Будь проклята Атлантида!

ГЛАВА 6. ВЕЛИКИЙ КАНАЛ

Агдан проснулся поздно и лежал, пытаясь обмануть боль, долбившую затылок. После дней, заполненных нудной вознёй с записями и подсчетами, понуканием надсмотрщиков, битьем рабов, луна отдыха пронеслась стрелой. Через два дня назад, на Канал. Правда, будет, что вспомнить — пышные зрелища, шумные пиры, красивые плясуньи… Прикрыв глаза, Агдан вспоминал вчерашний пир у Тарара. Хозяин расщедрился: добыл настоящей некты из лошадиного молока, а не поддельного пойла, нанял петь Тейю, о которой нынче шумит вся Атла.

Она и вправду хорошо поет. Только песни странные, беспокоящие. Особенно эта — про тропу над жерлом вулкана. Как же там…

Но тут по мостовой перед домом загрохотали колеса повозки.

В дверь заглянул Ип, желтый пройдоха из Либы, незаменимый, когда надо разнюхать о тайном зрелище, передать красный цветок жене какого-нибудь старого болвана, раздобыть в долг питья.

— Господин, вставай! — Ип говорил по-атлантски свободно, но с чмокающим акцентом. — Твой отец приехал!

Агдан вскочил с постели и схватился за голову. Мало было печалей! Опять начнутся нравоучения: «Вы, молодые, нарушаете устои предков, напиток больших празднеств хлещете в обычные дни. И куда вам столько женщин! Надо жить скромно, копить браслет к браслету…» Охая и ворча, Агдан протягивал руки и ноги Ипу, который ловко одевал его. Под-кормчий налил на ладонь душистой воды из кувшина, мазнул по лицу, пригладил прямые черные волосы и заторопился вниз по лестнице. Какой он там ни есть отец — грубый рубака, провинциал, а прояви непочтение: отхлещет носорожьим ремнем так, что неделю не сядешь!

Склоняясь, Агдан протянул отцу сложенные руки. Ип суетился, выставляя миски с мясом и рыбой, кувшины напитков.

— Долго спишь, — проворчал Храд. — Я с утра проехал сотню стадий, а ты только еще протер глаза!

— Отец, через два дня на Канал. Надо напоследок отдохнуть…

— Отдохнуть? — Храд с усмешкой глянул на заплывшее лицо сына.

Похоже, старик был настроен мирно.

— Отец, соизволь выпить чашу некты.

— А разве сегодня Рождение Солнца или День Отплытия?

— Давший мне жизнь, наша встреча — сама праздник. Эй, желтый, налей нам!

Покачав головой, Храд выпил. Агдан начал рассказывать столичные сплетни. Храд ухмылялся — приятно узнавать плохое про богатых и властных.

— Ну, хватит забав! — сказал он вдруг и нахмурился, чтобы подчеркнуть серьезность разговора. Давя зевоту, Агдан слушал о плохой весне, трудном лете, грозящих семье бедах. Выкарабкавшись на краешек круга власти, он считал все это копание в земле и возню со скотом тупым и неприличным занятием. И совсем уж глупа затея с гием, якобы выучившимся грамоте. Небось выдолбил полста знаков…

— Проверь его и назови цену, — закончил отец.

— Ладно, — вздохнул Агдан, — давай лохматого. «Повезешь назад, если не пришибешь со злости», — подумал он, усмехаясь.

Вслед за Ипом Ор вошел в комнату, убранством сильно отличающуюся от деревенской. Резные скамьи, фигурные светильники, киши, прикрытые зана-вссями. Стены ярко расписаны. Вон охотник стреляет в оленя. А оленей гии рисуют лучше!

— Лохматый, поди сюда! — младший сын хозяина достал из плоского раскрашенного ящика измятый лист: — Прочти это.

— Плохо исполнишь — побью! — добавил Храд.

Не совсем понимая смысл, Ор произносил значения знаков: «Подкормчий Агдан доносит: на неделе из земли камень выступил. Сдвинуть с места ярое старание проявлял, но не удалось. Ремень порвался, пять лопат убило. Помощи прошу — расколоть на части…»

— Хватит, — сказал Агдан, подивясь бойкости чтения, — теперь пиши ненадолго. — Ор взял из красок ту, что легко смывается.

— Пиши: Повеление. За луну Восточных ветров вынуть земли 2000 толстых локтей Подпирающего…

Дорисовав фигурку Небодержца, Ор протянул лист Агдану.

— Все верно! — ответил тот на взгляд Храда. — Чудеса! Пишущий гий! Ну, посмотрим, как он считает. Убери, что написал, скотина!

Ор вылизал лист.

— Считай: вырыть круглую яму поперечником в сорок локтей и глубиной восемь. Один раб в день может скопать четыре охвата локтей. Сколько пригнать рабов, чтобы кончить работу в четыре дня.

Задача была сложной. Следовало найти постель круглого поля, охват ямы и устроить раздел локтей между днями. Ор погрузился в вычисления, бормоча правила, разворачивая воображаемые плащи. Закончив, он стал разглядывать рисунки на стенах. Особенно ему понравились корабли, плывущие вслед низко летящим птицам. С описания такого плавания началось его обучение знакам. Перед глазами возникла Илла…

— Остроносая скотина! — взревел Агдан, обернувшись. — Ты что зеваешь по сторонам? Не можешь решить? Видишь, отец, я сразу…

— Я решил, — сказал Ор, глядя в лицо Агдана, — а ты не сказал, что делать еще.

— Решил? — Агдан изумленно уставился на верный ответ. Над этой задачей он когда-то бился три дня и запомнил на всю жизнь. — Отец, Илла совершила чудо! Можно продать его хоть сегодня и не меньше чем за 15 браслетов! Хотя… — от неожиданной мысли Агдан поперхнулся, — зачем выпускать такую ценность из семьи!

— Браслеты как раз и придут в семью, — не понял Храд.

Агдан стал жаловаться на работу. Ну разве дело для властных — возиться с числами и вязнуть в грязи? Их дело руководить! Имея писца, легче выслужиться.

Храд задумался:

— Конечно, хорошо бы тебе скорее стать кормчим. Но пятнадцать браслетов! И эта проклятая засуха…

Агдан застонал: отказаться от такой находки, да еще второй раз слушать про нудные сельские заботы! Вдруг лицо его прояснилось:

— Значит, ты хочешь купить четырех рабов?

— Лучше пятерых, — поправил Храд, — и посильнее.

— Может быть, мы это уладим. Ты позволишь тебя оставить?

— Иди, — махнул рукой Храд. — Я и сам пойду, навещу друга. А ты, если достанешь мне пяток крепких рабов, гий твой.

Ип помог хозяевам одеться, угодливо кланяясь, проводил за дверь.

— Садись, ешь. На Канале такой еды не будет! — хлебнув из кувшина, протянул его гию: — Пей, да смотри не проболтайся. А то у-у! — Ип схватился за нос, словно проверяя, на месте ли он.

Некта обожгла горло, разлилась теплом в желудке.

Болтая, Ип успевал прихлебывать, есть, потчевать Ора, у которого голова шла кругом от хмеля и поворотов судьбы.

Когда Храд вернулся, покачиваясь и фальшиво насвистывая боевую песню, сына еще не было. Он пришел близко к полуночи и тоже далеко не трезвый. С размаху брякнувшись на ложе, Агдан протянул Ипу ногу.

— Удача, отец! Завтра пойдем за рабами. Платим два браслета за всех пятерых! — Агдан захихикал, довольный изумлением отца.

— Хватит болтать! А то сейчас… — Храд потянулся к поясу.

— Погоди! — Агдан поднялся. — Зачем горячишься! Сейчас все объясню. Один мой приятель служит в подземельях Подпирающего. Туда сгоняют рабов для Канала — и свежих, и перекупленных у хозяев. Ну, бывает, в дороге раб заболеет. Куда его на Канал, там и здоровые дохнут. Негодных продают задешево. Вот я и купил пятерых.

— Да на что мне падаль! — возмутился Храд.

— То-то, что дадут, каких выберем! Вчера больше пяти сотен новых пригнали: кто проверит, сколько там больных. Лишь бы счет сходился.

— Но ведь это, — Храд понизил голос, — обман Повелителя!

— А тебе не приходилось сбыть наконечник, а потом божиться, что потерял в бою?

— Наконечник! — полбраслета, а не пятнадцать.

— Так ведь на то я и долбил знания, чтобы рвать пожирнее!

На это Храд не нашел возражений и только поинтересовался: неужто приятель устроил все это даром?

— Ну не совсем, — хмыкнул Агдан. — Мы, властные из молодых, часто оказываем друг другу услуги, — он не стал объяснять сложных счетов по обмену женщинами, собаками, секретами о шансах боевых петухов и мамонтов. Старику все равно не понять благородной жизни!

На следующее утро они привели троих рослых коттов, коренастого борейца и длиннорукого оола. Ор подумал, что через несколько дней эти люди увидят Иллу, кто-то из них займет его место в хлеве, справа от двери…

— Ну, лохматый, — он ткнул Ора в живот, — двадцать браслетов ты мне сберег! Пойдем покупать подарки.

Илле, за то, что выучила тебя, — рассуждал он, — надо сыскать что-нибудь получше. Что же она любит?

— Листы со сказаниями, — пробормотал гий. Храд запнулся на полуслове и в ужасе воздел руки:

— Боги, вы слышали? Раб учит меня, что нужно моей дочери!

Ухватив Ора за одежду на груди и мерно потряхивая, он сказал:

— За выгоду, которую ты мне принес, вот тебе добрый совет: учись помалкивать! Запомни, ты не в селении, где пахарь с рабом гребут кашу из одной миски. Держи голову вниз, хоть и грамотный. Иначе вся спина у тебя будет в занозах. Ну, чего молчишь?

— Ты велел помалкивать, — буркнул Ор.

— То-то! — И Храд повернулся к продавцу, сидящему перед целой поляной цветастых шалей.

Повозка, запряженная двумя лосями, катилась к северной окраине столицы. Агдан и Тарар сидели на скамье сзади, Ип с Ором разместились у них в ногах, япт, раб Тарара, держал вожжи. Впереди лежал путь к подвигу Подпирающего. Найдется ли там место для подвига Ора, ка который так надеялась Илла?

Они ехали на север по мощеным дорогам мимо бесчисленных аккуратных селений и городков по ухоженной, возделанной земле. Теперь Ор уже знал, чего стоят врезанные в склоны холмов поля — террасы, какая бездна труда была потрачена, чтобы сделать этот край жилищем несчетного множества людей.

Шесть дней они двигались по предгорьям, ночуя в домах приезжих и меняя лосей в конюшнях Подпирающего. Несколько раз обгоняли окруженные стражами и волками вереницы рабов, бредущих на Канал.

На седьмой день въехали в широкую, идущую вверх долину. Справа высилась равнобокая, как бо-рейский чум, гора. Над ее срезанной снежной вершиной поднималась подсвеченная снизу клокочущая туча черного дыма. Изредка оттуда доносилось низкое рычание, словно длиннозубый тигр проснулся и потягивается, собираясь на охоту.

— Джиер, гора огня, — объяснил Ип.

Дорога подножием вулкана поднималась к перевалу. Лоси, тяжело дыша, одолевали подъем, рабы подталкивали повозку. К вечеру достигли перевальной седловины, в лица путникам ударил теплый сырой ветер Западного океана.

Через несколько дней, когда повозка катилась по берегу моря, Ор узнал высокий ступенчатый храм, который видел на рисунках Иллы. Это было святилище Пта, воздвигнутое на месте, где ладьи Цатла причалили, переплыв Западный океан.

— Как они могли тут причалить? — не поверил япт. — Смотри: от храма до берега три раза пролетит стрела.

— Волны достигали стен храма, — пояснил Ор, — а потом океан отступил. Вот на скале метки. Их делали каждые двадцать лет — все ниже и ниже.

— Ты много знаешь, — сказал япт уважительно.

— А к чему такое знание? — сморщил нос Ип. — Не накормит и от плетки не спасет.

Дорога шла дальше на север по густо заселенному краю. Города и селения почти сливались окраинами. Ветер с моря дышал влажным теплом. За оградами росли деревья, увешанные плодами, неизвестными ни в долине Рониома, ни в Гийской земле.

Возле далеко уходящего в море мыса дорога свернула к проходу между прибрежными холмами.

— Помню этот поворот, — шепнул Ип. — К концу дня будем на месте.

Путь шел по широкой плоской долине, опускающейся к северу. Ор с удивлением смотрел на опустошенную местность вокруг. Лес на склонах был срублен; лишь местами торчали мертвые обрубки стволов. По сторонам дороги все выше поднимались груды земли и каменных фбломков. Из наспех зарытых ям сочилось зловоние. Впереди нарастал непонятный шум, словно двигалось огромное стадо оленей: топот бесчисленных копыт, треск сталкивающихся рогов, храп…

— Что это там? — шепотом спросил Ор.

— Как что! — усмехнулся Ип. — Канал.

Дорога поднялась на пологую гряду и подошла к

краю ущелья — чудовищно ровного, словно выбитого одним ударом гигантской кирки. Слева оно почти подступило к морю, справа уходило за стесанные бока холмов. Поразивший Ора шум заполнял теперь все вокруг. Он сплетался из тысяч голосов и ударов по камню, шороха обсыпающейся земли, треска падающих глыб, ржания лошадей. Сквозь клубы пыли ка дне и покатых склонах виднелись копошащиеся фигурки людей. Они долбили скалу, вереницами несли корзины с землей, грузили глыбы в повозки, запряженные мамонтами.

Около места, куда они выехали, русло было глубже, и там блестело озерко, из которого поднималась огромная башня. Широкая стена тянулась вдоль берега Канала по краю перемычки и соединялась с другой такой же башней, выступавшей из моря. Ор видел, что вода в озерке стоит намного ниже уровня моря. Из башни доносились какие-то странные звуки — чудовищные вздохи, стоны, бульканье…

— Что это? — ужаснулся Ор.

— Водососные башни, — Ип пренебрежительно махнул рукой. — Говорят, туда посажены великанские мамонты, которых заставили осушать канал. Но никто не видел, чтобы их кормили. Колдовство!

Они ехали по обезображенной земле мимо частоколов с невысокими башнями на углах, конюшен, складов, медвежьих загонов. Быстро темнело. Из-за холмов донесся слабый протяжный голос трубы, и тут же справа и слева по всей долине зарокотали барабаны. День кончился.

В оседающих клубах пыли люди сбивались вереницами на дне русла. Вокруг вспыхивали факелы. Под щелканье бичей и рычанье волков рабы брели вверх, к огороженным частоколами дворам.

Впереди на гребне пологой гряды поднималась высокая башня, ступенчатая со стороны дороги и отвесной стеной обращенная к руслу. Это была резиденция Исполнителя Подвига титана Ацтара. Там наверху он принял у писца полоску кожи, покрытую знаками:

Просмотрев числа, Ацтар вернул доношение.

«Хроан будет доволен, — подумал он, подходя к окну башни, — сделали много». Титан отдернул занавес на окне, и на него поплыл снизу тяжелый гул. На дне гигантской рытвины, видной из края в кран, копошились несчетные массы людей. Слева, отделенный от канала перемычкой, простирался Западный океан, справа через холмы проглядывал Восточный. Скоро свершится невиданное: океаны соединит сделанная людьми река.

— Справедливо ли? — пробормотал он. — Боги зачтут этот подвиг Хроану. А ведь совершаю его я!

Тех, кто копошились в клубах пыли под его ногами, титан в расчет не принимал.

Агдан и Тарар старались не глядеть на окружающее. Опять постылая работа, грубая еда, жалкое жилье, жизнь, лишенная всех удовольствий, которые придают ей вкус! Повозка остановилась у низкого строения. Агдан пнул дверь, ведущую в длинную низкую комнату. За луну, что приятели провели в Атле, ничего не изменилось в жилище двенадцати подкормчих седьмой ладьи Восточного края. Как прежде, дым мешался с запахом бараньего жира и грязных тел. В середине кривился дощатый стол с мытыми листами повелений и доношений, у порога валялись циновки и облезлые шкуры — постели рабов.

У дальней законченной стены громоздился очаг. Сгорбленный раб раздувал в нем огонь. В длинных стенах справа и слева были завешанные кошмой входы в спальни подкормчих. Тарар, откинув кошму, вошел в каморку, которую они делили с Агданом. Тот, зацепившись за порог, хрипло выругался и шагнул вперед. Рабы внесли вещи.

— Живей, скот! — Агдан пнул либийца, развязывающего тюк.

— Мигом, хозяин! — рванув зубами ремень, Ип развернул на дощатом ложе меховую постель. Агдан повалился на нее, не снимая сапог.

Тарар поморщился: подкормчий, а так и остался мужланом! Сам он уже переоделся в чистое и мыл руки в поданной яптом миске.

Вернувшись в большую комнату, рабы подошли к очагу, у которого дряхлый япт кидал в котел куски мяса.

— Не будь бит! — приветствовал повара Ип. — Давай другой котел: сегодня наши угощают господ столичной едой.

Старик поднял слезящиеся от дыма глаза:

— Возьми посуду под навесом. А это, — он кивнул на мясо, — сами съедим! — и его серое от старости лицо сморщилось в улыбке.

У входа раздался топот, хриплые голоса, в комнату ввалились пыльные подкормчие. Столпившись у чана с фруктовым наваром, они хватали друг у друга чашу и пили, громко глотая. Один, с худым и белесым северным лицом, сделав пару глотков, плюнул и разразился проклятием:

— Чтобы брюхо разорвало тому, кто это варил! До чего опротивело проклятое пойло! Я успел забыть даже вкус некты… А-а, кажется, сегодня вспомню! — воскликнул он при виде вернувшихся. — Ну, рассказывайте, счастливцы, как позвенели кольцами.

— Мы счастливцы! — возмутился Агдан. — Кто может быть несчастнее тех, у кого отдых только что кончился!

Помогая готовить еду, Ор ловил обрывки разговора атлантов, которые у стола принюхивались к запаху столичных приправ. Тарар с Агданом рассказывали о боях зверей и о танцующих женщинах. Слушатели завистливо ахали.

Когда ароматный ишлох был разложен по мискам, появился бурдюк запретной некты. Каждому досталось всего по чаше, но с пепривычки подкорм-чие захмелели. Голоса стали громче, посыпались грубые шутки, встречаемые общим хохотом.

— Вот писец, о котором я тебе говорил, — показал Агдан соседу по столу, губастому южанину, на Ора. — Пусть дня три попасется при твоем пеласге, а?: Чего не поймет, я уж сам вобью плеткой.

— Ладно! — кивнул размягченный нектой и вкусными блюдами губастый. — Я скажу пеласгу.

Когда атланты разбрелись по комнатам, полтора десятка рабов сели на полу вокруг котла. Насытившись, они тихо заговорили на ут-ваау. Здесь были свои новости, свои печали и шутки.

Рокот барабанов за стеной перекатывался из края в край, словно сзывая на битву. Ор вскочил, спросонья нашаривая копье. Через приоткрытую дверь сочился бледный свет раннего утра. Рядом вылезали из-под облезлых шкур рабы подкормчих.

— Чтоб все краснорожие утонули в своем канале! — простонал Ип.

— В нем же нету воды, — возразил Ор.

— Ну, пусть пылью подавятся! — уступил либиец и заспешил на злобный рык проснувшегося Агдана.

— Надень это и не снимай, иначе пришибут стражи, — хозяин, зевнув, протянул Ору деревянный круг на ремне. На круге были большие красные знаки «Собственный раб подкормчего Агдана». У стола повар раскладывал жирную кашу по мискам атлантов. В углу дымилось корыто с зернами для рабов.

Один за другим атланты поднимались из-за стола и, вытирая руки о волосы, шли к двери. За некоторыми следовали рабы с кругами на шее. К растерянно топчущемуся Ору подошел беззубый пеласг:

— Идем. Хозяин велел показать тебе дело писца.

Жилище стояло совсем рядом с руслом. В клочьях утреннего тумана Ор увидел, как тысячи рабов вереницами сходят вниз по тропинкам, косо пересекающим борт канала. Спереди и сзади шли стрелки с волками. Уже звенели первые удары по камню. Вслед за молчаливым пеласгом Ор спустился до дна, к участку, отделенному от соседних веревками на колышках.

Рабы, ежась от утреннего холода, брали с повозки деревянные лопаты и кирки, окованные бронзой. Другие разбирали плетеные корзины из груды посреди участка. Пеласг толкнул озирающегося Ора.

— Надел, — коротко сказал он, показав на землю между веревками, — у твоего хозяина такой же там, — он махнул рукой влево. — Вот урок на пол-луны, — ткнул он в верхнюю строку знаков на широкой, грубо оструганной дощечке. — Кончится срок, придут мерщики. Сделано больше — хозяину бронза, тебе — пара кусков мяса; не сделали — ему попреки, а тебе плеть. Понятно?

Потом пеласг показал, как делить урок на дневные ломти, а каждый ломоть на доли для сотников. Весь день Ор ходил за немногословным наставником, постигая тошное дело писца. Пеласг замерял сделанное, передвигал работающие сотни; когда набиралась вырытая земля, выделял людей носить ее наверх корзинами. Несколько раз он улаживал ссоры между надсмотрщиками — каждый старался присвоить часть сделанного соседней сотней.

Наконец загремели барабаны. Рабы, шатаясь, потянулись вверх по тропе; писцы при свете воткнутого в землю факела замерили ремнем с узлами сделанное за день, разметили ломти на завтра.

Плетясь к жилью, Ор со страхом и омерзением думал о деле, которым ему суждено заниматься. Ругань хозяина, злоба надсмотрщиков, оскорбленных тем, что ими командует дикарь, презрение рабов… В сравнении с этим, счастьем казался труд на полях тихой горной общины. И ведь там была Илла. Как не похож на сестру вздорный, хвастливый Агдан!

Охрипнув от ругани, с рукой, ноющей от работы плетыо, подкормчий сидел у стола над листами своего надела. За эту луну заменявший его вестник — болтун и лентяй — запустил все дела. В записях ничего не сходится, землю рыли где полегче, сотники распустились — огрызаются как волки…

Заскрипела дверь. Пеласг свернул в угол, к миске с едой, а Ор, еле волоча от усталости ноги, подошел к Агдану, ожидая повелений.

— Понял, как делить уроки? Тогда возьми, — подкормчий кинул новому писцу листы, — проверь, исправь и перепиши.

— Куда переписать?

— Туп-пая скотина! Не видишь — одна сторона чистая! На нее перепишешь, потом с этой слижешь!

Ор склонился над листами, а Агдан, скрипя половицами, вышел подышать вечерней прохладой. Звезды густо высыпали над Каналом, перемигиваясь с кострами вокруг частоколов. Где-то тихо выл волк, жалуясь на унылую судьбу сторожевого зверя.

— Ну, — сказал Агдан. — С этим скотом, глядишь, поживу как человек. Надо только соблюсти меру: не разбаловать, но и не забить до смерти.

Сотни тысяч людей, выполняющих для Небодержца его подвиг, были сбиты в простую, грубую, но надежную систему. Великий Кормчий Канала Ацтар, озирая работы со своей Башни, раздавал повеления и угрозы кормчим краев. Каждый из них делил задания и проклятия между двумя десятками кормчих ладей. Те передавали урок и заряд злобы подкормчим наделов, подкормчие — надсмотрщикам. Набрав силу, волна заданий и злобы обрушивалась на рабов. Беспомощные перед копьями стражей и клыками зверей, они могли отдать эту злобу лишь земле и камню. Так локоть за локтем росла вширь и вглубь гигантская рана на теле Срединной земли.

Поэтому каждое утро Ор под ругань Агдана и свист плетей нарезал землю для сотен, считал сломанные лопаты и писал прошения о новых, вызывал мамонтов убирать глыбы, мерил локти и охваты.

— Еще! Еще! — тряс кулаком Агдан. — Еще! — грудью лез на Агдана кормчий ладьи. — Еще! — с тихой угрозой говорил кормчему Глава края…

С горьким смехом вспоминал Ор надежды Иллы, что здесь он совершит подвиг, который соединит его с любимой. Нет, здесь было место лишь Подвигу Подпирающего. Для остальных Канал был проклятой, бессмысленной, иссушающей ум и силы погоней за охватами н локтями, погоней, которой, казалось, никогда не придет конец.

Вскоре хозяин перестал проверять, как Ор считает охваты, делит урок между днями и сотнями. Он мазал краской свой бронзовый знак и прикладывал к листу, после чего тот становился повелением или доношением. А у Ора подсчеты, замеры, споры с сотниками, придирки хозяина пожирали дни, не оставляя ни времени, ни сил думать, чувствовать, мечтать. Лишь ранним утром, когда он шел размечать ломти, душа его чуть оживала.

Никогда в жизни Ор не был так одинок. Атланты и рабы смотрели на него с презрением и ненавистью. Писцы и прислужники подкормчих, казалось, были ему ближе других. Но гию претило их раболепство перед хозяевами, похвальба украденными кусками и хозяйскими обносками. Сам он считал, что лишняя оплеуха лучше лишнего поклона, и в ответ на проклятия и удары хмуро молчал.

Единственным, кто отнесся к нему дружелюбно, оказался, как ни странно, Сангав — умелец при кормчем ладьи. Этот круглолицый весельчак следил за работой на всех наделах, ведал починкой инструмента. Впервые увидев Ора с листами и щепками, он хлопнул себя по бокам и долго заливисто смеялся. Ор уже привык к такому веселью при виде гия-писца и спокойно ждал, когда атлант утихнет. Они обошли надел, и Сангав долго объяснял, как копать сточные канавы, чтобы осушить раскисшую от дождя землю.

Ор, научившийся делать водяные тропы в общине на Рониоме, переминался с ноги на ногу возле говорливого атланта.

— Ты что не слушаешь, гий?! — рассердился умелец. — Непонятно, что ли?

— Почему непонятно? Вода всегда бежит вниз. Помочь ей легко.

— Всегда? — прищурился атлант. — Не скажи, писец. Умеючи ее можно заставить бежать и вверх.

Как-то Ор понес сдавать сломанные наконечники лопат и ломов. В сопровождении стража он вошел в огороженный двор, где под навесами рабы мастерили корзины и лопаты. Из приземистой постройки слышался звонкий стук, а отверстие в крыше извергало удивительный зеленый дым. Сдав бронзу хранителю, Ор собрался уходить, когда во двор трусцой вбежал Сангав. Заметив Ора, он на бегу махнул ему рукой, но в дверях дымящей землянки обернулся:

— Хочешь, гий, посмотреть, как плавят бронзу?

У Ора загорелись глаза. Они вошли в дымное помещение, в конце которого играло удивительно белое пламя и слышалось громкое сопение. Ор очень удивился, когда вместо неведомого чудовища увидел двух потных либов, которые сжимали и растягивали бурдюки, зажатые между качающимися досками. Воздух со свистом выходил из глиняных трубок, погруженных в очаг. Над ним в толстой каменной чаше морщилась огненная жидкость, подернутая зеленоватым паром. Это было полно тайны и явно связано с колдовством…

— Да! — вспомнил Сангав. — Я же обещал тебе показать, как вода бежит вверх. Ну-ка пойдем!

Спотыкаясь о куски запекшейся глины, Ор прошел в угол к большому чану с водой. К нему было прислонено непонятное орудие — кожаный мешок с трубкой и двумя дощечками. Сунув камышину в воду, умелец стал растягивать дощечки. Сплюснутая кожа расправилась, атлант вытащил трубку из воды и… Застигнутый врасплох, Ор подскочил, когда в лицо ему ударила струя из трубки. Атлант хохотал:

— Это не забава, — пояснил он. — При работе с бронзой рабов надо обливать, иначе упадут от жары и все испортят. А то и подохнут! — добавил он для ясности.

На сей раз гийское упрямство оказалось сильнее первого правила рабской жизни:

— Вода не сама побежала наверх, — сказал Ор, отряхиваясь, — ты ее сосал как мамонт, когда он хочет полить себе спину.

— Строптивый козел! — в голове атланта звучало одобрение. — Ну, поглядим, что ты скажешь на это…

Умелец распахнул куртку и расстегнул пояс на кожаных штанах. Пряжка была бронзовая, в виде змеиной головы с глазами из синих камешков, а поясом служила цельная змеиная кожа.

— Что скажешь: может эта змейка сама сосать воду, как мамонт?

— Я думаю, не может, — осторожно ответил Ор.

— Смотри! — Сангав опустил пояс в чан, пережал пальцами конец, потом наполовину вытянул змею из воды и перекинул через край. Из обрезанного хвоста выпрыгнула струйка воды и полилась, растекаясь по глиняному полу. Насладившись изумлением гия, умелец вынул змею из воды.

— Ну, — сказал он, — видел? Сосала не хуже мамонта.

— Она, наверное, заколдованная! — сказал Ор, с уважением взирая на змейку. Сангав пожал плечами.

— Любая будет сосать. Можно взять кишку или сшить из кожи. Так сказано в листе о тайнах воды!

— Листы о тайнах! И ты все их читал?

— Не-ет, — засмеялся умелец, — все прочесть пяти зим не хватит. Да многих и нет нигде, кроме Долины Древа. Я там был, — продолжал он с гордостью, — у самого Феруса. Вот человек! Ведь это он придумал водососные башни, а Кеатл только построил. Это тебе не змея. Знаешь, как убирается из канала вода? Силой морских волн и приливов. А без них пришлось бы тысяч сорок поставить отчерпывать… Однако тебе о них знать ни к чему! — спохватился он, к огорчению Ора. — Беги, Соломенная Грива, а то тебе хозяин таких тайн на спине понарисует!

Минула пора жары, настала осень и незаметно переползла в зиму. Ледяной восточный ветер покрывал израненную землю снегом. Когда его сменял сырой ветер с запада, все тонуло в холодной скользкой грязи. Много закоченелых трупов уволокли за зиму к звериным загонам. Когда под весенним солнцем вода стала прорезать морщинки в боках канала, Ор едва поверил, что целый год, луна за луной прошел с тех пор, как он впервые услышал отдаленный гул Подвига.

Тейя спела колыбельную Ириту и сидела в своей комнате, обдумывая, с чем выйдет завтра на пир, куда ее пригласили.

— Госпожа, — приподнял занавесь либиец, — тебя хочет посетить мужчина. — Тейя поморщилась: еще один будет предлагать покровительство. — Его имя Палант из Долины Знания.

— Палант! — Тейя радостно ахнула. — Введи его скорее!

— Вот мы и встретились, — проговорил Палант, разглядывая Тейю. — Но я вижу, став большой певицей, ты за эти годы так и не выросла.

— А ты не округлился, как полагалось бы усидчивому мыслителю. Все такой же тощий.

— Прости, что я так поздно. С утра в Атле полдня болтал со своим приятелем Ситтаром, но только к концу дня он упомянул о тебе, потом рассказал о твоей жизни и даже объяснил, как найти. Конечно, в ответ на мои просьбы.

— Ситтар? Не знаю такого.

— Разве знаменитость может знать всех своих поклонников? Ситтар интересный человек, кстати, тоже из Умизана. Он был купцом, торговал с яптами, потом служил переводчиком во время путешествия Промеата по их земле. А теперь имеет в Атле лавку— покупает смышленых рабов, учит их ремеслам и продает за высокую цену. Я заказывал у него товар…

— А зачем тебе рабы? — перебила Тейя.

— Готовимся в путь на оленях за Ледяную стену и решили взять несколько гиев. Знаешь, я о тебе всегда помнил с тех пор, как услышал твою песню в Ан-жиере, но, посуди сама, искать встреч с подругой Италда не очень-то хотелось…

Тейя кликнула либийца:

— Принеси нам пенного сока и приготовь иш-лох. Как ты умеешь, — добавила она значительно. Раб ушел, польщенно улыбаясь.

Тейя поднялась, взяла в руки лук, провела мизинцем по струнам.

— Хочешь, я спою тебе песню? Новую. Я пела ее только раз, для немногих. Она… но зачем рассказывать! — Пальцы побежали по струнам; мелодия резкая, напоминающая перекличку коттских барабанов, словно раздвинула стены комнаты. Море, порывы ветра, удары весел — и над всем этим ритм волн, приходящих издалека и убегающих вдаль…

Тейя опустила голову, успокаиваясь, потом вопросительно взглянула на Паланта.

— Интересная мелодия, — сказал он, проглотив что-то подступившее к горлу.

Либ принес кувшин и миски дымящегося ишлоха.

— В твоих песнях, — продолжал знаток, — есть нечто дикарское. Не пойми это как упрек. Еще в «Деве Стикс» я услышал интонации гийских напевов, но не это главное. Мы отвыкли доверять чувству. Все вокруг и самих себя все время оцениваем, словно хотим продать. А дикие верят, и ты, по-моему, смогла научиться этому.

— Еще бы, — улыбнулась певица, — половину луны я прожила среди них в Умизане. И даже… у меня среди них был друг, совсем юный гий. От него я и услышала напевы, которые ты угадал в моей песне.

— И он жил у тебя, оставив собратьев? Это против их обычаев.

— Значит, ради меня он нарушил обычай!

И Палант услышал рассказ о молодом дикаре, его смешном любопытстве, неожиданной доброте и странных песнях.

— Уходя, он дал мне вот это… — Тейя сняла с шеи ремешок с амулетом. — Что с тобой, знаток?

— Посмотри на обороте справа. Там должна быть трещинка наискосок.

Тейя перевернула камешек.

— Ну, ну, не бойся! — Палант засмеялся, глядя на побледневшую певицу. — Я не колдун. Просто эту игрушку я дал одному гийскому юнцу накануне появления Севза. Значит, он дошел с мятежниками до Умизана и явился к тебе!

— Расскажи, — потребовала Тейя, и настала ее очередь услышать рассказ о нескладном мальчишке, не прошедшем Посвящение и перехитрившем самонадеянного искателя истины.

— Он считал твой подарок защитником от всех бед. И отдал мне — дикий мальчишка, который был смелее и добрее всех моих почитателей. Выходит, я лишила его защиты! — певица отвернулась, пряча слезы.

— Ты же знаешь, что это простая побрякушка.

— Нет! Твой камешек не раз помогал мне, а теперь, когда я узнала его историю, он стал мне еще дороже. — Тейя спрятала амулет на груди. — Узнать бы, где сейчас его бывший владелец, — вздохнула она.

— Мальчик ушел своей тропой, — проговорил Палант. — Вряд ли мы когда-нибудь услышим о нем. Но расскажи мне лучше, как ты решилась покинуть Италда?

— Сейчас я сама удивляюсь, — развела ладонями певица. — Я совершала дерзкие, безумные поступки, и все мне сходило с рук. Страшно вспомнить, как, едва дождавшись, чтобы Италд отплыл, я взяла в одну руку бубен, в другую — ладошку Ирита и пошла на главный рынок, зная, что назад пути нет. У рыночного храма часто поют бродячие певцы. Один как раз стоял перед небольшой кучкой народа. Он пел плохо; когда кончил, никто не поднес ему чашу. Он обошел людей, и кое-кто кинул ему в мешок горсть зерна, кусок лепешки или бусину.

— И тогда ты решилась?

— А что мне оставалось? Я запела самую смешную из песен, сочиненную тайком от Италда. Сын стоял, прижавшись ко мне. Я так давно не пела простым людям, что не сразу нашла верный тон. Но скоро толпа вокруг стала расти, а после песни все стали кричать: «Еще, еще!» Я спела еще две песни и показала на горло — что больше не могу. Тогда люди с похвалами положили передо мной груду даров, и я опять растерялась, не имея ни мешка, ни силы взять заработанное. Тут пожилой пахарь помог мне собрать дары и спросил, не поеду ли я в его общину — там завтра празднество…

Вести бегают быстрее ног. Две луны нас с Притом возили из села в село. Сыну очень нравилось путешествовать. Люди были добры к нам.

— А однажды тебя услышал какой-нибудь устроитель пиров…

— Ты все так же догадлив, Палант. И опять мне повезло: этот добрый человек сказал: «Заплатят щедро. Но не отпускай от себя мальчика. Пусть держит струны».

— Обидеть ребенка не решится самый проклятый из гуляк!

— Я убедилась в этом. Но сейчас мне. уже не нужно прибегать к его защите. Сейчас у меня все хорошо. Ириту скоро девять, он мечтает стать мореходом. Но знаешь, Палант, только не смейся, меня иногда тяготит независимость, которой я так добивалась.

— Тебе, наверное, предлагали покровительство.

— Многие. Но, видно, я стала слишком разборчива, — усмехнулась Тейя.

— А Италд? Ты его не видела с тех пор?

— Видела два раза. После неудачного похода на Акор он вернулся раненый, разыскал меня и обещал простить, если я поклянусь больше не петь людям. Было жаль его, но как я могла дать такую клятву!

Они помолчали.

— А зачем вы идете к Ледяной стене? — спросила Тейя.

Палант стал рассказывать ей о битве духов тепла и холода, о стремлении знатоков помочь силам тепла, которое поддержал сам Подпирающий, и о том, что поход на север позволит лучше оценить силы холода.

— Счастливый, — вздохнула Тейя, когда гость умолк, — ты разгадываешь замыслы богов, как равный, участвуешь в их битвах, а я… я мучаюсь над каждой песней. Почему?..

— Может быть, я знаю, — медленно заговорил Палант, — ведь песни хотят говорить о благородстве, доброте, самопожертвовании. Прежде ты верила в высокие чувства, но вот ты увидела жизнь такой, как она есть. Атлантида больна, и чем дальше, тем глубже становится ее болезнь. Ты чувствуешь это.

— Да, ты прав.

— Еще четыре столетия назад Срединная не знала рабства. Земледельцы сами выращивали хлеб, умельцы сами показывали чудеса мастерства, все были сыты, и у Подпирающего всегда имелись запасы на случай неурожая. Хватало сил и на расширение полей, и на постройку храмов. Это Энунг своими завоеваниями и доставкой первых тысяч пленных дикарей увел страну с пути Цатла. С тех пор с каждым веком, с каждым годом все больше людей хотят жить за чужой счет…

— А что же нам делать, чтобы жизнь стала чище?

— Кто что может. Мое дело — Канал. Без него будущее для людей может вообще не наступить. А твои песни — разве они не приближают людей к братству, хоть ненамного?

— Скажи, знаток, — Тейя пристально посмотрела в лицо собеседнику, — твое дело поглощает человека целиком?

— Ну, зачем так! Оно же не людоед!

— Не смейся. Вот моя жизнь принадлежит песням. И все же хочется еще… хоть немногого. Доброго друга… доставить радость одному… Но у меня хоть есть Ирит.

— Мой учитель, Ферус, — улыбнулся Палант, — во всем, кроме знаний, не взрослее твоего сына. Забота о нем греет сердце, хотя он этой заботы вовсе не замечает.

— Женщина заметила бы…

На лицо знатока набежала тень грусти, но тут же спряталась за привычную усмешку.

— Ферус их не терпит. Молодые ученики, заводя подруг в селении вешнего круга, становятся сонливыми и рассеянными.

— В нижнем селении?

— Там живет община, дающая в наши пещеры еду, кожу для листов и немногое другое, что нам нужно. В самой Долине Знаний нет ни одной женщины. Но знаток может поселить в нижнем селении подругу и даже семью. Правда, не многие так делают. Почему? Женщины не ценят тех, кто приходит поздно, уходит неожиданно, а главным богатством считает исписанные листы. Моя подруга была добрая, спокойная женщина. Она терпела целых полгода!

Тейя рассмеялась.

— А ты попробуй взять беспокойную, — сказала она, придвигаясь.

В разгар лета на надел Агдана и соседние нагрянуло десятка два начальников в красном, в сопровождении толпы мерщиков. Властные стояли наверху, брезгливо отряхиваясь от пыли, а мерщики с длинными ремнями ползали по склонам, втыкали в землю линейки, глядели в миски с поплавками, пронзительно выкрикивали числа. За ужином подкормчие гадали: что сулит посещение — кары или награды.

Дело оказалось проще. На их наделах русло достигло нужной глубины, и всю ладью переместили на восток. Сперва подкормчие радовались — не так высоко носить землю. Но работа на новом месте не заладилась. Земля оказалась густо набитой обломками камней. Потом из-под отдельных обломков вылезла каменная гряда. Она тянулась вдоль всех наделов вблизи от середины русла. Камень был прочный — кирки тупились, почти ничего не отломав.

Позвали Сангава, тот привел каких-то властных. После долгих споров умелец сказал: рыть, где мягко, а камень оставить до зимы, чтобы ломать замерзающей водой. Но в гряде надо сделать один пролом, чтобы за ней не могла скопиться вода.

Конечно, никто из подкормчих не стал пробивать гряду, считая это делом соседа. Прошла луна. Гряда уже возвышалась над наделами на десяток локтей. Ор как-то спросил Сангава, почему не делается пролом. Умелец сказал, что ладья из-за камней сильно отстала. Надо нагонять охваты к дню замера.

— А если дождь придет раньше мерщиков?

— Не должен бы, — сказал Сангав, глянув на небо.

Ночью полил дождь. В одной из темных душных землянок рабов под топот капель по дерну крыши шел тихий разговор борейца по кличке Бык и маленького япта Сима.

— Как ты попал сюда? — спросил Бык. — К нам не присылали новых.

— Подменил одного из ваших, пока шли наверх. Для атлантов все япты на одно лицо. Утром мы поменяемся снова.

— Однако ты не трус.

— Я давно наблюдаю за тобой и кое-что узнал, чего не знают другие.

— Продолжай, — скрипнул зубами Бык, — только учти, живым ты отсюда не выйдешь.

— Успокойся и выслушай. Я не торгую тайнами. Я пришел рассказать тебе, что битва не кончена.

— Как ты узнал меня?

— Мы встречались под Анжиером. Я приходил вместе с Зогдом, послом Приносящего.

— Но вам же удалось бежать. Или ты отстал?

— Нет, я приплыл сюда свободным и стал рабом, чтобы дать свободу остальным.

Сим рассказал о спасении вождей, о тайной подготовке битвы с Атлантидой. Севз, имя которого не было произнесено, затаив дыхание слушал его.

— Наш план — захват кораблей в Анжиере и высадка в Срединной. Крепости Востока почти все продовольствие получают отсюда и без помощи долго не продержатся. Но большое войско через океан не переправишь. Наше главное войско здесь. Если рабы на Канале и по всей стране поднимутся, атлантам не устоять.

— Верно, — прошептал Севз. — Твой Приносящий хитер. Но чего вы хотите от меня?

— Тебе мы устроим побег на Восток. Там ты будешь готовить воинов.

— Когда? — Глаза Севза загорелись.

— Не знаю. Жди. Может быть, к тебе приду не я. Если кто-нибудь скажет: «Смени лопату, твоя затупилась» — и сделает пальцы вот так — верь ему. — Сим в темноте нащупал огромную руку Сев-за и соединил его пальцы.

— Ладно, — буркнул гигант, остывая, — ждать я научился. Знаешь, — сказал он доверительно, — во многом я не согласен с твоим учителем, но в одном я ошибался, а он был прав. Рабство надо вырвать с корнем и выжечь поле, на котором оно проросло! — по ненависти в голосе Севза Сим понял, чего стоили неукротимому вождю годы, прожитые в шкуре раба.

— Еще одно, — сказал он, — может быть, ты слышал о новой вере, появившейся среди рабов? О боге, который велел терпеть и ждать, который придет и освободит их.

— Слышал, — усмехнулся Севз, — не иначе, это атланты морочат рабов, чтобы не бунтовали.

— Нет, эту веру внушали мы. Пусть никому не будет известно, кто и где готовит избавление. Но пусть люди ждут и будут готовы помочь избавителям, когда они явятся.

— Еще раз скажу, что твой учитель хитер. Хорошо, я буду помогать новой вере.

— Нет, ты не скажешь ни слова. — Севз удивился силе, прозвучавшей в словах маленького заговорщика. — Затаись сильнее прежнего и жди. Ты нужен для битвы.

Ор проснулся от шума дождя. Он представил, что сейчас творится на наделе, и спину его обожгло, словно по ней уже прошлась плеть.

Отсыревшие барабаны били глухо. Писцы, первыми прибежавшие к месту работ, торчали по краям. А в середине плескалось грязное озеро, кое-где разделенное раскисшими грядками. Изредка подмытый пласт сползал с откоса, с плеском падая в рыжую глинистую воду. Подходившие атланты, отвесив челюсти, застывали рядом с писцами…

Ору на плечо легла тяжелая рука Агдана:

— Если ты, дикая падаль, лохматый выродок, к полудню не осушишь надел… — дальше шли сто раз слышанные и от того потерявшие вкус угрозы слова.

День прошел в бестолковой, изнуряющей борьбе с водой. Ее черпали корзинами, загребали лопатами, пытались перегнать с надела на надел — и тогда на грядках возникали потасовки надсмотрщиков. Дождь, словно преследуемый охотником зверь, то слабел, то вновь набирал силу. Прибежал измазанный глиной Сангав, приехал кормчий. Какие-то вестники трясли грозными листами от Главы края и чуть ли не самого Ацтара. Начали бить брешь в гряде, но это была работа на пол-луны, а мерщиков ждали через три дня.

К вечерним барабанам атланты охрипли, рабы валились от изнеможения, а вода местами поднялась людям по грудь. Ввалившись в дом, подкормчие, даже не смыв глину, наспех поели и уныло сидели у стола, гадая, что с ними будет. Кормчий, словно забыв, что сам не велел трогать гряду, теперь клялся, что если они не разделаются с водой, всем быть надсмотрщиками.

— Пугает, — сказал Тарар. — Мы, что ли, виноваты, что дождь пошел.

— Всю бы воду с наделов в глотку тому синему ублюдку, что насоветовал Хроану Подвиг! — прорвало Агдана.

— И повесить вниз головой, а пасть заткнуть, чтобы вода лилась через уши! — прошипел Танпил. Кормчие оживились, наперебой придумывая изощренные казни Ферусу.

Второй день после начала дождя был еще хуже первого. За ночь вода поднялась выше человеческого роста. Она сочилась из земли по всему склону. Подкормчие и сотники, потеряв головы и голоса, метались по наделам, нещадно избивая рабов. Опять приезжали какие-то властные, отдавали повеления одно нелепее другого. Ор поставил рабов вычерпывать воду обмазанными глиной корзинами. К вечеру уровень опустился едва на две ладони. Сбив писца с ног, Агдан тыкал его лицом в глиняную жижу, приговаривая:

— Не сумел вычерпать, пей, проклятый! Завтра не осушишь — утоплю! — Ор ощущал, как слепое бешенство распирает грудь. В последний миг мысль об Илле остановила его.

В эту ночь, несмотря на тяжкую усталость, он не мог заснуть. Если завтра хозяин продолжит издеваться, Ор не вытерпит, вцепится ему в глотку. За бунт раба казнят. Что ж, все-таки способ расстаться с Агданом! И опять он подумал об Илле. Девушка сказала, что, если Ор погибнет, она откажется жить. Нет, он не смеет губить ту, которая верит, что ее любимый на Канале совершит подвиг.

Эх, какой там подвиг, если не хватает ума осушить грязную лужу!

Вот синеодеждый, написавший эти листы, наверное, придумал бы что-нибудь хитрое, вроде пьющей змеи… Пьющая змея? Мысль насторожилась, как собака, почуявшая слабый запах дичи. А что, если… такую змею перекинуть через гряду и заставить сосать воду?

Стараясь не скрипнуть дверью, Ор выбрался из дома. В куче отбросов он отыскал кусок бараньей кишки, на краю отвала выбрал лужу, похожую на уменьшенный Агданов надел. С третьей попытки ему удалось — заставить кишку сосать воду через грядку из камешков. Правда, трубка все время норовила сплющиться. Приходилось придерживать ее с боков пальцами. Но вода, хоть и тонкой струйкой, текла…

Едва начало светать, он сунул голову в спальню:

— Хозяин, я придумал, как осушить надел.

— Проклятый дикарь, как смел будить! — рявкнул Агдан спросонья. — Не мог барабанов подождать?

— Погоди! — вмешался Тарар. — Лохматый правильно сделал. Если есть способ, надо обсудить, пока остальные не пронюхали. Говори, гий.

— Вот, — Ор протянул баранью кишку. — Такая змея может сосать воду, а выливать будет из хвоста…

Агдан затрясся от бешенства:

— Издеваешься, гийское отродье! Эту вонючую кишку я…

— Пусть доскажет, — вновь утихомирил приятеля Тарар. — Ну ка, образина: как ты думаешь этой тощей трубкой осушить надел?

— Не этой. Надо сшить большую, из шкур, с ребрами…

Роняя скамьи, они пробрались к выходу, где стоял чан с фруктовым отваром. Ор окунул кишку, зажал конец пальцами, перекинул через край. Под-кормчие стояли, тупо глядя, как кишка льет жидкость им под ноги, на глиняный пол.

Тарар, опомнившись, выдернул трубку из чана.

— Когда сделаешь большую змею? — быстро спросил он.

— Послезавтра, — прикинул Ор.

— Завтра, — отрезал Тарар.

— Не верю я, что она будет пить, — уперся Агдан. — Опозоримся и еще за шкуры взыщут.

— Надо попробовать. Не осушим наделы — со змеей, без змеи ли, все равно в сотники скинут! Ты не хочешь, я у себя испытаю. Дашь гия?

— Э-э нет! — окрысился Агдан. — Мой раб придумал, а ты на этом в кормчие выехать хочешь? А ну, лохматый, пиши, что нужно.

Весь день в укромном месте за грудами земли Ор с десятком либов шил из шкур огромную кишку. Он выбрал детей Хаммы, потому что в их земле шитьем занимаются мужчины. Стражник с волком сидел ^рядом, тупо глядя на нелепый мешок.

Хвост змеи зашили, нутро забили ивовыми корзинами без днищ. На переднем конце Ор для верности нарисовал глаза и зубы.

Задолго до барабанов Ор разбудил Агдана и Тарара. Хозяин почти не ругался и даже сам побежал к частоколу за рабами. Кожаную змею вытащили из землянки с инструментами Рабы с опаской взялись за ремни по бокам страшилища и, скользя, понесли к наделу. Ор остановился, соображая, где лучше перекинуть кишку через каменный горб. Агдан орал, чтобы шевелились, махал плетью. Ор не обернулся. Пусть шумит, лишь бы не лез! Вот тут и надо класть: сверху ложбинка, с другой стороны хороший сток.

После ночного дождя вода опять поднялась, но это не огорчило, а обрадовало Ора: легче будет окунать змеиную голову. Пока что четверо рабов держали ее задранной вверх, а двое заливали воду в пасть.

Оглянувшись, Ор увидел, что у границ надела толпится много людей. Вода, корзина за корзиной, исчезала в пасти змеи. Хвост ее вспух, исчезли ребра, обозначенные краями корзин. Отяжелев, змея норовила сползти вниз. Ор под ругань Агдана прервал заливку воды и стал прикреплять ремни к каменным выступам и забитым в трещины кольям.

Прогремели барабаны. Пришли рабы и стали молчаливой серой стенкой по раскисшим берегам озера. Агдан велел было им выливать воду через гряду корзинами — чего бездельничать проклятым! — но Ор сказал:

— Погоди, хозяин, мешать будут, — и тот, налившись кровью, отошел. К зрителям прибавились подкормчие соседних наделов, сотники, умельцы. Над толпой возвышалась пара верховых в красном. Подошел Сангав.

Наконец вода заплескалась в змеиной глотке, вровень с краями верхней корзины. Рот змеи туго перетянули ремнем, для тяжести привязали камень. Наступил решающий момент: Ор махнул рукой, и передняя часть кишки тяжело плюхнулась в воду.

— Не сосет! — хрипло прошептал Агдан Тара-ру. — Опозорились! Теперь уж не в стражники…

— Погоди! — сам ничего не понимая, Тарар смотрел на умельца и гия, которые совещались возле змеиной шеи. Вот Сангав вытянул из ножен бронзовый клинок. Ор осторожно взял его в зубы и шагнул в воду. «Не утонул бы! — подумал Тарар. — Попробуй тогда угадай, что делать дальше».

От волнения Ор не почувствовал холода. Ухватившись за стянутый ремнем край, он стал наотмашь отсекать кожу вокруг обода корзины. С последним взмахом он вдруг подумал, что теперь, когда пасть змеи открыта, сделанное им чудовище проглотит его. В страхе он метнулся к поверхности, поднялся на гряду и махнул Сангаву. Тот полоснул по хвосту змеи взятым у кого-то ножом и отскочил, едва не сбитый с ног широкой желтой струей.

Невольный то ли крик, то ли вздох вырвался у людей, столпившихся вокруг. Струя била и била. Змея урчала, всхлипывала, словно живая. Первые растекающиеся ручьи подбирались к сточной канаве.

Про Ора забыли. Одни атланты толпились у змеи, другие окружили Агдана, который важно разглагольствовал, помахивая руками. Ор подошел к своим помощникам-либам.

— Раб тоже заслужил награду, — произнес чей-то надменный голос. Ор вскочил. Несколько властных стояло на гребне у змеиной глотки. Агдан с Тараром склонились перед красноодеждым — тем, который сказал о награде — в позах, искусно сочетающих почтительность с законной гордостью.

— Конечно, Глава края! — говорил Агдан, кланяясь. — Раб хорошо выполнил мои повеления. За это он получит… — Жаркая, сумасшедшая надежда обожгла Ора: вот оно — то, о чем мечтали они с Ил-лой! Свобода, любовь, новая светлая тропа!.. — Получит мой старый плащ и еще совсем хорошие сапоги! — договорил Агдан, сам умиляясь своей щедрости. Еще не понимая, Ор взглянул на свои босые, облепленные грязью ноги…

— Благодари! — ткнул его Тарар. — От радости онемел?

— Пусть боги осчастливят тебя, хозяин, как ты меня, — прохрипел Ор и, шатаясь, побрел прочь. Кончилась увлекательная охота, продолжалась постылая жизнь раба-писца.

Разъехались властные, ушли, окружив Сангава, подкормчие.

Лишь один атлант в синем плаще остался на гряде. Он поглядывал на змею, на Ора, потом окликнул гия и поманил к себе.

— Ну, выдумщик, давай поговорим! — Атлант подмигнул настороженному Ору. — Тебя как зовут? Ор? Хорошее имя. А скажи, нравится тебе твой хозяин?

— Как овод оленю! — вырвалось у писца.

— Ясно! — кивнул атлант, и его зыбкая усмешка что-то напомнила Ору. — Так вот, слушай: я могу забрать тебя. Мы отправляемся на Зирутан. Это далекая земля среди льдов. С нами будут олени, при них шестеро гиев. Путь трудный и опасный. А когда вернемся, ты останешься у нас — рисовать знаки и считать числа. Будешь сыт, узнаешь много хитростей вроде пьющей змеи.

Опасный путь! Не этот ли подвиг имели в виду боги Иллы? Надежда робко шевельнулась в душе молодого гия. Синий ждал.

— А где мы найдем во льдах мох для оленей? — спросил Ор.

— Ого! — засмеялся атлант. — Я вижу, ты уже взялся за дело! Ну, об оленьей пище мы еще поговорим. А сейчас мне надо столковаться с твоим под-кормчим. Будь сыт, охотник!

Последние слова он произнес по-гийски. И словно туман рассеялся перед глазами Ора! Тропа к морю, связанные за рога олени, которыми Оз купила день свободы для племени. Ор ведет их к стоянке узкоглазых, а рядом по-журавлиному вышагивает синеодеждый и пристает, чтобы Ор помог ему увидеть священные гийские обряды…

Что-то отвечая знатоку, Ор обдумывал, как быть: напомнить о той давней встрече? Разъярится! А сам узнает — еще хуже будет! Однако, прикинув, много ли осталось от беззаботного гийского мальчишки в хмуром, обросшем клочковатой бородой писце, Ор решил молчать.