Братство Грааля

Глава 13. Рискованная профессия. Часть 2

Приветствую своих читателей! В этот раз я решил поэкспериментировать и разместить многословные пояснения в конце главы, чтобы не нарушать связности текста. Буду благодарен за отзывы насчёт этого решения. Приятного чтения!

Вождь отверг договор,

И посол отправился обратно.

Нам осталась

Лишь его ослиная голова.

(П. Жгулёв «Город гоблинов»)

На новую встречу с эмиром меня не пригласили. Вместо этого на следующий день в отведённые мне покои пришел один из вчерашних придворных, представился казначеем и сообщил, что предварительные переговоры со мной поручено вести ему. Он сдержанно похвалил моё знание арабского языка, мы обсудили погоду и виды на урожай.

— Эмир поручил мне узнать, откуда взялись привезённые тобой деньги.

Я мысленно ухмыльнулся. Ну, вот, началось. Максимально любезно ответил, что мне велено говорить, что они из страны пресвитера Иоанна.

— Никогда о такой не слышал. А где находится эта страна?

— О её существовании слышали многие, но где она находится? Если я отвечу, что на Небесах, не будет ли это сочтено за вздорную выдумку?

В помещении повисла пауза. Дожидаться момента, когда недоумение собеседника обратится в гнев, было бы неразумно, поэтому я продолжил.

— Тогда я лучше скажу, что не знаю.

Мои слова сарацину не очень-то понравились, но допытываться далее он не стал.

— Мои люди проверили все твои монеты: на зуб, на вес, на звучание1 и другими простыми способами. Качество чеканки, конечно, выше всяких похвал. Но не рассчитывай, что мы сделаем на это скидку. Монеты незнакомые, и мы их примем только по весу.

Казначей бросил на меня обеспокоенный взгляд, но я ожидал этого заявления, и лишь согласно кивнул. Он облегчённо выдохнул. Могу его понять, — ювелирные украшения стоят заметно дороже, а уж столь красивые вряд ли кто-нибудь отдаст в переплавку. Впрочем, у мусульман есть какие-то суеверия, связанные с запретом на изображения. Поэтому может и переплавят, не знаю. Надо будет при случае улучшить навык «богословия», чтобы разобраться в этом вопросе, да и в других тоже. Я не удержался и вздохнул, — на всё, что надо, очков Системы не напасёшься.

Собеседник, видимо, воспринял мой вздох на свой счёт, так как развёл руками и поспешил перейти к списку рабов и ценам на выкуп.

Спорили мы с ним чуть ли не до хрипоты. И судя по тому, каким довольным он уходил, где-то я продешевил. Досадно, но я, в конце концов, не купец, у меня другие, гм, таланты. С другой стороны, мы договорились, а это главное. Оговаривать пришлось и плату за еду, за утварь, за множество иных вещей, необходимых в походе. Даже за охрану пришлось заплатить, так как иначе на караван могли бы напасть какие-нибудь местные разбойники. Может быть, даже и воины самого эмира. До Тортосы по прямой около тридцати километров, но караван из сотен рабов, отягощенный стариками и женщинами с детьми, может преодолевать это расстояние пешком несколько дней.

При этом содержание выкупленных из плена и рабства ложилось на плечи братства даже после прибытия каравана в контролируемые христианами земли. Ведь иначе мы бы обрекли их на голод и нищету. А иметь запас спасённых человеческих жизней полезно ещё и потому, что никто не знает, не придётся ли членам братства Грааля вынужденно проливать человеческую кровь тут, на земле.

Ругаться пришлось и по поводу мужчин, способных держать оружие. По разработанному в домене у Гавриила плану мне кровь из носу нужна была своя военная дружина, хоть какая-то, и, желательно, не вызывающая слишком много вопросов. Так-то я бы мог привлечь соплеменников Рока Римая, да и другие рыцари нашего братства предлагали свою помощь. Но слишком бы чужеродно они смотрелись, и это даже не единственная сложность. Всё можно решить: и проблему вооружения, и экипировки, и знания языка, и боевых навыков, и даже переправить этих воинов сюда. Но где на всё это взять ОС? Воистину, уже начинаю с надеждой ждать вражеского нашествия, чтобы хоть как-то сдвинуть с места этот воз.

Договорились, что выкуп пленных будет осуществлён в два этапа. На первом мне передадут женщин с детьми, подростков и стариков. Они хуже всего переносят дорогу, поэтому рациональнее отправить их первыми. Я вношу половину их стоимости эмиру, а когда обоз достигнет Тортосы, — вторую. И оплачиваю половину стоимости рабов второго каравана. После того, как и он доберётся до цели, я вношу остаток и буду волен покинуть местные земли. Ни на одном из этапов сарацинам не выгодно меня обманывать, а мне — их. Ну и клятвы, конечно. Так и договорились.

Разумеется, сарацины не могли собрать всех рабов и пленников в дорогу за несколько часов. А ожидать нескольких недель не мог уже я. Поэтому сговорились на три дня. Всех, кого успеют собрать за это время, я выкуплю. По предварительным подсчётам речь идёт примерно о тысяче человек и полутонне серебра. Ещё недавно такая колоссальная сумма показалась бы мне умопомрачительной. Даже арабский казначей ёрзал и запинался, когда её озвучивал. По-моему он не верил, что у меня, точнее — у тамплиеров, за представителя которых меня принимали, найдутся такие деньги. Он изменился в лице, когда я согласился, извинился, сослался на то, что ему надо срочно известить эмира, и практически выбежал из комнаты.

Полтонны серебра. Много это или мало? Один балл репутации с Богом — это примерно одиннадцать килограмм драгоценного металла. Пятьдесят баллов — пятьсот пятьдесят килограмм. Да, я могу позволить себе такие траты.

У меня потребовали новый задаток. Похоже, эмир мне не поверил. Для того чтобы его внести, пришлось разыгрывать целое представление. В тот же день, сопровождаемый небольшим отрядом, выделенным «для охраны», я покинул крепость. Потом уединился в одной из рощ, и несколько часов просто наслаждался отдыхом на природе. Конечно, приходилось внимательно отслеживать возможных соглядатаев, но арабы вели себя смирно, скорее всего, опасаясь сорвать сделку, а случайных людей мне не встретилось. Потоптался в окрестностях, имитируя присутствие посторонних, а потом вышел на опушку и махнул рукой, подавая сигнал. Мешков у меня не было, так что сопровождающим предстояло увлекательное приключение в виде сбора почти трех сотен килограмм серебряных монет прямо с земли. При этом им надо было успеть всё закончить до темноты. Не знаю, что они об этом подумали.

После внесения нового задатка казначей удостоил меня новой встречи. Он уверил, что первая партия рабов будет собрана в ближайшее время. Я слушал его и кивал, размышляя над ещё одним делом.

Приведённый ко мне пленник выглядел непрезентабельно, но мне понравился его взгляд. Испанским он не владел, его французский был ужасен, а немецкого языка не знал уже я, так что, как бы ни было это на первый взгляд странно, изъяснялись мы на арабском.

— Извини, — рослый рыцарь, которого не согнул даже многолетний плен, развёл руками, — скажу честно, я не смогу внести за себя выкуп.

Он покосился на мою котту.

— Я мог бы солгать, но не брату во Христе.

— Ты брат ордена?

— Нет, что ты. Я приплыл в Святую Землю почти десять лет назад, чтобы совершить паломничество. Дела у Тевтонского ордена шли тогда не очень, Монфор, их замок, к тому времени уже пал. Так что я нанялся как обычный светский рыцарь. Попал в плен, а когда меня никто не выкупил и через несколько лет, то стал рабом. Несколько раз меня перепродавали, так я и оказался здесь. На слишком тяжелые работы меня всё же не ставили, так как местный эмир оказался жаден и надеялся, что кто-нибудь всё-таки однажды меня выкупит.

— А другие рыцари?

— Кроме меня никого не осталось. Местных выкупили родственники или «братья», а последние годы у мамлюков с христианами вообще был мир. Нет новых сражений — нет новых пленников. А новая война только началась, крупных сражений ещё не было. Так что и с новыми пленниками пока не густо. В здешних землях католики живут преимущественно в городах, и захватить кого-то во время обычного набега арабам почти невозможно.

— Другие воины?

— Есть, — рыцарь охотно кивнул, — у обычных жителей нет денег на выкуп, так что большинство так и остаётся рабами. Может быть, даже кого-то из оруженосцев или сержантов удастся найти. Большинство выкупили, конечно, но вряд ли всех.

Я кивнул, мысленно соглашаясь с его доводами. Да, в пажи берут преимущественно мальчиков из знатных семей. Это не секрет. Хотя, бывает, родители платят рыцарю деньги, чтобы он взял «на обучение» их сына. Это не одобряется, конечно, но и не запрещается. С годами паж становится оруженосцем, а у того уже есть шанс выбиться в рыцари. Порой случается, что странствующие рыцари берут себе в личные слуги вообще крестьянских детей. Шанс получить со временем золотые шпоры для них, конечно, иллюзорен, но они рады и такому. Опять же, чудеса иногда случаются.

— Мой род небогат, и не сможет вернуть тебе потраченные деньги, — со вздохом признался немец. — Но если ты меня выкупишь, Богоматерью клянусь, я отслужу. Поверь, я хороший воин. У меня на родине, на перекрёстке старинных дорог, есть священное место, где стоит древний жертвенник. Он предназначен для тех, кто желает вступить в поединок с незнакомцем. Тому, кто хочет испытать свои силы, надлежит подойти к камню и вознести над ним молитву к Господу о помощи, после чего ожидать человека, который дерзнёт принять брошенный вызов. Немало времени я провёл возле него, ожидая мужа, который решился бы вступить со мной в бой, но ни один так и не отважился на это2.

— Как же ты попал в плен?

— Подо мной убили коня.

Я невольно кивнул. Ну да, обычное дело.

— Готов принести тебе вассальную клятву или вступить в твой орден на срок, какой укажешь, только выкупи, — неловко, стыдясь собственной слабости, всё же попросил уже зрелый мужчина. — Насмешки надо мной становятся с каждым годом всё злее, однажды я не сдержусь или попытаюсь сбежать, и меня запорят насмерть, если не выдумают чего похуже. Мой здешний хозяин уже не верит, что за меня заплатят.

— Думаю, мы договоримся, — медленно уронил я, глядя, как светлеет его лицо.

Казначей эмира тоже обрадуется, ну и плевать. Дорого? Да, тысяча флоринов — это не шутки, это стоимость пятисот детей или шестидесяти подростков. Но это всего лишь тридцать пять килограмм серебра, что составляет лишь чуть больше трёх баллов репутации с Богом. А я получу за них опытного бойца, лично мне обязанного. Выгодное вложение, разве нет?

— Мне не на кого здесь положиться, а сарацинам я, как ты понимаешь, не доверяю. На днях в Тортосу отправляется караван с выкупленными мною пленниками и христианами, бывшими в рабстве. Не возглавишь его? Не стесняйся, подобающей одеждой и оружием я тебя обеспечу, как и деньгами на дорогу. А в городе вас встретят.

В одну из ночей я услышал шорох. Шел он от окна, так что я не на шутку насторожился. С другой стороны, зачем арабам лезть ко мне через окно? Они бы вошли через дверь, и не скрываясь. Так что я не стал поднимать тревогу. Тихо встал и мельком выглянул в арочный проём, тут же убирая голову. Секунду осмысливал увиденное, и высунулся в окно уже по грудь. Одетый в тёмное человек, цепляющийся за неровности стены, уставился мне в лицо белками глаз. Возможно, он бы поднёс ко рту палец, умоляя о молчании, но все его силы поглощало стремление не сверзиться с высоты вниз, на камни. Я хмыкнул и протянул ему руку. Мгновение он смотрел на неё, а потом, ловко оттолкнувшись от стены всем телом, буквально прыгнул вперёд.

— Да он же едва держался, — осознание настигло меня уже в момент затаскивания не слишком тяжелого тела внутрь комнаты. Впрочем, не будь у меня задран параметр силы до девяти, то такой рывок мог привести к тому, что вниз сверзились бы мы оба.

Человек замер на полу, тяжело дыша и взирая на меня. Среднего телосложения, худощавый, одет в черный короткий халат и такого же цвета штаны. Даже куфия, и та черного цвета3. — Да это же вообще старик.

Мужчина некоторое время молчал, восстанавливая дыхание. Я ждал. Да, добрые люди не ходят в гости через окно. Но и я не у себя дома. Наконец, делая паузы для того, чтобы вдохнуть воздух, он заговорил.

— До нас… дошли слухи… про ваши дела с эмиром.

— До вас — это до кого?

Вместо ответа гость разжал кулак, в котором тускло блеснула монета.

— Тише, — выдохнул он по-арабски, тяжело переводя дыхание, — стар я уже для таких дел. Благодарю, что помог. Там у каменной кладки выступ, которого снизу не видно. Без твоей помощи было никак не перелезть. А пройти по коридору изнутри тоже не вариант, недавние убийства переполошили всех, и охрана держится настороженно.

Я взял из его рук металлический диск и вгляделся. Неужели? Поколебался секунду, но решил, что вряд ли ночной гость меня кому-нибудь выдаст. Достал из амулета на шее свой меч и подсветил монету светом, идущим от янтаря в рукояти. Всё верно, бронзовая монета с изображением хлебопашца и письменами на языке Системы на обороте. И я уже догадываюсь, откуда она могла тут оказаться, и кто именно мой гость.

— Поначалу я сомневался, — чуть дрогнувшим голосом произнес старик, принимая своё сокровище обратно в руки и косясь на источник света, — но теперь полагаю, что угадал.

— Разве ты не узнал меня по описанию?

— Глупые бабы не запомнили лица. А девка ещё и наплела, что напавших на неё было несколько. Но ты ведь был один, верно?

Отпираться было бы глупо, так что я лишь кивнул. Впрочем, движение моего подбородка собеседник заметил, хотя меч уже был спрятан обратно, погрузив комнату обратно во тьму.

— Я был один в том месте и в то время. Но я не один.

— У нас остались легенды, устные предания, что там, за морем, остались те, кто убыл туда еще во времена Саладина. Лучшие из нас. Франкской внешности, чтобы не вызывать подозрений. Ведь цвет кожи и черты лица не имеют для нас значения.

Много лет назад мне довелось слышать историю, напоминающую легенду, за достоверность которой не поручусь. Что есть в Святой Земле тайная мусульманская секта низаритов (ассасинов), члены которой служат некоему «Старцу Горы», которого чтят как истинноверующие католики — Папу Римского. К своим врагам «Старец» подсылает убийц, назначая их из членов своей общины. Якобы, иногда он посылает убийц не к своим врагам, а просто к тем, за чью смерть ему заплатили. Это не очень-то вяжется со знаниями, полученными мною от Системы, но речь не о том.

Речь в той истории шла об официальном визите к королю Франции визиря Старца Горы. Посланник во всеуслышание заявил, что верные ему люди есть при каждом королевском дворе «франков». И даже предложил вызвать присутствующих в этом зале, если король даст слово пощадить им жизнь, и позволит вернуться домой (в Левант). Тот заинтересованно согласился, дав клятву. По знаку визиря из толпы недоумённо переглядывающихся придворных бесстрашно вышли трое, причем один из них оказался виночерпием государя, минуты назад наливавшем ему вино в кубок. Монарх пришёл в ярость и приказал казнить всех троих, а визирь прервал переговоры и убыл восвояси4.

Я мысленно продолжил прокручивать в голове свои знания о низаритах. Итак, что я знаю доподлинно?

Сразу после смерти Мухаммеда, которого сторонники ислама считают пророком, между его последователями вспыхнули распри. Несколько авторитетных вождей заявили о своём желании стать единственным наследником и духовным лидером всех мусульман, которому должны подчиниться остальные. Каждый претендент имел толпы сторонников, жаждал власти и толковал Коран в свою пользу. Пролилась кровь, и единая до того религия распалась на несколько течений.

Духовный лидер имеет для мусульман значимость, в чём-то сходную с Папой Римским для католиков. Поэтому вопрос о том, кого из них считать «настоящим» — это не только светский, но и религиозный вопрос, причём колоссальной важности.

Одна из ветвей, названная шиитами, считает, что духовные лидеры мусульман могут избираться лишь из числа потомков пророка Мухаммеда. Кого считать таким потомком, а кого — нет, это отдельный вопрос. Есть и другие фундаментальные для мусульман отличия.

С веками споры о выборе новых духовных лидеров лишь множились, а дробление ислама (и шиитов) на всё новые ветви продолжилось. После очередного внутреннего конфликта, привычно завершившегося кровопролитием, выделилось религиозное течение исмаилитов, приверженцев убитого претендента на звание духовного лидера всех шиитов по имени Исмаил. Но и они лет двести тому назад раскололись на мусталитов (последователей аль-Мустали) и низаритов (последователей аль-Низара), и снова из-за споров о том, кого считать своим новым духовным лидером. Сирийская община низаритов и есть те самые страшные и ужасные «ассасины»5.

Что мне даёт это знание? Чем мне могут быть опасны те, кто приучен убивать при свете дня, желательно при большом скоплении народа, напоказ, и невзирая на сколь угодно большую охрану? А могут ли они быть полезны?

— Не хочу врать и обнадёживать тебя. Я понимаю, о чём ты, но не имею к вашему народу отношения. Я служу непосредственно Господу, а не римскому Папе, и уж тем более не вашему имаму. Но ты ведь проник сюда с какой-то целью. С какой?

— Понимаю, такиййа6, - протянул собеседник, блеснув белками глаз. — Сто лет и более — долгий срок. Особенно для тех, кто вынужденно остался на чужбине. Мы, — проговорился он, — и не рассчитывали на многое, просто хотели проверить слухи. Поверь, самые лестные слухи.

Я лишь досадливо поморщился, но не объяснять же ночному гостю его ошибку?

— О чём ты?

Мужчина оживился.

— Я был восхищён! — он сорвался на громкий шёпот, но тут же спохватился. — Несколько недель назад армия Египта выступила к Акре. Султан призвал всех своих вассалов помочь ему сбросить христиан в море. Эмиры Хамы и Хомса собрали свои войска, оголив даже границы, и выступили ему навстречу с осадным обозом, везущим стенобитные орудия. Эмир здешней крепости тоже послал своих людей. И тут Маркаб (арабское название крепости Маргат; примечание автора) подаёт сигнал тревоги. Его подхватили все сторожевые вышки и передали дальше. Поначалу никто вообще не понял, что произошло, и решили, что речь идёт о вражеском вторжении.

Одна единственная вылазка привела к тому, что целая армия задержалась на несколько дней, а осадный обоз со стенобитными орудиями и вовсе опоздает на декаду. Стражники никого не поймали и теперь о вновь поднявших голову ассасинах заговорят не только по всей Сирии, но и далеко за её пределами. Это, конечно, влечёт для нас определённые неудобства, но это первая обнадёживающая для нас весть после длинной череды тяжёлых поражений, потери независимости, гонений за веру и тысяч лишений. Те, кто решили, что всё кончено, и впали в уныние, вновь воспрянут духом.

Для меня известие о выступлении сарацинской армии оказалось новостью. Нет, в пути я слышал, что война возобновилась, но не ожидал, что арабы так быстро соберут свои силы. Может с султаном получится договориться? Ведь сарацины тоже чтят Бога, пусть и по магометанскому обряду.

— Когда египетская армия подойдёт к Акре?

Собеседник не пытался мяться или торговаться, хотя видит Бог, я готов был дорого заплатить за любые сведения о происходящем. Вместо этого он просто бескорыстно ответил.

— Через две недели. Твои братья уже извещены.

— Так чего вы хотите?

— Ты выкупаешь у эмира единоверцев. Я хотел сказать тебе, что этот жадный и бесчестный человек под видом христиан отдаёт тебе всех, кого может. Не только католиков, но и греков, христиан востока, иудеев, язычников, даже мусульман, да гореть ему в аду. Прошедшим днём стражники схватили некоторых из наших, в том числе и мою семью. Мы живём бедно, и этого оказалось достаточно.

— Но постой, — я был шокирован таким заявлением, — какой ему смысл в таком обмане? На сегодняшний день я выкупил около полутора тысяч единоверцев. Преимущественно женщин и детей.

— У него нет большого количества христиан. За пять прошедших лет кого-то выкупили или он выкупился сам, кого-то продали дальше, кто-то умер или принял ислам. Никто не считал, сколько у эмира рабов твоей веры. Зачем? А когда ты отдал гору серебра для их выкупа, то стали искать и считать. Тогда-то всё и вскрылось. Эмир мог бы выкупить твоих единоверцев в Хаме, Хомсе и других землях, но ему жалко тратить на это деньги. И он решил сбыть тебе под видом христиан всех рабов и бедняков, невзирая на их веру. Ты ведь не можешь лично опросить каждого. А после того, как ты ничего не заметил, он и вовсе потерял всякий стыд.

— Но люди же возмутятся!

— Кто? Богачи? Стражники? Вельможи? Их семьи не тронут. Зачем им возмущаться? А что-то от твоих денег перепадёт и им. Кто-то должен убирать хлеб и работать, а значит, эмиру потребуются новые рабы, которых он купит за твои деньги и гораздо дешевле. Поэтому недовольны лишь бедняки, но кому есть дело до их жалоб? Ты их слушать не стал, например. Да и если бы выслушал, то либо не поверил, либо они бы смолчали. Ведь узнав правду ты бы не стал платить за них деньги, и оставил в руках очень сильно расстроенного эмира.

Я молчал, вспоминая, как при осмотре выкупаемых рабов, один мужчина заявил, что он буддист, а не христианин. Язычника прямо при мне с извинениями вывели из толпы и отрубили голову, объяснив, что этот «неверный» обманул своего эмира, назвавшись христианином.

— Но чего боятся пленники? Я ведь не работорговец, они свободны.

— Ты отведёшь их в свои земли, а там твои соплеменники быстро выяснят, что многие из них не знают обрядов. Тебя выгонят из Ордена за растрату, а их сделают рабами.

Я пожевал в молчании губы. Нет, того, что меня выгонят я по понятным причинам не боюсь, но ситуация действительно неприятная. А главное — в ней виноват лишь я сам. Меня обвели вокруг пальца как малого ребёнка. Хуже всего то, что я уже передал эмиру деньги, а караван «выкупленных из неволи христиан» покинул крепость.

— Ты пришёл просить за своих?

— Не только. Остальные мусульмане считают нас еретиками, презрительно называют «голодранцами». Заяви я о том, кто есть, толпа разорвала бы меня на части. Я не боюсь смерти, а совершённое доброе дело, может быть, улучшит отношение ко всем нам. И мне просто больше некуда и не к кому идти.

Интерлюдия. Эмир

Крепость бурлила. Нет, на улицах и в коридорах не звенело оружие, не раздавались воинственные кличи, но ропот возник, и не собирался униматься. Впрочем, эмир не обращал особого внимания на бурление черни. Низы нужно держать в строгости, дабы они не забывались. Так что нынешнее испытание пойдёт им лишь на пользу.

Как ему докладывали, молодой и глупый христианский рыцарь, прибывший выкупать единоверцев, охотно внимал сладким речам, щедро платя за них звонким серебром. Неуёмные сплетники, с которыми бесполезно бороться, говорили, что он его привёз целую груду. Ещё говорили, что он указал на закопанную христианами казну, которую те спрятали, перед тем как сдать крепость. Говорили… впрочем, неважно, о чём говорят глупые слухи. Важно другое. Чужак заплатил огромный выкуп, а у него, эмира, не нашлось под рукой нужного количества рабов и пленников. Казалось, что их как грязи, но стоило начать искать и собирать, как возникли проблемы. Разумеется, он не собирался отказываться от денег, самих плывущих в руки. Это было бы просто глупо, верно? Перекупать рабов-христиан у других слишком накладно, да и времени займёт не мало. Поэтому он приказал страже хватать любых рабов, бродяг и бедняков, невзирая на их веру. Ну и конечно детей, ведь если отнять ребёнка у матери, то кто разберёт какой он веры? А золотые динары на дороге не валяются.

Начальник конюшен посмел возражать своему эмиру, — неслыханная наглость. Но пока его лучше не трогать, чтобы не насторожить гостя. Всё-таки тот изначально пришёл именно к Назифу. Почему именно к нему? Подозрительно. Некоторые жители тоже попыталась возмутиться, и тут уж в ход были пущены плети, а рабские загоны пополнились членами семей недовольных. Порядок был восстановлен, а христианский рыцарь ничего не заметил.

Слухи говорят, что в качестве «выкупленных единоверцев» стражники хватают даже правоверных. Вздор! Суннитов7 никто не трогает, по крайней мере, он таких приказов не отдавал, а еретиков не жаль. Отличать иудеев от христиан, а последних друг от друга тоже не его дело, пусть сами друг с другом разбираются. Было бы забавно посмотреть на лица храмовников в Тортосе, когда они разберутся что к чему. Жаль, что придётся довольствоваться пересказами. Невелик грех — обмануть иноверца, а обмануть врага — вообще доблесть. Ну и на украшение мечети всё-таки надо будет пожертвовать.

Ох уж эта чернь. Сама причина для её недовольства пуста. Уже в этом году армия султана окончательно сбросит западных христиан в море. Томящиеся в их рабстве будут освобождены и, если захотят, смогут вернуться в родные земли. Если сумеют доказать новым владельцам, что являются мусульманами, конечно.

(конец интерлюдии)

Наутро я потребовал встречи с казначеем. Вельможа появился достаточно быстро. Странного ничего в этом не было, всё-таки я передал эмиру изрядно серебра, а после сбора второй партии христианских пленников должен был передать ещё.

Внимательно выслушав мои претензии, он развёл руками, уверяя, что такого не может быть. Раздосадованный тем, что мне лгут в лицо, я потребовал встречи с эмиром, заявив, что новых денег он не увидит, пока не заменит тех, кто христианином-католиком не является. С досадой казначей сообщил, что ему надо уведомить эмира, поскольку такие вопросы решает только он. Впрочем, вернулся он быстро.

— Повелитель согласился тебя принять и выслушать. Идём.

Несколько удивлённый такой покладистостью, я кликнул слугу, чтобы тот помог мне облачиться. Слова о том, что в надевании кольчуги нет необходимости, я проигнорировал.

На входе в покои эмира я привычно отдал меч рабу-телохранителю и прошёл внутрь. Охрана с обнаженными мечами молча шла следом. Встречные придворные вежливо улыбались, некоторые даже благосклонно кивали. Фальшивым улыбкам я не верил, но раздражение от обмана стало постепенно проходить. В конце концов, в случившемся виноват в первую очередь я сам. Надо было проверять «товар» перед «покупкой». Меня подвела неопытность. Когда руководствуешься благими намерениями, как-то не рассчитываешь получить в ответ людскую подлость.

— Внимательно тебя слушаю, — благосклонно кивнул мне местный правитель.

Я, как мог чётко, поведал свои претензии. Обвинять в случившемся самого эмира не стал, хотя вряд ли его слуги рискнули бы совершить такой обман без его ведома.

— Ай-яй-яй, — расстроено качнул головой араб, — какая неприятность. Поверь, мне очень жаль, что так вышло. Взять его!

Затылок болел адски. Я дёрнулся, и запястья рванули тяжелые кандалы. Кандалы? Я распахнул глаза. Увидел темницу и сразу всё вспомнил и понял. Чёртов араб! Да и я тоже хорош, забыв о необходимости следить за стражей. Чем это они меня? Дубинкой или кистенём?

Я сидел на жидкой копне соломы, брошенной прямо на каменные плиты. Разведённые в стороны руки за цепи крепились в железные штыри, вделанные в стену. Я дёрнул правой рукой, левой — бесполезно. Ни оборвать, ни расшатать штырь. Даже моей силы на это не хватит. Тело раздето практически догола, остались лишь штаны, прикрывающие срам, да амулет на шее. Амулет? Точно! На нём же свойство неприметности. А может, сарацины просто не смогли его снять из-за короткой цепочки? Я засмеялся.

— Тише, не стоит привлекать внимание стражи.

Голос прозвучал по-арабски, и как-то устало что ли. Знакомый голос. Я повернулся на источник звука и сощурился, всматриваясь против падающего откуда-то сверху света.

— Назиф?

— Я, — вяло откликнулся сарацин.

Хм, тоже сидит на полу, под ним такая же охапка соломы, и даже руки закованы в такие же кандалы и разведены в стороны.

— А ты что тут делаешь?

Тот зябко передёрнул плечами, грязно ругнулся под нос, но всё-таки ответил.

— Эмир запомнил, кто тебя привёл. И когда я заступился за жителей, которых мне приказали собирать под видом твоих единоверцев, обвинил в предательстве.

Я невнятно замычал, переваривая услышанное.

— Мы давно уже с ним не ладим. К тому же он суннит, а я — шиит. Мы все чтим Коран, но по-своему. У вас, христиан, ведь то же самое. Я слышал рассказ, как ваши люди избили христианина-маронита лишь за то, что он отказался поцеловать руку вашему священнику. Да и с греками вы не в ладах. Да и со всеми, даже друг с другом, если честно.

Он сухо сплюнул на пол, и снова тихо выругался под нос.

— Извини, к тебе у меня нет претензий. Ты пытался выкупить единоверцев. Это богоугодное дело. Да и твой орден получше многих.

Разговор становился интересным. Голова, после наложенного исцеления, тоже саднила меньше, хотя я и не мог её пощупать, чтобы понять, не разбили ли мне затылок. Отступить побитой собакой в домен к Гавриилу я всегда успею. Смеяться надо мной никто, конечно, не будет, но Господи, как же стыдно.

— Так дело в том, что твой эмир суннит?

— Нет, — Назиф вновь поморщился, — эмир просто плохой и жадный человек.

Вдалеке послышались чьи-то шаги, и мой собеседник нахмурился.

— Странно. Время кормить узников ещё не пришло, а палача я ждал только завтра. Спешить эмиру некуда. Или он решил узнать, где стоят ваши люди?

Он требовательно посмотрел мне в глаза. Я отрицательно мотнул головой, скривившись от прострелившей её боли, и он понимающе усмехнулся в ответ.

— Не знаешь, ну хоть тут ему не повезло.

С отвратительно громким скрипом провернулась решётка, и внутрь шагнул стражник. Он бросил быстрый взгляд на начальника конюшен и уставился на меня. Долгую секунду я смотрел ему в глаза, и он шагнул ближе, разворачивая сжатую в кулак руку. На ладони лежала знакомая бронзовая монета.

— Тот, кто передал мне её, приказал передать, что готов освободить тебя сейчас или этой ночью. Утром придёт палач и станет поздно. И что мне делать с ним? — палец ткнул в сторону.

— Предатель, — яростно прошипел узник.

Стражник равнодушно смолчал.

— Что его ждёт?

— Завтра утром бывшего начальника конюшен повесят как предателя, продавшегося христианам. Эмир уже обвинил его в смерти патрулей стражи и приказал пустить слух, что он сменил веру.

— Что?! — яростно и бессильно взвыл Назиф, а потом разразился бранью. Стражник неспешно снял с пояса нож.

— Не шуми. Нас не услышат, но ты мешаешь.

— Назиф говорил, что пытался заступиться за людей перед эмиром.

Ассасин, или кто он там, кивнул.

— Знаю. Многие в городе не поверили обвинениям в его адрес, особенно среди старых воинов, но если я оставлю его в живых, он расскажет о том, что видел. Палачу все всё рассказывают.

— Ты сможешь освободить нас обоих?

— Нет. Я смогу вывести только одного.

— Выведи его.

— Нет.

Стражник не удивился моим словам, даже бровью не повёл, в отличие от вскинувшегося узника.

— У меня приказ, и я всё равно смогу вывести только одного, — пояснил он.

— Подожди, — торопливо зачастил Назиф, обращаясь ко мне, — не спеши. Я уже стар, и не цепляюсь за жизнь. Пожалуйста, позаботься о моей семье. После таких обвинений им здесь не жить. Пророком Иисусом прошу и Матерью Его, ты же тоже их чтишь. А он пусть меня убьёт. Или можешь сделать это сам, если хочешь утолить свою жажду мести моему народу.

Я задумался. Склонившийся стражник зазвенел цепями, размыкая кандалы.

— Лучше поспешить. Сюда никто не должен войти до следующей смены караула, но случиться может всякое. Медлить нельзя.

— Я понял, — и, повернув лицо в сторону Назифа, добавил, — среди схваченных стражей жителей были и их люди. И ваши патрули убили не они, это сделал я.

Примечания автора по тексту главы:

1 Наверняка все слышали выражение «платить звонкой монетой». За этими словами лежит старинный способ проверки монет на подлинность. Фальшивая монета с обилием свинца или меди издаёт при падении на твёрдую поверхность глухой звук. Настоящая — звонкий.

Существуют и другие простые способы отличить подделку. Например, попробовать монету «на зуб», ведь золото и серебро — мягкие металлы, и укус должен оставлять на ней след.

2 На самом деле эту историю рассказал императору Византии нормандский рыцарь, во времена первого Крестового похода. Она попала в хроники, а я решил пересказать её читателям от лица вымышленного персонажа.

3Вопреки невольно напрашивающимся ассоциациям, чёрная одежда — традиционное одеяние для народов Востока. Это кажется странным, ведь оно должно притягивать солнечные лучи, но, тем не менее, это очень распространённый цвет одежды. В данном случае он используется ещё и для маскировки.

Сама сцена является авторским вымыслом, так как достоверных данных об ассасинах сохранилось не так уж и много, если не учитывать священные тексты низаритов. Народные легенды наделяют их почти сверхъестественными способностями. В данном случае автор идёт на компромисс между легендами и здравым смыслом.

4 Я не придумывал эту историю, и было бы неосторожно назвать её просто досужей выдумкой. Хотя подобные события редко попадают в хроники, некоторые случаи нам известны. Так в 1187 году, накануне катастрофической для христиан битвы при Хаттине, около полудюжины рыцарей из отряда графа Триполийского (к графству которого относилась и крепость Маргат), «охваченные дьявольским духом», перешли на сторону сарацин, детально рассказав диспозицию христианского войска и призывая Саладина немедленно атаковать. Этот эпизод битвы упоминается во многих авторитетных источниках, и добросовестно перечисленные летописцем имена предателей — европейские.

5Надо сказать, что в слухах и сказках об «ассасинах» очень много преувеличений, а порой и просто вздорных слухов, выдуманных их врагами и закрепившихся в качестве «истины». Изучая источники, я пришёл к выводу, что их самоубийственные атаки были продиктованы глубокими религиозными чувствами, замешанными на идее жертвенности. Ассасину не нужны были наркотики, чтобы отдать свою жизнь за то, что он считал правым делом. Тем более что их употребление порицалось и в то время.

Подходить к боевой подготовке «ассасинов» нужно критически, без наивного восторга, но и без неуместного презрения. Современный танк по боевым возможностям значительно превосходит средневекового рыцаря на коне, но никого это не удивляет. Удивило бы обратное. А у современников низариты заслужили свою громкую славу по праву.

6такиййа — в исламе используется в значении «остерегайся, опасайся людей».

Суть принципа: если верующий боится, что иноверцы могут посягнуть на его жизнь или имущество из-за его веры, то он имеет право скрыть свои истинные убеждения, и даже создать внешнюю видимость того, что является одним из них, не одобряя этого в сердце.

В разных религиозных (и не только религиозных!) учениях может быть своё собственное понимание того, в каких именно ситуациях дозволено скрывать свою веру или убеждения. А сам принцип хорошо известен всем имеющим опыт гонений.

7 сунниты — представители самого многочисленного направления в исламе. Трудно сказать, какова была их численность в Сирии в 13 веке, но в наши дни к представителям этой конфессии принадлежит примерно 82 % мусульман страны. Как и в христианстве, в исламе между представителями разных течений существуют идеологические противоречия, не раз приводившие к междоусобной вражде, а порою и кровавым столкновениям.