Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 10

Генерал поднимается наверх, а там, у одного из северных зубцов башни, притаился Кляйбер. Он наблюдает за тем, как дворня и солдаты тушат пожар. Кавалерист присел на колено, выглядывает из-за стены, на его лице интерес: потушат — не потушат? А внизу и вправду большая суета, сено уже догорает, сложенные в поленницы дрова растащили, они валяются повсюду, дым, дым застилает весь двор, а люди с вёдрами бегают через весь балкон второго этажа, носят от колодца вёдра с водой, льют на полыхающий навес для дров и уже загоревшуюся лестницу, что ведёт на балконы.

«А ведь могут и потушить! — Волков смотрит на всю эту суету с сожалением. — Эх, простоять бы мне там ещё хоть пять минут, нипочём не потушили бы!».

А Кляйбер, понимая сожаления генерала, говорит ему:

— Они, поди, уже весь колодец вычерпали. Если, конечно, к нему водовода нет.

— Думаешь, не потушат? — с надеждой спрашивает барон.

— Если дождь прямо сейчас не соберётся, наверное, не потушат, — предполагает кавалерист.

— Дождь? — не понимает генерал.

— Так вон же… — Кляйбер указывает на восток. — Вон он, собирается.

Генерал смотрит туда и видит, как с гор на востоке, похожие на чёрную, грязную шерсть-сырец, клочками начинают сползать тучи.

«Ах вот почему такая духота стоит!».

— Ливень будет, — уверенно заявляет кавалерист. — Сюда всё ползёт.

Волкову становится немного тошно. Может, от удушающей духоты и дыма, может оттого, что в доспехе на солнце стоять невыносимо, а может оттого, что у него не вышло сжечь этот ведьминский замок. Есть, правда, у него утешение одно.

«Ладно, зато солдат у этой колдовской шайки сегодня поубавилось».

Это да, скольких он и его люди сегодня убили и ранили? Пятерых? Семерых? Генерал уже и посчитать не мог, не помнил. Но он точно знал, что когда сюда придёт Брюнхвальд, убитые и раненые колдунам уже помочь не смогут. На стены не встанут.

«Ну, и то не зря, значит, дрался!».

Не зря, вот только бок у него болел, и шлем попортили ему сильно, а так — точно не зря. Он отворачивается от наползающих с гор туч.

— Кляйбер, раз уж будет дождь, так хоть воды нужно набрать. Ещё не известно, сколько нам тут сидеть придётся.

— Э… Генерал! Истинно! Истинно! — обрадовался солдат. — Вот уж вы правильно заметили, а то я от жажды умираю тут сижу. Фляга-то у седла осталась, — он делает паузу и глядит на Волкова. — Разумею, что ни конька, ни седла, ни фляги моих мне уже не видать.

Хитрый солдат думал: поплачется сейчас, в тяжкий час опасностей и испытаний, и генерал пообещает ему, что если выберутся они отсюда, то и коня, и седло ему справит за свой счёт. Но нет, Волков на эти хитрости не ведётся; во-первых, если Карл Брюнхвальд придёт вовремя, то, может, и коней они своих ещё вернут, а во-вторых, конь барона раз эдак в пять дороже солдатского, а седло так и вовсе в десять, так что неизвестно, кто из них больше потерял, и посему генерал замечает:

— Там внизу всякого хлама кучи, и кувшины битые, и ещё что-то… Ты сходи погляди, может, найдёшь, куда воду собрать, не всё же шлемы под дождь подставлять.

— Верно, господин, — соглашается солдат. — Бегу.

Он тут же стал спускаться вниз, генерал же остался наверху, продолжая глядеть, как челядь графа Тельвиса тушит пожар. И он приходит к выводу, что ничего ещё не ясно, хоть народец местный, да и солдаты, пришедшие им на помощь, все старались, но воды, что они таскали из колодца, всё одно было мало; может, и не пожирало пламя лестницу и навесы быстро да жадно, но сдаваться не спешило.

«Эх, арбалет бы сюда! Да пять… да хоть три болта! — уж отсюда, сверху, с этой прекрасной позиции он этих людишек подуспокоил бы. — Попрятались бы по углам и только бы глядели, как огонь разгорается. Боялись бы нос на лестницы высунуть».

Да, арбалета у него не было. А в это время он едва-едва, но всё-таки смог различить этот звук — громыхнул в горах на востоке гром. Волков обернулся на звук.

«Грохочет. Нет, не быть пожару. Скоро польётся вода, и лить будет изрядно. И мимо не пройдёт. Как раз сюда плывёт всё, — те тучи, что сползали чёрными клоками с далёких, кажется, гор, теперь уже чернели тёмным, толстым покрывалом не так уж и далеко от замка. Да ещё и первый порыв ветра налетел, предвестник грозы, освежая ему лицо и разгоняя дым, что поднимался снизу. — Быть большой грозе. И ладно, останусь тут, остужусь немного».

Он ещё смотрел на борьбу дворни с огнём, когда, громыхая черепками в большой мятой кастрюле, появился Кляйбер, а за ним наверх вылез и фон Готт.

— Точно дождь будет, — невесело констатировал оруженосец, глядя на тучи, что наплывали с востока.

— А я о чём? — подтвердил кавалерист и начал из кастрюли доставать всякую покуроченную посуду.

Тут была и мятая медная миска для бритья, и старая глиняная чаша для омовения рук, с оббитыми краями, и большой кувшин без горлышка, и ещё что-то; всё это Кляйбер расставлял на полах с таким расчётом, чтобы собирать воду, когда та польётся с неба.

Волков чувствовал себя не очень хорошо: духота перед дождём перемежалась с дымом, было тяжко дышать, ещё и боль в боку.

А фон Готт ему и говорит:

— Генерал, маркграфиня, когда я шел к вам, спрашивала дозволения подняться сюда.

Волков вздыхает; он прекрасно понимает, что там, на втором этаже, где мало света, сидеть меж дверей у лестницы благородной женщине тоскливо, но тут… Арбалетчик графа наблюдает за ними, в этом он не сомневался, а не кидают болты потому, что опытные в военном ремесле люди не высовываются из-за зубцов, прекрасно понимая, откуда может прилететь опасный снаряд; к тому же все они в шлемах и доспехах, а вот женщина… Вдруг граф даст разрешение убить её? Волков был уверен, что фон Тельвису точно не захочется, чтобы после его злодеяний и удержания маркграфини в плену принцесса обрела свободу. Тогда она сможет что-то предпринять против него, а скорее всего обязательно предпримет. В общем, тут, наверху, появляться принцессе было небезопасно. И генерал только покачал головой: нет, пусть будет внизу. А ещё он некоторое время глядел, как люди графа продолжают бороться с огнём, и понял, что им сейчас вовсе не до штурма башни. И тогда барон подошёл к кастрюле, что приволок Кляйбер, взял её и отнёс к одному из зубцов, в самое безопасное место башни, куда не мог залететь ни один арбалетный болт. Там он перевернул посудину кверху дном, уселся на неё и сказал, обращаясь сразу и к оруженосцу, и к кавалеристу:

— А ну-ка снимите с меня доспех!

— Всё снять? — фон Готт не совсем понимал своего сеньора.

— Да, — уверенно ответил тот. — Всё. Штурма пока не будет, хочу хоть самую малость охладиться.

И тогда фон Готт и Кляйбер подошли к нему, стали расстёгивать ремни на панцире, на наплечниках, на наручах, а генерал косился на небо, на солнце, которое всё ещё сияло ярко и жгло немилосердно. Но всё чаще налетавшие порывы крепкого ветра приносили некоторое облегчение. Когда верхние латы были сняты, ему пришлось встать, чтобы кавалерист и оруженосец стянули с него кольчугу, а затем и стёганку, оставив его в одной промокшей до нитки рубахе.

— Ну-ка, поглядите, что там у меня, — Волков приподнял край одежды и повернулся к своим помощникам.

— Ишь ты! — подивился Кляйбер.

— Синее всё… Вот так… Полоса… Но кожу не проткнуло, — объясняет оруженосец. — Копьё, видно.

— Алебарда, — отвечает генерал.

И тут на востоке полыхнуло белым, ярко и быстро, и буквально через пару мгновений громыхнуло плотно и насыщено, словно батарея больших орудий ударила залпом. Все взглянули в сторону блеснувшей молнии. И почувствовав, что ветер выгоняет духоту, заменяя её влажной свежестью, он говорит своим людям:

— Поторопитесь, дождь вот-вот…

И они принялись за дело. Пришло время поножей и наголенников, и когда первые крупные капли стали падать с неба, он уже был в одном исподнем да в шоссах, Кляйбер даже сапоги с него стянул. Так что воду с неба он встретил с большим удовольствием. И удовольствие это не омрачало даже то, что вода быстро заливала огонь на лестницах.

«Ну, это и так было ясно».

В общем, ливень вышел такой, какого он и вспомнить не мог, чёрные тучи плыли почти над головой, от них стало темно, и лишь белые молнии всполохами освещали башню, а обрушившиеся на неё потоки воды омывали его недавно задыхающееся от жары тело. На него словно из нескольких кувшинов лили воду. Кляйбер, испугавшись очередной молнии, собрал доспехи генерала, убрался вниз и больше не показывался, с ним под страшным ливнем остался один фон Готт, он перевернул гнутую кастрюлю: пусть набирается вода. И теперь стоял рядом с генералом, опираясь на зубец стены и поглядывая вниз, туда, где сгоревшие стога, теперь залитые водой, уже даже не дымили. Он, перевернув свой шлем, собирал в него воду, и едва та собиралась до глотка, тут же выпивал её и говорил при этом с заметным огорчением, пытаясь перекричать шум дождя:

— Эх… Почти получилось!

Волков даже не кивнул ему, он наслаждался водой, что лилась с неба и освежала его. Только освежала, а потом, когда его исподнее промокло совсем, стала ещё и очищать, даже лечить. Он взглянул и увидел Хенрика, тот поднимался под дождь снизу, вылез и сразу снял шлем.

— Что? Залил он огонь? — спросил старший оруженосец.

— Как видишь! — отвечал ему фон Готт.

— Так то ведьмы дождь вызвали! — уверенно прокричал Хенрик.

И могучий фон Готт уставился на своего старшего товарища, широко открыв глаза:

— Чёрт! Хенрик, а ты прав! Умный ты! Точно это дело рук поганых ведьм!

А тут и Волкову в голову пришла нехорошая мысль, и он прокричал своим оруженосцам:

— Господа, напейтесь воды, пока она течёт с неба, и наберите её в шлемы. Нам она понадобится.

— Да, сеньор, — сразу отозвался фон Готт.

Хенрик поступил так же, но при этом он поинтересовался:

— Генерал, а вы, что, думаете, что мы тут задержимся?

Волков поднимает глаза к небу, но из-за падающей воды даже туч на небе рассмотреть не может, тем не менее он отвечает своему оруженосцу:

— Если так будет лить ещё час, то дорогу тут совсем размоет. А она и так нехороша для тяжёлых поклаж, и всё вверх и вверх идёт. Брюнхвальду будет непросто подтащить к замку пушки, может, придётся нам сидеть в этой башне не день и не два… А больше. Так что собирайте воду, господа.

Дождь заливал лица обоих его оруженосцев, струями стекал под доспех, а они держали шлемы, собирали ими воду и с удивлением смотрели на своего сеньора. Смотрели и удивлялись его прозорливости. Хотя могли бы и не удивляться. Не в первый раз его опыт и его знание дела позволяли ему делать прогнозы, которые для всякого другого не были очевидны.

— Поганые ведьмы, — наконец повторил фон Готт и словно всем другим стал объяснять, что и так каждому было ясно. — Вот ведь как всё ловко удумали! Пока полковник будет по грязи тащить в гору пушки, они нас попытаются выбить из башни.

— Именно, — согласился с товарищем Хенрик. — Вот и дождь такой сильный к тому вызвали, отродья сатанинские.

— Не хотят нас с маркграфиней выпустить из замка, — разумно предположил фон Готт.

— Хорошо, что вы это понимаете, господа, — заметил им генерал и уточнил у первого оруженосца: — А где пистолеты, Хенрик?

— Внизу оставил, не захотел тащить их под дождь, — отвечал тот.

— Пистолеты заряжены? — уточнил генерал. — А сколько в сумке зарядов осталось?

— Пистолеты заряжены. Пороха ещё на два заряда хватит, — тут Хенрик уже был не очень оптимистичен, — а пуля так всего одна осталась. То есть у нас ещё три выстрела.

— Уже неплохо, — произнёс Волков, умываясь дождём и снова поднимая лицо к небу. — Мы неплохо их потрепали; после нашего дела и потери великана задора у них, клянусь Господом, поуменьшится. Лишь бы к ним не подошло подкрепление.

— Думаете, сеньор, мы выстоим до подхода Брюнхвальда? — спросил фон Готт, и спросил это в таком тоне, который очень не понравился Волкову, и тот ответил почти с насмешкой:

— Уж от кого-кого, а от вас, фон Готт, я таких вопросов услышать никак не ожидал.

И тогда Хенрик посмеялся, и посмеялся он с видимыми нотками насмешки. И фон Готт, взглянув на него, стал говорить, словно оправдываясь:

— Да я просто спросил!

— Ага-ага, — продолжает ёрничать старший оруженосец.

— Говорю тебе, просто спросил, и всё!

— Конечно, — флегматично замечает Хенрик. — Просто спросил.

— Думаешь, я испугался? — наседает фон Готт. — Если ты так думаешь, то ты полный болван, Хенрик. Говорю тебе, ты полный болван!

Но Хенрик только усмехается ему в ответ.

«Смеются… Мальчишки… Пусть смеются, пусть. Так всегда. После тяжёлой схватки молодые люди не вспоминают о потерях, а радуются, что сами живы. Что ж, я видел такое не раз, так устроена человеческая душа. Пусть смеются. Печаль мне сейчас тут не нужна. Это хорошо, что сейчас они позабыли про фон Флюгена. Так и должно быть. Это старики всегда, всегда помнят о мёртвых!».

И он сейчас вспомнил своего юного, но храброго оруженосца, который остался лежать там, на ковре, в большой зале и который, возможно, сегодня спас ему жизнь.