Цена предательства

Глава 1 Начало войны

Николас

— Мы опаздываем! — Ребята, быстрее, собираемся через десять минут у большого дуба! Мы же не успеем, Лукас нам это никогда не простит!

Маришка носилась от одной комнаты к другой, теребя и торопя, заставляю всю нашу компанию поторапливаться.

— Пять минут, четыре минуты, — трубила она, несясь по коридору…

— Да она достанет даже мертвеца из могилы, — проворчал медлительный Сай.

— Лиэм! Твоя сестра ко мне пристает! Ой только не штаны, нет, не трогайте меня моя несравненная миледи, ой, — под общий хохот вопил Томеррен, пытаясь выдернуть свои черные нарядные штаны из рук воинственно настроеной Маришки, которая от уговоров перешла к решительным действиям.

— Нет, нет, не нужна мне твоя помощь, маленький монстр, я сам — трогательно басил Андриан, — я не одет, он убегал от Маришки в одних носках и маленьком розовом полотенце, прикрывавшем лишь наиболее стратегически уязвимое место, — я тебя скомпрометирую, одумайся, что о тебе подумают ребята……

Мы, весело скалясь, заглянули в его комнату. Маленькая, юркая Маришка, атаковала огромного двухметрового гиганта, они с двух сторон тянули жалкую тряпочку, обмотанную вокруг его бедер. Андриан трогательно закатывая глаза, держал последний рубеж, его мышцы бугрились на руках, бронзовые длинные волосы блестели каплями на солнце, заливавшим всю комнату. Мариша, держась за полу его полотенца, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала — одевайся!

Мариша обладала взбалмошным, как дикая кошка, характером, была своевольна, как необъезженная кобылица, но вместе с тем она отличалась какой-то необычайной цельностью. И отец и мать ее были уроженцами Ардора, являясь прямыми потомками третьей ветви рода Владетелей. Хотя женщины Ардора не рождались носителями Армадила, Мариша владела слабой магией целительства и также она обладала прекрасным свойством чувствовать растения, призывать их к росту. Она инстинктивно, но так же отчетливо, как все представительницы женского пола, знала, к чему стремится, только стремления эти были направлены совсем на другое. Ее никогда не раздирали противоречия. Двойственность ее проявлялась во всем, также и в том, что ей хотелось казаться своим поклонникам хорошо воспитанной, утонченной молодой леди и в то же время — этаким задорным бесенком, который не прочь позволить поцеловать себя разок-другой. Мариша была очаровательна и прекрана. Она была нашим лучшим другом.

— Никто, слышите, олухи, никто не опоздает на концерт Лукаса! Три минуты! — голосило это маленькое бешенное создание, вращая яркими синими глазищами. Ваш лучший друг писал эту симфонию целый год. И ему будет очень больно, если его друзья-болваны не придут, потому что банально нажрались прошлым вечером, отмечая это грандиозное событие, а потом проспали. — Рем! — завизжала она, даже не остановившись для глотка воздуха… я уважительно крякнул — такая маленькая и может производить столько разрушений своим голосом, — где твоя рубашка! — Рем испуганно юркнул в свою комнату.

Не стоит и говорить, что уже через десять минут мы веселой, хохочущей, бурлящей толпой вывалились из парадного входа дома близнецов Маришы и Лиэма. Сюда мы прибыли вчера, чтобы быть ближе к огромной концертной площадке, на которой наш друг, гениальный Лукас, собирался дать представление его новому творению — Симфонии сезонов — одному из самых обсуждаемых событий этого сезона.

Нежно пригревало солнце, вокруг во всем своем великолепии блистала весна. Голые глыбы гранитных валунов, разбросанные по зеленой равнине, уже оплетались стеблями диких роз, а полчища нежно-лиловых фиалок шли в наступление со всех сторон. Осыпанные белым цветом леса на холмах за рекой блистали на солнце, подобно вершинам снежных гор. Бело-розовое буйство весны увенчало цветами ветви яблонь, а под деревьями, там, куда проникали солнечные лучи, испещренный бликами многоцветный пестрый ковер жимолости отливал пурпурным, оранжевым и алым. Легкий ветерок приносил откуда-то тонкий аромат цветущих кустарников, и воздух был так насыщен благоуханием, что его пряный привкус, казалось, можно было ощутить на языке.

— До конца жизни я буду помнить, как прекрасен этот день! — воскликнула Мариша. Она, вскинув руки, запрокинув лицо к небу, счастливо закружила.

— Ну вот, а пришли то мы слишком рано, — заныл Андриан.

— Смотри какая толпа! — сказала Мариша, ткнув вперед пальцем. — Мест не хватит. Поторопимся.

Мы прибавили шагу. Огромный Андриан вынесся вперед. Он ходил быстрее всех, в его шаге метр и две десятых.

На концертную площадку вливался поток людей. Мы тоже направились туда. Там мы встретились с самим виновником беспорядка — бегающим и заламывающим от волнения руки Лукаса и других ребят — Зака и его невесту Арнелию.

— Николас, ребята, вот вы где, — загрохотал Зак, — все в нем было слишком — слишком громкий, слишком высокий, слишком красивый, — ты прям помолодел, мой друг Томеррен, что, признался наконец то Марише в любви?

Вокруг все захохотали, — это была старая шутка, все знали, что вот уже много лет Томеррен страстно любит Маришу, а она не замечает самого слабого и неприметного члена нашей дружной компании. Все знали, что Томеррен комплексовал из-за своих недостатков и так хотел всем нравиться, что сердился, когда над этим подшучивали.

— Ну что, Мариш, готова выйти замуж за Томеррена? — захохотал я, вскользь заметив злобную гримасу, которая вдруг проскользнула на узком лице Томеррена, отчего весь его облик вдруг заострился, узкие губы побелели, скулы обозначились еще ярче. Но эта вспышка была столь мимолетна и тут же на его лице расцвела широчайшая улыбка, я тут же решил, что мне показалось.

Томеррен, кривляясь, упал на одно колено, прижав руки к груди,

— О принцесса моих грез, будь моей!

Ребята поддержали признание громким хохотом.

— Знаменитого Бюлопа, танцовщика, не видали? — запела Мариша, — Ну так вы не поймете. Я вот что такое. — Мариша взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов. — Ведь стою? Ведь вот! — говорила она; но не удержалась на цыпочках. — Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы! Только никому не говорите.

Ребята вокруг так громко и весело засмеялись, что всем вокруг на концертной площадке стало завидно, и Мариша не могла удержаться, захихикала с ним вместе.

— За Томеррена не хочешь выходить замуж? — улыбаясь спросил Рем.

Мариша весело засмеялась.

— Я не хочу ни за кого замуж идти.

И Мариша встала на цыпочках и прошлась так, как по ее мнению делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые пятилетние девочки.

— Совсем забыл, — сказал вдруг Зак, все еще похихикивая, — мне сегодня сказали удивительное сообщение. Толком никто ничего не знает, а в общих чертах — новые соседи, да, да те самые из сумасшедшей Креландии (несмотря на то, что соседней агрессивной стране уже было лет триста, для нас, ардорцев, насчитывающих более двух тысяч лет истории, это была новая, а соответственно не стоящая серьезного внимания страна). Оказывается они готовят войну против нас, потому что мы потенциально агрессивны и якобы готовимся на них напасть.

Вокруг раздался смех. Сейчас мне странно и удивительно то безразличие, с каким мы слушали Зака. Мы с ребятами даже не поинтересовались, кто доставил информацию и насколько реален шанс нападения. Я лишь высказал предположение, что они обитают далеко от нас и ни о чем похожем до этого еще и слыхано не было.

Зака выслушали равнодушно, словно он делился пустяками. Позже, вспоминая те счастливые дни, я стараюсь и не могу понять, почему нами владело тогда такое непростительное легкомыслие. Оно было тем непостижимей, что Зак и Сай, военные, а уж Рем то и подавно должен был прислушаться. Лукас поступил еще легкомысленней, чем я. Он попросту отмахнулся от Зака. Его концерт волновал его намного больше, чем какие — то глупые сплетни о войне.

Грянула музыка симфонии сезонов. И мы провалились в красоту божественных звуков.

Высоко над городом вздымались пики Хрустальных гор, тронутые утренними лучами. С этих гордых, недоступных вершин неслись трепетные, невообразимо чистые звуки. И музыкальная буря усиливалась! На фоне вихревого мелкого перезвона, словно райские колокольчики, звучали ангельские арпеджио звенящих нот. Мы знали: звук получается из-за расширения хрустальных глыб, нагреваемых лучами солнца. Белое светило поднималось все выше, и мы зачарованно слушали, как музыка переходит в звучное форте, потом замирает в долгом дрожащем аккорде…

Ардор — горная страна. Если посмотреть на Ардор сверху, то увидишь, что великие, могучие горы создают огромное кольцо, внутри которого, сжатая отрогами Андарских гор, лежит зеленая долина. Несмотря на то, что Ардор находится на севере материка — климат внутри равнины, опоясанной горами, был мягкий.

Ардорская долина находится в жерле огромного вулкана, взорвавшегося около двух тысяч лет назад. В результате этого катастрофического извержения произошли неимоверных размеров природные катаклизмы, часть материка ушла под воду Северного моря, оставив за собой только разрозненные верхушки маленьких и больших островов. Когда силы природы успокоились, миру явилась прекрасная зеленая долина, покрытая холмами и многочисленными реками. Быстрые ручейки, скатываясь с высоких горных хребтов, собирались вместе, образовывали в центре долины полноводные, глубокие реки. И главная из них пересекает всю страну — царица рек — Серена.

Серена берет свое начало в величайшей горной гряде Андарских гор — Баздакский хребет, у его подножия Серена грозно воет, воды ее дикие и грозные. Стремительно течет она среди утесистых громад, ледяны ее воды, как буря ревут ее воды, брызги слезами блестят. Но, спускаясь с высоких хребтов Баздака, разбегаясь по долине множеством быстрых речек и ручейков, пронизывая весь Ардор, снова собирает она их в середины долины, принимая спокойный, степенный вид и, приветливо ластясь, несет свои воды в холодное Северное море.

Почти со всех сторон долина ограничена хребтами Андарских год, величественных, покрытых белыми шапками утесами высотой до неба: хребет Галлэтин на северо-западе, горы Медвежьего Зуба на севере, хребет Абсарока на востоке, хребет Титон и хребет Мэдиссон на юго-западе и западе. И, наконец высшая точка долины— Соколиный пик горного хребта Баздака — гора Сальдор.

Природа сделала все возможное, чтобы защитить этот удивительный и богатый край — есть только два выхода из долины Ардора. Милях в трех к югу от первого ардорского поселения есть трещина-разрыв в горах. Глубокое, узкое ущелье разрывает хребет Мэдиссон, на дне ущелья протекает быстрая, но мелкая река Подкумок. Над ущельем громоздится скала, называемая Кольцом; это — ворота, образованные природой; они гордо вздымаются высоко в небе, и заходящее солнце сквозь них бросает на мир свой последний пламенный взгляд. Первые андорцы, чтобы защитить единственный сухопутный выход из долины построили здесь защитную крепость, единственное массивное сооружение во всем Ардоре — Башня Сорве — Башня Орлиного когтя. Все эти тысячелетия — эта башня была единственным и действенным защитником Ардора.

На северо-востоке долины Андора горы Медвежьего зуба разрываются еще один раз, создавая узкий выход к водам Северного моря. Скалистый берег нависает здесь над вечно бурлящими волнами, круто обрывается здесь и внезапно открываются просторы серо-синего бурного моря. Длина фьорда в несколько раз превосходит его ширину; а берега в большинстве случаев образованы скалами высотой до тысячи миль. Корабли причалить здесь не могут из-за многочисленных камней и рифов на дне моря. Единственным местом для высадки, из-за свирепых ветров не всегда доступном даже для легких лодок, узкая, извилистая и глубоко врезавшаяся в каменистую сушу бухта, не больше пяти метров в ширину, называлась Хадгарскими воротами. Ардорцы построили здесь ряд военных сооружений для защиты Хадгарских ворот от возможного нападения с моря. Но эта вероятность никогда серьезно не рассматривалась, так как ближайшим местом, где корабли потенциального противника могли безопасно остановиться без угрозы повреждения корабля на острых рифах было в двух милях от неприветливого побережья. Море здесь хорошо просматривалось и никакими способами вражеские войска не могли преодолеть скалистые склоны Медвежьего зуба незамеченными.

Так уж сложилось, что Великие Создатели, творя этот мир, щедро наградили Ардор. Не было на всем материке более богатой страны. Эта наше счастье и наше неподъемное бремя. Это сделало Ардор и нас, ардорцев, слишком привлекательной добычей для всех окружающих. Это заставило нас сначала ограничить наше общение с соседями и в дальнейшем, после череды трагических событий, полностью закрыть страну.

Горы Ардора были богаты драгоценными камнями, нам не приходилось рыть глубоких шахт, залежи блестящих сапфиров, прекрасных топазов, редчайших зеленых изумрудов, кровавых рубинов, самых чистых прозрачных алмазов были практически на поверхности.

Слава о богатсве Ардора вошла в мифы и легенды всех сран нашего мира, про удачливых и обеспеченных говорили «богатый как ардорец». Люди были уверенны, что наши дворцы сделаны из сияющих на ярком солнце драгоценных камней, что мостовые Ардора выложены алмазами и редко какой ардорец не спит на золотой кровати.

И, конечно, главный наш секрет — тайна Армадила. Великий, сиятельный Армадил находился в единственном месте во всем мире — в Ардоре. Наше счастье и наше Великое проклятье. Самый маленький такой камушек, размеров в полногтя младенца стоил как годовой бюджет немаленького процветающего государства. Армадил был не только самым красивым и желанным драгоценным камнем во всем мире, но также он имел и таинственные магические свойства. Носитель Армадила жил существенно дольше, не болел, обладал практически не истощаемым запасом энергии. Армадил был сродни наркотику, он приносил своему хозяину сказочное удовольствие и чувство жаркого удовлетворения, будоражил кровь, вызывая череду сказочных оргазмов, эйфории. Говорят, боль от потери Армадила была ужасной и часто приводила к гибели его хозяина, так как он терял смысл жизни, не видел больше красок бытия. Никто не знал где добывают Андорцы Армадил, во внешнем мире появились только считанные единицы этих камней. Из-за них убивали, уничтожали целые династии и государства, за каждым таким камушком тянулись реки и реки крови. По слухам, Император-солнце могущественной Мирии Джамал Кронский вот уже второе столетие обладал одним из редчайших Армадилов величиной с ноготь. Он носил его на символе своей императорской власти — перстне. Отряд телохранителей охранял его (молва здесь расходится — они охраняли самого императора или его перстень) денно и нощно, отлавливая воров и наемных убийц чуть ли не раз в каждую седмицу.

Каждый человек в мире знал, что практически каждый ардорец обладает Армадилом. Около сотни лет назад, чудом изловив одного ардорца, подвергнув его всевозможным пыткам, люди внешнего мира выяснили и безоговорочно поверили, что практически каждый ардорец вращивает (глупые домыслы не уточняют подробный механизм этого «вращивания») Армадил себе в грудь, что дает ардорцам возможность превращаться в зверей, жить нескончаемо и убивать одним только взглядом.

Несмотря на абсурдность подобных идей, слух этот быстро разнесся и прочно укрепился в головах людей, населяющих внешний мир. Что сделало для нас, ардорцев, практически невозможным выход за пределы долины, так как в любой момент мы рисковали быть пойманы и выпотрошены в случае, если мы «вращиваем» Камень Жизни, как часто люди называют Армадил, не только снаружи, но и внутри. Если каких-то сто лет назад у нас была возможность путешествовать, то сейчас это было смертельно опасно. Мы абсолютно отгородились от внешнего мира за нашими непроходимыми горами, что сделало нас только более загадочными и привлекательными как возможная добыча в глазах людей, населяющих Внешний мир. Слухи о нашей стране росли как снежный ком, Ардор становился более и более желанной добычей.

Спроси меня тогда, в наши счастливые дни, понимали ли мы это. Да, понимали, но не воспринимали это серьезно. Мы были с непоколебимым самомнением младенца, сосущего грудь матери, уверены в своей защищенности и неприступности. Сорве могуч и неразрушим, ущелье Башни Орлиного когтя непроходимо. Хадгарские ворота — недостижимы. Как наивны мы были!

На самом деле все было не так. Действительно, мы были единственной страной в мире имеющей Армадил — камень Жизни, но никто в мире, никто не знал и не догадывался, что мы его не добывали! Нет, мы его производили! Справедливости ради стоит добавить, что эту истину не знал каждый ардорец, эта информация была доступна только немногочисленным избранным. Армадил в нашем обществе был не просто магическим камнем, он был нашей жизнью, нашей кровью, нашим проклятием и спасением. По легенде, первым носителем Армадила был единственный сын Великих Создателей блистательный предок наших Владык — принц Манмон.

Далеко-далеко за песчаными пустынями, раскаленными летом и леденящими зимою, за непроходимым лабиринтом гор и ущелий, по которым бешено мчатся покрытые белою пеною горные потоки, за бесконечными соляными болотами, в которых невозможна никакая жизнь, высятся спокойные громады гор Ардора.

Там, на горах, над девятью небесами, обитает Сиванму, Создательница мира. Прямо против Северной медведицы, в непроходимых горах, стоит дивной красоты город, окруженный огромной стеной в пятьсот миль длиной. На каждой из четырех сторон этой стены, обращенных на восток, запад, север и юг, высятся по три алмазных башни дивной красоты. И только одни ворота ведут в этот чудный город. Посреди восточной стены на тысячу футов высятся ворота неизреченной красоты, изваянные из золота небесными художниками. Над воротами сверкает неземной чудесный Армадил тридцать футов величиной, и таинственный, волшебный блеск его, сверкающий временами всеми цветами радуги, виден за пятьсот миль… Великий Армадил защищает волшебный город от смертельного разрушения, ибо город Великой Создательницы стоит на самом огромном вулкане всего мира. Армадин был создан Великой Сиванму, чтобы глушить великий гнев гор, усыплять их.

Великая Сиванму — «Золотая Матерь» выращивает сады богини, в которых растут гладкие персики. Чтобы они созрели, нужно девять тысяч лет; зато с течением тысячелетий в них зреет и накапливается чудесная сила: вкусивший их делается бессмертным…

Но ни один смертный не может проникнуть в золотые стены, окружающие эти сады: и лишь время от времени Великая Мать устраивает в третий день третьего месяца пышное празднество, на которое приглашает богов, духов и некоторых смертных, и тогда угощает их медом небесных пчел и персиками бессмертья.

В этом чудесном городе Сиванму также обитает великий прекрасный Дунвангун, Великий создатель, муж ее, тот самый, которого простой народ зовет Мугунь.

Но объявляют божественные супруги Создатели о новом пышном празднестве и приглашают они великих земных королей тогдашних человеческих королевств, ибо прославлены они были и благородны, и велики их деяния в мире земном. И пришли земные короли и дивились они красоте божественной и чудесам города небесного, сокрытого в горах недоступных.

Но больше, неизмеримо больше всего пленил их камень волшебный — Великий Армадил.

Восседали на престолах своих лотосовых, испускавших небесное благоухание, Великие создатели супруги блистательная Сиванму и Мугунь, и слова божественной мудрости лились из уст их. Но при всей мудрости своей, не ожидали они предательства. Земные короли взяли кинжалы свои и извлекли Великий Армадил из Ворот города Создателей и ушли они в королевства свои.

И вдруг раздался грубый, земной, ужасный звук, виновником которого были горы Ардора. Владыка всех времен и миров Мугунь прервал речь, все духи в ужасе замерли перед неслыханной катастрофой.

Страшная, немыслимая ненависть горы низвергнула волшебный город, превратила его в пыль. Не остановились на этом Великие горы, вознамерившись уничтожить весь мир земной, творение Великих Создателей. Неимоверным усилием, стоившим ему жизни, смог великий Мугунь остановить катастрофу. Умирая, гневно, впервые за тысячу лет, взглянул Великий Создатель Мугунь на земные города смертных, хотел уничтожить он их, как их короли уничтожили его дом, предав его доверие. Но остановила его милосердная Сиванму. Стало ей жаль смертных. Мы должны сдержать гнев, — промолвила она. И ценой жизни своей исторгнула она из своего тела сына их великого Манмона и взрастила она вместо умирающего сердца своего новый Армадил.

Но не стал принц Манмон таким же как божественные его родители. И была у него слабая смертная плоть, всем живущим присущая…

Плача нам умершей супругой, Великий Создатель Мугунь, извлек трепещущее сердце-Армадил из Великой Создательницы и вставил его в грудь сына своего Манмона. Нет тебе больше места на небе — иди на землю и властвуй ныне на земле и охраняй горы великие. Земной жизнью искупи грех сметных, грех предательства, и, очищенный, вернись сюда с закаленной волей! Пока жив ты, будет гореть в тебе сердце матери твоей Великой Сиванму — Армадил и будут молчать Великие горы и не уничтожат они всю жизнь в мире. Последним усилием воли, приподнявшись над бездыханным телом мертвой Сиванму, Мугунь послал волшебное дыхание с остатками своей могучей силы в сторону сына, — это поможет тебе, — стремительно слабея, — прошептал он. И умер Великий Создатель Мугунь, крепко держа великую мертвую супругу свою.

Заплакал принц Манмон, враз потерял он родителей своих божественных. Потерял мир защитников своих. Упал он на колени, стенал и рвал он волосы на себе от горя…

Но у него не было времени долго горевать — он камнем падал вниз, и земля быстро приближалась. Распростерши могучие крылья, он замедлил свой полет, и, описав широкий круг, сел на большой камень, нависший над рекой. Взглянул Манмон вниз и увидел великую зеленую долину, сверкающую в лучах садящегося солнца, и возлюбил это место Манмон. И создал он великое государство Ардор и стал править там с тех пор. И Великий Армадил горел в его груди, являясь гарантом жизни всего мира. И потомки великого Манмона правили Ардором и взращивали они Армадил в груди своей. Но придет страшное время, когда будут преданы потомки великих Создателей, Армадир будет похищен снова и великие горы уничтожат весь мир и закончится жизнь ибо не будет Великого Мугуня, способного остановить гнев великих гор…

Эта легенда жила и мы все искренне верили в ее реальность и великий смысл. Перед нами находилось живое доказательство — семья Великого Владыки Ардора — Ромэна Ремуля Доминника Манмона и его сына наследного принца Доминника Ремуэна Адреана Манмона. И в груди каждого из них полыхал величественный Армадил, наполняя весь Ардор магией, защищая долину, ее жителей, и весь мир от разрушительного гнева древнего вулкана.

В этом и состояла великая тайна, бережно охраняемая тысячелетиями и доступная только узкому кругу самых ближних ардорцев. Великий Камень Жизни не добывался в горах, а вырастал в груди Владык. После смерти Владыки, Армадил извлекался из груди и помещался в тайную сокровищницу — гробницу Владык Ардора. Несколько раз в прошлых веках за какую-либо помощь или в благодарность, тогдашний Владыка одаривал какого-либо императора Внешнего мира Армадилом из сокровищницы. Это событие несло в себе глубоко символический сакральный жест- мы благодарны и одариваем памятью и могуществом предков. К сожалению, это дало Внешнему миру мечту об обладании Армадиром, принесло нам великие страдания и лишения в будущем.

В течение двух тысячелетий кровь Владыки распространилась в население Ардора, рождались внебрачные дети, редкие дочери Владык выходили замуж и рожали детей, которые тоже в свою очередь выходили замуж или женились и рожали детей. Кровь слабела, но, так или иначе, со временем, появились семейства, у потомков которых тоже вырастали Армадилы в груди, но были они значительно меньше по объему и их обладатели не могли сдерживать стихии природы и гнев гор, хотя, в зависимости от силы крови, они тоже обладали магией природы. Таких особенных людей было ничтожно мало, все ардорцы почитали их и боготворили как защитников и считали их отмеченными Великими Создателями. В общей сложности, магов с Армадилом в груди было человек сто на все огромное население Ардора.

Нашей главной святыней был и остается Владыка и его семья. Пока жив Владыка и его кровь, живет магия в Ардоре, грозно рокочут Великие Андарские горы в злобном бессилие. Все мы незримо связаны с нашим Владыкой, мы составляем единое сущее, миллионы невидимых струн натянуты между нашими сердцами и Владыкой и всеми его мужскими потомками. Случись остановиться сердцу Владыки и все мы почувствуем острую щемящую боль. Как далеко ни находился бы житель Ардора, чувствует он эту пульсирующую связь, которая наполняет наши вены силой, толкает ток нашей кровь, заставляет стучать сердца. Каждый ардорец от мала до велика знает, что как только остановится сердце последнего Владыки, пропадет великая магия, падут оковы со старого дремлющего вулкана, расправит он свои плечи, дыбом встанет земля, задымит вся долина, откроется дыхание вулкана миллионами кипящих гейзеров по всей долине и вспыхнет небо, и взорвется все вокруг, и сгорит весь мир под потоками извергающейся лавы, и черный пепел закроет все небо, и умрут все звери и растения, и вечная зима накроет мир…

Наш Владыка — наша святыня. Мы почитаем его и наследника, бережем их и боготворим. Наша святая обзанность защищать и охранять их…

В тот вечер после божественно прекрасного концерта мы всей развеселой компанией пошли в кабак.

— Эй, мелкий выскочка, — заревел на весь паб Зак, — это мое место! — он оттолкнул юркого Рема, только что весьма ловко севшего на место Зака, который опрометчиво встал для провозглашения очередного хвалебного тоста в честь симфонии Лукаса.

Рем отлетел на приличное расстояние от легкого дружественного тычка слегка подвыпившего Зака. Высокий, стройный, широкоплечий, Рем все равно мелко смотрелся на фоне огромного — более двух с половиной метров роста и метр шириной Зака. По сравнению с Заком, все в этом кабаке, за исключением, может быть, медведеподобного гиганта Андриана, смотрелись элегантно и хрупко. Рем был моим лучшим другом, мы выросли вместе и знали друг о друге все. Несмотря на очевидную разницу в характерах — я всегда был заводилой, лидером, душой компании, Рем же, обладая более меланхоличным, уравновешенным характером, вынужден был следовать за мной, и неразлучными шалопаями близнецами Маришей и Лиэмом, за что очень часто получал наказания наравне с нами, главными виновниками безобразия. Норов Рема всегда был спокойный, ко всем он относился благожелательно, со всеми держался уважительно, несмотря на то, что являлся наследным принцем Ардора и, следовательно, одной из главных святынь нашего народа.

— Я первый здесь сидел! — продолжает вопить Зак, — убирай свою тощую задницу с моего места! Нет, ну это сущее, вопиющее безобразие! — Зак голосит на весь кабак, — Стоит на секунду, одну сраную секунду приподнять свой зад, как какой-то говнюк занимает твое законное место рядом с твоей законной, — он в гневе потряс кулаком в сторону отлетевшего Рема, — законной невесте, — Зак посылает пламенный воздушный поцелуй Арнелии, но тут же, решив, что этого недостаточно хватает ее в охапку и начинает покрывать поцелуями ее лицо.

Арнелия, победоносно смотря на побежденного красного Рема, хохоча отвечает на поцелуи жениха. Тут же созревает новый тост, все радостно ударяют огромными пивными кружками за счастливую пару, густая белая пена из чашек разлетается в разные стороны.

Но я вижу, что Рем не повержен. Он яростно раздувает ноздри, гнустно поджимает губы. Воинственно рыча, как стрела, выпущенная из лука, он выстреливает всем телом в Зака — иначе его и не сдвинешь с места — эту гору мяса и мышц. Кто и что устоит против такого моря ярости и гнева! Зак грузно падает на пол, счастливый Рем, оседлав его, радостно прыгает на поверженном враге. Его длинная светлая коса прыгает из стороны в сторону. Рем выглядит неотразимо, яркие фиолетовые глаза горят в пылу победы, твердая линия подбородка, пухлые губы победоносно улыбаются, тени от скул на щеках… Пять секунд, и ситуация меняется, Рем лежит на полу, на нем восседает ревущий, торжествующий Зак,

— Ты мое пиво разлил, я здесь первый сидел, засранец…!

С дикими криками поддержки близнецы Мариша и Лиэм набрасываются на Зака, они всегда готовы поучаствовать в славной дружеской возне. Откуда-то из-за угла выскакивает Томеррен, крича,

— Кто обижает моего брата!

Он мужественно бросается в самую серидину живого, вопящего клубка,

— Рем, брат, ты где, я тебя спасу! — продолжает он трубить, наступая одной ногой на светлую косу Рема, другой при этом пиная голову брата в противоположную сторону, раздается вопль боли спасаемого, я кидаюсь на помощь кому-нибудь, неважно кому, с хохотом разметая противоборствующие стороны… Веселье, шум, гам…

Отовсюду поздравления, радостный Лукас скачет и разъясняет всем его великую идею, которую он пытался отразить в своей симфонии сезонов. Маришка кружится и танцует, пробует научить Рема элементарным танцевальным движениям, он, задорно поднимая ноги, скачет… Я сладко целую свою любимую — Ариэлу. Вот оно счастье..!

Мы жили и были счастливы. Может то была привилегия молодости или глупая, наивная беззаботность — нам казалось, что в мире нет никаких перегородок, мы и не допускали мысли о том, что все имеет свой конец.

Глава 2 Война

Николас

Хмурое и темное утро. Мы опять все собрались в гостеприимном доме близнецов. На этот раз мы не смеемся, наши лица тревожны и подавлены. Враг напал на Ардор. Башня Сорве уничтожена. Маги Креландии с помощью какого-то магического огня волной мощных взрывов разнесли пол-скалы вдребезги, и теперь огромная многомилионная армия непрерывным потоком марширует по ущелью, передовые отряды уже приближаются к первому большому поселению на юге страны — городку Трамос.

— Неприятель вошел с великими силами в пределы Ардора. Он идет разорять любезное наше отечество, — старательно читала Ариэла манифест Владыки Ардора своим тоненьким голоском.

Лорд Саввааш, отец Маришы и Лиама, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах. Его супруга леди Кэролин тревожно замерла за его креслом. Мы все сидим в большой просторной гостиной дома близнецов.

— Ну что ж, милорды, война началась, всем нам придется сесть на коня? — печально сказал старый лорд Саввааш, обращаясь к нам.

Никто ему не ответил, все понимали, что это были наши последние мирные минуты.

Лукас был молчалив и задумчив. Он, как бы не понимая, посмотрел на лорда при этом обращении.

— Да, да, на войну, — сказал он, — нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.

Будучи носителем Армадила, носителем древней крови великих магов, Лукас, тем не менее меньше всех походит на существо, способное воевать или даже просто проявить какую-либо жестокость по отношению к кому-либо. Как и все ардорцы он очень высок, несомненно красив лицом, но ничего мужественного в его облике не наблюдается. Более того он всегда слыл чудаком. Все знали, что он был гением, великим композитором и прекрасным художником.

Лукас долго не бывает похожим на самого себя. При каждой встрече он иной и неожиданный. Если бы он не был гениален, я бы сказал, что он тщеславен. Он меняет волосы также часто, как костюмы. И те и другие чрезвычайно экстравогантны. Следует отметить, что ардорцы в большинстве своем светловолосы, никогда не кудрявы, редко когда встретишь черные оттенки волос в ардорской долине. Цвет нашей кожи чаще всего светлый, хотя встречаются чуть смуглые индивиды. Хотя мы называем себя людьми, стоит признать, что внешним видом мы отличаемся от людей материка. У нас чуть более увеличены клыки, что родило миф о нашей животной сути. У нас чуть более удлиненные, остроконечные уши, глаза опять же, чуть больше и имеют удлиненную миндалевидную форму. Мы, ардорцы, значительно выше людей внешнего мира — наш средний рост варьируется от двух до двух с половиной метров. Нам хорошо известны слухи, ходящие среди населения материка о том, что мы оборотни и по желанию принимаем звериную ипостась, знаем и смеемся над этими домыслами. В нашу защиту только могу добавить, что хвостов у нас нет и мы, в целом, не очень волосатые существа, по крайней мере, растительности на лице и теле не имеем, в отличие от цивилизованных мужчин Внешнего мира. Традиционно мужчины и женщины Ардора не обрезают свои волосы — это считается величайшим позором. Физически мы значительно сильнее людей Внешнего мира, живем чуть дольше, болеем чуть меньше, процесс регенирации у нас чуть быстрее.

Лукас же никогда не был типичным представителем жителя Ардора. В двадцать пять лет он изменил доставшиеся ему от Создателей светло- каштановые волосы и сделал их черными и волнистыми, а в течение следующих трех лет растительность на его голове менялась год от года в зависимости от произведения, увлекавшего его гениальный ум: гладкие волосы сменились локонами, за ними появились пучки, похожие на кочки, потом он был сияюще лыс, затем снова завел волосы, на этот раз короткие и колючие, как иголки шиповника. Окружающие поражались, шокированно удивлялись величине его позора, смеялись и шутили наконец, — Лукас ничего не замечал.

Как и все мы, носители Армадила, Лукас владел магией, но полуется ею только воплощая свои гениальные творения. Все интересы жизни Лукаса уже более тридцати лет были ограничены одной волей его творческого искания, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось служения его музе, не только не интересовало его, но не существовало для Лукаса.

— Я, я боюсь… — вдруг признался он шепотом. — Я такой трус.

В этом был весь Лукас — отчаяно боявшийся, дрожащий всем своим огромным телом, он единственный осмелился произнести то, что все мы, храбрые, чувствовали — дикий, неудержимый страх.

— Враг уже здесь, — продолжала читать Ариэла, — она мелко дрожала, я ободряюще положил руку на ее плечо. Мариша сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Рема, как и все мы, страшась за принца. Рем, напряженный как струна, чувствовал на себе ее и наши взгляды и старался не оглядываться.

Леди Кэролин, мать близнецов, неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее детям, еще только начинаются и не скоро прекратятся.

Томеррен, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно, приготовился как-всегда насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Ариэлы, над признанием Лукаса, над нашим явным страхом, над тем, что скажет лорд Саввааш, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога. Всем своим видом он показывал, что он то здесь единственный, кто не боится, он смотрит опасности в лицо и громко хохочет.

Томеррен — единственный из всех нас не является уроженцем Ардора. Невысокий, темноволосый, с длинной косой на плече, сероглазый, с узким лицом, твердо очерченным подбородком, он был чистокровным человеком. История его появления печальна. Двадцать пять лет назад торговый корабль с острова Готн пришвартовался у Хадгарских ворот. Жители Готна знамениты тем, что они являются рабовладельческой торговой страной, сами они ничего не производят, зато плавают на своих быстрых судах по всему Северному морю, покупают и продают разные товары. Их государство раскинулось среди нескольких островов — самого большого Готн и ряда мелких островков, в прошлом столетии захваченных Готнчанами. Поэтому никто не удивился, когда маленькое судно, спущенное с главного корабля, остановившегося на безопасном расстоянии от коварных рифов, ловко виляя между острыми камнями, торчащими тут и там среди волн, пришвартовалось для торговли. Ардорцы предлагали драгоценные камни в обмен на красивые ткани, специи и другие удивительные заморские товары, привезенные островитянами. Был там и Владыка Ромэн с семьей.

Маленький раб, не старше пяти лет, нес огромную корзину с товаром на своей спине, по тому как медленно ступал он по каменным ступеням, видно было как тяжело ему было. Острый камень попал под его босую ногу, глухо вскрикнул он и упал. Выпали бутылки с дорогим ароматным вином из корзины и разбились, растекаясь по скалам красной ароматной лужей. С воплями проклятья подскочил к нему торговец и принялся хлестать его кнутом. Мальчик орал, свернувшись на камнях.

Не выдержала супруга Владыки прекрасная Лариотта, пожалела мальчика и упросила она Владыку выкупить маленького раба. Так как ребенок достался им без имени, назвали его Томерреном. Принял его Владыка и оставил жить его во дворце воспитанником. Вскоре появился у четы Владык и свой сын наследный принц Доминник Ремуэн и стали они с Томерреном неразлучны как братья. Был Томеррен легок характером, весел и насмешлив.

Психологический шок — так коротко можно описать наше тогдашнее состояние, не только нашей компании, но и всех обычных людей — ардорцев в первые дни войны. И я бы подчеркнул: главным был даже не страх, а вводящее в ступор удивление. Да, мы знали как заманчивы и привлекательны богатства Ардора. Как признался позже Рем, Владыке доносили о странной деятельности на территории соседней Креландии. Знали о воинственности и меркантильности молодого соседа. Но как, как мы пропустили подход к нашим границам целого огромного мномилионного войска! Как узнали о войне только тогда, когда враг находился уже на нашей, казалось нам неприступной территории! Знали, но относились к этому легко, слишком легкомысленно, за что и поплатились…

Но тем не менее началось все с шока и страха…

Далее новости только страшнее, город Трамос уничтожен. Имперская армия захватывает город за городом, многочисленные жертвы, да что говорить — все население либо уничтожено, либо взято в плен. Войско ведет сам Император Дарко, слава о его победоносных военных захватах докатилась и до нас. Великий, непобедимый — император-убийца, как называют его во Внешнем мире. Первые свидетельства о зверской жестокости солдат Креландии, первые описания их страшного оружия, которое извергает страшный грохот и наносит колоссальные разрушения на расстоянии, сметая все, людей и каменные постройки.

Ардорцы отступают.

Отступающая армия ардорцев срочно уничтожают мосты переправы через широкую полноводную Серену.

Мало кто спит в Осгилиане — столице Ардора в эту ночь. Надежда оставляет сердца. Мы понимает, что даже отсутствие мостов не задержит вражескую армию надолго.

Новости в следующие месяца только хуже. Гонцы сообщают, что войска врага перешли Селену и отступление Ардорского войска продолжается перед силами, вдесятеро превосходящими.

— Враги идут, — докладывает гонец, — они дорого заплатили за переправу, но все же меньше, чем мы надеялись. Они построили новый мост, они идут как туча.

— Значит пришло мое время, — спокойно говорит Рем и тут же покидает комнату для совещаний.

Решение Рема идти на войну никем не было поддержано. Более того, оно вызвало абсолютное осуждение как у Владыки так и у нас — друзей, сподвижников и чего уж тут таить, телохранителей наследного принца. Никогда за последние тысячи лет не приходилось никому из Владык использовать магию. Мы все, носители Армадилов, обладали магией, в тысячу раз наши способности были слабее магии Владыки, но, тем не менее, магия была главной частью нашей жизни — сотворить огонь, чтобы пожарить мясо, высушить волосы любимой, вылечить сломанную руку, волной теплого воздуха столкнуть негодника Рема со стула, выпятить корень дерева из земли, чтобы уронить зазнавшегося Томеррена. Мы жили магией. Но никогда, никогда Владыка не применял свой магический дар. Магия Владыки божественна, она направлена на сдерживание страшных сил природы, каждый день слышим мы рокот гор и знаем, что без наших Владык нависающие скалы тут же обрушатся на Ардор. Применять магию Владыки в быту — это что сдувать пылинку с руки с помощью торнадо.

Ничего не помогло, ни наше осуждение, ни прямой запрет Владыки, ни слезы матери, Рем только надувался больше и больше, его фиолетовые глаза гневно сверкали, с неизменным упрямством он повторял, что идет, а кто не хочет — может оставаться дома, за юбками матерей и невест. Один только Томеррен поддержал Рема.

Ну что ж, мы все идем сражаться…

Рем

Мы стоим в девяти милях от передовой. Мы прибыли в эту горную хижину ночью и тотчас же растянулись кто на кроватях, кто на полу, чтобы первым делом хорошенько выспаться; Эту истину мы уяснили быстро: на войне было бы не так скверно, если бы только можно было побольше спать.

Когда первые из нас стали выползать из постели, был уже полдень. Через полчаса ребята прихватили свои котелки и собрались у дорогого нашему сердцу «пищеместу» — огромному котлу, от которого пахло чем-то наваристым и вкусным. Разумеется, первым в очереди стоит тот, у кого всегда самый большой аппетит — Томеррен.

— Эй, коротышка Томеррен, — гремит Зак, — по сравнению с нами, и, особенно, с Адрианом, Заком и Саем, Томеррен выглядит тщедушным юношей, — ты мелок как червяк, но при этом ты самый прожорливый солдат в нашей компании, — раздается смех, — за еду ты садишься тонким и стройным, а поев, встаешь пузатым, как насосавшийся клоп!

Да, Зак никода не отличался щепитильностью, он не щадит тонких чувст моего брата. Хотя для всех было очевидно, что слова Зака сильно задели Томеррена, вокруг засмеялись.

— Знаешь, ограниченный мой друг, — медленно жуя, произносит наконец Томеррен, — я действительно строен и тонок в кости, но я так счастлив служить рядом с тобой, друг мой, ты жирный как хряк и высоченный как оглобля, по крайней мере у меня есть шанс, что когда ты будешь убегать от врага, проклятые имперцы не заметят как я крадусь, чтобы на них напасть,

Всю эту пламенную речь он выплевывает в лицо стремительно багровеющего Зака.

— Понимаешь ли, толстяк, за этот год, я сделал мудрый вывод, что для солдата желудок и пищеварение составляют особую, божественную сферу, которая ему ближе, чем всем остальным людям. Мой словарный запас на три четверти заимствован из этой сферы, и именно здесь я нахожу те краски, с помощью которых я умею так сочно выразить и величайшую радость и мое глубочайшее возмущение.

Зак в бешенстве, — трус! Сидишь тут, уплетаешь за обе щеки, послать бы тебя самого на передовую!

Зак военный, только вчера вернулся с боев, тогда как Томеррен вынужденно остается при мне в тылу.

Мы все очень устали, ребята настроены очень воинственно, и наверно дело дошло бы до драки, если бы на месте происшествия не появился Сай. Узнав, о чем они спорят, он сказал только тихо

— Хватит, замолчали все… — помолчал немного… — вчера были большие потери…

Затем он заглянул в котел

— А, фасоль, кажется неплохая… принесите Рему тарелочку.

Я лежу на кровати в дальнем углу комнаты, слушаю ссору, чувствую запах еды. Сил нет не только на то, чтобы ложку поднять, а, кажется, я не смогу перевернуться на другой бок без посторонней помощи.

Уже год как мы воюем. Хотя как воюем, я ни разу не поднял меча против врага, ближе чем на милю от военных действий ребята меня не подпускают. Моя работа другая, я совершаю «диверсионные действия», как утверждают ребята военные. Я магией Владетеля вызываю природные катаклизмы и бросаю их на врага. Даже не передать сколько сотен, нет тысяч людей я убил — имперцев и… и своих, ардорцев. Вызывая землетрясения, ураганы, торнадо, горные обвалы, засуху или страшные наводнения в первый год я часто ошибался с «прицелом». Да и сейчас, всегда есть риск не удержать стихию, дать ей выпрыгнуть из дрожащих рук, начать убивать своих.

Со временем мы привыкли еще и не к таким вещам. Когда смерти считаешь тысячами, когда видел так много мертвецов, боли из-за одного-единственного уже толком понять не можешь.

Как сейчас помню мою первую магическую атаку. Мы поднялись по узкой тропинке, которая вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы наконец вскарабкались.

Мы оказались на вершине скалы, с которой открывался прекрасный вид кровавого сражения между ардорцами и в несколько раз превышающими их силами имперцами. Со стороны имперский войск велась непрерывная стрельба из огромных орудий. После каждого такого взрыва ардорцы десятками отлетали и оставались уже лежать на земле неподвижно. Стрельба все усиливалась. В свежем утреннем воздухе раздавались уже не отдельные выстрелы, а по скатам гор гремели непрерывные перекаты орудийной пальбы, выстрелы уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.

На пригорке я наконец остановился на минуту, чтобы рассмотреть, что делалось, чтобы определить где ардорцы и где враги. Но как ни напрягал я внимание, ничего не мог ни понять, ни разобрать: двигались там внизу какие-то люди, двигались и спереди и сзади, в разные стороны передвигались какие-то подразделения войск, но кто, куда, зачем, нельзя было понять. Вид этот и звуки возбуждали страх. В этом грохоте, я увидел зверское лица Адриана и Зака, они что-то кричали мне, махали руками, моргнув, сквозь звон в ушах я понял, — кричат, — бей, давай, наши отступают!..

И я, зажмурившись, ударил…

…А вокруг нас расстилался цветущий луг. Колыхались нежные метелки трав, порхали капустницы, они плыли в мягком, теплом воздухе позднего лета…

Громкий, глухой рокот, идущий из самих недр пронзил все сущее. Задрожал мир… Огромная трещина, рокоча и перекатываясь развергнулась под ногами сражающихся. Земля на несколько миль вокруг пошла волнами. Деревья вдруг проваливались под землю, с треском и стоном земля выплевывала новые холмы…

Когда все закончилось, сражение было остановлено… Некому было сражаться, многотысячные армии, кричащие солдаты, вопящие лошади, грохочущие орудия, тысячи, тысячи живых, ненавидящих, кричащих, орущих, но Живых!

Живых существ больше не было на том поле…

Силы оставили меня, я упал на руки друзей. Агония, темнота, боль…Больше я уже ничего не помню…

На следующее утро все тело у меня ломило, идти я не мог и передвигался я в тряской повозке, каждое движение которой причиняло нестерпимую боль. Лицо горело, как будто было обожжено солнцем, и ладони были в волдырях. Во рту и в горле пересохло, я умирал от жажды и никак не мог утолить ее, сколько бы ни пил воды. Голова была словно налита свинцом, и малейшее движение глазами заставляло морщиться от боли. Тошнота подкатывала к горлу, и даже запах жареного мяса, поданного к столу на завтрак, был непереносим.

Так началась моя война. Все что я помню в течение этого ужасного года — сражения где-то там, далеко, магический удар и темнота, друзья, поддерживающие под руки, друзья, переносящие меня из одного места в другое, боль и снова магический удар, и снова боль, боль от потерь, боль от смертей.

Мы все прокляты…

Ардорские войска продолжают отступать. Неприятель идет вслед за ними. Мы следуем за имперским войском. Стоят жара и засуха. Вот уже как три недели я умудряюсь держать неимоверный зной над Креландцами. Каждый день небо было пронзительно голубым, без единого облака, яркое изматывающее солнце вовсю палило жаром; только к вечеру становилось чуть прохладно, когда солнце садилось в буровато-красную мглу. С утра я снова расчищал небо от какого-либо намека на облака. Вот уже три недели ни капли дождя. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Реки и ручьи пересохли. Лошади имперцев ревели от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги. Креландцы упорно продолжали наступление.

Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, орудия, пехота двигались по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Люди дрались за воду и выпивали ее до грязи. Креландцы умирали сотнями. Армия продолжала двигаться оставляя позади себя смердящие трупы людей и лошадей.

К концу третьей недели, когда я обессиленный свалился без сознания, собрались тучи и пошел долгожданный имперцами дождь.

— Имперцы догадались, кем вызваны все эти погодные и природные катаклизмы, — сказал как-то Адриан, когда мы, усталые, сидели вокруг костра.

— Определили они и частоту происходящего, они теперь планируют свои главные сражения незамедлительно после очередной атаки Рема.

Адриан поднял больные, красные то ли от дыма костра, то ли от усталости глаза на меня, — на нас, на тебя, Рем, идет охота…

Он умолк, и настала тишина — только костер потрескивал да тихо вздыхал ветер.

— Костер затихает, Томеррен, принеси еще дров, — распорядился Сай, поежился — больно уж холодно по ночам, надо, чтобы костер горел ярко.

Томеррен как всегда взвился в протесте,

— Кто я тебе, мальчик на побегушках! Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

Он всегда очень остро относился к отказу ребятами принимать его за настоящего брата наследника и оказывать соответствующее уважение. — Слишком стар, чтобы поднять свой зад, а, Сай! Сай в ответ зарычал. Сай был значительно старше всех нас. Седина уже вовсю посеребрила его длинные волосы.

— Да замолчи ты, надоело — Николас сплюнув, пошел нарубить еще веток и, ломая каждую пополам, стал бросать их в костер.

— Имперцы нас ищут, — продолжил Сай, когда все успокоились и снова уселись вокруг ярко вспыхнувшего костра.

— Они обшаривают все предгорья, они знают максимальную дистанцию твоего удара Рем. Их там тьма-тьмущая, это становится опасным…

— Трус, — с презрением процедил Томеррен

Сай потемнел лицом, но проигнорировал его слова,

— Мы в трех милях от главного войска Креладцев, — нарушил тишину Зак, — Им конца нет, растянулись на четыре мили. Наших четыреста человек против их четыреста тысяч.

— Что наши? — спросил я.

— Отступают. Ползут они медленно, прикрывают беженцев. Больше половины у них — женщины с ребятами, и скотину с собой гонят, коз и овец.

— Оставаться здесь — это чистое безумие, — продолжает гнуть свое Сай, — надо уходить, мы не можем тебя потерять, Рем, ты понимаешь, если они схватят тебя, это все, конец.

— У меня есть вы, — возразил я, — мы уйдем в горы, мне еще надо дня три и я снова ударю…

— Нас только четырнадцать! — у Зака задергалось веко,

— Четырнадцать — хорошее число, достаточно, чтобы сделать необходимое, и в то же время не так много, чтобы быть подвижными.

Движение — наше спасение. Мы постоянно переходили с место на место, следуя впереди армии имперцев, отставали, ударяли сзади, снова опережали. За этот год я имел уникальный шанс впервые за всю историю Ардорских Владетелей учиться контролировать свою магию. Это был кровавый опыт, но теперь я мог более точно «прицелиться», я сумел научиться регулировать силу удара, не выплескивая всего себя за считанные секунды. Условия действия моей силы оставались прежними — я должен был видеть противника и, что очень усложняло работу моих телохранителей, должен был быть не далее чем миля от места удара. Зак, Сай и Адриан были гонцами-курьерами, ежедневно мотаясь между нашим лагерем и войском, они держали связь между мной и ардорскими военачальниками, согласовывали время и место моего удара, уточняли какие именно силы природы я буду применять. Они постоянно не высыпались, шатались от усталости. Я же всегда был окружен остальными десятью охранниками — мой брат Томеррен, Лукас, Лиам, Николас неизменно находились при мне… Также с нами был маг-целитель Крастон и четверо самых лучших воинов, которых лично отбирал отец. Николас, приходясь мне дальним родственником — он был сыном кузена моего отца, являлся сильнейшим магом Ардора, силой удара он легко мог раскидать немалый отряд противника, был моим ближайшим помощником. Лукас взял на себя все кухню.

— Я видел их войско, — задумчиво проговорил Адриан, — они идут как туча, все уничтожают на своем пути, после них остаются только мёртвое пепелище и тела, — он судорожно взлохматил волосы на голове, — что же они за твари такие, они не могут быть людьми, их жестокость непередаваема…

— Война, это война, хрупкий ты мой, — нежно пропел Томеррен, — война жестока. Мы тоже не особо щадим их;

— Знаешь ли ты, что происходит с городом, захваченным креландцами? — тихо спросил Зак. Томеррен пожал плечами. — Нет, конечно, откуда же тебе взять. Все, что тебе известно, благородный Томеррен, почерпнуто из красивых книжек и песен, а про грабежи и насилие там не поют. После взятия города, мальчик мой, они грабят, насилуют, предают всех мечу…

— Их так много, — продолжает Зак, он лежал, опираясь на локти и задумчиво смотрел на огонь, — они совсем не ценят жизнь, ни свою, ни своих собратьев. Чтобы перейти реку они готовы завалить ее трупами своих же солдат, они как муравьи, лезут отовсюду тысячами.

Для нас, ардорцев, такая трата жизни была немыслима. Нас всегда было мало, да, живем мы долго, но у нас редко рождаются дети, а девочки еще реже — на каждую девочку в Ардоре приходилось по крайней мере десять мальчиков. Дети были нашей основной ценностью, женщин мы трепетно почитали. Насилие над женщиной было абсолютным табу в нашем обществе, неприемлемым святотатством.

— Давайте спать, все устали, — я решительно встал, — предаваться унынию можно лишь до тех пор, пока дела идут ещё не совсем скверно. — Спать!

Раннее утро, мы снова в пути. Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою.

— Нас преследуют, — доложил Николас, — большой отряд Креландцев, человек пятьдесят. Нас еще не обнаружили. Поторопимся.

— Рем, — он подъезжает ко мне, — туман твоих рук дело? — Я киваю,

— Не трать сил, — я только хмыкаю в ответ.

Мы выступаем. Туман вокруг нас усиливается. Кусты кажутся громадными деревьями, ровные места — обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Нас ведет Сай. Он прекрасно ориентируется в местности. Высокий, широкоплечий, Сай был профессиональным военным. Молчаливый, угрюмый, он редко шутил и не очень понимал юмор. Единственный в нашей компании, за исключением Томеррена, Сай не являлся носителем Армадила, в нем не было ни капли магии. Из-за его тяжелого характера мало кто любил Сая. Беспрекословно подчиняется он только мне. Его мнение я безгранично уважаю и всегда учитываю его опыт и знания, что является причиной постоянного раздражения Томеррена, у которого непрерывная война с Саем и Заком. Но к Саю Томеррен питает особую ненависть.

В грязном темно-зеленом плаще, с низко надвинутым капюшоном из под которого блестят внимательные серые глаза, Сай ведет наш маленький отряд дальше в густой туман. Местность становится все более неровной. Идущие впереди передают по цепи: «Внимание, слева глубокая яма», «Осторожно, трещина».

В какой-то момент мы вынуждены слезть с лошадей, ведем их за собой. Наши глаза напряжены, наши ноги ощупывают почву, прежде чем принять на себя вес нашего тела. Снова по лашадям.

Мы едем осторожно, так тихо, как только возможно для верховых, и вот мы оказались у входа в узкое ущелье, откуда между двух гор вытекает ледяной ручеек.

Чем дальше мы едем, тем теснее смыкаются утесы с обеих сторон. Каменные берега обросли скользким мхом, под ними журчит вода — быстрый горный ручей. Мы переходим ледяную воду вброд.

Скоро дорогу нам загородил большой обвал, но лошади преодолели его легко. Скалы сошлись почти вплотную — впереди водопад. В воздухе все еще стоит туман. Сай не сомневаясь ни секунды проехал сквозь водопад, мы последавали за ним — и через напряженную секунду промокшие насквозь и замерзшие мы оказались на другой стороне. Сай вздохнул облегченно:

— Оторвались, теперь они нас не найдут.

Я спешился и наконец осмотрелся, необходимости в тумане больше не было, я его развеял движением руки. Мы судорожно вздохнули от прекрасного пейзажа, открывающегося с вершины скалы на которой мы оказались: Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и самая большая гора Ардора гордый Сольдор на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уже бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова у меня закружилась, там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенные грозою и временем, ожидали своей добычи.

Пока мы шли, стало совсем светло. Мы обходим край скалы, и теперь перед нами открывается другой вид, не такой прекрасный — участок передовой.

Весь горизонт, от края до края, светится смутным красноватым заревом. Все под нами внизу в непрестанном движении, там и сям его прорезают всполохи пламени над стволами огромных креландских орудий. Высоко в небе взлетают ослепительные вспышки огня — серебристые и красные шары; они лопаются и осыпаются нашу армию дождем белых, зеленых и красных звезд. Там где они падают ардорские солдаты валются на землю. Тотчас же повсюду взлетают новые всышки, и вперемешку с ними — опять зеленые, красные и синие.

— Наши серьезно влипли, — говорит Томеррен,

— Больно смотреть как гибнут твои соотечественники, — соглашается Николас.

Раскаты орудийного грома усиливаются до сплошного приглушенного грохота, потом он снова распадается на отдельные группы разрывов. Сухим треском пощелкивают огненные палки в руках имперцев. Под нами что-то мчится, воет, свистит и шипит, что-то невидимое, заполняющее весь воздух.

Я отхожу от края скалы, готовлюсь. Ребята рядом, чтобы подхватить меня. Мне не нужно махать руками или читать заклинание. Я концентируюсь, чувствую энергию и выпускаю ее.

Удар…

Над головами Креландцев вспыхнула молния с десятками изломов и отростков, похожая на исполинский корень. С оглушительным грохотом она ударила в землю, разметая имперцев, лошадей и огромные орудия в разные стороны. Параллельно ей зазмеилась другая, а сверху ударила третья. Все слилось в разливе пламени. Сверху казалось, что все земля до горизонта угодила в центр факела и испепелена. Но все три молнии погасли, зажглись еще десять, еще и еще, все небо безостановочно озаряется непрерывными вспышками и тут на нас обрушилась гора грохота. Звуковая волна сметает всех в разные стороны, разбрасывая по скале. Один я стою…Удар… Из носа пошла кровь, она заливает мне губы, пробую слизать ее, морщусь от вкуса крови… Удар… Сосуды лопаются в глазах…Ничего не вижу…Проблема, могу попасть по нашим…Нетерпеливо тру глаза, не помогает, в ушах стоит звон…Удар…Чувствую, Николас рядом, поддерживает меня…Все еще стою…Удар…По полю одна за другой взметаются толстые, извилистые молнии…Нечем дышать… Нас ударяет очередная звуковая волна, воздух дрожит, или может это я промахнулся сослепу и шарахнул по нашей скале? Меня швырнуло в бок. Единственный глоток воздуха, что удалось украсть вышибло из легких ударом о выступ, ребра треснули. Непостежимым образом земля ушла у меня из-под ног. Боль ударила неожиданно. Скрутила все тело. Увлекла меня на дно темного омута, полного мучений. Я откатился в сторону и свернулся в клубок. В глазах темно, затем все засверкало, стало светло и вновь навалилась тьмя. С блаженством я уплыл в нее.

Встал я с кровати ясным ранним утром, с удивлением обнаружил себя в каком-то доме, куда это ребята принесли меня? Огляделся, на мне чистая белая рубашка, что само по себе удивляло безмерно, простая, грубо сколоченная мебель, воздушные кружевные занавески на окне. Чудеса, как в сказку попал. Потянулся, слегка заболели ребра, вспомнил, что вроде недавно сломал их, надо сказать спасибо Крастону, залечил. Голова слегка кружится, сильная слабость. Все просто отлично, можно сделать вывод — магия дается мне легче и легче, горько усмехнулся, скоро смогу уничтожать милионные армии. Открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растуших в скромном палисаднике. Осмотрелся. Вид с трех сторон чудесный. На запад пятиглавый Пештун Злобный синеет, как туча в бурю; на север поднимается высоченная гора Арадон, его снежная вершина, как мохнатая шапка, он закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною ребята, полуголые, в одних только штанах, готовят кушать в летней кухне хозяев. Лукас, весь гордый, с красными щеками от жара огня чудотворит над огромным вертелом с мясом, я судорожно сглотнул, вдруг очень захотелось есть, Сай и Зак развалились на зеленой поляне, держат в руках что-то подозрительно напоминающее красное вино, гады, пьют, пойду, отниму и все выпью сам, Крастон с другим воином — Трондом тут же на травке играют в карты, Николас моет какие-то овощи… — а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Сальдором и оканчиваясь величественным пиком Озара… Как я люблю Ардор! Какое-то счастливое чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж; солнце ярко, небо сине — чего бы, кажется, больше? — Зачем тут страсти, желания, смерти? Зачем эта война? Почему они не могут оставить нас в покое?.. Однако пора. Пойду к ребятам, наведу порядок — все съем и все выпью…

Ребята встретили меня приветственными криками. Сай привстает, тревожно осматривает, я прощаю его покровительственное отношение, он относится ко мне как к неразумному сыну. Николас, широко улыбаясь, приветственно машет марковкой, Зак рычит что-то восторженно-воинственное. Убедившись, что без его немедленного присутствия ничего не сгорит, подлетает пылкий Лукас, обнимает меня, трещат ребра.

— Ты как? — спрашивает Лиэм,

— Есть, пить и еще есть, а потом еще пить — отчитываюсь я бодро, — и что там у вас булькает, красненькое такое, — Зак — сама невинность, мило улыбается во все клыки, — да, да в том бокальчике… Непорядок, — начальственно повышаю голос, — пьют, без меня! Во мне просыпается Владыка, — налить своему руководству, сейчас же!

Через полчаса мы сидим вокруг стола. Ребята делятся новостями. Оказывается я был в отключке два дня. Ничего интересного не пропустил. Ребята нашли этот гостеприимный домик в предгорьях, хозяева, узнав, что смогут услужить своему Владыке не могли нарадоваться. Зак ездил к линии фронта, успел вернуться.

— Наши на тебя молятся, — сказал он мне, — здорово ты отшлепал имперцев. Они до сих пор очухаться не могут. Отступили к разрушенному Бороуну, пока молчат. Сильно ты им задницы поджарил, говорят, они потеряли много орудий в том огне.

— А где Томеррен? — спрашиваю, блаженно потягиваясь;

— На охоте он, — мрачно цедит Зак, ох не любит он Томеррена, при всей своей расслабленности я что-то подмечаю нехорошее, промелькнувшее в его глазах.

— Ну что ж, охота это хорошо, сегодня ушел? — Зак молчал, как будто ему трудно было выговорить.

— Нет, еще вчера, — наконец сказал он, тяжело вздохнув.

— Уж не случилось ли с ним чего? Может его искать надо?

— Да что с этим… станется, а! — махнул он рукой, какая-то судорога промелькнула на его лице, — Рем, я понимаю, вы росли вместе, он тебе брат и все такое, но, но скользкий он какой-то… — он

ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки, — прости, — произнес он, — мы просто все устали…

— Да он мне брат, — у меня как ветром сдуло все мое благодушное настроение, — он моя вторая половина, — прозвучало это жестко и как — то по новому металлически зазвучал мой голос, защипало в глазах — зрачок увеличивался и менялся с фиолетового на темно-красный, так всегда происходило у отца во время гнева, и тогда никто уже не мог ему возразить; кровь Владыки говорит и у меня…Почувствовал, что загорелись виски, представляю, что на глазах ребят расцветает черный рисунок молний, змеившихся от висков к скулам.

— Забудем, — повторил Зак, — извини Господин, — уже тише прошептал он…

Ребята вокруг прятали глаза, я так и не понял, да и не хотел знать их отношение к этому.

О Создатели! Что же делать! Наша компания разваливается на глазах. Столько лет мы были неразлучными друзьями, вот уже два года вместе воюем!

Томеррен вернулся к вечеру, гордый, тащил убитую козу, с восторгом рассказывал ребятам, как скакал за ней по горам. Возбужденно размахивал руками, вспоминая, как чуть не упал. Мне было грустно. Когда пропадает доверие, дружба разрушается.

Следующие три дня мы отдыхаем в гостеприимном домике. Зак с Саем опять ушли планировать наш следующий удар. Мы кушаем козу Торрена, пьем хозяйское вино, валяемся на солнышке.

Николас пытается научить меня магичить локально. Однажды ранним вечером мы уходим на приличное расстояние от жилища, ребята прячутся сзади за деревьями, я чувствую их любопытствующие взгляды спиной. Николас, как один из самых сильных магов Ардора объясняет истину, которую каждый наислабейший маг знает с малых лет, все кроме меня:

— Увидь цель, — я смотрю на чахлое деревце в десяти футах от нас,

— Закрой глаза и увидь его снова, — послушно выполняю,

— Почувствуй энергию, — о с этим проблем нет, вот она, чувствую, бурлит,

— Сконцентрируй ее в ладонях, — ладони покалывает, — представь маленький едва видный солнечный лучик, он освещает твою цель, направь по нему чуть-чуть энергии…

— Да, представляю, тоненький лучик, — радостное осознание, что все получается, — выпускаю…

Раздается наимощнейший хлопок, открываю глаза — рощицы больше нет. На земле лежит белый, пушистый снег, в середине лета! Присматриваюсь — это не снег, земля усыпана мельчайшими опилками, это все, что осталось от леса — мой лучик взорвал, лопнул деревья, как мыльный пузырь… за уничтоженным лесом открываются величественные темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, они рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари.

— Красиво, — говорит подошедший Томеррен

— Да, — приходит в себя Николас, — а главное локально, заметьте друзья, а горы то он не тронул! Кажется начинает получаться!

Николас

Прекрасный, теплый вечер, мы все сидим вокруг большого костра, пьем вино. Рем ушел отдыхать — он еще не полностью восстановился. Сай недавно вернулся. У него новостей нет. Делать нечего, завтра ждем Зака, тогда опять сорвемся с места и опять в путь. А сейчас мы просто наслаждаемся затишьем.

— Ах, к девочкам бы нашим туда, хоть на часок, — мечтательно говорю, я очень скучаю по Ариэле, оставшейся с семьей в Осгилиане, — если б не война, мы были б уже женаты, сердце тоскливо сжимается.

— Да, волнительно мне, как там наши, от Маришки никаких вестей, — вздыхает Лиэм, — Маришка с семьей тоже в столице, пока в безопасности, — Сай, о своих чего-нибудь слышал? — спрашивает Лиэм, повернувшись всем телом к Саю.

— Нет, — отрицательно качает головой тот, все печально вздыхают.

У Сая самая тяжелая ситуация, у него жена Савайя и прекрасная трехгодовалая дочка, маленькая светловолосая Софья — два его самых дорогих сокровища. За месяц до войны Сай отправил их погостить к родителям Савайи — она родом из юго-западного Ардора — предгорного городка Арваи — началась война, с тех пор никаких новостей от них он не получал. Толком никто ничего не знал, городок был захвачен врагом в первый год наступления. Надежда оставалась, что им удалось бежать. Сай места себе не находил, темнел лицом, ходил мрачным как туча, все знали что делают Креландцы с женщинами в захваченных городах. Мы все очень переживали за его семью.

— А я мечтаю о какой-нибудь девочке, да погорячее, да сжать ее в объятьях, да зацеловать, да влюбиться…Томеррен аж глаза закатил от вожделения, протянул руки в сторону костра.

— А как же Мариша? Как же любовь твоей жизни? — усмехнулся Лукас, мы все до сих пор помнили страстное увлечение Томеррена.

— А! Не нужна она мне, не моя она женщина, слишком ветренная и глупая…

Лиэм недовольно поджал губы, не очень ему понравилось как отзывались о его сестре-близнеце.

Лукас выглядел удивленным, — странно, а казалось, любовь такая страстная была, со стороны выглядело, что ты воском плавился при взляде на нее, казалось это навсегда.

— Ха, — ответил Томеррен, улыбаясь, — да что ты замечал тогда, творец? — Теперь настала очередь Лукаса обиженно поджать губы.

— Да, она мне нравилась, я, признаюсь, даже был чуть влюблен, — Томеррен задорно засмеялся, — но я перерос это. Человеческая жизнь, Лукас, тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго. Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет… Ждет, как безумный…И это не моя роль. Я иду дальше…А Маришка застыла где-то сзади…

— Знаешь, Томеррен, — вымолвил наконец Лиэм, — насмешливый ум сочетается в тебе с изрядной тупостью.

Я лежал, пожевывал травинку в зубах, задумчиво смотря на огонь. Ох странно все это, может Зак прав, да кто посмеет сказать это Рему теперь, после наглядной демонстрации гнева Владыки. Являясь лучшим другом Рема, признаюсь, было страшно даже мне. Никто в Ардоре не может перечить Владыке, не может ослушаться его. Как быстро Томеррен забыл о своей любви, с какой готовностью он предал Маришку, размышлял я, а может ли такой человек предать друга, брата?

Я вспоминал:

Кода Рем заявил о своем решение присоединиться к сражению. После всех криков и споров, когда Владыка понял, что наследника не переубедишь, началась серьезная подготовка. Собирались многочисленные совещания, разрабатывалась тактика наших действий, уточнялся состав нашего диверсионного отряда. Распределялись роли и обязанности. Мы горячо спорили, слушали советы военных профессионалов, советы магов, целыми днями просиживали за картами Ардора.

Мы каждый день подолгу работали с Владыкой и с Ремом, готовясь к походу, и мне было разрешено приходить в кабинет Рема без предупреждения в любое время. Как-то, зайдя в кабинет Рема, не найдя его там, я пошел в каминную залу, зацепившись каблуком сапога за длинную занавеску, я споткнулся и все бумаги, которые я приготовил для Рема, разлетелись по полу. Мне пришлось становиться на колени и ползать, отыскивая каждый листик. Так, переползая от одной бумажки к другой, я подобрал все, кроме одной, край которой торчал из-под той самой злосчастной зановески, виновнице моего несчастья. Не утруждаясь вставанием с колен я так и пополз за бумажкой, дотянулся, удовлетворенно крякнул, встал, протянул руку, чтобы отдернуть занавеску и услышал громкие, возбужденные голоса и страстное дыхание, кто-то ворвался в залу. Я зыстыл. Бурное объяснение Томеррена с Маришкой происходило прямо в футе от меня. Проявить себя я уже опоздал, растерянный, я застыл за занавеской, стараясь ничем не выдавать своего присутствия.

Маришка прижималась к стене, ее схватил за плечи Томеррен. У него сверкали глаза, дыхание вырывалось со свистом.

— Нет! — не говорил, а шипел он. — Нет, Маришка! Этого не будет!

— Уйди! — требовала она, вырываясь. — Я не хочу тебя видеть. Отпусти руки, мне больно!

Томеррен отошел на середину комнаты. Он запнулся, отходя, и бешено глянул на пол, я хорошо помню его взгляд, полный ярости — он ненавидел даже вещи.

— И поставим на этом точку, Томеррен.

Он молчал, не поднимая лица. Он старался успокоиться.

— Что же стоишь? Повторяю: уходи!

Он взглянул не на нее, а на меня. Он не знал, что я там стою, но повернулся ко мне. Его сведенные брови как бы ударились одна о другую, скулы ходили. Я не узнавал весельчака и шутника Томеррена. От человека с таким лицом нельзя ждать доброго.

— Почему? — тяжело выговаривая спросил он

— Хорошо, слушай. Я не люблю тебя. Этого хватит?

— Это я слышал. Но почему? По-человечески объясни — почему? Я брат наследника Владыки, я тебя люблю, мы будем жить в этом дворце, о чем еще мечтать?

— Я не люблю тебя, и не уважаю. Этого не достаточно?

Он помолчал, словно набираясь духу.

— Значит, все дело в Армадиле? Я не носитель! Да! Вы все тут гордые носители камня Жизни, а я недостоен? — Томеррен как и любой житель Ардора не знал об истиной причине возникновения Армадила в наших телах, он придерживался мнения, что Армадил раздавался Владыкой наиболее достойным. Наша тайна хранилась нами даже от наших.

— Эти наши тупые друзья более достойны Армадила, чем я, воспитанник Владыки, брат наследника!

— Не говори так о моих друзьях!

— Они тебе дороже, чем я? Ты встала на защиту этих ничтожеств и в результате потеряла единственное человеческое чувство, что нас связывало, — нашу любовь?

— Какая любовь! Ее и не было, ты все напридумывал в своей голове! Томеррен, еще раз прошу — уходи! Наш разговор беспредметен. Неужели ты не понимаешь, что каждым словом усиливаешь отвращение к себе?

Гордость боролась в нем со страстью. На миг мне стало жаль его. Я волновался за Маришку. Я видел его лицо, оно было страшно — в неистовстве он мог поднять на нее руку. Я сжимал кулаки от бессилия. Мне надо было оградить ее, а не подглядывать!

— Я бы ползал перед тобой на коленях, целовал твое платье, — сказал он горько. — Я попрошу Рема дать мне этот проклятый Армадил, он меня любит, он мне даст! Стань моей!

— Маришка грустно мотает головой.

— Как я ненавижу, нет, как я ненавижу вас! — восклицает Томеррен

Маришка подошла к нему вплотную. Теперь я боялся, что она первая ударит его.

— Наконец-то, Томеррен! Я долго ждала такого признания. Вот он, весь ты, озорник Томеррен, весь ты такой душа компании, милый любящий брат — ты — ненависть, одна ненависть! И ты хочешь, чтоб тебя любили, хоть сам всех ненавидишь! Глупец, ты думаешь, ненависть порождает любовь?

Он опомнился. Он попытался обнять Маришку. Несмотря на то, что он был человеком, не ардорцем, он был выше и сильнее Маришки— она молча боролась с ним. Он в исступлении целовал ее лицо. Я готов был сорваться с места. Никогда ардорец не помыслит принуждать женщину к отношениям. Женщина — это святое существо для нас, любимое и нежно охраняемое.

— Оставь! — закричала она гневно. — Я сейчас так закричу, что сбежится весь дворец.

Он медленно отошел. Он, стоя, пошатывался. Лицо его побледнело. — Я тебе это запомню Маришка!

Подозрения, сомнения подтачивают нашу дружбу. Ребята разошлись, костер потухал. Я задумчиво смотрел на умирающий огонь. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Я сидел и вспоминал. Про увиденное в тот день я не рассказал никому. Я решил, что это дело Маришки и Томеррена. Но то, что я видел и слышал мне очень не понравилось. Я чувствовал, что около моего лучшего друга и моего Владыки находится опасный человек.

Глава 3 Поражение

Зачем за Вергилием следом кругами познанья

Идти сквозь кромешную чащу исканий, сомнений,

Нести баснословную нежную тяжесть иллюзий

В мельканьи теней, как в тумане, любви первозданной

Пытаться найти, задыхаясь, Единственный образ?

Как хочется жить! Но как страшно и как одиноко!

Как больно утраты, паденья оплакивать кровью…

Бессмысленных жертв грубой чёрствости, глупости, зверства —

Не счесть.

И по венам сквозь нас равнодушное время

Водою из Леты течёт в бесконечность, и снова

Обратно — отчаянье, блажь, откровенье, усталость…

Но не избежать мне дороги, ведущей по следу…

Николас

На следующее утро прискакал Зак на взмыленной лошади. Он пребывал в чрезвычайном волнении.

— Быстрее, собирайтесь! Уходим! — мы выскочили из дома, встревоженные;

— Имперцы ищут нас, их там тысячи. Они мелким гребешком прочесывают предгорья. Они не начали наступления, нет, — кричал он возбужденно размахивая руками как ветрянная мельница, — они направили всю армию сюда, о Создатели, да что же вы застыли, двигайте ваши задницы, я их опередил на считанные минуты…Они тащат за собой свои огромные орудия…

— Мы схватили наши скромные пожитки, собираться нет времени, вскочили на коней,

— Откуда они узнали только где нас искать, — пробормотал Лукас,

— Да уж нетрудно, наверное догадаться где мы прячемся, — возразил ему Томеррен, скача рядом, осунувшееся лицо его было желто. Он, видимо, не спал эту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца.

Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.

Позади нас ударил снаряд. Лошади испуганно подскакивают. Через несколько минут разрывается еще один, на этот раз ближе. Сай спокойно произносит:

— Сейчас нам дадут жару. Откуда ж они знают куда направлять свои орудия? — все слишком заняты своими испуганными лошадьми, чтобы отвечать. Мой скакун делает отчаянные попытки меня сбросить, я держусь изо всех сил.

Обстрел начался. Рем падает с ошалевшей от громких разрывов лошади. Мы останавливаемся, окружаем наследника. Мы пытаемся отойти в сторону леса, в спешке пытаясь сориентироваться куда нас занесла погоня. Следующий снаряд уже накрывает нас. Мы падаем ничком на землю. Кто-то кричит. Над лесом поднимаются зеленые огни. Фонтаном взлетает грязь, свистят осколки. Шлепающий звук их падения слышен еще долгое время после того, как стихает шум разрывов.

Где-то с оглушительным треском упал снаряд, взорвавшийся на яркие синие огни. В промежутках между разрывами слышны чьи-то крики.

Наконец грохот стихает. Огонь пронесся над нами, теперь его перенесли западнее. Мы решаемся поднять голову и осмотреться. В небе трепещут красные ракеты. Наверно сейчас будет очередная атака.

На нашем участке пока что по-прежнему тихо. Я сажусь и треплю лежавшего рядом Лукаса по плечу:

— Очнись, друг! На этот раз все обошлось.

Он растерянно оглядывается. Я тороплю его:

— Надо двигаться.

Он садится, его лицо все в грязных разводах, глаза выпучены. Постепенно он приходит в себя. Вдруг он краснеет как маков цвет, на лице его написано смущение. — Как я испугался.

Где-то рядом хохочет Томеррен,

— Трус! Истинный защитник наследника Владетеля. В штаны небось надул?

Раненые лошади. Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль.

Снова атака, грохот орудий имперцев.

Перед нами разверзлась трещина. Дождем летят комья земли. Я ощущаю толчок. Рукав рубашки вспорот осколком. Сжимаю кулак. Боли нет. Но это меня не успокаивает, — при ранении боль всегда чувствуется немного позже. Я ощупываю руку. Она вся в крови. Тут что-то с треском ударяется о мою голову, так что у меня темнеет в глазах. Раздается дикий рев и хлопок, какая-то темная волна захлестывает меня и гасит сознание. Это Рем ответил преследователям, послав в них силовую волну.

Прихожу в себя, меня тащат Зак и Томеррен, держа под руки.

— Куда тебя угораздило, Николас? — кричит Зак, на ходу ощупывая меня.

Я пока не в силах ответить, мотаю головой, пытаясь прийти в себя, бешено вожу глазами; я еще слишком слаб, чтобы говорить. Перед глазами пляшут веселенькие яркие круги. Мы куда-то бежим. Я ничего не понимаю. Бешенный бег, хриплое дыхание.

Со стоном падаем на поляне, усыпанной цветами. Сай осторожно разрезает рукав моей рубашки, моя кровь заливает его руки. Я с трудом сдерживаю стон. Подбегает Крастон, пытается исцелить ее.

— Спокойно, спокойно, сейчас тебе будет легче. Нет времени на полное исцеление, я остановлю кровь, избавлю от боли.

Приходит долгожданное онемение, руку я не чувствую.

Мы снова отправляемся в путь. Растянувшись цепочкой, мы молча бредем в затылок друг другу. Нас опять ведет Сай. Я с трудом, качаясь от потери крови, еле плетусь вслед за Ремом.

Солнце показалось на чистой полосе из-под тучи, ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного летнего утра. Мы шли. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной темной грозовой туче, стоявшей над нами. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрезая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались сзади выстрелы орудий.

Вдруг что-то случилось; Крастон ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Убит, произносит Адриан, наклоняясь над ним. Грохот орудий приближается, нас настигают. Мы побежали.

Сзади нас слышен топот креландских солдат. Громкими хлопками стреляют их ручные орудия. Лиэм падает, встает и бежит дальше, намного медленне, он ранен. Принимать бой нет смысла, их слишком много. Рем останавливается, смотрит внимательно на преследователей — дрожит земля, между нами появляются глубокие трещины, толстые деревья падают в глубокие проломы, небо разрывается молнией, мы оглушены, сокрушены тягучими раскатами грома… Рем зеленеет, шатается, спотыкаясь на каждом шагу он бежит дальше. Наследник подарил нам драгоценные несколько минут, ребята подхватывают Лиэма… Бежим, тяжело проламываясь через кусты. Нельзя останавливаться. Нам надо спасти наследника, даже ценой наших жизней. Внезапно лес заканчивается скалистым берегом горной речкой, которая с грохотом срывается со скалы огромным водопадом. Мы резко останавливаемся, дальше бежать некуда. Недалеко от нас с жутким грохотом разрывается снаряд.

Несмотря на потрясение от грохота, я удержался на ногах. Мысль и чувства ускорились в сотни раз. Во мне одновременно принималась и перерабатывалась информация с разных сторон, я слушал, видел, воспринимал десятки важных образов, давал на них ответы, отвергал, принимал — все сразу. Я видел как кричал Рему Адриан яростным голосом: — «прыгай, Рем, прыгай!», я видел перекошенное лицо самого Адриана, он, отдаленный от нас несколькими футами, начал сражаться с первыми имперцами, выбежавшими из леса. Взмахами рук, он ронял деревья на головы креландцев, сзади начался пожар, работа Зака, на бегу выхватывающего меч.

И тут же я увидел посиневшего, задыхающегося от долгого бега Лиэма, обвисшего на руках Рема, он был ранен в ногу и оставлял за собой кровавые пятна. Огромная волна вражеских солдат обрушилась на Зака и Сая, и, крича проклятия, они боролись с превосходящим в разы количеством врагов. Я, шатаясь, приготовил меч, мечтая не потерять сознания и не стать легкой добычей напавших на нас имперцев. Вышел вперед, готовя магический удар, противников разбросало в разные стороны. Голова закружилась сильнее. Кровь потекла из вновь открывшейся раны на виске.

Все это запечатлелось в моей памяти единой картиной, оно, вероятно, и было единой картиной, ибо совершилось в десятые доли секунды. Я зарычал от непереносимого бешенства. Все мои помыслы были сконцентрированы на одной мысли: «Убить! Убить!» И, до нестерпимости сжав всю свою энергию в узкий, как луч, пучок, я снова ударил им по наступающим врагам. Они не упали, обливаясь кровью, но лопнули, как мыльный пузырь, по которому хлопнули палкой. Взрыв, взвившийся столб огня и дыма, падающие куски плоти и брызги крови — вот и все. Я кинулся к Рему. Лиэм, бледный, пошатывался на плече Рема, глаза его были закрыты, он был в забытьи.

— Николас! — простонал Томеррен подбегая к нам.

— Спасай брата, нас окружают, быстрее, надо прыгать в водопад!

К нам подбежали Зак и Сай. Адриан остался лежать там, где его в грудь сразил снаряд орудия.

Мой взгляд упал на лежащего в нескольких футах Лукаса. Пронеслась быстрая мысль — мертв. Я дико закричал его имя. Лукас вздрогнул и сел. В его глазах появилась мысль.

И тут снова показались имперцы. Они ползли сразу со всех сторон, выбегая из объятого огнем леса. Их собиралось все больше, они подползали и накапливались, выстраивались полукругом, неторопливо приближались. Я понимал их план, в основе его лежал нехитрый расчет — окружить и схватить нас живыми.

Я зашатался, теряя сознание и, перед тем как рухнуть, успел увидеть, что Лукас, выпятив руки в сторону приближавшихся имперцев побежал к ним и ударил по врагам первой и последней в его жизни силовой волной, сметая солдат в стороны, эта жертва дала нам шанс прыгнуть со скалы в водопад. Этого я уже не видел, за мгновение до этого я, бессознательный, упал Саю на руки.

Я уже не видел, как имперцы окружили Лукаса, били и ломали его, пытаясь схватить живым. Я уже не видел как он хрипел нам, чтобы мы бежали, голос его обрывался — его душили, он отчаянно бился, отвлекая креландцев на себя, давая нам так необходимые секунды.

Сай схватил меня и прыгнул в рокочущий водопад, туда же вслед за ним болтая ногами в воздухе полетел Томерен, Рем, крепко держа Лиэма, и замыкал Зак.

Рем

Нам повезло. Мы не разбились об острые камни, вывалившись из водопада. Мы, раненные и обессильные, не утонули в ледяной воде, быстрая стремина утянула нас вниз по течению, отряды имперской армии нас потеряли. Когда мы, поддерживая друг друга, шатаясь вылезли из воды, сил у нас хватило только на то, чтобы вытащить чуть подальше от края воды бессознательного Николаса и мало чего понимающего Лиэма. Хрипя и стеная, мы лежали наполовину в ледяной воде, наполовину на каменном берегу. Солнце уже полностью спряталось в черной туче, отдыхавшей на гребне юго-западных гор; в ущелье, куда мы свалились стало темно и сыро. Река, пробираясь по камням, где мы лежали, ревела глухо и однообразно.

Черные мысли молотом стучали в висках, они ушли, они умерли, братья, друзья, Адриан — добродушный здоровяк, гениальный, все понимающий Лукас… Они все умерли из-зи меня и за меня. Я проклинал свою кровь и священность. Терзавшее меня отчаяние разрешилось диким приступом. Я упал на землю и рыдал, и кусал ее в бессильной ярости, и бил ее кулаками.

Рядом плакали друзья.

Сай тяжело встал;

— Надо позаботиться о раненных. С Николасом совсем плохо.

Эта мысль заставила шевелиться. Зак перевернул на спину лежащего без сознания друга. Руки Николаса безвольно разметались в разные стороны. Рана на руке, спешно залеченная Крастоном в лесу, снова открылась. Голова безвольно запрокинута, мокрые волосы покрыты кровью, на его виске видна огромная рана, из которой сочится кровь, стекая по его волосам, смешиваясь с водой на скале, широким ручейком стекая в реку. Его лицо за пределами кровавого пятна было белым, как молоко. Дыхание судорожное, с рваными всхлипами. Ничего хорошего.

— У него три раны, — судорожно сглатывая, докладывет Зак после быстрого осмотра, мне с ними не справится, отрывает низ своей рубашки — эти повязки прикроют их, — накладывает самодельные бинты на руку, но мы видим, что кровь вытекает из-под повязки. Я затягиваю ее покрепче, тогда Николас стонет, не приходя в себя.

— Это все, что я могу сделать. Нам надо идти…

Следующий Лиэм, он уже пришел в себя. У него повреждена нога, Зак перетягивает ногу, чтобы остановить кровь.

Томеррен сидит на земле, с трудом шевеля головой, в его взгляде нет ни одной мысли, он в шоке. Я присаживаюсь рядом с ним на корточки, он смотрит на меня и не может сфокусировать взгляд;

— Брат, ты ранен? — спрашиваю;

Томеррен только кивнул. Обветренные, потрепавшиеся губы трудно было разжимать.

— Нет, нет. Все в порядке. — я облегченно вздыхаю.

Мы идем. Я помогаю Лиэму, он почти висит на мне, Сай, Зак и Томеррен поочереди несут Николаса. Мы идем, шатаясь, спотыкаясь на каждом шагу.

О, эти долгие часы! Я слышу хрип Николаса. Сколько же времени нужно человеку, чтобы умереть? Я, который может разрушать и уничтожать целые материки, не могу спасти одного любимого человека! Да будь проклят этот дар! Я ведь знаю: его уже не спасти. Мой лучший друг! Сначала я еще пытаюсь убедить себя, что он выживет, но в середине этого сумасшедшего пути этот самообман рухнул, разлетелся во прах, сметенный его предсмертными стонами.

Мы его не донесем…

Тучи, преследующие нас весь этот безумный день, наконец настигли нас и низвергнулись потопом над нашими склоненными головами. Идем… Монотонно раскачиваемся, монотонно сипит-стонет Николас, он умирает, идем, монотонно идет дождь. Идем… Вода льется на наши головы и на головы убитых Лукаса, Адриана, Крастона и наших товарищей, она льется в наши сердца. Она стекает с наших лиц — это дождь, это не слезы, это соленый дождь, мужчины ведь не плачут…Идем…

Была уже совсем ночь когда мы дошли-доковыляли до ардорской армии. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. Мы все-таки дошли до наших. Грязные, мокрые, поверженные. Последние часы хрипящему Томеррену пришлось нести Лиэма, я уже не мог сделать ни шага. Зак нес неподвижное, мертвое тело Николаса, Сай полунес меня, всем телом опиравшегося на него, нес великого наследника — Владыку.

Николас

Николас! — звал меня голос. — Николас! Николас! — голос Владыки, — Николас, сожри тебя Создатели! — это уже кричит Зак.

О, меня зовет Рем — Владыка. Надо подчиниться. Я хотел откликнуться, хотел сказать, что жив, все слышу. повинуюсь «Я, кажется, ослеп и полностью парализован, но в остальном все, все хорошо! — хотел крикнуть я этому властному голосу. — Я сейчас встану, не зовите так отчаянно, мне тяжело! — думал я. — Оставьте меня в покое!» — молил я молча.

Мне казалось тогда, что мысль моя четка. Сейчас я понимаю, я десять раз умирал, и десять раз меня возвращали к жизни, пока я сам — сперва неуверенно, потом все настойчивее — не стал цепляться за нее.

— Николас! — взывал ко мне голос. — Николас! Вставай, Приказываю!

Голос не оставлял меня. Голос, требующий повиновения, он держал меня. В темном внешнем мире ничего не было, кроме этого голоса, он и был всем этим миром. Тесный, кричащий, беспокойный мир. И я наконец откликнулся на его призыв. Я открыл глаза.

Около кровати сидели Рем и ребята. Они напряженно всматривались в меня.

— Он приходит в себя! — сказал Томеррен шепотом.

Я снова закрыл глаза. Я измучился, поднимая броневые плиты век. Мне надо было отдохнуть от затраченного усилия. Я снова стал погружаться в блаженную темноту — отдых, отдых… Но во мне надрывался все тот же голос Владыки: «Николас! Николас!». Я застонал.

— Перестань! — прошептал я, снова раскрывая глаза.

Зак молча плакал, Сай тоже утирал слезы. Только глаза Рема гневно горели, я сразу почувствовал свою вину, что все еще лежу тут. Внешний мир внезапно расширился и замолк.

— Друзья, Господин! — сказал я и попытался подняться.

— Лежи! — сказала Зак. — Тебе нельзя двигаться, Николас. И, сукин ты сын, мы очень рады, что ты вернулся. Рем жег меня взглядом. Улыбнулся мне. Мой друг- мой Господин.

Я облегченно откинулся на подушку. Я жив, я вернулся.

Рем

Зима, третий год войны. Мы теперь двигаемся с ардорской армией. Вся армия охраняет меня. Я думаю, не будь меня здесь, мы бы скорее выиграли б эту войну. Слишком много энергии и времени уходит на то, чтобы убедиться, что моя драгоценная персона будет в безопасности. Генералы, мои друзья, простые солдаты совершают бесконечное количество мнипуляций, передвижений по охране моей персоны.

Я никогда не остаюсь один, всегда вокруг меня по крайней мере пятьдесят охранников, готовых заслонить, оттолкнуть, поймать снаряд врага своим телом. Я спокоен. Моя священность — это моя ноша, я должен нести ее достойно. Моя магия и мое желание сражаться очень портит жизнь нашему военному руководству и моим друзьям. В этой борьбе меня поддерживает только Томеррен. Теперь, окруженный едва ли не большей армией охранников, чем сама ардорская армия, сопровождаемый толпой магов целителей, готовых подхватить мое хрупкое тельце, тут же залечить любую царапинку, не дать пролиться драгоценной крови, если мне позволяют ударить по врагу, то взойти на место удара, мне разрешается только после тщательной проверки местности, после мрачного одобрения сурового Зака, повторного одобрения серьезного Сая. Меня едва ли не на руках вносят к месту боя, челюсти моих охранников сведены в нервной судороге, у них бледные угрюмые физиономии, пальцы рук сжаты на мечах. Ужас.

Несомненно, явление полуживого наследника Владыки, окровавленного, безжизненно свисающего с рук таких же умирающих от ран и черной усталости горстки друзей, было шоком для всей ардорской армии. Это полностью парализовало все наши боевые действия на несколько дней, едва ли не вся армия была лишь занята вознесением молитв Создателям о благополучном заживлении всех царапин Владыки. К сожалению, никакие целители не могут восстановить энергетическое истощение, вызванное применением разрушительной магии. Так что в течение трех следующих дней ардорская армия не была боеспособна. Спокойствие восстановилось только когда мрачные целители, тревожно хмуря серьезные лбы, позволили мне явить свой священный лик перед взволнованными солдатами Ардора.

Главнокомандующий ардорской армии Тфуль никак не мог смириться с тем, что наследник находится в такой близости от боевых действий. Будучи несомненно чрезвычайно умным военночальником и признавая очевидную пользу от моих ударов, тем не менее, он всячески старался ограничить уровень моего участия в войне. Для ардорца Тфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными светло коричневыми глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади заплетены в седую косу сложного плетения.

Утро, ранее, морозное, Тфуль, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в палатку, где временно размещался наследник и, соответственно, военный штаб ардорской армии. Видя меня, сидящего на стуле у стола просторной палатки, он, неловким движением придерживая меч, обратился к Заку с разрешением побеспокоить наследника. Ему, видно было, как можно скорее хотелось окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он пришел ко мне с гениальной идеей, которая, я не сомневаюсь, изменила ход войны.

Это был план нового подхода к войне с креландцами, который он придумал, наблюдая за особенностями ведения боя имперцами и конечно, учитывая наличие у них огненных орудий. План основывался на том, что операционная линия врагов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу креландцам, нужно было воздействовать на их слабые края, тыл и сообщения. Тфуль начал разъяснять свой план Николасу.

— Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что мы прорвем их; дайте мне пятьсот человек, я разорву их, это верно! Эту новую систему он называл — партизанская.

— Ну что это такое? Продолжай. — поддержал его Зак.

Тфуль покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом умном, старом лице главнокомандуещего), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между хребтом Мэдиссона и северного окончания линии фронта — Медвежьего зуба. Тфуль жил в этих краях и знал хорошо местность.

Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны, по мнению Тфуля, есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай.

План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Мы с восторгом поддержали эту идею.

Я, со своей стороны, настаивал, что буду наносить разрушения врагу с разных сторон. Наша задача, по моему мнению, должна состоять в том, чтобы, хаотически и быстро передвигаясь вдоль линии фронта, заходя то спереди, то с боку, то сзади, наносить быстрые неожиданные удары по креландцам, постоянно появляясь в другом месте. Наиболее слабым местом в этом плане, по моему мнению, было то, что наша группа становилась совершенно автономной, я не хотел, чтобы большое количество людей знало о том, где я планировал ударить. Эта идея вызвала волну протеста. Как всегда единственным, кто оказался на моей стороне, был верный Томеррен. Я почувствовал волну благодарности к нему в тот момент.

— Ты понимаешь, тупица, — горячился громкий Зак, — после прошлого провала нашей тайной миссии, было решено, что мы были жертвой предательства! — он вскочил и начал мерять огромными шагами палатку. — Слишком много людей знало о наших планах, о том где и, главное, кто ты! Мы так и не нашли предателя.

— Слишком опасно — поддержал его Николас.

Я заметил, что после того трагического сражения, ребята очень изменились, они как будто прибавили тридцать лет, их лица осунулись, постарели. Только Томеррен оставался неизменным шутником.

— Я так полностью поддерживаю Рема — он ободряюще хлопнул меня по плечу, — Рем обладает наимощнейшей магией — это спасет весь Ардор, — я согласно кивнул. Мы прекрасно справимся малой группой, на этот раз будем более осмотрительны, — я опять согласно кивнул. — мы сидим здесь, окруженные взволнованными охранниками, как малые дети! Прихлопнуть всех этих гадов одним ударом, — он ударил кулаком по открытой ладони, — Рем, брат, не слушай этих трусов, обожглись один раз и поджали дрожащие хвосты, — он широко улыбнулся, — давай раздавим их, хлопотно убивать каждую вошь в отдельности, если их у тебя сотни. Эти твари не такие уж мягкие, и давить их ногтем в конце концов надоедает.

Я заметил, что Николас, слушая эту пламенную речь мрачнел больше и больше.

— Мне не нравится, — повторил Зак, Лиэм согласно кивнул;

Тфуль задумчиво собрал складки на своем высоком умном лбу.

— Рисковано, — сделал он вывод;

Томеррен с вызовом ждал моего ответа. Я молчал. Спорить с ними было бессмысленно. Я думал.

— После гибели Лукаса и ребят… — взволнованно начал было Лиэм

— Кстати, о несчастном нашем друге Лукасе, — перебил его Томеррен. Вы все повторяете, что он погиб, нет, помните, он пропал — остался там, кто видел его мертвым, как мы все видели очевидную смерть Аддриана? — Зак скривился. — Думаю, никто не усомнится, что я с охотой отдал бы собственную жизнь ради его спасения, — продолжал Томеррен. — Но если уж с полной откровенностью, то лучше и для нас, и для всего Ардора, если Лукас погиб в борьбе с имперцами.

— Ты отдаешь отчет в своих словах, Томеррен?

— Полностью отдаю. Лукас слишком много знает о наследнике — уважительный кивок в мою сторону. — Зато он не знает, что такое пытки — физические и нравственные. Я уверен, что креландцы в совершенстве владеют техникой допроса… Вы меня понимаете? Нам нельзя оставаться здесь, Лукас точно сказал им как Рем работает, его слабости и сильные стороны; нам надо уйти в неожиданное для Лукаса место, которое он не сможет выдать даже ментальному магу! — Томеррен торжествующе обвел всех озорными глазами.

И на это я не ответил. Я уже думал о судьбе, ожидавшей Лукаса, если он жив. Милый и гениальный, взбалмошный и добрый, он меньше любого из нас был способен вынести насилие и муку. Но сомневался ли я нем, нет. Я, в отличие от Томеррена знал, Лукас скорее умрет, чем выдаст. Даже тот факт, что он являлся носителем Армадила и знал намного, намного бальше среднего ардорца, не беспокоил меня.

— Сказать тебе, кто ты? — взорвался Зак, вскакивая с места — Ты гад паршивый, вот ты кто! — Зак с перекошенным от бешенства лицом, вцепился в воротник Томеррена и тряс его как тряпичную куклу,

— Я уже давно хотел тебе это сказать, — выплевывал он, продолжая трясти брата. — Лукас никогда, слышишь придурок блаженный, никогда не предаст Рема! — Все всочили. Николас пришел на помощь стремительно бледнеющему от злости Томеррену. Зака оторвали, оттащили на безопасное состояние. Никто не спросил Томеррена о его самочувствии, после его слов, между ним и ребятами появилась незримая стена брезгливости.

— Сильный такой да, Зак, — сплевывая кровь из разбитой губы, прошипел Томеррен, весело и как то дико ухмыляясь, — Ты ж герой, устоял бы во время пыток, ни слезинки не уронил бы… — а затем, как то неуместо, по моему, вдруг добавил, — посмотрил каким ты будешь героем, когда… — не договорив, он, резко развернувшись, вышел-выбежал из палатки.

Воцарилась тяжелая тишина.

— Знаете, — тихий голос задумчивого Николаса прозвучал неуместно громко — я даже не хочу думать о том, что это он только что тут сказал про пытки и про посмотрим… Пророк тоже мне…

Я недоуменно пожал плечами как взрогнул, ну всякое бывает со всеми, нервы там, наверное у Томеррена…

В итоге этого совещания, уже без Томеррена, о создании нашего отряда было решено окончательно, а я, в свою очередь, одобрил идею Тфуля, горячо поддержаной ребятами, что отряд должен будет состоять из по крайней пятидесяти лучших бойцов и магов. Никому, однако, не понравилась идея, что отряд будет действовать самомтоятельно и автономно и, главное, без поддержки ардорской армии. Тут уж ничего не помогло, ни хмурый взгяд наследника, ни праведный гнев, ни шантаж и угрозы, ребята стояли плечом к плечу насмерть против одного меня священного. Скрепя сердцем, чувствуя свое поражение, я согласился, что мы будем действовать под поддержкой армии, переходя вдоль линии фронта, и выходя на передовую лишь для магического удара.

Конец зимы. Наши усилия наконец начали приносить положительный результат. Имперская армия дрогнула. Остановилась почти на подступах к столице Осгилиану. Начала отступать.

Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда мы въехали в Таурскую долину. Мы неутомимо погоняли лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Таурскую гору и с утра ударить по отступающему, но все еще огрызающемуся противнику. Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко белоснежная бахрома снегов, а внизу Серена, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею.

Вот уже неделю мы преследуем медленно отступающую креландскую армию. С болью смотрю я вокруг — то, что сделали имперцы с еще вчера изобильным краем. Отступая, имперцы сожгли города и деревни. Когда-то в красивой долине зеленым озером колыхались пышные травы, а пересекающая ее Серена уже здесь, в своей середине, была глубокой и сильной рекой, так как ее питали бесчисленные источники и ручьи, стекавшие с гор. Земля у ее берегов была жирной и плодоносной.

Сейчас все здесь изменилось.

Долина выглядела сумрачно и печально, в ней стояла тишина, нарушаемая лишь плеском воды в камнях. Дым и пар тяжелыми клубами плыли над землей и залегали в ямах. Мы скакали молча.

Вся линия фронта находится в постоянном движении. Креландцы нехотя, огрызаясь залпами орудий отступают. Я насылаю на них наводнения, землетрясения, камнепады. Этой ночью мы пытаемся выяснить обстановку. У нас сравнительно тихо, поэтому мы слышим, как за линией обороны противника всю ночь катятся тяжелые обозы с орудиями, безостановочно, до самого рассвета. Кат сказал, что имперцы не отходят, а, наоборот, подводят войска, — войска, боеприпасы, орудия. Мы планируем очередной удар.

Кат — маг-целитель, новый член нашей команды, за считанные дни ставший душой нашего отряда, человек с характером, умница и хитрюга, — ему сорок лет, у него смуглое красивое лицо, ярко голубые глаза, широкие покатые плечи, и необыкновенный нюх насчет того, когда начнется обстрел, где можно разжиться съестным и выпивкой, и как лучше всего укрыться от неприятеля.

— Они даже деревья сожгли — потрясенно проговорил Зак.

Мы взобрались на холм и, пораженные остановились…перед нами открылась заброшенная деревня…

— Я их ненавижу, я их ненавижу… — монотонно, как заведенный шептал Лиэм;

Николас молчал — весельчак и заводила в прошлом, готовый на любые озорства, он на спор мог даже подкоротить косу Владыки, свисавшую с трона, на котором он гордо восседал, принимая заморских послов. Теперь же озабоченная хмурая складка не сходила с его лба, миндалевидные темно-оранжевые глаза были постоянно настороженно задумчивы. И сейчас он только поджал губы.

На ветвях деревьев висят убитые ардорцы — не солдаты, это гражданские — в большинстве своем женщины, старики и дети. Между стволом и одной веткой застряла голая девушка. Следы надругательства видны на ее теле и тел других женщин и даже детей.

В прошлом густонаселенная местность, пуста, война сделала свое дело. В этой и во всех других деревнях и городах, встречавшехся нам, не осталось больше поселян. И везде, насколько хватало глаз, стояли деревья с развешанными на них мертвыми, голыми ардорцами. Птицы клевали трупы, ветер раскачивал и крутил тела.

— Прощальный подарок креландцев — с ненавистью процедил Сай, на его сером, изрезанном морщинами лбу выступили крупные капли пота. Он думал о своей жене с дочкой. Не постигла ли их такая же участь.

— Почему они все голые, — прошептал Кат, — я понимаю женщины, но и мужчины… — он судорожно всхлипнул;

— Искали Армадил скорее всего, — с отвращением сказал Николас, — твари…

Странный звук послышался над нашими головами. Вспугнутые нашим внезапным появлением, огромная стая галок, оторванная от их пиршества, поднялась над нами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе.

А потом наступила тишина… Эта тишина — причина того, что счастливые образы прошлого цветущего Ардора пробуждают не столько желания все вернуть, сколько печаль, безмерную, неуемную тоску. Оно было, но больше не вернется. Оно ушло, стало другим миром, с которым для нас все покончено. После этой войны, после того, что мы увидели наш прежний, счастливый мир уже никогда не вернется.

Начало апреля. Ардор побеждает. Имперцы отступают. Мы в составе армии ардорской армии гоним врага прочь из нашей страны.

Двигаемся в сторону большого города Мелеборен. Еще вчера там звучал грохот орудий. Враг отступает.

— Ребята, — спрашивает вдруг крепко задумавшийся Томеррен, — так все это надоело, так устал…

— Да уж совсем немного осталось, потерпи друг, — Зак сегодня в хорошем настроении;

— А давайте сбежим, — с тенью прежней задорной улыбки предлагает вдруг Томеррен

Николас от удивления даже приостонавливается, — не понял, сбежим куда?

— Да нет же, — хохочет Томеррен, я не настолько безумен. — «по мне так сомнительное утверждение», — подумалось мне, настолько ярко и как-то сумасшедше отчаянно горели глаза брата в тот момент;

Зак, который тоже выпучил было глаза, малнул рукой, — а, балаболка…

— Да нет же, давайте возьмем вино, закуску и завалимся на ночь в какой-нибудь домик в предгорьях, не далеко, но только мы, без этих обалдевших от переизбытка ответственности охранников, — он махнул рукой в сторону традиционной толпы бойцов, охранявших меня.

— Сбежать говоришь… — мечтательно протянул я, — эта идея казалась очень заманчивой, но, как всегда но — ответственность;

— Да, да, — с жаром засуетился Томеррен, нажремся, песни попоем, поплачем…

— Нет — как всегда бескомпромиссно припечатал Сай, — опасно;

— К сожалению, — сказал я, пожимая плечами, — вынужден согласиться с Саем, — война еще не закончилась.

Томеррен весь поник, как будто сдулся внезапно, лицо его приобрело отсутствующе-тусклое выражение, взгляд потух — ну что ж, я понимаю, да, опасно, эх, опасно, да… — что то бормоча он ушел.

— Изменился он, — задумчиво произносит наконец Николас, — какую-то большую думу страдает наш весельчак. — Никалас продолжал смотреть вслед Томеррену;

— Вот, однако же, смотрю, — продолжил он внезапно после долгой паузы, — Томеррен стал словно задумываться много, вдруг начинает ходить по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — сегодня целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще…Куда он ходит постоянно…

— Всем сейчас тяжело, после того, что мы видим каждый день, — произносит Лиэм.

Мы подходим к Мелеборену вечером. Там все еще звучит грохот орудий. Но город уже почти очищен, докладывает осунувшийся Тфуль. Вам лучше туда не ходить мой Владыка, умоляет Тфуль, мы сами справимся… Что ж такое произошло, что даже повидавший Тфуль заикается и отводит глаза при упоминании о Мелеборне. Но решение принято, мы собираемся выступать завтра с утра.

В большой палатке ложимся спать. Артиллерия противника, по обыкновению, благословляет нас на сон грядущий.

— Сколько жителей насчитывал Мелеборен до войны? — шепчет Лиэм.

— Тридцать тысяч, — тоже шепотом отвечает Сай, — надеюсь хоть кто-то выжил…

Один раз мне удается уснуть крепко. Я просыпаюсь, словно от внезапного толчка, и не могу понять, где я. Выхожу из палатки. Я вижу звезды, вижу ракеты, и на мгновение мне кажется, будто я уснул на каком-то празднике в саду около нашего дворца… Все это длится лишь одно мгновение, затем я узнаю силуэт Кат. Он сидит спокойно, смотрит на небо. Заметив, что я проснулся, он говорит:

— Очень неплохой фейерверк, если бы только это не было так опасно, — задумчиво говорит он;

Мы сидим и смотрим на яркие, разноцветные ракеты, расцветающие в небе. Креландская артиллерия получила подкрепления, это мы слышим сразу же.

Вдруг мы увидели Томеррена, выходящего из перелеска, окружающего Мглистые горы. Томеррен имел вид человека, занятого какими-то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Не заметив нас, он, как тень, шатаясь, прошел мимо.

Я так устал, что сейчас с лошади свалюсь. Голова гудит, глаза слипаются. Мерный шаг лошади убаюкивал меня, и веки тяжелели. Нельзя спать, нельзя, нельзя.

Сай трясет меня.

— Ты спишь на ходу, — сказал он.

— Просто даю глазам отдых.

— Что-то долго они у тебя отдыхают. То-то смотрю, ты лег на лошадь. Смотри, Владыка, будешь носом клевать, к лошади привяжу.

— Очень страшно, тогда все узнают ужасную правду, что бедного наследника связанного доставляют на место сражения.

Со всех сторон слышится хохот.

Еще издали, на подступах к Мелеборену, мы видим, что на деревьях и стенах болтается что-то темное.

— О нет, это дерьмо опять, — простонал Зак.

Когда мы подъехали ближе, увидели голых ардорцев, висящих на длинных веревках. Мы вошли в город.

В медленно расходившемся дыме от пожаров по всему тому пространству, по которому мы ехали, по всему городу— в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Креландцы, ардорцы, женщины, дети… Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда мы не ведали…

Садилось солнце. Вечер был сух, как рисунок углем. Вдруг садящееся где-то за домами солнце стало из-за угла словно пальцем тыкать во все красное на улице: в красноверхие шапки креландцев, в полотнище упавшего красного-белого флага, в следы крови, протянувшиеся по снегу красненькими ниточками и точками.

— Ненавижу, ненавижу, — бессмысленно приговаривал Николас, задыхаясь от животной злобы и потребности излить эту злобу.

Лиэм тихо молился, лицо Зака почернело от гнева и горести, брови горестно сложились складками над почерневшими глазами. Томеррен сидел застывший, стеклянными глазами осматриваясь вокруг, крепко держась за лошадь судорожно сведенными руками, приходившейся ежеминутно перешагивать через мертвые тела.

Мной охватила страшная, бешенная ярость, она переливалась из меня, моя кровь кипела.

Это новое чувство безумного озлобления против врага заставляло меня все позабывать. Не заботясь о своих друзьях, о своих охранниках, я пустил лошадь в дикую скачку по мертвому городу, горя только одной идеей — уйти, вырваться из этого царства смерти, отомстить. Глаза горели, виски жгло. Никто не смел препятствовать мне. Я слышал, что друзья пустились вскачь вслед за мной.

Я несся в горы, я искал любое доступное место, где я сверху увижу врага и ударю, и сотру их в порошок, и наплевал я на подготовку места, на предварительную разведку, я чувствовал кровь на губах — я прокусил губу увеличившимися клыками — я был Владыкой. Я шел убивать…

Там, внизу, в Таурской долине весна уже вступила в свои права. Синий, напоенный выразительными, как крик, ароматами, южный вечер волнует вас своей мягким, нежным теплом, своей чарующей, свойственной только весеннему ветру музыкальностью.

Здесь же, в горах, вовсю еще властвовала зима. Снег падал все гуще, он становился мельче. Небо темнело, земля светлела, торжественная белая одежда заволакивала землю. Земля засыпала. Мне тоже захотелось бы заснуть, я покачнулся и чуть не упал с лошади. В ужасе я оглянулся, не видел ли кто, как я внезапно ослабел. Каждый был занят собой и своим горем, на меня не глядели. Мы взобрались на открытый уступ, который открывал прекрасный вид на дымящий черным едким дымом остатки некогда великого Мелеборена и дальше огромную, растянувшуюся на многие мили черную змею Креландской армии.

Я кипел. Перед глазами я видел голое тело ардорской девочки, лежавшей на тротуаре со страшными кровавыми разводами между ее ног. Ее прозрачные, как чистое небо, голубые глаза навсегда застыли в немом укоре, они смотрели на меня, прожигали мою душу — Владыка, почему?

Я смотрел на врагов, мне не надо использовать силы природы, чтобы уничтожить их, мне не нужны камни, реки, земля, есть я — Владыка этой земли — с диким ревом я ударил…

В пространство рванулся чистый поток энергии еще не слыханной мощи и концентрации. Прими этот поток иную, более вещественную, форму и попади на его пути любая планета — даже вспышки не произойдет, просто исчезнет планета, словно и не было ее никогда.

И от одной мысли, что я могу высвобождать чудовищно огромные силы, я не испытывал гордость и радость — я ненавидел. Я уничтожал. Там, внизу, лопались, как мыльные пузыри солдаты, взрывались орудия, орали и разрывались на мелкие куски лошади, разлетались на щепки обозы. Я не чувствовал своего тела, я был там, я был смертью… Я ударил снова…Вторая волна была так мощна, что у меня не хватило дыхания на стон. Я был раздавлен, пронзительная боль разрывала клетки тела. Рядом со мной хрипел опрокинувшийся Лиэм, он потерял сознание, может, был уже мертв. Свалился Зак, кровь текла из носа и ушей Сая. Николас корчился и выл, держась за голову, меня в ногах. Снег с шипением растаял на нашем утесе, задымился лес. Я видел, что на мили вперед легла креландская армия… я мог уничтожить все эти горы, вспенить далекое Северное море… Мощный, глухой рокот утробно заурчал где-то внизу под Ардорской долиной — просыпался древний вулкан, расправлял древние плечи — вздымались холмы. Задымился великий Сальдор, спящий вот уже два тысячелетия… Креландская армия погибала…Я приготовился к новому удару — через минуту от армии имперцев останутся одни воспоминания и толстый слой пепла — я почувствовал резкую боль в голове, повернулся, Томеррен, весь в крови, стоял около меня с камнем в руках — падения я уже не ощутил. Только внезапную, полную темноту.