Царство крыс

Глава 13 СВЯТЫМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО

Наконец путешественники сели на дрезину, переделанную из старого вагона, которая курсировала между станциями. Один перегон — один патрон.

Женя возбужденно оглядывалась, на лице ее даже появилось подобие улыбки. «Все-таки она еще ребенок, — подумал Игорь. — А косынку не мешало бы постирать, а то выглядит замарашкой. Впрочем, может, девочка к тому и стремится — чтобы взгляды окружающих на ней не задерживались…»

Они сошли на Новослободской, чтобы, пользуясь случаем, посмотреть, как тут люди живут. Благо, дрезины ходили регулярно.

Станция своим великолепием затмевала все виденные Игорем до этого. Пожалуй, похожие картины, выложенные из разноцветного стекла, он заметил на Цветном бульваре, хотя в сумраке, второпях все равно не успел их толком разглядеть. Но такие величественные, высокие, закруглявшиеся сверху арки видеть прежде ему точно нигде не доводилось. А в торце станции виднелась оттертая до блеска картина, выложенная, опять же, то ли из кусочков стекла, то ли из черепков, покрытых блестящей глазурью: высокая женщина держала на руках младенца в окружении диковинных блестящих растений, над ней струилась лента, на которой написано было «Мир», а за спиной распростерла свои лучи золотистая огромная звезда. И все это так блестело и сияло, что у Игоря заболели глаза.

Правда, когда Громов немного привык к яркому свету, то отметил разрушения, произведенные здесь временем. Большая часть разноцветных стекол осыпалась, уцелели лишь немногие. В стенах заметны были большие трещины, замазанные весьма небрежно. Одним словом, станция потихоньку разрушалась, хотя видны были усилия жителей отсрочить неизбежное.

В палатке-закусочной, где стояли обшарпанные, исцарапанные, когда-то белые пластиковые столики и стулья, Игорь угостил всех крысиным шашлыком и чаем. Один из сталкеров, сидевший поблизости, рассказывал, как отправился пару дней назад в продуктовый магазин на Селезневке и вдруг услышал громкий взрыв со стороны театра Российской Армии. Он так и не понял, что это было, но предпочел поскорее вернуться. Неужели театра больше нет? Судя по тому, с каким загадочным видом сталкер говорил, ему тоже было известно старое предсказание насчет пятиконечного здания. Игорь и его спутники могли бы кое-что порассказать об этом, но вступать в разговоры и привлекать к себе лишнее внимание не хотелось. Сидевший поблизости человек в военной форме и без того подозрительно поглядывал на потрепанную одежду Профессора, а потом перевел взгляд на повязку на руке Марины.

— Вы кто? Бродяги? Беженцы? — отрывисто спросил он вдруг.

«Черт, надо было купить им одежду поприличнее!» — подумал Игорь.

— Документы у нас в порядке, — ответил он сухо, впрочем стараясь не раздражать собеседника. Им только скандала сейчас не хватало.

— Ну то-то же. А то с бродягами тут разговор короткий, — довольно усмехнулся человек в форме. — Депортируем на Менделеевскую, а там — на дрезину и до Тимирязевской по прямой.

— А что там, на Тимирязевской? Исправительно-трудовой лагерь? — поинтересовался Профессор.

— Можно и так сказать, — усмехнулся охранник. — В общем, рабочая сила там нужна по-любому.

— Я слышал, все население станции еще когда-то давно было сожрано крысами, — пробормотал Игорь.

— С тех пор многое изменилось. Теперь на Тимирязевской снова живут, — хмыкнул охранник. — А мы с ними торгуем, точнее, меняемся: нам — топливо, а им — еда и дешевая рабочая сила.

Он допил чай, поднялся и вышел. Тут же молчавший до тех пор невзрачно одетый человечек поманил Игоря пальцем.

— А разве вы не слыхали, — проговорил он, понизив голос, — что на Тимирязевской теперь живут сатанисты?

— Кто-о? — изумился Игорь. Он и впрямь ничего подобного не слышал. То ли эти слухи еще не успели докатиться до Красной линии, то ли руководство тщательно скрывало скандальную информацию.

— Самые натуральные сатанисты. Поклоняются дьяволу и роют яму, чтобы докопаться до преисподней.

— Но охранник говорит, что вы с ними торгуете? — удивился Игорь.

— Тут, на Ганзе, такой народ — с самим дьяволом будут торговать, если прибыль намечается, — пробормотал человечек. — Главное — выгода, а уж как ее получать, им без разницы…

— Ладно, некогда нам засиживаться, — мудро рассудил Игорь. — Да и задерживаться здесь мне что-то не хочется. Пошли, посмотрим, может, дрезина уже подошла?

Выйдя из палатки, они увидели возле одной из колонн небольшую толпу. Неожиданно, перекрывая гомон собравшихся, оттуда послышались чистые, нежные, печальные звуки — словно кто-то тихо жаловался на одиночество и холод. Люди понемногу затихли, слушая. Игорь и его спутники тоже подошли поближе.

Им пока не видно было музыканта, и Игорь разглядывал лица людей — задумчивые, отрешенные. Он поглядел на Женю. Она так и тянулась туда, откуда слышалась музыка. Что ей вспоминалось сейчас? А Профессору? Кажется, у него даже слезы на глаза навернулись. Может, представилась молодость, жизнь наверху? Ведь не всегда Северцев был таким брюзгой, когда-то и он тоже был маленьким, случалось и ему испытывать беспричинную радость…

Игорь почти угадал. Профессор вспоминал жену, которая давным-давно ушла от него к более удачливому коллеге. Из-за какой-то ерунды ушла, казалось ему теперь. Просто накопились взаимные обиды. Ведь она тоже не все время была усталой, сварливой теткой, какой стала в последние годы, перед тем как решилась бросить мужа. Вспоминал дочь — не хмурую девушку, неприязненно глядевшую на него, а маленькую кудрявую крошку, смеющуюся у него на руках и целующую его липкими от мороженого губами. Что с ними сталось теперь?

Они с Татьяной поженились еще студентами и тут же решили завести ребенка. Большинство знакомых не одобряло — в смутное время начала девяностых на такое решались немногие. Роддома были полупустыми. Северцев вспомнил, как в ненастный зимний денек забирал жену вместе с новорожденной — неловко сунул Татьяне пучок гвоздик и лишь потом подумал, что надо было купить цветов и санитарке. Но денег не было, и если бы не друг со своей машиной, пришлось бы, наверное, ехать с женой и младенцем домой на метро. Тогда казалось, что это трудности, над которыми они героически подшучивали. Он усмехнулся. Что они знали о настоящих трудностях? Вот теперь он кое-что узнал, это верно. Сейчас кажется, что тогда они жили просто замечательно, а жена… жена дождалась, когда вырастет дочь, а потом просто ушла. Сказала на прощание, что ее замучил быт, что он, Северцев, не может обеспечить ей даже минимальный комфорт. Дочь вскоре вышла замуж, причем профессору ее выбор не нравился. Она иногда забегала в гости к отцу — не потому, что сильно скучала, а скорее, выполняя некий ритуал вежливости. Или если нужны были деньги. Да и то сидела, поглядывая на часы, а Северцев иной раз даже не знал, о чем с ней говорить.

Немудрено, что в тот страшный день, оказавшись в метро, он далеко не сразу вспомнил о своих близких. В сущности, они уже и не были близкими, перейдя в ранг «знакомые». А когда все-таки вспомнил, то решил, что скорее всего они остались наверху — и даже вроде не слишком переживал по этому поводу. Странно устроен человеческий ум — первые месяцы после Катастрофы его интересовало, есть ли что-то общее у тех, кто оказался в те минуты в метро. Почему спаслись именно эти? Нет ли в этом какой-то высшей справедливости? Ведь были среди них и те, для кого метро было единственным доступным средством передвижения, и те, кто из-за пробок вдруг бросил машину наверху и спустился в подземку впервые за много месяцев…

Примерно через год Профессор решил, что никакой закономерности тут нет. Просто ум, привыкший анализировать, продолжал работать вхолостую, выдвигая самые невероятные гипотезы. Возможно, это была защитная реакция.

И вот теперь он снова вспомнил своих близких — на этот раз уже тепло и с какой-то странной тоской. Теперь ему показалось трогательным стремление жены к комфорту. Профессор подумал — для нее, наверное, лучшим выходом было бы погибнуть тогда сразу, чтобы не испытать еще большего ужаса и страдании потом. Он знал — скорее всего они в тот страшный день остались наверху. Оставалось надеялся только, что смерть Татьяны и Юли была хотя бы не слишком мучительной… Но как ему хотелось в эту минуту увидеться с ними!

В душе Игоря музыка тоже разбередила что-то. Он вспомнил Лену, ее улыбку, ласковый взгляд серых глаз. Но тут же черты девушки стали меняться, и теперь перед внутренним взглядом Громова было другое лицо — прекрасное, белое, неживое, с закрытыми глазами. Странно, но никакого страха он сейчас не испытывал. Только любопытство — а что будет, если она откроет глаза? Каково это — глядеть в глаза собственной смерти?

Он почувствовал движение сбоку и тряхнул головой, отгоняя морок. Рядом стояла Марина. Она глядела на Профессора и Женю с бесконечно терпеливым и снисходительным выражением. Словно на детей, слушающих волшебную сказку. Дети целиком захвачены увлекательной историей и забыли о том, что сказка скоро кончится. Они бы и рады не возвращаться к действительности, но кто-то должен напомнить им — пора очнуться от грез. И Марина терпеливо ждала.

«Да ведь она на самом деле все понимает, — подумал Игорь. — А я-то считал ее фантазеркой. Похоже, она и байки свои придумывает не оттого, что сама любит сочинить, а оттого, что знает — люди этого ждут».

Музыка кончилась. Люди зашевелились, заговорили тихонько. Игорь протолкался сквозь толпу — ему хотелось увидеть музыканта.

Стройный темноволосый парень поднял с пола черный футляр, пересыпал в карманы патроны, которые набросали слушатели, и убрал в футляр трубку с множеством клапанов. Поймав взгляд Игоря, подмигнул ему, усмехнулся краешком губ. «Пожалуй, уж слишком хорош собой, — неприязненно подумал Громов. — На войне такому красавчику делать нечего — толку от него не будет никакого». Но неприязнь тут же ушла, сменилась любопытством. Не каждому дано извлекать из бездушной трубки такие гармоничные звуки. Интересно, где парень научился этому? Какое-то воспоминание шевельнулось в памяти — как будто он уже видел эти зеленые глаза, этот беспечный взгляд…

Мысли прервала Марина, дернув Игоря за руку, — к остановке подошла дрезина. Они заторопились. Расплатились и уселись на сиденья.

— Видели флейтиста? — спросила пожилая женщина, одетая в потрепанный и не слишком чистый розовый спортивный костюм. — Говорят, какого-то большого начальника сынок. Из дому сбежал, скитается в метро. Отец, говорят, знать его не хочет.

И тут Игоря осенило — он вспомнил, у кого он видел такие же зеленые глаза, такую же независимую осанку. Правда, это было давно, и тогда мальчишка был гораздо младше.

— Это же был сын Москвина! — пробормотал он потрясенно. — Ну да, конечно, он самый.

Игорь оглянулся на Марину. Она молча кивнула, но лицо ее осталось непроницаемым.

Они сошли и на Белорусской. Игорь решил, что торопиться им некуда, и можно подождать следующей дрезины. Пусть, дескать, ребенок посмотрит, как люди на других станциях живут. На самом деле ему самому было очень интересно — курсант разведшколы Громов почти не выбирался за пределы Красной линии. А вот Женя, наоборот, особого любопытства не проявила — то ли ей уже случалось здесь бывать, то ли устала от обилия впечатлений.

Станция была нарядная и отмытая дочиста. Три неоновые лампы заливали ее ярким светом. Радовали глаз и узоры на полу, и лепнина на потолке. Но здесь, как и везде на Ганзе, царило деловое оживление. Вереницы грузчиков с тюками появлялись из перехода на радиальную, шли к путям, складывали там тюки в кучи и спешили обратно. Впрочем, некоторые задерживались на станции, чтобы отдохнуть и перекусить. Игорь вспомнил — сюда везут продукцию с Динамо, Сокола и Аэропорта. Швейные цеха Динамо обеспечивали кожаными куртками значительную часть населения метро, свиные фермы Сокола также процветали. И всем этим торговала могущественная Ганза, обеспечивая себе солидную прибыль.

В конце станции также стояла палатка-закусочная для грузчиков. Путешественники зашли туда и взяли по кружке чая и порции жареных грибов просто для того, чтобы был повод посидеть и отдохнуть. Увидев, что они закусывают, к ним подсел отиравшийся здесь старик. Одежда его была хоть и поношенной, но относительно чистой. Старик завел разговор с Профессором, безошибочно вычислив в нем потенциального собеседника. И как-то так вышло, что Игорь заказал чай и закуску и на его долю. За это старик поведал множество интересных вещей. Понизив голос, он рассказал, что в последнее время все больше продвинутых сатанистов стекаются на Маяковскую. Дескать, именно там реальнее всего встретить Князя Тьмы. Достаточно подняться наверх в полнолуние — вот хотя бы к бывшему театру Сатиры, это, как известно, его излюбленное место. И даже квартирка сохранилась в этом районе, где он останавливается, бывая в Москве. Там, на Садовом кольце, неподалеку. Так что те тупые дикари, которые роют яму в ад на Тимирязевской, сильно просчитались. Может, до чего-то они и дороются, но достоверно известно от знающих людей, что их мечта куда быстрее могла бы осуществиться в этих краях. Игорь невольно вспомнил мужика, который встретился им в подземных ходах Неглинки — не затем ли он направлялся на Маяковскую?

Увидев их интерес, старик подозвал к себе тощего мужика средних лет.

— Вот Эдик вам сейчас расскажет. Он лично видел сталкера, который в той квартире бывал.

— Сашку-то? Да он туда больше не ходит, — буркнул Эдик.

— А ты расскажи, почему не ходит, — подначивал старик. И Эдик с явной неохотой стал рассказывать.

Жил у них на Маяковке некий сталкер по фамилии Кравчук. Очень противный был тип, вредный. Никто его не любил. И даже прозвища, традиционного для сталкера, у него не было — так по фамилии и звали. И повадился Кравчук в ту нехорошую квартиру ходить в полнолуние. Однажды пришел очень возбужденный, рассказал, что видел он там рыжую ведьму, практически без ничего, и огромного черного кота. Отправился туда на следующую ночь — и не вернулся.

Все долго обсуждали, что там с ним случилось? Кто говорил — мутанты сожрали, а кто — нечистая сила забрала. Любопытно было людям: вправду ли он там ведьму видел? Ходили слухи, что Князь Тьмы и его слуги являются только самым верным своим поклонникам. Впрочем, говорили, что Кравчук был большой любитель галлюциногенных грибов, так что если б он там, к примеру, вичуху говорящую увидел, то никто бы и этому не удивился. Но некоторые поверили, что сталкер и впрямь удостоился знака. Через месяц, аккурат в следующее полнолуние, собрался туда вышеупомянутый Сашка. Вернулся сам не свой, и оказалось, — тут мужик сделал паузу, — кое-что он там видел тоже.

— Рыжую ведьму? — предположил Игорь.

— Хуже, — вздохнул рассказчик. — Он уверял, что видел там… Кравчука. Причем Кравчук глядел на него в окно снаружи и манил к себе. А этаж-то там далеко не первый. И не очень-то он был похож на живого, хотя и для мертвого был чересчур бойким. Вот с тех пор Сашка и зарекся туда не ходить.

— Испугался?

— Да нет, он не из пугливых. Скорее, обломался. Он вовсе не прочь был, чтобы его там встретила красивая рыжая ведьма, хоть бы даже и с огромным котом, лишь бы голая. Но чтобы его там поджидал Кравчук — нет уж, увольте. Сказал: раз уж он не удостоился чести видеть самого Князя Тьмы или хотя бы его слуг, то и нечего ему там делать. А на рожу Кравчука за время совместного проживания на станции он успел насмотреться так, что больше отчего-то не хочется.

Старик оказался болтливым — или просто соскучился по внимательным слушателям. За короткое время они с Профессором успели обсудить виды на урожай шампиньонов в зависимости от колебания поголовья крыс и сезонные особенности миграции веселых мутантов с Каланчевки, которые, по слухам, в иные ночи добегали даже сюда. Профессора с трудом удалось оторвать от такого любопытного собеседника. Игорь понял, что старичок, видимо, кормится за счет посетителей, расплачиваясь байками за угощение.

Краснопресненская заинтересовала Женю куда больше. Белые своды опирались на колонны, выложенные камнем темно-красного цвета. Девочка с любопытством разглядывала вделанные в белые же стены вставки желтого цвета с выпуклыми изображениями людей. Вот, например, двое мужчин держат какое-то бревно, рядом присела женщина. Видно, что это бревно всех очень интересует — наверное, прикидывают, достаточно ли хорошие получатся из него дрова. Игорь, наоборот, рассматривал бумажные листочки, прилепленные здесь и там на стены. Как-то очень чувствовалось, что наверху Зоопарк — неведомый художник, явно очень талантливый, изобразил монстра с кожистыми раскинутыми крыльями, похожего на гигантскую летучую мышь. Игорь подумал было, что это вичуха, но у неведомого монстра почему-то было две головы, одна из которых вполне добродушно ухмылялась, а другая, наоборот, наводила ужас свирепым видом. На другом рисунке изображен был огромный осьминог и рядом, для масштаба, нарисована крохотная человеческая фигурка. Третий принадлежал куда менее талантливому художнику: девушка в мужской одежде, с развевающимися волосами, неправдоподобно пухлыми губами, тонюсенькой талией и огромным бюстом, держала автомат наперевес. Подпись под рисунком гласила: «Нюта — победительница зверя».

Здесь было не так оживленно, как на Белорусской. Кое-где стояли лотки с книгами и одеждой. Жители были в основном вполне прилично одеты, попадались нарядные женщины. Игорь обратил внимание на изможденного высокого старика в лохмотьях, резко выделявшегося своим видом в толпе: седая борода спускается чуть ли не до груди, неопрятные седые космы свисают, закрывая лицо. «И почему его не остригут? — подумал Игорь. — На нем, наверное, вшей полно…»

— Кто это? — спросил он у проходящей пожилой женщины.

— Юродивый, — негромко, с почтением в голосе, ответила она.

Из-под спутанных волос старик кидал на проходящих цепкие взгляды. Увидел добротно одетую молодую женщину — на ней и юбка была поновее, и кофта не заштопанная. Ухватил за локоть:

— Дай пожрать!

— Вот честь великая, — прошептала пожилая и перекрестилась. Но молодая думала иначе.

— Убери лапы, вшей напустишь! — прикрикнула она.

— Дай ему хоть что-нибудь, дура, — посоветовала пожилая. — И будет тебе счастье.

Юродивый, тем временем, увидел у молодой на шее мешочек.

— Что это? — спросил он. Та машинально ответила:

— Реликвия. Волосы святой заступницы.

— Вот! — визгливо закричал старик. — О милосердии забыли, зато амулетами увешались. Да остригите вы святую хоть налысо, благодати вам не прибавится! Только о себе радеете, а с ближним куском поделиться не можете. Даже крысятины вам жалко. Вы и сами уже уподобились крысам — жадные и тупые. Из-за каждого куска грызетесь, друг друга готовы сожрать. Кончается род человеческий! Грядет царство крыс! Явись к вам святая, вы бы ее растерзали не из злобы даже, а просто чтобы каждому досталась частичка ее силы. Или не признали бы и выгнали, как попрошайку, чтобы не делиться своим куском. Но не ждите, не явится она к таким, как вы, зажравшимся, глухим и слепым! Святая скорее придет к отверженным и обездоленным. Явится среди шлюх и воров!

— Что он говорит? — переспросил только что подошедший мужик.

— Что святую на Китай-городе искать надо, — машинально ответила пожилая, которая слушала как завороженная.

К ним уже подходил охранник.

— Ну-ну, старый, потише, — уговаривал он. — Чего разбушевался? Иди вон в караульную, тебе там супа нальют.

Но видно было, что уговаривал скорее для проформы, для очистки совести. Он, так же как и все, рад был бесплатному зрелищу.

Впрочем, юродивый уже выдохся и величественно прошествовал дальше — видно, действительно направился в караульную за обещанным угощением.

Игорь с удовольствием задержался бы на Краснопресненской подольше — очень уж здесь было интересно. Они сидели возле лотка пожилого торговца книгами и слушали рассказы о бледных упырях. Никто не знал, откуда те взялись. Предполагали, что сначала расплодились в подвалах Филатовской больницы, а потом постепенно расползлись и по всей округе. И вот идет, бывало, сталкер, и слышится ему вдруг из какого-нибудь подвала плач, похожий на детский. Он подходит, смотрит — и впрямь ребеночек. Бледный, изможденный. Ну конечно, хочется взять на руки, отнести на станцию, обогреть, накормить. Да только ни в коем случае нельзя жалости поддаваться. Они только того и ждут — чтоб их на руки взяли. Улучит момент упырь, вцепится — не отдерешь. Присосется и вытянет всю кровь. Поговаривали, что одного такого упыря сталкеры все же принесли на станцию, а ночью он убил охранника и убежал в туннель. И если не погиб там, то до сих пор бродит где-то неподалеку. На станции вовсю торговали амулетами и заговорами против упырей, помогающими вовремя их различать. Прочтешь правильный заговор — и увидишь упыря в его истинном обличье: серого, бесформенного, как огромная пиявка, с тупыми, злобными глазками.

«Интересно, — подумал Игорь, — писал ли что-нибудь об этом Кастанеда?» Почему-то ему казалось, что нет.

В этот момент к путешественникам подошел человек в ганзейской форме. Остановился перед ними, пристально глядя на Марину. Игорь сразу понял — сейчас у них будут неприятности.

— Женщина, на тебя пришла ориентировка. Ты и твои спутники должны немедленно покинуть территорию Ганзы.

Марина молча вскинула на плечо рюкзак со своими нехитрыми пожитками. Игорь тоже поднялся на ноги.

— Все-все, командир, мы уже уходим, — примирительно сказал он человеку в форме.

Тот перевел тяжелый взгляд на Женю, затем на Профессора. Женя тоже вскочила. А вот Северцев остался сидеть.

— Я не с ними, господин капитан, я этих людей час назад впервые увидел, — торопливо забормотал он, стараясь не встречаться взглядом с Игорем. — Клянусь вам чем угодно!

Человек в форме окинул старика оценивающим взглядом.

— Если я твой господин, — проговорил он неторопливо, растягивая слова, — то я, пожалуй, тебя продам. Зачем мне такой лукавый раб?

Профессор угодливо и растерянно захихикал, не зная, как себя вести, чтобы не вызвать гнева военного, и считать ли его слова шуткой.

На лице у Игоря не дрогнул ни один мускул. Вот, значит, как. Старик решил обосноваться тут, найти себе местечко потеплее? Вряд ли у него что-нибудь получится. Скорее всего, через несколько дней разберутся и тоже турнут. Ну, да это его проблемы, он свой выбор сделал. Теперь Громов начинал догадываться, почему Профессор при всех своих достоинствах не ужился в Полисе. Уж очень легко и охотно он приносил окружающих в жертву собственным интересам. Но Игорю вовсе не хотелось оказаться теперь на его месте. С другой стороны, если бы этот военный вздумал поиздеваться над ним, Игорем, ему это так легко не сошло бы с рук. Но у вояки, видно, была голова на плечах, и от комментариев в адрес крепкого мужчины с автоматом на плече он воздержался.

— Ну как, собралась? Пойдем, — сказал Игорь Марине, беря за руку насупленную Женю. На Профессора они даже не оглянулись.

«Снова Элли постаралась», — думал Игорь, шагая по перрону. И вдруг он совершенно отчетливо понял — фашистам тогда его тоже наверняка сдала Эля. Оттого у нее так забегали сначала глаза, когда она увидела Громова. Конечно, девица уж никак не ожидала встретить его живым и даже относительно невредимого.

Зачем она это сделала? Наверное, сначала он нравился Эле, она ревновала его к Лене. Потом Лену увез тот анархист, Томский, и у Эли появились надежды. Но она быстро поняла — ничего не изменилось. От того, что соперницы больше нет рядом, Игорь вовсе не собирается искать утешения у нее. Он отвергал все ее намеки, все попытки подружиться поближе.

И Эля решила отомстить, а заодно и подзаработать. «Интересно, сколько ей заплатили в Рейхе?»

Но вместо злости Игорь чувствовал лишь усталость. Эля выбор сделала и скоро получит свое. Долго работать на две стороны, балансировать на грани у нее ума не хватит, для этого нужно невероятное чутье и стальные нервы. Ну, и мозги конечно — не чета Эллиным. Однажды она проколется, и ее найдут где-нибудь в укромном уголке — со свернутой набок куриной шейкой и с посиневшим лицом. Следствие, как водится, зайдет в тупик. Предприняв для приличия минимум телодвижений, власти Ганзы поспешат закрыть дело — зачем им лишняя головная боль?

Женя дернула Игоря за руку, и он вернулся к действительности. Предъявив документы, путешественники перешли на Баррикадную. Это была станция, отделанная темно-розовым мрамором, с приземистыми, массивными квадратными колоннами. В проемах между ними традиционно торговали книгами, едой и каким-то барахлом. Игорь отправился искать попутчиков — ему хотелось уйти как можно дальше, пока миграционные документы у бродяг еще не просрочены. Обратил внимание на то, что в одном конце станции посты оборудованы куда серьезнее и охранников заметно больше, чем в другом. «Это ведь туннель к Пушкинской! — сообразил он. — Всего один перегон — и ты в Рейхе». От столь близкого соседства фашистов Игорю стало не по себе. Даже ребра заныли, и захотелось убраться отсюда поскорее.

Он узнал, что туннель в сторону Улицы 1905 года считается относительно спокойным. Ходили, правда, слухи, что одно время там встречалось безголовое привидение, но уже довольно давно его никто не видел.

Слушая вполуха станционные сплетни, Игорь обратил внимание на зазывалу — худосочный парень в не слишком чистой желтой майке и красных широких заплатанных штанах, с волосами, собранными в хвост, надрывался возле одной из колонн:

— Дамы, господа к прочие жители! Только сегодня вы можете увидеть уникальное представление. Подходите, не стесняйтесь!

Женя потянула Марину за руку, и они подошли к зазывале, возле которого уже толпился народ. Рядом с колонной стояла оранжевая линялая палатка с нашитыми кое-где цветами из ткани зеленого цвета — хозяева явно пытались таким образом одновременно украшать ее и латать прорехи.

— Становитесь в круг! — командовал зазывала. — Сегодня вас ждет незабываемое зрелище, о котором вы будете потом рассказывать детям. Только один день! Только сегодня на гастролях бродячий цирк! Клоун-жонглер и невероятный сюрприз, о котором позже.

И зазывала для убедительности подудел в небольшую деревянную дудочку. Звук вышел на редкость противным.

Когда собралось достаточно народа, зазывала пошел по кругу с помятой кепкой в руке. Каждый из зрителей кидал ему туда патрон, а кто-то расщедрился и сыпанул то ли пять, то ли шесть. Зазывала рассыпался в благодарностях.

— Спасибо, щедрый господин, — причитал он, гримасничая. — Пусть у тебя всегда будет на закуску хотя бы крысиное мясо, а мутанты и туннельные призраки пусть обходят тебя стороной!

Некоторые делали вид, что не замечают протянутой кепки. Зазывала не настаивал.

Обойдя всех и убедившись, что больше никто ничего не даст, он крикнул в сторону палатки:

— Эдгар, на выход! — а сам вновь обратился к публике: — Дамы, господа и прочие жители! Перед вами — неподр-рр-ажаемый Эдгаррр!

Из палатки вылез мускулистый парень в таких же широких красных штанах, только чуть поновее. На лбу у него красовалась свежая царапина, а один глаз был прищурен. Впрочем, это отнюдь не помешало «неподражаемому» достаточно ловко жонглировать тремя мячиками. В качестве музыкального сопровождения шоу зазывала время от времени извлекал из своей дудки мерзкие звуки. Вдруг один мяч полетел вбок. Еще немного — и он улетел бы через проход на рельсы, но зазывала неуловимым движением перехватил его и кинул обратно Эдгару. В толпе захлопали.

— Спасибо, спасибо, — тарахтел зазывала. — А теперь обещанный сюрприз. Перед вами выступит неср-ррр-авненная женщина-пантер-рра!

Приговаривая это, он расстелил на полу линялую красную тряпку, после чего из палатки появилось странное существо. Женщина была одета в меховой жилет, сшитый из разноцветных (и порой совершенно не сочетающихся друг с другом) фрагментов, и обтягивающие штаны. Лицо ее было закрыто черной полумаской и разрисовано красными и желтыми полосами. На голове красовалась черная вязаная шапочка с ушками на резинке, почти закрывавшая волосы. Игорь впился в нее взглядом — глаза, блестевшие из-под маски, показались ему знакомыми.

Зазывала весьма бесцеремонно растолкал зрителей, освобождая место. Женщина наступила босыми ногами на тряпку, легко встала на руки, потом перекинулась обратно. Игорь обратил внимание — на руках у нее были черные перчатки с обрезанными пальцами.

Зрители захлопали, и тут в толпе громко спросил ребенок:

— А что такое пантера?

— Стыдно жить возле Зоопарка и не знать этого, — немедленно откликнулся зазывала. — Сам ты, конечно, видеть ее не мог, ну а родители-то на что? Неужели не рассказывали? Пантера — это очень большая черная кошка.

— Такая же большая, как трупоед? — спросил ребенок. Но Игорь его не слушал. У него в голове что-то щелкнуло, после чего смутные подозрения превратились в уверенность.

— Кошка! — крикнул он, указывая на женщину.

Та метнула в него яростный взгляд из-под маски. Игорь кинулся, пытаясь перехватить ее, но «женщина-пантера» с неожиданной силой его отпихнула. В эту же секунду зазывала потянул за тряпку, на которую наступил Игорь, и Громов тяжело шмякнулся на пол. Тело пронзила резкая боль — дали себя знать старые раны. Когда ему удалось вскочить на ноги и кинуться следом, было уже поздно. Выбежав на платформу, он успел только увидеть, как женщина, пулей проскочив мимо оторопевших часовых, босиком, слегка прихрамывая, убегает в туннель в сторону Рейха.

Кто-то тронул Игоря за руку. Он оглянулся — рядом стояла Марина.

— Пусть бежит, — сказала она.

— Но ты не знаешь… — начал было он и замолчал — Марина приложила палец к губам.

— Потом поговорим, — сказала она. — Да и зачем она тебе? Допустим, ты бы ее поймал. А что дальше?

«Действительно, — подумал Громов, — на кой она мне сдалась? Один раз спасла, другой раз — чуть не убила. Но ведь не убила же. Ну и пусть дальше гуляет на воле, пусть с ней разбираются те, кто ее боится. При следующей встрече, может, и убьет. А впрочем, это мы еще посмотрим — кто кого».

Но вопреки всякой логике, он был рад, что Кошка осталась жива.