Легко сказать всё, а вот как всё это сделать, так вовсе и нелегко даже. Парень вспотел, пока дотащил лестницу до магазина, и это несмотря на холодный ветер. А как корячился, когда устанавливал её к окну, а как мёрз, стоя на ней и ожидая, пока высохнет клей. А как мальчишка дышал на пальцы, чтобы согреть их, и шептал:
— Кареглазка будет моей, кареглазка будет моей.
Наконец, клей приклеил пергамент к стеклу, и парень пошёл взглянуть, что делает сторож. А сторож делал как раз то, о чём говорил Говорящий Сверчок. То есть лежал на полу, широко разбросав руки, а ноги, в медицинских целях, положив на стул.
— Всё в порядке, — подбодрил сам себя Пиноккио, убедившись, что ружьё стоит в углу одинокое, и приступил к делу.
Он разбил окно, аккуратно вытащил осколки стекла из рамы, влез в помещение и, стараясь не шуметь, стал укладывать рулоны дорогой материи, кружева, кожаные перчатки на простыню, взятую тут же. Потом он добрался до серебряных пуговиц, сложил их в карман и поволок всё это домой, где спрятал всё добытое под кровать, на которой храпел папаша. Потом вернулся за лестницей и тоже отнёс домой. И в третий раз вернулся, чтобы во второй раз наполнить простыню. Парень здорово устал, но не поленился прежде, чем уйти накрыть старичка куском сукна, так как свежий ветер залетал в окошко, и дедушка мог простудиться. Наконец, прихватив с собой ещё и ружьё, Пиноккио вышел и, закрыв за собой дверь, направился к гимназии.
— Только бы этот осёл был на месте, — твердил мальчик, имея ввиду Джузеппе Фальконе, — а то я сломаю себе спину под этим мешком.
Он шёл, пошатываясь, и каждый шаг давался ему с трудом, но парень понимал, что именно так и только так, то есть неимоверным трудом, можно заполучить костюмчик и кареглазку. Буратино несколько раз останавливался, чтобы перевести дух, и говорил самому себе: «Если Фальконе не ждёт меня около гимназии, этот мешок меня придавит, причём до смерти». Но, как ни странно, Джузеппе ждал его, и был он с мешками и тележкой:
— А я-то думал, что ты уже не придёшь, парень, — обрадовался забулдыга, даже не думая помочь пареньку.
— Возьми хоть ружьё, осёл, — ответил Буратино.
— Ого, — Джузеппе увидел ружьё, — мы что, на охоту идём?
— Охота уже кончилась, теперь надо спрятать добычу.
— Какую добычу, что там у тебя? — похолодел Фальконе.
— Ладно, не придуривайся, а то ты не знаешь.
— Нет, ты скажи, а то мне страшно что-то.
— Да не бойся ты, — Буратино скинул мешок на землю и вытер пот, — там обыкновенный расчленённый труп.
— Труп? — пискнул Джузеппе. — Надеюсь, не человеческий?
— Конечно, не человеческий. На нашей улице эту сволочь за человека никто не считал.
Джузеппе Фальконе попытался задать ещё один вопрос, но всё, что он мог сказать, было:
— Ох, и… — и рухнул плашмя, лицом вверх, без сознания.
Из-за туч выползла луна и осветила его небритое лицо, пальцы левой ноги и правый ботинок. Буратино устало вздохнул и произнёс:
— Господи, с какими идиотами приходится работать.
После чего он стал перекладывать ворованные вещи в мешки, которые привёз Фальконе, и грузить их на тачку. Сделав это, он несколько секунд любовался бликами луны, сияющими на носу Джузеппе. Наконец ему это надоело, и, подойдя к лежащему, он пнул его в бок со словами:
— Просыпайся, истеричка.
— А? Что? — Фальконе открыл глаза, увидел Буратино и вскочил, как ужаленный. — Знаешь что, парень, я тебя, конечно, уважаю, да и деньги мне нужны, но я ухожу. Я ничего общего не хочу иметь с расчленённым трупом.
— А, судя по всему, тебе придётся иметь с ним сходство, — холодно заявил Буратино.
— Ты что, мне угрожаешь? — взвизгнул Фальконе. — Я в полицию пойду.
— Ну да, ну да, — скептически закивал головой Пиноккио, — я как раз только оттуда. И этот труп у меня из нашего родного полицейского отделения.
— Ох-ох, — Фальконе опять зашатался, готовясь рухнуть снова, но Буратино прыгнул каблуком ему на босую ногу, чем привёл его в чувство.
— Эй, не падать! — произнёс он. А ну-ка, соберись.
— Соберись, — передразнил Фальконе, — а куда собраться, в тюрьму что ли? Или, по-твоему, расчлененный труп — это шутка?
— Шутка, да не наша. Не мы же его убили.
— А кто же?
— Кто-кто, полицейские. Вот кто. Случайно. Переусердствовали просто. Ты же знаешь, какие они дуболомы. Если их разозлить, так будут лупить, пока не убьют.
— А кто же этот несчастный?
— Да бродяга один в одном ботинке, а с бродягами у полицейских свои методы работы, сам знаешь.
— Знаю, — грустно сказал Джузеппе.
— Ну, так что, берёшь тачку или идёшь в полицию?
Джузеппе не ответил нашему герою. С глубоким вздохом он послушно взял в руки тачку, столкнул её с места и покатил.
— А куда же мы этого бедолагу везём? — спросил он.
— Куда обычно, — отвечал Буратино, идя рядом и поигрывая берданкой сторожа, на берег моря, там сарайчик один есть, а под утро контрабандисты его заберут и вывезут в море.
— А что значит «обычно»? — Фальконе даже приостановился.
— Ты давай не останавливайся, — пихнул его стволом берданки Буратино, — а то мы с тобой до утра провозимся. А «обычно» — это значит, как всегда. То есть каждый месяц кого-нибудь вожу.
— Каждый месяц?
— Как по расписанию. Вот в прошлый месяц таможенного контролёра вёз.
— А его за что, он же не бродяга?
— Он был слишком внимательный, вот контрабандисты полицейских и попросили, а те его и ухрюкали. Им только скажи. А я вот вожу всё это.
— Ой, как всё это мне не нравится, — застонал Джузеппе, — ой, как мне страшно, и зачем я только с тобой связался?
— Ничего, привыкнешь, — успокоил его Пиноккио, — мой прошлый помощник быстро привык, хороший был парень, сильный.
— А почему «был»?
— Пил много.
— От водки умер? — спросил Фальконе с облегчением, что хотя бы этот умер от естественных причин.
— Можно сказать и так. Как-то в трактире напился и давай болтать про нашу работу, а про нашу работу болтать нельзя.
— Что же произошло?
— Как обычно. Поутру его полицейские и схватили, а ночью я его уже к морю вёз. Такая вот история.
— Ох!
— Вот тебе и «ох». Запомни, в нашей работе главное — молчание. И помни ещё, кто что у тебя спросит — молчи, как убитый, а то таким и будешь.
— Ох, и бандиты эти полицейские, — простонал Джузеппе.
— Как есть бандиты, — согласился Буратино.
Так и шли они под холодными порывами ветра в сторону моря, Фальконе толкал тачку, пытаясь не глядеть на её содержимое, а мальчик нёс ружьё, сочиняя всё новые и новые небылицы. И тут Буратино увидел две крепкие фигуры в свете новомодного электрического фонаря, который уже две недели возвышался на базаре. Сердце парня ёкнуло и упало, если не в пятки, то, как минимум, до колен. В свете фонаря стояли полицейские.
— Иди спокойно, — превозмогая жуткий страх, сказал мальчик, — справа от нас полицейские.
— А чего же нам их бояться? — жутко вибрируя от страха и глотая слюну после каждого слова, загнусавил Джузеппе. — Ты же говорил, они свои.
— Иди и молчи, — зашипел Буратино.
Тем временем полицейские обратили внимание на эту странную парочку. Несколько секунд они рассматривали ребят, и потом один другому лениво сказал:
— Капрал, гляди-ка, кажись, спёрли что-то?
— Кажись, — ещё более лениво ответил капрал, — и это надо же в нашу смену.
— А вон гляди, у маленького, кажись, ружьё.
— Точно, ружьё, может, и не воруют даже, может, убили кого.
— Как есть убили, — приободрился первый.
— Ну, а раз убили, не наше дело, — заявил капрал, — убийствами пусть управление занимается.
— И то верно, что я за пятьдесят сольдо в месяц и убийствами заниматься буду⁈
— Нет уж — дудки, давай уж лучше до порта прогуляемся, — сказал капрал.
— Давай, — согласился первый, — надоело стоять без дела.
Полицейские повернулись и пошли в сторону порта. А Буратино перевёл дух.
— Фу, я уж думал, нас загребут, — признался Джузеппе.
— Да как же они нас загребут, дурья башка, если они его и убили. Да пришли посмотреть, везём мы его к морю или нет, — продолжал врать Буратино.
За этими разговорами партнёры добрались до заветного сарайчика.
— Ты постой тут, — произнёс Пиноккио, когда дверь сарайчика была открыта, а сам понёс мешки, вытряхнул их содержимое в углу, для убедительности бросил пару серебряных пуговиц на землю и поставил бутылку самогона на бочку, которая, судя по всему, заменяла хулиганам стол. — Пейте, гады, и тюрьма заплачет по вам горькими слезами, будете знать, как обижать маленьких.
Он вышел, запер дверь и спросил Джузеппе:
— А ты где живёшь?
— А зачем тебе? — как-то подозрительно покосился на пацана Фальконе. И в его воображении мелькнула картина типа «Смерть свидетеля».
— Зарплату тебе, болвану, принесу, — объяснил Буратино.
— А-а, — понял Джузеппе, а сколько?
— Пять сольдо.
— А-а, тогда я живу на улице Такелажников, что рядом с портом. Там у меня дом. Ты легко меня найдёшь, меня там все знают. А когда будет зарплата?
— Когда надо, тогда и будет, — не стал уточнять Буратино, — а ты лучше не болтай ни о чём, а то сам в этом сарае окажешься. Понял?
— Я — могила, — пообещал Фальконе, и большим пальцем руки, для убедительности своих слов, провёл себе по горлу.
— Смотри, а то и вправду будет тебе могила, а теперь бери тачку, мешки и отвези всё это где взял. Могила. — Пиноккио усмехнулся, думая, что дурачить дураков легко.
— Эй, синьор, а ведь я даже твоего имени не знаю, — окликнул его Фальконе.
— Зови меня Буратино, — бросил мальчишка, поправил ружьё и поспешил домой, у него было ещё много дел.