Будь проклята Атлантида!

ГЛАВА 7. ДРЕВО ПОЗНАНИЯ

Солнце выглянуло из-за гребня. Свет широко лег на белый склон, поросший стройными елями, на зеленоватый лед озера, с которого недавняя метель слизала снег. Перебежав озеро, утро осветило выбитые в мягком камне гроты Внутреннего Круга, сверкнули полированные плиты Дома Древа — хранилища сокровенных тайн Срединной земли.

Один за другим откидывались меховые пологи у входов в гроты. Знающие и ученики, кутаясь в синие и черные плащи, шли к озеру. Ферус и Палант с тремя учениками тоже сошли к месту, где незамерзающая речка прыгала со скалы шумным водопадом. Каждое утро перед трапезой ищущие тайн обтирали тело ледяной водой.

Дорогой Ферус, как всегда, делился новыми мыслями, обсуждал мнения учеников. Ор любил эти утренние прогулки. С увлечением он следил, как мысль ворочается, показывая разные стороны, становится ясной и сильной, или рассыпается в прах под ударами возражений.

Они вошли в просторный грот для общих бесед и трапез. Вырубленные в горе своды поддерживались мощными колоннами. Здесь по утрам собирались все растящие Древо: синеодеждые знатоки и ученики в черном. Вошел Фар, Хранитель Сокровенного, — высокий тощий старик, и обратился к главам школ с вопросом об их нуждах. Сегодня знающие были настроены мирно, даже Умгал, глава Сомневающихся. Тогда Фар объявил, что после трапезы состоится испытание ученика Фитала, составившего новый лист для ветви о камнях. Если весы покажут, что лист прирос к ветви, ученик получит синий плащ.

Юноши из Внешнего Круга расставили по столам миски с гжалой. Ор ел спокойно, стараясь опускать пальцы в еду красивыми плавными движениями. Он уже не ощущал жадности и жгучего стыда первых дней, когда не мог насытиться, а часть еды ронял на колени, вызывая усмешки соседей.

Ферус отер руки и губы сухими листьями из большой каменной чаши и, недовольно ворча, побрел к возвышению у задней стены грота. Туда поднимались главы школ, чтобы следить за правильностью испытания. Перед мудрейшими поставили весы решений — две каменные чаши на коромысле. Рядом лежала горсть камешков-гирек: знатоки, подарившие Срединной бронзу, в своих ритуалах оставались верны доброму старому камню.

В обширном, с множеством ниш гроте Феруса Ору отвели обитую войлоком каморку с меховой постелью, кувшином для воды и письменным ящиком. Тхан и Сцлунг жили в комнатах таких же, как у Ора, Ферус — в самом теплом помещении, в середине грота, Палант — рядом с ним. Большинство ниш пустовало.

Немного освоясь в Долине Древа, Ор спросил у Паланта, почему в Ферусовой школе Тепла и Холода так мало людей, а в других — по полтора-два десятка знатоков и помощников.

— Разбежались! — весело ответил Палант. — Когда у старика созрел замысел Канала, он пошел стучаться с ним ко всем держащим власть. А когда те погнали его прочь, стал обзывать их тупыми баранами и еще покрасивее. Тут от него и побежали!

Потом, когда Подпирающий одобрил замысел, все, конечно, на коленках поползли обратно, но Ферус на них и смотреть не захотел. Тхана и Сцлунга он недавно взял.

— А ты?

— Что я? — знаток хохотал. — Не догадался удрать вовремя!

Первое время ученики пренебрегали погонщиком оленей, взятым для путешествия. Но постепенно положение его изменилось, хотя Ферус и ученики это не сразу заметили. Один Палант порой с невинным видом бормотал про некоего рыжего лиса, без которого один старый волк скоро не сможет жить.

Сначала Ор сблизился с Тханом — серьезным, плохо понимающим шутки. У него была могучая память. Подняв глаза вверх, Тхан мог пересказать сотни листов с разных ветвей Древа, либо, подумав несколько дыханий, вспомнить, где записано редко употребляемое правило или описание. Ферус принимал это свойство ученика как должное, Палант подтрунивал над «живым древом», а горячий Сцлунг заявлял, что перегруженный корабль медленно плывет к цели и того гляди пойдет ко дну. Тут и появился Ор, готовый слушать Тхана целыми днями в немом восхищении от его великой учености.

Сцлунг был иного покроя. Юноша из знатной семьи, он испробовал и дела властных, и забавы юных бездельников, но быстро разочаровался. Он готовился стать мореходом, когда случай свел его с Ферусом. Юноша загорелся величавым замыслом Канала и, рассорясь с семьей, пошел в ученики к старому знатоку.

Сцлунг был вспыльчив, легко увлекался, то н дело выдвигал великие идеи, большинство которых Ферус разрушал несколькими словами или числами. Но некоторые мысли Сцлунга, пройдя придирчивую проверку, оказывались удачными. Сам он к этому времени терял к ним интерес, увлеченный новым дерзким замыслом. У него не хватало терпения что-либо проверять, особенно подсчитывать. Ор готовно брался за любое дело, включая работу Сцлунга, и этим завоевал его снисходительное расположение.

А кропотливой работы хватало! Ферус среди прочих дел поручил ученикам разобрать листы своего учителя, Эрама, о втором путешествии на Зирутан[5].

Эрам открыл Зирутан в молодости. Восемьдесят пять лет назад он углубился во льды дальше, чем кто-либо до него. Когда разум подсказал, что пора повернуть назад, путники увидели на северо-западе дым и направились туда. Через два дня отряд подошел к острову, обогретому подземным теплом. Дым шел из вулкана. В долинах росла трава и карликовые деревца, на озерах плавало множество гусей и уток. И это в сердце ледяной пустыни!

Сорок лет спустя Эрам повторил путешествие. Рассказ о первом походе был хорошо известен. На Древе были листы с описанием пути, зарисовками острова, измерениями вершин. Но никто не знал про записи второго путешествия, пока их не нашел Палант, разбирая сваленное в дальней нише снаряжение. Среди облезлых малиц, изодранных об лед сапог в тючке из собачьей шкуры были полосы и обрывки кожи, исписанные кое-как, обгоревшие на краях. Палант рассказал Ору, что через несколько дней после возвращения в Долину Эрам покончил с собой.

Всю жизнь он посвятил изучению борьбы холода и тепла. Он пришел к выводу, что холод движется как лавина: чем больше льда, тем меньше тепла берет Земля у Солнца. Последний поход на Зирутан убедил Эрама в неотвратимости беды, постигшей Землю. Атлантиде осталось жить всего три-четыре сотни лет, а всей Земле немногим больше.

Забывая дышать, Ор слушал эту историю. Палант, обычно насмешливый, волновался, и рассказ его походил на листы о подвигах древних героев, которые Ор читал когда-то с Иллой.

Двадцать лет Ферус искал оружие против Белой Смерти. Палант пришел к нему на середине пути. О многом он стал догадываться и был менее других поражен, когда Ферус рассказал ученикам о тайне Эрама п замысле Великого Канала. И тут выяснилось, что великие знатоки, Эрам и Ферус, были никудышными знатоками людей. Ледяная угроза никого не испугала, а возможность избавления — не порадовала. Узнав, что гибель грозит не им, а внукам внуков, люди теряли интерес к делу и возвращались к заботам ближних дней.

И вдруг Каналом заинтересовался Хроан, только что принявший тяжесть Неба и искавший себе Подвиг. Повелителя привлекло величие идеи: разрубив Срединную, соединить океаны. Семнадцать лет назад первые тысячи рабов вынули первые охваты земли.

Ферус отказался стать советником при Великом Кормчем Канала, не использовал возможность возвеличить и расширить свою школу. Годы борьбы пошатнули его веру в людей, сделали замкнутым. Когда-то он представлял себе Канал как великое дело, за которое горячо возьмутся люди Срединной, может быть, даже в союзе с другими племенами. Вместо этого Канал стал ненавистной обузой для атлантов и могилой десятков тысяч рабов.

Тогда все силы могучего ума Ферус отдал тому, чтобы облегчить и ускорить работы. Сейчас он занят уточнением необходимой глубины русла. Записи Эра-ма и поход на Зирутан должны помочь этому.

Шла к концу зима. Жизнь была полна как горный поток, но тоска по Илле, то дремлющая, то острая, как копье, не отпускала Ора. Он долго обдумывал, как бы подать ей весть о себе. Опять помог Палант. Ор как-то сказал, что хотел бы поблагодарить дочь хозяина, выучившую его знакам, и знаток согласился написать ей, что Ор хорошо выучен, приносит немалую пользу…

— И что я ничего, ничего не забыл! — просительно добавил Ор.

Через луну пришел ответ. Дочь Храда благодарила знатока за похвалу и очень, очень радовалась, что гий ничего не забыл.

Палант удивленно хмыкнул: чего это они — и раб и хозяйка — упирают на память? Речь ведь не о Тхане.

К весне записи Эрама были разобраны и красиво переписаны. Теперь Палант и Ор все время отдавали подготовке к пути на Зирутан: считали стадии, дни, пищу для людей и оленей, прокладывали путь на рисунке. Настал день, когда Паланта вызвали во Внешний Круг. Там ждал работорговец Ситтар с обещанными рабами.

— Возьми лошадей, — сказал Палант Ору, протягивая ему свой знак, — поедем за твоими братьями.

Знатоки свободно ездили во Внешний Круг, ученики — с разрешения наставников. Ниже домиков селения в узкой теснине была стена с воротами, охраняемыми знатоками из школы воинских хитростей. Они выпускали во внешний мир лишь тех, кто имел разрешение Фара. Зато и приезжавшим извне, будь это титан с десятью веслами на знаке, приходилось ждать у ворот, пока за ним не приезжал пригласивший.

Ситтар, высокий атлант с длинным лицом, напоминающим морду лося, ждал Паланта с Ором у приземистого сарая. Ор зашел к пятерым гиям. Рабы в обычных накидках из грубой шерсти настороженно смотрели на соплеменника в добротной господской одежде. Среди гиев были — юноша, трое мужчин в лучшем охотничьем возрасте и рослый жилистый Старший Отец с седеющей бородкой.

— Чей ты? — спросил старик, окинув Ора взглядом широко расставленных голубых глаз.

— Сын Лебедя, — ответил Ор, вовремя вспомнив, что так назвался Паланту, чтобы не будить недобрую память о Куропатках.

— Лебедя? — переспросил самый молодой. — А почему я не знаю тебя? Кто твоя мать? — Ор растерянно молчал. — Для чего ты… — начал юноша, но старый гий положил ему на плечо тяжелую руку.

— О предках потом, — сказал он. — Лучше объясни: вот мы идем во льды с узкоглазыми. Они будут приказывать, мы — выполнять. А у тебя какое дело будет в этом пути?

— Я… я буду делать и гийскую работу и рисовать знаки, как они…

— Значит, один глаз у тебя будет косой, а другой гийский? — насмешливо сказал сын Лебедя. — Жалкая жизнь!

Палант обратился к гиям на их языке. Здесь они будут жить и делать все для ледяного пути. Ор будет доставлять необходимое и пояснять неясное. Через луну начнется путь. По возвращении Палант вернет их прежнему хозяину и оплатит луну отдыха, если будет доволен ими. Все ли добровольно идут на опасное дело? Во льдах негоже понуждать спутников хлыстом.

— Мы согласны, — за всех ответил седой. — Тебе не придется упрекать гиев в слабости и трусости.

Ор занялся делом: в хранилище, показав знак Паланта, взял войлоки для постелей, ремни, кожи и меха для работы. Прежде всего надо было сделать чум, в каких живут пастухи на зимних пастбищах — кожаный, с меховым пологом внутри, достаточный для десяти человек. Старый гий, Тиво, сам отобрал кожи, нити из жил, несколько игл и ножей. Попросив у духов помощи, начали кроить шкуры. Гии по-прежнему относились к Ору холодно. Но к этому он уже притерпелся на Канале.

На следующее утро Ора удивило и обрадовало дружелюбие соплеменников. За работой гии вспоминали родные места, пели охотничьи и пастушьи песни. Ор сказал, что его предок — Куропатка и объяснил, почему скрывает это от атлантов. Рассказ о пути с Севзом еще прибавил ему уважения охотников, а молодой сын Лебедя перешел от неприязни чуть ли не к поклонению.

Скоро Ор совсем переселился к гиям. Часто приезжал Палант с учениками. Знаток советовался с Тиво о еде и дорожных вещах. Дотошный Тхан все записывал на листе, отмечал сделанное. Был готов чум и легкие сани, сплетены из ремней и прутьев снегоступы; рабыни из Внешнего Круга по указаниям Тиво сшили парки и унты.

Перед отъездом Палант исчез на четыре дня и вернулся тихий, с шальными глазами, напевая вполголоса.

Прощальное слово Феруса было коротко.

— Пусть все помнят, — сказал он, — что успех задуманного может приблизить завершение Канала. А если они, ослабев духом, или из-за неразумной горячности, — тут он покосился на Сцлунга, — погибнут, то следом за ними, возможно, покинут жизнь тысячи людей, без нужды углубляя Канал.

— Ученики, — сказал Ферус, помолчав, — вернувшись, получат синюю одежду. Пусть-ка кто-нибудь, — он ехидно усмехнулся, — поднимет голос против листов на ветвь о Подвиге Подпирающего небо!

— Для тебя, — он повернулся к Паланту, — у меня, увы, нет награды.

— Ну и не надо! — знаток скорчил такую обиженную гримасу, что даже Ферус рассмеялся.

Все осталось позади — бесконечный путь по сверкающей снежной равнине, гряды торосов, коварные трещины, незаходящее солнце и горячие озера Зирутана, лазанье по склонам и ледяным обрывам с мерными шнурами. Суровым испытанием стало возвращение. Погиб сын Лебедя, под ним провалился снежный мост, и охотник вместе с оленем рухнул в бездонную пропасть. Путников изнуряли бесконечные метели, а совсем недалеко от моря путь преградила свежая трещина. Вдоль нее шли четыре дня, надеясь найти переход. Спас отряд отчаянный поступок Ора, переползшего через провал по застрявшей между стенками ледяной глыбе. Ему удалось натянуть арканы и переправить спутников на южную сторону (олени к этому времени были уже съедены). Потом был трехдневный голодный путь к морю и встреча с корабельщиком, который уже потерял надежду на их возвращение.

Все осталось позади, теперь, в Долине Древа, невзгоды и трудности вспоминались с гордым ощущением победы. Отдых был недолгим, Ситтар приехал за рабами, с которыми Ор успел сродниться.

— Скажи, Ор, — спросил па прощание Тиво, — что бы ты выбрал себе и своим детям: жизнь рабов на теплой земле или свободу в снежной тундре?

— Ты спрашиваешь так, будто я могу выбирать. Кто мне предложит выбор? Ты, что ли, стал всесильным богом?

— Не я. Но есть такой человек. А может быть, он бог. Что бы ты ответил, если бы он позвал биться за свободу?

— Ты же знаешь, как я поступил пять лет назад, — ответил Ор.

Он долго обдумывал слова Тиво. Неужели там, под Анжиером, не все было кончено? И есть кто-то, например, Айд или этот, Приносящий, от которого в войско приходил посланец-атлант…

Но неожиданно выбор, о котором они говорили с Тиво, грозной тенью встал перед Ором. Как-то ночью, заметив, что Ор не спит, Палант зашел в его каморку и сказал, что обдумывает план возвращения гия на родину. Для этого можно было бы устроить путешествие наподобие зирутанского, но на этот раз поближе к Оленьей.

Ор долго молчал. При слабом свете плавающего в сале фитиля атлант всматривался в лицо молодого гия. Сперва на нем вспыхнула радость, но тут же сменилась растерянностью; губы задрожали, на глазах блеснули слезы. Потом лицо его застыло в выражении грустной решимости.

— Спасибо тебе, брат матери! — сказал он медленно. — Это великая награда, но я не смогу ее принять. Послушай, что я тебе расскажу, но поклянись хранить тайну.

— Чудеса! — протянул Палапт, выслушав рассказ об удивительной любви дочери почтенного общинника и молодого раба дикого племени. — И ты думаешь, она все еще ждет тебя?

— Она дала клятву.

— Что ж! После всего, что ты о ней рассказал, я ничему не удивлюсь… — Вдруг, вспомнив о чем-то, Палант фыркнул. — Вот теперь я понял, почему она так радовалась, что ты ничего не забыл! А я, тупой кабан, думал, что речь идет о правилах счета! Странный у тебя путь, — задумчиво продолжал знаток. — Наши плешивые мудрецы уверяют, что дикарь не может постичь знания, данные избранным, что любовь доступна лишь имеющему изысканное воспитание. Ты опроверг и то, и другое.

— Наверное, потому, что я плохой гий, — печально улыбнулся Ор.

— Ну, видно, я еще худший атлант! Я попытаюсь помочь тебе. Для начала посоветуюсь с… одним хорошим человеком.

— Это не принесет вреда Илле?

— Нет, она… Этот человек не способен на зло.

Когда Ор вспомнил, что не рассказал другу об их первой встрече в устье Оленьей, гот уже спал. А Ор все не мог заснуть. Взбудораженные мысли метались в голове, сталкиваясь рогами, как весенние олени. Постепенно они разделились на три стада, каждое — со своим пастухом. И каждый из пастухов был вроде бы Ор, но все три Ора — разные.

Один — ученик Феруса, помогающий в добром деле битвы с холодом. А другой — раб, исхлестанный Агданом, видевший смерть сотен братьев на проклятом Канале. А между этими Орами, враждебно косящими друг на друга, переминался третий и гадал, кто же соединит его с Иллой? Одно Ор знал — если начнется бой, он не сможет стоять в стороне.

Жизнь быстро входила в обычную колею. Как прежде, они спускались по утрам к ручью, оставляли в трапезной миски с недоеденной гжалой, сидели над листами в уютных гротах. Словно не было голода и стужи, горячих фонтанов и бездонных трещин.

Но они были! Перед Ферусом лежал ворох листов — бесценная добыча похода. Разобрав их, Учитель немедля навьючил всех грудами огромных чисел, которые надо было превращать в еще более огромные. Они трудились над этим, подгоняемые неистовым стариком, поднявшим руку на духов холода. Он раскричался на Паланта, когда тому понадобилось куда-то отлучиться. Знаток сокрушенно кивал, принимая упреки в суетности и нерадивости, потом взгромоздился на лохматую лошадку и ускакал.

Возвратясь через три дня, он глянул на Ора, словно видит его впервые, и пробурчал нечто насчет гиев, хитрых, как лисы, и скрытных, как Чаа — бог с рыбьей головой. Остаток дня Палант путал числа, напевал себе под нос, виновато косясь на утонувших в подсчетах собратьев.

Певица купила дом в одном дне пути от Долины Древа. Здесь она отдыхала, сюда приезжал Палант — добрый, все понимающий и все еще не верящий в поздно пришедшее счастье.

Получив весть о его возвращении с Зирутана, Тейя примчалась туда, обогнав своего ответного голубя. В первый день Палант отказался говорить о путешествии. Он сыт льдами, вулканами, подсчетами! Но мало-помалу пришло время рассказов, в которых немалое место занял Ор, а через несколько дней и связанные с ним тайные планы.

— Послушай! — однажды перебила его певица. — Ведь моего защитника тоже звали Ором. А вдруг это он?

— Вряд ли, — возразил Палант, — Ор частое имя у гиев. И потом, твой был из рода Куропатки, а этот из Лебедя…

— Это он, он! — закричала певица. — Ну, конечно, он узнал тебя — и боялся. Ведь тогда эти Куропатки…

— Да, — согласился потрясенный Палант, — скорее всего это действительно он.

— Это как песня! — прошептала Тейя.

— Только ее нельзя петь, если не хочешь накормить коршунов!

— Я спою ее для четверых. Но сперва надо дать ей хороший конец! Скажи, если я привезу эту девушку, ты сможешь ее укрыть?

— Это легче всего. Сделаем ее переписчицей листов во Внешнем Круге. Искать ее там никто не додумается.

— Отлично! К следующей встрече разузнай у Ора все что можно о ней, ее семье, общине. Дальше — моя забота!

Почти луну они считали числа, несли их Ферусу, получали другие. Как-то вечером старик собрал у всех законченные подсчеты и не дал новых. Утром он, опоздав к омовению, вышел с красными глазами и помахал перед ожидающими Палантом и учениками листом, на котором не просохла краска: «На десять локтей мельче можно делать Канал!»

— Всего-то! — огорчился Сцлунг.

— Это год работы! — сказал старик. — Это значит, в конце второго лета Канал может быть завершен.

После утренней трапезы он созвал всех и вместо привычных упреков в медлительности и бестолковости произнес хвалу:

— Вы совершили подвиг! — сказал он. — Подвиг терпения, преданности и силы духа. Я горд, что у меня такие ученики. У Сцлунга есть дерзость, у Тхана — упорство, у Ора — тонкий нюх. Опытный волк, Палант не дает стае сбиться на ложный след. Я думаю, настало время для этих троих, — он непривычно ласково взглянул на учеников, — пора сменить черную одежду на синюю.

Ферус поделил между учениками темы их листов Испытаний. Усидчивому Тхану досталось описать грозное наступление сил холода, увлекающемуся Сцлунгу — восхвалить будущую победу тепла. Ору Ферус поручил заняться способом поднятия тяжестей водой.

Он показал гию бурдючок с отверстием, в котором закреплялась камышинка. В нее вставлялась вторая, третья, так что получалась высокая трубка. Когда в трубку заливали воду, бурдюк раздувался и поднимал груз из камней. Чем выше делали трубку, тем сильнее становились духи воды. Ферус велел Ору найти правило определения силы бурдюка.

Ор сшил бурдючки разных размеров и занялся измерением их силы в зависимости от уровня воды в камышинках. Для отдыха он уходил в горы: карабкался по скалам, наблюдая за козами, которые тут вовсе не боялись человека. Однажды он сделал странную находку — в изломе белой скалы торчала крупная раковина. Поковыряв мягкий камень, он добыл еще ракушек и окаменевшую клешню краба. Год назад Ор не придал бы значения находке, но сейчас, полный рассуждениями знатоков, он задумался.

Находя во льдах кости южных зверей, мы заключаем, что когда-то там было жарко. А эти ракушки? Выходит, что здесь было море? Ор попытался представить себе, что все вокруг залито водой, и только вершины скалистыми островками торчат над океаном. От этого мир сделался зыбким и ненадежным.

Он принес ракушки Учителю и заикнулся насчет своего предположения. Ферус пристально посмотрел на Ора.

— Я согласен, что когда-то эта скала была под водой. Но не обязательно думать, что море стояло так высоко. Ведь земля дышит. Возьми Джиер — он весь состоит из застывшей лавы, которая течет и течет из-под земли. А бывает, во время землетрясений целые острова исчезают в море. Не думай об этом. Лучше скажи, как дела с духами воды.

Оp рассказал о своих опытах, и Ферус наводящими вопросами осторожно подвел его к составлению правил.

— Пора готовиться к Испытанию, — заключил Ферус. — Мы устроим его снаружи. Выбери под склоном валун потяжелее и подними его водой на глазах у знающих. Сошьешь два бурдюка из мамонтовой кожи тройным швом на клею. Трубки закажем медные. Здесь, Ор, нужно не только решить задачу, но и устроить зрелище. Как тогда, с пьющей змеей, — улыбнулся он.

Зима выдалась сухая, снег едва забелил землю.

По мощенной плитами дороге быстро катилась крытая повозка, запряженная двумя лошадьми. Возница съежился на передке, пряча лицо в бараний мех. Сзади ехало трое всадников с низко надвинутыми капюшонами. Внутри повозки было теплее, но две женщины, прижавшиеся друг к другу, постукивали зубами — от холода или от волнения.

Одна из женщин перемолвилась с возницей.

— Миновали Ронад, — сказала она, опуская войлок. — Не верится?

— Теперь почти верю! — шепотом ответила Илла, крепче прижимаясь к Тейе. — От этого еще страшнее. Сколько раз мне снилось, что я бегу к Ору — ближе, ближе, и вдруг сон прерывается. Неужели и сейчас…

— А не было, чтобы во сне тебя кто-то щипал? — таинственно прошептала Тейя.

— Не-ет. А разве… Ай!

— Ну, теперь ты убедилась, что это не сон?

Обе рассмеялись.

— А хорошо я изображала важную царедворицу! — Тейя сморщила нос, брюзгливо опустила губу: — Ка-ак вы можете жить в этих низких хижинах! — протянула она гнусаво. Илла закатилась смехом.

— Я тогда подумала: что надо от меня этой столичной обезьяне? Небось ищет наложниц ленивому мужу, чтобы дом был пышнее.

— А как завидовали все девчонки вашей деревни!

— Мне жаль только отца. Он все время ворчит, но я знаю, он любит меня. И еще я боюсь за тебя. Ведь если найдут…

— Пусть ищут! — улыбнулась Тейя. — Смотри!

Откинув занавес, чтобы было светлее, она захватила пальцами густые, почти сросшиеся на переносице брови, и сдернула их с лица, потом, сунув пальцы в рот, что-то отклеила с зубов, сковырнула ногтем родинку со щеки.

На изумленную Иллу смотрела женщина вовсе не похожая на чванливую особу, приехавшую по совету целителей в горную общину лечиться от какой-то высокорожденной хвори.

— Что таращишь глаза, девушка? Певицы должны уметь изменять внешность. Есть песни с грустным лицом, со злым и даже с уродливым.

К вечеру повозка догнала громоздкую колымагу и стала осторожно объезжать ее. Любопытная певица выглянула и, увидев на шесте над колымагой полосатый лоскут — знак бродячего торговца, решила отпраздновать удачу. Она крикнула вознице, чтобы тот остановил торговца. Обе повозки съехали на обочину. Тейя выбралась наружу и, подпрыгивая, разминала ноги. Илла лишь робко выглядывала из повозки. Ей казалось, что любой, увидев ее, сразу все поймет.

Конные спутники Тейи ничуть не удивились переменам в облике хозяйки. Ежась от ветра, все столпились у колымаги.

— Доброй дороги, меняющий! — весело крикнула Тейя высунувшемуся торговцу. — У тебя есть пенистый сок и сладости?

— Конечно, высокорожденная! Сок из лучших яблок и свежие душистые хлебцы и орехи в меду. Сколько ты хочешь?

— Мы замерзли. Пусти нас в повозку и налей каждому по чаше.

Атлант как будто смутился, но тут же гостеприимно распахнул полость и потянулся зажигать масляный светильник. Тейя, Илла и четверо мужчин расположились на покрытых войлоком скамьях в задней части повозки, которая служила и лавкой и харчевней.

Светильник медленно разгорался. Атлант в передке звякал чашами. Его раб, либиец, развязывал шнурок на бурдюке. В колымаге был еще один человек. Возле мешков с товарами скрючилась женская фигура в рабской серой накидке. Лицо было повернуто к стене, но желтоватая кожа рук выдавала либийку.

Из спутников Тейи один был атлант, а возница и два всадника — рабы. Налив три чаши, торговец подал их женщинам и атланту.

— Что же ты? Наливай еще! — сказала Тейя.

— Рабам тоже?

— Разве они замерзли меньше нашего?

— Ты права, — атлант чуть улыбнулся, — стужа не разбирает между хозяином и рабом.

— Выпей и ты с нами и налей своим людям. У меня сегодня большая удача! — Тейя подмигнула Илле.

— Хорошо продала или дешево купила?

— Бери выше! Я помогла другу, который когда-то помог мне.

— Освободиться от долга приятно, — хозяин отхлебнул сока.

Когда либиец подошел к забившейся в угол соплеменнице, та еще теснее прижалась к стене. Раб что-то тихо сказал, женщина покорно взяла чашу. Присутствующие на миг увидели заостренное книзу лицо с выпуклыми темными глазами. Сумеречный взгляд либийки скользнул по веселым лицам и тут же спрятался. Тейе показалось, чго когда-то давно она видела это лицо, но не придавленное тупой покорностью судьбе. Где это могло быть? В Умизане, во время нашествия диких?..

А, стоит ли вспоминать! Согревшиеся люди, перекидываясь шутками, допивали чаши, разноцветные руки тянулись к блюду со сладостями.

Не хотелось выходить из теплой колымаги на пронизывающий ветер, но пора было продолжать путь. Тейя сняла со шнурка кольцо, получила несколько бусин сдачи. Вскоре стук колес легкой повозки затих вдалеке.

— Поедем и мы? — встрепенулся торговец.

— Брат, — обратился к нему либиец, — может быть, сначала…

— Ты прав, — атлант и ухом не повел на неслыханно дерзкое обращение. — Матери либов пора узнать правду.

При этих словах женщина вздрогнула и подняла голову, затравленно озираясь. Проклятый узкоглазый, купивший ее утром у владельца ткацкой мастерской! Откуда он узнал, кто она? Что теперь будет? Не с ней — с племенем!

В густеющей тьме, по выбоинам одной дороги катились две повозки. В легкой, убежавшей вперед, спали обнявшись две атлантки, выбравшие счастье, не понятное другим женщинам: наемная певица и будущая жена раба. В тяжелой колымаге далеко позади атлант и либиец убеждали потрясенную Хамму, что она среди друзей и скоро увидит свой народ. Никто из людей в повозках не знал, что недавно они отпраздновали два похищения вместо одного.

— Опять жуешь листы? — Ор вздрогнул. В дверях стоял Палант с грозным лицом и подергивающимися от улыбки губами. — Ты отощал еще больше, чем той весной, на Оленьей. Смотри, не доживешь до синего платья!

— Силы хватит! — Ор потянулся, хрустнув костями.

— К ней бы хорошее копье, чтобы размяться, протыкая узкоглазых?

— Палант, довольно! — взмолился Ор. Несколько дней назад знаток, соскучась по шутке, разыграл сцену «узнавания» и теперь то и дело конфузил гия воспоминаниями о их первой встрече.

— Ну-ну, не тявкай, гийский лис. Сейчас ты поедешь с болтливым шакалом во Внешний Круг. Зачем? Там увидишь.

Полдороги Палант высмеивал заумные места древних поучений и толкования, которые им дают иные мудрецы. Потом вдруг стал умиляться завидной судьбе тех, кто весь ушел в поиск, освободясь от пустых удовольствий обычной жизни. Ор никак не мог уловить, где серьезная речь переходит в насмешку.

У одного из домиков селения Палант спешился и махнул Ору, чтобы тот шел за ним. У входа молодая гиянка пристально посмотрела на земляка в одежде узкоглазых. Ор почтительно приветствовал ее, опустив руки к коленям. Женщина растерянно потупилась, не зная, отвечать ему, как хозяину или как соплеменнику.

Дом мало чем отличался от жилища Храда. Сердце Ора заныло, когда Палант толкнул его в боковую комнату — такую же, в какой жила Илла. А потом сердце провалилось в живот и прыгнуло оттуда в горло, потому что сама Илла кинулась Ору навстречу.

Пятясь, он пытался пробормотать гийское заклинание от оборотней. Не помогло. Хуже того: дух заговорил!

— Ор! Мой охотник! Мой воин! Ты не узнал меня? Видишь, я знала, что мы соединимся. Или ты не рад этому?

И тогда Ор неловко обхватил девушку и окостенел в отчаянной надежде, что если держать видение изо всех сил, оно не исчезнет. Тихий смех раздался за спиной гия:

— Я же говорил тебе, девушка, что сперва он примет тебя за духа, а потом вцепится, как рысь. А теперь тихо! Слушайте!

За занавесью запел звучащий лук. Мелодию, задумчивую и нежную, поддержал голос, поющий о маленьких невянущих цветах — знаках нерушимой любви. Узнав голос, Ор вновь стал склоняться к тому, что все это — затянувшееся наваждение. Но тут Тейя вышла из-за занавеси и, потянув за руку Па-ланта, обняла Иллу. Знаток обхватил шею Ора. Несколько дыханий четверо стояли, не произнося ни слова. Потом Тейя окинула гия внимательным взглядом:

— Хорошо, что борода сбрита. Лицо тоже годится — загорелое. Однако волосы!.. Ну, обвяжем цветным платком. На севере есть такой обычай. Да отпусти ты Иллу, никуда она не денется. Палант, зови жреца! А вы запомните: Палант — отец Ора, я — мать Иллы. — Она насупилась, сразу став на десяток лет старше.

Знаток ввел подслеповатого старичка в желтой одежде, внес жаровню с углями. Старичок бросил в нее порошка, и комната наполнилась ароматным дымом, забившим кислый запах некты, идущий от жреца.

— Ра-адуйся, Цфа Плодоносящий! — затянул жрец голосом неожиданно сильным и пронзительным. — Ты, соединивший в себе начала мужское и женское, прими этих двоих в ладони свои и сделай из них семью подобную тебе! И наполни дом их зерном и рыбой, и скотом, и детьми их!

Палант сложил неловко топчущемуся гию руки перед грудью и толкнул его к Илле.

— Сойди с корабля, войди в дом! — сказала девушка прерывающимся голосом, принимая руки Ора в свои. Тейя надела на шею жрецу шнурок с десятком колец, и тот ушел, пошатываясь, бормоча благословения.

Напевая песню Тейи, Илла убирала краски и листы. Сегодняшний урок закончен: правило определения красной и белой долей в бронзе четырежды переписано красивыми, четкими знаками, чтобы в нем разобрался и не особо грамотный умелец или мерщик.

Илла потянулась и засмеялась — просто от радости. Не верится, что все так хорошо получилось. Уже пятую луну она во Внешнем Круге. Ее приняли в общину рисовальщицей знаков. Ор приезжает часто. Соседям сказано, что ему за старание дали в жены гиянку Алх, прислуживающую Илле. Отцу она послала весть, что надолго покидает Срединную. Мужу покровительницы дали сытное место в Борее. К письму была приложена добрая связка колец — Тейя не жалела бронзы. Илла могла бы понемногу возвращать ей траты, но певица приходила в ярость при намеке на это. «Разве мы не сестры! Разве Палант и Ор не спасли друг друга! Чего стоит в сравнении с этим вся бронза Срединной!..»

Да, Ор заслужил счастье — и преданную жену, и доступ к самым сокровенным листам, и доверие сурового Феруса. А когда Ор приедет сюда, она ему скажет еще одну новость. О боги! Скорее бы! И словно откликаясь на мольбу, за воротами простучали копыта коня. Илла кинулась к двери, но тут же отпрянула. Нельзя выбегать навстречу! Шаги Ора заскрипели по снегу, потом он заговорил по-гийски с Алх.

«Сразу не скажу! — решила Илла, — Подразню, заставлю отгадывать».

Но все получилось не так. Ор приехал хмурый. В Долине многим не нравилось, что Ферус затащил во Внутренний Круг дикаря. И вот сегодня утром обнаружилось, что кто-то изрезал один из бурдюков, которые Ор с таким трудом сделал, готовясь к Испытанию.

— Что же теперь будет? — ахнула Илла.

— Ферус велел делать новый и не оставлять без присмотра. А с Испытанием подождать. Всю жизнь не везет мне с Посвящениями, — усмехнулся Ор. — В гийской земле трижды не удалось из мальчика превратиться в охотника!

— Ну и пусть! — Илла обняла мужа. — Все равно ты смелее всех охотников и мудрее всех знатоков! И еще я скажу тебе такое, что ты будешь скакать, как козел! Через шесть лун ты станешь отцом.

— Правда? — на миг лицо гия осветило торжество. Но тут же он помрачнел, словно радостная весть легла на его плечи новой заботой.

— Ты не рад?! — обиделась Илла.

— А что, если ребенок будет похож на меня?

— Мы с Тейей все обдумали. Скажем, что его мать — Алх.

— И он станет рабом или рабыней своей настоящей матери?

— Если сын — будет учеником в вашей школе, а если дочь — станет со мной рисовать знаки…

— Полно, Илла! Два гия в Круге знаний? Меня терпят только из-за Феруса. А ведь он стар. Ну, а если дочь, что с ней станет, когда ты уйдешь к предкам? Ее отдадут твоей родне или продадут на рынке.

— Что же делать? — Илла прижала руки к животу, словно защищая будущее дитя.

— Мать Оз уже приняла в род Куропатки несколько твоих сородичей.

— Конечно! Как я не подумала об этом. Мы убежим на твою родину, и там наши дети положат начало могучему роду, соединившему достоинства атлантов и гиев! — Илла оставалась Иллой: решась на что-нибудь, она отшвыривала робость, колебания и устремлялась вперед, как голубь со счастливой вестью! Ор слушал ее и чувствовал, как отступают раздирающие душу тревоги, будущее начинает казаться радостным и простым.

Пришел день Посвящения Тхана и Сцлунга. Поскольку листы были о Подвиге Повелителя, самые заядлые спорщики в основном кивали и поддакивали. Тхан дотошно пересказал свидетельства о наступлении холода: замеры льдов, падение урожаев, записи мореходов и жрецов. Сцлунг, дав волю фантазии, расписал блага, которые Подвиг принесет Срединной и ее владениям. Одна из торжественных фраз почему-то привлекла внимание Ора: «Шаг за шагом отступит Ледяная Стена, и похищенная ею вода вернется в океан, став теплой и ласковой…»

Вернется? Ор обвел глазами зал трапез, мудрецов, согласно кивавших в такт завываниям Сцлунга. Ну да: ведь когда-то океан стоял на уровне верхней метки у храма Пта. Если льды растают, он вернется к ней или даже станет выше. Интересно, насколько?

Все, что дальше говорил посвящаемый, не достигало ушей Ора. Почему-то казалось, что у этого «насколько» есть простое решение… Когда холод прятался на севере, вода стояла выше. Значит, когда растают льды, она вернется к прежнему уровню. Какому? Вот если бы вода оставляла следы… И тут перед глазами сверкнула молния: раковины и окаменевшая клешня на скале высоко над Долиной!

Когда не было льдов, океан плескался выше этой скалы. Значит, вся Срединная была тогда под водой! И снова утонет, когда Канал растопит льды.

Закрыв глаза, Ор вновь, шаг за шагом, прошел тропку рассуждений, ища ошибку. Но все было правильно. Сцлунг продолжал живописать счастье и изобилие, которые принесет Атлантиде Великий Канал. Ор отыскал глазами Феруса: углы рта горько опущены, костлявые руки вцепились в колени, словно помогая пересилить боль. Ор понял — старик знает! Знает давно. Вот почему словами «не думай об этом» он хотел оттолкнуть Ора от мыслей о ракушках на высокой скале.

— Что же ты! — Палант тряхнул Ора. — Не рад за наших?!

Знатоки расходились из зала. Бледный Сцлунг и надутый важностью Тхан в новеньких синих плащах сходили с возвышения.

Три дня Ор так и этак обдумывал открытие, а потом пришел к Паланту. Выслушав его, знаток развел руками:

— Ты оказался догадливее всех этих жующих листы. Только мы с Ферусом знали. Теперь нас трое. Но больше не должен знать никто, иначе — конец Каналу!

— Я завяжу на языке узел. Но как вы решились?!

— А что? — Палант пожал плечами. — Срединная — уже вторая родина атлантов. Найдется и третья. Может быть, на новом месте они заживут по обычаям более справедливым…

Теперь, сшивая кожи, Ор все время кружил мыслью вокруг одного: что сулит эта тайна племенам Окруженного моря. Иногда казалось, что, помогая делу Канала, он предает родичей. Толпы узкоглазых ринутся со своей тонущей земли, неся гибель другим племенам. А потом мысли поворачивались иначе: сейчас атланты жиреют в безопасности, защищенные океаном. А когда этой защиты не станет! Разве будут рабы так же покорны, зная, что вольные родичи находятся в нескольких днях оленьего бега по твердой земле!

А еще Ор иногда думал: может, права Илла, что боги выбрали его для выполнения каких-то своих замыслов. Вдруг ему, оленьему пастуху из рода Куропатки, суждено найти общую тропу для двух великих дел: борьбы с холодом и битвы за освобождение? Но для этого надо найти вождей готовящегося восстания и сказать: «До начала битвы дайте завершить Канал. Тогда, даже если узкоглазые вновь одолеют, их проклятая земля утонет, а к остальным землям вернется тепло».

Но где искать этих неизвестных вождей? Да уже не в тихой Долине Древа, а там, где много рабов — самых истерзанных…

Однажды в Долине появился важный гость, сам Кеатл, девятивесельный глава умельцев Канала, правая рука титана Ацтара.

Во Внутреннем Круге Кеатл не пожелал занять отдельный грот, посетить торжественную трапезу, а, увидев Феруса, поспешил к нему, бросив на дороге растерянного Фара с десятком приближенных.

Кеатл был невысокого роста, но могучего сложения. Его мощные плечи казались еще шире под широким красным плащом. Тяжелые руки осторожно держали свиток листов, словно боясь невзначай смять их. И еще другая, более скрытая, но и более мощная сила виднелась в пронизывающих глазах.

На Канале Ор мельком видел Кеатла, слышал от Сангава, что всесильный глава умельцев сам был умельцем одной из ладей. Его поднял Ацтар, когда умелец взялся осуществить водососные башни и действительно сумел построить эти невиданные сооружения.

Сейчас он почтительно стоял возле Феруса, водя толстым пальцем по листам с рисунками.

Речь шла о сооружении защитных стен, которые позволят срыть перемычки перед пуском Канала. Тысячи огромных бревен предстояло вбить в дно моря, щели между ними законопатить и залить смолой.

Они говорили о специальных кораблях для заколачивания свай, установке подпорок для упрочения стен. Кеатл спорил, соглашался, тут же исправлял рисунки. Ор дивился, как ловко широкие, мозолистые пальцы гостя управляются с хрупкой рисующей палочкой, скупыми линиями перекраивая чертеж.

Потом Глава Умельцев рассказал о текущих заботах. На восточном краю пошла плохая земля — то и дело обвалы. А на западе много крупных глыб. Иной раз по три дня уходит, чтоб вытащить.

— Говоришь, много глыб? — оживился Ферус. — Может быть, мы сумеем помочь управиться с ними. Как полагаешь, Ор?

— Н-не знаю, — растерялся тог. — Ведь еще не проверили.

— А вот завтра и проверим. Норы под глыбой закончил?

— О чем вы? Расскажите, — попросил Кеатл.

— Завтра увидишь! — усмехнулся старик, напуская таинственность.

Наутро у глыбы собрались знатоки всех школ. Большинство не из интереса к затее Феруса, а чтобы поглазеть на могущественного гостя.

Когда Ор со Сцлунгом стали запихивать под камень пустой мешок, в толпе захихикали. Еще больше веселья вызвало наращивание трубок до уступа, где ждали кувшины с водой. Ор поднялся на уступ.

«А вдруг не подымет? — думал он, заливая воду в воронку. — Одно дело — подсчеты, а другое — духи. Кто знает, как они сегодня настроены!»

Но тут снизу послышались шум, изумленные, даже испуганные крики. Спустившись, Ор увидел, что камень, выдранный из глины, висит на двух бурдюках, показывая влажное брюхо. Кеатл, пачкая колени, ползал вокруг, щупал закаменевшую от напряжения кожу. Потом он забрался с Ором на склон и осторожно трогал трубки, ища, где прячется неслыханная мощь, ворочающая скалами.

— Погоди! — буркнул Ор в ответ на расспросы. — Сперва надо подложить камни, чтобы освободить бурдюк. — И тогда Глава Умельцев, правая рука Ацтара, ухватил увесистый осколок гранита и поволок к зависшей глыбе. Она так и осталась жить на весу — чудище о шести каменных ногах. А пока Кеатл чистил алый плащ, Палант шепнул Ору о другом, синем плаще. Разве мудрые рискнут отказать в нем дикарю, для которого девятивесельный повелитель таскает камни!

Кеатл условился, что пришлет в Долину умельцев — учиться у гия шить бурдюки и обращаться с ними.

— А может быть, отдашь его мне? — Кеатл с вожделением покосился на гия.

— Ну, ну, не жадничай! — засмеялся Ферус. — В толковых людях не у тебя одного нехватка. Да он и сам не захочет.

Когда Ор с Палантом вошли в дом, Алх задернула занавеси на окнах и зажгла светильник. Велев

Илле следить, чтобы мужчины не шумели, гиянка вышла.

С тех пор как ожидающая ребенка Илла перебралась в дом Тейи, в этом жилище, прежде вольном и беззаботном, настал строгий порядок: Алх все взяла в свои руки. Для начала, скептически оглядев рабов Тейи — двух яптов и либа, — она заявила, что для безопасности и благополучия дома нужны по меньшей мере два гия, — и поставила на своем.

Хозяйку дома Алх ни в грош не ставила, хотя очень любила слушать ее песни, на Ора покрикивала, Паланта уличала в неверном произнесении гийских слов. Зато Иллу она, вопреки всякой очевидности, считала гиянкой и Матерью того разношерстного рода, который собирался в доме Тейи. Дом этот стоял над рекой, в десятке стадий от дозора, закрывающего вход в Долину Древа. Двухэтажное каменное строение окружал одичавший сад.

— Ор, как давно ты не приезжал! — Илла прижалась к мужу располневшим телом.

— Что делать, сестренка! — вздохнула Тейя, искоса глянув на Паланта. — Женам знатоков достаются лишь остатки от охоты за тайнами!

— Ты же сама сказала, что так безопаснее, — стал оправдываться Ор.

— Помолчи! — топнула ногой певица. — И когда Алх отучит тебя спорить с Матерями! Надолго вы к нам? Всего на три дня? Что ж! Проведем их так, чтобы вспоминать три луны! — тряхнула она празднично убранными волосами.

«А может быть, и три зимы», — подумал Ор. Но он не хотел сразу говорить о своем решении.

Лишь вечером второго дня, когда все, умиротворенные, немного хмельные, расположились вокруг очага, Ор решил, что пришло время.

— Родичи, мне надо вернуться на Канал.

— Ты сошел с ума! — первой опомнилась Тейя. — Добровольно вернуться к мучениям, от которых спасся чудом!

— Теперь будет по-другому! — ухмыльнулся Ор. — Кеатл дает мне знак о семи веслах, выше, чем у кормчего ладьи.

— Но к чему это тебе? — допытывался Палант.

— Так будет безопаснее для всех нас, особенно для Иллы.

— А, пожалуй, он прав, — тихо сказала Тейя.

— Конечно, прав! — обрадовался Ор. — Ведь когда Илла станет матерью, будет еще труднее скрывать тайну. Завистники в Долине хоть и притихли, но без устали следят, где я споткнусь. А когда я уеду, все сразу кончится.

— И мы легко выдадим новорожденного за ребенка Алх, — докончила Тейя.

— А атлантские черты в нем…

— Припишем тебе! — Тейя хлопнула Паланта по спине. — Я даже устрою на радость соседям маленькое представление с криком и слезами.

— Как-нибудь вытерплю, — пробурчал знаток. — Но все равно мне это не нравится. А ты чего молчишь? — налетел он на Иллу. — Скажи ему…

Илла поджала губы.

— Ор делает так, — ответила она, — как шепчут ему боги. Я всегда говорила, ему предстоит большое деяние. Если его влечет на Канал, значит, это должно произойти там.

— Насчет деяний вряд ли, — усмехнулся Ор. — Но чего-то боги от меня ждут. Может быть, это будет один удар киркой в нужное время, в нужном месте, или совет, вовремя поданный кому-то из властных…

— Ну, — махнул рукой Палант, — если гий что-то забил в голову!..