Бог Плодородия

Глава 13

Габи бросило в дрожь. Во рту стало горько от поднявшейся к горлу желчи.

По мере того как ее потрясенный взгляд изучал беспорядочно переплетенные тела, она находила отпечатки яростной бойни. Сломанные кости, пробитые черепа. Габи не сомневалась, что это несколько большее, чем просто результат небрежного захоронения. Кем бы эти люди ни были, с ними жестоко расправились и забили насмерть, а вовсе не принесли в жертву в ритуальном обряде.

Как ни отвратительно, но необходимо спуститься в яму, поскольку иного способа исследовать тела и установить правильность первоначальной версии кроме как присоединиться к ним, нет. От одной этой мысли по коже поползли мурашки, однако уже через минуту Габи достала и включила диктофон. Начав с даты и времени, она наговорила первые впечатления и, наконец, шагнув к лестнице, спустилась вниз.

Габи не была подвержена всякой воображаемой чепухе, вроде «интуитивного» восприятия нависшего зла, и все же, пока осторожно спускалась по ступенькам, ощутила, что здесь присутствует нечто не распознаваемое обычными человеческими чувствами. Отмахнувшись от подобных мыслей, она опустилась на колени рядом с первым телом и окинула его внимательным взглядом. Останки женщины, едва ли выше пяти футов. Размер привел Габи в некоторое замешательство. Оглядевшись, она отметила, что и остальные скелеты, в пределах видимости, не выглядят много больше, и поначалу решила, что тела принадлежат детям. Однако скелет, который она осматривала, определенно являлся женским. Расширенные кости таза свидетельствовали о том, что она рожала, значит, вполне созрела для того, чтобы выносить ребенка. Учитывая образ жизни и ее продолжительность у древних народов, женщина, вероятно, все-таки была довольно юной, и в современном мире считалась бы подростком, пожалуй, тринадцати — пятнадцати лет, не более, но по древним меркам девочка способная произвести на свет дитя, уже считалась взрослой.

И в ее черепе зияла дыра размером с кулак. Не надо обладать ученой степенью, чтобы определить причину смерти. Но Габи все равно изучила разбитый череп только чтобы убедиться, что повреждение не получено посмертно в результате какой-либо случайности. После того как убедилась в предварительном заключении, Габи продвинулась ко второму скелету, затем следующему и так далее. Она потеряла счет времени, исследуя их один за другим.

Доктор Шеффилд чертовски напугал ее, когда некоторое время спустя появившись над ней, произнес:

— Готовы прерваться на обед?

Габи невидяще уставилась на него, пытаясь унять, бешено бьющееся сердце. Еда — последнее, о чем она думала, но, тем не менее, она кивнула. Желание выбраться из этой ямы на солнечный свет стало особенно непреодолимым, как только поступило предложение покинуть ее.

По пути к затененному зонтиком компактному столу, около которого собрались другие члены группы, чтобы съесть свои сэндвичи, Габи заметила, что рядом с местом, где работали остальные установлен передвижной биотуалет. Неловко заниматься такими «делами» на глазах у всех, но все же это чертовски лучше, чем сидеть на корточках в лесу подставляя обнаженную задницу для укуса змее. Как раз то, что надо, но, тем не менее, Габи предварительно проверила кабину на наличие смертоносных тварей, прежде чем использовала по назначению.

И после того как вымыла руки водой из фляжки, присоединилась к команде за столом. Никто ничего не говорил в течение нескольких минут, хотя Габи чувствовала на себе вопрошающие взгляды, когда прилагала все усилия проглотить хоть кусочек из того, что поставили перед ней.

— Ну и каково ваше мнение? — наконец спросил доктор Шеффилд.

Отказавшись от бесплодных попыток съесть сэндвич, Габи положила остаток на стол.

— Это было массовое убийство. И то обстоятельство что их вообще похоронили, озадачивает меня.

Доктор вскинул брови. Все сидящие за столом переглянулись.

— Вы не думаете, что это жертвоприношение? — подал голос Марк.

Габи покачала головой.

— Женщины убиты с особой жестокостью. Совершенно очевидно, что мотивом послужила ярость.

— Женщины? — выдохнула шокированная Шейла.

Габи с удивлением взглянула на нее, а затем посмотрела на всех остальных. Видимо, для них это было новостью.

— Конечно, я смогла исследовать только треть всех тел, но да, это — женщины, насколько я могу судить по предварительной экспертизе. Тела сбросили в яму после того как убили, по крайней мере, большинство из них точно. Они лежат друг на друге, но размеры скелетов указывают на то, что они — женского пола.

Габи откашлялась, с трудом проглотив ком в горле.

— Некоторые из них были все еще живы, когда их замуровывали в яме, вероятно уже при смерти, но не мертвые.

Несколько студентов совершенно позеленели после подобного заявления. Даже доктор Шеффилд и доктор Рамиро, который впервые оказался на раскопках, выглядели более чем слегка взволнованными.

— Вы определили это наверняка?

— Есть… следы от ногтей по бокам ямы в нескольких местах.

Габи расслабилась, как только ученые приняли ее заключение без возражений, не требуя более детальных пояснений относительно ее уверенности в том, что царапины оставлены кем-то, пытающимся выбраться наружу. Для нее это бесспорный факт так же, как и то, что отметины оставлены не инструментами. Во-первых, не поддается логическому объяснению для чего обрабатывать стенки могилы, да еще специально оставлять следы в виде повторяющихся волнообразных узоров. Во-вторых, одна из женщин умерла в позе с вытянутой рукой, лежавшей на стене, за которую цеплялась.

Когда группа поднялась, намереваясь вернуться к работе, внутренности Габи скрутились узлом, протестуя, но она сделала все возможное стараясь выглядеть хотя бы бесстрастной, так как не сумела искусно изобразить энтузиазм, который демонстрировали остальные, возвращаясь к поискам. К концу дня Габи насчитала двадцать восемь скелетов. Насколько она могла судить — это все, однако доподлинно точно станет известно не раньше, чем они поднимут останки и учтут по принадлежности каждую косточку.

Габи обнаружила обрывки, и даже отдельные предметы одежды, завалившиеся между скелетными останками. Казалось невероятным, что обычные вещи могли сохраниться так долго без использования специальных средств. Несмотря на то что склеп производил впечатление хорошо и умело запечатанного, для сохранения погребенных тел никаких усилий не приложили. При более тщательном рассмотрении выяснилось, что наряды оказались весьма необычными. Золотые нити вплетенные в ткань соединяли отдельные фрагменты, сохранив внешние очертания одежды. Габи нашла и драгоценные камни, которые будучи вшиты в одеяния составляли узоры.

Это только добавило таинственности в отношении тел, и все же: их связь с храмом, по-видимому, бесспорна. Габи не могла представить, что обычные жители могли носить такие роскошные платья. Жрицы? Но если это так, почему и кто их убил?

На закате, пока устало плелась обратно «в мир живых» к палаткам археологической команды, Габи поняла, что едва ли найдет ответы на эту загадку в самой могиле. И возможно никогда не узнает разгадку. Маловероятно, что такое деяние увековечили в изображениях на стенах храма, но она все-таки решила, что стоит их посмотреть. По крайней мере, не исключено, что обнаружится хоть какой-то намек на причину убийства.

Габи чувствовала себя такой же усталой, как и прежде, даже после того как вымылась и поела, но тем не менее ей не давала покоя мысль о настенных храмовых изображениях и подсказках, которые могла там найти. Назавтра ей предстояло приступить к выемке тел, или как минимум контролировать работу, чтобы не допустить перемешивания костей и сохранить целостность каждого скелета. Иначе у нее возникнет уйма хлопот только с сортировкой. И, конечно, как только тела извлекут, она прервется и пересеет прах под ними в поисках зацепок, и только после этого займется тщательным изучением каждого тела, чтобы запротоколировать все, что удастся обнаружить.

В течение дня у нее не останется времени на осмотр фризов. Если она в этом заинтересована, то придется действовать в свое «личное» время.

Одной, среди ночи, идти в храм гораздо страшнее, чем при свете дня. Ей бы не помешало что-то наподобие оружия… палка, в крайнем случае, хотя бы для защиты от какого-нибудь солдата, расценившего ее ночной поход в одиночку как приглашение.

Взяв длинный переносной фонарик, Габи решила, что он достаточно тяжел, чтобы отбить охоту у любого, кому придет в голову подобная идея… до тех пор, пока он будет один.

Большую часть ямы заливал свет прожекторов, оставляя стену вдоль нее в полумраке, но широкие лучи света, направленные друг на друга с противоположных сторон, высвечивали практически все. Щелкнув фонариком, который принесла с собой, Габи вошла в двери и медленно двинулась по периметру, стараясь понять, где история началась, а где завершилась. Выполнены ли рисунки в хронологической последовательности? Или никакого порядка вообще не соблюдалось? И являются ли изображения на стенах действительно достоверной и точной оценкой событий? Или изложение не обошлось без политики избирательного подхода?

Прогулка по кругу, не разрешила сомнений.

Вернувшись к мозаике по обеим сторонам от входа, Габи стояла, и поочередно глядя на каждую, силилась истолковать, что же она видела. Наконец, решив, что рисунок справа от двери — начало, она опустилась на пол и попыталась определить, какое предположительно событие тут изображено.

Габи насчитала, по меньшей мере, дюжину фигурок, склонившихся будто в молитвенном благоговении. Группа окружала сияющий синим огнем светоч. Габи так долго вглядывалась в него, что холод от каменного пола буквально превратил ее ягодицы в ледышки, прежде чем до нее наконец дошло, что лицо, которое она увидела в столпе синего пламени, не принадлежит еще одной фигуре стоящей позади, как она сначала предположила. Лицо — часть огня.

Габи, возможно, определила бы это быстрее, если бы не искала в нем черт Анки. Неловко поднявшись на ноги, она немного приблизилась, но узор мозаики расплылся, как только она придвинулась слишком близко. Только отстранившись на достаточное расстояние, чтобы уловить фокус, она некоторое время внимательно рассматривала образ в синем пламени, затем изучила другие фигуры. Внешний вид одной выделялся надетым сложным головным убором. «Священнослужитель?» — предположила Габи. Убеленный сединами, с виду старше других. Рядом с ним женщина, тоже с белыми как снег волосами. Габи заметила, что ее наряд, как и у старика, более сложный, чем обычно носили простые люди.

Все еще не ухватывая смысла сюжета, она двинулась к следующему изображению. Оно легче поддавалось расшифровке. Это было рождение… очевидно, очень важное рождение, раз его внесли в храмовую летопись. Здесь присутствовал тот же синий огонь и те же два старца, которые занимали видное место на первом рисунке.

Старуха прижимала к своей голой груди голову младенца.

И старики не выступали в качестве жрецов проводящих ритуал. Казалось невероятным, но было совершенно очевидно, что эти двое — родители ребенка. Кольцо молящихся теперь окружало троицу.

Еще раз, пройдя туда и обратно между двумя изображениями, Габи окончательно определилась, что эти два старика то ли оба, то ли один из них являлись предводителями — жрец и жрица, или вождь, правитель племени и его жена. Они присутствовали в двух различных исторических событиях не только как доминантные персоны, они были единственными, кроме образа в синем огне, кто вообще обладал характерными до мельчайших подробностей особенностями. И их одеяния явно богаче, чем носили другие.

Мужчина и его жена молили о ребенке и им даровали его?

Чудо-дитя, потому что оба родителя, несомненно, слишком стары, чтобы зачать его, сообразила Габи, исходя из предположения, что это именно такое событие.

Очередные пять картин представляли сражения, или, возможно, одну настолько большую битву, которая видимо достаточно прославила народ, чтобы стоило увековечить ее в разных ракурсах. Габи бросила на изображения всего лишь поверхностный взгляд, прежде чем двинуться дальше. Следующий фрагмент запечатлел мальчика или же юношу, лежащего на алтаре. Кровь вытекала из раны на его груди. Габи было решила, что это не иначе, как жертвоприношение, когда заметила, что на картинке появились те же самые старики, на этот раз распростертые в молитвенных позах, с лицами обращенными, словно в мольбе к синему светочу.

Посмотрев на панно несколько минут, Габи вновь вернулась к сценам сражения, на которые до этого едва взглянула. И тут же поняла, что это не одна баталия, как ей сначала показалось. Изображения представляли различные битвы. В центре каждого сражения на первых двух картинах находился старый вождь. На первой он держал грудного младенца, на второй — малыша. В третьем бою — ребенок уже стоял рядом с ним. На оставшихся двух старец отсутствовал, а мальчик стоял в центре. По его росту и сложению, Габи могла бы сказать, что он едва достиг половой зрелости даже на последней из картинок.

Мальчик — чудо-ребенок, очевидно, вел свой народ на схватку с врагом? В многочисленных сражениях, если она правильно интерпретировала изображения.

И умер, как она видела, с копьем в груди. Синий свет лился сквозь зияющую рану.

Габи остановилась, уставившись невидящим взглядом в пространство, размышляя над тем, что ей, удалось расшифровать за это время. Все еще не в состоянии охватить мысленно все детали, она, в конце концов, решила, что слишком устала, чтобы рассуждать логически, и отставила ночные поиски в пользу желанного отдыха.

Но полностью отвлечься ей так и не удалось. Сцены, которые она увидела, упорно вторглись в ее сны, и направляемые неким истинным пониманием, сложились в уме в единую, воссозданную по частям, историю. Все же не только рождение делало ребенка удивительным. Он являл собой нечто большее, если раз за разом приводил своих людей к победе, еще до того, как достиг совершеннолетия.

История мальчика настолько захватила Габи, что на следующий день ей потребовались все силы, чтобы сконцентрироваться на задаче разделения и извлечения из ямы останков. Ее мысли продолжали блуждать по сюжетам мозаик. За обедом, вместо того, чтобы присоединиться к остальным, она сбегала по нужде, прихватила пакет с сандвичем и воду и вернулась на свежую голову еще раз осмотреть фризы.

Впрочем, как Габи не старалась, ей не удалось сложить никакой другой истории, кроме той, которую люди возможно и надеялись передать, создавая эти картины из разноцветных камешков.

И передали, хотя бы потому, что у Габи впервые забрезжила мысль, что Анка лгал. Это его храм. И возведен, чтобы поклоняться ему, а история, воссозданная в мозаичных изображениях на настенных фризах, не повествование о цивилизации построившей храм. Это — история Анки.

Он появился на свет в человеческой семье, или, по крайней мере, его выносила обычная женщина. Образ в пламени, на первой мозаике, не походил на Анку, потому что им и не являлся. Это был его отец, его истинный родитель, сущность подобная ему, тот, что посеял свое семя в иссохшее чрево женщины, слишком старой, чтобы рожать детей.

Следующий сюжет являлся подтверждением этого, во всяком случае, для Габи. Он изображал, как тот же мальчик поднялся на колени, но уже без ран. Синий огонь окружал его со всех сторон, а за алтарем, на котором он прежде лежал, теснилась огромная толпа верноподданных, некоторые поверглись ниц, другие смотрели с выражением благоговения или ужаса на лицах, иные убегали или, замерев, сжались в раболепных позах, словно опасались за свои жизни.

Вот значит, что Анка имел в виду, говоря, что забрал тело человека, когда душа покинула его, но предыдущие картины ясно давали понять, это — ложь. Ни один обычный человеческий ребенок не способен делать те вещи, которые приписаны этому мальчику.

«Зачем? — задумалась Габи, Анка обманывал ее. Почему сказал, что тело, найденное здесь погребенным, не принадлежит ему, когда это не так? И если говорил неправду об этом, в чем еще солгал?»

Возникшие подозрения продолжали изводили Габи, когда завершив работу на следующий день, она так и не разобралась, являются ли они следствием того, что ей не хотелось верить в ложь Анки, или же здесь имели место иные, вполне допустимые соображения. Во всяком случае, Габи знала, что историки склонны раздувать или же и вовсе фальсифицировать факты. Что, если летописцы отобразили события таким образом только потому, что хотели верить в необычайность мальчика с самого рождения? Вообще для людей не редкость притязать на родство с богами. Практически все древние правители утверждали, что они — боги или же потомки богов. Был ли это как раз тот самый пример? Заслуживает ли и она порицания, так же как они, желая видеть большее в том, что вовсе не соответствует истине?

Если это так, то как относительно старого вождя и его жены? Они действительно полагали, что слишком стары для зачатия ребенка и именно поэтому считали своего сына вымоленным даром небес? Или же не думая не о чем подобном, преподнесли народу небылицу, чтобы люди смотрели на мальчика с «надлежащим» уважением и трепетом? Если бы старому и возможно слабому здоровьем правителю, не имевшему взрослого наследника, предстояло передать власть малолетнему сыну, мог ли он защитить его права ложью?

«Вполне возможно», — решила Габи. Самое реальное чудо, приписанное юному правителю Биакцев, было его воскрешение, тот момент, когда Анка якобы перешел в тело мальчика.

Был еще один вероятный сценарий, но Габи забыла обо всем, когда они сделали новое открытие.

Она по большей части сосредоточила усилия на воссоздании по крупицам истории, совершенно упустив из вида то, что первоначальной причиной изучения фризов послужила попытка натолкнуться на какие-нибудь подсказки по поводу случившегося в храме. Потребовалось большая часть недели, чтобы извлечь и перенести останки в специальный шатер, установленный для изучения костей.

Габи определенно не надеялась отыскать под телами ничего более значимого, чем какие-то случайные обломки костей или обрывки одежды, которые она уже и раньше встречала. И конечно не ожидала обнаружить, что камни в центре ямы удалены и выкопана неглубокая могила.

И тем более не предполагала найти в ней мумифицированные останки женщины с младенцем во чреве.