Звери столкнулись в схватке, о которой Элосса знала не только зрением и слухом, но и по взрыву яростных эмоций, прокатившихся в ее мозгу и чуть не лишивших ее сознания, прежде чем она успела поставить барьер. Руг и саргон катались, нанося друг другу страшные удары. Элосса отползла к месту, откуда можно было спуститься. Долг по-прежнему призывал ее к опасному пятну внизу. Она была уверена, что тот, на кого напал саргон, ранен. Толчок, полученный ее мысленным поиском, был достаточно силен, так что можно было предположить, что человек все еще находится в большой опасности.
Она осторожно спускалась, пока вокруг нее не сомкнулся кустарник. Если она и производила при спуске какой-то шум, он все равно заглушался звуками битвы. Скрываясь в растительности, она с помощью посоха расчищала себе путь.
Очень осторожно она послала тончайшую нить-мысль. Да, внизу! Закрыв сознание от излучений ярости, исходящих от сражающихся животных, она шла к тому месту, где, как она знала, был человек.
Кустарник поредел. Она вышла на открытое место, где теснились скалы под быстро надвигающимися сумерками. Хотя ее сознание было закрыто, а уши почти оглохли от рева чудовищ, она уловила болезненный стон.
На вершине самой высокой скалы кто-то чуть приподнялся и снова упал. Одна рука свесилась. Элосса взобралась наверх. Было еще достаточно светло, чтобы увидеть тело с расплывающимся пятном на левом боку и плече. Она осторожно опустилась перед ним на колени и осмотрела рану. От плеча к ребрам кожа была содрана, как со спелого плода. В поясе Элоссы был маленький мешочек с лекарствами. Хотя человек не двинулся при появлении Элоссы, он был в сознании, и она не могла работать. Она не только не могла избавить его от сильной боли — ведь раски не знали внутреннего контроля, — но не могла и лечить, если мозг раненого по неведению станет препятствовать ей. Глубоко вздохнув, девушка присела на пятки и положила голову раненого себе на колени. То, что ей следовало сделать (поскольку человек был ранен по ее вине), шло в разрез с обычаями и законами юртов. Но обязанность, лежавшая на ней, диктовалась еще более высокими законами. Раз она причинила вред, она и должна исправить его.
Медленно, обдуманно, с большой осторожностью, как бы овладевая запретным, в котором ее не тренировали, Элосса включила мысль-поиск.
«Спать, — приказывала она, — отдыхать». Его голова дернулась на ее колене, глава приоткрылись. Да, она чего-то коснулась. Он все еще был на краю сознания и в какой-то мере знал о ее вмешательстве. «Спать… Спать…»
Часть сознания угасала под настойчивой командой. Теперь девушка включила другой приказ, чтобы отвести боль… Боль, конечно, останется, но как бы отдалится. Элосса делала такое с ранеными животными, с детьми юртов, сломавшими руку или ногу при падении. Но животные доверяли ей, а дети знали, что она умеет делать, и были готовы отдаться в ее власть. Сработает ли ее умение так же и на раски, который с ненавистью и презрением смотрел на весь ее род? «Спать…»
Элосса была уверена, что раски за пределом сознания. Она послала очень осторожную мысль-поиск, и ее вторжение не вызвало более тревоги.
Своим поясным ножом она разрезала его куртку и пропитанную кровью рубашку и обнажила страшную рану. Из мешочка на поясе достала сложенную ткань: внутри складок был толстый слой смеси сухих трав и чистого жира. С бесконечной осторожностью она соединила края разорванной плоти и, придерживая их одной рукой, другой медленно накладывала ткань. Хотя кровь и текла при наложении повязки, но через нее уже больше не просачивалась. Наконец вся рана была закрыта.
Элоссе пришлось ослабить мысленное влияние, потому что вся ее энергия и талант сосредоточились на другом. Как медленно она входила в его мысли, так медленно и вышла. К счастью, он не пришел в себя ни тогда, ни теперь.
Она положила кончики пальцев на ткань и, сконцентрировавшись, нарисовала мысленный образ здорового тела. Она сделала допущение, что тело раски ничем не отличается от тела юрта. Она приказала крови перестать течь из раны, подгоняя клетки наращивать новую соединительную ткань. Она чувствовала, как ее энергия льется через пальцы на рану. Излечить! Ее пальцы двигались взад и вперед, слегка прикасаясь к тряпке, и посылали силу высшего сознания, сосредоточенную на этой единственной цели.
Когда она завершила свои попытки, усталость навалилась на нее. Руки упали вдоль тела, плечи сгорбились. Наступила темнота, и Элосса не могла разглядеть лица спящего. Но он спал, и она больше ничего не могла для него сделать.
Она с усилием подняла голову. Шум битвы затих. Ее сосредоточенность ослабла. Она хотела поискать в ночи, но ее энергия сильно истощилась, все ее тело так устало, что она не могла даже двигаться, поэтому сгорбилась над спящим, ждала и слушала,
Ни звука, ни ощущения не взметнулось в ней. Она не могла проникнуть мыслью-поиском во тьму. Могут пройти сутки, а то и больше, прежде чем к ней вернется часть истраченного ею таланта.
В ночи послышался вздох. Голова спящего еще раз коснулась ее колена. Элосса напряглась. Она заплатила свой долг раски, но не думала, что ее забота о нем в какой-то мере смягчит врожденную ненависть его народа к ней. Хотя ей нечего было его бояться при его теперешнем состоянии, но его эмоции, если он полностью придет в себя, нарушат мир и покой, необходимые ей для восстановления силы. Она медленно отодвинулась от человека. Как ни велика была ее усталость, она знала, что должна уйти из его поля зрения,
Она встала и, опершись на посох, повернулась к склону. Из кустов до нее долетел запах крови и смешанная вонь руга и саргона. Там осталась масса изорванного меха и сломанных костей, а жизнь ушла. Два чудовища, равных по силе, сражались, пока не погибли оба.
Девушка обошла стороной это страшное поле боя. Послышался звук осыпающегося гравия, хриплый крик птицы, топанье лап: шли пожиратели падали. Никто из этой шумной компании не пугал Элоссу. Они найдут ожидающую их пищу.
Вверх и вверх. Она часто останавливалась, чтобы набраться сил и укрепить волю. Наконец она вышла к поросшему травой и кустарником месту, где бежал ручей. Она окунула в холодную воду лицо и руки и почувствовала голод. Элосса жевала, стараясь думать только о еде, но в конце концов не выдержала: повесила на шею шнурок и опять занялась едой. Она не знала, как и почему работает диск, но он был настроен лично на нее и, повешенный таким образом, мог дать ей знать о любой опасности.
Защитившись таким образом, насколько возможно, в этой дикой местности, Элосса вытянулась на густой траве, положив рядом свой дорожный мешок. В эту ночь не было времени для ежедневного размышления обо всем происшедшем, чтобы получить ответ на какой-то вопрос или предложить вопрос для изучения в будущем. Элосса хорошо разбиралась в снах, иногда очень живых, иногда же столь незначительных, что они улетали и она не могла удержать их, несмотря на всю свою тренировку. Но…
Она стояла на дороге, сделанной из хорошо пригнанных каменных плит. Дорога была прочной и гладкой, вилась, поднималась вверх, и глаза Элоссы не видели ее конца. И она пошла по этой дороге. Кто-то шел за ней, но она не могла оглянуться, а только чувствовала чье-то присутствие. Ее ноги почти не касались поверхности камней. Она как бы скользила над дорогой. Дорога все поднималась, Элосса шла, и кто-то все время следовал за ней.
Она шла быстро, и ей казалось, что она уже прошла большой путь с тех пор, как вступила на эту дорогу. Теперь она шла среди гор. Туман обволакивал ее тело, но дорога вела ее, и она не могла заблудиться. Она неслась так быстро, что все вокруг сливалось. Нужно, отчаянно нужно было добраться до какой-то точки, хотя Элосса не знала, что там впереди и зачем необходимо было идти туда.
Никого другого на дороге не было, кроме того, кто шел позади, шел, похоже, медленно, поскольку не догнал Элоссу. Но он шел по той же причине, что гнала ее вперед, и она это знала.
Все выше и выше. Затем — проход между высокими и темными стенами гор. Когда она вошла в этот проход, сила, которая несла ее, вдруг исчезла. Внизу клубился туман, закрывая нижние склоны, куда шла дорога. Потом туман вдруг разошелся перед ней, как раздвинутый занавес. Она смотрела вниз, в такую глубину, что у нее закружилась голова, и девушка не могла двинуться ни вперед, ни назад.
Внизу были блестки света, как будто там бросили горсть драгоценных камней. Они сверкали на башнях, на стенах высоких домов. Там был город, такой большой, величественный и импозантный, какого она никогда не видела. Башни взметнулись так высоко, что с земли, — подумала Элосса, — они, наверное, кажутся упирающимися в небо.
Там была жизнь, но город был таким далеким и в каком-то смысле призрачным, словно между ним и Элоссой легла граница другого измерения. А затем…
Она не слышала ничего, но в воздухе появилась вспышка пламени, яркая как солнце. Это пламя опустилось на город — не на центр, а далеко на краю. Вспышка дошла до городской стены, разлилась по ней и стала лизать ближайшие здания.
Над этим пламенем что-то висело. Огонь хлестал из низа и боков темной шарообразной массы. Шар опустился ниже. Между ним и землей металось пламя, распространявшееся все дальше.
Элосса была слишком далеко, чтобы видеть, что случилось с жителями города. Все горело. Рухнули три башни, когда изрыгавший огонь шар опустился поблизости, частично на город, частично вне его. Башни, стены, здания — все было раздавлено им.
Пламя поднялось выше, катилось все дальше по городу. Элосса качалась, борясь с силой, державшей ее здесь. Она чувствовала острое горе, но не могла сказать о своей великой печали, рвущей сердце. Это была катастрофа, а не преднамеренное действие, однако из нее возникло чувство вины, заставившее девушку опустить голову…
Элосса открыла глаза. Не было никакой дороги, не было никакого города, однако она не сразу пришла в себя и вернулась к реальности. Сон принес ей чувство вины, сходное с тем, какое она испытала, когда поняла, что невольно послала смерть подкрадываться к человеку.
Первая из двух лун стояла высоко в небе, а ее сестра показалась на горизонте. Лунный свет посеребрил воду в ручье; птица, питающаяся падалью, закричала, медленно поднимаясь от своего пиршества.
Элосса приняла позу для ровного дыхания, чтобы успокоить нервы. Она не сомневалась, что этот сон имел важное значение. Он не расплылся, не ушел из ее сознания, как большинство снов. Она была свидетельницей разрушения части города. Но почему ей было дано такое видение, она не знала.
Она взяла в руки диск и послала поиск. Существовал ли когда-нибудь этот город? Не по этой ли дороге, теперь уже почти разрушенной, она недавно шла? Она жаждала узнать это, но осторожность не советовала вновь пользоваться своим талантом, пока Элосса не будет уверена, что обрела полный запас сил.
Она медленно откинулась назад, скрестив руки на груди под плащом и зажав в правой руке диск. Однако больше не заснула. Воспоминание о том сне походило на тупую зубную боль, проникало в мысли, в воображение.
Зачем, где, когда и как? Об этом ничего не говорилось в обучении, которым она была занята с раннего детства, не было никакого намека на существование подобного города в прошлом или настоящем — юрты не жили в городах. Их жизнь, с точки зрения других, была груба и примитивна, но их внутренняя жизнь была совсем иной. А раски жили в городах, но город короля-вождя, конечно, ничуть не походил на город, который она видела во сне.
Да, тут была тайна, а тайны Элоссу возбуждали и в то же время вызывали беспокойство. В горах было что-то важное — сам факт Паломничества подтверждал это. Что она найдет там? Она смотрела на восходящую луну и старалась внести ясность и порядок в свой ум, как было принято в ее роду.