Бумажный тигр (II. Форма)

Часть вторая — Глава 7

Лэйд сплюнул и даже не заметил, что порыв ветра, ударивший его в лицо, изменил траекторию плевка, заставив его беззвучно шлёпнуться на нос правого ботинка.

Убийца.

Кто? Этот щуплый цыплёнок, отродясь не державший в руках ничего тяжелее и опаснее резца? Этот восторженный сопляк, мечтавший иллюстрировать Данте и ищущий божественных откровений в Библии? Этот простодушный мечтатель, намеревавшийся открыть тайну человеческих страстей в воображаемом Саду Жизни? Убийца?

— Ну и кого ты убил? — Лэйд втянул воздух носом, осторожно, чтоб вновь не разжечь пламя ярости, свернувшееся в груди и ожидающее лишь топлива для обжигающей вспышки, — Соседского кота? Родительскую канарейку?

— Нет. Я убил… нескольких людей.

Уилл уставился куда-то вдаль. Проследив направление его взгляда, Лэйд увидел тонкую полоску далёкого моря. Отсюда, из нутра Лонг-Джона, оно казалось грязно-зелёным, холодным и равнодушным. Как старая скатерть, которую вытащили из чулана, небрежно отряхнули и водрузили на стол.

Убийца. Вот так, Бумажный Тигр. Ты воображал себя знатоком людей, знатоком пороков и слабостей, старым опытным хищником в джунглях Нового Бангора. И мальчишку таскал за собой, точно тряпичную куклу, не подозревая, что за старой ветошью могут храниться острые иглы…

Убийца, подумал Лэйд, ощущая, как вверх по венам вместо крови течёт солёная морская вода. Этот милый улыбчивый парень, хвалящийся своими рисунками, которого я два дня водил по Новому Бангору, убийца.

— Когда это произошло? — коротко спросил он, сам не зная, зачем.

— В июне, — послушно ответил Уилл, глядя на узкий язык моря, — На Грейт-Куин стрит.

— В мастерской твоего патрона? Что, всадил шпатель в грудь какого-нибудь подмастерья? Или проломил мольбертом голову этому своему Бесайеру?

Уилл вжал голову в плечи. Точнее, та будто сама собой опустилась, враз прибавив в весе.

— Какая разница? — тихо спросил он, — Всё уже свершилось. Вы хотели знать, отчего я не хочу покидать Новый Бангор, мистер Лайвстоун. Теперь я могу вам ответить. Да, Новый Бангор — не просто Эдемский сад. Здесь оживают самые сладкие грёзы и самые страшные кошмары. Здесь человеческий дух обличён волшебной силой. Здесь всё служит тому, чтобы смутить, свести с ума, запутать…

Лэйду захотелось зачерпнуть горстью ржавой воды из ближайшей лужи — и плеснуть ему в лицо. Но он сдержался.

— Рассказывайте, — тихо приказал он, ощущая холод в гортани, рождённый его собственным голосом, — Рассказывайте всё и по порядку. Потому что очень многое сейчас зависит от того, что я сейчас услышу. Вы меня поняли?

Уилл мотнул головой — слабое подобие кивка. Выбравшийся из обители Ветхого Днями, он сам выглядел так, будто враз отсёк от себя очень многое. Но, против ожиданий Лэйда, голос его не дрожал, когда он начал говорить.

— Это было вечером второго июня, возле мастерской мистера Бесайера. Я вышел, чтобы купить свежей сдобы, потому что здорово проголодался за работой. Я готовил свою первую картину — «Оберон, Титания и Пак с танцующими феями», и это был лишь набросок. От запаха растворителя у меня кружилась голова, я плохо соображал тем вечером. И ещё у меня сжимало виски, точно тяжёлым медными обручем с острыми заклёпками. У меня и прежде такое бывало, перед приступами, когда видел чудесные процессии в Вестминстере, но я подумал, что это от усталости. Я снял рабочий фартук, но руки мои были перепачканы краской. Помню её запах, помню запах вечернего Лондона… Многие вещи из того вечера я помню удивительно чётко, будто сам зарисовывал их, другие, напротив, растворились без следа… Я так устал, что не сразу заметил — на Грейт-Куин стрит куда больше народу, чем обычно. Обыкновенно к вечеру там немного народу, если не праздник и не воскресенье, а тут прямо как бурлило… Людей было множество, и все горланили, улюлюкали, кричали… Там царило беспокойство, но не такое, как в дни приезда лорд-мэра, а другое… Такое, знаете, особенное уличное беспокойство, поджигающее само себя, тревожное, с запахом ещё не пролитой крови… Я даже не сразу понял, что творится вокруг. Незнакомые, страшные лица, и все искажены гневом. Скалят зубы, кричат… Некоторые уже выламывают из заборов стальные прутья, кто-то потрясает рядом книгой. О, я хорошо знал, что это за книга, у меня у самого в мастерской всегда лежала такая же…

Лэйд нахмурился.

— Библия?

— Да, сэр.

— Я всегда говорил, многие беды в мире рождены этой книгой, — пробормотал он, — Куда как лучше было бы, прими мы все в качестве главного духовного догмата книженцию мистера Хиггса. С другой стороны, как знать… Подчас наше желание изничтожать и подчинять себе подобных так велико, что мы, пожалуй, учинили бы крестовые походы во славу печёной индейки и массовые казни еретиков, осмеливающихся готовить мясную подливку без розмарина. Потом случилась бы Реформация — и мы бы уже увлечённо резали шеи выродкам, которые неверно готовят гусиный паштет или кладут в заварной крем больше яиц, чем следует… Простите, я перебил вас. Что это были за люди, Уилл?

— Не знаю, сэр. Кажется, из «Ассоциации протестантов» Гордона. И поверьте, они собрались там не из-за свежей сдобы. Нет, сэр, их вёл другой запах и это был не запах булочек с корицей. Они шли по Грейт-Куин стрит в сторону Новых ворот Сити, к Олд-Бейли. Их было несколько тысяч, должно быть. Очень много.

— К Ньюгейтской тюрьме?

— К ней самой.

— Уж не штурмовать ли? — жёлчно осведомился Лэйд, — Ну, уж ей-то не привыкать. Ньюгейт уже штурмовали как-то раз, ещё при жизни моего деда. Какая-то там была мрачная история из-за «Акта о папистах[145]»… Что ж, приятно знать, что Лондон не сильно изменился за последний век…

— Я слишком поздно сообразил, к чему идёт, — Уилл медленно поднял с земли оборванные пуговицы и, подержав на ладони, сунул в карман, — Мне следовало сразу же броситься обратно в мастерскую. Там можно было укрыться — прочные замки, решётки… Там бы я был в безопасности. Тщетно. Я пытался сопротивляться, но едва не оказался на мостовой с раздробленными рёбрами. Помню смрад человеческих тел, жар факелов, по-волчьи блестящие злобой глаза… Я попытался крикнуть мистеру Бесайеру и не успел. Меня уже тянуло прочь бурной человеческой рукой с миллионами рук и хриплых голосов. Эта река уцепила меня, влила меня в своё клокочущее нутро, подчинило общему течению, сделала своей частью. Тем вечером я растворился в ней без остатка, мистер Лайвстоун. Тысячи злых на весь мир Уиллов шли тем вечером к Олд-Бейли. Тысячи хмельных от злости и страха подмастерьев — требовать себе чего-то, сами не зная, чего, распаляя себя и издавая воинственные кличи…

— Славные традиции истинно британского бунта, — проворчал Лэйд, — Всё по заведённого много лет назад порядку… Когда у Джона Буля заканчивается медь в карманах и пиво в кружке, он ищет ближайшего обидчика, чтоб размозжить ему лицо тяжёлым кулаком, а следующим вечером вновь беззаботно щёлкает картами за трактирным столом, ожидая, когда подадут закуску… Что было потом?

Уилл отвёл взгляд.

— Не помню. Точнее, помню, но… словно бы кусками. Фрагментами. Много в картине того дня оказалось замазано чёрной краской и, видит Бог, мне бы не хотелось её оттирать.

Мы шли… Нас нёс человеческий поток — клокочущая и злая стихия, остервеневшая от осознания собственной силы. Мы топтали кого-то ногами. Иногда это были мешки с землёй, которыми ирландцы из Мурфилда пытались забаррикадировать улицы. Иногда это было что-то мягкое, оставлявшее скользкую жирную мякоть на подошве. Помню, я выл от ужаса, пытаясь высвободиться, выкарабкаться, проложить себе дорогу прочь, а потом…

Уилл бездумно поднял кусок выкрошившегося из складской стены бетона, но не швырнул прочь, как ожидал Лэйд, а покрутил перед глазами, пристально вглядываясь, и безразлично уронил в лужу.

— Я уже говорил, у меня иногда случались видения. Когда я делал зарисовки в Вестминстерском аббатстве. Стоило прикрыть глаза, чтоб я вдруг начинал слышать голос камня, в полумраке возникали процессии апостолов с Иисусом во главе… Они шли и распевали гимны, отчего меня охватывал такой пароксизм блаженства, что дыхание спирало в груди, а из глаз сами собой катились слёзы… Родители считали, всему виной чрезмерное юношеское воображение. Я не рассказывал им о других видениях. Тех, которые иногда приходили ко мне по ночам ещё с детской поры. О страшных полуснах, во время которых ко мне являлись нечеловеческие существа. Плотоядные чудовища с полными пастями слипшихся от крови зубов. Мертвецы, покрытые холодной могильной пылью. Мёртвые младенцы и разбухшие утопленники. Иногда мне приходилось красть у матери лауданум, чтоб приглушить эти кошмары. Ещё, как ни странно, помогала Библия. Её умиротворяющий тон возвращал мне спокойствие, охлаждал горячий лоб, вдыхал силы и терпение… Люди вокруг меня выкрикивали цитаты из Святого Писания, но в этот раз оно не успокаивало меня, напротив, каждое слово из Библии будто входило в моё тело раскалённым медным гвоздём. Толпа влекла меня вперёд и…

Уилл всхлипнул. Глаза у него были сухими, даже сделались яснее прежнего, но из груди рвались сдерживаемые рыдания.

— Дальше, — приказал ему Лэйд, — Что было дальше?

— Я… Это было похоже на видение. Я словно нырнул в непроглядно чёрный водоём. Жарко, смрадно, кругом оскаленные лица и ледяные языки откуда-то взявшихся ножей. Факела трещат, роняя вокруг искры. Кто-то, насаженный на стальную ограду, воет в предсмертной агонии. Кричат поодаль солдаты. Звенит стекло. Я плыву в этой чёрной жиже, и вроде я уже не совсем я. Я чувствую, что скалюсь, чувствую, как меня тянет вперёд, но это уже не толпа меня несёт, это я сам стремлюсь, оскалив зубы, туда, где мелькают солдатские мундиры. Кто-то хватает меня за ногу, чтоб повалить, и я беззвучно втыкаю ему нож под ключицу. Откуда у меня взялся нож? Кто был тот человек? Я не помню. Вокруг всё багровое и красное, то ли от дыма, то ли у меня темно перед глазами. Крики. Кто-то просит пощады. Какой-то человек в красном солдатском сукне держит меня за шею. Его ружьё разряжено и валяется на мостовой. Я бью его ножом в живот. Два раза. Потом под подбородок. Всё вокруг ревёт и скрежещет. Мне дурно, в висках колотят паровые молоты, невыносимо хочется пить. Я…

— Дальше.

— Я пришёл в себя на рассвете, — Уилл поднял на него неестественно спокойный взгляд, страшный взгляд живого мертвеца, — Истерзанный, покрытый чужой кровью. Ньюгейтская тюрьма, опалённая и пустая, лежала в руинах, на её стене кто-то написал кровью «Её величество король Толпа». На столбах болтались человекоподобные свёртки, обёрнутые алым сукном королевской пехоты. Над Лондоном плыл чёрный дым — горели ирландские кварталы. Я не пошёл в мастерскую к мистеру Бесайеру. Я не пошёл домой на Броад-стрит. Одурманенный, шатающийся, точно отравленный пёс, ничего не соображающий, я отправился в порт. И, пользуясь общей суматохой, пробрался на первый же попавшийся корабль. Спрятался в трюме и лишился чувств, на несколько дней впав в спасительное забытьё. Вот таким был мой зов, мистер Лайвстоун. Новый Бангор призвал меня — не гравёра Уильяма, что так тщательно зарисовывал капительВестминстерского аббатства, лелея мечту сделаться гравёром и создать иллюстрации для «Божественной комедии» — безумного убийцу Уилла. Бегущего вслепую прочь, проклятого, обесчещенного и мёртвого душой.

— Люди попадали сюда и более странными путями, — пробормотал Лэйд, — Но, спорить не буду, редко кто из них может похвастаться подобной историей.

— По иронии судьбы корабль направлялся в Австралию. Что ж, это направление меня вполне устраивало. Разве что я отправлялся туда без приговора суда и без каторжных клейм на лбу. Три недели я таился в трюме, питаясь украденными у матросов сухарями да дрянной водой. Но даже окончить пристойно плаванье мне было не суждено. Мою душу всё это время словно резали тупыми ножами, я то и дело проваливался в воспоминания, перед глазами вновь мелькали незнакомые лица. Во сне я мочился от страха. Распоротые мундиры, рассыпавшиеся по мостовой пуговицы, размозжённые головы… Это было что-то вроде горячки, какой-то гибельной мозговой лихорадки. В конце концов я не выдержал этой пытки. Моля море дать мне милосердную смерть, я выбрался ночью на палубу, ступил за борт и провалился в чёрную холодную воду. Помню, как моё дыхание растворялось в его солёных пузырях, помню плеск волн о лицо, помню…

Уилл замолчал. Вероятно, искал слова, но Лэйду показалась, что он видит душу Уилла — озябшую, со свечным огарком в руке, ищущую выход из каменного лабиринта.

Возможно, подумал он, эта душа блуждает там уже очень давно.

— Догадываюсь, что было дальше, — сухо заметил он.

Уилл улыбнулся. Самой странной улыбкой из всех, которые когда-либо приходилось видеть Лэйду.

— Да, мистер Лайвстоун. Очнулся я утром, прибитый к берегу. Правда, обнаружили меня не благородные дикари-полли, искатели жемчуга, как в каком-нибудь авантюрном романе, а рыбаки из Скрэпси, промышлявшие незаконным промыслом рыбы, но это уже, согласитесь, не имело никакого значения для моей судьбы. Я стал гостем Нового Бангора.

При упоминании рыбы Лэйду и самому вдруг остро захотелось набить трубку измельчённой рыбьей чешуёй. Видит Бог, сейчас его рассудку как никогда нужно отдохнуть в тёплых течениях невидимого моря. Может, тогда он схватит те разрозненные нити, концы которых десятками топорщатся вокруг Уилла…

Может, именно поэтому Канцелярия проявила несвойственное ей благородство, настойчиво пытаясь спровадить Уилла подальше от Нового Бангора. Она знает то, что под шкурой кроткого ягнёнка прячется убийца. Малолетний убийца, который, в придачу, сам не всегда способен контролировать себя. Что может вырастить из него Левиафан? Великого гуманиста? Умудрённого жизнью философа? Или кровожадное чудовище, наделённое немыслимой силой?

Лэйд ощутил, как стынут корни зубов, словно он набил рот кубиками льда из коктейльной чаши. Даже в висках заломило.

Многие узники Нового Бангора полагают Его садистом и убийцей, забывая ещё об одной его извечной ипостаси. Он ещё и творец. Из плоти своих жертв он вдохновенно ваяет новые формы жизни, зачастую такие же безумные и отвратительные, как его собственные отпрыски. У него бесконечный запас времени и сил, единственное, в чём он испытывает нехватку — в материале. В благодарном и послушном материале, из которого — то ли удовлетворяя собственное любопытство, то ли из скуки — можно создать очередное чудовище.

Уилл равнодушно изучал собственные перепачканные ногти. Без сомнения, отличный материал, отстранённо подумал Лэйд, чувствуя, как гибельный холод распространяется всё дальше и дальше, перебираясь на плечи и спину. Первого сорта. Юный убийца, в придачу одержимый странными образами и болезненными фантазиями. Человек с уязвлённой и странно устроенной душой. Превосходная глина для умелого гончара. Сейчас у него нет когтей, нет длинных зубов, взгляд не горит от голода или похоти. Но в следующий раз, когда мы встретимся, он может выглядеть совсем иначе. Да, милый добрый Уилл может выглядеть совсем иначе. На мгновенье привиделось что-то страшное, нелепое — окровавленные клешни, хитиновые крючья, распахнутая акулья пасть…

Он найдёт, чем одарить своего нового подданного. О, Он всегда найдёт.

— Вот, значит, что вы ищете в Новом Бангоре, — Лэйд хотел произнести это язвительно, но что-то перегорело внутри, высохло, получилось сухо и холодно, — Искупление? Кару?

— Не знаю, — тихо ответил Уилл, глядя куда-то мимо и в сторону, — Может, и так. Если Он призвал меня… Если призвал меня после того, что я совершил, значит, я нужен здесь. Значит, даже у убийц есть уголок во всемирном океане, где они могут послужить хоть какой-то цели.

— Отвратительно! — Лэйд ощутил, как его собственный голос дрожит от гнева и отвращения, — Это же… Это какое-то самобичевание! Флагелланство[146]!

Уилл прикрыл глаза.

— Иногда мне кажется… Иногда мне кажется, Он испытывает меня. Проверяет ногтем. Словно пытаясь понять, из чего я сделан. Да, он жесток. Без сомнения, жесток. Но там, где вы видите алчную жестокость убийцы, я вижу справедливую жестокость судьи. Если Он наложил когти на мою душу, значит, у него было такое право. И я сознательно отдаю себя на его суд.

Наверно, надо было вновь схватить его за горло, подумал Лэйд. Стиснуть так, чтоб хрустнули тонкие цыплячьи хрящи в этой тонкой шее. Закатить пару звенящих оплеух. Жаль только, сил для этого совершенно не осталось. И вообще не для чего их не осталось, этих сил. Вытекли, как через трещину. Двадцать пять лет вытекали капля по капле…

— Ах, суд… — он осклабился и резко выставил перед лицо Уилла левую ладонь, — На справедливый суд уповаете, значит… Вы хотели знать, как я лишился пальца? Извольте, я скажу. Его откусила тварь, созданная Им. Как откусила бы и голову, если была бы немногим проворнее! Левиафан по своей натуре имеет не большую тягу к справедливости, чем голодная гиена. Он получает удовлетворение, искажая жизнь, извращая её, заставляя её существовать по противоестественным для неё самой правилам. Вот его суть. В этом его душа.

Уилл слабо улыбнулся.

— Члены клуба «Альбион» так не считали.

— Они были набитыми дураками! — рявкнул Лэйд, не сдержавшись, — И получили то, что заслуживали! Именно поэтому клуб давно распущен, а одно только его название служит предупреждением для не в меру самоуверенных юнцов вроде вас!

— Мне кажется, в глубине души вы им завидуете, мистер Лайвстоун.

Лэйд поперхнулся. Словно какая-то мушка влетела в горло. Тяжёлая, холодная как свинцовая дробинка. Мгновенно перекрывшая дыхание.

— Ч-что?!

— Вы завидуете им — Доктору Генри, Графине, Поэту, Архитектору, Пастуху. Вы сами никогда не стали бы членом «Альбиона», — спокойно обронил Уилл, на бледном лице которого уже растаяла усмешка. Бесследно, как сахар в холодном чае, — Они тщились распознать силу, которая им противостоит. Понять её природу и устройство, её суть, пределы её могущества. А вы… вы всего лишь упорный муравей, раз за разом выходящий в бой против грузового локомобиля. Вот почему вы кропотливо собирали информацию об истории клуба, а потом уничтожили записи. Вот почему сделали слово «Альбион» пугающим и страшным синонимом рока. Вы просто-напросто завидовали им, людям, способным видеть в Нём что-то большее, чем всемогущее чудовище. Вот почему вы с такой неохотой рассказываете о Докторе Генри. Вы презираете его, но в то же время и завидуете. Он не был ни охотником, ни воином, но он был сильнее вас. Мудрее, хладнокровнее, опытнее. А вы… Знаете, мне в самом деле жаль вас.

— Жаль? — выдохнул Лэйд, чувствуя, что его собственное дыхание отдаёт ржавчиной и перегнившими водорослями — Вам жаль меня, Уилл?

— Да, мистер Лайвстоун. Вы потратили годы на эту борьбу, не заметив самого важного.

— Чего я не заметил?

— Вы давно перестали быть гостем Нового Бангора. Вы давно стали его частью, частью всемогущего чудовища, которым одержимы. Бангорским Тигром, тёмной легендой улиц. Превратились в часть существа, которое истово ненавидите. Едва ли ваша собственная участь лучше моей.

Лэйд ожидал, что эти слова разбудят тлеющую внутри ярость. Впрыснут кислород в раскалённую топку, заставив взметнуться раскалённые искры. Но вместо этого ощутил лишь безмерную усталость, тягучую и тяжёлую, облепившую душу, точно застаревший вар. Не было злости, не было жара, и ни черта не было.

— Бумажным Тигром, — тихо обронил Лэйд, не узнавая собственного голоса, — Игрушкой Левиафана. Которую Он вытаскивает из дальнего пыльного ящика в те минуты, когда хочет развлечь себя. Но вас, кажется, больше интересует «Альбион». Что ж, я расскажу вам, что случилось с Доктором Генри и его… подопечными, И вы решите сами, кто из нас более заслуживает вашей жалости. Но не сегодня. Мы и так потратили больше времени, чем я предполагал. Завтра. До того, как вы покинете остров.

Уилл поднял на него взгляд. В этом взгляде была усталость, была боль, была растерянность. Но в нём не было того, что должно было быть и что Лэйд надеялся увидеть. В нём не было страха.

— Я не покину остров, мистер Лайвстоун.

— Будете терпеливо дожидаться своей участи? — насмешливо спросил он, — Как телёнок ждёт прихода мясника?

— Буду, — кратко согласился Уилл, — Я не в силах удою вытащить Левиафана и верёвкой схватить за язык его. Я не могу вдеть кольцо в ноздри его. Я слишком слаб, чтобы проколоть иглой его челюсть или взять его себе в рабы. Но я могу сделать то, что бессилен сделать Бангорский Тигр — я могу его выслушать. И если Ему угодно будет возложить на меня наказание — принять его.

— Как бы то ни было, наш уговор ещё в силе, — Лэйд поднялся с груды кирпича, поморщившись при виде испачканных брючин, — Это значит, в моём распоряжении остался ещё один день. Ещё три круга Ада, через которые я обязался вас провести.

— И вы по-прежнему желаете выполнить своё обещание? — недоверчиво спросил Уилл, — Несмотря на…

— Да, — твёрдо сказал Лэйд, — Весь Хукахука знает, если старый Чабб что-то пообещал, он сдержит слово. Будьте в моей лавке с самого утра — и тогда услышите окончание истории про «Альбион».

Уилл некоторое время молча смотрел на него, но Лэйд впервые не мог сказать, что именно сейчас выражает его лицо. Озадаченность? Опаску? Смущение?

— Я буду там, мистер Лайвстоун, — сказал Уилл и, поколебавшись, негромко добавил, — Спасибо.

Лэйд так и не узнал, с каким выражением Уилл смотрел ему в спину, пока он шёл через пустырь, не обращая внимания на шлёпающие по лужам ботинки.

Не хотел знать.

Парк был крошечный и запущенный, не чета ухоженным скверами Редруфа с их аккуратными аллеями и изящными скамейками на ажурных ножках, скорее, подобие непомерно разросшегося сада, за которым давно не ухаживали. Даже скамейки здесь были старыми, скрипящими и массивными, похожими на навечно бросившие якорь корабли Френсиса Дрейка.

Лэйд сам толком не помнил, как здесь оказался. Ноги, как с ними это часто бывало в те моменты, когда он погружался в мысли, обрели собственную волю, но, вместо того, чтобы направить его кратчайшим путём в лавку, распорядились этой возможностью крайне легкомысленно. Кажется, у них не было чёткого плана действий. Они протащили его мимо сверкающих витрин Айронглоу и застывших особняков Редруфа, обвели хитрым манёвром вокруг Шипси, не соблазнившись гремящей оттуда вечерней музыкой, и потащили его ещё дальше и дальше, пока он наконец не пробудился от размышлений и не восстановил над этими самоуверенными наглецами контроль.

Только тогда, получив возможность оглянуться, он обнаружил, что оказался в дальнем углу Миддлдэка, в крошечном Сомерс-парке. Парк этот волей каких-то неизвестных Лэйду обстоятельств оказался разбит вдалеке от оживлённых течений, перемещавших жителей Миддлдэка, и потому почти пустым в любое время суток. Единственными его посетителями, кроме самого Лэйда, были озорные серые птахи, напоминавшие лондонских воробьёв, шумно выяснявшие отношения и озабоченно копошащимися в листве.

Их общество не показалось Лэйду навязчивым, напротив. Купив в ближайшей булочной большую ещё тёплую сдобную булку с изюмом, он устроился на скамье и принялся бросать им крошки — спокойная, расслабляющая работа, прежде казавшееся ему занятием для древних стариков. Спустя минуту птицы уже прыгали в пыли у его ног, возмущённо крича и выхватывая друг у друга самые лакомые крохи. Лэйд с улыбкой смотрел на них свысока, так и не вспомнив, как они называются.

Забавно, подумал он, кроша булку, я прожил на этом острове двадцать пять лет, а так и не удосужился узнать. Не было времени.

И сейчас нету.

Мысли тоже суетились, отталкивая друг друга и гомоня, точно птичья стая, но всякий раз, когда он пытался выхватить одну и хорошенько рассмотреть, остальные начинали немилосердно орать, отчего голова едва не раскалывалась на части.

Уилл. Гравёр из Лондона. Вот та мысль, на которой требовалось сосредоточиться.

Единый в трёх ликах и каждый лик не похож на прочие. Наивный юноша, безумный убийца, кающийся грешник. Первый в истории Нового Бангора человек, который, увидев чудовище, не попытался ни сбежать, ни бросить ему вызов. Который отчего-то полагает, что этому чудовищу ведомо что-то о справедливости. Он ещё не видел её, страшную справедливость Левиафана и её последствия…

А вот члены «Альбиона» видели. Лэйд стиснул пальцы, не замечая, что те перетирают мягкую сдобу в мелкую муку. Завидовать — им? Увольте! У него, по крайней мере, хватило смелости, чтобы выйти на бой. Обречённый, безнадёжный, бессмысленный, но всё же. Может, потому Он и не обратил до сих пор его в своего верноподданого, что невольно проникся уважением к его упрямству. А они…

Члены клуба «Альбион» начали с того, что попытались понять, что же такое Левиафан. Может, и ему применить ту же методу? Попытаться понять, что такое Уилл — и тогда всё прочее сделается ясным…

Лэйд отщипнул от булки большой кусок и стал мять его, бездумно скатывая в шар.

Слишком много гомонящих мыслей, перебивающих друг друга, слишком много шума. Слишком…

Показалось ему или нет, но крошки словно бы потяжелели в ладони. Слипшийся ком теста с изюмом уже не казался таким рыхлым. Уже собравшийся было бросить его птицам, Лэйд разжал пальцы и поднял его к глазам. И почти не удивился, обнаружив вместо него лежащий на ладони серебряный колокольчик с изящной гравировкой на боку «В память о совершеннолетии Генри Пелэм-Клинтон, второго герцога Ньюкасл-андер-Лайн».

Он покатал его на ладони, прежде чем уронить в пыль у своих ног.

— Неплохо, — заметил он, — Но не хватает зрелищности. Вам надо поработать над этой стороной своих трюков.

Полковник Уизерс, сидевший рядом с ним на скамейке, развёл руками. Несмотря на жару, они были в глухих перчатках, таких же чёрных, как костюм гробовщика и высокий цилиндр.

— Едва ли это в моих силах, мистер Лайвстоун.

— Вот как? А я думал, у вас неограниченный круг полномочий.

Первый заместитель секретаря Канцелярии поморщился. Несмотря на то, что сделал он это на человеческий манер, напрягая соответствующие мимические мышцы под бледной кожей, эта гримаса не сделала его более человечным.

— Это не вполне фокусы, это… другое. Спорадические всплески нестабильности в окружающем меня поле. Подобным образом Новый Бангор реагирует на мою персону. Я уже смирился, тем более, что по большей части они носят довольно безобидный характер.

Разрешите?

— Конечно.

Полковник Уизерс аккуратно отщипнул несколько крошек от булки и бросил их воробьям, однако те, вместо того, чтоб наброситься на добычу, прыснули в разные стороны, испуганно гомоня, точно это были не хлебные крошки с изюмом, а свинцовая картечь. Полковник Уизерс не выглядел огорчённым, напротив, задумчиво чему-то улыбнулся. Едва ли его улыбка предназначалась птицам, подумалось Лэйду. Скорее, она вообще никому не предназначалась, да и видимой стала случайно, повинуясь какому-то мимолётному оптическому эффекту.

— Могли бы заявиться пораньше, — пробормотал Лэйд, с неудовольствием ощутив в собственном голосе нотки стариковского брюзжания, — Или столь заняты по службе, что некогда и отлучиться?

Полковник кивнул.

— Чрезвычайно занят. Вы даже представить не можете, насколько.

— Опять Зеленозубая Дженни?

— Она как раз причиняет наименьшее количество хлопот. Боюсь, в последнее время во внутренностях такого сложного механизма, как Новый Бангор, разладилось столько шестерён, что не справиться и роте часовщиков. Я лишь… пытаюсь в меру возможностей компенсировать все причинённые неудобства.

— Вероятно, вам стоит попросить прибавку к жалованию.

От взгляда полковника ему мгновенно перехотелось острить. Этот взгляд, пожалуй, мог бы остановить прущий на полных парах демонический поезд. А может, и вовсе превратить его в ворох железной стружки.

— Хотел бы я обладать вашей выдержкой и чувством юмора, мистер Лайвстоун. Возможно, они позволили бы мне сохранить оптимизм. Оптимизм, для которого, признаться, у меня пока нет оснований. Возможно, вы и сами наблюдали нечто странное в последнее время.

Лапа, которая должна была проломить голову Уилла, но которая прошла насквозь.

Да, подумал Лэйд, возможно и наблюдал.

— Я всего лишь гость на этом острове, полковник, — Лэйд издал смешок, но тот показался ему колючим, словно в горло попала целая горсть острых хлебных крошек, — Гость с двадцатипятилетним стажем, но всё же.

— Вы гость, — согласился полковник, буднично кивнув, — И едва ли имеете представление даже о малой доле тех процессов, которые происходят внутри. Однако… Знаете, в своё время Новый Бангор заставил меня поверить во много вещей. Но я не готов поверить в то, что Бангорский Тигр сделался невнимателен.

— Ну… Возможно, в последнее время я действительно замечал некоторые странности, — нехотя признал Лэйд, — Отродья Танивхе всё чаще выбираются в город и охотятся на улицах. Из Лонг-Джона среди дня пропали все китобои. А ещё я не так давно встречался с человеком, который уверял меня, будто видел разгуливающего по Олд-Доновану Почтенного Коронзона собственной персоной… Впрочем, к чему это рассказывать? Наверняка, у вас есть свои инструменты для сбора информации.

— Есть. Один из самых могущественных инструментов, который находится в распоряжении Канцелярии, называется статистикой, — полковник Уизерс произнёс это холодное безликое слово с непонятным Лэйду удовольствием, почти нежно, — О, статистика — великое оружие, мистер Лайвстоун, многими недооценённое. Знаете, что она говорит нам?

— Если верить газетам, эта дама возвещает лишь дурные вести… Что?

— За последний месяц количество аварий в Коппертауне увеличилось в четыре раза. Количество убийств на острове утроилось. А потом утроилось ещё раз. Демонические поезда, и прежде не бывшие образцом здравомыслия, окончательно вышли из-под контроля, превратив подземные коммуникации в адское царство и вынудив перекрыть метрополитен.

— В Новом Бангоре есть метрополитен? — изумился Лэйд, — Но я двадцать…

— Третьего дня кто-то растерзал двух могильщиков на Иствикском кладбище и, судя по следам, это были шпрингвурмы[147]. Подумать только! Шпрингвурмы, которых не видели на острове уже пятьдесят лет. На глазах у вахтенных существо, похожее одновременно на человека и на тюленя, утащило под воду и сожрало докера. Тоже скверная примета — если это селки[148], значит, рядом охотится целая стая ему подобных… Из Редруфа и Миддлдэка вновь рапортуют о пропавших девушках — и провалиться мне на месте, если это промышляет не наш старый знакомый мистер Роттердрах.

— Новый Бангор часто лихорадит, — небрежно заметил Лэйд, — В сентябре прошлого года все птицы острова насвистывали арию Томино из «Волшебной флейты», но никто, кажется, этого даже не заметил. А уж в декабре…

— Меня не удивить странностями, — согласился полковник Уизерс, не дождавшись, пока Лэйд закончит, — Беда лишь в том, что все странности на протяжении последнего месяца носят отчётливо тревожный характер. Как будто… Как будто все мелкие беды острова, все те крохотные трещинки, что росли в его недрах годами, в единый миг набрали силу, грозя расколоть остров на части. Вы не видите той борьбы, что мои клерки вынуждены вести с ними последние недели. Утомительной, изматывающей, подчас совершенно неравной. И чем дольше кипит эта борьба, тем больше мне кажется, что наши позиции неудачны и даже шатки. Мы определённо проигрываем острову. Медленно, оставляя фут за футом за пределами компетенции Канцелярии. Мне неприятно об этом говорить, но, возможно, не за горами тот час, когда мне придётся признать — моё ведомство может утратить контроль над происходящим.

Лэйд ощутил, как слюна во рту делается вязкой, точно растаявшая на солнце жевательная резинка. Только вкус у неё был не клубничный и не имбирный, а на редкость противный, отдающий прогорклым жиром.

— Вы ведь шутите сейчас, да, полковник?

Полковник Уизерс улыбнулся холодной улыбкой мертвеца.

— В последний раз, когда я пошутил, три года назад, человек, стоявший передо мной, умер от разрыва аорты. Нет, мистер Лайвстоун, боюсь, я предельно серьёзен. Новый Бангор переживает не лучшие времена. Не хотелось бы вас тревожить, но и молчать более нельзя — возможно, остров находится на пороге катаклизма. Быть может, первого в своём роде. И я от всей души надеюсь, что он же не станет и последним.

— Будет вам! — вырвалось у Лэйда, — Вы же читаете Его волю, как открытую книгу!

— Книгу, столь же запутанную, как вечная летопись Ветхого Днями, — хладнокровно парировал полковник Уизерс, вызвав у Лэйда неприятную щекотку между лопаток, — И состоящую зачастую из одних лишь многоточий.

— Так спросите у китобоев! О, мой Бог… Китобои!

— Последние три дня все китобои острова прячутся в каменоломнях под островом. Беспрестанно творят свои загадочные ритуалы и выглядят как сборище перепуганных кардиналов, прочитавших в разделе светской хроники о приближении Страшного Суда. Кажется, они пытаются задобрить Его, но, откровенно говоря, у меня не возникло ощущения, что они сильно преуспели в своём рвении.

Лэйд потряс головой, чтобы разрозненные кусочки мыслей слепились во что-то упорядоченное, но тщетно, с тем же успехом он мог бы попытаться собрать из хлебных крошек, усыпавших его колени, новую булку.

— Хотите сказать, мы в опасности?

Полковник Уизерс не относился к людям, которые усложняют свою мысль многозначительными оборотами, пытаясь смягчить тон или сгладить неприятные впечатления. Иногда Лэйду казалось, что он вовсе не относился к людям.

— Да, — спокойно подтвердил он, — И в серьёзной. С каждым днём Канцелярия фиксирует всё больше тревожных сигналов. Необъяснимых случаев, жутких происшествий, неприятных совпадений. Это похоже на дрожь, улавливаемую сейсмическими датчиками, верный признак приближающегося землетрясения. Кто знает, каким оно будет, первое в мире землетрясение в Новом Бангоре?..

Лэйд выставил перед собой открытую ладонь.

— Стойте! Если ситуация в самом деле так серьёзна, как вы пытаетесь меня уверить, отчего вы сами не занялись этим?

— Отчего вы считаете, что не занялся?

— Всю последнюю неделю вы провели, выгуливая по острову мальчишку, точно праздный гид! Вместо того, чтобы… — Лэйд почувствовал, как язык становится сухим и мягким, как старая губка, которой стирают с доски мел, — Ох, чёрт… Уилл!

— Да. Уилл. Славный парень Уилл из Лондона, — полковник Уизерс мягко потёр затянутые в плотную чёрную ткань ладони и Лэйду показалось, что между ними щёлкнуло несколько белых искр, — Начинающий художник, бездарный поэт, самозабвенный мистик, невольный убийца…

— Вы знали! — воскликнул Лэйд, забывшись, — Знали!

Полковник Уизерс поморщился, точно от этого возгласа у него заныла голова.

— Бога ради, мистер Лайвстоун. Я же не какой-нибудь делопроизводитель второго класса, я первый заместитель секретаря Канцелярии. Разумеется, я знал. Как только проблемы сделались очевидны, а прогнозы отчётливы, я затребовал всю информацию о странных случаях и досадных происшествиях на острове за последние полгода. Поверьте, не требовалось иметь семи пядей по лбу, чтобы понять — все неприятности начались аккурат в тот самый день месяц назад, когда Уилл впервые ступил ногой на землю Нового Бангора.

Лэйд бесцеремонно швырнул птицам остатки булки и те негодующе заверещали, сцепившись между собой за право обладания этим сокровищем. Беспечные птахи, подумалось Лэйду, это всё, что их заботит…

— Значит, все эти… — он неопределённо пошевелил в воздухе пальцами, как бы нащупывая подходящее слово, — Процессы — что-то вроде раздражения? Его реакция на присутствие нового гостя?

— А какой ещё вывод я полномочен сделать в этой ситуации?

— Это значит… — Лэйду опять захотелось тряхнуть головой, — Левиафан… злится?

— Можно сказать и так, — полковник Уизерс запрокинул голову и несколько секунд молча разглядывал плывущие над Сомерс-парком облака, блёклые, истончившиеся и похожие на только что выстиранные, но не отглаженные платки, — Присутствие нашего друга Уилла, кажется, пришлось ему не по душе. И он реагирует на него, как организм реагирует на инородное тело, пробившее защитные барьеры. Знаете, как это обычно происходит у людей… Повышение температуры, озноб. Потом лихорадка, бред, горячка, судороги…

— Но это нелепо! — Лэйд сам не заметил, как повысил голос, — Уилл оказался в Новом Бангоре потому, что услышал зов. Как и мы все в своё время. Это значит, Он призвал его. Выделил из прочих. Как призвал меня, пьяницу Шеппарда, кровососа Пульче, членов клуба «Альбион» и…

— Если он был, этот зов, — спокойно обронил полковник Уизерс, не отрывая взгляда от облаков, — В том-то всё и дело, мистер Лайвстоун. Если он был…

Лэйд ощутил, что безотчётно впился пальцами в скамейку, будто та в один миг утратила всю свою прочность, сделавшись трухлявой и ненадёжной. А ещё ощутил лёгкий приступ головокружения.

— Вздор! — вырвалось у него, — Конечно, слышал. Только так он мог попасть на остров. Ведь…

Полковник Уизерс внезапно повернулся к нему всем корпусом. И Лэйд вдруг ощутил, что прилип к сиденью, точно растопленная солнцем восковая фигура, прилип всем телом. Во взгляде полковника не было угрозы, там было что-то другое. Лэйду показалось, что он ощущает негромкий гул, вроде того, что бывает поблизости от гальванических проводов высокого напряжения. Гул, от которого окружающий воздух будто бы делается более плотным и колючим, потрескивающим невидимыми разрядами. И сейчас эти разряды мягко коснулись его кожи, родив тревожный беспокойный зуд по всему телу.

— Скажите, мистер Лайвстоун, вы не заметили в вашем новом знакомом чего-то странного?

Возможно, полковник Уизерс и не умеет читать мысли. Возможно, можно солгать, глядя ему в лицо, и не превратиться после этого в налёт золы на скамье. Но Лэйд знал, что не станет искушать судьбу. Всегда можно найти более безболезненный способ уйти из жизни, чем лгать представителю Канцелярии.

— Сегодня в Олд-Доноване он чуть не лишился жизни. Но по какой-то странной случайности выжил.

Полковник Уизерс кивнул, точно это и ожидал услышать.

— Я не удивлён. В жизни мистера Уильяма довольно много случайностей. Проблема лишь в том, что с недавних пор эти случайности стали проблемой для Канцелярии и всего острова. За последний месяц он должен был умереть самое меньшее трижды.

— Трижды?! Что вы хотите сказать?

— Я всегда говорю именно то, что хочу сказать, — спокойно заметил полковник Уизерс, — Иначе моя работа была бы ещё сложнее. Уилл трижды избежал смерти, сам того не подозревая. В первый раз его пырнули ножом какие-то бандиты в Скрэпси. Сам Уилл полагает, что ему просто повезло, лезвие прошло мимо, не задев, но уверяю вас, я отчётливо видел, как оно вошло аккурат ему между рёбер.

— Вот дьявол…

— Дьявола там не было, — спокойно возразил полковник Уизерс, не посчитав нужным даже обозначить улыбку или шутливый тон, — Уверяю, я бы это заметил — мы с этим джентльменом знакомы, хоть и не накоротке.

Глупая шутка, совсем не в духе полковника Уизерса. Но Лэйд предпочёл проигнорировать её — сейчас его интересовали вещи посерьёзнее.

— А дальше?

— Во второй раз его должна была сожрать какая-то скатоподобная дрянь в Клифе. Весьма голодная и злая, судя по всему. Но он вновь вышел целым и невредимым. Ни одной прорехи на костюме. Удивительное везенье.

— И не говорите, — мрачно обронил Лэйд, — На его месте я бы начал покупать лотерейные билеты.

— Третий раз был прозаичнее — в Редруфе его чуть не снёс идущий полным ходом локомобиль, водитель которого вздумал побаловаться рыбьей чешуёй. Удар на скорости в сорок пять миль должен был оставить от нашего приятеля пятно на мостовой, однако даже не испачкал пиджака, проехал насквозь, как сквозь облачко. Так что если вы думаете, будто можете меня всерьёз удивить тем, что произошло в Олд-Доноване, вынужден вас огорчить. Я не удивлён.

Трижды, подумал Лэйд, зачем-то оттопырив три пальца и пристально глядя на них. Нет, четырежды. И это только доподлинно известные случаи. Уму непостижимо. Он раз за разом выносил помилование безвестному ученику гравёра вместо того, чтобы смять и раздавить, как заблудившегося ночного мотылька.

Это могло означать лишь одно.

— Остров оберегает его… — пробормотал Лэйд вполголоса, — Вот оно что. Укрывает его от гибели. Я слышал о таких случаях.

Полковник Уизерс медленно покачал головой. Несмотря на то, что он был легче Лэйда самое малое фунтов на восемьдесят[149] и ниже на голову, движение это казалось внушительным и грозным, точно это сам многотонный гранитный Горацио Нельсон величество покачал головой с вершины своей колонны[150].

— Я знаю, о чём вы говорите. О людях, которые невольно обрели покровительство Нового Бангора, хоть сами о нём не просили. Как правило, об этом любят болтать никчёмные шарлатаны и самозваные демонологи, воображающие себя опытными оккультистами. И, как правило, они ни черта не смыслят в этих делах, а их истории представляют собой полнейший вздор, рассчитанный на экзальтированных особ и доморощенных мистиков. Я тоже слышал подобные. О пулях, которые внезапно отскакивают от груди и о прочем в том же духе.

— Но ведь…

— Фавориты. Протеже. Любимчики Левиафана. Никто точно не знает, отчего они пользуются его расположением. Может, в его глазах они что-то сродни дорогим коллекционным игрушкам. А может, это что-то сентиментальное, хотя я в этом сомневаюсь — чудовища вроде Него редко бывают сентиментальны…

— Но…

Лэйд обнаружил, что не может перебить полковника Уизерса, хоть тот и не пытался повысить голоса. Это было то же самое, что пытаться перебить рокот прибоя или гул ветра в прибрежных скалах.

— На самом деле это действует не так. Можно тысячу раз обвинять Левиафана в шулерстве, однако надо признать — своих собственных правил он никогда не нарушает. Лезвие не превратится в гусиное перо, а пуля — в спелую сливу. Всё происходит… иначе. Безукоризненно смазанный револьвер вдруг даст шесть осечек подряд. Занесённый для удара нож вдруг выпадет из онемевшей руки, подсыпанный недоброжелателями яд окажется слабым или просроченным, а если такому человеку доведётся быть сброшенным с крыши, он обнаружит, что упал аккурат на выброшенный кем-то матрас.

— Он — мастер тонкой работы, — неохотно заметил Лэйд, — Его непросто поймать на фокусе.

— Вот именно. Он никогда не стал бы действовать так… — полковник Уизерс быстро нашёл нужное слово, — грубо. Наш с вами Уилл, мистер Лайвстоун, не просто потрясающий везунчик, а его чудесные спасения — не результат поразительного везения, что можно было списать на руку Левиафана. Напротив, они откровенно нарушают законы здешнего бытия. Его собственные законы. А это может говорить лишь об одном.

Полковник Уизерс выжидающе замолчал, предоставив Лэйду возможность закончить.

— Значит, он не фаворит Нового Бангора.

— Нет. Даже напротив. Судя по тому, какому количеству опасностей он подвергается на каждому шагу, я бы сказал, что Новый Бангор желает его убить. Но по какой-то причине не может.

Лэйд невольно сам взглянул вверх. Не для того, чтоб полюбоваться на облака — чтобы убедиться, что между ними не сверкнёт молния, мгновенно превратив полковника Уизерса в щепоть золы.

Не сверкнула.

— Уж не хотите ли вы сказать, что у Уилла есть более могущественный покровитель, чем Он сам? Осторожнее, полковник, я не знаю, какое взыскание полагается в вашем ведомстве за святотатство.

Полковник Уизерс легко кивнул, показывая, что шутка была оценена по достоинству.

— Обнаружив эти интересные свойства мистера Уильяма, я осмелился предложить ему собственную компанию с целью дальнейшего изучения Эдемского Сада. И уже вскоре сделал любопытное наблюдение, которое, признаться, сильно меня смутило.

Полковник замолчал и молчал достаточно долго, чтобы Лэйд ощутил глухое раздражение, царапающее нетерпеливой собачьей лапой изнутри.

— Да чтоб вас и ваши канцелярские штучки! Выкладывайте!

От его окрика птичья стая, испуганно загомонив, поднялась в воздух, и Лэйд ничуть не удивился тому, что половина из них превратилась в крохотных крылатых лошадок в миниатюрных изящных попонах.

— Оказалось, для мистера Уильяма, гравёра из Лондона, нематериальны не только угрожающие ему опасности. Нематериальны и мы все.

Лэйд непонимающе уставился на него.

— В каком смысле?

— Во всех, — полковник Уизерс медленно поднял руку в перчатке на уровень глаз и медленно пошевелил пальцами, — Эта рука прошла сквозь плечо мистера Уильяма так легко, будто он был соткан из тумана. Я не могу его коснуться, с какими бы умыслами я это ни делал. Не то он призрак для меня, не то я — для него. Тоже самое относится к моим подчинённым. Никто из нас не в силах пошевелить даже волоска на его голове.

Лэйд хрипло рассмеялся.

— Тень отца Гамлета! Банко[151]!

— Вы мне не верите? — вежливо осведомился полковник Уизерс, не выказывая, впрочем, обиды, — Однако, неудивительно.

— Он материален! — провозгласил Лэйд, — Можете взглянуть и на мою руку. Час назад она чуть было его не задушила!

Он даже вспомнил ощущения от острой кадыкастой шеи Уилла под пальцами. На редкость реалистичные ощущения. Шея, которую он сжимал, не была шеей призрака.

Во взгляде полковника он внезапно обнаружил то, чего никак не ожидал. Что-то похожее на сочувствие.

— Вы ещё не поняли? С другой стороны, согласен, случай-то непростой. Что уж там, первый на моей памяти.

Лэйд вновь ощутил раздражение. Снова какая-то игра. Точно он неповоротливый и глупый жук, которого полковник Уизерс, улыбаясь, уколами соломинки заставляет двигаться в нужном направлении, проходя примитивный, из бутылочных осколков, лабиринт.

— Что это значит? — требовательно спросил он, — К чему вы, чёрт возьми, ведёте, а?

Полковник Уизерс посмотрел ему прямо в глаза.

— Зов, — он произнёс это слово так тихо, что секундой позже Лэйд уже сам сомневался, слышал ли его, — Зов острова.

— Мы все слышали зов, что с того? Его история мало отличается от прочих! Участвовал в каком-то глупом лондонском бунте, кого-то убил, в страхе забился на первый попавшийся корабль, упал в воду… Чёрт, да я не сходя с этого места могу привести полдюжины куда более невероятных историй! Я не понимаю, какое…

В тёмных глазах полковника Уизерса что-то мелькнуло. Это было похоже на вспышку зажигалки в глухой ночи. Только жара от неё не было, пламя распространяло вокруг себе мертвецкий холод.

— Понимаете, — спокойно произнёс полковник, глядя ему в глаза, — Поняли ещё пару минут назад, но слишком удивлены, чтобы произнести. Вам просто надо какое-то время.

Ложь. Лэйд ничего не понимал. Напротив, чем больше он пытался разобраться в этой странной, лишённой правил и инструкций, головоломке, тем сильнее ощущал, что взялся за неё не с того конца. Но едва открыв рот, чтоб сказать это, он вдруг с ужасом ощутил, что полковник Уизерс прав. Что в тёмном чулане его подсознания эта загадочная конструкция начала строиться уже давно. Смутная, непонятная, пугающая, она, тем не менее, обрела узнаваемые очертания. Достаточно было лишь сформулировать её словами.

— Уилл не слышал зова, — медленно и раздельно произнёс Лэйд, вслушиваясь в звучание собственных слов, — Вы ведь это хотите сказать?

— Да, — резко сказал полковник Уизерс, — Он — незваный гость. Самозванец. Человек без пригласительного билета, проскользнувший мимо прикорнувшего сторожа. Случайность. Та самая случайность, которая не могла случиться, но иногда, раз в вечность, всё-таки случается.

— Но как…

— Как это произошло? Не имею ни малейшего представления. Видимо, наш приятель Уилл — та крупинка материального мира, которая закружилась в вихре непредсказуемых обстоятельств и каким-то образом залетела Ему в пасть как раз когда тот собирался зевнуть, вынырнув на поверхность материального, а тот, должно быть, был слишком рассеян, чтобы вовремя заметить это или понять, что произошло. И ненароком проглотил.

Интересная получилась штука, верно?

— Необычайно, — чужим голосом пробормотал Лэйд, — Надо будет не забыть рассказать её в Хейвудском Тресте. Все просто надорвут животы, особенно Маккензи.

Полковник Уизерс беззвучно поднялся со скамьи, разминая колени, словно у него затекли ноги. Нелепая имитация человеческих привычек, в которой Лэйд не видел никакого смысла, но от которой полковник в силу каких-то причин не считал нужным отказываться.

— Вам, человеку, прожившему тут половину жизни, известна нехитрая иерархия Нового Бангора, — полковник Уизерс легко наклонился, поднял серебряный колокольчик, лежавший у ног Лэйда, тщательно отряхнул его от пыли и зачем-то спрятал в карман, — Ты или гость острова или его подданный.

— А получение гражданства, как правило, лишь вопрос времени, — зло бросил Лэйд, — Или, точнее, вынесение приговора.

— Я давно уже стал подданным острова. Вы, как это ни удивительно, всё ещё гость, хоть и провели здесь так много времени. А Уилл… Он персона другого рода. Бродяга. Сквоттер. Самозваный визитёр. И остров ничего не может с ним сделать, собственными руками или моими — он часть того мира, над которым Он не имеет власти. И очень досаждающая ему часть. Зудящая песчинка в нижнем белье. Инородное тело, от которого Ему чертовски хочется избавиться. Оттого Его и лихорадит последний месяц, эта песчинка причиняет ему боль. А что делает организм, когда не в силах уничтожить инородное тело? Повышает температуру. Вот откуда все те беды, что сотрясают Новый Бангор последний месяц. Из-за него — из-за Уилла.

— Дайте догадаюсь, лучше не станет?

— Статистика, — напомнил ему полковник Уизерс, — Лучше не станет, мистер Лайвстоун. Напротив, вскоре станет гораздо, гораздо хуже. То, что мы сейчас ощущаем, лишь озноб. Но, если верить прогнозам нашего ведомства, вслед за ним начнётся настоящая лихорадка — и тогда храни нас всех Господь.

Лэйд представил это на миг — крохотные микроорганизмы, заточённые внутри агонизирующего, сотрясаемого конвульсиями и жаром, тела. Невольные заложники его огромного организма.

Что случается с мельчайшими паразитами, обитающими внутри китовой туши, когда ту, бездыханную, выбрасывает на скалы? Они умирают вслед за хозяином. Если ещё прежде его работающая вразнос иммунная система не уничтожит их в приступе самоубийственной ярости, сжигая всё подчистую.

Он ощутил покалывание в отсиженных ногах, и покалывание это быстро поднималось вверх, захватывая всё тело вплоть до зудящего беспокойным комком нервов сердца.

— Уилл должен покинуть остров, — негромко сказал полковник Уизерс, останавливаясь напротив Лэйда, — Вот почему я использовал всю свою власть, чтобы обеспечить ему билет на «Мемфиду». Она — наша зыбкая связь с внешним миром, своего рода паром Харона. Но даже моих полномочий недостаточно, чтобы вечно держать её на приколе. Вот почему он должен оказаться на ней завтра вечером. Когда незваный гость уберётся, хозяин дома выпьет чашечку жасминового чаю и восстановит душевное спокойствие. И всё вернётся на свои места. Если же нет…

— Так вышвырните его! — вспыхнул Лэйд, — Вы Канцелярия или клуб любителей игры в кегли? Отведите под руки на корабль, швырните в трюм, как мешок с картошкой и…

Он осёкся, не договорив.

— Уже поняли, да? — в голосе полковника Уизерса прозвучало что-то, напоминавшее типично человеческую злорадность, но, впрочем, быстро пропало, — Я могу поставить под ружьё всех клерков Канцелярии. Всю полицию Нового Бангора. Целый полк чёртовой морской пехоты Его Величества, если потребуется. Но это так же бесполезно, как призывать против него армию цветочных клопов или дух Рождества. Никто из нас не сможет причинить ему вред или принудить к чему бы то ни было силой. Ваш приятель Уилл экстерриториален. Во всех смыслах этого слова. Ни один подданный Нового Бангора не годится для этого.

Лэйд стиснул ладони, так крепко, будто намеревался расколоть сжатый между ними орех.

— Так убедите его! Объясните, какой опасности он подвергает своим присутствием остров и всех нас!

— А вы уверены, что это возымеет действие?

— Что значит…

— Уилл душевно нестабилен, вы сами знаете это. Он страдает галлюцинациями и болезненными видениями, а окружающий мир видит в непривычном нам цвете. Для него Новый Бангор — это Эдемский Сад, сотворённый Господом прото-мир, который он жаждет исследовать, ну а мы все — жалкие зашоренные трусы, которые видят угрозу в каждой тени и опасность в любой человеческой страсти. Косные ретрограды, упрямые деспоты и бездушные консерваторы, стремящиеся насадить свои лицемерные ханжеские порядки даже в первозданном краю человеческих страстей. Вы уверены в том, что он нас послушает?

«Уверен, — хотел сказать Лэйд, — Этот Уилл — вздорный, самоуверенный, безмерно увлечённый собственными фантазиями мальчишка, который ни в грош не ставит чужое мнение и убеждён в том, что мир — что-то сродни книжки с картинками, которые только он может расшифровать. Но он не убийца. Не настоящий убийца. Он не станет обрекать на муки и гибель тысячи душ только лишь из-за своего неудовлетворённого любопытства и страха перед возвращением».

— Не уверен, — тихо сказал он, пряча взгляд от полковника Уизерса.

Тот кивнул.

— Вот и я тоже. Я уверен лишь в одном. Если Уилл не сядет на корабль завтра вечером, нам с вами предстоит узнать о Новом Бангоре гораздо больше, чем мы когда-либо желали. Вам никогда не было любопытно, на что похож Апокалипсис в Эдемском саду, мистер Лайвстоун? Должно быть, захватывающее зрелище…

— Прекратите! — в сердцах бросил Лэйд, — И без вас тошно! Что ж, по крайней мере теперь я понимаю, отчего Канцелярия вспомнила про меня.

— У вас гораздо больше общего с Уиллом, чем у нас, жителей Нового Бангора. Вы с ним в некоторой степени… родственники, не так ли? Значит, вам будет проще его убедить. Заставить его понять ту затруднительную ситуацию, в которой мы находимся.

Лэйд не без труда разжал ладони. Пальцы ныли от напряжения, словно последние несколько минут он пытался гнуть ими гвозди.

— Чёртовы лицемерные крысы… — пробормотал он, чувствуя, до чего они слабы, эти старые пальцы, которые он когда-то воображал тигриными когтями, — Если Новому Бангору суждено сгинуть вместе со всем сущим, я надеюсь, это случится до того, как я стану его подданным. Мне тошно даже оттого, что перед смертью я могу сделаться вашим подобием.

— Мистер Лайвстоун?

— Вы обратились ко мне не потому, что у меня есть что-то общее с Уиллом. Не потому, что надеялись, будто я смогу его переубедить. А потому, что только я смогу спустить курок. Если он вдруг не захочет… понять нашу затруднительную ситуацию.

Полковник Уизерс не спешил отвечать. Стоя в футе от скамейки, он задумчиво созерцал облака. Как если бы они были не бесформенными клочками конденсированной влаги, а зашифрованной летописью бытия вроде той, что вёл в своём рассыпающемся от ржавчины храме Ветхий Днями.

Чёртовы крысы. Дрянное отродье Нового Бангора. Лэйду показалось, что онемение пальцев распространяется на всё тело. Будто его захлёстывает изнутри трюмной водой, тяжёлой, липкой, зловонной, покрытой гниющими лохмотьями бурых водорослей. Должно быть, нечто подобное ощущают тонущие корабли, медленно уходящие на недосягаемую для света ледяную глубину.

Вот он, план, состряпанный Канцелярией и смердящий едким крысиным духом.

Как это по крысиному — стравить двух узников Нового Бангора между собой. Старого и не в меру упорного, которого не удалось ни подчинить, ни сломить за многие годы, и молодого, не в меру самонадеянного. Пусть вопьются в глотки друг друга. Пусть развлекут древнее чудовище…

— Полковник!

Полковник Уизерс склонил голову, так, что его лицо стало невозможным разглядеть за полями чёрной траурной шляпы. Лэйд видел лишь острый кончик бледного подбородка.

— Мне очень жаль, мистер Лайвстоун. В самом деле. Но, возможно, мы оказались в ситуации, когда иного выбора нет. Вам придётся заставить Уилла покинуть остров. Или…

— Убить его.

— Верно. Потому что вы единственный, кто может сделать это.

— Потому что я — Бангорский Тигр, — шёпотом произнёс Лэйд.

— Да.

Полковник Уизерс молча повернулся и двинулся к выходу из парка. Даже когда он шагал по дорожке из гравия, из-под его ботинок не раздавалось скрипа. Однако сделав несколько шагов, он внезапно остановился.

— Мне показалось, вы хотите задать ещё один вопрос, мистер Лайвстоун. Полагаю, вы можете это сделать.

Слишком много вопросов, подумал Лэйд. Я двадцать пять лет учился лавировать между ними. Между опасными и жуткими вопросами. Между бессмысленными и безумными. Вопросы жизни и вопросы смерти. Кажется, я так долго имел дело с вопросами, что сам теперь состою из вопросов…

— Почему вы назвали меня Тигром?

— Что?

Лэйду никогда прежде не приходилось видеть выражение удивления на лице полковника Уизерса. Он даже не был уверен в том, что оно способно его выражать, однако сейчас отчётливо видел. Удивление на холодном мраморном лике фамильного склепа. Возможно, подумал Лэйд, именно этого вопроса он и не ждал.

— Я знаю, что это вы нарекли меня Бангорским Тигром. Давно, ещё в те времена, когда я не был Лэйдом Лайвстоуном по прозвищу Чабб. Вы впервые произнесли это слово, крестили меня этим именем. И я впервые хочу спросить — почему? Почему мне суждено было сделаться Тигром?

Полковник Уизерс внимательно посмотрел на него.

— Почему вы спросили об этом именно сейчас?

— Чего бы и нет? Если дело настолько плохо, возможно, у меня больше не представится такой возможности.

Лэйду показалось, что полковник Уизерс сейчас вежливо кивнёт ему, развернётся и двинется прочь, чтоб через секунду, ступив в тень деревьев, мгновенно слиться с ней, растворившись без следа. Как растворяются ночные кошмары или навязчивые мысли.

Но полковник Уизерс остался на месте.

— Когда-то, много лет назад, я познакомился с одним человеком. Он был гостем Нового Бангора — вроде вас. Вроде других. Очередной бедолага, услышавший зов и слишком поздно понявший, куда угодил. Знаете, каждый по-своему переживает этот момент. Кто-то озлобляется, кто-то паникует, кто-то до последнего глушит голос разума, пытаясь уверить себя в нереальности происходящего. Этот… человек, в сущности, был славным малым. Возможно, с чрезмерно живой фантазией, которая причиняла ему много неудобств, немного несдержанный, от природы стеснительный, самую малость тщеславный… Такая, знаете, извечная английская порода самоуверенных романтично настроенных юношей, которые вечно оказываются там, где им не место. Они умирают от жажды в аравийских пустынях, пускают пузыри в Атлантике, обхватив сломанную мачту, умирают от яда гремучей змеи в прериях и мучаются жёлтой лихорадкой в Азии. Иногда жизненные испытания закаляют их — так Британия обретает хладнокровных адмиралов, отважных первопроходцев, непревзойдённых флибустьеров и отчаянных авантюристов. Но тот человек к своему несчастью угодил именно в Новый Бангор. И Новый Бангор сломал его.

— Он ломает всех, оказавшихся в его лапах, в этом суть его древней игры. Просто каждый человек ломается на свой манер.

Полковник Уизерс встретил его слова странной полуулыбкой.

— Как знать… Для этого юноши Новый Бангор в самом деле приготовил не самый тёплый приём. Он сыграл с ним шутку — из числа тех, которые приберегает для некоторых особенных своих гостей — и шутка эта была столь дурного тона, что едва не лишила его рассудка.

— Мне знакомо Его чувство юмора.

— Я думаю, он смог бы выдержать этот удар. Если бы нашёл в себе силы бороться. Но вы же знаете, до чего легко найти общий язык со своей совестью, когда в левое ухо тебе нашёптывает страх… Мне кажется, этого юношу сломал не Он, его сломал собственный страх. Нашептал, что жизнь и свободу не обязательно возвращать ценой мучений и боли, вполне допустимо сделать это за чужой счёт. Тем более, что люди, живущие в Новом Бангоре, никакие и не люди, а лишь подобия, слепленные Им из глины, подобия, в которые вдохнули иллюзию жизни. А раз так…

Полковник Уизерс сделал длинную тягучую паузу. Возможно, он ожидал, что Лэйд произнесёт что-то, чтобы её заполнить, но Лэйд не знал нужных слов.

— В скором времени этот человек стал бичом Нового Бангора, мистер Лайвстоун. Его ночным кошмаром. Он настигал своих жертв и потрошил их с нечеловеческой жестокостью, а красочными инсталляциями из их органов и плоти украшал переулки. В скором времени он уже забыл своё истинное имя, то, которым обладал до того, как оказаться в Новом Бангоре, он принял новое, которым его нарекла молва. Бангорская Гиена.

Лэйд нахмурился.

— Мне незнакомо это прозвище. Когда это было?

— Давно, — спокойно обронил полковник Уизерс, — Очень давно. От тех времён не сохранилось даже газет.

— И чем закончилась история этого… юноши?

Полковник Уизерс пожал плечами.

— Тем, чем и должна была закончиться. Мы встретились с Бангорской Гиеной один на один. Красивая была картина. Два чудовища на высоте в высоте в несколько сотен футов над городом. Небо полыхает молниями, ветер хлещет в лицо… Он был чудовищем, которое бросило вызов городу, а я, в силу обстоятельств, тем, что вынуждено его защищать.

— И вы победили.

— И я победил, — согласился полковник Уизерс, но почему-то без всякой торжественности в голосе, напротив, Лэйду даже показалось, что в нём треснула колючая насмешка, — На службе Канцелярии мне приходилось одерживать немало побед, но эта… Эта не принесла мне никакого удовлетворения. Спустя время я понял, почему. Этот несчастный, сделавшийся Бангорской Гиеной, совершал свои преступления не из трезвого расчёта или свойственной многим преступникам душевной порочности. Это была его война с островом. Он в самом деле считал, что выбранный путь поможет ему одержать верх над Ним. А других у него и не было. Бангорская Гиена не хотела убивать, она просто хотела вернуться домой.

— А я? — напомнил Лэйд, — Причём здесь я?

— Вы с ней были похожи, — от пристального взгляда полковника Уизерса, устремлённого в упор, Лэйд ощутил, как тонкой ледяной корочкой схватывается сердце, — Оба дикари, хищные звери, которые не пожелали оставаться в клетке. Яростно грызущие прутья и слепо бросающиеся на всё, что оказалось между ними. Из таких никогда не вырастают домашние питомцы.

— Значит… — Лэйд облизал губы, — Вы считаете нас с Бангорской Гиеной в некотором роде родственниками?

— Да, — полковник Уизерс внезапно улыбнулся, — В некотором роде. Хищниками, запертыми в клетке, которые отказываются свыкаться со своим положением и рвутся на волю во что бы то ни стало. Наперекор судьбе, течениям и обстоятельствам. Но он был Гиеной, а вы — Тигром. Мир не видел более непохожих друг на друга хищников. Гиена была труслива и зла, она терзала чужую плоть и в то же время дрожала от ужаса за собственную шкуру. Вы же встречали опасность лицом, точно бенгальский тигр, благородный охотник и следопыт. Не унижались, не прятались, не придумывали оправданий, а просто бросались в новую схватку, едва уцелев в предыдущей. Возможно… Возможно, вы заставили меня испытать то чувство, которое я почти позабыл, охотясь за Гиеной и погрязая в канцелярских делах. Восхищение, мистер Лайвстоун. Вот почему тогда, много лет назад, я произнёс слово, которое и поныне звучит в невидимом эфире, отдаваясь в закоулках Нового Бангора самым причудливым образом. Я нарёк вас Бангорским Тигром. Возможно, мне просто хотелось напомнить самому себе, что не все хищники мазаны одним миром. Среди них есть те, что заслуживают уважения.

Лэйд покачал головой.

— Если вы ищете благородство, вам стоит подыскать себе другого зверя, полковник. Все эти годы я занимался тем же, что и Гиена. Спасал свою шкуру. И опасность я искал вовсе не потому, что намеревался кому-то помочь, просто постоянная опасность возбуждает, не даёт расслабиться. Тех, кто расслабляется или поддаётся фатализму, Он переваривает. А я чертовски не хотел быть переваренным. Вот и вся цена моему благородству.

Полковник Уизерс ещё некоторое время стоял, молча глядя на него. Взгляд у него был рассеянный, задумчивый, плывущий.

— Когда-нибудь мы с вами ещё встретимся, мистер Лайвстоун. И когда это произойдёт, я надеюсь, что именно мне будет поручена честь передать вам билет.

Лэйд подавил желание сглотнуть.

— Это случится? Я имею в виду, вы в самом деле сможете… Для меня… Я…

Полковник Уизерс усмехнулся ему.

— Не знаю, Чабб. Да и откуда мне знать? В конце концов, я всего лишь канцелярская крыса, верно?

Он двинулся прочь, беззвучно ступая, молчаливый и прямой, уменьшающаяся на глазах короткая угольная черта. Лэйд подумал, что если смотреть на фигуру первого заместителя секретаря Канцелярии не отрываясь, можно поймать момент, когда она растворится в воздухе. Но он не смог заставить себя смотреть.

Вместо этого он зачем-то стал смотреть в землю у своих ног, как будто там, на песке, мог быть начертан ответ. Но ответа не было, лишь остатки хлебных крошек и птичьи следы.