Большая медленная река

Глава 2. Дюймовочка

— Надо же, сам проснулся! Рефлексы у тебя правильные, морские — подняли якорь, значит, утро. Ну, как утро… Да, темно. Не спалось мне, решил пораньше с якоря сняться, чтобы лысая сталкерша проснулась — а нас и след простыл. А то как бы опять не ломанулась вдогонку. Там и так смотреть не на что, кожа, кости да жилы, а так бегать — совсем себя угробит. Пусть лучше идёт своей дорогой, а мы поплывём своей. Чего зеваешь? Умойся, вон, из ведра. Давай-давай, приучайся к чистоте. Теперь воду экономить не надо. И зубы почисти — я затрофеил щётки и пасту. Щётку выбери, какая по цвету глянется, я возьму вторую. И не халтурь, потому как стоматолога теперь не сыскать.

— Вот, на человека стал похож. На дикого, первобытного, отродясь не стриженного, но человека. Иди плиту растапливай, кипяти воду в чайнике. Что смотришь? Сам, сам. Я тебе показывал. Сначала мелкие щепочки, потом покрупнее, а потом и самые крупные. Спички в шкафчике рядом. Они, конечно, детям не игрушка, но ты ж серьёзным делом занят, завтраком. Нет, я за штурвалом. Днём дам порулить, обещаю, но сейчас только светает, я лучше сам.

— Что ты мне показываешь? Какую выбрать? Ну-ка… Со вкусом пинирии и со вкусом кувана. Даже и не знаю… Дай сюда обе. Вот, убираю за спину… В какой руке? Значит, пинирия. Куваном пообедаем. Только смотри, не сунь в одну кастрюлю две разные! Нам и одного вкуса за глаза хватит…

— Уже готово? Вот молодец! Совершенно самостоятельно приготовил завтрак на весь экипаж. Отличная пинирия, на настоящую еду похожа. На картошку с патокой. Дрянное жорево нищих фермеров, но такое, и правда, едят кое-где. За это достижение тебе, пацан, присваивается первое корабельное звание — кок минус первого разряда. Чтобы подняться до нулевого, сделай чайку. А вот когда научишься жарить рыбу, станешь первого. Последний разряд седьмой, но ты даже не мечтай, я и сам максимум четвёртого. Другими делами по жизни был занят, до высокой кухни не дорос. Какими? Ну, в основном, бизнесом. Тут купил, там продал, но чаще всё же посреднические услуги. Свести тех, кто продаёт, с теми, кто покупает, и поиметь на этом свой небольшой гешефт. Как тогда, в Африке. Ах, да, я ж тебе не дорассказал, чем дело кончилось. А вышло так. Когда я уже примеривался гордо и не прощаясь свалить в туман… У нас это называется «уйти по-английски», потому что напакостить и свалить, оставив других разгребать последствия, — самый англичанский метод. Так вот, я совсем чуть-чуть, но опоздал — в лагерь-деревню, где обреталась банда «наших», торжественно, на белых, красивых, очевидно, угнанных у миссии ООН джипах, заехали гости. Я тогда в Африке ещё не обтёрся и одних черножопых от других отличал плохо, но тут разница была очевидна — никто из них не носил кость в носу, не раскрашивал морду извёсткой и не рассекал одетым только в набедренную повязку и автомат. Ребятки были в американском камуфле и с эм-шестнадцать, которые в тех краях — предмет престижного потребления, потому что их нельзя годами не чистить, как «калаш». А главный их был вообще загляденье — костюм, трость, шляпа, тёмные очки… Чистый «Барон Суббота» — я потом тебе расскажу, кто это, ладно? Но я его с тех пор только так про себя и называл.

И вот этот костюмированный негр вальяжно так вытряхивается из белого «лендровера» и встаёт памятником своему портному, а мой толстый «нигга-босс» бежит к нему трусцой и кланяется, как будто собирается целовать лаковые штиблеты. Но всё же не целует, видать, пузо помешало. Не слышал, о чём они говорили, но «нигга-босс», кланяясь, немедля послал двух своих чернозадых абреков точнёхонько ко мне хижину. Оказывается, «Барон Суббота» прибыл сюда именно по мою белую душу. Объяснять мне никто ничего не стал, ткнули стволом под ребра и запихнули в джип. Там так принято — зачем слова, если можно просто врезать? На тех, кто и так в твоей власти, зачем слова тратить? А я был в их власти хотя бы потому, что у них были автоматы, а у меня нет. В той части Африки, если у тебя автомата нет, то ты вообще никто. Автомат — это такой как бы минимальный уровень, от которого идёт отсчёт человеческого достоинства. Как у нас штаны. В Африке можно легко обходиться без штанов, но не без автомата, такая вот региональная специфика. Везли меня долго, но привезли в рай. Ну, во всяком случае мне так показалось после хижин из бамбука с мебелью из патронных ящиков. Белая вилла в колониальном стиле… Что это такое? Ну, вот, примерно вот так, погляди. Я за пять лет много всего успел зарисовать по памяти. Кто эта дивная женщина? Это, пацан, Мануэла. Латино-негритянская мулатка. Межрасовые связи нет-нет, да и порождают вот такие бриллианты чистой красоты. Я иногда думаю, что в нашем мире много рас появилось именно для того, чтобы однажды он оказался населён миллиардами прекрасных метисов. Но мы, разумеется, вместо того, чтобы во благе перетрахаться, устроили взаимную резню. «Мэйк лав, нот вар» — это не про людей. Но я отвлёкся — вилла, значит. На берегу моря. И ослепительная мулатка распахивает передо мной дверь, приглашая внутрь.

А я в шортах, берцах, тельнике и бейсболке с пионерской звёздочкой, загорелый и плохо помытый. Примерно, как ты сейчас. Где ты успел уже изгваздаться? Ладно, не суть, сам таким был в твоём возрасте. «Ничего себе, — говорю я «Барону Субботе», — неплохой у вас домик». А он ржёт: «Это не у меня. Это у тебя. Если договоримся». Сумел, в общем, заинтриговать с порога. Оказалось, на мою развесистую клюкву с «рюски мафия мэн Иван Гоголефф» купились только американцы. «Барон Суббота» над этим любительским спектаклем тихо посмеялся, но взял на заметку, что американцы покупаются. «Как ты меня раскусил?» — спросил я его чуть позже. «Патрис Лумумба, товарисч! — ответил он на языке моих родных осин. — Наш советский лумумбарий! Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Калашников!» Бангани Сибусисо Дламини (для своих просто Банга), прозванный мной «Бароном Субботой», семь лет учился на моей родине, где при помощи водки в совершенстве постиг тамошний нецензурный дзен и стал куда более русским, чем многие мои соотечественники. Мой блеф он выкупил на раз, но сдавать, разумеется, не стал. Не потому, что внезапно проснулась ностальгия по холодной северной стране и студенческой молодости, а потому что увидел окно возможностей. Бангани тоже занимался оружейной торговлей, но его уровень был не «три ящика отмытых в керосине ржавых калашей», а партия зенитных ракет «Стингер», десяток БМП «Брэдли» и эшелон старых, но вполне актуальных для Африки танков Т-55. И это просто на пробу, посмотреть, как я справлюсь. Будучи цивилизованным — то есть попробовавшим водки и пельменей — африканцем, Банга страдал от расизма и политики апартеида даже сильнее своих голозадых земляков. Потому что костюм, очки и штиблеты не делали его белым, а значит, договороспособным. «Сделка на сотни тысяч долларов? — Легко! С африканцем? — Да вы издеваетесь!» «Барону Субботе» тоже нужна была «белая жопа», и моя его в этом качестве вполне устраивала. Я был для него просто подарком Всемогущего Бонди — это у них бог такой. Почему? Потому что русский — это раз. Русских Банга считал наивными, но честными, и не то чтобы сильно ошибался — если с теми же англичанами сравнивать. Кроме того, здесь все знали про его учёбу в России, потому связи с русскими никого не удивят. Нищий — это два. Я находился на дне финансовой задницы, и те жалкие пара тысяч баксов, которые прилипли к моим рукам после сделки в пользу толстого «нигга-босса», ничего не меняли. Нищие не капризны, это важно. Ничей — это три. У меня на тот момент не было связей, знакомств, друзей, и я не представлял ничьих интересов. За меня некому было заступиться, и я был полностью в его власти. Отчаянный авантюрист с фантазией — это четыре. Банга сам был таков и ценил это в людях. Он увидел мой блеф на грани фола и решил, что это именно то, что ему нужно. Так я снова стал Иван Гоголефф, «рюсски оружейный барон». Почтенный, хотя и несколько криминальный деятель серого сектора международного рынка оружия, который решил покинуть свою холодную и переживающую не лучшие времена родину ради белой виллы на берегу тёплого моря, однако отнюдь не утратил с ней деловых связей. «Барон Суббота» снабдил меня шикарным белым костюмом, дорогими часами и золотыми перстнями, а также «продал» мне виллу, потому что владение недвижимостью придавало оседлый статус. Недвижимостью — и Мануэлой, которую я всем представлял своей женой, вызывая судороги мужской зависти в контрагентах. Представлял как жену — и жил как с женой. Мануэла — какая-то дальняя родственница Банги, типа двоюродной племянницы. Сирота, красавица, бездна изящества – и почти слабоумная при том. Да ещё и говорила только по-испански, на языке, которого там почти никто не знал, да и я с пятого на десятое, на уровне «объясниться на пальцах в портовом баре Маракайбо». Callate, idiota! Декоративно-прикладное на кровать существо, бессмысленное, как комнатное растение… Что ты меня дёргаешь? Бинокль? Зачем мне бинокль? Куда смотреть? Да вы издеваетесь!

— Нет, пацан, что ни говори, а она сумасшедшая. На всю свою лысую башку. У неё пена уже на губах, по-моему. Сейчас сердце разорвётся, как у загнанной лошади. Что ты так смотришь? Объясни, почему это должно быть нашей проблемой? Она притащила тебе одежду, я вытащил её из клетки — как по мне, мы квиты и больше ничего ей не должны. Толку ни нам от неё, ни ей от нас — никакого. Ничем мы друг другу не поможем, потому что агрорадиус. Если она решила самоубиться таким сложным и утомительным способом, почему мы должны ей мешать? Свободная личность в свободном апокалипсисе, имеет право. И нет, на меня не действуют жалобные глазки. И дрожащие губки. И слёзки не действуют. Ну, что ты начинаешь? Если бы не видел, как ты писаешь с борта, решил бы сейчас, что мне подсунули девчонку. Для мальчика неприлично добиваться своего слезами. А для взрослого поддаваться на моральный шантаж непедагогично. Поэтому я не поддамся, хоть ты плачь, хоть писайся, а катер остановлю только потому, что пора отдохнуть. И пообедать. Отдать носовой! О, глянь-ка, запомнил! Приятно посмотреть — маленький матросик, а не плакса какая-нибудь!

— Чего-то она лежит и не двигается. Прямо на дороге. Рухнула с копыт и всё. Сколько мы прошли, километров тридцать с ночи? И она не только их пробежала, но и ухитрилась нас догнать. Я бы помер. Да что там, я бы ещё двадцать километров назад помер. Может, и она, того… отмучилась? Отсюда не разглядеть. Да ты вари, вари кашу. Вкус кувана мы ещё не пробовали. Что ты мне кастрюлей машешь? Да, на троих, мог бы и сам догадаться. С одной стороны, мы ей ничего не должны, с другой — кувана не жалко. Да, клади в миску, метнусь к ней на ялике. И воды кипячёной налей в бутыль, у неё, небось, обезвоживание, вот и вырубилась. Всё, не скучай, я быстро.

***

— Знаешь, что забавно, пацан? — сказал Ингвар, вернувшись. — Она была в сознании. Замкнуло, да. Как только меня увидела — так и замкнуло. Но сил что-то сделать уже не осталось, даже на адреналине. Так, ручками заскребла, глазками засверкала — и всё. Вы точно не родственники? Глаза похожи, такие же синие. В общем, выжала себя до донышка, бегаючи. Вот же балда лысая! Я ей воду в пасть лью, она зубами клацает, но глотает. Думаю, выживет. Если не побежит за нами снова. Оставил ей кашу, чай, бутылку с водой и вернулся. Пусть пожрёт кувана этого, с нас не убудет. Тем более на вкус он как яичница с шоколадом. Есть можно, но на любителя. Миску только пустую из рюкзака забрал на обмен, у нас тут не посудная лавка. Но что с ней делать? Нет, не с миской. С миской понятно — возьми и помой. Да, ты. И не как в прошлый раз, а то перемывать будешь, жопа ленивая. Воды нагрей, а не в реке прополощи. Что с Лысой делать? Мы ей, конечно, ничего не должны и ничем не обязаны, тут я остаюсь при своём твёрдом мнении, но если мы сейчас снимемся с якоря и пойдём дальше, то я зуб даю — она вскочит и ломанётся следом. Ну, или попытается, как минимум. И вот тогда точно дуба врежет, без вариантов. И это как-то неправильно, хотя, я повторю, моё мнение о том, что мы ничего ей не должны, твёрдо, как алмазный стеклорез. Но вот в чём загвоздка — если каждый раз дожидаться, пока она отдохнёт и оклемается, то мы раньше в лёд вмёрзнем, чем куда-то доплывём. Какой смысл в катере, если передвигаться со скоростью пешехода? Ладно, резвого и наглухо упоротого, но всё равно пешехода? Кроме того, чем медленнее мы движемся, тем больше на дорогу уйдёт еды, запас которой велик, но конечен. Особенно, если мы берём на себя прокорм этой безумной мадам. А нам придётся — пока она бежит, добывать пищу ей некогда. В общем, дилемма, пацан. Давай, что ли, рыбки пока половим, раз уж всё равно стоим. Заодно поучу тебя её разделывать, солить и сушить. А что? Соли у нас много, насушим рыбы, будет запас. Она не тяжёлая, а к каше приварок. Апокалипсис — это повод научиться новому, пацан!

— Да, рыбу надо потрошить, а ты как думал? Неприятно? Ты явно городской. Ну, кровь, ну, кишки… Ничего, привыкнешь. В кишках нет ничего страшного, если они не твои, конечно. Немного противно с непривычки, но это проходит. Ты, вон, и червя не мог сначала наживить, а теперь отлично справляешься. Считай, половина этой рыбы — твой личный улов. А значит, что? Значит, тебе его и разделывать. Бери нож… Бери-бери, не бойся. Как вы тут жили вообще, не понимаю. Кто-то же резал свиней, забивал коров и разделывал кур? И это были живые люди, не роботы какие, потому что до роботов вы не развились. У вас телевизоры на лампах были, какие роботы? Как это сочеталось с тем, что вы даже в рыло друг дружке не могли выписать? Режет такой на работе свиней, режет — тесак в руке, кровища хлещет, а выходит за ворота — и снова непротивленец злу насилием? Нет, не понимаю я этого. С другой стороны, оно мне надо, это понимать? Один чёрт, теперь наоборот всё. Нам бы добраться до заветной дверцы и свалить отсюда, и какая тогда разница, в чём были причины того, как было и каковы последствия того, как стало? Никакой. Думаю, самое позднее к середине зимы все просто вымрут, и загадка этого мира канет среди других загадок Мультиверсума. Я видел много пустых миров, пацан, и каждый раз думал — что у них пошло не так? Какого чёрта они все вымерли? Но ответов обычно нет. И тут не будет. Ну вот, пока болтали, всю рыбу и почистили, а ты переживал: «Кровь, кишки, вот это самое…» Руки только помой. Половину будем солить вон в том ведре, а вторую половину я приготовлю. Ты пока смотри, как это делается, а в следующий раз сам попробуешь. Поварский разряд сам себя не повысит!

— Ну, что, вкусно? То-то же. Стоило научиться чистить. Нет, эти мы отложим для нашей лысой преследовательницы. Не зря же она для нас стриптиз устраивала? Заслужила. Нет, я не буду объяснять тебе, что такое «стриптиз», и вообще это была шутка. Разумеется, она просто мылась и просто стирала одежду, а теперь просто валяется на берегу голая. Простая гигиеническая процедура, да и смотреть там не на что, одни кости. Почему смотрю тогда? Тебе не понять. Годиков через три-пять тоже начнёшь глаза скашивать на чьи-нибудь ноги, а пока наслаждайся тем, что хотя бы эти страсти тебя не волнуют. В общем, клади сюда кашу и рыбу, наливай чай, и я поплыл. Да, я вижу, что она не спит. Хочу попробовать договориться, заодно проверим, насколько она вменяемая вообще. На вид так не очень…

— Эй, дамочка! — закричал Ингвар, преодолев половину расстояния до берега. — Ты меня слышишь? Должна слышать, ты же шибанутая, а не глухая. Я тебе пожрать везу! Рыбка, кашка, всё такое. Каша со вкусом норифира, похоже на сыр с плесенью, который случайно уронили в сортир, достали и отмыли в дешёвом портвейне. Очень богатый букет, рекомендую, освежает вкусовые рецепторы. А рыба со вкусом рыбы, потому что ни приправ, ни масла у нас нет, одна соль. И чай со вкусом лежалого веника. Этот отлично сервированный в помятой миске ужин вам доставит лучший в округе плавучий официант. И даже чаевых не потребует, но ты, дамочка, должна оторвать свою худую задницу от подстилки и отойти от берега на свой агрорадиус. Ну, или триггер-дистанцию, смотря какое название тебе больше нравится. Я очень надеюсь, что ты меня не только слышишь, но и понимаешь, потому что иначе я вообще ума не дам, что с тобой делать. Встань, пожалуйста, завернись в покрывало, если стесняешься, и отойди. Не стесняешься? Ну, нашим легче. Ну да, пялюсь, извини. А на что тут ещё пялиться-то? Но, между нами говоря, худая ты, как велосипед, так что не побрезгуй угощением. Вот, видишь, ставлю на камушек. Потом туда же поставишь посуду, я снова подплыву и заберу. Можешь не мыть, пацан помоет. Ему полезно, в воспитательных целях. Раз уж он так за тебя переживает, то пусть примет в твоей судьбе деятельное участие. Это как ребёнку хомячка завести под честное слово, что он будет клетку чистить. Воспитывает ответственность, а хомячка, если что, не очень жалко. Все, отплываю, поторопись, а то остынет. Вот так нормально? Не цепляю твою триггер зону? Ну и славно. Орать только утомительно. Но я всё равно буду, потому что раз ты слова понимаешь, то не совсем ушибленная. Тогда какого чёрта ты за нами тащишься, а? Тебе совсем больше нечем заняться в этот Апокалипсис? Вкусно? Приятного аппетита. Доела? Быстро ты. Да, отходи, я заберу посуду. Вот так, хорошо. Слушай, если ты такая понятливая, можно тебя попросить? Не беги за нами завтра, пожалуйста! Это же бессмысленно! И нас задерживаешь и себя гробишь. Вон, у тебя до сих пор коленки подгибаются, так набегалась! Мы бы не возражали против твоей компании, раз уж тебе так припёрло, но блин, агрорадиус же! У нас слишком маленький катер, от юта до бака меньше, чем твоя дистанция. Так что извини, ничего не выйдет. Давай мы тебе, так и быть, отставим жратвы, и поплывём себе с богом. Ну что, договорились? Не побежишь за нами? Что ты головой мотаешь? Это «нет, не побегу», или «нет, всё равно побегу, потому что я упрямая дура»? Так, ты на какой вариант сейчас кивнула? Про дуру? Блин, я так и думал почему-то.

И что с тобой делать тогда? Мне совсем не улыбается смотреть, как ты на наших глазах себя в гроб загоняешь, да и пацан весь испереживался. Он добрый мальчик, так-то. Что ты пальцем тычешь? Куда? В ялик? А причём тут… Ха, слушай, а ты не такая дура, как кажешься. Сумасшедшая, как мартовский заяц, но не глупая. В этой идее что-то есть… Если взять верёвку длиной больше, чем твой агрорадиус, то можно посадить тебя в ялик и взять на буксир. Сидеть в нём не сильно удобно, но это с чем сравнивать. Лучше, чем марафон бежать, факт. Но верёвки у нас такой нет, и где её взять, я не знаю. У тебя есть идеи? Что ты киваешь? Есть? Сможешь раздобыть бухту тонкого, но крепкого каната? Сможешь? Да ты, я смотрю, настоящий снабженец! Нет, не бойся, мы тебя дождёмся. Иди, добывай. Только оденься, что ли. Нет, меня твои мослы не смущают, но комары же сожрут!

***

— Возрадуйся, пацан! Вполне возможно, что ты сможешь и дальше любоваться на лысину твоей подружки. Если она, конечно, раздобудет верёвку, как обещала. Но я почему-то думаю, что справится. С её-то упорством! Посадим в ялик, привяжем к корме, будем тянуть за собой днём и спускать ниже по течению ночью. Сложнее всего будет расходиться краями, когда снимаемся и встаём на якорь, но, если она гребёт хотя бы вполовину так хорошо, как бегает, то проблем не будет. Вечером обойдёт катер по дуге и встанет на привязи ниже по течению, а утром наоборот. Что радует, дама демонстрирует признаки частичной вменяемости. Что не радует — я один чёрт не могу понять, с чего она к нам прицепилась. Она, как и ты, не говорящая. Вы не родственники, часом? Да, я уже спрашивал… Тогда тем более загадочно. Что, зеваешь уже? Умывайся, зубы чисти и укладывайся. Нет, это обязательные части вечерней программы. Без них — никакой сказки на ночь!

— Помылся? Ладно, ложись, будет тебе сказочка. Не длинная, потому что я прошлую ночь почти не спал. И мне бы самому в койку завалиться. Про что бы тебе рассказать? Ну, например, про Дюймовочку. Кто это? История загадочная. Некая женщина посадила цветы. Когда они распустились, в одном из них она нашла мелкое существо. Я бы предположил, что это новый вид цветоеда и обработал клумбу дустом, но существо оказалось удачной мутацией неустановленного сельхозвредителя в сторону эмоциональной мимикрии.

Что это такое? Как бы тебе объяснить… Вот, скажи мне, собачки — милые? Ага, милые, значит. Вонючие, нечистоплотные, шумные, грызущие мебель и обувь, требующие еды и ухода существа, утратившие практическую ценность после перехода от кочевого пастушества к оседлому земледелию. Но люди их кормят и ублажают, любят как своих детей, а то и сильнее. Почему? Они «милые». Это я уже про котиков не говорю, которые вдобавок ко всему вышеперечисленному ещё и демонстративно презирают своих хозяев. Почему так получается? За тысячи лет сосуществования с человеком эти животные прошли естественный отбор в сторону «эмоциональной мимикрии», то есть преимущество получали особи, визуально приятные человеку и вызывающие у него позитивный эмоциональный отклик. Механизм, использующий врождённую уязвимость человеческой психики — инстинкт защиты потомства. Дети, щенки и котята провоцируют у нас выделение одних и тех же гормонов, вызывающих реакцию умиления и стремление накормить, погладить и чмокнуть в носик. Странное насекомое в цветочке использовало этот фактор на все сто — оно выглядело неотличимым от человеческого ребёнка. Маленькой девочки. Очень маленькой, ростом в дюйм, поэтому женщина назвала её Дюймовочкой. Что такое дюйм? Ну, это такая мера длины у тех же чёртовых англичан, которые слишком снобы, чтобы пользоваться, как все, нормальной метрической системой. Дюймы, фунты, пинты, баррели… Сколько это? Ну, вот видишь топливную трубку? Это приблизительно половина. Если бы девочка была такого роста, то её назвали бы Полдюймовочкой. В общем, давай считать, что ростом она была с твой мизинец, но настолько «милая», что женщину немедля накрыло окситоциновым безумием. Это, пацан, как ваш агротриггер, только в другую сторону. Не «всех убью один останусь», а «люблю не могу». Даже не знаю, что хуже, но я бы посмотрел на ваш мир, если бы людям в эту сторону мозги свернуло. Презабавное, должно быть, было бы зрелище. Если издали. В общем, женщина стала ухаживать за этим странным существом так, как будто оно было её собственной дочерью, и то, что оно помещается в спичечный коробок, её почему-то вообще не смущало. Но вот что странно — оказалось, что эта подозрительная Дюймовочка, или, как сказал бы оружейник, «Десятилинеечка», оказывает такой же эмоционально-триггерный эффект и на существа других биологических видов, включая те, у которых окситоцин не выделяется, например земноводных. Так, например, увидевшая якобыдевочку жаба не слопала её, как жука, а отчего-то решила, что она будет прекрасной парой её сыну. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, что это существо не имело на самом деле формы человеческого ребёнка, а казалось миниатюрной симпатичной женской особью своего вида каждому, кто на неё смотрел. Идеальный защитный механизм, не позволяющий её сожрать. Так жаба увидела в ней юную лягушечку, с которой её потомок мог бы отлично наметать икры, и похитила в матримониальных целях. Красть невесту — это и у людей вполне себе репродуктивная стратегия, устаревшая, но практикуемая. Не знаю, что бы у них там вышло с жабом, потому что следующий её угнал майский жук — тоже, видимо, принявший за самку своего вида. Однако оказалось, что Дюймовочка умеет отключать свой аттрактивный эффект, потому что жук почти сразу разочаровался в её внешности и оставил в покое. Следующей жертвой странного существа стала полевая мышь, которую она выбрала из-за тёплой норы — Дюймовочка начала готовиться к зимовке. Скорее всего, судьба мыши была бы незавидной — эмоционально паразитирующее на ней существо сожрало бы её запасы на зиму, обрекая несчастную на голодную смерть. Однако вскоре оно увидело вариант получше — крот. В сказке он описан как «богатый», то есть, вероятно, его запасы были больше, чем у мыши, что и предопределило выбор Дюймовочки, планомерно обеспечивающей себе максимально комфортные условия. У крота она и перезимовала. К счастью для последнего, запасов хватило на двоих, и он выжил. Когда же по весне существо-паразит доело последнюю провизию, то задумалось о смене донора. На этот раз оно выбрало птицу — ласточку. Вероятно, весной у этого вида начинался сезонный репродуктивный цикл, и ей требовался высокомобильный носитель для миграции в поисках самца. Стратегия увенчалась полным успехом — каким-то образом ей удалось заставить ласточку отнести её к Принцу Эльфов — по описанию, это была как раз мужская особь того же вида. С ним они и поженились, выполнив биологическую задачу продолжения рода. Сказка на этом заканчивается, но я думаю, что их детишек потом нашли в своих цветах другие женщины, продолжив репродуктивно-паразитический цикл этих странных существ… Да ты опять спишь? Спокойной ночи тогда…