнее к своему, желая передать мне свое тепло. Это не сработало.

— Они здесь! Меня кто-то держит! — Я кричала, отбиваясь.

Рем

Мира застряла в своем кошмаре. Это вернулось ко мне опять, мой сон, который я видел раньше каждой ночью — насилие над женщиной — этот кошмар преследовал меня — расплывчатый, навязчивый, темный, липкий, как смола, и нескончаемый…Только сейчас он опять был наяву, с моей женщиной, как я мог допустить это! Мне хотелось выть… Мира, растерянная и бледная, беззвучно взывала о помощи, по я не мог ей помочь. И она медленно погружалась в вязкую трясину, в кашу из дегтя, грязи и запекшейся крови, погружалась, обратив ко мне окаменевшее лицо. Она снова и снова переживала одно из тех коротких мгновений, когда мужчина и женщина сталкиваются лицом к лицу в своего рода ожесточенной и непримиримой ненависти, мне надо было вернуть ее себе, она проваливалась глубже и глубже. Я просто был одержим желанием уничтожить эти твари снова. Когда искореняют зло, не нужны никакие приговоры. Уничтожить их — значит, не только совершить акт возмездия, но и спасти десятки неведомых жертв в будущем. Как жаль, что я уже убил их. Я прижался губами к ее шее, скользнув вдоль хрупкого плеча, сгреб спутанное облако волос, пытаясь разглядеть ее лицо.

— Шшш, — прошептал я, — успокойся.

Я чувствовал, как ее руки судорожно упираются в мои плечи, отталкивают меня, она яростно боролась, но я только крепче стискивал ее, не в силах отпустить, оторваться от нее. Мысли Миры блуждали где-то вдали от меня, на той поляне, в бесплодном одиночестве, окруженная насильниками. Я поцеловал ее, она вся сжалась под моими поцелуями.

Я чувствовал свое полное бессилие, не зная как ей помочь, когда она крича, начала вырываться, я прижимал ее крепче. Её руки схватившие одеяло были напряжены от усилия, лицо вытянуто, рот — широко раскрыт и слезы из глаз стекающие по белым щекам… И ничего я не мог с этим поделать. Она никак не могла вырваться из того кошмара.

— Мира, это я, смотри на меня, — она уставилась на меня стеклянными глазами, не узнавая, — чувствуй меня, услышь мое сердце. — Мне никак не достучаться до нее.

— Не трогайте меня, нет, Рем, Рем, помоги! — Её тело дергалось в судороге.

Мне пришлось взять ее силой. Она изо всех сил боролась со мной. Кричала, кусалась, я развел ее бедра. Моя разгоряченная плоть уверенно нашла цель и поразила ее одним мощным ударом. Протестующий рев вырвался из ее груди. Она отозвалась глухим стоном. Мира дернулась и всхлипнула от ужаса. Ногти вонзились мне в спину. Её глаза плотно закрыты. Все ее тело напряжено, вытянуто в тугую струну. Я приказал:

— Посмотри мне в глаза.

Она широко распахнула глаза, наполненные слезами, посмотрела мне в глаза, заглянула в душу, я, сгорая от наслаждения и желания, замер. Я слышал, как у моей груди гулко и неровно бьется ее сердце, словно у маленького обезумевшего зверька. Я, слитый с ней воедино, чувствовал каждое ее ощущение.

— Концентрируйся на биении мого сердца, слушай его, — она задумалась, слушала меня, как зачарованная, не отрываясь от моих глаз, — дыши вместе со мной, мы единое целое, — ее дыхание успокаивается, я пульсирую внутри ее, — чувствуй меня, чувствуй мое желание.

И я время от времени ласково касаюсь ее прохладных губ легким, успокаивающим поцелуем. Но, несмотря на то, что страсть буквально пронизывала меня, заставляя дрожь судорогой пробегать по моей спине, я не давал ей одолеть себя. Я чуть ткнулся вглубь ее обжигающей тесноты. Меня пронзило наслаждение. С восторгом я почувствовал, что она немного пришла в себя, уже не так задыхается и дрожит, что она постепенно возвращается в этот мир, ко мне — я с неимоверной нежностью почувствовал, что начал возбуждать в ней желание.

— Возвращайся Мира, это приказ, иди ко мне…

Мира в муках сердца, где горько бились ужас и страх, которые она не могла побороть, начала наконец осознавать, что это я, Рем, склонился над ней, в ней. Я чувствовал, что наша близость была блаженством для нее, облегчающим бальзамом, разливавшим свою сладость по всему ее телу вплоть до самых потаенных его уголков.

Когда я вышел из нее и, словно вдруг утратив весь мир, она почувствовала такое страдание, такое одиночество распростертого в горестном призыве тела, что ей захотелось кричать, и она рванулась ко мне; я мощным толчком снова вошел — мое возвращение принесло ей сказочное блаженство, она обвила меня руками, чтобы больше не отпустить от себя, я ощутил, как ее легкие пальцы побежали вниз по моему телу, и с восторгом понял, что она снова ненасытно жаждет моей любви. Мира вернулась.

— Рем, это ты. Не оставляй меня, — стонала она. — Не оставляй меня… Прости, но только не оставляй…

— Я с тобой…

— Длинные ноги обвились вокруг моих бедер, она бросилась всем телом вперед, насаживаясь глубже, ее влажный огонь обжег мою чувствительную плоть. Я зашипел. Потом, собрав остатки воли, замер и посмотрел ей в глаза.

Мира выдохнула:

— Не останавливайся. Скорей. Мне нужно почувствовать тебя.

Но я уже не мог остановиться.

Мира

Мне казалось, будто я не могла выбраться из темной канавы с нечистотами. Оглянуться назад я не могла, потому что я сама была частью этой грязи, сама того не сознавая. Я пыталась и никак не могла выкарабкался. Они везде, держут меня, проникли меня, я погружалась в пучину страха и отчаяния.

— Посмотри мне в глаза. — металлический голос гремит у меня в голове, я не могла противиться этому приказу. Я широко распахнула глаза. И утонула — прямо передо мной нависали яркие глубокие фиолетовые глаза, обрамленные темными ресницами, они светились изнутри, они смотрели мне в душу, они были раем, цвета теплого, темнеющего закатного неба. Я чувствовала нарастающее желание, внутри меня все пульсировало:

— Концентрируйся на биении мого сердца, слушай его, — я очистила сознание, сердце стучало сильно, умеренно, мое тело пронзало желанием с каждым ударом, я задрожала, что-то толкнулось глубоко внутри меня, взорвав меня ярким фейерверком удовольствия.

— Рем, это ты. Не оставляй меня…

— Я с тобой…

Я была с Ремом. Он укутывал меня силой. Он был везде, его руки были вокруг меня, наши ноги переплелись, он был на мне и во мне. Мой господин, я вернулась… я обняла его покрепче и выгнулась дугой навстречу этим приятным прикосновениям, чувствуя его глубже, да, так правильно и хорошо. Там его место.

— Не останавливайся. Скорей. Мне нужно почувствовать тебя.

Все мое тело задрожало от страсти. Тишину комнаты пронизало низкое урчание. Он обнажил клыки. Мышцы сводило от напряжения, его бедра работали, как паровой молот. Обливаясь потом, с гудящей головой, без единой мысли и задыхаясь от исступления, он взял все, что я предлагала. Взял и потребовал большего. Превращаясь в дикого зверя, я обезумела от страсти. Кульминация приближалась по мере того, как чудесно его плоть ощущалась внутри меня. Оргазм вспыхнул ослепительной вспышкой. Взрыв горячим потоком пронесся по моим венам, захватил, ошеломил Рема, он задергался вместе со мной. Я выгнулась, издавая звуки восторга, Рем взорвался, ощущая, как сокращаются мои внутренние мышцы. Он неистово выплеснулся. Волны оргазма не утихали. Ураган… Рем пронесся по мне ураганом. Вырвал с корнем из леденящего ужаса кошмара. Он так далеко забрал меня от моей сущности, что назад я вернулась кардинально измененной. Был только он, — разрушитель моего мира и я вцепилась в Рема как в якорь, всей своей сущностью. Он был центром моей вселенной.

Широкие плечи, покрытые испариной, вздымающаяся от напряжения грудь. Рем отдал всего себя без остатка. Сделал меня своей. Да, все именно так. Я находилась во власти этого мужчины, хозяина, моего Владыки, которому я принадлежала. Овладел мной.

Я захотела испытать это еще раз, немедленно.

— Ты моя, — заявил он хриплым голосом.

— Да, кто ж сомневается, ты абсолютно мой хозяин. Не переживай. — Я засыпала, окутанная его теплом и энергией. Моя голова лежала на его руке, другую руку мужчина обернул вокруг моей талии. Он прижал мои ноги своим тяжелым бедром. Я бросила сонный взгляд на наши переплетенные тела. Я вздохнула. Что-то поселившееся глубоко внутри меня успокоилось, и я удовлетворенно закрыла глаза.

Я проснулась ранним утром от смутно переполнявшего меня чувства счастья, которое было так сильно, что разбудило меня. Было тепло и уютно лежать в объятьях спящего, сопящего в мою макушку Рема. Птичий свист в роще соответствовал моему настроению. Неприкрыто чистые, как неведение, полные звуки раздавались на весь лес и пронизывали его. Я принялась рассматривать его. У него были длинные ресницы, твердая линия рта расслабилась во сне. На скуле и под челюстью расцвели изумительной черноты синяки. Темные тени под глазами, волосы, слипшиеся от крови твердыми, черными сосульками обрамляют бледное лицо. Мда, красавец. Опять, как всегда устроила истерику, забыв о ранах моего бойца. Стало стыдно. Стараюсь лежать тихонько, Рему надо отдохнуть. Посмотрела на его лицо снова и окунулась в яркие глаза, в голове стало пусто.

— Привет, извини, я разбудила тебя

Он молчит, смотрит на меня, изучая меня голодным взглядом. Я поежилась, я знала, что он видит — мои волосы потускнели от грязи. Оборванная туника стала серой, а штаны больше не были синими. Моя бледная кожа припухла и пестрела синяками фиолетово-черного цвета. Губы распухли и покрылись корками.

— Не смотри на меня, я ужасно выгляжу

— Ты прекрасна…

— Обманщик…Как твоя голова?

— Прекрасно

— Обманщик, — помолчала, — Рем, я тут подумала, а я могу забеременеть от тебя?

Он напрягся, его взгляд застыл тоской:

— Наши расы могут иметь общих детей, но рождаются от таких родителей только ардорцы. А ты, ты против? — я задумалась, я видела, что это очень важный вопрос для него.

— Не волнуйся, я думаю, тебе это не очень грозит, — продолжил он, хмурясь, — у нас, ардорцев очень редко появляются дети, у моих родителей я родился только через девяносто лет совместной жизни. У наших друзей родились близнецы — это было небывалое чудо для Ардора, это обсуждалось все следующие тридцать пять лет, — Рем совсем помрачнел. Я взглянула на ардорца. Его бледное, изможденное лицо до странности потемнело. — Хотя, если тебе страшно, можно конечно обратиться к целителю, я слышал… — Ну понятно, его понесло, я перебила его, пока он не нагородил еще большей чуши, повернула его клыкастую физиономию к себе:

— Знаешь, я мечтаю, чтобы в жизни был любимый, моя пара — ты; обрести настоящий дом, — безопасное место, откуда не придется убегать и еще то, о чем даже думать не смею, — лишь призрачную надежду когда-нибудь родить детей. Да, я очень хотела бы, чтобы у нас были дети, рождаются только ардорцы говоришь, — я помолчала, поводила пальцем по его груди, он смотрел на меня невероятно огромными, удивленными глазищами, — ну что ж, я не против такого же клыкастого, хвостатого монстрика, как ты.

У меня загорелось все внутри, — давай сразу и начнем их делать, я не уверена, что проживу девяносто лет, — полезла на него. Мой желудок противно заурчал.

— Ну нет, сначала мы будем кормить противную человечку! — Засмеялся. Подхватил меня под мышки, встряхнул, — нет у нас хвостов! Нет! Сама ты монстр!

Осенний лес был прекрасен. Там и сям лес пестрел всякого рода спелыми ягодами: нарядными висюльками сердечника, кирпично-бурой дряблой бузиной, переливчатыми бело-малиновыми кистями калины. Позванивая стеклянными крылышками, медленно проплывали по воздуху рябые и прозрачные, как огонь и лес, стрекозы. Наша повозка стояла на высоком бугре, под которым неслась, обтекая его с трех сторон и подрывая берега водороинами, стремительная пенистая речка. Мы быстро вымылись. Я заставила Рема лечь головой в речку, чтобы промыть его голову. Огромные рана на затылке и виске шокировали меня, от воды кровь начала течь снова, я перебинтовала его голову, как могла.

— Рем, тебе нужен целитель…

— Ерунда, не обращай внимания, — отмахнулся он от меня. Рем, в одних штанах, сидящих низко на бедрах, суетился у костра. Если бы не страшные, многочисленные шрамы, его спина была великолепна, твердые мускулы обтягивали плечи, красивыми лучами расходясь от позвоночника. И его задница была…

— Мира прекрати сейчас же! — Я невозмутимо пожала плечами и стала смотреть на небо, изредка бросая горячие взгляды на ардорца, он каждый раз вздрагивал, легкая дрожь проходила по его мышцам. Хмуро смотрел на меня. Такой серьезный!

Мы съели остатки вчерашней рыбы. Рем с радостью продемонстрировал мне свой трофей — арбалет разбойников.

— Теперь у нас будет мясо!

Был ясный солнечный день. Стояла тихая сухая, как всю предшествующую неделю, погода. До места встречи с таинственными помощниками осталась одна миля. Мы не далеко от Ходатска — это самый большой город в южной Креландии, здесь нам надо будет свернуть от южного тракта на запад. Начиная отсюда открывался другой территориальный пояс, иной мир провинции, тяготевший к другому, своему, центру притяжения. Леса росли тут уступами по горным склонам. Горы эти были старые, и уже не были горами а скорее каменистыми холмами, усеяные мелкими, острыми камушками, как будто гигантские великаны пожевали горы и выплюнули их раздробленными.

Сегодня нам пришлось оставить повозку в лесу и взгромоздиться на наших лошадок. Я больше и больше переживала за Рема. Он держался бодро, но я чувствовала его слабость от потери крови, знала стучащую боль в его голове. Внутри его черепа словно работали все кузнецы ада. Его тошнило. Сколько он еще продержится? Мы яростно спорили:

— Не доверяю я креландцам, нет, не пойдем, — в который раз повторял он;

— Без помощи того креландца мы оба были бы уже мертвы, — в который раз отвечала я. — Тебе нужна помощь целителя…

Рем нахмурился, — чтобы я не слышал больше этой ерунды про «ты-умрешь-и-мне-не-жить-тоже», — он все утро сердился и ворчал. Я понимала, что собственная слабость раздражала его, он боялся и волновался за меня, а тут я еще пристала с этими помощниками…

Дорога становилась все круче и трудней. Нам пришлось спешиться, чтобы поберечь лошадей. Создавалось впечатление, что мы идем по скользкому льду, камни под нашими ногами с шуршанием перекатывались, заставляя нас ежесекундно терять баланс. Даже я, со здоровыми ногами, счастливая обладательница ботинок на толстой подошве, теперь страдала, наступая на острые камни, спотыкаясь, рискуя подвернуть ногу. Рем же всем телом налегал на посох-палку и осторожно переставлял поврежденные ступни обутые в сапоги. Он поскальзывался и чуть не падал на каменистую дорогу, с трудом удерживая равновесие. По каменистым склонам рос хвойный лес, иногда настолько редкий, что нас легко было заметить издалека.

Насколько видел глаз, внизу перед нами простирались широкие долины, зеленые и пышные, с узором редких темных и желтоватых клочков. Долины и холмы были усеяны плотными грабовыми и дубовыми зарослями, а разноцветные полевые цветы весело трепыхались в легком ветерке. Зеленое полотно земли окропилось овечьими стадами как крупицами белоснежной соли; то тут, то там с крыш крестьянских построек, к небу вились ленты ароматного дыма. Всю равнину красной, широкой лентой пересекал Южный Тракт. Здесь он упирался в Ходатск и сталкивался с не менее широкой Заротской дорогой, петлявшей на юго-запад, соединяющей Великие Имперские Южный и Западный Тракты.

— Все будет хорошо, тебе нечего бояться, ну давай я схожу и посмотрю есть ли у них те татуировки… — снова начала я, в ответ яростный взгляд миндалевидных глаз, отвлекшись на меня, Рем поскользнулся, нелепо взмахнул руками, но в последний момент удержал равновесие, мелкие камешки с веселым шелестом посыпались по сухой, плотной земле.

— Ты. Никуда. Не. Пойдешь!

Я надулась. Раскричался тут. Я тут госпожа или нет. Либо мне удастся установить свои правила, либо сила его личности раздавит меня.

— Все равно пойду, тебе целитель нужен! — буркнула я;

Рем устало вздохнул, — перекину через коленку и отшлепаю!

— Рем, ну как ты не понимаешь, мир полон добрых людей, но замечаешь это, лишь когда оказываешься в беде. Надо просто поверить. Отправь меня — я всего лишь мальчик, грибы вот собираю. Зачем тому целителю нарушать свое обещание?

— Ты намного моложе меня, — напомнил он. Помолчал, — и наивнее и чище. Не пойдешь! Ардорец продолжил, — это не обсуждается.

— Но…

Его лицо застыло.

— Никаких споров, Мира, — сказал Рем.

Ах, вот и установила свои правила. Тиран! Посмотрела как он морщится от головной боли — глупый, твердолобый тиран!

Странный звук слабо раздался в отдалении. Мы замерли. Спереди, вдалеке, доносился рокот, заставивший ардорца, побывавшего на войне, вздрогнуть и напрячь слух.

— Дальнобойные креландские орудия, — пробормотал он, прислушавшись к ровному, спокойно прокатывающемуся гулу на низкой, сдержанной ноте. — Война что ли у них там началась с Мирией. Только этого нам не хватало…

Ноябрьское солнышко припекает, идти легче, мы вошли в сосновый лес. Я иду чуть впереди Рема, ведущего лошадей, собираю грибы на обед.

Толстая, полосатая змея лежала у большого камня, пригревшись на солнышке, она не услышала меня, весело подскочившей к грибу-красавцу. Я наклонилась сорвать гриб и взглядом натолкнулась на ядовитую тварь, лежавшую в нескольких сантиметрах от моей вытянутой руки. Потревоженная змея яростно зашипела, приподнимая плоскую голову, испуганная я, обалдев от ужаса, застыла. Мы обе замерли на секунду, вылупившись друг на друга и бросились в разные стороны. Змея в кусты, а я, как обезьяна, с пронзительными визгами взлетела на обалдевшего Рема.

— Змея, там змея! Аааа! — Верещала я, сидя у Рема на руках. — Там. Там!

Рем подержал меня, грозным взглядом осмотрел окрестности, поцеловал в макушку и аккуратно поставил на землю;

— Знаешь, Госпожа, — ядовито сказал мой раб наконец, — там, в имперском дворце, я наблюдал, что некоторые господа были прикреплены к своим рабам цепочками, изумительное, по моему мнению, изобретение, надо тебя ко мне прицепить цепью, да потолще, да покороче, чтобы не бегала по сторонам и не пугала бедного раба этими первобытными звуками…

— Ну ты, гад…

Из-за деревьев вышла группа вооруженных людей, очевидно привлеченная моими криками.

Бежать не было смысла. В руках у некоторых мужчин были арбалеты. Рем молниеносным движением задвинул меня за свою широкую спину и, обнажив длинный нож, немного согнув ноги в оборонительной стойке, приготовился защищать наши жизни. Я, выкатив глаза, задыхаясь от бешеной паники, стояла за спиной Рема, судорожно стискивая свой нож в руке.

— Когда все начнется, бегом на лошадь и скачи… — слышу его шепот;

Ну уж нет, упрямо мотнула головой. Мелкая дрожь прошла по его телу, когда он почувствовал мой ответ. Все — это конец! Я знала, что он не дастся им живьем. Я тоже туда не вернусь никогда. Никогда! Я не хочу, чтоб они меня поймали! Последний вздох Рема будет началом моего конца.

Все замерли напротив друг друга. Мужчины не стреляли, видимо у них был приказ захватить нас живыми. Рем, напряженный, был готов сражаться. Я, высунув нос из-за спины ардорца, насчитала восемь противников. Не солдаты, но держат мечи и арбалеты уверенно, знают как сражаться. Почувствовав меня сбоку, рука Рема задвинула меня обратно.

После нескольких напряженных секунд, я услышала тихое;

— Это он…

Ну конечно, наше описание в каждом новостном листке, за нас обещана огромная награда…Все зашевелились, Рем напрягся, сейчас начнется…Вдруг к нашему огромному удивлению мужчины перед нами опустили оружие, встали на одно колено, прижав руку к груди, склонили головы:

— Милорд, мы вас ждали…Была весть, что вы здесь возможно пойдете…Разрешите нам служить Вам.

Рем и я обалдело уставились на коленопреклоненных мужчин.

— Я принимаю ваше предложение, благодарю, — спокойно произносит Рем, качается, его колени подгибаются и он без сознания валится мне под ноги.

Огонь костра был разложен так, что приходится против солнца. Оно просвечивает сквозь прозрачное пламя, как сквозь зелень леса. Огня не было видно, и только по зыбившимся слюдяным струям горячего воздуха можно было заключить, что что-то горит и раскаляется. Я довольно урча, ем вторую порцию самой вкусной похлебки в моей жизни, вылавливаю куски с мясом и кажется не прожевываю. Мужчины смотрят на меня с умилением, удовлетворенно провожая каждую ложку похлебки, поглощенную мной. Я сижу, прикасаясь спиной к спящему Рему. Он так и не пришел в себя, просто в какой-то момент я поняла, что мой любимый мужчина просто спит. Глаза Рема были не совсем плотно прикрыты, с бровями, настолько сдвинутыми друг на друга, что казалось, будто во сне он пытался сформулировать какой-то очень сложный вопрос. Его лицо было чрезмерно бледным, седые волосы напротив, казались более темными, а дыхание слишком поверхностным.

Мне было тепло, уютно и впервые за долгие дни спокойно. Я понимала, что мы все еще в бегах, преследуемые армиями по крайней мере трех государств, за наши головы назначено огромное вознаграждение, наши описания в каждом новостном листке… но встретив этих восемь мужчин, во мне затеплилась надежда, и она обретала все большую силу, заставляя верить в возможность спасения, я вдруг осознала, что мы не совсем одиноки в этом мире.

Первый приступ паники у всех прошел. Когда Рем упал без сознания, мужчины резво перетащили его в свой лагерь, расположенный недалеко от того места, где мы их встретили.

— Не волнуйтесь Миледи, с ним будет все хорошо, — сказал мне пожилой мужчина — Петер, после беглого осмотра ардорца, — так бывает, что, избавившись от немыслимого напряжения, почувствовав себя в относительной безопасности, не удерживается на ногах и падает человек без сил. У Милорда самое обычное истощение. Наверное у него не очень легкая жизнь была в последнее время.

«Нелегкая, еще какая нелегкая», — подумала я. — «Несколько месяцев в тюрьме, пытки, побег, ранение, неделя тяжелого физического и нервного стресса, недоедание, раны, разбойники, волнения за мою особу… все это привело к истощению сил даже в таком мощном организме».

Мага-целителя среди новых знакомых не оказалось, но Петер весьма проффессионально промыл и перебинтовал раны на голове Рема, наложив ему какие-то мази, осмотрел ноги, порекомендовал отдых и покой. Я рассказала мужчинам о нашей встречи с разбойниками. Мужчины слушали меня, кивали с пониманием:

— Да, вы пересекли неспокойные местности, области хозяйничанья вооруженных банд, места недавно усмиренных восстаний. Вам еще повезло, что их было только пять, обычно они собираются огромными стаями.

— Каких восстаний, — удивилась я, — в Креландии нет недовольных, все счастливы и стремятся к общей цели… — я не договорив, посмотрела на простые, усмехающиеся физиономии мужчин.

— Да откуда вы такая наивная? — спросил Палых — руководитель их небольшого отряда. Это был здоровенный мужик с черными всклокоченными волосами и бородой, и шишковатым лбом, производившим впечатление двойного, вследствие утолщения лобной кости, подобием кольца или медного обруча обжимавшего его виски. Это придавало Палыху недобрый и зловещий вид человека косящегося и глядящего исподлобья.

— Как не бы… — начал Палых, но тотчас же замолчал, вскочил, опустив голову и тяжело дыша, ходил он взад и вперед. — Что вы, маленькая, или притворяетесь? С луны вы свалились, что ли? Вельможи, так называемая креландская знать — обжоры и тунеядцы на голодающих тружениках ездят, загоняют до смерти! — Мне стало стыдно, между тем Палых продолжал, — А другие виды надругательства и тиранства? А эти постоянные войны!

— Быть может, когда-нибудь наш век назовут эпохой иронии, — печально продолжил Петер, его доброе, сморщенное лицо излучало любовь и нежность, а глаза сияли, — иронией подневольной, нелепой, большей частью зловещей — это наше пошлое время с его успехами техники и полной деградацией культуры. С постоянными, непрекращающимися войнами и убийствами. Императорская власть ведет политику грабежа, поборов, насилия, расстрелов и пыток.

— Креландский народ любит императора! Он привел Креландию к неимоверной славе, Креландия ведет только освободительные войны, с хорошими намерениями… — Щеки у меня горели, и уши тоже. Я хоть и ненавидела отца, но Креландию любила. Подняв глаза, я увидела, что у Палыха уши тоже горят, да и весь он покраснел, начиная от шеи и выше. Даже глаза его, казалось, слегка пламенели. Ох, рассердила я мужчину и Рем спит, не защитит, зря я затеяла этот спор…Он некоторое время глядел на меня с открытым ртом, как будто собирался что-то сказать. Вместо этого он начал мотать головой из стороны в сторону, а потом захохотал. Я в негодовании нахмурилась. Что тут смешного?

— Кто вам сказал, Мира, что войны могут начинаться с хорошими намерениями? — спросил он, все еще веселясь, — вон, спросите ардорцев, — он мотнул головой в сторону спящего Рема, — с хорошими намерениями уничтожили их? А то, что сделали с их Владыкой, последним потомком самих Создателей между прочим? — он грустно мотнул в сторону Рема опять.

Мда, тут я немного преувеличила, не поспорю, грустно вздохнула и посмотрела на своего любимого, с Ардором несправедливо получилось, признаю, и Владыку их убили, а ведь я и не знала, что Владыка Ардора был потомком самих Создателей, надо же, какая утрата.

Разговор между тем перешел на более безопасные темы.

Вечерело. Рем зашевелился, вздрогнул и проснулся. Он с трудом сел, озираясь в вечерней мгле. Увидел группу мужчин, меня, сидевшую рядом с ним. Его фиолетовые глаза стали круглыми от страха и паники, и он начал тревожно оглядываться в поисках путей отступления. Мужчины, вскочили, почтительно склонили головы опять и замерли перед Ремом, опустившись на одно колено. Палых, как руководитель, заговорил первым:

— Милорд, мы тут, чтобы служить Вам.

Рем кивнул, вспоминая, помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок.

Я, сытая и согретая, прильнула к своему мужчине и моя жизнь снова обрела смысл. После того, как Рем проснулся, поел и уселся перед ярко горевшим костром со мной, лежащей на его руках, я наконец расслабилась, мной овладел приступ непреодолимой сонливости. Я погрузалась в блаженную дремоту. Я чувствовала, что всем телом Рем был направлен в мою сторону. Одна рука Рема обнимала меня, другая пропускала мои волосы между пальцев, время от времени он наклонялся ко мне, чтобы поцеловать. Он мало говорил, больше слушал оживленно спорящих мужчин, перебивающих друг друга:

— Ропот усиливается. Пытки не прекращаются, страх не проходит. Спастись никому не дано. — Сквозь дремоту слышу я…

— Думаю, вам лучше затаиться на некоторое время, — другой голос. — Тут видимо-невидимо солдат, что твоих вшей… С Друмаских болот целым не выбраться никому. Хмурый лес не пройти…

— Чушь. Вымыслы. Подхваченные сплетниками непроверенные бредни. Проход есть…

— Если они пустятся за вами в погоню, — сказал кто-то, — мы проведем их по кругу и ударим по ним в другом месте, что поможет вам скрыться…Дадим весть, наши будут готовы…

— Пришла весть, что Сорве заблокирован, не прорваться…

— Не было императора, который бы выиграл больше битв, чем Дарко, был более искусен в военном деле, чем он. Император-убийца. Ни один император не побеждал большего количества войн, не был так вынослив и не потерял так много людей в битвах. И он никогда не был побежден. И не будет. Надежды нет…

— Мифрил так просто не снять, здесь нужны специальные инструменты…

— Весь Северный траст перекрыт, Кармская дорога между Западным и Северным под контролем…

— Миррийцы наводнили лес…Все ищут…Вередийцы отслеживают проходящих путников…

Тревога взяла верх над смесью всех других эмоций, пробилась через дремоту. Желудок сжался. Сердце тревожно ускорилось. Конечно Рем почувствовал мой страх, сжал меня в объятьях крепче — «все будет хорошо», — поцеловал в висок.

Глубокая ночь. Мы окружены сопящими, похрюкивающими, булькающими звуками спящих мужчин. Я лежу на Реме, прижалась ухом к его сердцу, этот размеренный гул проникает в самую душу, гасит панику. Я держусь за свой якорь. Рем не спит.

— Сколько нам еще осталось жить? — спросила я.

Напрягся, его мышцы затвердели:

— Ты не умрешь…

— Сколько еще нам быть вместе?

— Если мы будем осторожными — месяц и, может быть, еще чуть-чуть. Потом кто-нибудь меня поймает, а ты, ТЫ убежишь!

— А если мы будем неосторожными?

— Неделю. Может чуть больше… — Ну вот что за мужчина! Нет чтобы обмануть, преувеличить, сказать все хорошо будет, надо ему сразу правдой пугать…

— Давай будем осторожными, — сказала я. Горю от желания, вся влажная… нельзя, вокруг защитники…

— Хотя… нет, давай убежим от этих защитников… и проживём нашу неделю счастливо и умрем вместе… — Сердится, булькает, шипит какую-то ерунду…

У меня накопилась огромная куча вопросов, сомнений и мыслей, кто такой Рем, почему наши защитники смотрят на него как на внезапно сошедшее с неба божество, что нас ожидает в Хмуром лесе, как мы пройдем Сорве… и еще миллионы вопросов, но они находились где-то на расстоянии, теряли свою актуальность и необходимость, как только я смотрела в огромные глаза своего мужчины, я плавлюсь в руках Рема.

Рем

Ночь принесла много непредвиденного. Стало холодно, обычно для такого времени. Моросил бисерный дождь, такой воздушный, что казалось, он не достигал земли, и дымкой водяной пыли расплывался в воздухе. Погода была самая ужасная, какую только можно придумать.

Резкий порывистый ветер нес низко над землею рваные клочья туч, черные, как хлопья летящей копоти. Вот уже четвертый день мы пробираемся на запад. Нас сопровождают семь добровольных зпщитника. Одного, самого молодого, они отправили обратно, дать весть остальным. Было решено, что наши охранники будут следовать вместе с нами, доведут нас до Западного траста, где нас встретит еще один отряд. Примерно был намечен наш маршрут передвижения, как я и думал ранее, видимо, придется идти через Хмурый лес.

Вот уже четвертый день мы двигаемся вдоль Заротской дороги. Вокруг все изменилось, места и погода. Равнина кончилась, дорога пошла между низких гор — холмами и возвышенностями. Часто дорога долго подымается в гору. Обзор открывавшихся далей все расширялся. Казалось, конца не будет этому подъему и росту кругозора. И когда лошади и люди уставали и останавливались, чтобы перевести дыхание, подъем кончался. Начинался следующий. Одной ночью нам пришлось выйти из леса и двинуться напрямик через поля. Ветер швырял под ноги лошадям бурые листья, сбивал с ног.

Я волнуюсь за Миру. Я чувствую ее усталость, она замерзла и отчаялась. Мира, так же как и ее лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщится от косого дождя и озабоченно присматривается вперед. Лошади, и рыжие и гнедые, и белые — все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья — все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена наша дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи.

Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Мы спешились с лошадей, надо найти место для стоянки. Вдруг нас оглушил грохот копыт, всадники еще не высскочили из-за поворота. Я схватил Миру в охапку и метнулся в сторону от дороги. Закатившись в канаву с высоким сорняком, мы легли ничком на земле. К замершим спутникам подъехал большой отряд солдат. Все спешились. Поставили наших спутников на колени, руки за головы. Офицеры и солдаты горделиво расхаживают вокруг в светлых бриджах, высоких блестящих сапогах, как надменные павлины. Начался досмотр, задают вопросы. Особое внимание уделяют седой голове Петера. Крутят его голову в разные стороны, со смехом обсуждают отсутствие зубов у старого человека. Опять задают вопросы. Петер что-то шепелявит, бубнит. Внезапно креландский солдат потерял терпение и со всей злости ударил мужчину прямо в нос, с криком повалив его на землю. Губы налились багровой яростью, а светлая кожа покрылась алыми пятнами. Это был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый офицер креландской армии, с узкими светлыми глазками и самодовольным выражением и в лице и в посадке. Он подошел к лежащему на земле Петеру и ударил того в бок сапогом. Вокруг все засмеялись.

Я лежу в канаве, смотрю на избиение старого человека и ничего не могу сделать. Это я виноват. Петер защищает меня. У меня нет выхода, рядом со мной мелко трясется Мира.

Солдаты берут всех наших лошадей, уезжают.

Все плотно сгрудились около небольшого костра, громко потрескивающего на открытом прохладном воздухе. Лицо Петера опухло, но он беззубо улыбается. Все счастливы, что так легко отделались Солдаты могли всех убить — просто так, развлечения ради. Мы подозреваем, что его ребро сломано от удара сапогом.

— Как креландцы любят сапоги! - потирая ребра, пробормотал Петер;

— Они нужны им, — сказал Кром. — Ведь они бродят по колено в дерьме.

Лахан усмехнулся:

— Блестящие сапоги дают им чувство превосходства! Вот в чем дело. Дешевка!

— Превосходство не может быть дешевкой.

— Бить лежачего, невинного, пожилого человека! — потрясенно восклицает Мира, — что же у них внутри! Что же они за люди такие, звери…

Я переживаю за нее, она потрясена, шокирована, я чувствую ее боль, ее идеальный мир, полный справедливыми креландскими солдатами разрушается. Мертвым голосом, Палых произнес:

— Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу креландского солдата, иначе скоро наткнешься на отстойник, куда стекаются нечистоты.

Наконец прекратился северный ветер, дувший все последнее время. С юга, как из печки, пахнуло теплом. Низкие облака разошлись. Пригревало теплое не по осеннему солнышко. Начинало вечереть. Перед идущими людьми, все более удлиняясь, бежали их собственные тени. Наш путь лежал по широкому заросшему густым лесом склону. Там и сям одинокими пучками с кистями цветений на концах, росли деревенистые, высоко торчащие стебли лебеды, чертополоха. Яркое солнышко, легкий теплый ветер. У всех приподнятое настроение.

Мира идет и весело болтает с Лаханом. Это хрупкий темноволосый человек с большими черными горящими глазами. Он молод, не старше тридцати. Глядя на него, никто не сказал бы, что это смельчак, долгие годы игравший с огнем. Скорее, он походит на поэта: настолько задумчивым и в то же время открытым было это лицо. Приветливый и открытый, он легко нашел общий язык с Мирой. Вот уже час, как он веселил девушку, рассказывая ей смешные истории, он наклонился, сорвал цветок, вручил его Мире, та с легкой улыбкой приняла дар, идет, смотрит на своего спутника, крутит в руках этот проклятый цветок.

Сегодня утром я держал ее, мягкую и спящую, наблюдая за восходом солнца, я испытывал чувство абсолютной удовлетворенности и мира в тихом осознании того, что в моей душе наступил порядок.

Но сейчас все испарилось. Настроение испортилось. Я вибрирую от ярости. Я готов поклясться, что Лахан смотрит на мою женщину с вожделением. Я схожу с ума, думая о том какой узкой она была, когда я двигался в ней, насколько великолепной… Я затвердел, вспомнив звуки, которые она издавала, занимаясь любовью. Мы постоянно окружены нашими спутниками, как я по ней соскучился… Я чувствую ее возбуждение, определенно этот Лахан ей нравится. Чувствую глухое рычание поднимается снизу, рокочет в горле. Держусь. Я понимаю, что я элементарно и абсолютно примитивно ревную, я одержим и у меня обострился инстинкт собственника, но ничего поделать не могу. Лахан помог Мире перепрыгнуть через большую лужу, придержав ее за локоть. Она споткнулась, Лахан не дал ей упасть, дотронулся до ее попы…И тут я взорвался…

Мира

Прекрасный день. Наконец закончился этот выматывающий душу дождь, эта серость. Рем сегодня чем то недоволен. Идет, на меня не смотрит, на вопросы наших спутников отвечает односложно. Посмотрел на меня — его хмурый взгляд превратился в угрюмый. Чего это он? Может голова болит. Прислушалась, нет, не болит и ноги в порядке. Ах, как же я по нему соскучилась. Как хочется схватить его, моего мужчину и утащить в далекую, заброшенную пещеру и вытворять всякие непотребства с покорным телом раба. Я вся увлажнилась. С тоской посмотрела на мужчину своей жизни, идет — губы поджал, желваки ходят волнами по белым скулам, мыслями где-то далеко, наверное там, в Ардоре, со своими женщинами… Разозлилась… То-то он зовет их каждую ночь во сне…

Лахан оказался очень забавным и интересным. Последний час он рассказывает мне смешные истории, приключившиеся в его жизни. Я хохочу, утирая слезы. Споткнулась, упала бы, если б не заботливая рука мужчины. Повернулась, чтобы поблагодорить его и…все вокруг меня вдруг взорвалось. Мощный вихрь пролетел мимо меня, оторвал от меня Лахана. Не успела я моргнуть, как увидела, что Рем с низким рычанием прижал Лахана к дереву, сжимая одной рукой его горло и держа на весу в добром метре от земли. Все замерли от ужаса. Прямо на наших глазах лицо Рема темнело от появляющихся на его скулах темных росчерков молний, ветвихшихся от виска вниз по остро выступившим скулам. В тусклом свете заходящего солнца ардорец был великолепен. Высокий, на две головы выше всех, его грудь была огромна, а плечи почти в по крайней мере в два раза шире каждого находящегося здесь мужчины. Прекрасен! Мой! Мне захотелось прикоснуться к его лицу, пальцами провести по лучам, что расходились в стороны по его скулам.

Все поспешили встать на одно колено, склонили головы. В Реме не осталось ничего разумного. Зверь выглядывал из его глаз. Он встряхнул бедного Лахана.

— Это моя женщина, — проскрежетал его металлический голос. — Не трогать. НИКОМУ!

Я не стала раздумывать. Добежав до Рема, я тронула его за плечо, положила руку на такое любимое лицо, потерлась щекой о его плечё. Его Сила пылала, вибрировала по опушке, мужчины вокруг повалились лицом в землю и начать скулить от ужаса. Я выгнулась, прижимая к нему грудь, и потерлась о его бедра. Из его груди вырвался тихий стон и постепенно его дрожь начала утихать. Всем стало легче дышать, давление ушло. Люди зашевелились.

— Рем, давай скорее, заканчивай с бедным мужчиной и пойдем со мной, — на меня обратились такие любимые пылающие краснотой глаза. Он моргнул, сфокусировался на мне. Я никогда не видела ничего столь завораживающего — его глаза стали менять свой цвет, светлели, из глубины проступал фиолетовый блеск.

— Давай быстро закончим с этой ерундой, чтобы ты оказалась там, где я хочу тебя видеть.

— И где же?

— Там где твое истинное место! — Рявкнула я. Нет ну тупой! — На мне! Во мне.

Мой голос сорвался на последнем слове, и быстро заморгав, я опустила голову обратно, приложив свою ладонь прямо к тому месту, где билось его сердце. Сконцентрировалась. Рука Рема разжалась, задыхающийся от ужаса Лахан съехал вниз по стволу дерева. Шлёпнулся на задницу, с сиплым поскуливанием спешно отполз к товарищам, лежащим на земле.

— Ужас какой, ну ты настоящий зверь. Хвостатый, ты же всех наших спасателей перепугал, монстр клыкастый, — проворчала я, беря ардорца за руку и уводя послушно следовавшего за мной раба. — Ребята, у нас привал, — прибавила я ошарашенно смотрящим вслед нам мужчинам.

— Рычишь, клыки выпускаешь, цвет глаз меняешь, монстр, монстр ты и есть, — бубнила я, уводя своего мужчину в глубину леса. Привела на чудесную полянку, потянула за руку вниз, принуждая сесть на траву. Рем послушался. Мне кажется, он еще не очень пришел в себя. Надо поскорее пользоваться моментом, а то сейчас как начнет занудствовать про опасность и благоразумие…Чувствую разгоревшееся желание, между ног стало влажно. Как же давно мы не были вместе…

Я уселась верхом на ардорца, схватила его за остроконечные уши, подергала, он дышит тяжело;

— Ну, чего ты взбесился?

— Ты была с тем мужчиной! — бешено раздувает ноздри, глаза опять поддернулись красным туманом, заводится…Я закатила глаза;

— Рем, я сним всего-лишь разговаривала! — злится, ревнует… посмотрела на него с подозрением, — слушай, хвостатый, в нашей долгой счастливой совместной жизни я буду встречаться со многими мужчинами, разговаривать с ними и даже смеяться вместе с ними, — тяжело дышит, сейчас еще копытами стучать начнет, — и дотрагиваться до них я тоже буду, а они до меня… — Выражение его лица было свирепым, красно-фиолетовые глаза пылали.

— Ты моя! — вой раненого зверя;

— Твоя, я только твоя, но друзья-мужчины у меня тоже могут быть…

— Это создание хотело тебя! И ты его тоже желала! Ты вся плавилась от возбуждения! — Мужчина выглядел отчаянным, утратившим контроль. Ну надо же как его лицо меняется, когда он нервничает, с интересом потерла черные отметки на висках, что же это такое, нажала, надавила, цвет не изменился, поскребла…

— Это ты виноват, шел впереди меня с видом мученика, весь мрачный такой, неприступный, задом вилял…Совсем на меня внимания не обращал. А я между прочим, соскучилась по тебе! Идиот! Я тебя хотела! — со злостью ударила его кулаками по груди.

— Виноват я! — пробормотал он в бешенстве. — А я идиот — да он тебя за задницу хватал! — Прорычал мой зверь.

— Ну конечно хватал, а потом еще чуть в кусты не затащил, пока спасал меня от той лужи. А ты, между прчим, чуть шею ему не свернул за это!

Наверное наши крики и рев слышны по всему лесу. Рем прекрасен, глаза выпучены, бешено вращаются, волосы растрепаны, весь он покраснел, казалось, чуть-чуть и пар пойдет из ушей. Клыки оскалены. Злющий, рычащий…Передо мной лицо безжалостного убийцы. Увидь я его пол-года назад таким, бежала бы от него с криками ужаса. Мужчины на поляне наверное до сих пор в себя не пришли после нервной вспышки моего раба. А вот мне… мне не хочется бежать. Желание — дикое, безудержное — поглощает меня. Я горю от страсти. Я дрожащими руками сняла с себя штаны, дергаю за его брюки…

— Мира нет… Я подняла голову, взглянув в лицо Рема, и ощутила, как он напряжен. Ну конечно, он же ссорится со мной тут, злится, а я всякой ерундой его отвлекаю…

— Не двигаться, приказываю, я хочу тебя, — то ли его действительно обездвижил мой приказ, то ли не очень то он хотел бороться со мной, села на раба. Вижу, злится… Его руки подхватывают мои бедра, чтобы приподнять, отстранить меня и встать, я же, наоборот, устремляюсь навстречу, его руки меня отталкивают, с рычанием:

— Мира, не вовремя, здесь опасно, надо идти… — ах, как мы злы, как расстроены…

Недалеко он меня отстраняет, хватаю его за уши, наклоняюсь низко низко, смотрю ему в глаза. Дышу, концентрируюсь на своих эмоциях. Ну получай раб, ты же чувствуешь мое желание. Он замер. Как же я его хочу, дрожу от возбуждения, ритм моего сердца ускоряется, стучит у меня в ушах. Я продолжала смотреть в его глаза, утопая в их глубине. Не знаю, как он может прятать свои чувства от госпожи, но ведь может, зараза, держится пока…Я застонала ему в крепко-сжатые губы, лизнула их… И тут ардорец открылся, сломленный, уничтоженный моим напором — я зажмурилась от удовольствия, впитывая его ощущения, и низко, протяжно застонала. Торжествующая, я поняла, что чувствовал маг-менталист Зарос в минуту победы, ардорец сломлен, он под моим контролем! Страсть — дикая и яростная, желание Рема заполнили меня. Он уже не сможет остановить бурю, бушующую внутри него и меня. Как он мог сдерживать все это? Я пропустила его чувства через себя как собственные, подпитав мое желание. Медленно-медленно приподняла руку, коснувшись щеки неподвижно лежащего мужчины, видя, как за мной следят его глаза, облизала губы, отбросила волосы…От возбуждения его лицо покрылось легкой краской, а красивая кожа без единого волоска — испариной. Его красные неморгающие глаза стали широкими от удивления и трепета. Полностью плененный мной, он лежал и тяжело дышал. Резко я села на его плоть. Его глаза распахнулись. Взгляд был затуманен. Он поднял голову, губы приподнялись, обнажая клыки. Его тело содрогнулось, все мышцы напряглись. А затем глубоко внутри я ощутила движение. Я приподнялась и снова опустилась на него, чувствуя, как напряглись крепкие мускулы, когда нижняя часть тела снова проникла в меня. Он прогнулся, подавшись грудью вперед, запрокидывая голову назад— шея напряжена, мускулы на плечах вздулись. Великие Создатели, он просто сногсшибателен. Наклонилась к нему, поцеловала в распахнутые губы. Я чувствовала, что мое прерывистое дыхание обжигало его. Я медленно поднялась, чувствуя его одиночество, когда он вышел из меня, затем вернулась. Скользящее обратное движение заставило нас обоих застонать. Внутри я была невероятно узкой, плотно охватывая его. Я увеличила ритм. Я горела, огонь полыхал внутри меня, я чувствовала нарастающий взрыв. Сконцентрировалась, потом резко, без предупреждения обрушила на него волну всех собственных чувств. Контроль слетел с лица Рема. Низко зарычав, он дернулся во мне, взрываясь, с силой приподнимая, яростно впиваясь в губы, после чего перекатился и прижал меня к земле своим весом. Такая близость потрясла меня до основания: я содрогаясь в конвульсиях. Всеми чувствами, подстегиваемыми страстью, я ощущала каждую клеточку в его теле так же, как и каждый мощный толчок. Я могла сказать наверняка, когда наступит его новый оргазм, могла почувствовать трепет в его животе и бедрах. Вот сейчас это происходило снова: он задержал дыхание — грудь, плечи и бедра его напряглись, и — новая волна. Я укусила его в шею. Я вцепилась в содрогающееся тело Рема, желая как можно крепче прижать к себе это горячее мускулистое тело.

На деревьях повисли сумерки. Мы лежим, обнявшись.

— Никто не может тебя трогать…разорву всех, на мелкие части…

— Я твоя… — глажу его по груди…

— Никаких друзей-мужчин рядом…

— Я твоя…

Рем одарил меня хмурым взглядом.

— Ты что, подлизываешься?

— Конечно, — потянувшись, я быстро поцеловала недовольного ардорца и слегка дотронулась до его высокой скулы, — я твоя…

— Моя, помни, — он входит в меня, проскальзывая вглубь, ритм то непомерно убыстряется, так что становится нечем дышать, то практически замирает, превращая танец в чувственный поединок взглядов. — Моя!

Глава 5

Стояла хорошая погода, вот уже больше пяти дней мы двигались вдоль Заротской дороги. Весь лес был наполнен имперскими солдатами. Нашему отряду пришлось разделиться. Мы с Ремом идем отдельно от основной группы, следуя метрах в пятиста от них. Ежечасно наши защитники встречают креландские патрули, контролирующие Заротскую дорогу и прочесывающие лес и окрестности. Семеро храбрецов идут по лесу шумно, не таясь, охотясь по пути, стараясь, по возможности, привлечь внимание на себя, позволяя нам следовать рядом с ними незамеченными. Каждый вечер, разжигая костер и готовя еду для нас и себя, к ним подходит очередной креландский патруль, привлеченный ярким огнем и шумом.

По ночам прохладно, на чистом небе сверкают россыпи звезд. Рем расстилет темный непромокаемый плащ на землю, мы укрываемся теплым темным одеялом, и часами лежим в темноте, обнявшись, зарывшись в сухую опавшую листву, и прислушиваемся к шорохам ночи.

Это прекрасное время. Мы под защитой наших друзей и при этом имеем восхитительную возможность оставаться наедине. Поначалу мы оба были так счастливы оказаться снова вместе и вдали от всех, что почти не разговаривали. Днем мы вынужденно хранили молчание, незаметными тенями двигаясь за маленьким отрядом креландцев. Ночью мы не могли насытиться друг другом, достигая вместе вершин блаженства. Иногда мы молчали целые часы; иногда, лежа в объятьях, все еще содрагаясь от очередного оргазма, иногда мы начинали говорить — говорили большей частию о дальнем прошедшем, не сговариваясь, мы старались избегать разговоров о войне. Я рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; Рем слушал, улыбался, задавал сотни вопросов. Казалось, он хотел знать все — мой любимый цвет, музыку, еду…Я слушала его воспоминания о горах, друзьях, музыке, он читал мне стихи, написанные его лучшим другом. Мы много смеялись, я с восторгом обнаружила, что он боится щекотки…

— Рем, а сколько тебе лет?

В ответ его заинтересованный взгляд:

— А какая разница?

— Ну вдруг ты уже слишком старый для меня, а я тут время трачу с тобой, вся молодая такая…

Он замолчал, задумался, губами перебирает, вижу — считает:

— Ну, получается тридцать четыре или тридцать пять, наверное, что-то я счет времени немного потерял…

— Нууу старый какой, фи, — получаю шлепок по заднице…

— Рем, а ты сильный маг?

— Ммм да, сильный, без этих штук, — подергал огромное мифриловое кольцо, опоясывающее его тело.

— А без мифрила ты сможешь цветок вырастить магией для меня? — Вспомнила, как приезжий маг сотворил целую клумбу прекраснейших роз;

— Нет, не смог бы.

— Ну, а огонь зажигать щелчком пальцев? — это было наиболее распространенным умением среди креландских магов.

— Нет, не смог бы.

— Фи, не такой и сильный маг… А насколько эта штука, — постучала пальцем по мифрилу, — блокирует твою магию?

— Ну, скажем, на девяносто девять и девять процентов с половинкой… — лег сверху на меня, закрыл мой рот поцелуем. Перевернул. Приподнял мои бедра и вошел сзади. Жар пожирал меня, я прогнулась, принимая вторжение…Как же хорошо! Я забыла о своих вопросах…

Мы лежим вместе, сплетенные руками и ногами, голова Рема на моем плече. Он спит. Я размышляю: Очень все интересно получается, весь он такой могучий маг, а элементарных вещей делать не может, если не врет. Погладила кончиками пальцев его плечо — шрамы везде! Нет не врет — вспоминаю как он сжег разум Зароса, как стонали мужчины на поляне от мощных волн его Силы, как легко закрывает свое сознание от меня, своей Госпожи… Интересно, а что же тогда он может без мифрила…

Проходим Донасские болота. Идти тяжело, ноги глубоко утопают в траве, вытаскиваю их с противным хлюпом и снова проваливаюсь по колено. Рем, казалось, не замечает трудностей, увидев с каким трудом я, мокрая и растрепанная, переползаю с кочки на кочку, с глубоким вздохом подхватывает меня и без какого-либо напряжения продолжает путь. Я ехала на нем, обхватив Рема за шею, и радовалась тому, что чувствую щекой движение его мускулов, нагретых солнцем. Какие бы трудности ни ждали нас впереди — их, я знала, будет немало, — но мы были вместе. И этого было достаточно.

Погода уже несколько недель стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам. В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно. На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно-хрустальный блеск, который бывает только в эту пору поздней осени. С жестким попутным ветром мы добрались до сомнительной безопасности лесистого кряжа. Я иду, довольно улыбаясь, ступая натруженными ступнями по толстому ковру из мягких иголок, и полной грудью вдыхаю чистый и бодрящий запах леса. Под ногами копошатся белки и мыши, а толстые ветви над головой дают приют птицам, чьи задорные песни эхом разносились между живыми колоннами, стоящими гордо и прямо. Казалось, лесу не будет конца. Вдруг в лесу раскатилось несколько выстрелов. Они последовали один за другим совсем близко, и разом перешли в частую беспорядочную стрельбу. Застигнутые пальбою мы напряженно застыли.

— Совсем рядом…

Рем тревожно переговорил с Кромом и Петером, было решено произвести разведку. Мы устроились в кустах в небольшом овражке, все остальные развели костер в далеке от нас, до нас доносится их смех, запах жаренного мяса, мы все ждем, что скажут посыльные.

— Рем, а ты можешь нарушить приказ ошейника? — прозвучал наконец вопрос, томивший и изводивший меня все это время. Я напряглась. Вот так и проверяется уровень доверия. Какой раб признается в таком господину.

Рем спокойно лежит на боку, подперев рукой голову, покусывает травинку:

— Да могу, но не сразу. В первый раз справился минут за двадцать, во второй вроде быстрее, не уверен… — Помолчал, — это очень трудно, хорошо вередийцы сработали, сильный артефакт, — в его голосе слышится одобрение, — видишь ли, Мира, я не очень обученный маг, мне во всем практика нужна, а ты не очень добросовестная госпожа, мало приказываешь…

Я шокированно смотрю на него. Не очень обученный маг! Да это же абсолютно невозможно! Еще ни один раб в мире не мог преодолеть прямой приказ Господина! Хотя, чего таить, я подозревала…Вспомнила бал, как он прибежал с хлестающей из носа кровью, как вышел из комнаты, когда я «общалась» с Эжери на иподроме…

— Ну так давай тренироваться! — Рем удивленно смотрит на меня, кивает;

— Я приказываю не шевелить правой рукой, — как можно строже распоряжаюсь.

Рем задумался, напрягся. Пять минут, десять, пятнадцать, кровь идет из носа, медленно, как под огромным грузом его правая рука поднялась и погладила мою щеку. Продолжаем. Когда наши провожатые пришли с новостями, они изумленно увидели абсолютно зеленого Рема с окровавленным лицом и меня счастливую. В первый день тренировок мы дошли до десяти минут! Он и вправду очень хороший ученик.

Глава 5.2

Временный лагерь поискового отряда Имперской креландской армии западного округа

Командор Грейрен Торраз

Жалкий человек хныкал и ныл:

— Вам не понять, до чего доводит человека отчаяние, истинное отчаяние.

Герцог Томеррен едва сдерживал раздражение:

— Господин Гирш, вы получите вознаграждение, если то, что вы сказали подтвердится, даю вам слово! Где назначено место встречи?

Гирш кивнул. И вдруг весь покрылся потом.

— Вы только не подумайте, я не в сопротивлении, — Томеррен согласно кивал, — я да никогда, всегда за Креландию, просто узнал, услышал…Меня заставили…

— Да, да, господин Гирш, я бы никогда и не подумал, — голос герцога старался успокоить нервного информатора, вы обязательно получите вознаграждение. Когда и где?

— У меня болен сын, — прошептал Гирш, — единственный сын! А вы… — сказал он внезапно. — Я в отчаянии. А вы!..

— Надеюсь, ваш сын поправится, — ответил Томеррен спокойно. — Теперь вы наверняка сможете себе позволить лучшего здешнего лекаря или даже мага-целителя.

— Я не предатель, я не…

— Нет, нет, вы верный креландец, родина и император этого не забудут…

Гирш не ответил. Лицо его одновременно выражало и злобу и боль. Злоба застыла у него в глазах, и он горбился сейчас сильнее, чем вначале.

Герцог Томеррен, руководящий поисковым отрядом, контролирующим Миррийское, западное, направление в последний месяц был чрезвычайно раздражен. Тысячи креландских солдат прочесывали леса и дороги, поселки и города в поисках ардорского мага и похищенной им принцессы. С каждым днем шансы найти мага стремительно таяли — герцог больше и больше мрачнел…В армии он слыл очень умным человеком, но со странностями и тяжелым.

Солдаты шептались, что герцог ныне в опале и единственный путь к спасению для него — найти беглого мага. Поговаривали, что в день побега Томеррен чудом избежал казни и что он был подвергнут допросу самим императором, и что всю последующую неделю его лицо украшали разноцветные синяки. Слухи множились и плодились — якобы Томеррен сам планировал украсть могущественного ардорца и подчинить его себе, или что принцесса и герцог без памяти любили друг друга и планировали тайную свадьбу, а ужасный маг похитил ее и тем разбил сердце герцога…

Всегда раздраженный, безвылазно сидевший в огромном временном лагере, передав все поиски в ведение нас, пяти командоров, в этот день, после донесения Гирша, развеселившись, собрался сам тоже выехать на охоту за ардорцем. На следующий день, за несколько часов до указанного времени встречи, все командоры собрались у большой палатки герцога. Томеррен, подпрыгивающий от возбуждения, со строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо двух командоров, которые пытались что-то рассказать ему. Он осмотрел все части охоты, напомнил наистрожайший приказ — схватить живым ардорца и женщину, послал вперед отряд из тридцати солдат и отряд охотников в заезд, сел на своего рыжего коня и повел солдат через поле, ведущее к Отрадненскому лесу, где по словам доносчика, планировалась встреча.

В общей сложности нас выехало в поле около ста тридцати пеших и двадцати конных солдат. Каждый солдат знал свое дело, место и назначение. Как только вышли из лагеря, все без шуму и разговоров, равномерно и спокойно растянулись по лесу. Как по пушному ковру, шли по мху лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то то храп лошади, то удар хлыстом. Когда отъехали с милю, навстречу нашей охоте из тумана показались еще пять всадников — разведчики. Впереди ехал свежий, красивый мужчина с большими седыми усами. Доложил обстановку:

— Встречающие прибыли, их там человек пятнадцать. При оружии, но очевидно, что не воины, перебить их не составит труда. Разложили костер, ждут. Отряда с ардорцем пока еще не видно. Запаздывают.

Герцог Томеррен нервничает.

— Главное не спугнуть, чтобы все было тихо — я не удивился. Если они ускользнут в Хмурый лес, их не поймать. Это был лес сплошной, непроходимый, таежный. В одну сторону, прочь от Тракта и лагеря, ему конца не было. Но и суету тоже устраивать нельзя. Мы находимся слишком близко к Миррии. Если согнать сюда все войско, началь стрелять и проверять каждое деревце, миррийцы поймут, что беглецы здесь, недалеко. Да и вередийцы тоже жаждут заполучить мага в свои руки. Тут надо действовать осторожно, ювелирно, тихонько схватить беглецов и, медленно, невозмутимо пятясь, отступать вглубь Креландии…

— Всем встать на свои позиции, стоять на своем месте и не вздумать пошевелиться. Кому надо отлить — дуйте в штаны, чтобы ни единый листик не дрогнул.

Я вздрогнул, увидев улыбку герцога, напоминающую звериный оскал, на его осунувшемся лице ярко горели огромные, безумные глаза. Они были единственным, что еще жило:

— Давай, давай братец, я тебя жду, иди же ко мне… — Томеррен, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не замечая, резал себе руку кинжалом.

Мы все на своих местах, замерли, ждем…

Мира

Мы подходим к самой западной границе Креландии. Недалеко большой густо населенный город Алпанон — это западные врата Креландии, сюда стекались темноглазые торговцы из Миррии, с западно-восточных герцогств Морадии и земель Коранфа, цветастые танцоры из южной Бандии, невидимые Венедийские лазутчики. Городские роскошества привлекали уставших путников, которые, дабы достичь северных земель, должны будут преодолеть опасные горные перевалы и пересеченные местности. Для тех, кто устремлялся по тем же тропам, но в обратном направлении, город также был гостеприимным домом и богатым источником всего необходимого в пути.

Здесь наш путь пересекает Великий имперский Западный тракт и далее Хмурый лес, который упирается в Андарские горы.

Несколько дней назад старый Петер ходил в близлежащее село, где он давал весть о нашем приближении. Было решено, что нас встретит группа сторонников сопротивления, как они себя называют, и помогут нам пересечь Западный тракт.

— Новости просто замечательные, милорд, — довольно потирая руки, чуть не приплясывая, говорил Петер, — они нашли кузнеца, который готов снять с вам мифрилы!

— Ну это же прекрасно, — я захлопала в ладоши, — Рем, тогда ты сможешь сушить мою одежду! — Только что прошел дождь и я наслаждалась мокрыми, холодными прикосновениями своих штанов и туники.

У Рема опять плохое настроение. Он нервничает и волнуется — растущее беспокойство овладевает им, когда он думет о завтрашней встрече. Лицо Рема натянулось от беспокойства, глаза горят лихорадочным блеском.

Мы опаздываем на встречу. Наши защитники торопятся. В сумерках лесная дорога стала темнеть, и Палых приказал спутникам остановиться и сделать привал. Мы ушли в лес, легли, обнявшись. Ночь был звездная и тихая, я вижу, что ардорец никак не может избавиться от муторного смутного чувства.

— Мира, быть может тебе придется уйти с дороги, найти убежище в лесистых землях, находящихся на расстоянии, не далеко, всего полдня ходьбы.

— Рем, не дергайся, мы это уже проходили, ты не доверял нашим защитникам, а смотри, все хорошо, без них мы не справились бы. Завтра кузнец снимет с тебя мифрилы… Давай надеяться…

Рем зарычал, — Надежда — предательская эмоция! Не забывай, что самое умное — это осторожность. Мира, завтра ты с нами не идешь. — Я попробовала протестовать. Куда мне…

— Слушай меня, — прошептал мой мужчина, — ты будешь делать, как я говорю. Поняла? Сейчас не время для споров или своеволия. Ясно?

Я послушно кивнула, сосредоточившись на его дыхании, стараясь подавить пробуждающуюся панику.

— Вот то, чего мы будем делать, — твердо сказал он, глядя мне в глаза. — Мне придется пойти. С тобой я оставлю Лахана. Вы уйдете в сторону. Будете ждать сигнала. Не привлекай к себе внимания, чтобы не происходило. Если что-то случится, уходи на юг Креландии, как можно дальше от Ардора…

Я больше не хочу его слушать, он паникер, волнуется по пустякам. Я прижалась губами к его губам. Ох, такие мягкие. Ее губы были невероятно мягкими и нежными. И очень теплыми. Контакт был слишком мимолетным, но с другой стороны, он мог продолжаться часами и все равно оставался бы недостаточно долгим. Рем не хотел отвлекаться:

— Ты поняла меня? Я приказываю Мира — не высовывайся, молчи и выживай, — взгляд Рема стал жестким.

— Да поняла я поняла, хватит уже приказывать, поцелуй меня наконец…

Глава 5.3

Я жаждала, чтобы он погрузился в меня, в горячую темноту, пронзил, дальше и глубже, пока ничего не останется от наших «я», кроме пульсирующей крови и уже не принадлежащего нам дыхания…

Мы лежали на теплом плаще, изможденные, охваченные дремотой, похожей на легкий обморок. Сознание возвращалось к нам и снова отлетало, и мы опять растворялись в несказанном блаженстве; Он отдавал всего себя, остервенело, как будто в последний раз..

— Настоящая, горячая еда, кровать, размеренный режим. Ложиться спать вечером. Вставать утром. Шелковые платья, бесконечные улыбки, комплименты…Все считается само собой разумеющимся, пока не лишишься этого. Но Рем, мне ничего этого больше не надо, я намного счастливее здесь, на плаще в лесу, но с тобой, ты мой навсегда, моя любовь, моя жизнь. — Помолчала, — хотя в тех белых обтягивающих брюках ты смотрелся бы шикарно, да с помадой, пожалуй этого мне не хватает…

— Мира, я так люблю тебя. — Я согласно кивнула, плывя в сладкой дремоте. На душе у меня был мир, напряжение спало, и я наслаждалась покоем. — Я так схожу по тебе с ума, что готов даже те ужасные блестящие ретузики натянуть, губы и ногти накрасить.

— Ха-ха, очень смешно, чего ты понимаешь в красоте, мужчинка…

Начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Туманное марево колыхалось у земли, как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движение, которое было в воздухе, было тихое движение сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья.

Рем решительно подозвал Лахана, объяснил ему ситуацию. Тот кивнул головой.

— Поклянись сохранять ее жизнь даже ценой своей жизни… — Лахан опустился на колени, я отвернулась в отчаянии, отошла в сторону, не хочу слушать, что за бред! Рем совсем помешался от волнения, но эти вроде здравомыслящие мужчины поддерживают ардорца в его безумии, дают невообразимые клятвы. Рем одел мне на спину сумку с деньгами и драгоценностями, ласково гладил меня по спине, а я все всхлипывала, опустив голову ему на плечо, поцеловал и кивнул Лахану, мол «уводи».

Я потянулась и взяла в ладони его лицо:

— Любимый, возвращайся скорее.

Я посмотрела на их маленький отряд — все чрезвычайно собраны и серьезны, посмотрела, чем они вооружены, — просто, чтобы удостовериться, что этого достаточно. У креландцев были ножи, очень много ножей, притороченных к поясам, а еще — мечи, висевшие на перевязях, трое из них имели большие топоры, пристегнутые к поясам, несколько толстых дубинок с острыми шипами, а еще — арбалеты за спиной. Рем был вооружен только мечом и ножом, мне вспомнилось, как он говорил когда-то, давно-давно, что он не был воспитан как воин, он мог обращаться с мечом, но не очень умело. Я очень надеялась, что этого достаточно. Хотя, о чем я говорю, их шесть человек и один ардорец. Волнение Рема передалось мне, я готова была броситься ему в ноги и умолять не ходить туда.

Вернулся молодой Лотер, — все в порядке, они на месте, ничего подозрительного, можно идти. — Ухмыльнулся, — миледи Мира, не переживайте так, мы вернемся скоро… — Они ушли.

Лахан осторожно положил руку на мое плечо, — «пора» — мы пошли в сторону от места встречи:

— Все будет хорошо миледи, Мира, не плачьте, мы подождем в сторонке и снова встретимся с ними позже, когда милорд перестанет так волноваться…

— Но если ты так уверен, почему уводишь меня?

— Такова Его воля. Я обязан подчиниться.

Помотала головой. Ерунда какая. Мы ушли довольно далеко, остановились и прислушались — тишина. Меня всю трясло. Мой защитник развалился на траве и устало закрыл глаза:

— Полежим здесь пару часов и присоединимся к остальным. Я прислонилась спиной к дереву. Через какое-то время, я очнулась со смутным ощущением тревоги. Что-то не так…Напряглась, прислушалась, принюхалась…

Мне казалось, я слышу слабый шелест растущей травы. В минуту опасности меняется зрение, оно становится другим, не таким собранным и острым, но более широким. Будто видишь не только глазами, но и кожей. Видишь даже шорохи. Все тело становится чутким, оно слышит. И когда замираешь с приоткрытым ртом, кажется, что и рот тоже слушает и всматривается вдаль. ЧТО-ТО НЕ ТАК! Я почувствовала резкую боль в ноге, потом в боку и руке, в голове у меня зазвенело… Взмахнув ножом, я поняла, что я падаю… Посмотрела на пустую руку, у меня не было ножа! Это не мои чувства. С диким криком-всхлипом кинулась туда, к Рему. Боль обжигала ноги и спину. Надо торопиться… я вскрикнула и мир потемнел…

Я наслаждалась беспамятством. Красная волна острой боли, не моей боли, охватила меня и, кроме того, почти подсознательно, я чувствовала, что должна придти в себя и позаботиться о чем-то. По какой-то причине, которую я не могла осознать, голова моя качалась взад и вперед, еще увеличивая в ней боль; я попыталась удержать ее и не смогла. Может я в плену, может меня схватили? После очень недолгого, как мне показалось промежутка времени, я осознала, что, я не связана, меня кто-то несет на плече, моя голова болтается, ударяя кого-то по заднице. Я сползла ниже, кто-то проворчал, подтянул меня выше. Что произошло? Кто меня тащит? Куда? Мои спотыкающиеся мысли шли вперед, медленно, неуверенно. Где Рем? Что-то случилось с ним; помню, кто-то ударил его. Что еще? Кто-то ударил меня. Все произошло так быстро, что я и опомниться не успела. Позже я буду воспроизводить все снова и снова, растягивая момент до бесконечности, переживая его… снова и снова. Пытаясь найти ошибки, найти виновного, но сейчас… Я застонала, пошевелилась. Человек тут же остановился, осторожно снял меня с плеча, положил на землю:

— Миледи Мира…

Лицо у Лахана стало каким-то помятым. Казалось, за несколько часов он постарел на двадцать лет:

— Была засада… убиты… схвачены… — Мое воспаленное сознание выхватывало отдельные слова, — предательство… Милорд в плену… — Я кричала и вырывалась, ударил по голове, был приказ сохранить, сберечь…

В голове что-то взорвалось:

— Как ты мог! Ты ушел! Не помог, бросил своих людей, друзей! — У Лахана стал землистый цвет лица, и весь он был какой-то серый: — Это ты предатель!

— Владыка приказал, я не мог ослушаться…

— Какой Владыка! Что за чушь ты несешь!

Дальнейшее было как в тумане, наверное это из-за удара по голове, хотя и не сильного, но, видимо, результативного…Владыка… потомок Создателей… Великий маг… Связь со всеми ардорцами и теми кто признал его власть… Смерть… Предательство… Он меня предал — это была последняя капля в чаше моих горестей — насколько же он мне не доверял, что не рассказал… Мне показалось, что сердце у меня зашлось от мороза. В груди стало холодно, будто сердце сжала бесплотная рука. Боль продолжалась, ощущение холода не проходило. Холод остался и не отпускал — вот и все, Рем предал меня… какая же я идиотка! Я видела — и не хотела увидеть, знала — и не хотела верить…В голову и раньше приходили догадки, но я не придавала им большого значения. Верила, любила, доверяла…

Неторопливо потягивая пиво, я скольжу по залу взглядом изнывающего от скуки бездельника. За мокрой, облепленной мухами стойкой, волчком вертится трактирщик в грязном фартуке неопределенного цвета и в платке, повязанном на пиратский манер, над ухом. Трактирщик толст, но это не мешает ему делать одновременно добрый десяток дел: он поминутно заглядывает на кухню, проверяет готовность заказанных блюд, проворно разливает вино в глиняные кружки, то и дело вытягивает из-под фартука необъятных размеров платок и вытирает красную, бурно потеющую физиономию, при этом постоянно держит в поле зрения весь зал, каждую компанию, чтобы вовремя угадать назревающий пьяный скандал и принять меры. Вместе с тем трактирщик с чуткостью вслушивается в пьяную разноголосицу, выуживая такие разговоры, которые легко превращаются в монеты.

Между столами скользят тихие мальчики. Эти дети с голубыми тенями под глазами были заложниками, а трактир — тюрьмой, где их истязали, изматывали непосильной работой и побоями. Трактир набит креландскими солдатами, отдыхающими за кружкой пива. За соседним столиком сидит группа миррийских мужчин, их вид выдает в них воинов.

Я одета мужчиной. Лахан, верный клятве, данной Владыке, охраняет меня. Повсюду идут активные поиски рыжеволосой девушки, креландские солдаты толпами прочесывают окрестности. Я не волнуюсь, мне все равно, все внутри меня словно заледенело. Мы с Лаханом достигли Дюнкеф — небольшой город на пресечении Заротской дороги и Западного тракта. Отсюда наш путь пойдет обратно на юг.

Прошло уже три дня. Мы далеко отошли от места засады. Своего раба я не чувствую, даже не знаю жив ли он. Надо все забыть и выживать, убеждаю я сама себя. Надо двигаться дальше. Денег у меня достаточно, чтобы начать новую жизнь.

В этом трактире у Лахана назначена встреча. Он попросил меня посидеть в уголке, мой защитник не решается оставить меня одну. Когда вошли четыре мужчины, огляделись в полумраке трактира и направились к нам, сидящим у дальнего столика у самого камина, я напряглась, и Лахан тоже насторожился. Вперед выступил высокий седой старик. На нем длинная рубаха и штаны из оленьей кожи. На его смуглом от загара лице читается нескрываемое волнение. Мужчины бросали на меня косые взгляды, вопросительно смотрели на Лахана, — «кто это», — но никто от меня ничего не требовал — я расслабилась. Все уселись у нашего столика, заказали себе пива и начали шептаться. Я не прислушиваюсь, но все равно слышу обрывки их разговора:

— Перебили всех, кроме Владыки… — вспоминаю доброго Петера,

— Их лагерь в двадцати милях отсюда, по ту сторону Западного тракта…

— Около двухсот солдат, во главе герцог Томеррен, — вздрагиваю, втягиваю голову в плечи, хочется стать маленькой-маленькой…

— Много, не отбить…

— Предатель сбежал, позарился на деньги…

— Так что же теперь нам делать? — Да, выхода, похоже нет. Полная безнадежность. Не хочу больше их слушать. Смотрю по сторонам. Какие же миррийцы все-таки смуглые, темноволосые, с тяжелыми носами и толстыми губами, на мой взгляд, абсолютно похожие друг на друга. Интересно, а женщины у них красивые. Что они здесь делают?

Накануне войны креландские солдаты наводнили город. Я вижу, что поисками меня они оправдывают многочисленные насилия и издевательства. Вот подошли к девушке со светлыми волосами, щупают, с громким хохотом тянут в темный угол, убеждаться, что это не опасная преступница, сообщница пойманного мага… Раздается визг, я отвернулась, уткнулась в свое пиво. У них ведь приказ, а приказ освобождает от любой ответственности. Можно, стало быть, дать волю инстинктам. Передергиваюсь от омерзения. Рядом я слышу разговоры имперских солдат:

— Так ведь после войны наверно опять будут бабы, верно? — мужчина, которого все называют Хайе облизывается.

— Будут и бабы. Да и в Миррии они очень даже ничего…

— Вот житуха-то будет, забодай меня муха! — говорит Хайе, и лицо его оттаивает. — Помните Ардор? Тогда я подобрал себе миленькую молоденькую ардоречку, этакую, знаете ли, я люблю, чтоб было бы за что подержаться, и без долгих разговоров — в постельку. Эх, ребята, да я тогда, в Ардоре, целую неделю и штанов не надевал!

Все его собеседники молчат. Вздыхают. Слишком уж великолепна была эта картина.

Мороз пробегает у меня по коже. Может не только в любви все дело. Ну да, Владыка меня предал. Но ведь там целый народ страдает… Но это не мой народ, не моя война, или моя…Я запуталась. Я протянула руки к камину, пылавшему жаром. Я потеряла баланс. Рем разрушил мой мир и стал моим якорем, центром моей вселенной. А теперь я чувствовала, что где-то внутри меня что-то во мне треснуло и трещина становится все шире. Я предана всеми. Кажется, что к предательству можно привыкнуть. Но это не так. С каждым разом они причиняют все большую боль. Такую боль, что становится жутко. Кажется, будто с каждым разом ожоги все сильнее. И с каждым разом боль проходит все медленнее. Эта моя боль уже никогда не пройдет. Я подперла голову рукой. — «Не хочу больше обжигаться». Слабачка! Сижу и стону, ну не доверяет он мне и ладно, ну не любит. Как бы нам освободить друг друга от этого навязанной ошейником подчинения связи. На первом месте должны быть Долг. Сострадание. НЕ любовь.

Решено, попробую помочь этим людям спасти Владыку. Установлю с ним деловые отношения, снять ошейник с него и прощай — удачного правления, всех благ.

Мужчины так и не пришли к единому решению. Мы покинули трактир и направляемся к постоялому двору. Вечер окутал город, и теперь дымные сосновые факелы коптили его оживленные улицы. Город казался мне жутким зверинцем, где шумят скандальные таверны и мрачно зияют опасные проулки.

— Лахан, а почему в городе так много миррийцев?

— Так они все ищут Владыку.

Ну вот, а мы мучаемся, надо донести миррийцам, что Владыка в руках креландцев. Столкнуть их лбами друг с другом. Может в обшей суматохе мы и сможем вытащить Рема. Озвучила свою идею. Лахан задумался, подумал и убежал.

Я осталась одна, оглянулась: за мной никто не наблюдал. В свою комнату возвращаться не хотелось. Пошла в сторону рынка. Люди спокойно шли по улицам, торговые лавки яркими огнями привлекали покупателей. Для них всех вечер был такой безмятежный. Бесконечные лотки ломились от ваз, картин и мехов, фруктов и хлебов. Мимо меня шли простые люди — с обычными, такими прекрасными разговорами — о погоде, об урожае, о повседневных делах, о страхе перед войной. Мир и покой! Так выглядит мирная жизнь, размышляла я. Мирная жизнь, которой я не знаю; так выглядит беззаботность, которую я, счастливая, когда-то испытывала. Но в мыслях моих не было зависти. Хорошо, что такое еще существует.

Глава 5.4

Следующий день был наполнен хлопотами — покупка лошадей, оружия, одежды, одеял, медикаментов, куда ж без них, многочисленных обсуждений, уточнений маршрута. Весь план очень хрупкий, полон дыр, как решето. Существует огромное количество «но» и «если», сможем ли мы утащить Владыку из под креландских и миррийских носов. В каком состоянии Владыка, сможет ли он ехать на лошади. Я могла лишь сказать, что он жив — сердце бьется. В конце концов мы решили прекратить планировать и начать действовать, всем было очевидно, что надо было торопиться. Были оповещены миррийцы, что в креландском лагере находится плененный Владыка. Сначала меня собирались оставить в городе, но я настояла на своем присутствии, для этого мне пришлось открыть тайну моего браслета и связь между мной и Владыки. Наградой моего откровения было шестнадцать изумленных пар глаз. В результате была произведена молниеносная переоценка планов и приоритетов.

— Тогда понятно почему они не увозят Владыку, что было бы самым естественным. Они боятся удалить его от Госпожи еще дальше, расстояние убьет его.

— Чего же вы не говорили, миледи? Вы же находитесь на огромном расстоянии от Владыки так долго! — завопил предводитель маленького отряда сопротивления Завур.

Меня едва ли не зашкирку зашвырнули на лошадь и с невероятной скоростью мы направились к Западному тракту.

Я чувствую молчаливое осуждение моих спутников. Как же мучаю и подвергаю смертельной опасности их драгоценного Владыку. Был темный дождливый день в две краски. Всё освещенное казалось белым, всё неосвещенное — черным. И на душе у меня был такой же мрак упрощения, без смягчающих переходов и полутеней. Мне очень хотелось опять увидеть моего любимого, моего Рема, я страшилась за него, боялась увидеть, что с ним сотворил Томеррен и в то же время я страдала от его предательства и не хотела больше встречать этого незнакомого мне Владыку, не видеть бы его больше никогда, не слышать его льстивых лживых клятв и обещаний. Я должна выполнить свой долг по отношению к народу Ардора — вернуть им Владыку. Дышу, концентрируюсь на этой мысли. Долг и Сострадание…

Смеркалось. Мы подъехали к Тракту. На какое-то короткое мнгновение я остолбенела. Ни при каких условиях мы не смогли бы пересечь Великий Западный Тракт с Ардорцем! Креландские солдаты проверяли каждого проходящего по огромной дороге. В конец разбитая частыми военными передвижениями дорога представляла поток черной слякоти, через который не везде можно было перейти вброд. Имперские солдаты шли и шли по краям дороги, обходя и объезжая самые глубокие озера-лужи и колдобины. Тракт мы переходим в нескольких, очень удаленных друг от друга местах, к которым по обеим сторонам приходилось делать большие обходы. Несколько раз нас останавливали, мы докладывали, — мы охотники, идем в Хмурый лес за пушниной. Да, пошлину заплатим, да конечно, по двойному тарифу, да, несомненно, этот красивый нож нам не нужен, а мы и сами собирались подарить его доблестным героям, нет, девушек с золотыми волосами давно уже не встречали, а то мы были бы так рады, так рады… — все гогочут, я скрежещу зубами, — «мужики, чего с них взять».

Мы вошли в лес. Я уже четыре часа тряслась на конской спине, всю меня сковала усталость, задница молила об отдыхе, руки тряслись, посинев от холода, ноги так заледенели, что, мне казалось, заставь меня сейчас спешиться, и я упаду, не почувствовав своих стоп, на меня все больше и больше давит лесная темнота. Ночь выдалась очень холодной. Вокруг перекликаются ночные обитатели леса. Рядом со мной едет Лахан, ежечасно с беспокойством спрашивая о моем самочувствие. Я в ответ огрызаюсь. Мужчины поначалу планировали оставить меня в небольшом лесочке, на безопасном от сражения расстоянии.

— А как вы найдете этого вашего Владыку в большом лагере? Надеятесь, что его подвесят в центре на самом большом дереве с табличкой на груди — «Владыка»? Или будете каждую палатку проверять, любезно спрашивая: — «Владыка вы тут?» — я так устала, замерзла и вымоталась от переживаний, что у меня уже не было сил быть вежливой, я сочилась от яда и хотела выплеснуть свое раздражение на ком-нибудь.

— Миледи, а чем вы сможете помочь? — спросил Завур — этот высокий пожилой мужчина держался подчеркнуто вежливо, хотя мне было очевидно, что я ему не нравилась.

— Я могу почувствовать своего раба, — я видела, что это слово не понравилось моим сопровождающим, ну как же, я же говорю о великом Владыке, ох как я его ненавижу, этого Владыку… — своего РАБА я найду в любом месте. Я и сейчас чувствую направление, надо идти вон туда, — я указала рукой в темноту. Мужчина недовольно кивнул.

— Близко подходить нельзя, лагерь охраняют караульные, они меняются каждые три часа, — доложил один из мужчин.

Едем дальше. Наконец мы спешились. Дальше пойдем пешком, до лагеря не далеко. Плащи мы оставили в седельных сумках, на нас черные, неприметные одежды. Легли, дальше ползем, я вся мокрая, вымазалась в грязи, на зубах хрустит земля. Перед нами креландский лагерь. Началось ожидание. Начинался рассвет, похолодало, по земле стелился промозглый серый туман. Меня всю колотит — от холода и от страха. Мы так отчаянно спешили. А сейчас все словно остановилось. Мы все наготове, как затишье перед бурей… Я помню, Рем как-то рассказывал однажды, что когда солдаты на смерть идут — они поют, а перед этим плачут, но самый страшный час в бою — час ожидания атаки. Помнится, я тогда ему не поверила, посмеялась, что ардорцы все же странные существа, а теперь… Теперь я поняла… Все вокруг меня было нереальным, паника охватила меня, я еще никогда не видела как разумные существа убивают друг друга. Смогу ли я пошевелиться в решающий момент? Надо отдохнуть, сердце в моих ушах стучало так громко, что я боялась привлечь караульных этим грохотом. Я закрыла глаза. В моей голове звучала торжественная музыка, которая становилась все громче и отчетливее. Что это? В лагере торжества? Приехал император? Я в ужасе оглядываюсь вокруг, мои помощники лежат на своих местах, не проявляя признаков волнения. Надо успокоиться. Наконец, я поняла, что это было во сне…

Солнце поднялось уже высоко, и утренний туман растаял. Клокочущий северный ветер нес белые клочковатые облака, хлопал флагами и знаменами на темно-зелёных палатках. Лагерь ожил — то и дело появлялись всадники. Вдоль широкой утоптанной многими ногами дороге тянулись груженные повозки в центр лагеря и пустые — в обратном направлении. Я вздрогнула, мне показалось, что я увидела Томеррена, он подошел к поляне, где под большим деревом стояла самая главная палатка. Зашел внутрь. Туда-сюда ходили солдаты. Сколько же их тут. Эта последняя мысль погасила надежду… Мы ждем. Ничего не происходит. Может миррийцы и не нападут вовсе… Глупая идея, что я делаю здесь? Я должна скакать по направлению к югу, в тепло и безопасность… Ледяной вечер, ночь… Лагерь освещается факелами. На площади у центральной палатки с толстой ветки свисает ремень, на котором подвешен закрытый сверху фонарь, бросавший на траву круг неяркого света, неразличимые во мраке деревья шелестят.

Тут на луну наплыло большое облако, а когда она вынырнула, мы все услышали конский топот и увидели темные силуэты всадников, быстро скачущих со стороны Тракта. В свете луны поблескивали наконечники копий и мечей. Где-то в креландском лагере запела труба — «Атака!». Число нападавших трудно определить, но мне кажется, что их намного больше, чем имперских солдат. Мои сопровождающие было вскочили, но были остановлены повелительным жестом Завура: — «Рано еще». Мы, напряженные, ждем.

И в это время раздались дикие крики. Ряд за рядом надвигались нападающие миррийцы, что-то выкрикивая гортанными голосами, вражье войско росло, разливалось по лагерю, раздался звон мечей, жуткие хлопки ручных орудий. Имперские солдаты, ошеломленные внезапным нападением, рассыпались по лагерю, как искры, разнесенные ветром. Все смешалось, непонятно кто где. Ряды защитников лагеря сломались, люди в страхе разбегаются, некоторые бросают оружие, хватают орудия, другие, громко крича, бегут на врага. Вспыхнул пожар. Миррийцы — маги менталы, атакуя, заставляют противника чувствовать сильнейшую панику, снова перегруппировываются, снова атакуют, креландцы палят из ружей душераздирающими, рвущими уши залпами, прорываясь через строй противников, оставляя их умирающими и вопящими.

Запах крови, пороха, мочи лошадей и навоза переполнял нас. При каждом залпе орудий падало все больше нападающих. Лагерь наполнился криками, стонами, возникла неразбериха… Пришло наше время. Мы, как тени, выходим из леса, двигаемся вдоль края лагеря, я, под защитой моих шестнадцати мужчин, ищу палатку, в которой находится мой раб, следую зову, госпожа всегда найдет своего раба. Вдруг раздался свист и что-то грохнуло недалеко от нас. На меня прыгнул Лахан, от тяжести его тела я рухнула на землю, больно ударилась коленями, оцарапала ладони. Что же он все не слезает с меня! Дышать нечем. Вдруг тяжести больше нет, Завур протянул руку и схватил меня за локоть. Рывком поставил на ноги. Я пошатнулась и, вероятно, упала бы, если бы он меня не удержал. Я в ужасе уставилась на мертвое лицо молодого парня — Лахан защитил меня ценой своей жизни. Я застыла, сдерживая горький ком, который подступал к горлу, и глотая слезы. Я еще не видела мертвых лиц, и Лахан, черноволосый красавец, своими широко раскрытыми глазами и мертвенной бледностью вселял ужас в сердце. Сейчас меня вытошнит. Мужчины вокруг меня что-то кричат, я ничего не слышу, звон в ушах нарастает. Кто-то ударил меня по щеке — Завур… Меня толкают, идем дальше. Почти все вокруг горит, но несмотря на это, стоит какая-то странная звенящая тишина, это наверное от шока, подумала я — слышен был только треск огня — ни криков, ни шума боя, ни лязга оружия. Густо летели стрелы. Пробегали какие-то солдаты с широко открытыми ртами…То и дело вспыхивала земля от взрывов орудий. Звон в моих ушах не смолкает… Лагерь засыпан обломками, усеян телами убитых. Мы аккуратно обходим их, перешагиваем. Меня поддерживает Завур. Мои защитники один за одним пропадают. Я остановилась, уткнувшись лбом в темно-зеленую палатку:

— Он здесь;

Завур кивает головой, длинным ножом разрезает плотный материал, мы залезаем внутрь.

Глава 6

Рем

Когда сознание возвратилось, я лежал на большой поляне. Плечо болело, похоже на колотую рану. Череп проломлен не был, но голова раскалывалась от боли. Рядом на коленях стоял Палых, лицо его было окровавлено. Нас окружали креландские солдаты, готовые, судя по лицам, на все… Я, мотая головой, стараясь прогнать туман, сел, один из солдат поскочил и молча ударил меня по лицу, толкнул ногой, заставив лечь снова. Вновь полилась кровь, я остался лежать, не делая больше попыток подняться.

— Двое, — раздался недовольный голос Томеррена. — Это все? Где женщина? — Я довольно ухмыльнулся, судя по моим ощущениям, моя Госпожа уже далеко и быстро удаляется. Хоть в чем то я преуспел.

— Их было восемь, — громыхнул солдат. — Четверых мы убили, когда брали их, пятый умирает. Еще один здесь, — он кивнул на Палыха, женщины не было.

— Добить, — распоряжение выполнено молниеносно, около меня упал Палых. Это все из-за меня. Из-за меня, да простят меня Создатели.

Солдаты заломили мне руки и поставили на колени. Я посмотрел на брата. Он был одет в креландский красно-белый доспех — на предплечьях, покрытых широкими кольчужными кольцами, виднелись знаки отличия — офицер, высоко поднялся однако. Пронзительные серо-голубые глаза сверкали из-под блестящего шлема. Томеррен изменился — побледнел, похудел, синяки под глазами и осунувшееся лицо выдавали крайнюю степень усталости. На моих глазах лицо Томмерена стало напоминала созревший помидор. В глазах его плясала ярость:

— Где твоя Госпожа, раб? — я не мог сдержать победной улыбки, как приятно смотреть в это лицо, искривленное от гнева, он проиграл и было очевидно, что он это понимал.

— Ты, ничтожество, погубил принцессу! Думаешь ты победил?

Давай Томеррен, давай, торопись, если тебе еще есть что сказать. Я чувствую нарастающую боль, начинается спазм. Моя госпожа удаляется. Он это увидел, его лицо перекосилось еще больше…

— Но, подожди! Через пару часов она будет у меня в руках! И тогда, братец, я сам позабочусь о тебе. Ты еще будешь ползать передо мной на коленях и умолять прикончить тебя — если еще сможешь говорить!

Мира, только будь в безопасности, я чувствую нарастающий жар, она все дальше и дальше. Тяжело не иметь понятия, где она, не знать, что с ней случилось. Возможность ее потерять ужасает… Я чувствовал, будто был смертельно ранен, хотя руки и ноги не были сломаны, а грудь не пронзено пулей или клинком. Но только не сердце. И если она сможет спастись, если она продолжит свою жизнь без меня, все будет нормально. Единственное, чего я хочу — чтобы она была жива и в безопасности. Беги Мира, беги моя любовь.

Гул в моей голове нарастал. Томеррен что-то еще кричал, резко повернувшись, он с размаха ударил меня по лицу. Стальная броня перчатки рассекла мне губы, но я уже ничего не чувствовал…

Мой мозг поразил удар неизмеримой силы. То, что я испытал раньше, во дворце, когда император Дарко забирал меня в темницу, удаляя от моей Госпожи, было как слабенький огонек спички по сравнению с блеском молнии. Боль нарастала. Я почувствовал, что задыхаюсь. Не хватало воздуха. Я горел. Глаза выкатились на орбит. Я утратил всякое представление о времени. Казалось, что на свете не осталось ничего, кроме боли. Боль жила во мне, пронизывая все мое существо, уничтожая время, заполняя все пространство. И наконец я погрузился в сладостное небытие.

И вот оно — возмездие настанет,

«Предатель!» — дождь тебя наотмашь бьет.

«Предатель!» — ветки хлещут тебя по лицу.

«Предатель!» — эхо слышится в лесу.

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.

Ты сам себе все это не простишь.

И только та прозрачная рука

Простит, хотя обида и тяжка.

И только то усталое плечо

простит сейчас, да и простит еще,

И только те печальные глаза

простят все то, чего прощать нельзя…

(Е. Евтушенко)

Мира

В палатке было темно. Единственным источником света была та небольшая дыра, прорезанная Завуром. Я огляделась, мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к полумраку, после яркого дневного света. Наконец я увидела, что Завур склонился на чем-то в середине палатки. Подошла, сердце забилось быстрее, что я там увижу, — «Это он»

— Он более или менее в порядке? — спокойным голосом спросила я, хотя мне хотелось кричать.

Рем лежал на боку, его ноги были связаны, руки крепко стянуты в запястьях и локтях, я видела, как Завур перерезал веревки, перевернул Рема на спину. Его рука со стуком упала на землю, голова безвольно качнулась. Казалось, что он не дышал и был уже мертв. Завур укутал тело раба с головой в откуда-то взявшийся в его руках темный плащ, легко поднял, забросил безвольную ношу на плечо.

— Пойдемте миледи

Мы покинули темное помещение. Снаружи бой продолжался. Мы, стараясь двигаться незаметно, маленькими перебежками передвигались от палатки к палатке. Наши защитники уничтожали попадавшихся на нашем пути креландцев или миррийцев. Вот уже кромка леса недалеко. Осталось только сделать последний рывок через относительно пустое и просматриваемое пространство. Побежали. Раздался свист и грохот. Кажется я потеряла сознание ненадолго. Очнувшись, я обнаружила, что сижу на заду, опираясь руками о землю; ящика, мимо которого я бежала, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала мимо, а другая, так же как и сама я, лежала на земле и пронзительно протяжно визжала. Я очумело помотала головой. Обернулась назад — Завур уже добежал до леса, скрылся. Ко мне подбежал один из нашего отряда:

— Миледи надо бежать, скорее!

Я сидела на земле, смотрела на молодого человека. Как мне стыдно, за все это время путешествия я даже не узнала их имен. Все я закончилась. У меня не было больше сил. Он продолжал что-то кричать, тянул меня куда-то. Я смотрела на него и молчала, но с места не сдвинулась. Раз остановившись, я уже не могла идти дальше. Внезапно я почувствовала, как сильно я устала. Весь день напролет я не ела, две ночи не спала. И теперь, в промозглой сырости глубокой ночи, я чувствовала смертельную усталость.

— Бегите, спасайтесь, Милорд, я тут чуть-чуть полежу, — я легла, — я вас догоню…

Мужчина вдруг схватил меня и бегом понес к лесу, я положила ему на плече свою голову и провалилась в темноту…

Не представляю сколько прошло времени, очнувшись, я обнаружила себя сидящей на лошади, я почувствовала, что сзади меня кто-то сидит, кутает меня в одеяло и обнимает одной рукой. Мне тепло и приятно. Я потерлась щекой о широкую грудь мужчины:

— Рем, как хорошо, мне такой кошмар опять приснился, ты, поганец, опять меня бросил…

— Миледи, вам уже лучше? — раздался сзади меня приятный баритон.

Я с визгом попыталась оглянуться:

— Эй, эй, осторожнее, вы так нас уроните…

— Кто вы?

Мужчина усмехнулся:

— Меня зовут Ромел, я вас вытащил из того лагеря.

— Где Рем?

— Кто?

— Ммм, да, извините, где Владыка? — Оглянулась. Наступил хмурый, темный день. Эта безрадостная темнота угнетала.

Ромел кивком указал на что-то позади нас, я быстро обернулась и увидела всадника, осторожно пробирающегося по роще, это был Завур; перед ним на седле находилось что-то большое и закутанное. Я хотела было броситься туда, потянула поводья, рука Ромела остановила меня, наконец я услышала, что пытался мне втолковывать:

— Он не умер, по крайней мере был жив, когда мы его принесли в лес, нам нельзя останавливаться. Пропажа Владыки уже должна быть очевидна. Погоня вот-вот может начаться. Надо торопиться.

Мы почти бесшумно двигались по темному лесу, только уздечки позвякивали еле слышно. Мужчины не вели разговоров, соблюдая величайшую осторожность. Мы выбрались на лесную дорогу, лошади перешли на рысь; меня подбрасывало в седле, отбивая всякое желание беседовать, даже если бы кто-то изъявил желание меня слушать. Я потеряла счет времени, то засыпая на плече Ромела, то вновь просыпаясь.

Немного погодя мы остановились на каком-то перекрестке, Завур и лысый начали о чем-то негромко совещаться — лошадь Завура, несшая двойной груз, не хотела стоять на месте и беспокоилась. Я обернулась к Ромелу что-то спросить и я увидела на его рубашке огромное пятно крови.

— Вы ранены! — воскликнула я. — Надо остановиться, вам нужна помощь!

— Нет нет, все в порядке, совсем чуть-чуть осталось и мы остановимся на привал, надо убедиться, что Владыка вне опасности.

Через несколько часов мы остановились. Группа наших спасателей спешилась с лошадей, в изнеможении свалившись у края дороги. Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами плащей и пламя зашипело и затрещало. Мужчины начали готовить сытную похлебку.

Завур откинул покрывало с головы Рема, я в дикой тревоге посмотрела на него. Внешний вид ардорца удивил меня. Каждая черточка, каждая линия его тела свидетельствовали о перенесенных страданиях, но я пока не заметила телесных повреждений.

— У него рана на плече и спине, шишка на голове неопасная— после короткого осмотра сказал Мавус, выполняющий в нашем отряде роль лекаря. — Плечо надо зашить, держите его, впрочем, он, кажется, не чувствует боли, — добавил он, поглядев на мертвенно-бледное лицо Рема и его запавшие глазницы. Свежий синяк красовался у него на скуле. — А так он в полном порядке.

Я с сомнением посмотрела на своего раба, на «все в порядке» он не выглядел точно. Надо сказать, некоторые из виденных мною мертвецов выглядели лучше его, но грудь Рема ровно вздымалась и опадала, а угрожающий зеленоватый оттенок кожи исчез. Веревка, перерезанная Завуром все еще болталась на запястьях Рема, он лежал без рубашки и я видела свежие следы на локтях, его запястья покраснели и распухли. Мавус достал все необходимое для сшивания ран, я, чувствуя, как подкатывает тошнота при виде иголки, стягивающей рваные края раны, отвернулась.

Пока остальные занимались своими обязанностями, я прошла немного вниз по лесной тропинке и свернула в сторону, где я неожиданно вышла на небольшую поляну. Я медленно шла в густых травах, доходивших мне до колена, потом остановилась, дабы подставить лицо под вечернее, темно-желтое солнце.

Я знала, что не справляюсь. Намного легче было ненавидеть того незнакомого мне Владыку на расстоянии. Представлять, как я буду держать его на дистанции, что не буду ничего чувствовать, кроме ненависти и разочарования от предательства. Но теперь, увидев его, зелено-бледного, моего Рема, мне казалось, будто я чуть не понесла невосполнимую утрату, чуть не упустила что-то бесконечно мне дорогое из-за собственного безрассудства и неосторожности. Меня почему то переполняло чувство вины и облегчения. Страх и боль, связанные с событиями последних дней, отступили. Мне хотелось обнять своего раба, раствориться в нем, слиться с ним в одно целое. Нет, он предал меня, обманул, я не могу ему доверять, у него там, в Ардоре куча женщин, он приблизил меня к своему священному телу Владыки только потому, что я его Госпожа и ему так легче контролировать меня, а я дура такая…Больше всего мне хотелось остаться с Ремом наедине и целовать его, и обнимать его до скончания времен… Слабачка…Мямля…

Ко мне на поляну вышел Завур.

— Миледи, мы вас потеряли;

— Как Владыка?

— Все нормально, надеюсь, скоро он придет в себя

— Завур, я очень вам благодарна за наше спасение. Мы планируем идти в Ардор, нам надо пересечь Хмурый лес…

На лице Завура опять появилось напряженное, злое выражение, которое я уже видела несколько раз. Все таки за что-то он меня так ненавидит.

— Нет;

— Простите?

— Владыка и его Госпожа останутся под нашим контролем и будут выполнять наши распоряжения.

В голове у меня пронеслось множество мыслей. Удивительно, сколько можно передумать за одну секунду!

— Что происходит? Вы кто?

— А где вы находитесь? В Креландии? — Я судорожно кивнула, прижал кулаки к груди, мне вдруг стало очень холодно, я тряслась. — Грязный тиран, этот псевдо-великий император Дарко завоевал наше королевство Савааор тридцать лет назад. Не знаете? — Я помотала головой. Савааор, да, что-то припоминаю, было дело.

— Наше королевство было захвачено, народ уничтожен. Вы, креландцы, убивали мужчин, угоняли наших женщин. Вы брали их в плен и насиловали. — Завур покраснел от гнева, он навис надо мной и кричал, выплевывая слова мне в лицо. — Моя страна наводнена грязными креландцами. Но теперь все изменится. К нам в руки попал сам Владыка ардорский, великий маг. Под нашим руководством он разрушит Креландию, Миррию, Вередию и воссоздаст великий Савааор. Ты, его Госпожа, будешь приказывать ему.

— А что, если я не соглашусь? Вы перережете мне глотку? — спросила я, ненамеренно обостряя ситуацию.

Завур помолчал, посоображал, взвешивая возможности, и ответил спокойно:

— Конечно нет. Я буду тебя пытать, на глазах раба. Хочешь, чтобы я это сделал? Лахан перед смертью успел нам рассказать про трепетное отношение Владыки к своей Госпоже.

Он шагнул ко мне, и я поспешно отступила. Я ничуть не сомневалась, что он так и поступит. Его взгляд остановился на моей груди, словно задумавшись «стоит ли оно того», и чтобы я могла получить более ясное представление о тех прелестях, которые он может сделать со мной на глазах раба. Он взял меня за горло, сжал его и, всряхнув, приложил меня со всего размаха о дерево. У меня перед глазами заплясали звездочки:

— И не думай, я посмотрю, что ты слабая девушка, я ненавижу креландцев. И тебя тоже ненавижу маленькая сучка. Ты ведь тоже принадлежишь к ним, к этой шайке убийц; это твой народ уничтожил мою страну, креландцы преследовали меня и моих братьев, гнали, лишили жизни наших матерей и невест.

— Но Владыка, он не виноват ни в чем, сейчас страдает его народ, объединитесь, помогите себе и ардорцам…

— Дор-р-р-рогуш-ш-ша, — ответил Завур с утрированно раскатистым «р» и долгим «ш», мне наплевать на Ардор. Через день мы выйдем к своим, Владыка будет закован в цепи и будет послушным как котенок, а не то кто-то будет расплачиваться… — Он снова ударил меня спиной об дерево:

— Не натвори глупостей креландочка и мы сработаемся…

Когда он исчез, я увидела у края поляны Ромела — Завур оставил мне охрану. Я не увидела ни капли жалости в его хмуром лице. Я вздохнула-всхлипнула, перекатилась на спину и с трудом села. Ко мне еще не вернулась способность мыслить.

Надо двигаться. Ноги не слушались. С трудом пододвинула одну ногу, потом другую. Встала. Меня шатало, я оглянулась, ища опоры. Села на камень, опустила плечи и положила голову на руки. Долгое молчание наступило в лесу, такое долгое, что птицы осмелели и, перекликаясь одна с другой тоненьким писком, принялись носиться над поляной за последними насекомыми лета. Что же делать.

Глава 6.2

Холодный, промозглый вечер. Мужчины сидят вокруг костра, о чем-то в пол-голоса переговариваясь. Ардорец все еще не пришел в себя. Его перевязали, одели в теплую темную кофту, новые брюки взамен старых, покрытых грязью и кровью, накрыли теплым одеялом. Я сижу под деревом, дрожу. Держу тарелку с теплой похлебкой, надо есть, а аппетита нет совсем. Земля твердая и сырая. Долго ли еще мне придется обходиться без постели, без нормальной еды и тепла. В полном одиночестве. Савааор, я мучительно вспоминаю уроки истории. Это было так давно. Один абзац, посвященный этому давно забытому королевству. Вспоминаю рисунок дикого савааорца — бородатый, грязный варвар в меховых одеждах. Радостные люди встречают своего нового императора Дарко. Казнь старого короля, земли разделены между Миррией, Вередией и Креландией… Мои мысли переметнулись к своему рабу, вспоминаю новостные листки с изображением ардорцев добровольно и единодушно отрекшикся от своего Владыки — у меня защипало в глазах, так это был Рем там, на помосте, на коленях со склоненной головой и все ардорцы как единое целое присягали новому императору, предав своего Владыку.

Большая темная голова Завура запрокинулась назад, Мужчина наблюдал положение звезд.

— Сейчас около десяти часов, даже, пожалуй, ближе к одинадцати. Мы не можем задержаться тут, мы еще слишком близко к Тракту. Отдых еще часа два и двинемся дальше. — С беспокойством оглянулся — Владыка без сознания.

Все во мне запротестовало, я не уверена, что смогу сделать еще хоть один шаг. Я уже больше двух суток без сна!

Через некоторое время я почувствовала, что ритм сердца ардорца изменился, дыхание стало более поверхностным, из больного плеча накатила боль, голова загудела, рана на спине запульсировала — приходит в себя. Ну что ж, добро пожаловать в этот мир, Владыка. Я вздохнула, надо поставить Рема в известность о ситуации:

— Завур, — громко сказала я, — вот ты захватил Владыку и его Госпожу, а как ты собираешься доставить нас туда, где вас ждут ваши многочисленные помощники? За нами идет охота. Нас разыскивают имперцы, миррийцы. Вас здесь только двенадцать человек, женщина и полумертвый ардорец?

Чувствую, Рем очнулся, слушает. Завур лениво потянулся и взглянул на мое лицо тем взглядом, каким глядят на стены.

— Креландочка, не волнуйся, через несколько дней нас встретит многочисленный отряд савааорцев. Мы отвезем вас вглубь Хмурого леса, там у нас тайная база. Мы сможем защитить вас.

— Защитить! Вы нас захватили в плен, угрожаете мне пытками, — лицо раба напряглось, — если я не заставлю Владыку воевать со всем миром. А знаете, господа революционеры, тут вы здорово ошиблись! — Все мужчины заинтересованно смотрят на меня, — сведения Лахана очень даже устарели. — Я чувствую, что завожусь, знаю, что Рем внимательно слушает, надо воспользоваться ситуацией и все ему высказать, — пытки вам не помогут, этому вашему Владыке наплевать на меня! У него таких как я, глупых и доступных, целый гарем. Ночью, как заснет, он вам зачитает весь список своих леди!

Я завоевала абсолютное внимание на поляне, никто не смотрит в сторону раба, краем глаза вижу, что его брови приподнялись в удивлении, нахмурились, слушает, он все еще «не очнулся».

— И знаете, вы правы, не доверяйте ардорцам, — мне уже не остановиться, кажется у меня началась истерика, — они скрытные, лживые лицемеры! Он вам тут наобещает всего разного, поклянется, а через некоторое время вы узнаете, что он предал вас! — Сколько я себя ни убеждала в этом все эти последние дни, но сказать все это вслух было больно. Очень больно и очень тоскливо. Я расплакалась. Ко мне подошел Завур, послышался звонкий шлепок, щеку обожгло — он пытается привести меня в чувство:

— Дамочка истеричка однако…

— Ах, прибить бы тебя миледи, вы креландцы — насмешка над этим миром, его оскорбление.

На поляне со всех сторон послышалось фырканье и смех, видимо выражавшее презрение и согласие.

— Никто и не собирается кому-либо доверять, креландочка. Ты главное держи своего раба-зверя под контролем и мы не сделаем тебе больно.

Он ушел, а осталась лежать на земле. Слова сказаны, ардорец все услышал и понял, все окончено. Как я рада, что все эти мужчины между нами, что не надо ничего выслушивать, чего-либо доказывать, унижаться очередной ложью. Ничего не хочу слушать. Все связи на этой земле для меня распались. И слова потеряли смысл. Остался лишь мир, полный предательства и угрозы, мир, лишенный имени и потому таивший в себе безымянные опасности, которые подстерегали меня на каждом шагу. Опасности эти не обрушивались на меня сразу, не хватали за горло, не валили с ног — нет, они были куда ужасней, ибо они подкрадывались беззвучно, незаметно, со стороны самых любимых людей.

Через некоторое время Владыка зашевелился, застонал, «очнулся». К нему подошли, слышу какие-то тихие разговоры — объясняют ему его положение. Мне это не интересно, я бессильно закрыла глаза, сделала вид, что сплю и незаметно для себя заснула по настоящему.

Пробуждение было отвратительным. Кто-то, а, Ромел, дергает меня за рукав:

— Миледи, пора в путь;

— Я не могу Ромел, мне не пошевелиться… — дрожь сотрясает меня, все тело как ватное, веки налились тяжестью, голова качается и никак не может зафиксироваться прямо на плечах.

Чувствую, что меня подняли и посадили на лошадь: — «ох, только не это, опять ехать, я сейчас упаду», Ромел легко запрыгнул сзади меня, усадил меня перед собой поудобнее, накрыл одеялом и обнял одной рукой. Я расслабилась на его теплой груди. Где-то далеко почувствовала волну раздражения, а это рабу что-то там не понравилось… От савааорца пахло потом, дымом, немытым мужским телом, но ночь была холодна и я была рада прижаться к нему…Я снова заснула.

Ромел невысокий, плотно сложенный брюнет, с приятным лицом. Единственное, что портило его — это его узко поставленные глаза, что придавало его лицу жестокий вид. Он много улыбался и рассказывал мне разные истории, пытаясь отвлечь меня от грустных мыслей, через тонкую одежду пытался погладить меня, я как могла отодвигалась от него, хмурилась. Мы продолжаем ехать вместе — мою лошадку отдали Владыке.

Я невольно переживаю, как ни стараюсь я не замечать ардорца, я вижу, что ему плохо — уж очень непохожа была его вялая мешковатая посадка на обычную стройную и полную грации манеру держаться в седле. Мне видно, что он с трудом удерживается от падения, голова его склоняется все ниже и ниже к лошадиной спине. Видимо, мы двигаемся медленнее, чем предполагал Завур, я замечаю, что он волнуется, все чаще оглядывается назад, опасаясь погони, смотрит на Владыку, замечает его состояние. Потом всадникам пришлось спешиться и вести лошадей под уздцы через густой кустарник по крутому склону, нащупывая тропу. Рем прошел несколько шагов и упал. Мужчины помогли ему встать, но через мгновение силы совсем оставили его. Он не мог идти. Через некоторое время ардорец встал, попытался идти хромая, снова упал. Весь дальнейший путь пешком савааорцам пришлось тащить Рема, взяв ево с друв сторон под руки, ардорец с трудом переставлял ноги, опуская и поднимая голову, пока она окончательно не повисла на шее, как мешок муки. Наконец снова ровная лесная дорога, ардорца взгромоздили на лошадь. Мавус едет рядом с ним, готовый подхватить Владыку в любую минуту.

Все продолжали ехать молча. С небольшого озера повеяло холодом. А над нами распростерлось небо — огромное, серое, как железо, и чужое.

Я смотрю в сторону ардорца. Он почти лег на спину лошади, видно, как безвольно мотается его голова. Почувствовала, что дыхание моего раба изменилось и сделалось прерывистым и тяжелым.

— Стоп! На помощь! — закричала я в следующую минуту. — Он сейчас упадет! — Опять эта проклятая раздвоенность — делаешь одно, думаешь о другом. Ведь обещала себе не замечать раба. Как же я переживаю и волнуюсь за него!

Мужчины закрутились вокруг Владыки, взволнованно переговариваясь. Рем захрипел и, подавшись головой вперед, на ходу свалился с лошади, словно мешок камней, в его лице не осталось ни кровинки. Все остальные тотчас спешились и уложили Рема на землю, пока я с помощью Ромула слезала с коня. Дальше ехать мы не сможем, это было очевидно. Завур в бешенстве, я вижу на его лбу выступили мелкие бисеринки, его рубашка намокла от пота:

— Что с ним?

Мавус разводит только руками. Я слышу как он тихо что-то говорит, различаю:

— …совсем плох, можем не довезти… — Мужчины склонились над лежащим навзничь Владыкой, я вижу, что его плечо в крови, видимо, от падения рана снова открылась.

— Жара нет…

— Не понимаю, может травма головы?

— Нужен целитель…

— Завур, сделано все от меня зависящее. Я в самом деле совершил то, что мог, но я не целитель.

Ардорец очнулся, застонал, попробовал приподняться, не смог, Мавус помог Рему сесть, придерживая его сзади, чтобы он смог выпить лекарство. Потом он снова лег и, тяжело дыша, опять потерял сознание.

Рем умирал. Хотя был еще день и совсем светло, у меня было такое чувство, точно я поздним вечером стоит в темном дремучем лесу своей жизни. Такой мрак был у меня на душе, так мне было печально. Рем опять покидает меня. Одиночество — моя судьба.

Мужчины обсуждают как транспортировать умирающего Владыку. Завур предлагает привязать его к лошади, Мавус опасается, что передвижение убьет его. Они оживленно спорят, главный аргумент Завура, что за нами погоня, мы не можем задерживаться и так потеряли слишком много времени. Я устало прислонилась к дереву под охраной Ромула. Он посматривает на меня более и более горячим взглядом от которого я каждый раз вздрагиваю. Я прекрасно понимаю, что только мой статус Госпожи Владыки охраняет меня от насилия. Скосила глаза в сторону ардорца, сколько ему еще осталось? Все вдруг замерли. Напряжение разлилось по группе мужчин. Все замолчали, наступила тишина. Я тоже насторожила глаза и уши, стараясь распознать, что же всех так беспокоит, посмотрела на лошадей: они то и дело переступали с ноги на ногу, уши торчком, хвосты подергиваются от возбуждения. От облаков к этому времени остались лишь клочья, уносимые ветром; тонкие их нити порой прочерчивали лик заходящего солнца. Несмотря на то что было светло, я ничего не сумела разглядеть ни на дороге, ни в зловещей на вид роще. Все вдруг пришли в движение. Взяли бессознательного ардорца за руки и ноги, отнесли в густые кусты. Вскочили на коней, унеслись прочь. Ромул подскочил ко мне, утащил в кусты, положил на землю, улегся сверху:

— Тише креландочка, — я почувствовала его ладонь на моем горле, — чтобы ни писка, наши их уведут, там недалеко есть славный обрыв…

Я услышала, как галопирующие всадники поравнялись с кустами, где мы прятались и пронеслись мимо, вдогонку небольшого отряда савааорцев, сверкнул огонь и где-то впереди послышался орудийный выстрел — значит это креландцы. Раздался леденящий кровь вскрик, я взрогнула. В вечернем воздухе разносились дикие крики и вопли, от которых волосы вставали дыбом. Деревья вокруг стояли, окутанные тенью; до меня все еще доносились выкрики и многочисленные выстрелы, но я не могла определить, удалялись ли люди, приближалось ли сражение.

Я почувствовала как Ромэл лизнул мою скулу, с одной рукой, сжимающей мое горло, другой он взял мой затылок и начал меня целовать. Я попыталась лягнуть насильника, но тот легко удержал мои ноги бедром. Он дышал тяжело… Вдруг он дернулся и упал на меня, давление на горло прошло, я сипло втянула в себя воздух. Посмотрела наверх, что еще за беда случилась, кто там мой очередной избавитель… Надо мной возвышался абсолютно здоровый, мрачно смотрящий на меня ардорец. Рем улыбнулся — обнажил клыки. Это была его такая манера улыбаться — когда он был абсолютно взбешен, но когда он так улыбался, я предпочитала не иметь его среди своих врагов. Не говоря ни слова он поднял меня на ноги, взял за руку и потащил чуть не волоком вглубь леса.

Я потеряла счет времени, мы шли и шли, когда я упала и не смогла встать, ардорец взял меня на руки и понес. Солнце уже село, наступила ночь, а он все шел. Я засыпала, просыпалась — ардорец не останавливался. Он не проронил ни слова, меня всю трясло. Наконец он остановился. Осторожно положил меня на землю. Посмотрел на меня, хрипло сказал:

— Ну, снимай штаны Госпожа, буду пороть…

Глава 6.3

Рем

Мы спали на одном из незаросших мест в лесу, сплошь усыпанном золотыми листьями, налетевшими на лужайку с окаймлявших её деревьев. Листья легли в клетку, шашками, на лужайку. Так же ложились лучи солнца на их золотой ковер. В глазах рябило от этой двойной, скрещивающейся пестроты. Она усыпляла. Я открыл глаза, я лежу на шелковисто шуршавшей листве, положив подложенную под голову руку на мох, подушкой облегавший бугристые корни дерева. Мира лежит на мой руке, ее ноги обвили мои, чтобы точно не ушел. Я на мгновение задремал, снова открыл глаза, проверил, она все еще здесь. Пестрота солнечных пятен, усыпляла меня, клетчатым узором покрыла наши вытянувшиеся на земле тела. Покой снизошел на меня, не хотелось шевелиться, волноваться, мысли медленно перекатываясь, вяло текли. Я разглядываю мою Госпожу, бедная моя. Как же она похудела! Как же она переживала! Потухшее лицо, блеклое и почти без всякого выражения. Полные, но бледные губы, их очертания словно стерлись, синяки на шее, треснувшая губа, синяки под глазами. Спит, но ее пальцы крепко стиснули мою рубашку, я вижу как побелели костяшки ее пальцев, это ее — не отпустит. Проклятье, как же трудно не схватить ее, сжав в объятиях, и не выпускать до завтрашнего утра. Или возможно до следующей недели. Вообще не отпускать… Я грустно усмехнулся. Насколько же непостижимо сложен ее разум. Подумать только, обиделась из-за того, что я не сказал ей, что я Владыка. Кажется я действительно забыл об этом упомянуть. Когда я еще был свободным человеком, который имел право вольно ходить, куда ему заблагорассудится, там, в Ардоре, я часто впадал в сомнение, читая в книгах описание ужаса героя. Там говорилось, что у жертвы останавливалось сердце, что человек врастал в землю, как столб, что по жилам его пробегала ледяная струя и он обливался потом. Я считал это просто плохим стилем. Теперь я знаю, что все это правда. Чем же я ее так сильно успел обидеть? Чего я только не передумал после того, как услышал ее слова там, на поляне. Было очень трудно сконцентрироваться на всех тех человечках, считавших, что захватили меня в плен и расчитывающих использовать меня. Но когда они начали угрожать и грубить моей женщине, пришлось отбросить жизненно важные переживания и избавиться сначала от этого мелкого недоразумения, чтобы потом медленно и обстоятельно выяснять причину обиды моей Госпожи.

Она стояла рядом — бледная, с потухшими глазами, вся такая преданная мной и покинутая всеми. Дрожь сотрясала ее, она обхватила себя крест-накрест ладонями за локти. И несла абсолютную, несусветную чушь. Я никогда не видел ее такой. Она была переполнена одиночеством, протестом, отвращением и дрожала от ненависти и от радости, что удалось спастись. Что-то кричала, я не очень слушал ее ерунду, что я предал ее и вообще она меня теперь не любит… пыталась ударить меня за то, что испугал ее, когда сделал вид, что умираю, а она так волновалась, и вообще ей теперь наплевать на меня, хоть прям сейчас тут умру… и женщин у меня много, бабник… обманщик, и вообще пошел я на небо ко всем святым моим родственникам хвостатым…

Я слушал ее, покрасневшую, разгневанную, кричавшую, с растрепанными волосами и очень старался не засмеяться от облегчения, — “Создатели как она прекрасна, как я люблю ее», — думал я, смотря в это свирепое лицо безжалостного убийцы. В этот момент она решила перейти к действиям и набросилась на меня с кулаками. У нее даже кончики ушей порозовели от злости. Мира даже завибрировала от бешенства, вращая испуганными глазами. Мне вдруг захотелось ее обнять. И я сделал это. Просто резко выбросил руки, схватил ее и притянул к своей груди. Осознав, что я натворил, она же вся в бешенстве — она начала яростно вырываться, что-то шипя как раздраженная кошка, поняв, что я не собирался отпустить ее, она кусила меня, еще… Мира начала извиваться, каким-то чудом освободив одну руку и изо всех сил ударив меня по плечу. Я не отпускаю ее. Мира издала еще один сдавленный возмущенный возглас и ударила снова — куда слабее на этот раз, укусила. Я продолжаю обнимать ее, как же я ее люблю, она перестала дергаться, лизнула место укуса, расслабилась… Дрожа, я опустил голову, уткнувшись в ее волосы, и крепко обхватил ее тело руками.

— Я так скучал по тебе любовь моя.

— Я тоже по тебе скучала.

Мира вздохнула во сне и сделала движение, желая повернуться набок, но страх потери осилил ее, и она снова откинулась назад, вцепившись в меня еще крепче: — «Рем» — пробормотала она. Сон медленно овладевал и мною. У меня от недосыпу ломило голову. Сладкий туман, как с похмелья, стоял в голове и ноющая, блаженная слабость во всем теле. Сновидений не было, только тишина и дыхание Миры наполняли меня. Проснулся я уже под вечер. Мира еще спала. Тогда, подумал я, она была само отчаяние. Теперь от отчаяния не осталось и следа. От нее внезапно повеяло теплом и непосредственным, непринужденным спокойствием, я чувствовал тепло, излучаемое ею. Ничто больше не разделяет нас, я опять окунулся в сон, будто в какое-то облако, в котором уже не было мрака, а только светлое мерцание.

Мира

Когда я проснулась, я чувствовала себя отдохнувшей. Как же мне хорошо, моя голова лежит на руке Рема, он еще спит. Я тихонько лежу, смотрю на ардорца. Как же я кричала на него вчера. Стало стыдно. Он наверное теперь ненавидит меня за все то, что я ему выдала. Вздохнула. Глаза мужчины моментально открылись, и я чуть не захлебнулась в их сияющей нежности. Создатели, как же я рада его видеть. Несколько бесконечно долгих секунд мы смотрели в глаза друг другу. Рем подхватил меня, прижал к себе. Я тихо всхлипнула…

— Рем, а почему ты не сказал мне, что ты Владыка?

Ардорец вздохнул и устало прикрыл глаза:

— Знаешь, тебе это покажется странным, наверное, но я в самом деле считаю, что это не так уж важно… Я просто забыл тебе сказать. Столько всего происходило и другое было важным.

— Это не важно! То что ты прямой потомок самих Создателей! Да кто ты и кто я? Мог бы и упомянуть, чтобы я знала свое место!

— Ой, только не заводись, а? Я и без звания Владыки прекрасно скажу тебе где твое место — около меня!

— Но ты весь такой великий… — я замолчала, он скептически посмотрел на меня;

Тяжелая тишина легла между нами. Длинные пальцы скользнули по подбородку и подняли мое лицо. Я закусила губы, глядя в его серьезные глаза.

— Хоть ты замолчи а! Я так устал нести бремя магии и бремя священности. Я Рем — всего лишь тот, кто любит тебя всем сердцем. Только в этом мое величие. Только для этого я живу. — Он тяжело вздохнул.

Я легла на спину, посмотрела на голубое небо:

— У меня в рабах сам Великий Владыка! Сколько там поколений между тобой и Создателями, пять? — Рем напряженно кивнул, — Смотри-ка, у тебя и над головой что-то светится! Это нимб наверное, тебя столько по голове лупили, а он все еще не осыпался! Девчонкам бы рассказать, они бы лопнули от зависти, я столько всего про тебя слышала!

— Да, — со своей, теперь привычной, кривоватой улыбкой ответил Рем. — Мне самому столько рассказывали про меня такие чудеса, каких я и во сне не видел. В имперском дворце я слышал много разного, что со мной случилось или должно было случиться, что я могу и должен уметь. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень спокойно — я ведь интересный человек; все хотят меня, руки тянутся ко мне со всех сторон, я прямо нарасхват.

— Да, ты желанный всеми человек… И чего они все к тебе пристали?

Рем пожал плечами, задумчиво посмотрел вдаль:

— Все они хотят власти. Власть — самая заразная болезнь на свете и сильнее всего уродующая людей.

— Что же нам теперь делать?

— Ну, во-первых, нам обоим необходимо как следует выспаться. Нам нужно несколько дней отдохнуть, чтобы восстановить силы. А во-вторых… — Губы его тронула лукавая улыбка. Рем наконец посмотрел мне в глаза:

— Принцеса Святомира София Амелия Бронтейн, ты выйдешь за меня Доминника Ремуэна Адреана Манмона замуж?

Я вдруг обнаружила, что не могу сказать ни слова. Я закрыла глаза и поцеловала его в губы, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Рем обнял меня и прижал к себе. Я откинула голову и, когда голос вновь вернулся ко мне, сказала:

— Да. — Я поцеловала его еще раз. — Конечно же, да — я Святомира София Амелия Бронтейн согласна выйти за тебя Рем, не помню как там твое полное имя, замуж…

Глава 7 В лесу

Почувствовав под пальцами что-то горячее и влажное, я увидела кровь, струящуюся по руке Рема:

— Вот надо было тебе падать с той лошади! — Ворчала я, осматривая его рану на плече. Швы, наложенные Мавусом разошлись. — Достаточно было бы просто аккуратненько потерять сознание, оставаясь при этом на спине лошади.

— Ты так трогательно прижималась к своему спутнику, что я решил помешать вашему уединению, — сверкает глазами, сердится, ревнует…

— Я прижималась! А у меня был выход? Он между прочим всю меня облапал там под плащом!

— Ну вот я и упал сразу как увидел;

Я только покачала головой.

— Рем, было плохо? — Спросила я его тихо. — Он тебя… У меня прервался голос. Я боялась услышать ответ. Рем покачал головой, он понял, что я имела ввиду:

— Нет, не успел, — усмехнулся, — он очень торопился мне все прокричать перед тем, как я потерял сознание…

— Было очень плохо? — Он понял, теперь вопрос про ошейник, он пожал плечами:

— Первые пять минут было не очень хорошо, а потом я уже ничего не помню, а потом просто ужасно, когда очнулся и ты кричишь всякую ерунду! — Я покраснела.

Ну что ж, теперь я научилась понимать шкалу оценок ардорца. От его «все прекрасно» и «нормально» было немыслимо далеко до «не очень хорошо». Сколько же боли он испытал! Сколько там было, миль двадцать между нами…

Впервые я увидела ошейник подчинения в действии. Рем не имел серьезных телесных повреждений, за исключением небольшой раны на плече. Но вскоре мне стало очевидно, что двигаться дальше он пока не в состоянии, несмотря на то, что чувствовал он себя «совершенно прекрасно». После недельного плена в креландском лагере на огромном расстоянии от Госпожи, побега от наших «избавителей», сумасшедшего ночного забега по лесу со мной на руках, силы моего раба закончились. Я очень сомневалась, что он был в состоянии сдвинуться с места, даже если бы смог подняться с земли. Он походил на мертвеца с этими слипшимися от грязи и пота седыми волосами и бледным, исхудавшим лицом. Мной было принято единоличное твердое решение, что я слишком слаба для путешествия и под ворчание абсолютно бодрого ардорца я сообщила, что не сдвинусь ни с места пока не отдохну и улеглась рядом с ним в доказательство своих слов.

— Хватит дергаться! Я приказываю тебе лечь рядом и заснуть наконец!

Не думаю, что у ардорца хватит сил бороться с приказом Госпожи. Он, возмущенный, улегся, обнял меня, грозно сопя, и тут же провалился в сон. В последующие два дня Рем много спал, но просыпался всякий раз, когда я шевелилась. Он был как компас, постоянно настроенный на свою Госпожу, даже в глубоком сне он бессознательно поворачивался в мою сторону, вздрагивая каждый раз когда я чуть отходила от него. В те редкие моменты, когда он бодрствовал, он лежал и смотрел на меня, словно черпая во мне силу. Разговаривали мы мало. Казалось, для исцеления для Рема достаточно было наших прикосновений, чем ближе я была к ардорцу тем лучше он себя чувствовал. Я приносила ему воду, гладила по лицу, кормила, обнимала. В первый же день я с восторгом обнаружила, что Рем, освободив меня, прихватил с собой мои вещи и сумки савааорцев. Мы стали счастливыми обладателями двух одеял, теплого пледа, мыла, сменной мужской одежды, плащей и сухой пищи. Из оружия у нас был длинный нож и меч Ромэла.

Все это время я не могла налюбоваться своим женихом. Что же я наделала? Что я наделала? Как я могла! Отдала, отреклась, уступила. Чуть не потеряла свое счастье, свою любовь. Только потеряв я узнала, что такое счастье, чем я на самом деле обладала. Пока имеешь не ощущаешь радости обладания, не ценишь свое счастье. Надо было подойти к самому краю пропасти, чтобы понять это. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме.

Четвертый день в лесу. Я лежу и смотрю на звездное небо, я вся поглощена чувством полного удовлетворения, целостности. Рядом заворочался Рем, обнаружил, что Госпожа находится слишком далеко, не просыпаясь, сгреб меня в охапку, закинул на меня ногу, зарылся носом в моих волосах, вздохнул удовлетворенно, забормотал что-то во сне, и от накрытых пледом кедровых ветвей, служивших нам постелью, поднялась волна густого древесного аромата. Его голая нога вылезла из-под одеяла, блеснул мифриловый браслет на щиколотке. Надо бы его накрыть, замерзнет. Зашевелилась, пытаясь накрыть ардорца, справилась. Я счастливо улыбнулась и погладила его по острой бледной скуле:

— М-м-м? — промычал он. — Хм-м-м.

Вздохнул, прижал меня покрепче и снова погрузился в сон.

Я чувствовала, что когда мы вместе, когда он прижимает меня к себе, ощущая мое тепло, усиливавшее его собственное, его сущность обновляется, он выздоравливает. Мои внутренние весы восстановили равновесие, я снова обрела свой якорь — все, что в моей жизни имело ценность находилось рядом.

С восторгом я нашла небольшой лесной прудик недалеко от места, где мы остановились. Почти вся поверхность небольшого водоема была подернута тонкой паутиной ряски, а в центре широкой полосой расположились нежные цветы розовых кувшинок. Берега пруда почти сплошь поросли густыми зарослям осоки и камыша, скрывая его от посторонних глаз. С изумлением я обнаружила, что вечерами поверхность пруда преображается. Она, будто по волшебству, начинает тускло мерцать тысячами маленьких зеленоватых огоньков. Мы проводим тут много времени. Это было так здорово искупаться, смыть с себя пот и грязь.

Вечер, я сижу, прислонившись к старому раскидистому дереву, голова Рема лежит у меня на коленях, мы на берегу нашего прудика, смотрим на волшебные огоньки. Я задумчиво перебираю волосы Рема.

— Я люблю твои волосы, Рем.

— Я люблю, когда ты прикасаешься к ним, — хрипло ответил он. — Зарываешься в них, делаешь все, что хочешь.

Создатели знают сколько времени прошло, пока мы просто лежали так, мои пальцы гуляли в густых белых волнах. До меня доносится довольное урчание ардорца.

Волосы у него отросли до плеч, и он обычно стягивал их на затылке и перевязывал кожаным ремешком, чтобы не лезли в лицо.

— А зачем ты отрезал волосы, я видела во дворце, что ардорцы все с длинным косами, говорят вы их не обрезаете никогда?

— Так удобнее, ты еще моего друга не видела, он вообще как-то лысым был пол-года.

— А почему ты весь седой?

Рем пожал широкими плечами:

— Так получилось, взял и поседел, не нравится? — спросил он, закидывая голову вверх, чтобы посмотреть мне в лицо, его ошейник подчинения туго обтягивал шею, сверкая матовым светом:

— Мне все в тебе нравится, наоборот, ты очень даже импозантно выглядишь. Я тебе заплету настоящую косу. Будешь выглядеть как настоящий ардорец, а то весь лохматый какой-то, распугиваешь здесь всех в глухом лесу. — Раб попытался возражать, приподнял голову, — а ну лежи смирно, — схватила его за уши, положила обратно, повернула его голову в сторону, Рем подчинился, бормоча себе под нос какие-то бунтарские слова. Я, проворно перебирая седые пряди, заплела волосы в толстую косу и аккуратно перевязала ее ремешком.

— Эх, тебе бы сюда розовую ленточку, — вздохнула. В ответ фырканье.

Чистенький и прибранный, в черной полотняной рубашке и темных штанах, Рем являл собой весьма привлекательную фигуру. Я облизнулась. Как я по нему соскучилась. Засунула руки под рубашку, положив руки на торс Рема, провела пальцами по его груди. Мышцы сжались, и мужчина сделал судорожный вздох. Я нежно царапнула его ногтями. Ардорец дернулся. Я уставилась на своего мужчину, мое тело начало покалывать. Его взгляд был затуманен чувственностью. Это возбужденное тело и лицо было самым прекрасным, из всего, что я когда-либо видела. Меня больше возбуждало то, что этот большой, опасный мужчина, великий Владыка по доброй воле лежал передо мной в такой уязвимой позе.

Я села на него и поднесла руки к его рубашке. Я медленно поднимала ее, осыпая его живот поцелуями, выше, открывая его широкую грудь, поцеловала, лизнула, кусила, приподняла его голову, сняла рубашку. Все это время он лежал на месте, спокойный и податливый, его горячий взгляд не отрывался меня.

— Как ты себя чувствуешь, мужчинка, готов выполнить свой долг?

В ответ разъяренное рычание — «А чего такого я сказала то?» Ловлю его страсть, смешиваю со своей, десятикратно усиливаю и отдаю обратно. Теперь уже я лежу на земле, моя одежда отлетает в сторону… Мы были первобытными людьми на берегу моря, и что-то вставало из глуби вод, белое и яркое, вопрос и ответ, слитые воедино… А страсть все прибывала и прибывала, и разбушевалась буря…В разгар полыхающего пожара охватившего наши тела, для меня не существовало ничего, кроме Рема… ни прошлого, ни будущего — ничего, кроме нас. Время и место потеряли значение, наряду с остальными всеми теми людьми, пытающимися схватить нас. Я хотела, чтобы это длилось вечность. Я с яростью впилась своим ртом в его. Его огромное тело было слито с моим, наполняя меня, растягивая собой. Я выгнулась ему навстречу, обеспечивая более глубокое проникновение. Его мышцы напрягались и расслаблялись под моими ладонями, когда он задвигался во мне, ускоряя ритм. Мой голод выходил из-под моего контроля, делая меня дикой и более возбужденной. Он захлестывал рычащего ардорца. От моей страсти у него темнело в глазах, как впадают в беспамятство, он проваливался в бездну блаженства. Рем подвел меня к оргазму, такому полному и насыщенному, что мои глаза наполнились слезами. Я закричала, сжимая и разжимая внутренние мышцы в конвульсии. Это уничтожило Владыку. Почувствовав мои эмоции я почувствовала, как он запульсировал, и, опершись на локти, замер надо мной, хватая ртом воздух. Его лицо исказилось от страсти, и это было так прекрасно, что я шепнула: — Ты мой.

Рем открыл фиолетовые огромные глаза, все еще вздрагивая после оргазма.

— Я твой, — произнес он.

Глава 7.2

Мы путешествуем почти целую неделю по Хмурому лесу, спим под открытым небом, умываемся холодной водой из ручьев, питаемся кроликами и рыбой — добычей Рема, а также съедобными растениями, грибами и ягодами, какие нам удается найти. Я вспоминаю карты. Кармская дорога соединяет Западный и Северный Тракты. Наш план был уйти как можно дальше от оживленной, находящейся под полным контролем Кармской дороги и через Хмурый лес выйти на Северный Тракт как можно ближе к Сорве. Великий Северный доходил только до Далмской долины и поворачивал дальше на северо-восток. Чтобы привести план в исполнение, нам нужно было зайти влубь леса достаточно далеко.

— Ветви исполинских деревьев, покрытые мхом, — рассказывала мне старая нянюшка про ужасный Хмурый лес, — походят там на лапы, которые тянулись к незваным путникам, словно желая схватить и уничтодить их. Из-за деревьев доносятся там резкие, ужасные звуки, похожие на треск и громкий протяжный свист. В гнилых водоемах и ядовитых реках плескаются невидимые твари. Страшные монстры охотятся там за людьми. Огромные змеи свисают с искореженных деревьев. Там темно и мрачно. Ни лучика света не проходит через кроны деревьев.

Хмурый лес был знаменит своей непроходимостью и опасными хищными зверями. Единицы проходили через этот темный, полный опасностей лес.

Я не заметила ужасного леса. Все вокруг меня было наполнено волшебным очарованием. Мы шли по прекрасным лесным лужайкам, вокруг нас летали пестрые бабочки, мы плескались в небольших многочисленных лесных водоемах, речках. В пути наши руки неожиданно сближались и оставались одна в другой, мы падали на мягкий мох, как мягкий ковер, устилавший землю, наши ноги переплетались, и приступ туманящей непобедимой нежности обезоруживал нас… Продолжали наш путь и снова все валилось у нас из рук и вылетало из головы. Опять шли минуты и слагались в часы и становилось поздно куда-либо идти, и мы оба с ужасом спохватывались, вспомнив об оставленных без внимания планах, о далекой войне, и сломя голову бросались наверстывать и исправлять упущенное и мучились угрызениями совести. Недолго, до следующей волшебной поляны или теплого водоема. Мы были счастливы, наполнены друг другом. Я молилась Создателям, чтобы этот чудесный лес не заканчивался.

Холодная ночь. Наш костер потух. Я неожиданно вырвана из сна низким рычанием. Волки стояли рядом, мордами по направлению к нам и, подняв головы, выли на луну или на отсвечивающие серебряным отливом небольшого лесного озера на берегу которого мы остановились. Несколько мгновений они стояли неподвижно, но едва я поняла, что это волки, целая стая, я увидела Рема, стоящего в полный рост напротив них, не успела я за него испугаться как я увидела, что волки по-собачьи, опустив зады, затрусили прочь с поляны, точно сила Владыки испугала их. Через секунду Рем уже залез под наше теплое одеяло, обнаружил, что я не сплю, обрадовался, полез обниматься, я горю от его огня…

— Мяса хочу, — я голодная, — ною все утро, — надоели корни и растения. — Вот уже несколько дней, как Рему не везет в охоте. Рем сердится:

— Нытик, ну где я тебе мясо возьму, ты такая шумная, что все звери на несколько миль вперед слышат тебя и разбегаются…

— Ну вот зачем тебе клыки даны, прыгни на спину медведя, — вспоминаю, как вчера мы весело улепетывали от грозного и очень рассерженого мишки, — перегрызи ему горло и зажарь его на костре для своей дамы!

— Дамы? — скептически посмотрел на меня;

Волосы у меня за последние месяцы сильно отросли — ниже плеч. Они лежали свободно, густые и разлохмаченные, в них запутались обрывки листьев и обломки веточек. Одежда порвана, сапоги потрескались…

Я взорвалась от ярости:

— Ах ты засранец! Невежественный хам! Оскорбил! Обидел! Плохой, плохой Владыка, — набросилась на раба. От неожиданной атаки он уронил все наши сумки на землю, пошатнулся, едва успев поймать меня. Я ловко залезла, как белка вскарабкавшись на ардорца, привычно схватила за уши, поцеловала, углубила поцелуй. Дыхание мужчины стало прерывистым. Он впился в мои губы, подхватил под попу, под моей тяжестью рухнул, поверженный, на землю… Одежда в сторону, скользнул глубоко в меня, я разлетелась на тысячу осколков…

Перед нами горы. Рем фыркает:

— Это не гора, а пра-пра-дедушка нормальной горы, так, каменистый холмик, мы пройдем через него, чтобы сократить путь.

Я потрясенно задрала голову, — «холмик значит, тут то я и умру, он наверное мстит мне за все…»

— М-м-м, Рем, я наверное забыла сказать, видимо, я боюсь высоты, я только что поняла это…

— А где ты видишь высоту? — Искреннее изумление.

— Не пойду, я боюсь!

— Пойдешь, пойдешь, мы пойдем наверх вместе, прямиком овечьими тропами. Так мы нагоним время, потерянное на этой петляющей дороге. — Рем видит мой шок, вздыхает, сажает себе на спину: — Закрой глаза трусишка. — С готовностью выполняю приказ, тихо поскуливаю, Рем ползет наверх, хватаясь и цепляясь за камни и корни деревьев. Он карабкается все выше и выше. Добравшись до небольшого голого участка на склоне утеса, передохнул, лезет дальше, мы наконец достигли вершины — вылезли наверх в сосновый лес. — он сбросил мое трясущееся тело на землю, я дрожу и содрогаюсь от ужаса.

— Можно открыть глаза, — слышу его горячий шёпот. У меня стресс, мне срочно требуется утешение. Хватаюсь за ардорца. Главное не открывать глаза. Я его целую, через мгновение мне кажется, что я держу в руках живой огонь. Он поцеловал меня сильнее, обведя мои губы и погладив подбородок. Я хочу лишь одного — броситься в этот огонь и сгореть. Его прикосновения опаляют мою кожу и зажигают огонь у меня в крови. И я уже пылала и светилась, как раскаленный металл. Закрыв глаза, я чувствовала возбуждающие прикосновения к щеке, виску, уху и шее, я вздрогнула, когда он обнял меня за талию и привлек к себе. Я — это огонь, горю…

Я радостно хлопаю в ладоши, облизываюсь:

— Ты мой герой, олень, мясо!

Под звуки моего желудка и под треск жаркого огня мужчина освежевал выпотрошенную тушку зверя и насадили четвертины на длинные палки-вертела. И вскоре огонь лизал румяную сочную оленину острыми кончиками языков.

У меня потекли слюнки. Я нетерпеливо приплясывала, ждала своей доли стряпни: всем своим видом выражала готовность запустить пальцы в обжигающее мясо, до которого было рукой подать. Наконец Рем рывком содрал пылающую полоску с хорошо прожаренного огузка и медленно пережевал его. От показного удовольствия он закатил глаза и улыбнулся во весь клыкастый рот. Проглотив кусочек мяса, он облизал губы и пальцы. Я выпучила нетерпеливые глаза:

— Ну? — Урчание моего желудка, заставило его засмеяться.

— Налетай, — сказал он. — Накормим маленькую Госпожу, эй, эй — только мне оставь немного.

Я с рычанием набросилась на еду, урча и мурлыкая, кушаю, довольно зажмурив глаза. Мой мужчина забыв обо всем, смотрит на меня. Я чувствую, он счастлив. Я улыбнулась и прижалась к нему. Рем почувствовал, как в нем раскрылось и расцвело что-то горячее, нежное и необъятное, будто множество рук потянуло его куда-то вниз, я поцеловала своего любимого, забыла о еде…

Через два дня мы вышли к глубокому озеру, разбили стоянку и я наблюдала, как Рем с помощью соснового копья охотится на рыбу. Я с вожделением облизываюсь, на моем женихе одеты только штаны, закатанные до коленей. Я вижу, как напряженные мышцы перекатывают по его плечам. Рем хмурится, наверное догадывается о чем я сейчас мечтаю, ох ругаться будет, что не даю ему сконцентрироваться. Надо будет потом искупаться вместе, залезть на колени великого Владыки, потереться об него…Рем споткнулся, резким рывком вонзил копье во что-то в воде, промахнулся, бросил в мою сторону яростный взгляд:

— Балуешься? Иди, погуляй в лесочке, охладись Госпожа…

Ну уж нет, такое зрелище я не пропущу, сижу, жмурусь на солнышко, мечтаю… В озере ругается любовь моей жизни — опять промахнулся, а я то тут причем..? Бросил копье в сторону, растрепанный, разъяренный полез на берег наказывать меня, непутевую, утащил в воду — по сравнению с ним она чувствую себя изящной и очень хрупкой:

— Ну, чего ты там мечтала? — Он весь дрожит от возбуждения, чем окончательно свел меня с ума. Ардорец притянул меня на себя, и я раздвинула ноги, чтобы сесть на мужчину верхом, мужчина зашипел и толкнулся бедрами вверх.

— Вот так, — прошептала я и ущипнула губами его остроконечное ухо. — Вот здесь. Где ты и должен быть. Я обхватила своего мужчину ногами и погладила его широкую спину…

Сижу мокрая на берегу около теплого костра. На ветках развешены наши мокрые, постиранные мной одежды. Рем, обнаженный, охотится на рыбу. Я плавилюсь от этой дикой красоты. Я в предвкушении представляю себе, как сочная, вкусно пахнущая рыба будет жарится на ночном костре. Моим мечтам суждено было осуществиться: ардорец бросил извивающуюся добычу на берег. Задумчиво смотрю на серебристую рыбу, а ведь потом ему надо будет вымыться…Со стороны озера раздается рычание — опять промахнулся…

Однодневный привал на чистом озерном берегу — и снова в путь: в самую глубь смешанных лесов, к более высоким горам, и строго на север, где высились скалистые Андарские вершины.

Первые лучи солнца только-только пробивались через черные тучи с востока, испещряя темно-фиолетовое небо широкими, желтыми с красным полосами и вспыхивая на заснеженных вершинах пылающей и горящей жизнью горной земли вокруг. Молчаливое полотно гор послушно расстелилось под властным солнцем, и серые с белым утесы подернулись багрянцем. Начались холода. Лечше всего было ночью — одеял у нас хватало. Труднее всего было днем, я постоянно мерзла из-за отсутствия теплой одежды. Я пошевелила пальцами в промокших ботинках, размышляя о том, что всевозможные неудобства человеку переносить труднее, когда он мерзнет. Деревья и скалы увязали в густом тумане, с неба сыпался ледяной дождь пополам со снегом, порывистый ветер пробирал до костей.

Рем волнуется. Чаще и чаще мы слышим отдаленное эхо орудий. Мы приближаемся к цивилизации. Закончидось наше безмятежное, счастливое время.

Глава 7.3

Великий имперский Северный Тракт. Один из самых старых и протяженных в Креландской империи. Широкий, четыре повозки легко проедут по нему рядом, в народе имел разные названия — Великий кандальный тракт, дорога слез, дорога скорби или Ардорский тракт. Вот уже более двухсот лет креландские императоры ссылают всех политических, уголовных заключенных и просто нежелательных людей в каменоломни и рудники Андарских гор. А с победы над Ардором Северный тракт стал еще более оживленным местом. По нему бесконечным потоком шли обозы с железом и рудой из Андарских карьеров, обозы с Эльдоранскими тканями, изделиями рейских и эльдерских умельцев, мехами из Хмурого леса. По нему гнали заключенных в Андарские каменоломни, по нему шли скованные ардорцы в Миранию, по нему рабы-ардорцы со своими хозяевами возвращались обратно в Ардор. По обем сторонам Тракта тянется опасный, непроходимый Хмурый лес. Часто широкие, густые кроны вековых берез, соединившись верхушками через всю ширину тракта, образуют зеленый туннель. По Тракту идут обозы за обозами с заключенными и рабами. Многие в дороге гибнут. За арестованными идут подводы, подбиравшие умерших. Если они переполнены, их тела отбрасывают в сторону, чтобы не мешали продвижению многочисленных повозок. Заключенных гнали грязных, голодных. Все они были скованы цепями друг с другом. Цепи надевались на ноги возле щиколотки и цеплялись за пояс. Когда заключенные шли, то задевали цепью о цепь, и за километр был слышен «звон кандальный». Некоторые счастливчики бежали. Заклейменные, не было им пути назад, они собирались в шайки вооруженных разбойников, грабивших путников, проходящих по Тракту.

Мы вышли к небольшому городу Кромель. Здесь Великий Северный Тракт останавливается, чтобы дальше вплоть до Дольнской долины тянуться через Хмурый лес и опасные Брявнские гиблые топи, не встречая на своем пути ни одного населенного пункта. Здесь же, в полутора милях находится Верх-Кромельский железный завод, где оседала большая часть каторжников. Город был построен по обе стороны реки Коромели, ржавая вода которой медленно течет в крепком каменном грунте. В Кромеле собираются обозы для прохождения через Великий Северный Тракт. В одиночку по дорогам ни днем, ни ночью не было проезда. Чуть кто отъедет или отойдет от обоза, разбойники или убьют, или уведут в лес. И было заведено, что два раза в неделю из Кромеля выходили обозы, провожаемые креландскими солдатами. Спереди и сзади идут солдаты, за передними солдатами идут каторжники и рабы, а в средине едет гражданский народ.

Идти по Хмурому лесу вдоль Северного тракта было бы сущим самоубийством. Многочисленные банды разбойников плотно укоренились тут, поделив весь лес около Тракта на зоны влияния. Вот уже второй день мы не разводим костра, как тени передвигаясь по лесу, стараясь не шуметь и не привлечь чьего-нибудь внимания. Несмотря на огромную силу ардорца, мы понимаем, что от банды разбойников нам не отбиться.

— Рем, надо присоединиться к обозу!

Рем только мотает головой.

— Это единственный способ, иначе никак. Я пойду в Кромель, куплю все необходимое и мы под видом хозяйки-креландки и ее раба двинемся с обозом.

— Опасно! — как заведенный твердит Рем. — Опасно для тебя. Нас ищут, описания нашей внешности в каждом газетном листке.

— Внешность я изменю, вы, ардорцы, все для нас похожи друг на друга, высокие, клыкастые. Только вот седой ты, закрасим. Да и мифрилы у тебя приметные. Подумаем.

Я чихнула. Все таки я заболеваю. Я убрала с глаз намокшую прядь и посмотрела на небо. Дождь умерился, но не потеплел, темные тучи по-прежнему висели угрожающе низко над головой, словно едва-едва сдерживая в себе обилие вод или даже снега. Вот уже несколько дней, как тучи обрушивали на нас ледяной ливень. Шквал неистовых водяных потоков пригибал нас к земле, я покорно следовала за Ремом, непонятно как ориентировавшемуся в этой темноте. Поскальзываясь, цепляясь за древесную кору и ветки, корни или камни — все, что попадалось под руку мы шли по скользкому горному спуску. Наконец мы подошли к границе леса, перед нами открылся северный Тракт и вход в Кромель. Мы укрылись в скоплении нескольких глыб, и промокшие, замерзшие устроились посреди недоброжелательных каменных стражей. Пальцы ног и рук совсем окоченели и почти не слушались. Последние несколько часов я пытаюсь убедить Рема в необходимости присоединиться к обозу, голова болит, я без остановки чихаю.

Рем обреченно вздохнул, ветер раздул рукава его рубашки, шумно хлопнув мокрыми складками ткани. Я скрестила руки на груди, стараясь укрыться от ледяных порывов, Рем озабоченно посмотрел на меня.

— Ты плохо себя чувствуешь, — озвучил он очевидное;

Сегодня утром на нас напал небольшой отряд разбойников. Лил проливной дождь со снегом. Четверо мужчин отлетали от разъяренного ардорца, размахивающего мечом в одной руке и ножом в другой. Один из нападающих упал, хрипя у моих ног, затих, я смотрю на него в шоке, такой молодой и такой мертвый. Опустив голову, я твердила себе: ты не свалишься в обморок, ты на своем веку уже видала мертвые тела, нет, ты не свалишься в обморок… Создатели, у него такие же голубые глаза, как у Эжери…

Длинный, глубокий порез Рема успел покрыться аккуратной корочкой запекшейся крови, темная полоса длиной примерно в три дюйма тянулась от челюсти к горлу.

— Тебе надо к целителю;

Отмахиваюсь от паники в его голосе, настаиваю:

— Ерунда, всего-лишь горло першит, «и нос заложен, и голова болит». Я пойду в Кромель, куплю все необходимое для смены личины, узнаю про обоз…

Мы стоим, обнявшись, в тихой заводи нашего временного покоя, ища друг в друге опору среди зыбучих песков грядущей войны. Она нас еще не настигла. Но я уже слышу ее тяжелую поступь, узнаю знакомый напряженный страх в глазах Рема. Он боится и не хочет отпускать меня. Я ухватила его за подбородок и повернула лицом к себе. Он широко раскрыл глаза в притворном удивлении:

— Рем, любимый, что бы ни случилось, не ходи в город, это будет самоубийством!

Кивает, обнимает меня крепче:

— Иди сразу к целителю, поняла?

— Великий Владыка, если ты покинешь эту рощу до того, как я вернусь, я выпорю тебя ремнем по голому заду. Слышишь? — надеюсь мой дрожащий голос звучит достаточно грозно. — Не очень-то приятно тебе будет идти пешком до самого Ардора с воспаленной задницей. Запомни это, — сказала я, — это не пустая угроза. — Рем неразборчиво хмыкнул, и я подавила улыбку. Ну что ж, Великий Владыка явно испуган, я чувствую как его большое тело дрожит, обнимая меня:

— Госпожа, у тебя времени до вечера, а потом я приду за тобой… Бегом к целителю и обратно.

Иди Мира, я жду тебя, любимая. — Я следила за ним, пока он не исчез в дубняке. Шел он медленно, как раненый, который знает, что ему необходимо двигаться, но чувствует, что жизнь мало-помалу выходит из него сквозь пальцы, прижатые к ране…

Стояло очень раннее промозглое утро. Солнце уже взошло, но его не было видно за тяжелыми серыми облаками, голова сразу начала болеть из-за сильного удушающего запаха многочисленных фабрик. По улицам шныряли кошки. Из некоторых окон уже доносился запах кофе, смешанный с запахом ночи. Фонари погасли. Где-то погромыхивала телега. Люди темными торопливыми тенями пробегают мимо меня. Я сняла комнату в постоялом дворе — сюда я буду приносить свою добычу. Я иду в богатую часть города, туда, где я смогу купить одежду для знатной дамы, которая может позволить себе раба-ардорца. Снова пошел дождь. Я оглянулась — я оказалась между витринами двух магазинов: в одном были выставлены корсеты для пожилых полных дам, другая была витриной шикарных платьев для носителей браслетов подчинения. Я стояла напротив ярко сверкающей витрины — окно в роскошную жизнь. Я помню, века назад, когда только появились эти платья, с одним рукавом короче, чтобы все видели браслет на руке хозяина. Я тогда мечтала о таком же, это был предметом всех моих грез и единственным возможным и самым полным счастьем. Какое удивительное чувство: как будто передо мной в мерцающем свете возникло собственное детство, год назад, как давно это было! Казалось, эти платья беззвучно появились из какого-то другого нездешнего и все же знакомого мне мира. Я решительно зашла внутрь. Продавщица скептически оглядела меня, мокрого нищего мальчика, одетого в грязные обноски. Гляжу на нее высокомерно, задрала нос, с которого предательски что-то капает:

— Моя госпожа, миледи Сатская приказала мне купить для нее несколько платьев.

Недоверчивый взгляд. Я озвучила необходимый мне размер. Три теплых платья, да-да, тех самых, самых дорогих. Два вечерних, меховая накидка, теплые меховые сапожки — задумалась, донести бы все это до моей комнаты. Продавщица, снисходительно улыбаясь смешному мальчику, низвала цену, я высокомерно усмехнулась, девочка, тебе ли состязаться со мной, принцессой, в презренных взлядах и гордо поджатых губах! Продемонстрировала мешочек с золотыми. Дело пошло быстрее. Меня, мокрую, усадили на мягкое светлое кресло, предложили горячий чай с теплыми булочками. Через час я получила заказ, платья были подшиты под мой размер, аккуратно упакованы в непромокаемую ткань.

За этот сумасшедший день я купила несколько смен одежды для раба-ардорца, надо же появились даже специальные магазины для таких нужд! Я медленно брела вдоль витрин, в которых были выставлены осенние моды для рабов, пестрившие лозунгами: “Одень своего раба перед долгой дорогой». Постояла перед прилавком со всевозможными золотыми и серебряными цепями, плетками, кнутами, декоративными и шипастыми ошейниками. Заинтересованно посмотрела на симпатичный кляп, инструктированный драгоценными камнями: — «полезная в хозяйстве вещь».

Я остановился перед гастрономическим магазином. В витрине его пригорюнились охотничьи сосиски и сыры всех сортов. А Рем там голодный! Накупила ему еду.

Я двинулась дальше по темной Двадцатой улице, потом поднялась вверх по Железной авеню, но скоро свернул направо на Третью авеню. Перешла на другую сторону и вернулась обратно, у меня раскалывалась голова — теперь, в свете дня яркие огни магазинов казались поблекшими. Я никак не могла расстаться с этой улицей дешевой цивилизации и дорогих магазинов — моей прошлой жизнью, бодрившей и утешавшей меня когда-то, вечность назад: теперь для меня здесь таился черный, вязкий хаос, фальшивая жизнь. Остановилась около ювелирной мастерской, надо попробовать продать некоторые драгоценности. Внутри было тепло, я, ожидая хозяина принялась рассматривать подвески, закрытые под толстым стеклом.

— Нравится? — Я невольно вздрогнула:

— Да, а почему они такие темные?

— Патина, это червонное золото. — Смотрю на ювелира непонимающе:

— Драгоценный металл может быть оксидирован. Чернение. Понятно? Патина, золото, мифрил, серебро и медь меняют свой цвет при оксидировании, приобретают насыщенный черный или после полировки серый. Вам чего-то надо было?

Я молчу, думаю. Цвет меняют? Интересно.

— А как оксидировать?

Получаю подробную инструкцию. Какой металл? Мифрил. Задумчивый взгляд на меня, и серебро тоже! Через час я вышла из магазина с двумя бутылками, наполненными какой-то вонючей черной жидкостью. Кажется я теперь знаю как спрятать мифрилы Рема. Зашла в магазин «Все для рабов» — купила серебряные цепи, еще раз задумчиво посмотрела на симпатичный кляп, вздохнула, мой агрессивный раб не поймет шутки и точно не заткнется…

Накупила краски для волос. Может еще и пудры для ардорца купть? — Точно побьет…

Ужи близится вечер, а еще столько всего надо сделать! Как же я устала, меня даже качает. Переоделась в своем номере, накрасила лицо яркой косметикой, обновила черный цвет волос. Посмотрела на себя и не узнала! Где я, маленькая золотоволосая принцесса Мира с забавными ямочками на щеках и доброй улыбкой! Передо мной стояла грациозная дама. На похудевшем лице выделяются огромные чуть раскосые ярко-зеленые глаза, очень бледное лицо, острые скулы выступили вперед, черные брови взлетают косо вверх, пухлые, чуть бледноватые губы. Высокая и стройная, я выглядела повзрослевшей и другой. Еда, вода и горячая ванная принесли мне облегчение и прояснили мысли, но выглядела я по-прежнему какой-то изможденной. Печаль и усталость таились в глазах, придавая всему моему облику какой-то романтический, трагический оттенок. Попробовала задорно улыбнуться, белые зубы сверкнули в радостной, широкой улыбке, не затронув глаз. Я взмахнула ресницами и запорхала ими как бабочка крыльями, мой взгляд приобрел глупый, высокомерный вид, задрала нос, поджала губы — удовлетворенно вздохнула, но что ж, старые навыки еще не растеряла.

Следующая задача — присоединиться к обозу. Пораспрашивала в богатом ресторане, меня направили к руководителю обоза капитану барону Жану Равку. На пути к капитану пришлось выдержать тяжелый бой со всеми его помощниками, слугами, утвержающими, что нет мест, обоз выходит завтра и надо ждать следующего, через две недели и надо предоставить документы и оплату, а барон Равк занят, очень занят, а вы вообще кто такая… Мне страшно. Мы в розыске. Императору очевидно, что я и Владыка будем всеми правдами и неправдами пробираться в Ардор. Все предупреждены. Северный Тракт наполнен креландскими солдатами, ищущих бежавшую принцессу и раба-ардорца. Только за ланчем я читала новостной листок с описанием наших зверств. Но я истиная дочь своего отца, не зря я проводила часы, слушая совещания императора со своими советниками и министрами, из меня получилась бы прекрасная королева — хитрая и лживая. Я знаю, что при любой диктатуре и тирании страх и неуверенность царят в рядах самих чиновников. Я играла на трусости, ибо знала, что трусость в соединении с жестокостью как раз и являются логическим следствием любой тирании. Здесь нельзя показать слабость, крик, хамство и приказы действуют здесь лучше, чем просьбы.

— Десять минут! Десять минут своей жизни я угробила на этого идиота в кителе! Пошел вон рядовой! — я ору, как ожержимая на бедного лейтенантика, пытавшегося удержать меня.

— Я маркиза Капрская, жена лучшего друга самого императора Дарко — маркиза Антона Капрского, героя ардорской войны. И что! Этот жалкий червяк унижает меня своими вопросами. — Я визжю, бешено вращая глазами. — Вы обязаны взять меня в этот ваш обоз завтра! Этот противный городишко воняет, никакие духи не могут отбить этот смрад! Здесь самая отвратительная еда и тупая прислуга! — Мужчины с выпученными глазами слушают меня, — я, благородная маркиза, только что с Великого имперского бала, да сам Дарко обещал мне легкой дороги и что! А ведь блистательный герцог Эжери предупреждал меня, говорил, чтобы я была готова к хамству креландских офицеров, — заваливаю их самыми громкими, знаменитыми именами, — ах, я буду жаловаться! Имя, имя этого рядового, я напишу барону Александру Войеру! Да, да я буду жаловаться, прямо сейчас начну писать письма, мне список всех ваших имен! Начнем с этого солдатика…

— Я, я лейтенант Марис, уважаемая маркиза Капрская, я выполняю свой долг, бумаги нужны для…

Я томно вскидываю рукой, браслет Госпожи мелькает перед моей ошарашенной публикой:

— Рядовой, уже рядовой, лапочка! Какие бумаги! Я взяла свои платья, драгоценности, духи, говорят герцог Томеррен-душечка дает в этом варварском Ардоре незабываемые балы! А бумаги придут позже с моим багажем — четыре огромные крытые повозки, это все мелочь, суета, дурь! — Лейтенант уничтожен, разбит… Я от отчаяния взмахнула другой рукой, массивный золотой браслет сверкнул сапфиром, размером с голубиное яйцо — мамин любимый камень. Мужчины взглядом проследили за моей рукой. Императорские фамильные драгоценности ослепили их. Перед выходом я оделась на манер маркизы Анны Шамер — как можно больше сверкающих побрякушек, пальцы мои были так густо унизаны перстнями, что я точно не удержала бы вилку с ножом.

— Ах, любезный барон Равк, можно я буду называть вас Жан, как вы умудряетесь работать в таких условиях, вы же окружены идиотами!

Все проблемы были улажены. Да, конечно мне нужна самая дорогая карета. Для прислуги нет места — да что вы говорите, как же трудно мне будет! Плачу золотом, прямо сейчас, какие проблемы, а вот вам золотой в придачу и вам! Да, раб, ардорец, одна штука. Нет конечно я согласна с вами, они все опасны, да, пойдет в колонне рабов, да скованный, ох а я уже купила ему такие симпатичные наручники на руки и ноги и даже на тело, да, серебряные, по последней моде. И кляп уже присмотрела, с сапфирами, под мой браслет. Но как же в колонне, он мне нужен при мне, а кто водичку мне принесет? А кто ножки усталые разотрет? У меня и цепи такие симпатичные есть и плеточка… Мой раб смирный, это же подарок моего мужа на свадьбу…Рабы такие полезные вещи в быту…

Я тараторила, не останавливаясь, широко и глупо улыбаясь. Я видела, что мужчины уже устали, готовы были согласиться на все, завтра мы присоединяемся к обозу и едем в Ардор.

Глава 8 Путь в Ардор

Я очнулась обессиленной, полностью пришла в сознание, но была заключена в тюрьму из неподвижной плоти и костей. Неспособная двигать руками и ногами, с веками закрытыми так плотно, как будто я плакала клеем, оказалось, что функционировал лишь мой слух: кто-то надо мной разговаривал. Два голоса. Женский и мужской, оба — незнакомы. Испугалась. Где я, что со мной. Наверное нас все-таки схватили. Но кто? Надо расслабаться и попробовать вспомнить.

Спрятав Рема в темный шерстяной плащ с капюшоном пробрались на постоялый двор. Помню, как весело было красить его волосы, как ворчал, но не сопротивлялся, понимал, что выхода нет. Из него получился очень даже симпатичный блондин. Объяснил мне, что это основной цвет волос в Ардоре, наиболее темным был светло-каштановый.

— Поместить изделие в кипящую патину. — Хмыкнул, — ты как, меня целиком погружать будешь или частями?

— Да, проблема… нет достаточно большой емкости, чтобы целиком…

Рем подобрал прутик, накрутил на него тряпку, окунул в кипящую жидкость. Я захлопала в ладоши и счастливо запищала — белый металл на наших глазал почернел там, где Рем проводил своей импровизированной кисточкой.

— Ну и вонь! Как будто у нас тут суслики дохлые в углах спрятаны, — поморщилась, в висках заломило еще больше, — уже неделю как сдохли…

Тряпочкой Рем тщательно потер браслеты — из насыщенного черного они стали темно серыми и блестящими.

— Очень тебе идет! — Помахала в воздухе серебряными цепями, — а вот с этими красотками ты будешь самым неотразимым рабом во всем обозе! Давай, оксидируй и их, будет комплект.

Шутками я пыталась скрыть свою нервозность и плохое самочувствие. Так невовремя я простудилась все-таки. И к целителю не успела сходить, совсем замоталась со всеми приготовлениями.

Что же так все болит то!

Помню, как утром мы присоединились к обозу. Мне предоставили огромную карету-повозку, которую я должна была делить с другой знатной дамой. Внутри было два мягких сидения-кровати, посередине маленький столик. На полу экипажа лежал темно-красный мягкий ковер, стены обиты тканями, большие стекла на окне и двери были цветными. Несмотря на мои протесты моего Рема увели к остальным рабам-ардорцам, объяснив, что когда идет движение обоза все должны быть на своих местах, во время привалов и ночевок рабов можно взять к себе дабы удовлетворить господские нужды…Я постаралась не заметить ухмыляющейся физиономии солдата, когда он явно представлял какие такие нужды мне потребуется удовлетворить с телом моего раба. Вскоре появились мягкий хлеб, сыр, масло и чаша горячего красного вина. За нашим обозом следовали три повозки с продовольствием, так что о пропитании мне не надо было беспокоиться. Аппетита не было, я отвратительно себя чувствовала и волновалась за своего мужчину. Как он там, с рабами, надеюсь, никто не узнает его…Последним, что я помню, это что я взяла в руки чашу с вином и отпила глоток. По груди распространилось упоительное тепло, разогнав на время холод, поселившийся в моем трясущемся теле. В голове зазвенело…

Я помню иллюзию дивной невесомости, я падала, у меня горели глаза, поле зрения сузилось до единственного темного пятна, но тут же вокруг этого пятна выросли и закружились яркие красные, оранжевые, желтые, белые круги, запульсировали и закружились. Я словно находилась в центре затягивающегося кругового вихря. Я слышала вокруг себя какие-то голоса, они звучали искаженно, отдаленно:

— М-а-р-к-и-з-а!!! М-а-р-к-и-з-а!!!

— Миледи Капрская!

— Да что же он бешенный то такой у нее, в кандалы!

— В-о-о-о-н!

Какие-то искаженные визги, чей-то большой рот…

Я испытывала стихийный ужас, небывалой силы панику и перестала понимать кто я или что я и где нахожусь. Я горела в огне, ощущала пламя под веками. От этого жара губы потрескались, саднили и распухли, но это было лучше, чем холод, который время от времени, слишком часто, возвращался. По крайней мере, жар не мешал лежать неподвижно, холод же бросал в дрожь, пробуждавшую спящих демонов во всем теле…

Поняла, что у меня есть губы, когда их коснулось что-то холодное. Кто-то, мужчина, сказал повелительно:

— Пейте!

Я с усилием проглотил вонючую жидкость. Стало легче, головная боль утихала. Я провалилась в красно-черный туман сна.

Моей первой связной мыслью было: «Идет дождь». Что-то барабанило рядом со мной, слух теперь отчетливо различал равномерный стук дождя, я слышала свист ветра. Вторая мысль сводилась к тому, что это наблюдение, даже будь оно верным, не есть слишком уж очевидная победа над хаотичными образами, кружащими и сталкивающимися в моей голове. Я так и не понимала где я. Я почувствовала прикосновение к своему плечу. Чьи-то пальцы приподняли мое веко, потом другое.

Не без усилия мне удалось открыть глаза. Ресницы слиплись, все лицо казалось холодным и одутловатым, как не мое. Я попробовала пошевелиться, а движение позволило ощутить ткань собственной одежды.

— Ну наконец то вы вернулись к нам, маркиза!

Ничего не понимаю. Я где-то лежу. В одежде. Мне плохо, кружится голова. Я попробовала сесть, чувствуя себя выбирающимся из болота бегемотом, и тут же повалилась назад. Сил не было, тело не слушалось меня.

— Лежите, лежите смирно, вам еще нельзя вставать.

Я послушалась по той простой причине, что не могла и шелохнуться. Посмотрела на мужчину. Маленький, пожилой человечек хрупкого сложения. В сером сюртуке, белой рубашке, полоска кружев на воротнике и рукавах, длинные волосы перевязаны в хвосте. Он улыбался быстрой кривоватой улыбкой тонких, сухих губ. Дал мне попить чего-то горького и вонючего.

Я коротко кивнула, поблагодорив, пить хотелось ужасно, сконцентрировалась — мне требовались огромные усилия, чтобы двигать распухшими губами.

— Вы кто?

— Я целитель, вы, маркиза, сильно заболели и мы вас лечили, лечили и вылечили, — я успокоилась, — «так я болела», — голос забавного человечка успокаивал, я начала уплывать в сон, — «не просто вода там наверное была, в той чашке»…

— Спите госпожа, не волнуйтесь, теперь вы будете выздоравливать, все самое страшное прошло… — «а что, было страшно?» — как-то отстраненно подумала я, — ваш раб в порядке, перестал буянить, как узнал, что вам лучше, спите…

«Рем! Мой раб! Что с ним!» — я все вспомнила. Подскочила. Снова повалилась на кровать. Мужчина уже ушел. Я лежу без сил, мне не встать. Прислушалась к себе, чувствую размеренный, спокойный ритм сердца ардорца. Жив, здоров. Не далеко. Где-то рядом. Идет. Болит рука, порезался что-ли… Как я люблю его. Слушаю стук его сердца, расслабляюсь, это мой центр, мой единственный оплот, моя опора, тот, за кого я могла зацепиться — он здесь, со мной…

Я закрыла глаза. С ардорцем все в порядке. Чувствую, что экипаж движется. Целитель тоже не проявлял беспокойства. Есть надежда, что нас не раскрыли. Соблазн поддаться панике усиливался еще оттого, что я была в экипаже одна. Где моя соседка. Проверила еще раз — мои руки не скованы. Я убеждю себя, что нас пока никто еще не нашел, что мы никому еще не показались подозрительным. Конечно, все это было просто удачей. Что там целитель сказал, раб уже не буянит! Только бы Рем держал себя в руках. Надо скорее выздоравливать и разбираться в ситуации.

Глава 7.4

Спать не было возможности от духоты и спертого воздуха. Моя голова плавала в поту на промокшей от пота подушке. Я проснулась, откинула тяжелое одеяло, оглянулась. Темно. Экипаж не движется, стоим на месте. Я осторожно спустилась с края моей лежанки, шатаясь, схватилась за стену, чтобы не упасть, приотодвинула дверь. В лицо мне пахнуло холодной сыростью, липкой, как когда в погребе лицом попадешь в паутину. «Туман», — догадалась я. — «Туман и мелкий, мелкий дождь». Вечер, вижу костры, люди смеются и переговариваются…

— Миледи маркиза, вы встали, — ко мне подскочил какой-то мужчина, присмотрелась, перед глазами плавали тусклые круги, — я позову целителя…

— Нет, — губами шевелить тяжело, хочется пить, — мой раб, приведите моего раба, — испугалась своего голоса, как ворона прокаркала, попробовала откашляться, но воздух застрял в пересохшем горле, попробовала повелительно посмотреть на солдата, представляю как жалко я смотрюсь в белой широкой пижаме, бледная, шатающаяся. — Раба сюда сейчас же! — Мне кажется он посмотрел на меня с сомнением и уважением, даже в таком состоянии дамочка нуждается в удовлетворении…Да, вот такие мы креландки, львицы прямо… Меня шатануло, я с достоинством сделала вид, что шагнула назад, на самом же деле просто упала на свою лежанку. Жду, считаю круги перед глазами. Начинается маленький кружочек в середине, разрастается в красный, большего диаметра, лопается и на его месте, как фейерверк на ночном небе появляется оранжевый, чуть большего диаметра, красиво… лопается…разлетается…Слишком быстро они лопаются, чувствую тошноту…От моего увлекательного занятия меня отвлекают шаги, звон металла, возня перед дверью, чье-то недовольное бурчание, — «скорее же, идиот…» — О, узнаю голос Рема, как всегда злится, дверь распахнулась, чуть не слетев с петель и с грохотом закрылась и… на меня налетел вихрь, меня схватили, обняли, поцеловали, еще и еще, везде, как же хорошо, какой же он мокрый и прохладный, то что надо моему разгоряченному телу, я закатила глаза от удовольствия, наконец то, как же я соскучилась!

— Мира, Мира, ты жива, любимая…

Схватил меня, посадил к себе на колени, обнял, внимательно посмотрел на меня, я утонула в этих любимых глазах. Отстранил чуть, взял за плечи, встряхнул:

— Ты чуть не умерла, засранка! Испугала меня! — Снова встряхнул, я довольно клацнула зубами, хватит уже трясти, давай целуй, — А я говорил, чтобы к целителю шла! — Обнял, поцеловал, — отшлепать бы тебя Госпожа…

Посмотрел на меня с подозрением, поцеловал лоб, прищурился:

— У тебя опять жар! Надо срочно целителя!

Ну вот сейчас опять убежит.

— Нет, нет, мне хорошо, ты такой прохладный, мне с тобой лучше всего, — шепчу, чтобы не испугать ардорца своими немелодичными хрипами, — он мне опять чего-то вонючее в горло вольет, не хочу, — чувствую глаза наливаются слезами, хватаюсь за Рема, не отпущу…

Ну когда меня слушался мой раб, моя слабая хватка разжата, осторожно положил меня на кровать, открыл дверь, зычным голосом позвал лекаря, переполошив пол-лагеря: — «да что же он паникер то такой?»

Приход и уход лекаря я пропустила. Я лежала и держала руку моего мужчины, вся сконцентрировавшись на том, чтобы не отпустить его.

— Мира пей,

Ободок чашки придвинулся к моим губам, и я пришла в себя настолько, что смогла попить и даже ничего не пролила. Рука на мгновение прижалась к моему лбу и убралась. Комментариев не последовало. Рем сел рядом со мной на пол, уступая сонливости и неимоверной усталости, я опустилась на подушку, прижалась к нему и не шевелилась, самозабвенно преданная, умиротворенная, а он склонился над мной и говорил, говорил…

Я проснулась, тотчас осознав, что лежу на белых полотняных простынях, слышу стук падающих на крышу экипажа капель дождя и ощущаю теплый запах тела Рема, смешивающийся с прохладным свежим воздухом, проникающим через щель окна надо мной.

Самого Рема в карете не было; это, я поняла, даже не протягивая руки и не открывая глаз. А когда поблизости раздался негромкий, будто кто — то старался двигаться потише, звук, я повернула голову на подушке в ту сторону и открыла глаза.

Помещение кареты было наполнено серым светом, который вымывал краски из всего, оставляя лишь бледные очертания фигуры, явственно видимой в полумраке. Я присмотрелась. Женщина, судя по одеянию, знатная.

— Здравствуйте, милочка, вы проснулись! Бедненькая моя крошечка, так болеть, так болеть! Мы уж думали потеряем вас.

Это было милая дама средних лет, кругленькая, аккуратненькая. Она представилась мне баронессой Эмилией Ванж. По-детски краснощекое лицо баронессы было открытым и ясным. Она суетилась вокруг меня, дала напиться, помогла приподняться на подушках и при этом она не останавливала свою болтовню ни на секунду, как будто мое пробуждение задействовало какую-то скрытую пружину в ней. Новости, сплетни выливались на меня безостановочным журчащим потоком. Это еще я льстила себе, что много говорю! Я раздавлена и уничтожена! Как ни странно, слушая ее болтовню, я почувствовала некоторое облегчение: слабость в теле уходила вместе с хаосом и разорванностью сознания. Отсутствие Рема, как, впрочем, и ожидалось, давалось мне нелегко.

За следующие десять минут я узнала подробное жизнеописание баронессы Ванж, историю ее брака, краткое описание жизни ее мужа, который де большой начальник в Ардоре и ждет ее там. А сама она счастливая обладательница раба миррийца — такого горячего мужчины, что аж жуть, причмокивала баронесса. Оказывается я болела пневмонией и лежала в горячке шесть дней, и даже уже почти умирала, и так ей жалко было меня, душечку. А раб у меня ужасный и дикий, да еще и хам.

— Видели бы вы, дорогая маркиза Антуанетта (так я представилась баронессе), что он устроил в первый же день! Раскидал всех солдат, чуть не устроил бунт рабов, так все ему помогали, солдаты уже думали, что в лес побежит, а он сюда, в самую гущу, да вопит и орет, что его госпоже плохо, что вы без сознания одна в карете.

— Ну, получается, что он меня спас?

— Получается так, — вздохнула баронесса, — но сколько он носов переломал по пути…

— Его не били?

— Да нет, — вздохнула она, — так, помяли ему бока чуть, это же ваше имущество, он ворвался сюда с бешенными глазами, поднял на ноги все небо и ад в придачу, требуя целителя для вас. А угомонился и позволил себя поймать и сковать, только когда начальник обоза привел лекаря. А в течение всех этих дней, что вы провели в беспамятстве своими стенаниями и беспокойством достал всех так, что целитель сам ходил к нему каждый день и докладывал о состоянии вашего здоровья.

— Да он такой, достать может даже Создателя на небе, — улыбнулась я.

Дорога в Ардор оказалась долгой и тряской; наш большой обоз содержал восемь больших экипажей, в которых путешествовали богатые, знатные креландцы по двое, и с десяток более простых крытых повозок, которые были набиты битком.

Укатанная дорога, петляла среди густых, ароматных сосновых боров, мимо вонючих болот и поросших молодой весенней травой пастбищ, временами перекидывалась через ручьи и неширокие реки. Небольшие площадки для ночевки и отдыха были обустроены здесь через каждые десять-пятнадцать миль, болота были надежно загачены, упрямо лезущий на дорогу кустарник — беспощадно вырублен, а через речушки имелись прочные бревенчатые мосты.

Многие креландцы кроме места в повозке также ехали верхом на своих лошадях. За нами был снаряжен целый обоз, состоящий из множества вещей, продуктов, корма для лошадей. В громоздких дорожных каретах были предусмотрены самые разнообразные приспособления для перевозки провизии и кухонной утвари.

За многочисленным отрядом солдат шли личные рабы — большая группа ардорцев, но также были там и рабы из других стран, и креландцы. Их хорошо кормили и поили, никто не смел их обижать, несмотря на то, что они были связаны приказами своих Господ, начальник обоза настаивал на том, чтобы их руки были скованы.

За обозом, чтобы не оскорблять нежные носы знатных путешественников своей вонью, шли рабы-каторжники, направлявшиеся на каменоломни. Скованные, шагали они в ногу, все разом позвякивая железом накандальников, пропащие, отчаянные, страшные, как молнии небесные…

Обоз шел тихо и медленно; то солдаты впереди остановятся, то в обозе колесо у кого соскочит, или лошадь станет, и все стоят — дожидаются. Каждые десять-пятнадцать миль обоз останавливался. Солдаты разжигали костры, готовилась еда, рабы ставили палатки для своих господ, желающие могли ночевать в своих повозках.

К вечеру пришел Рем, прервал нескончаемый поток историй баронессы. Я вздохнула с облегчением. Кажется у меня уже опухли и покраснели уши. Когда дверь нашей повозки резко распахнулась и внутрь еще движущейся повозки на ходу забрался мой хмурый раб, милая Эмилией Ванж поперхнулась. Рем без слов приподнял меня, плюхнулся на мою лежанку и положил мое тело к себе на колени, накрыл, озабоченно потрогал мой лоб. Я знала, что у меня была легкая температура, я поджала плечи, сейчас ругаться будет, трясти, как же, лежу тут, не лечусь… Баронесса недовольно поджала губы:

— Мммм, раб, а кто тебе разрешил заходить в повозку благородных дам? — Женщина изогнула губы от омерзения. Она так густо накрасилась и напудрилась, что у нее обозначались резкие, глубокие морщины в уголках рта, а лицо походило на сплошную белую маску. — Святые Создатели! Уйдите сейчас же, а не то я…

Ох не стоило ей заводить моего раба, он и так весь извелся за целый день, слушая мое учащенное сердцебиение и зная о моей головной боли и слабости…Наконец достал начальника охраны, тот отпустил его раньше привала, раздраженный добрался до моего горячего тельца…А тут еще ему кто-то надоедливый что-то нудит в уши…

— Да пошли вы вместе со смоими Создателями… — у меня уши поджались от того, куда он ее послал, я иногда слышала, как охрана во дворце говорили что-то похожее друг другу. Бедная баронесса отшатнулась от огромных клыков, мелькнувших в оскаленной пасти раздраженного раба.

— Антуанетточка, милая моя, они еще и неверующие! — прошептала потрясенная женщина. Осенила себя знаком Создателей. — Меня тебе, раб, не испугать. В тебе нет ни капли веры! — Эмилия энергично оправила платье на груди. — У меня же вера, слава Создателям, есть!

Да гореть тебе в вечном проклятом огне! — Она гордо вышла из остановившейся в это время повозки.

Я тихонько захихикала на руках Великого Владыки, потомка Создателей в пятом колене, — ах ты еще и неверующий! Чего-й то она твой нимб не заметила? Ну все, будешь гореть…

— Тупая фанатичка, — пробормотал мой мужчина, давай, мне палатку для госпожи выдали, пойдем баеньки. Он укутал меня в одеяло, легко поднял и вынес из повозки, продолжая тихонько бурчать про неответственных господ, которые не зовут целителей…

Глава 7.5

Наш путь подходит к концу. Мы подошли к долине Дольм, где Северный тракт резко поворачивает на Северо-Восток. Звеня кандалами прошли каторжники-рабы. Несколько уменьшенный обоз свернул с Тракта в сторону долины.

Первые лучи солнца только-только пробивались с востока, испещряя лазурное небо широкими, желтыми с красным полосами и вспыхивая на заснеженных вершинах пылающей и горящей жизнью горной земли вокруг. Молчаливое полотно Андарских гор послушно расстелилось под властным солнцем, и серые с белым утесы подернулись багрянцем. Я молча смотрела на горы — какие же они большие. Большие и опасные. Я не разделяла восторгов Рема по поводу приближения этих молчаливых гигантов.

Под непрекращающийся треск болтовни баронессы Эмилии Ванж я путешествую уже три дня. Медленно выздоравливаю. Уже выхожу из повозки и неторопливо, с помощью раба гуляю по лагерю во время остановок. Серый дождь наконец закончился. Тучи разошлись, обрадовав всех ярким зимним солнышком. Скоро уже весна, как же я соскучилась по теплу. Меня ждал вкусный завтрак из картофельных оладий, лепешек с маслом, жареной ветчины и — наконец-то! — кофе. В Дольне впервые за долгие дни мы пополнили наши продовольственные запасы. Устроившись у костра, я задумалась, какие сюрпризы преподнесет нам завтрашний день — проход Сорве. Времени на завтрак почти не оставалось — солнце, почти не видимое за пеленой облаков, едва поднялось над деревьями, но скоро объявят по каретам. Рем только что покинул меня, ему надо присоединяться к отряду рабов.

Вся Долина была наводнена солдатами и обозами. Мы попали в огромный затор. Объявили привал, было очевидно, что сегодня Сорве мы не пройдем. Пассажиры выбрались на жидкий солнечный свет, как только что вылyпившиеся бабочки с помятыми крылышками, и стали расправлять затекшие от долгого сидения члены. После полумрака кареты даже облачный серый свет казался ослепляющим.

— Что происходит, почему задержка, — слышалось со всех сторон,

— Проверки,

— Кого-то важного ждут,

— Опасаются нападения ардорцев-отступников. Атаки на Сорве участились в последнее время;

Я, открыв рот от изумления, уставилась на открывшееся моим глазам зрелище. Рем рассказывал о Сорве как об узкой трещине в скалах, по которой можно пройти только пешком по каменистому руслу реки Поддонок, вытекающей из Долины. Передо мной открылся огромный пролом в скалах. Удобная, широкая дорога была проложена между скалистыми обрывами. Сорве охраняла огромная каменныя башня. Рыжеватые стены башни сложены были из толстых и громоздких камней. Своим основанием она опирался на листель, узкий горный уступ, и одной стороной уверенно прижималась к груди скалистого утеса. Многочисленные бойницы, казалось, в упор смотрели на путешественников, словно это не бойницы вовсе, а недремлющие глаза гигантского стража. Мимо нас проехал большой отряд имперских солдат с огромными повозками, подпрыгивающими по каменистой дороге, из них выглядывали дула огромных орудий.

Уже темнело; дождик опять зарядил, тучи медленно заполняли небо. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье — я до последнего не хотела залезать обратно, в душную повозку.

— Милочка, вы только выздоровели, а опять в мокром, — кудахтала добрая баронесса. — Давайте, давайте переодевайтесь скорее.

Я испуганно оглянулась, если Рем увидит меня в мокром…юркнула в карету.

— Ах, Антуанетта, вы такая худенькая после болезни, все ваши прекрасные платья теперь вам не подходят, — баронесса принялась перебирать висящие на плечиках наряды, поражаясь красоте удивительных платьев из великолепного бархата с атласными вставками и большим количеством кружев. — Нет, нет, все не то! Что же делать?

Я посмотрела на себя в зеркало: — «Мда-а, уродина я однако…»

Щеки у меня ввалились, будто мышцы были выскоблены изнутри. Черты лица обозначились резче, кожа походила на белый шелк, который вот-вот порвется. Даже слой розовой пудры не мог скрыть бледности моего заострившегося лица. Посмотрела на свою фигуру — сплошные кости! В шестнадцать лет я была крупнее, вот только взгляд отражал не детскую грусть и задумчивость.

— Что же делать! Вся одежда мне теперь велика. Я ужасна, как темная ночь…

— Да нет же, вы прекрасна и хрупка, как изящная хрустальная статуэтка, как будто даже ваши косточки прозрачны! Я знаю, есть у меня идея, милая, — вскричала Эмилия. — С четой Пардимых путешествует тринадцатилетний мальчик, мы спросим их, может они одолжат нам его одежду. Через десять минут я стала счастливой обладательницей сухих мальчишеских брюк и белой рубашки, камзол мальчика был слишком большим для меня.

Ночь мы вынуждены провезти в повозках, рабов к нам не отпустили, для безопасности, сковав их вместе дополнительными кандалами. Нас всех мучил голод. Последний раз нам довелось перекусить при въезде в долину в маленькой деревушке Дундаффе, где подавали кашу и вареную баранину. Через несколько часов ожидания стала понятна причина задержки. Новый наместник следует в Ардор:

— Вы слышали, герцог Томеррен теперь в опале, его направляют в Ардор простым офицером?

К кругу недоумевающих знатных путушественников подошел мужчина. Недовольно посмотрел на меня, чего здесь этот пацан забыл, среди сливок общества. Щеку джентльмена украшал шрам, и край рубца стягивал кожу около глаза, отчего казалось, что мистер Гудин, как он представился, яростно щурится.

— Новый наместник Блистательный герцог Эжери Кранбский. — Раздались многочисленные «ах» — Эжери слыл сказочным героем, творившим добрые, великие дела. — Его кортеж ожидается сегодня. Он пройдет Сорве и начнут пропускать обозы.

Наконец, через некоторое время по лагерю прошел слух — «едут», люди высыпали из повозок, я спряталась за широкими спинами попутчиков.

Кортеж простучал копытами через высокие железные ворота в каменных стенах и остановился около главной двери башни. Слуги уже ждали, чтобы помочь спешиться знаменитому герою Ардорской войны, лично награжденному самим императором Дарко. Я увидела Эжери. Он соскользнул с седла и бросил слугам поводья. Шпоры процокали по камням, по крытому переходу к главному зданию. Он завернул за угол. Я судорожно вздохнула, попробовав отогнать от себя тревогу, надо успокоиться, он меня не видел. А если и увидит — не узнает. От прежней принцессы Славомиры мало что осталось.

Через некоторое время Блистательный герцог вышел из башни. На нем был прекрысный красно-белый доспех. С плеч струилась длинная красная с белой каймой накидка. Обут он был в кожаные сапоги до колен, когда он проходил по двору, его глаза горели огнем власти и мощи. Только человек высокого рода смог бы глядеть на других столь же непоколебимо. Сильная выдающаяся челюсть, ледяные голубые глаза и сильный твердый рот придавали особую властность его словам, когда он раздавал направо и налево приказы сопровождающим его офицерам. Страх ледяной змеей скользнул вдоль моего позвоночника и свернулся в глубине живота, кольцом сжимаясь вокруг сердца. Он прошел мимо колонны рабов, мельком скользнув по ним. Там где-то Рем, только бы Эжери не начал присматриваться, только бы не узнал ардорца. Герцог отдал последние распоряжения, властно посмотрел на растянувшуюся цепочку обозов, ожидавших его величайшего появления, прыгнул на коня и уехал, окруженный многочисленной свитой и охраной.

Мы проходим Сорве. Наконец мы в Ардоре.