Булава скифского царя

Глава девятая Тира

Гнедой нетерпеливо бил копытом, взрывая сухую траву и землю, беспокойно вертел головой и всхрапывал, дрожа от нетерпения.

Разве можно в такой момент быть спокойным, когда бурлит кровь и невозможно сдерживаться, — хочется нестись к врагу.

Конь грыз удила и оскаливал зубы, — хотелось обернуться и увидеть всадника. Наконец это удалось. Кося глазом, гнедой заржал.

«Чего ждём, мой хозяин?» — спросил он, продолжая всхрапывать.

«Я знаю мой хозяин, что мы не на прогулке. Почему не посылаешь меня вперёд?» — Спокойный и бесстрастный всадник перевёл взгляд с войска неприятеля на своего верного товарища и потрепал по стриженой гриве скакуна.

— Знаю, знаю, — усмехнулся всадник — знаю, чего ты хочешь, но не торопись. — Пожилой всадник превосходно понимал настрой боевого коня.

— Скоро тронемся. Сегодня нельзя спешить, «Зоряной». — Гнедой снова заржал и раздул ноздри.

Они вдвоём не первый год. Конь и всадник. Боевой конь знает, что сейчас произойдёт. Когда его хозяин поднимет меч и ударит пятками в бока, он первым — как ветер, понесётся к переднему краю врага и там, они станут одним целым. Всадник привычно освободит руки от поводьев и, когда, лук больше не понадобиться, копьём, дротиками и мечом будет поражать врагов. «Зоряному» не впервой. Во время битв, он знает, что хочет хозяин; — достаточно лёгкого прикосновения, и он знает — куда направить бег и в какую сторону развернуться. Потому что он — лучший из боевых лошадей во всей ойкумене. Такому коню не нужно объяснять и понукать. «Зоряной» и сам знает — что делать. Во время боя он будет разрывать зубами врагов, их лошадей и проламывать копытами щиты и доспехи противников. Такое умеют многие из скифских боевых лошадей, а всадник, которого он несёт — царь всех скифов…

В своём первом бою «Зоряной» подвёл всадника. В Атоная попала стрела, а потом, из-за его — «Зоряного» неопытности, царь всех скифов получил два удара мечом. Единственно, что он смог — вынести с поля боя тяжелораненого царя.

Атоная не затоптали вражеские лошади. За ним гнались враги, но «Зоряной» был как ветер. Он смог увернуться от копья, сбить копытом одного врага и успеть к своим. Правда и его малость зацепили…

Через поллуны, когда Атонай начал поправляться от ран и в один из дней пришёл в конюшню, «Зоряному» стало стыдно — конь понуро опустил голову. Царь скифов догадался и громко захохотал, а потом глаза царя стали грустными. Он обнял «Зоряного» за шею и прошептал прямо в ухо.

— Лучшего коня у меня не было и, наверное, уже не будет. Главное, ты смог выбраться из той свалки. Молодец!

Золочёные чешуйки доспехов степного царя горят в лучах диска слепящего, завораживая скифов и вызывая ненависть врагов. Подобные чешуйки защищают грудь боевого коня, а на голове золотой налобник прямоугольной формы. Налобник предохраняет «Зоряного» от копий, а более всего — мечей. Конь перестал горячиться, он теперь бесстрастен и спокоен, как хозяин.

В трёх — четырёх полётах стрелы застыла первая фаланга греков, ощетинившись заострёнными кольями и копьями. Время и рельеф местности работает на них. Лисимах выбрал удобную позицию — войско расположилось на подъёме.

«Это плохо, — подумал Атонай — Лисимах не спрятал и кольев, зная мощь моей конницы. Моё войско потеряет скорость на подъёме и много конницы у самой фаланги. Грек уверен в победе. Наверняка и «волчьи» ямы есть». Царь скифов хмыкнул. — «Пусть радуется».

Лесок, за левым флангом вражеского войска, лениво шумел, тяжело вздыхая стволами и алеющей кроной деревьев. Как не был стар Атонай, но заметил мелкие движущие тени в просветах леска — резервный полк отборных македонцев Лисимаха. «Он и этого не скрывает» — подумал царь всех скифов. Атонай мысленно похвалил противника за безукоризненное использование неравномерности местности в пользу греческого войска и чёткость рядов фаланги.

Над полем нависла гнетущая тишина, — всё в округе замерло в ожидании неизбежного. Тучи воронья не торопясь, собирались. Их становилось больше и больше. Воины обеих армий молчали, покачивая головами и глядя на всё возрастающее число падальщиков. Былые воины мрачнели и переглядывались, зная — вороны не ошибаются, — пищи будет много. Молодые молились, — каждый своему богу.

Недвижная «фаланга» застыла не передвигаясь, и подтвердила опасения Атоная — «волчьи» ямы есть. Царь скифов медлил, сам не зная почему. И, хотя, смерти он не боялся, всё равно — неприятный холодок пробежал по спине. «Тишина и впрямь жутковатая, — нужно начинать». Он поймал далёкий и нетерпеливый жест Ассея, с правого фланга и неожиданно громко захохотал. Скифы начали успокаиваться, а Атонай поднял руку и указал Ассею в сторону леска. Царь Меотиды превосходно понял жест Атоная. Он поднял копьё и круговыми движениями помахал в ответ «Значит, и он понял, слава Папаю. Я не ошибся. Там, и решится исход битвы». Царь всех скифов обернулся к своему войску и, сдерживая «Зоряного», неспешно тронулся в сторону фаланги, чем вызвал недоумение не только скифов, но и самого Лисимаха. Конь подчинился своему хозяину, а за ними не спеша, тронулось объединённое войско скифов. Ассей и Перисад, ничего не понимали, а Лисимах почувствовал подвох и нахмурился. Он ожидал другого начала от нетерпеливых скифов и не только он, но и его полководцы. Наместник Геллеспонта хмурился и молчал, пытаясь угадать и понять поведение Атоная. «Поздно менять принятую тактику и план битвы. Сражение фактически началось. Атонай принял вызов». Лисимах кивком подозвал посыльных и коротко отдал приказы.

Армия Атоная продолжала неторопливо двигаться к передней фаланге, как ни в чем, ни бывало. Казалось — войско передвигается на марше и никуда не спешит, будто это не война, а товарищеская встреча двух братских армий.

Царь всех скифов не любил подбадривать воинов громкими и пустыми словами перед сражением, уподобляясь другим царям, считая пышные речи пустым излишеством. «Воинам известно, кого и что они защищают и болтовня им не нужна». Атонай в очередной раз обернулся к своему войску. Позади, в двадцати локтях, двигался Зиммелих, Скиф и Тертей. Ещё далее — Накра с Оршесом. Мысли сушили мозг и не давали покоя Атонаю.

«Так кто — же из них, кто»? — напряжённо размышлял он. Ответа пока не было, а началось вот с чего…

Три дня прошло от предсказания главного вещуна. По приказу царя всех скифов главный вещун Скол обратился к богам с вопросом об исходе будущей битвы. Боги ответили и — странный ответ прозвучал из уст вещуна, а ответ богов едва не стоил жизни старому и верному предсказателю.

У алтаря скифских богов Скол исполнил ритуальный танец смерти. Атонай, увидев побледневшее лицо вещуна, удалил всех присутствующих… Старый вещун с завязанными глазами и босой, исполнял танец в полной тишине. Вокруг алтаря, в землю воткнули сотню отравленных наконечников стрел. Любой из прыжков предсказателя мог оказаться последним, но вещун не сделал ни одной ошибки за время танца смерти. И вот — боги передали странный ответ. Слова, сказанные им, не внесли ясности.

— «Воин, стоящий наверху щитов фаланги. Его видят обе армии. Он означает победу».

— Кто он? — вскричал в нетерпении Атонай. Вещун, заплетая ноги начал падать, успев произнести. — О Папае! Другая ойкумена! — Атонай едва успел подхватить падающего главного вещуна. На том всё и закончилось; обессилевшего вещуна отнесли приводить в чувство, а вразумительный ответ получен не был.

Атонай, теряясь в догадках, продолжал движение к фаланге. Первым, у кого не выдержали нервы, оказался Зиммелих. Он повернулся к Тертею и, сдерживая нетерпение, спросил.

— Почему? Почему отец не поднимает меч и двигается, словно сонный. Что с ним? Пора, — три полёта стрелы!

— Зиммелихе, твой отец воин — спокойно ответил Тертей. — Атонай знает и видит обстановку. Сейчас Лисимах чувствует себя не совсем хорошо. Он попросту не знает, как и мы, что задумал твой отец. Зиммелихе, — вдруг вскричал Тертей — твой отец гений! Греки ждали стремительной лобовой атаки, а теперь терпенье их иссякнет и Лисимах раскроется. — Тертей прищурился в сторону фаланги и заметил движение. Он во весь голос закричал, опередив Атоная:

— Закрыться! На землю! — два крика, Степана и Тертея, слились в один — только они вдвоём поняли, то, что сейчас произойдёт и пришпорили коней к Атонаю.

По всему фронту фаланги проявились редкие бреши. Атонай догадался, но поздно. Сотни стрел-копий направленные на царя всех скифов вылетели из метательных орудий. «Зоряной», защищая царя, встал на дыбы во весь свой рост, приняв десяток стрел-копий, но этого оказалось мало… Атонай, как не старался, не мог увернуться от всех стрел-копий… Всадник и конь рухнули. Позади послышались хрипы раненных и убитых. Чудом, избежавшие смерти — «братья» и Тертей окружили Атоная.

— Отец! Отец! — дико заорал Зиммелих. В войске греков послышались радостные и торжествующие возгласы.

Лисимах победоносно, — довольный собой и произошедшим, улыбнулся и с жаром потёр руки. «Атонай вышел из игры. Скифы остались без царя»!

Царя всех скифов окружили и закрыли воины. Первый болевой шок у Атоная прошёл. Копьё-стрела пронзило доспехи на груди и вышло со спины. Царь через силу поднялся, поддерживаемый Тертеем и Зиммелихом.

«Зоряной» посмотрел в последний раз на своего хозяина и затих…

Вслед за Сколом — главным вещуном подбежал и Белолобый. Атонай остановил взгляд на сыне, а потом перевёл к Тертею.

— Атонай умирает — тихо сказал вещун. — Я не смогу помочь. — У Зиммелиха задрожали губа и выступили неприкрытые слёзы. — Отец, погоди, не умирай, — попросил он в отчаянии. — Отец что же нам делать? — Аионай не ответил, превозмогая боль, а невозмутимый доселе Тертей с горечью произнёс.

— Не уберегли мы тебя… Прощай мой царе, нам будет не доставать тебя. Мы отомстим, клянусь Папаем Атонае, но укажи — кто? Кому вести? — Царь всех скифов закрыл глаза, понимая ситуацию, и неожиданно для всех указал пальцем на «скифа», захрипев.

— Ты!.. Веди моё войско «путнике» и добудь победу сын степи. — Далее, не обращая внимания на удивлённые восклицания сына, Атонай с трудом расстегнул застёжки боевого шлёма и, сдерживая стон, дрожащей рукой протянул тиару «путнику». Воины смешались и возбуждённо загалдели, позабыв про смертельную рану царя.

— Почему не Зиммелиху, — вскричал в недоумении подоспевший Оршес. — Почему Атонае, ведь «скиф» сам вчера говорил, что ему не приходилось участвовать в сражениях такого масштаба, а тут ещё и вести армию. Это большой риск для всех нас Атонае!

— Почему, отец? — не удержавшись, с болью спросил Зиммелих. Он растерянно покачал головой, не веря сказанному отцом: захотелось вынуть меч и обрушить на «брата», но Зиммелих сдержал себя. Атонай приподнял голову и из последних сил прохрипел.

— Добудь победу брате. Выполняй мой приказ! Всё!

— Атонае, Мой царе! — Ошеломлённый решением царя, «путник» поклонился Атонаю.

— Почему я? — У царя всех скифов на губах выступила кровавые пузыри. — Приказ не обсуждать… Последнее слово на совете царей — твоё! Веди войско, брат…

— Прощай Атонае, прощай. Я выполню твою волю и… разобьём греков — тихо ответил Степан. К удивлению воинов, окруживших царя, он вынул из горита лук.

— Не трать сил сколе, — покачал головой Тертей — во всей ойкумене нет стрелка, который это сможет.

— Посмотрим сколе — невозмутимо ответил Степан. Целился он недолго.

Первая стрела к удивлению скифов застряла в щите фаланги. Удивлённые греки закричали и зашлись истерическим хохотом, но смех продолжался недолго. Вторая стрела, описав дугу, поразила хваставшегося грека. Он схватился за грудь и осел, а по всему полю послышался рёв обрадованных скифов. Щиты фаланги сомкнулись и снова ощетинились кольями. Атонай, через силу, тяжело улыбнулся, а Зиммелих и скифы к своему удивлению услышали твёрдые и чёткие распоряжения воина в золотой тиаре.

— Десять колесниц Атоная, — сухо приказал новоявленный царь — с центра перенаправить на правый фланг. Тысячным передать по «цепям»: — у рядов фаланги, имеются «волчьи» ямы. Центр мы прорубим без повозок… — Степан повернулся к Оршесу. Застывшие тысячные не узнавали до того спокойного «путника». Сейчас это был совсем другой человек — волевой с сжатыми губами и твёрдым взглядом. Степан продолжил: — Царице амазонок и Оршесу быть в резерве. Определитесь сами, куда направить своих воинов, но не спешите… Тертее!

— Я слушаю твой приказ мой царе. Приказывай.

— Тертее, подай сигнал колесницам. Пусть поджигают хворост. Вещунам быть готовыми оказать помощь раненым и — поднять мечи. Время молитв закончено, пора за работу. Это всё! — Скиф наклонился к Атонаю и коснулся бороды царя. — Прощай мой царе, мой брате, мы победим! — Он решительно впрыгнул в седло, перехвалив молчаливый и одобрительный взгляд Атоная. Царь скифов заморгал веками — «он не ошибся в выборе»!

Ассей был удивлён не меньше своих воинов… Радостный клич прокатился по рядам скифов, когда стрела поразила цель.

— Кто стрелок? — закричали воины. — Почему медлит Атонай? — спросил Крей. Ассей не отвечал, наблюдая за воином в золотой тиаре…

В небо взвились три горящие стрелы — сигнал к началу действий. — Рановато — подумал Ассей, но приказал тысячному. — Поджечь колесницы Атоная!..

Одноухий дрожа, обнял обоих сыновей. — Не опозорьте мой род дети. Сделайте это, мои дети! Да хранит вас Апи!

Пламя подобралось к волам, и сдерживать их стало трудно. — Прощай отец, мы не опозорим род! — закричал старший сын. — Прощай, мы не опозорим наш Род, отец!

В небо ушли ещё три стрелы. Передние ряды скифской армии расступились, образовав бреши в которые понеслись горящие повозки. К своему удивлению Ассей заметил, что часть «колесниц» центра войска движется в сторону левого фланга греков. Он мысленно похвалил Атоная.

На какое-то малое время Лисимах растерялся, но, овладев собой, отдал приказ. Хладнокровие не изменило наместнику Геллеспонта… Атонай, хотя и не в седле, но оказался хитрее, чем он думал. Сражение произойдёт на равных. Теперь всё во власти богов. Лисимах сейчас в первый раз пожалел, что не прислушался к советам полководцев. «Нужно было подождать подкрепления, хотя с другой стороны — подумал он, — кто знает, ведь скифы не настолько глупы, чтобы выступить открыто против большой армии. Пусть нам поможет Зевс»…

Катапульты и машины для метания стел-копий начали собирать «жатву»… Горящие повозки, сопровождаемые всадниками, неумолимо приближались к первому ряду фаланги. Греки приготовились, а тем временем впереди войска и горящих возов, пуская стрелы, нёсся всадник в золотом боевом шлеме царя всех скифов. Стрелы греков срывали чешуйки доспехов воина, не причиняя вреда ни всаднику, ни лошади. Маневрируя среди летящих в него стрел-копий, всадник и конь приближались к фаланге. Начался подъём. Царь скифов не оборачиваясь, нёсся вперёд. Позади, шагах в десяти, огромными прыжками, ростом с молодого телёнка, догонял Белолобый.

— Ассее! Царь поднял меч! — закричал возбуждаясь царь будинов.

— Вижу, Дроне, — улыбнулся Ассей и затянул на тиаре застёжки. — Держись ближе к Крею, Дроне. Это не просьба. Я хочу увидеть тебя живым, парень. А теперь — Ассей приподнялся в седле и высоко поднял меч. — За мной!

Запели рожки. Царь Меотиды и царь Боспора подняли мечи. Тишину взорвал рёв и свист скифов, распугав застывших в ожидании ворон. Вздрогнула и загудела земля. Знаменитая во всей ойкумене, скифская конница, ускоряя движение, пошла к фаланге.

Атоная придерживали двое вещунов. Силы уходили, но царь, стиснув зубы, не отрываясь, следил за всадником в золотой тиаре — его прославленной тиаре. Ему хотелось быть там, в гуще жизни и разить врагов, но боги распорядились иначе… Какое-то время он не видел ничего из-за застилавших поле клубов пыли. Одновременно, будто невидимый дирижёр махнул палочкой, в небо взвились тысячи стрел. Старый вещун указал направление царю.

— Вон он мой царе, я вижу «скифа». Взгляни вон туда, чуть левее.

…В разрывах пыльного облака Атонай увидел: на верху щитов фаланги стоял царь всех скифов в золотой тиаре. Сейчас царя видели обе армии. Снова раздался дикий рёв скифов, и скоро зазвенела сталь. Лицо Атоная озарилось радостью: он через силу улыбнулся и недвижно застыл. Голова откинулась, и мир его жизни перестал быть…

С радостью он увидел беловато-прозрачные фигуры братьев. На этот раз, спустя много лет, суровые и грозные братья-цари улыбнулись царю всех скифов.

— Пойдём с нами Атонае, царь царей. Атей ждёт тебя!

Атонай с необъяснимой лёгкостью поднялся, удивляясь, что ничего не болит и на душе покой…

— Я иду к вам. — удивился он лёгкости слов и вспомнил…

Предсказание вещуна Скола сбылось — «воин наверху щитов». В первый и последний раз своей жизни он выиграл сражение, не поднимая меч.

Тело Атоная бережно положили на отрез богатой персидской ткани вещуны и понесли готовить к погребению…..

«Тихо-то как. Мне многое известно. Я знаю как сейчас, луна в своём ущербе пройдёт вечным Кругом Мира. Она молчаливая свидетельница, как и я, но я — здесь, а она там, где-то вверху. Около меня выстраиваются в боевой порядок две армии и готовятся к сражению. Чего им вечно не хватает — людям? Я даю им жизнь, а людям всё мало и мало. Они пришли убивать друг-друга, брат-брата. Мои покровы и берега молчат; осока и камыш недвижны. Их не тревожит ветер. Так бывает, когда ненасытным и жадным богам приносится Жертва. Они уже здесь, как и вороны-падальщики, собрались и терпеливо ждут. Падальщики долго живут, но есть и те, кто гораздо хуже. Эти — другие, питаются не мертвечиной. Им нужна живая плоть. Они знают, что бы кто не говорил, кто они, — знают! Ради обожания толпы и призрачной славы, они, словно сонмы жуков-убийц, карабкаются на вершину пирамиды Власти, сбрасывая соседей. Там — наверху, главный приз гонок — ВЛАСТЬ и ощущения своей «божественности и избранности». Наплевать, что в дороге нужно есть плоть соседей. Цель оправдывает средства. Я это вижу не одно столетие.

Мне не нужна кровь воинов, чтобы накормить живущих во мне. Жаль, что я не могу остановить армии. Я понесла бы свои воды и разделила их… Не могу спокойно воспринимать такое, но и смотреть не буду. Взошёл диск слепящего бога и наступила глухая тишина. Такое бывает тогда, когда дух Вышнего в своей боли пронзает мир и небеса перед жертвоприношением.

По моему зелено-голубому зеркалу прошла дрожь. Это гудит Мать-Земля-Апи. Началось…»

Старший: «Мне никогда не было так страшно, не за себя — нет Табити. В том кургане, где мы воровали, я не боялся мести богов. Я так не смог заснуть в сегодняшнюю ночь. Страшно не за себя — нет, а за своего брата. Он молод ещё. О Папае и Апи, оставьте ему жизнь. Брат неповинен.

Из того кургана мы забрали украшения, оружие и бронзовый котёл. Потом нас поймали и долго избивали. Табити — наща верховная богиня семейного очага, прости моего брата. Вина на мне. Клянусь, я не хотел. Я знаю — среди колесничих мало кто выживет. Пусть выживет мой брат, молю тебя, Табити! Бедность и нужда заставили разграбить гробницу. Царь Ассей простил нас. Я не могу забыть его великодушия. Мы прорвём фалангу, я знаю мой царе и мой отец. А ты отец никогда не говорил о твоём выстреле под Одьвией. Я горжусь тобой… Всходит диск слепящего. Брат смотрит на меня, а я смеюсь в ответ и подбадриваю его. Брат верит мне и нервно поддерживает мой смех. Я слышу приказ моего царя и прощальный крик отца; поджигаю хворост, а потом подношу факел к телу вола и прощаюсь с отцом…

Мы несёмся к рядам фаланги…»

Младший: «О Папае! В нас летят камни из катапульт, стрелы-копья и стрелы. Брат успевает выпускать стрелы. Я — нет. Мы ближе и ближе к передней фаланге, осталось малость. Хочется, чтобы у нас получилось. Старший брат отсекает постромки раненного и падающего быка и отходит в сторону. У повозки, несущейся рядом, убит сопровождающий. Повозка уходит в сторону от фаланг, но брат настигает волов и на полном скаку впрыгивает на спину животного. В шею волов он вонзает меч и дротик. Я делаю как брат. Быки и волы обезумели от боли. Вот и наша цель. Колья и копья трещат и разлетаются по сторонам, не выдерживая нашего натиска. Они ломаются, словно сухие тонкие ветки. Щиты первого, а потом и второго ряда фаланги разлетаются по сторонам вместе с обороняющимися врагами. Мой брат погиб. Краем глаза успеваю увидеть, летящего за мной всадника и прочитать благодарность в его глазах. Это — мой царь… Потом становиться темно и спокойно».

…Сколько лет прошло. Не знаю, но я чудом уцелел в той «каше». Отец мой — Одноухий, погиб. Он закрыл собой царя Будинов, приняв в себя копьё. Из колесничих Ассея в живых остались семеро. Я в их числе. Царь Дрон не забыл подвиг моего отца, и мы более не бедствовали. Я в свои пятнадцать лет стал главой Рода

«Я плохо вижу. Наверное, к старости. В центре нашего войска Атоная окружили скифы. Я не вижу и не понимаю, что там произошло. Старею. Вчера мы добро поговорили с Атонаем. Он ругал сына за самосуд. Я возражал. Ассей молчал: брату негоже оправдывать брата перед царём всех скифов.

Сигнал к началу атаки. Атонай — молодец! Греки раскрылись. Теперь всё стало на свои места. Впереди «волчьи» ямы. Колесницы пошли. Атонай здорово придумал… Наконец он поднял меч. О, Громовержец, это не Атонай! Кто, кто ведёт войско? Значит, царь ранен, а может и убит. Я поднимаю меч и веду своих воинов. От копыт наших лошадей гудит земля. Скифы называют такой гул музыкой войны. До щитов фаланги, один полёт стрелы. Вслед за мной мои воины выхватывают луки. Тысячи стрел уходят за щиты. Греки не отвечают. Зиммелих, ведущий наше войско, приблизился к щитам. Ни одна из стрел не попала в него. Молодец! Две греческие стрелы пробили мой щит.

Уже скоро я буду у рядов фаланги… Правый фланг Ассея прорубил фалангу. Ассей — богатырь, а росту самого обыкновенного. Вчера, в разговоре с царями, он сказал: «Я срублю поганую голову Лисимаха, как раньше — Зопириону». Пусть Ассею поможет его бог Папай! Мне не доводилось видеть более искусного воина, владеющего секирой…

Восемь лет назад Ассей приезжал ко мне в Пантикапей, столицу моего царства. Я устроил пир в его честь. Гостей множество: скифский царь Агасар, вожди фатеев, греческие торговцы, богатый иудей Исаак Бен-Ата, мои пятеро детей и знать. На пиру я предложил Ассею сразиться на секирах. За нашим единоборством следили с интересом все захмелевшие гости. Мы подняли топоры. От второго удара Ассея мой золочёный щит распался на куски. Потом Ассей захватил внутренней частью своего топора мой. Я понял, проигрыш неизбежен, но царь Меотиды специально поскользнулся и, притворно захромав, предложил ничью. Это знаем только я и Ассей…. потом мы напились и, Ассей наделал много глупостей. Он в неистовстве рубил топором каменные стены моего дворца. Из стен сыпались искры. Я приказал не трогать его. Остановил Ассея мой сын — Сатир. Царь Меотиды остыл. Утром он принёс извинения. Причину я узнал в тот же день. Всё заключалось в безвременно ушедшем сыне Ассея. Сейчас он изменился. Царь Меотиды из буйного воина превратился в грозного царя и верного друзьям человека, дружбой с которым дорожат многие цари и, не только скифские.

Ну, вот и фаланга. Мои воины обходят меня и направляют коней в проход, пробитый возами. Я попускаю поводья, и первый греческий воин падает от моего копья. Его и других, топчут мои всадники. Греки ожесточённо отвечают нам. Я снова выхожу вперёд. Я — царь Боспора! Попробуйте достать меня».

«Моя жена, мой сын — я вернусь, обязательно вернусь с победой. Не беспокойтесь обо мне. Сегодня я срублю не одну голову, но больше всего интересует меня одна — голова Лисимаха, этой жадной до славы и зажравшейся твари. Его, как и Александра по жизни ведёт жажда власти и наживы, пустой как горшок славы.

Наши колесницы пошли. Атоная больше нет. Жаль, он был хорошим царём и верным другом. Странно, почему он передал тиару незнакомцу. Это неожиданность для всех нас. Почему не отдал Зиммелиху? «Скиф» ведёт нашу армию. Вчера вечером, в моём лагере мы выпили малость, и он признался, что в массовых битвах ему не довелось сражаться. Не верится! Он направил колесницы на мой фланг. Значит, понимает происходящее. Именно мой фланг решит исход сражения.

Он уверенно ведёт нас, молодчага. Что с ним!? Конь «скифа» попал в яму. Опёршись на копье, он совершил прыжок и покатился по земле. Рядом никого нет. Глупец! О, Папае, он наверху щитов! И Белолобый, догнал. Пёс, не признававший никого, кроме Атоная пошёл за «скифом». Белолобый, вслед «путнику, перемахнул и скрылся за щитами. Хотелось бы увидеть «путника» живым. Папае береги нашего царя!

Дети Одноухого молодцы! Правильно я поступил с ними. Колесницы, ведомые братьями, вошли в греков, как нож в масло. Теперь моя очередь. В правой руке я сжимаю боевой топор, в левой — полуметровый дротик. Греки видят мой шлем царя скифов, каждый жаждет моей смерти. Их короткие мечи не уступают нашим акинакам. Ко мне пробивается высокий и хорошо сложенный бородатый грек. Он положил троих моих воинов. Я зову его. Куда прётся Дрон, горячая голова! Стой, дурень! Македонец свалит тебя Дроне! Слава Папаю — Одноухий, ты снова спас царя, на на сей раз царя будинов, ценой своей жизни. Прощай сколе… Бородатый грек, убивший Одноухого рядом. Я швыряю дротик в его шею. Пока он не опомнился, бью ногой в челюсть, одновременно отражая удар меча и подставляя спинной щит под удар копья спартанца. Бородач снопом валится под копыта коня Крея, а спартанец не успевает сгруппироваться и снова поднять меч. Мой боевой конь «Рассвет» проламывает щит и нагрудные доспехи спартанца. Я иду дальше и ору Дрону: «Береги себя парень, всё только начинается»! Вокруг меня каша тел. Мой топор застревает в груди грека, пробив щит. Я вынимаю однолезвийный меч. Наконец-то я вижу их. Мои братья Зиммелих и «Скиф» живы! Горящие стрелы, поочерёдно, уходят ввысь. Теперь я понимаю, почему мой царь стоял на верху щитов. «Скиф» хотел увидеть мост Дария. Если план Атоная сработает и греки впадут в панику, увидев горящий мост… греки напирают… битва на равных. Такой рубки давно не припомню. Дрон ещё жив — молодец. Кровотечение из моего плеча не прекращается. Спартанец таки задел меня. Вторая рана на груди. Обе не опасны, но кровоточат. Мои воины окружают меня, чтобы перевязать раны. Дрон даёт короткую передышку, заменив меня… Впереди, в леску замечаю движение резервного полка македонцев — лучших воинов Лисимаха и кричу Крею: — «Рожок»! Одновременно с рожком Крея поёт рожок Зиммелиха. Позади, в тылу глухо звучит рожок главного вещуна, Оршеса и Накры. Теперь моя очередь. По моему, самому звонкому из рожков, мы уходим вправо — там резерв Лисимаха. Я иду, а за мной Крей и лучшие скифские воины. Атонай — гений, он всё предусмотрел. В резерве Лисимаха, македонская гвардия. Я ИДУ. Лисимах — мой!»»

Апи! Грудь Атоная пробила стрела-копьё. Царь всех скифов тяжело хрипит, как и его конь. Откуда-то появился Белолобый. Наверное, оборвал привязь. Животные чувствуют больше чем мы — люди. Пёс грустно смотрел на Атоная и облизывал лицо, а потом на фалангу греков и злобно зарычал. Мы оцепенели от неожиданности, не веря себя, особенно мой муж: Атонай передал тиару «скифу», но большей неожиданностью стало другое. Брат моего мужа громко заявил: — Зиммелихе, ещё до конца битвы тиара будет на тебе. Ты, а не я — будущий царь всех скифов. Это моё слово!

Такого у нас никогда не было. «Скиф» помолился на неизвестном нам языке, сжал губы как Атонай, а Белолобый, о Папае, облизал руку ему.

Дважды за тот день, брат моего мужа переломил ход сражения и спас Зиммелиха как тогда в Торжище. Атонай знал, кому доверить власть. Я не видела, но скифы говорили: «путник» сражался как наш бог войны — Арес и бог Гойтосир. Но мы знаем — он не бог. Кровь «скифа» не отличается от крови греков и нашей…

Прости меня Табити и Апи, я не сказала мужу самое важное, боясь — он не разрешит мне участвовать в битве. Я беременна. Атонай был против моего участия в сражении, но я смогла убедить царя всех скифов. Оршес и я в резерве армии. В нашем подчинении две тысячи воинов в том числе: семьсот вещунов и рабов, давших согласие в обмен на свободу. Они будут биться пешими. Семьсот всадников Оршеса, шестьсот тридцать скифиянок — воинов и моих амазонок. Мне не терпится, но опытный в битвах Оршес сдерживает меня. Там гибнут наши братья, — нетерпеливо говорю я ему — а мы ждём. — Ожидание затянулось. В сражение вступили пешие полки. — Когда-же мы? — кричу я Оршесу. Он — спокойный и невозмутимый, поворачивается ко мне.

— Дочка, — обращается Оршес. Я прощаю это обращение. Никто не имеет права называть меня дочкой. Он продолжает. — Дочка, я с главным вещуном — Сколом идём на левый фланг. Перисад наверняка ранен, может убит. Видишь, он в окружении своих воинов. Нельзя допустить окружения. — Я киваю Оршесу, а он продолжает. — Жди! Жди рожка Крея, или Ассея. — Я переспрашиваю. — А если звука рожка не будет. — Он на мгновенье задумывается и показывает на лесок, отвечая. — Там резерв Лисимаха. Если рожок не зазвучит, поведёшь конницу туда. В центр не иди. Я знаю, там тяжело, там твой муж, но этого делать нельзя. Когда услышишь рожок Ассея, веди воинов к правому флангу. Это приказ Атоная и «скифа».

Усмиряя коня, подъезжает Скол. — Царица амазонок, — обращается ко мне вещун — если я погибну, тризну по Атонаю пусть отслужит мой младший брат Крон, — вещун Торжища.

…Наконец, слава Папаю, рожок Крея, а за ним трубит Ассей. Пора. Вижу Ассея, он повёл своих воинов к леску. Оттуда идёт резервный полк Лисимаха. Они в красных доспехах. Это лучшие воины Греции — македонцы. Впереди всадник в золотом шлеме с хохолком. — Лисимах. Говорили он трус, и отсиживается всегда сзади. Нет, — он воин, наместник Геллеспонта. Наследник Александра не может быть трусом.

Я вывожу своих воинов из укрытия и разделяю на две группы. Первую, поведёт моя сестра, а я с амазонками на помощь Ассею. Приходится идти по живым и мёртвым воинам; ничего не поделаешь. Вижу Ассея. Он ранен и залит кровью. Я снимаю боевой шлём. Мои амазонки делают то-же. Пусть греки видят! Ассей грозит мне кулаком. Я хохочу, как сумасшедшая.

…мои амазонки гибнут от греческих мечей. Больше никто не кричит… звон мечей и стоны. Я иду, иногда в пылу вижу Ассея. Крей погиб на моих глазах. Я не успела помочь, но вернула долг, оплатив смерть этого полководца. Ассей пробивается к Лисимаху…

Брате, прости меня. Я хотел убить тебя. Злоба и зависть ослепили меня, когда мой умирающий отец передал тебе власть над всей Скифией. Ты отказался, чем удивил нас, но невозмутимый Тертей водрузил тиару на твою голову и застегнул застёжки. Тертей поклонился тебе, чем удивил нас всех и преклонил колени. «Веди нас мой царе»! — прокричал мой учитель. Этот крик я слышу до сих пор. Когда ты оказался на щитах, мы, скифы, почувствовали — Ты — наш царь! Трое щитов упали и мы устремились за тобой. С тобой мы прорубили второй ряд фаланги. Твой щит валяется позади, вернее — остатки. Ты работаешь обеими руками. Наверное, таким воином был мой дед — царь Атей. Топор кажется игрушкой в твоих руках. На нас кинули самых сильных и высокорослых воинов. Тертей не успевает за нами. Мой отец оказался прав — сегодня тяжёлый день. Иногда, в пылу схватки мы переглядываемся. Я вижу в твоих глазах грусть. Иногда мне кажется — слёзы. Почему? Ты жалеешь греков, но убиваешь всех на своём пути. Я догадываюсь, почему твоё второе имя «путник».

Для тебя все братья: и греки и скифы. За нами дорога тел. Белолобый принял на себя два копья, закрыв тебя. Пёс моего отца, признавший тебя! Пёс, которого я за всю жизнь не смог погладить, в отсутствие моего отца. Идём, мой брате, мой царе! Я защищу тебя, Скифе… МЫ ИДЁМ!

Атонай ещё жив, мы не успели закрыть царя всех скифов. Долго он не протянет. Жаль, но ничего не поделаешь. Война. Мы с Атонаем столько лет вместе сражались плечо-в-плечо. С его смертью из мира уйдёт многое. Атонай прощается с нами. Прощай мой царе, прощай.

Наверное, я один, кто понимает и не удивляется решению царя. Зиммелих горяч и может наделать ошибок, — велика цена сегодняшнего сражения, а я, — мне не приходилось водить в бой сорок тысяч. Этот странный человек, который называет себя «путником»… Поначалу он растерян и удивлён. Я надеваю на него и застёгиваю тиару, а потом преклоняю колени. Скиф быстро подавляет свою растерянность… Я вижу твёрдые и холодные, до стали и вместе с тем, странно — печальные глаза. Вдруг понимаю: — «скифу» не нужна ни тиара, ни власть. Он выше любого из царей… Приказ Атоная обсуждать нельзя. Он закусывает губу. Короткие и чёткие команды и, наш царь в седле. Удивительно — за ним пошёл Белолобый…

Мы уже за щитами фаланги… Мешают передвижению сваленные и торчащие колья, метательные орудия и тела, но мы расширяем брешь… Пришлось спешиться. Я не успеваю за моим царём и Зиммелихом. Они вдвоём прорубили второй ряд фаланги! И, прокладывают дорогу десяти тысячам наших воинов. Зиммелих и мой царь идут, не останавливаясь, как два колеса одной оси. Стрела пробила предплечье и вышла. Я ломаю и отшвыриваю её. С греками жестокая рубка, но, наконец, я добираюсь к братьям и даю команду «Закрыть»! Потом — зажигаю огонь.

Сколоты не подпускают греков к двум лучникам. Зиммелих следит за траекторией горящей стрелы, а затем мой царь и мой ученик, с невероятной быстротой пускают стрелы в сторону моста Тиры. Нас всё больше и больше. Мой царь снимает тиару и передаёт Зиммелиху. Ему тяжело говорить.

— Брате, — приказывает он — веди воинов к мосту и не подпускай никого к Тире. С западной стороны реки движется пеший резерв. Отрежь мост. Это приказ! — Я начинаю понимать, в чём дело. Доспехи «скифа» порублены и превратились в лохмотья, а голова в крови. Удар меча пришёлся по тиаре. Нужно перевязать раны, а время на вес жизни. Я вскакиваю в седло, но «скиф» останавливает меня, указывая влево от моста. Я не понимаю, что он хочет. «Путник» хрипит.

— Повозки, там дети. Быстрее Тертее! Я сейчас догоню. — Я начинаю понимать… Горят повозки с молодыми девушками-рабынями. Это фракийки. Скифы выволакивают из горящих клеток девочек и пытаются насиловать. Я понял тебя мой царе. Со мной уходят три сотни воинов.

Девушка сопротивляется. Я узнал её, она дочь фракийского вождя дружественного нам племени. Первым, от моей стрелы, падает насильник черноволосой. Остальных — зарублю.

Вы-же скифы, остановитесь! Что вы делаете? Мой отец задержал армию Лисимаха на полдня и помог Атонаю. Остановитесь!

На мои крики и вопли никто из насильников не обращает внимания. Сестёр и девочек моего племени выволакивают за волосы из клеток и срывают одежду; грязный бородач бьёт меня в голову, чтобы я не кусалась и не могла оказать сопротивление. — Какой ты воин, — кричу я насильнику — ты грязная тварь. — Он похотливо ухмыляется гнилыми зубами и срывает мою одежду. Я сопротивляюсь, но сделать ничего не могу. Силы не равны, он сильнее. Мои действия лишь распаляет похоть скифа — Нет! — кричу я. — Нет!! Не касайся меня тварь и не трогайте моих сестёр. Помогите, мои боги!

— Не помогут боги тебе, заткнись сука — он зло хохочет вместе с своими товарищами и зажимает мой рот. Неожиданно насильник ослабляет хватку и хрипит, неестественно выкатив глаза. Я ничего не могу понять, но, освободившись от объятий, вырываю акинак из ножен негодяя. Это первый человек, убитый мною и он — скиф.

— О, боги вы спасли меня! — кричу я и догадываюсь: боги не при чём. Плоский наконечник стрелы торчит из горла. Я поднимаю меч. Товарищи убитого бросаются ко мне…

Пятеро обезглавленных тел насильников валяются рядом. Я плачу на плече у широкоплечего и хмурого бородача. Тертей прикрыл мою наготу и тихо шепчет. — Всё закончилось дочка. Больше тебя никто не тронет, дочь царя. Возьми вот это. — Тертей снимает свой талисман и надевает на мою шею.

— Мне всегда говорили, что ты жестокий — шепчу я плача. — Тобой, Тертее пугают маленьких детей в моей Фракии. Прости, — говорю я сквозь слёзы Тертею — я плохо думала о тебе. Ты воин, а не насильник. Спасибо тебе воин Тертей.

— Благодарить нужно твоего отца. Он задержал Лисимаха. — отвечает он мне.

— Тертее! — кричат ему подоспевшие всадники. — Перисад ранен, главный вещун убит. Что делать? Где Зиммелих, где наш царь — Скиф?

— Успокойся сколе. Коня! Коня, все за мной — кричит Тертей и оборачивается ко мне. — А ты дочка помогай раненым.

— Погоди Тертее, — вдруг я с удивлением замечаю безбородого и высокого воина на лошади. Он спешивается и, прихрамывая, подходит. — Что случилось Тертее?

— Наш левый фланг обезглавлен, — отвечает мой спаситель — царе, я иду туда. — Тертей с уважением кланяется безбородому. Я удивляюсь услышанному, но не задаю вопросов, догадываясь, ведь Тертей сказал безбородому — «Царе». Незнакомец одобрительно кивает и говорит.

— Иди, а я к Зиммелиху, нужно отрезать мост, — а потом безбородый воин присаживается рядом и достаёт нож. У незнакомца странные глаза. В них нет злобы. Мне кажется, из них исходит свет.

— Не везёт сегодня мне, дочка. Помоги. — Я разрезаю штаны на бедре, осматриваю рану и говорю. — Тебе нельзя сегодня брать оружие, — говорю я — Рана глубокая.

— Положи кусок ткани у бедра и туго перетяни — смеётся воин — не стесняйся дочка. — Я начинаю бояться. Нас окружают и берут в кольцо, воины и никого не впускают. Безбородый сдерживается и не стонет. Он силится встать и теряет сознание. Рука бессильно лежит на моей груди, а я не знаю что делать. Воины молчат. Внезапно, растолкав скифов, врывается вещун и подбегает ко мне.

— «Скифе», мой царе! — кричит он. Меня словно ударяет молния. Теперь я знаю, кто он — этот воин…

«Путник» открывает глаза и, в следующее мгновение он на ногах. — Спасибо дочка. Теперь легче. Коня! Все за мной, к мосту…

.. прошло много лет. Мои внуки — близнецы, часто расспрашивают о «скифе». Заканчиваю я рассказ всегда одинаково. «Иногда боги приходят к нам, когда у них есть возможность и помогают. Я была тогда девушкой… У моей груди лежал наш бог в изрубленных доспехах…

Всю ночь я молила Апи и просила помочь; искала среди убитых и раненых Тертея. Апи молчала. Тогда я в отчаянии преклонила колени и обратилась к реке.

— Река Тира помоги мне и ответь, где мой спаситель, храбрый воин? — Река зашумела осокой… Талисман Тертея я положила на воду и… талисман не утонул. Тира понесла его, указывая мне путь. Я и сестра шли и шли по берегу за плывущим талисманом… Мы уже не надеялись, но о чудо — Тира вняла моим молитвам… Тертей лежал у берега, в камышах и стонал. Слава Апи — жив мой спаситель!

…Вещун со странным именем Крон, вернул к жизни моего будущего мужа. С тех пор я молюсь реке, которую мы, греки и скифы называем Тира.

Есть то, что я никому не рассказываю. Иногда Тертей приходит ко мне во снах, и мы сидим рядом и молчим. Он ждёт меня, но не торопит. Каждый раз я задаю один и тот же вопрос: — Мой муж, ответь, почему ты вернулся тогда, в степь? — Тертей молчит и вздыхает. Однажды мой хмурый муж улыбнулся и ответил. — Извини жена, я не мог не вернуться. Я сдержал моё слово…»

Я стар и не упомню всего…

В ту ночь я много плакал, а у мамы пропало молоко. Перед рассветом мой отец долго держал меня на руках и рассказывал смешные истории о лошадях. Мой отец — царь Меотских скифов…

Потом он ушёл, а с ним и все воины. Моя мама и рабыни стоят на коленях и плачут, взывая к богам. Из-за края мира показался диск слепящего бога. Мы, скифы и, все степные народы называем его Кощщием — бессмертным Кочевником и Путником нашего Мира. Он приходит каждое утро и дарит жизнь, согревая ойкумену. Когда люди отворачиваются от Кощщия, он грустит и напускает засухи и наводненья, болезни и войны, но как бы не текла река Жизни, он приходит каждое утро. Намаявшись за день и устав от нас, Кощщий уходит в другие ойкумены, — мы ведь не одни. Наступает время луны и звёзд, а Он идёт дальше и дальше, вращая колёса повозки времён.

Когда ушёл отец, от стороны диска слепящего бога, небо потемнело от чёрных птиц. Я слышал их карканье и, не зная почему, заплакал. Мама успокоила меня и передала в руки рабыни. Она торопливо ушла в шатёр.

Вернулась мама в одеждах воина. Она обняла меня и поцеловала. — Рус, — сказала она — мне нужно быть с моим Ассеем, твоим отцом. — Потом мама приказала слугам подать коня. Больше я никогда не видел маму….Её не нашли, ни ночью, ни на следующий день, после той битвы. Маму унесла Тира….

Тела убитых скифов и греков сбросили в реку. Многие скифы не вернулись домой, а по Атоняю справили тризну. Я долго не мог понять, почему тысячи скифских воинов остались без погребения. Отец мой ответил коротко — «Жара. Погребли, кого успели».

Много воды утекло с тех пор. Моих, и дочери Зиммелиха потомков теперь зовут руссами, по Моему имени, реже — скифами. Мой сын взял в жёны дочь словенского царя, а внук стал каганом руссов. Нас не так много, но мы возрождаем былую славу Скифии.

Тот, кто привёл нас в эти северные земли к кручам у большой реки, которую зовут «Борисфен», смог заключить мир с северными братьями, а позже и сарматами. У длинноголовых, он хитростью выманил, как залог мира — лук Зиммелиха.