Божья коровка

Глава 14

Ту-104 из Хабаровска приземлился в аэропорту Шереметьево во второй половине дня. Ревя двигателями, лайнер подкатил к аэровокзалу, где и замер. К самолету подали трапы, открылись боковые двери, и на летное поле начали спускаться пассажиры. Многие несли в руках небольшие чемоданы и сумки, видимо, не пожелав сдать их в багаж. Рядовая сцена — такие в аэропорту можно видеть ежечасно. Наблюдавшие за посадкой родственники и друзья прилетевших потекли к выходу на летное поле, где и встали небольшой толпой. Отворились двери, и в зал начали входить прибывшие из Хабаровска. К ним бросались, обнимали, пожимали руки. В этой суете мало кто обратил внимание на странную процессию. Дюжий, молодой мужчина вел, а, верней, тащил пьяненького пограничника, крепко обхватив его за туловище. Тот мотал головой и улыбался. Следом пассажир в пальто и кроличьей шапке нес два чемодана — один маленький, а другой большой. На его плече висела гитара на ремне. Следом шел пограничник с погонами старшины. На спине его висел армейский вещевой мешок, а в руке он нес вместительный рюкзак.

В здании аэровокзала эти четверо отыскали свободную скамью, на которую первым делом усадили пьяного. Покачавшись, тот склонился в сторону. Подскочивший пассажир примостил на сиденье маленький чемодан, на который пограничник лег щекой. Зеленая фуражка скатилась с его головы на пол. Пассажир поднял ее и пристроил на сиденье, а затем прислонил к нему снятую с плеча гитару.

— Спасибо вам, товарищи! — поблагодарил штатских старшина, бросив свой рюкзак на пол. — Далее мы сами.

— Поправляйтесь, парни! — улыбнулся дюжий пассажир и пожал ему руку. — Если что не так с билетами, адрес у вас есть. Приезжайте! Примем и накормим, спать положим.

Мужчина в кроличьей шапке в свою очередь протянул руку старшине, и тот ее пожал. Пассажиры повернулись и ушли. Старшина присел на корточки слегка похлопал рядового по щекам. Недовольно пробурчав, тот открыл глаза.

— М-м?..

— Я пойду спросить насчет билетов. Дай мне свой военник.

— Сам возьми, — сказал солдат и закрыл глаза.

Старшина, вздохнув, расстегнул ему шинель и извлек из внутреннего кармана красную книжку с вложенным в нее фиолетовым листком. Сунул ее в боковой карман шинели и осмотрелся. Со скамьи напротив на него смотрели двое: женщина в платочке и мужчина в кепке и в болоньевом плаще. Оба лет под сорок и, похоже, муж с женой.

— Присмотрите за моим товарищем, — попросил их старшина. — Я пойду спросить насчет билетов.

— Приглядим, — кивнул мужчина и спросил, не удержавшись: — Отпуск в самолете отмечали?

— Мы не собирались, — старшина вздохнул. — Только доброхоты прицепились. Разглядели… — не закончив, он махнул рукой. — Как пристали! Выпей с нами, а не то обидишь. Кое-как, но я отбился, а Сергей не удержался. Вот и напоили. Хорошо, что хоть до лавки довели.

— Ничего, проспится, — хохотнул мужчина. — Помню, сам, когда из армии вернулся…

— Помолчи! — перебила его женщина. — Не позорься перед людьми. Вы идите, старшина. За товарища не беспокойтесь, мы за ним присмотрим. Рейс наш отложили, и спешить нам некуда.

Старшина кивнул и отправился к билетным кассам. Там он подошел к окошечку с надписью «Для Героев Советского Союза и Социалистического труда» и положил на стойку военные билеты с вложенными в них фиолетовыми листками.

— Два билета на ближайший рейс до Минска, — сообщил женщине, сидевшей с другой стороны окошка.

— Ничего не попутал, пограничник? — усмехнулась та. — Это касса для Героев.

— Черт, забыл, — старшина полез в карман шинели и выложил на стойку красную книжечку. — Вот.

Кассир взяла ее и раскрыла. Затем перевела изумленный взгляд на старшину. Тот улыбнулся и снял зеленую фуражку.

— Похож? Могу награду показать.

Он надел фуражку и стал расстегивать шинель.

— Не нужно, — покрутила головой кассир. — Удостоверения достаточно. Извините, товарищ старшина, я впервые вижу такого молодого Героя. Не могла поверить. А за что вас наградили?

— За Даманский, — ответил пограничник. — Как насчет билетов?

— Я сейчас!

Женщина сняла трубку телефона.

— Маша? — заговорила в микрофон. — У меня герой просит два билета на ближайший рейс до Минска. Ну и что, что осталась только бронь? А ему положено. Говори места!

Она записала цифры на бумажке, положила трубку и придвинула к себе военные билеты.

— За перелет придется доплатить, — сообщила кассир. — Войсковые требования выданы на проезд по железной дороге.

— Знаю, — улыбнулся пограничник. — Сколько с нас?

— Шесть рублей за два билета.

Старшина полез в карман и выложил на стойку две бумажки — синюю и желтую. Кассир взяла их и занялась оформлением билетов. Спустя минуту выложила их на стойку вместе с документами.

— Вылет через полтора часа. Не опоздайте на посадку.

Старшина поблагодарил и, забрав документы с билетами, отправился обратно. На пути к скамье, где он оставил друга, разглядел тревожную картину. Там толпились люди, и они ругались. Привлеченные скандалом, к ним подтягивались ожидавшие своего рейса пассажиры.

— Что за хрень? — удивился старшина и ускорил шаг.

Старший лейтенант Анцибор и его наряд прибыли в Шереметьево во второй половине дня на автомобиле УАЗ-452 вагонной компоновки, проще говоря, микроавтобусе. В комендатуре Москвы он использовался для доставки на гауптвахту нарушителей устава. Их «комендачи» собирали по вокзалам, изредка — аэропортам. Время-то горячее, только не в буквальном смысле: последняя декада мая 1969 года в Москве выдалась прохладной — температура днем не поднималась выше 10 градусов. Дело тут в другом. Из своих частей на побывку едет много срочников. Пьяные, расхристанные солдаты и сержанты заполняли поезда. Ладно бы сидели по вагонам, но орда отпускников выплескивалась на вокзалы, улицы столицы, где своим поведением позорила высокое звание военнослужащего СССР. Комендантские патрули наводили здесь порядок. Нарушителей устава собирали и везли на гауптвахту. Там они проспятся, день-другой походят строевым, и домой поедут присмиревшими.

Анцибор и его наряд из сержанта и ефрейтора до обеда прочесали два вокзала, отвезя на гауптвахту более десятка нарушителей. Во второй половине дня наряд старшего лейтенанта направили в Шереметьево. Самолетами срочники летали редко, но случалось и такое. Приказав водителю встать у аэровокзала, офицер с нарядом вышли из машины. Перед тем, как зайти в здание, Анцибор осмотрел подчиненных. Все в порядке: форма ни на ком не топорщится, фуражки на головах одеты строго по уставу, сапоги начищены, на рукавах — красные повязки с надписью «патруль». За себя офицер не волновался — он всегда одет, словно бы сошел с плаката. Как-никак в столице служит, а не в каком-то Мухосранске.

Анцибор и его помощники направились в зал ожидания. Здесь сначала огляделись. Не заметив срочников, старший лейтенант приказал пройти вдоль скамей — кто-то мог на них лежать или сидеть. Опыт «комендача» не подвел: на одной скамье обнаружился спящий пограничник. Он лежал, пристроив голову на чемодане. Рядом на сиденье примостилась зеленая фуражка. Увидав его, старший лейтенант возрадовался — пограничников он терпеть не мог. Много о себе думают. Остановишь такого зимой на московской улице с фуражкой на голове вместо положенной ушанки, ну, а тот в ответ: «Мы вашим приказам не подчиняемся. У пограничников свое начальство. Нам положено».

— Разбуди его, Петренко! — приказал Анцибор сержанту.

Тот склонился над солдатом и потряс его за плечи. Пограничник замычал и открыл глаза.

— Встать! — приказал ему Анцибор.

— Отвали, шуруп! — буркнул пограничник и опять закрыл глаза.

Анцибор от его ответа чуть не задохнулся. Как он смеет говорить такое офицеру!

— Пьяный он, товарищ старший лейтенант, — доложил Петренко. — Так дохнул — сам едва не окосел.

— Взяли — и в машину! — приказал наряду старший патруля.

Сержант с ефрейтором подняли пограничника с сиденья. Тот при этом что-то возмущенно замычал. Не придав этому значения, ефрейтор нахлобучил пограничнику на голову фуражку, а затем взял с сиденья чемодан. Прихватил гитару. Однако увести задержанного не удалось — дорогу преградил мужчина в кепке и в болоньевом плаще.

— Оставьте пограничника в покое! — сказал, сверля их нехорошим взглядом.

— Товарищ, отойдите! — нахмурился Анцибор. — Вы препятствуете комендантскому патрулю исполнять свои обязанности.

— А насрать! — ответил тип в плаще. — Нет у вас власти надо мною — свое я отслужил. Чего к солдату прицепились? Спал тихонько, не мешая никому. Из Хабаровска летел. Там китайская граница, а чего там маоисты вытворяют, всем известно. Может быть, что воевал.

— Разберемся, — буркнул Анцибор и попытался отодвинуть мужика в сторонку. Но вмешалась женщина до этого сидевшая на скамье.

— Не трогай моего мужа! — закричала, подскочив. — Что это делается граждане?! — завопила на весь зал. — Военные гражданских бьют.

— Не бил я никого… — пытался оправдаться Анцибор, но баба не унялась. Привлеченные ее криками, к ним стали стягиваться любопытные. Не прошло минуты, как патруль оказался в плотном их кольце.

— Что здесь творится? — спросил солидный гражданин в очках и шляпе.

— Да вот эти, — мужчина, помешавший Анцибору, ткнул в него коричневым от никотина пальцем, — схватили пограничника, который на скамейке отдыхал. Ни документов не спросили, ни откуда прилетел. Хвать — и волочь с собой. Как можно так с солдатом? Да еще меня толкает, когда ему сказал.

— В самом деле, товарищ офицер, — сказал солидный гражданин. — Документы следует проверить первым делом.

«Он же пьяный!» — захотел ответить Анцибор, но сказать ему не дали.

— Нет их у него, — пояснил поднявший шум мужчина. — Старшина забрал — билеты покупать пошел. Просил меня за другом присмотреть. Дождаться б надо, а потом решать.

В этот миг, будто по щучьему веленью старшина и появился. Уверенно раздвинув любопытных, он подошел поближе и козырнул старлею.

— В чем дело, товарищ старший лейтенант? Куда вы тащите моего товарища?

— В комендатуру, — буркнул Анцибор.

— У вас нет на это права.

— Почему? — удивился офицер.

— Он не военнослужащий, как и я. Мы уволены из рядов вооруженных сил.

— У меня и дембеля строевым ходили, — усмехнулся Анцибор. Небрежный тон пограничника задел его до глубины души. Как он смеет говорить так с офицером?

— Ну, так мы не дембеля, — ответил старшина. — Списаны со службы по здоровью. У моего товарища нет ноги, на протезе ходит. У меня рука повреждена. Вот, смотрите!

Он протянул Анцибору военные билеты. Тот взял и поочередно открыл в них соответствующие страницы. Старшина не врал: в обоих заключение медицинской комиссии о невозможности дальнейшего прохождения военной службы. Подписи, печати…

— У нас и справки есть из госпиталя, — продолжил старшина, забрав военные билеты. — Могу их тоже показать. Не выйдет у вас со строевой, товарищ старший лейтенант, — он усмехнулся и скомандовал ефрейтору с сержантом: — А ну вернули моего товарища на место!

К досаде Анцибора, помощники беспрекословно подчинились. Рядовой, оказавшись обратно на скамье, раскинул руки вдоль спинки и буркнул: «Ху…вы шурупы!»

— Послушай, старшина! — взвился Анцибор. — Отсутствие ноги не дает права вашему дружку оскорблять патруль. Еще неизвестно как вы инвалидность получили. Возможно, он напился, ногу отморозил или в аварию на автомобиле угодил в нетрезвом состоянии.

— Напились, значит? — спросил зловеще старшина. — Отморозили? Сережа, покажи товарищам.

Рядовой пожал плечами и расстегнул шинель, затем отвел по сторонам ее борта. Анцибор с изумлением уставился на орден Славы, висевшей на груди солдата.

— А теперь сюда смотрите!

Старшина по примеру рядового расстегнул шинель и распахнул ее. Анцибор сглотнул. На кителе пограничника блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза. Под ней сиял золотом с эмалью орден Ленина.

— Вот так мы выпиваем на границе, — хмыкнул старшина.

— Ни хрена себе! — воскликнул помешавший патрулю мужчина. — К героям прицепились. Вот, козлы!

Ответить Анцибор не успел.

— Что тут происходит? — раздался зычный голос позади.

Он оглянулся. Раздвинув любопытных, к ним приближался генерал в шинели и папахе. На каждом из погонов сияли по три больших звезды.

— Смирно! — крикнул Анцибор и бросил руку к козырьку. — Товарищ генерал-полковник, комендантский патруль осуществляет проверку документов у военнослужащих срочной службы. Доложил старший лейтенант Анцибор.

— Героев они чморят, — сдал его все тот же мужик в кепке. — Пристали к инвалидам. Те кровь проливали на границе, грудь вся в орденах, а эти прицепились и с собой тащить хотят.

— Грудь в орденах? — удивился генерал.

— Смотрите сами!

Мужчина подскочил и отогнул шинель у старшины, стоявшего по стойке «смирно». Брови генерала поползли к папахе.

— Документы на награды! — протянул он руку к старшине.

Тот вложил ему в ладонь орденскую книжку. Генерал ее раскрыл, пробежал глазами текст, а затем сверил фото с оригиналом.

— Новенькая, — произнес задумчиво. — За что героя дали?

— За Даманский, товарищ генерал-полковник.

— Ранен был?

— Три осколка мины, — ответил старшина. — Грудь, рука и голова, — он стащил фуражку, показав багровый шрам на лбу. — У моего товарища ампутировали ногу, на протезе ходит. Награжден орденом Славы третьей степени. Нас комиссовали.

— Ясно, — генерал кивнул, вернул орденские книжки и поманил пальцем Анцибора. А когда тот подошел, склонился к его уху: — Ноги в руки — и чтоб духу твоего здесь не было! Не хватало, чтобы вас побили.

— Есть! — щелкнул каблуками побледневший старший лейтенант, повернулся и скомандовал: — Габидуллин и Петренко! Следуйте за мной!

Люди расступились, пропустив патруль. Генерал склонился к уху старшины:

— Молодцы, конечно, но устав не нарушайте. Не позорьте форму пограничников. Вот приедете домой, снимете ее, тогда и пейте.

— Понял, товарищ генерал-полковник! — вытянулся старшина.

— Разошлись, товарищи! — обратился генерал к глазевшим на них людям. — Инцидент исчерпан.

Толпа быстро рассосалась.

— Далеко летите? — спросил генерал у старшины.

— В Минск, товарищ генерал-полковник. Оба там живем.

— Знаю этот город, — генерал кивнул. — Воевал там в сорок первом. Никогда не думал, что и детям нашим доведется. Вот же суки косоглазые! — выругался он вполголоса. — И чего полезли? Ладно, старшина, бывай.

Он пожал руку пограничнику, повернулся и ушел. Старшина посмотрел на стоявшую у скамьи семейную пару.

— Спасибо вам, товарищи! Помогли.

— Да пожалуйста, — мужчина улыбнулся и спросил, понизив голос: — Тяжело на острове пришлось?

— Мясорубка, — старшина махнул рукой. — Там китайцев море полегло, но и нашим прилетело. Рассказать вам больше не могу — не имею права.

— Понял, — закивал мужчина. — Вижу, что билеты вы купили. Скоро самолет?

— Через час пятнадцать, — ответил старшина, бросив взгляд на циферблат часов.

— Помогу вам отвести товарища, — вызвался мужчина. — Наш рейс надолго отложили…

Путь до Минска Ан-24 преодолел за два часа. В самолете Сергей пришел в себя и посадку встретил в бодром состоянии.

— Наконец-то дома! — сообщил Борису, когда двигатели смолкли.

— Проспался, алкоголик? — хмыкнул тот в ответ. — Сможешь сам идти?

— Обижаешь! — улыбнулся друг. — Свежий, словно огурец.

— С патрулем опять не задерись, — укорил Борис. — Надо тебе было?

— Пусть не лезут к пограничнику, — сморщился Сергей. — Тоже мне, шурупы комендантские. Уважать должны героев.

В ответ Борис вздохнул. Встречи в коллективах, благодарственные речи в адрес пограничников и восторженные взгляды девушек — все это повлияло на товарища не лучшим образом. Он почувствовал себя героем и начал пыжиться. С одной стороны, это было хорошо — перестал терзаться тем, что инвалид. А, с другой, грозило неприятностями. В Шереметьево едва не загремели под арест. Оскорблять патруль солдату не положено, да еще залив глаза. Комендантским наплевать, что ты герой! Куковали бы сейчас на гауптвахте…

Стюардесса пригласила пассажиров к выходу. Пограничники сидели впереди, потому на бетон аэродрома сошли раньше остальных.

— Мы сейчас ко мне, — сообщил Сергей на пути к аэровокзалу. — Посидим, немного выпьем, возвращение домой отметим.

— Я к себе поеду, — попытался соскочить Борис.

— А тебя там кто-то ждет? — хмыкнул друг.

— Нет, — признался старшина.

— Возражений суд не принимает, — заключил Сергей. — Ты со мной не спорь. У меня отец — юрист, профессор, между прочим. Кафедрой заведует. У него я научился. Все ваши доводы уйдут в корзину, подсудимый, — он захохотал. — Не хмурься, Боря. Я родителям из Хабаровска телеграммой сообщил, что приедем вместе.

— Когда успел-то? — удивился Борис.

— Пока ты за билетами ходил. Ждут нас, обоих.

На площади перед аэровокзалом Сергей подошел к стоявшей у бордюра белой «волге» с шашечками на борту.

— Свободен? — поинтересовался у таксиста, открыв дверь со стороны пассажира.

— Далеко вам? — спросил немолодой водитель.

— Дом номер пять на бульваре Луначарского. За ЦУМом сразу.

— Это рядом, — сморщился таксист. — На троллейбусе доедете.

— Ну, а так? — Сергей достал бумажку в пять рублей и протянул ее водителю. — Без сдачи.

— Садитесь! — согласился тот.

— Товарищ старшина, вы, как старший боевой машины, садись впереди, — сказал Сергей другу. — Я устроюсь позади, мне так удобнее.

Он хохотнул, снял с плеча гитару и полез на заднее сиденье. Чемодан поставил на пол у сиденья. Борис бросил к нему под ноги рюкзак, снял вещевой мешок и сел к водителю. Тот завел мотор, и «волга» тронулась с места. Без проблем, однако, прибыть им не удалось. Для начала Сергей взял гитару и ударил пальцами по струнам.

«Научил на свою голову», — мысленно вздохнул Сергей. Этой песни здесь еще не знали, вот он и подсуетился. Допев, Сергей положил гитару на сиденье, снял ремень и расстегнул шинель.

— Жарко в Минске, — сообщил в пространство. — Это не Москва.

Внезапно «волга» резко затормозила возле тротуара. Водитель, выскочив, распахнул заднюю дверцу и, схватив Сергея за грудки, стал вытаскивать его наружу.

— Вон из моей машины!

— В чем дело, товарищ?

Борис, в свою очередь выскочив из такси, оторвал водителя от друга.

— Да как он смел?! — водитель указал на «Славу» на груди Сергея. — Знаешь, что это за орден? Его так просто не давали — только за подвиг на поле боя. Где он его взял?

— Что значит взял? — возмутился Борис. — Вручили. Сергей, покажи ему!

Друг хмыкнул, расстегнул китель, достал из внутреннего кармана красную книжицу и протянул водителю. Тот ее развернул и несколько мгновений переводил удивленный взгляд с фотографии в орденской книжке на ее обладателя.

— Извините, — он вернул ее обратно. — Кровь прямо закипела. У меня такой же орден. За него меня осколками побило, полгода по госпиталям валялся. Еле выжил. Полтора метра кишок вырезали. А тут смотрю — пацан боевой орден нацепил…

— Другу тоже досталось, — объяснил Борис. — Ему ногу ампутировали, на протезе ходит. Так что орден заслужил.

— Но войны же нет! — удивился таксист.

— На Даманском была, — возразил Борис.

— Извините, парни, не подумал, — водитель стушевался.

— Боря, покажи ему свои награды! — попросил Сергей. — Чтобы понял.

Борис поколебался, но все же расстегнул крючки шинели и отвел по сторонам борта.

— Твою мать! — выдохнул водитель. — Это что ж ты, парень, совершил?

— Уничтожил роту маоистов, — злорадно стал перечислять Сергей. — Под огнем китайцев вытащил к своим раненых пограничников, в том числе — начальника заставы и меня. Выполнил особо важное задание командования, не позволив маоистам захватить секретный танк. Был там тяжело ранен. Признан инвалидом. Мы с ним больше двух месяцев в госпитале валялись. Так-то вот, отец.

— Понял, — тяжело вздохнул таксист. Он достал пятерку из кармана, протянул ее Сергею.

— Забери!

— Почему? — спросил Борис. — Вы отказываетесь нас везти?

— Довезу, — помотал головой водитель. — Только денег брать не буду. Совесть не позволит. Такса сверх нормы, да еще героев обругал.

— Мы по счетчику заплатим, — предложил Борис.

Таксист поколебался и кивнул. Они вновь расселись по местам. Через пять минут «волга», повернув с проспекта Ленина, встала у девятиэтажки.

— Вот ваш дом, — сообщил водитель.

Борис сунул ему рубль. Таксист взял и выдал сдачу.[103] Друзья выбрались наружу и зашагали к ближнему подъезду. К удивлению Бориса, в доме оказался лифт — он впервые его видел с той поры как переместился. Они зашли в кабину, и Сергей нажал кнопку с цифрой «5».

— Дом для профессуры строили, — сказал, заметив взгляд Бориса. — Квартиры — о-го-го! Большая кухня, туалет и ванная раздельные. Комнаты — само собой, — он бросил взгляд на циферблат часов. — Мои, наверно, дома.

Так оно и оказалось. Друзья не успели позвонить, как дверь в квартиру распахнулась. На площадку, радостно визжа, вылетела девочка-подросток и повисла на Сергее.

— Братик! Братик мой вернулся!

Сергей отступил назад и покачнулся. Борис подпер его руками.

— Слезай с него! — велел девчонке. — Сергею тяжело тебя держать. На протезе ведь стоит.

— Ой! — та спрыгнула на пол и зачастила: — Прости меня, Сережа. Я так тебя ждала! В окно смотрела и увидела, как вы на такси приехали. Обрадовалась…

— Привет, малая! — хмыкнул друг. — А ты такая же болтунья. Знакомься, друг Борис, — это Светка-непоседка. На уши как присядет — голова кругом идет.

— Неправда! — возмутилась Света.

— Сережа!..

От дверей к друзьям метнулась женщина. Обняв Сергея, стала целовать его, а затем заплакала.

— Ну, что ты, мама? — друг гладил вздрагивающие плечи. — Живой ведь и почти здоровый.

Последним на площадку вышел представительный мужчина лет эдак пятьдесят. Борис его узнал. Он с матерью Сергея приходил в городской военкомат проведать сына перед отправкой в часть. Взглянув на обнимавшихся супругу с сыном, он вздохнул и подошел к Борису.

— Щербаченя Павел Леонидович, — сказал, протягивая руку.

Борис ее пожал.

— Спасибо за Сережу, — кивнул профессор. — Мы все знаем — сын нам написал. Как вытащили его, раненого, из-под огня китайцев, как после в госпитале припрягли завод, чтобы сделали ему протез. Сергей им не нахвалится: писал, что нет других таких в Союзе. Космическая вещь!

— Да ничего особенного, — Борис смутился. — Любой бы это сделал.

— Не говорите так! — к ним, оставив сына, подскочила мать Сергея. — Уж я-то знаю. Спасибо вам, Борис! Вы настоящий друг!

Она расцеловала старшину, смутив его до красноты лица.

— Да что мы на пороге-то стоим? — заметил Щербаченя-старший. — Заходим, раздеваемся и моем руки. Тамара пока на стол нам соберет.

Так все и поступили. В прихожей пограничники сняли сапоги, шинели и фуражки. Сестра Сергея подала им тапки. Борис порадовался, что хромачи носил с носками. С портянками бы вышло некрасиво.

— Ух ты! — сказала Света, разглядев награды у друзей. — Герой Советского Союза! Я могу потрогать? — она указала на Звезду.

Борис кивнул.

— Тяжеленькая, — Света приподняла ее пальцем.

— Из золота, — пояснил Борис.

— А орден?

— Тоже. Он даже тяжелее.

— А у Сергея?

— Из серебра. Но этот орден очень ценный. Сейчас им редко награждают, только за особый подвиг.

— А что Сережа совершил?

— Он сам расскажет, — отбоярился Борис.

— Вот именно, — вмешался Щербаченя-старший. — Отстань от них, Светлана. Пусть мальчики приведут себя в порядок.

Друзья умылись в ванной, причесались перед зеркалом. В Хабаровске они подстриглись, поскольку в госпитале заросли. Как принято в Союзе — коротко с боков и на затылке, на темени — густая шапка зачесанных назад волос. Отправились в прихожую. Здесь на высоком столике у кресла Борис заметил телефон — большая редкость для квартир минчан.

— Мне можно позвонить? — спросил Сергея.

— Да сколько хочешь! — засмеялся друг. — Кому собрался?

— Директору магазина, где работал. Я только номера ее не знаю — ни разу не звонил.

— Ноль-девять справочная. Скажешь адрес магазина, и тебе ответят.

Борис так и сделал. Набрал ноль-девять, ему продиктовали цифры. Вращая диск, набрал их на аппарате. Алексеевне он написал, что с ним случилось, опустив подробности. Извинившись, попросил, чтобы квартиранты съехали. Да только сделали ли это?

— Алло, — раздался в трубке позабытый голос.

— Здравствуйте, Валентина Алексеевна, — сказал Борис. — Коровка беспокоит.

— Борис? — воскликнула директор. — Откуда ты звонишь?

— Из Минска, мы сегодня прилетели. Я у товарища в гостях — служили вместе. Не знаю, сколько задержусь.

— У нас и заночуешь, — хмыкнул проходивший мимо друг. Он вместе с Светой носил в гостиную тарелки. — Так и скажи.

— Вы слышали? — спросил Борис. — Приеду завтра.

— Хорошо, — сказала Алексеевна. — Но прежде, чем идти в квартиру, зайди ко мне. Сама и отведу, и покажу. Люда с Сашей съехали, но все оставили в порядке. Все вещи на местах, ничто не сломано и не побито. Ремонт в квартире, как Саша обещал, не сделали, но тут твоя вина — вернулся раньше времени. Но это ерунда — не нужен он. Ребята жили аккуратно.

— Спасибо, — поблагодарил Борис. — Вы не сердитесь. Кто ж думал, что буду комиссован по ранению.

— Как здоровье? — спросила Алексеевна.

— Почти нормально. Приеду, расскажу.

— До встречи!

Директор отключилась. Борис вздохнул и положил трубку. Не в духе Алексеевна — вернулся раньше времени, прогнал ее племянницу с ребенком. Самому неловко, но что поделаешь? Жить где-то надо… Он встал, достал из рюкзака тяжелый сверток и отнес его на кухню, где хлопотала мать Сергея.

— Это вам, — положил его на стол. — Гостинец из Хабаровска.

— Что это? — хозяйка развернула сверток.

— Балык из осетра домашнего копчения.

— Ого! — воскликнула хозяйка. — Деликатес. Где взяли?

— Там это не проблема. Рыбы много. И стоит дешево.

Борис не врал. Балык ему достала санитарка тетя Нюра. Перед отъездом он дал ей денег, попросив купить. Та притащила килограммов пять. Он разделил кусок на части, завернув их в бумагу.

— Тут много, — сказала мать Сергея. — Я отрежу половину, другую заберешь.

— Не нужно, — он махнул рукой. — Есть еще. Разрешите, положу в ваш холодильник.

— Пожалуйста, — кивнула женщина. «Мой-то не привез, — подумала, когда гость ушел в прихожую. — Не догадался, а Борис сообразил. Отличный парень, повезет кому-то…»

Стол у профессора накрыли от души. Колбасная нарезка, грибочки маринованные и соленые, черная и красная икра, балык, привезенный Борисом… Коньяк и марочное вино. Не бедствует семья Сергея. Борису друг сказал, что его отец-профессор зарабатывает 500 рублей в месяц. Еще по нескольку тысяч ежегодно получает как автор монографий. Космические деньги в СССР. Продукты большей частью покупают с рынка. В квартире мебель не советская, Сергей сказал, что из ГДР. Сверкающая лаком стенка, стол, стулья и диван. Гостиный гарнитур. Шкаф, полный книг… В дальней комнате — спальный гарнитур и там же кабинет профессора с письменным столом. Когда он на работе, здесь занимается Светлана. Все это гостю показали, рассказали. Борис узнал, что импортная мебель в Минске не проблема — ее полно. Стоит дорого, потому не слишком покупают.

А вот квартира его не впечатлила. Две небольшие комнаты, прихожая, санузел раздельный. Кухня метров семь. По сравнению с его хрущевкой роскошь, разумеется, но для большой семьи… Хозяева жильем однако гордились, и Борис поддакнул, дескать, бомба. И нисколько не соврал: получить такую в этом времени и вправду счастье.

Не успели все присесть за стол, как позвонили в дверь. Хозяин встал и направился в прихожую. Вернулся с немолодой семейной парой.

— Соседи, — пояснил Борису. — Это мой коллега, Эдуард Аркадьевич, с супругой Виолеттой Александровной. А это друг Сергея, Борис Михайлович Коровка, Герой Советского Союза…

Едва все выпили по рюмке и немного закусили — в дверь вновь звонок. Потом — еще, и снова. Гостиная наполнилась людьми. Мест за большим столом всем не хватало, притащили дополнительно из кухни вместе с табуретками. Все ели, пили, говорили и во все глаза разглядывали Бориса и Сергея. Бориса — больше. Во взглядах, устремленных на его награды, он видел удивление и уважение. Совсем пацан, а уже герой… Мать Сергея тащила с кухни миски с мясом, жареную рыбу с вареной картошкой, запеченную в духовке курицу. Все это поедалось с аппетитом.

— Где взяли столько вкусного? — не удержалась от вопроса одна из женщин за столом. — Сплошные деликатесы.

— В столе заказов, — ответила хозяйка. — Муж у меня профессор, как-никак. Что-то прикупили с рынка. Не каждый день сын с границы возвращается, да еще героем. Орденоносец! — сказала с гордостью.

— За него и выпьем! — предложил Эдуард Аркадьевич.

Гости поддержали. Потом пили за родителей Сергея, за Бориса, светлое будущее пограничников — им открыты все пути. Любой вуз их примет с распростертыми объятиями. Бориса вовсе без экзаменов, для Сергея это лишь формальность. Достаточно прийти сдавать с орденом на пиджаке…

Поспорили, куда ребятам лучше поступать. С Борисом разобрались быстро. Сергей сказал, что друг — художник и показал гостям портрет, нарисованный товарищем. Работу оценили высоко и принялись за Щербаченю-младшего. Тут мнения разделились пополам. Коллеги Павла Леонидовича видели бывшего пограничника юристом, мать Сергея вкупе с женами гостей считали, что ему следует стать педагогом. А что? Профессия почетная и уважаемая в обществе.[104]

— Смотрю я, Павел, на Сергея, — вдруг заявил Эдуард Аркадьевич, — и знаете, кого в нем вижу?

За столом притихли. Оратор с превосходством глянул на компанию.

— Второго Когана, — закончил торжествующе. — Матвея Моисеевича.

За столом загомонили — мужчины одобряюще, женщины — с сомнением.

— Кто этот Коган? — спросил Борис.

— Адвокат, — ответил Щербаченя-старший. — Лучший в БССР. Широко известен за ее пределами. В сложнейших случаях добивался смягчения наказания подсудимых, а то и вовсе оправдания, что большая редкость. Он бывший фронтовик, был ранен под Москвой, потерял там ногу и ходит на протезе. За подвиг награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды.

— Всегда их надевает на процесс, — дополнил Эдуард Аркадьевич. — На судей это производит впечатление. Другим ходатайства бы отклонили, а ему не возражают. Законы знает на зубок, как и постановления Верховного Суда. Вы, молодой человек, как думаете: получится из Сергея адвокат?

— Возможно, — Борис пожал плечами. — Солдатом был хорошим. Пусть сам решает. Не важно кто ты, главное — чтоб дело нравилось.

— Да вы мудры не по годам, — улыбнулся гость. — Кем были до призыва?

— Грузчик в магазине, — сказал Борис. — Мать рано умерла, отца и вовсе не было. Так зарабатывал на жизнь.

За столом сконфуженно умолкли.

— Давайте я спою вам, — предложил заметивший это Борис. — Светлана, принеси гитару.

Спустя минуту он подстроил струны и взял аккорд. Пальцы левой руки еще не восстановили полную подвижность, но простую мелодию он вытянет.

Эту песню на стихи Леонида Филатова Борис очень любил в прошлой жизни. Но здесь не исполнял — как-то не случилось. Но вот настал момент.

Последнюю строчку этого куплета Борис изменил. В оригинале было: «На богатого и пожилого». Ему это не подходит.

Он не заметил, как пригорюнились сидевшие за столом женщины, а из глаз матери Сергея выкатились слезинки. Он пел: