Бог играет в кости (СИ)

ГЛАВА 42

Выходя их «Невского Пассажа», я не сознавал себя — собой. Ощущение это усугублялось нереальностью, можно сказать, сюрреалистичностью происходящего: двое бродяг спокойно входят в один из самых дорогих торговых домов. Чешут, будто так и надо, мимо охраны, мимо праздной, хорошо одетой публики… Я всё ждал, когда на нас обратят внимание и погонят в шею, но — не погнали…

— Выбираем вещи, переодеваемся, и просто уходим. — говорит Алекс.

— А как же платить? Кто нас выпустит с чужими вещами?

— Не парься.

Когда я вышел из гардеробной, Алекс мило беседовал с продавщицей, небрежно подбрасывая черный кубик. Увидев меня, он подмигнул и спрятал кубик в карман пижонского кашемирового лапсердака с капюшоном. Неожиданно девушка остолбенела, как будто к чему-то прислушивалась, а затем шмыгнула за служебную дверь, на ходу пища какие-то извинения.

— Ходу! — Алекс подхватил меня под локоть и двинул прочь. — Не кипишуй, всё нормально. У неё там авария личного характера. Когда выйдет, о нас и помнить не будет…

— Как ты это делаешь? — дергает плечом и усмехается.

Когда я был маленьким, ходили с отцом в цирк, смотреть на Кио… Те же самые ощущения: вроде бы уже привык, а как видишь новый фокус, опять удивляешься. Только в детстве, помнится, чудеса вызывали радость…

— Помнишь, как я ушел от тебя на Лубянке? Нужно просто выбрать удобный момент. Это интуиция, немного предвидения и инстинкт: нужно просто знать, что и когда делать…

Солнце пробивало тучи и слепило глаза. Надо было прихватить еще и очки… Я тут же устыдился. То, что мы сейчас делаем — неправильно. И только обстоятельства вынуждают… Твою дивизию! Никакие обстоятельства не могут оправдать кражи!

— Где предпочитаешь позавтракать? — Алекс помахал у меня перед носом солидным, рыжей тисненой кожи, бумажником.

— Ты что, спер его?

— Нашел. Не каждый день, знаешь ли, банкоматы ломаются.

Я закрыл на мгновение глаза, потер переносицу.

— Лёх… Так нельзя. Цель никогда не оправдывает средств. — он вновь криво усмехнулся.

— Покончим с делом и засадишь меня за решетку, о'кей? Тебе же давно этого хочется. — и он пошел в сторону Фонтанки.

Мне стало неудобно. Кто я такой, чтобы читать ему нотации? К тому же, сам только что радовался, что удалось переодеться в сухое и теплое…

— Слушай, Лёх… Извини! — я догнал его, пошел рядом.

— Проехали. А вообще… — Алекс на ходу закурил. — Ты сам так решил, помнишь? Я мог бы и один.

— Не мог. — я прикусил язык.

— Почему это? — он остановился.

И тут меня прорвало:

— Потому что ты — дитё. Горе Луковое. Постоянно попадаешь в ситуации, из которых не можешь выпутаться. Сначала с тобой нянчился старик, потом — девчонка… Почему все с тобой носятся? Да потому, что самостоятельно ты не можешь пальцы на руках сосчитать!

Он остановился, судорожно затянулся и бросил окурок в снег. Губы белые, на ресницах и бровях намерзли снежинки.

— Это неправда! Это вы меня втянули! С вас всё началось! С тебя, конкретно! — он говорил очень тихо, как будто боялся, что кто-нибудь услышит.

— Да ну? Значит, удрать из родной страны, разорвав связи с семьей, жить, зарабатывая боями без правил — так ты представляешь нормальную жизнь?

— А что мне оставалось? Они меня достали! ФБР, АНБ, бандиты… Отец не давал проходу…

— Ах, тебя достали? И ты просто сбежал? Не пытаясь разобраться? — он кивнул, кривя губы. На скулах играли желваки.

— Ты правильно сказал, я — горе. Обычно те, кто меня достает — гибнут.

Тут парень прав. Люди вокруг него мрут, как мухи. Внезапно я прозрел…

— Ты поэтому ушел от нас в Москве?

— Да! А ты прицепился, как… ванный лист. Думаешь, это легко? Знать, чем всё закончится? Знать, что все, кто тебя окружает — обречены!

В глазах слезы, злая судорога кривит лицо. Только истерики нам сейчас не хватало…

— Банный.

— Что?

— Не ванный лист, а банный. От веника.

Он долго смотрел на меня, а затем рассмеялся. Смех чуть не перешел в рыдания.

— За дурачка меня держишь, да? Думаешь, я совсем ничего не понимаю?

Резко отвернувшись, он перегнулся через парапет и уставился вниз, на реку. Точнее, на ровное покрывало снега, в нескольких метрах под мостом. Я на всякий случай пристроился рядом. Показалось, еще немного — и он сиганет вниз головой.

— Ты, по крайней мере, можешь что-то изменить.

Он медленно выпрямился и посмотрел мне в глаза. Хотел что-то сказать, но пошатнулся, и схватился за перила. Я поймал его за воротник.

— Лёха! Ты что, тебе плохо?

— Я… Не знаю. Переутомился, наверное. Столько никогда не «щелкал».

— Страсти какие! Ты что ж не сказал?

На нас начинали оглядываться сердобольные граждане.

— Я не знал, говорю же… Сейчас пройдет. Всё. Нормально уже.

— Точно?

Я вновь ощутил абсурдность ситуации. Или это мы, как говорила моя покойная бабка, «с глузду двинулись»? Стряхнув наваждение, я подхватил его и повел через дорогу.

— Пойдем, брат-боец. Подкрепимся, причастимся, помолимся…

— Зачем?

— Старинный русский обычай: перед смертью надо поесть, переодеться в чистое и вручить душу Богу.

— Пистолет бы…

Алекс перестал жевать, и вопросительно поднял брови.

— А ты думал? Из пальца стрелять прикажешь?

Сидели в блинной. Тепло, вкусно пахнет выпечкой, румяная девчушка в красном сарафане несет чай, мед, сметану, соленые грузди в хрустальной вазочке… Так и чешется язык спросить лафитничек. Запотевший такой, прямо с ледника. И сало…

— Вообще-то я хотел просто «щелкнуть». Может, ему кирпич на голову упадет. Или еще что…

— Ага. И так восемь раз.

— ???

— Не обращай внимания, шутка. И — не вариант. А вдруг рядом не будет кирпичей?

— Будет что-то другое, неважно. И вообще… Кто на меня недавно орал, что так нельзя?

Спорить больше не было сил. Я в какой-то момент понял, что его не остановить. И решил, что дальше — по обстоятельствам. А пистолет? Береженого, знаете ли, Господь бережет…

— Ну, хочешь, извинюсь? — он кивнул. — Видишь ли… Когда ты всё время «щелкаешь», а я этого даже не замечаю, получается, что я как бы не при делах. А вдруг он тебя переиграет? Если он тоже чудесник?

— Я об этом думал. — обмакнул в сметану и отправил в рот сразу три блина. — Даже если он чудесник, я с ним справлюсь. Кидальчик говорил, я — самый сильный.

Я промолчал. Не хотелось напоминать, что эти знатоки доморощенные, — упокой, Господи, их души, — на том свете. И по большей части из-за того, что лезли куда не надо, и рисковали почем зря…

— Нужно иметь запасной план. Во избежание. Ты — «пощелкаешь», а если не выйдет…

— То что? Застрелишь его? И это говорит человек, недавно чуть не удавивший меня за кошелек…

Я расхохотался. Просто прорвало, честное слово. Аж слезы выступили. Лёшка недоумевал. Тогда я рассказал ему анекдот. Ну тот, где ребенок не вовремя входит в спальню к родителям, а потом удивляется: «и эти люди запрещали мне ковырять в носу…» Кажется, он так и не понял.

В животе ощущалась приятная тяжесть. А вот на душе… На душе было хреново. Театр абсурда продолжался:

— И где мы найдем пистолет? В магазинах-то не продают… — из блинной мы вышли сытые и сонные.

— Пойдем на улицу, присмотримся. Авось, пройдет какой-нибудь фраер, ты к нему применишь свой фокус и вся недолга. Сумеешь?

— У вас запрещено ходить с оружием.

— Кому надо — ходят. Слушай, давно хотел спросить… — я придержал парня за локоть. — Вот у тебя всё так легко получается. Можешь ведь устроить, чтобы у тебя всё было, и ничего за это не было… Чего ты этим не пользуешься?

— Почему я себе не нащелкал «красивую жизнь»?

— Не обижайся.

— Да нет… Вот Кидальчик, например, мог выиграть в казино любую сумму. Это сделало его миллионером? Можно играть на бирже — чего мелочиться? Мою мать убили просто за то, что она — была. И твоего начальника… Трудно объяснить, но это — не работает.

Он отвернулся, и медленно пошел по тротуару. Наверное, всё-таки обиделся. Мне и самому было муторно, но ведь всегда есть соблазн, правда? Все мы в детстве мечтаем о волшебной палочке…

К полудню развеялось. Солнце жарило вовсю, по подсохшим тротуарам прыгали бодрые голуби — весна однако. Я пристроился на низком заборчике, и стал смотреть в небо. Ничего… прорвемся. Всё еще будет хорошо.

Сколько раз за семнадцать лет службы я думал: «сегодня — последний день»? Не припомню. Но вот чтобы так невыносимо, до слез, хотелось надеяться на лучшее…

Из-за поворота вышел Алекс. Правую руку он держал в кармане, напряженно зыркая по сторонам. Эх, молодо-зелено!

— Держи. — встав боком, он протянул ствол.

— Спасибо. — глянул мельком: старый Макаров.

Пряча тяжелый, хранящий тепло прошлого хозяина пистолет, я снова почувствовал запах цирковой арены… Сейчас артист раскланяется, а затем расскажет, в чем фокус.

Как найти миллиардера? Должен же он где-то жить, чем-то питаться, развлекаться… Если подумать: а зачем вообще Траска потащило в Питер? Что он забыл в городе на Неве? Почему, после сокрушительного поражения в Москве, не вернулся в Лондон, зализывать раны и лелеять обиду? Я вспомнил досье, составленное Максом из сведений, почерпнутых в интернете: обыкновенный воротила. Удачливый — судя по капиталу, напористый и не слишком чистый на руку, иначе столько не заработать… Но чтобы устраивать катастрофы? Зачем ему? То, что мне не нравится его прилизанная физиономия, еще не означает, что Траск — маньяк-убийца…

Я остался один. После гибели Рашида и Кацмана, я остался один с неуправляемым чудесником на руках.

О том, что их убил миллионер по имени Джон Траск, я знаю только со слов Лёшки. Мало ли бывает совпадений… Хотя Макс, например, тоже не сомневается. Это у них молодость, это пройдет. «Цель вижу, в себя верю». Так думают все молодые, кого жизнь еще била недостаточно.

С другой стороны, так ли уж мало им досталось? Лёшка уехал из Штатов в надежде начать новую жизнь. Потому что больше — не мог. Устал ходить по краю, всё время опасаясь, что его действия приведут к чьей-то гибели.

Макс, например, вообще с боку припека, а поди ж ты… Не ушел, не спрятался, сидит с Михалычем в Москве и держит оборону… Может они, молодые, видят то, что недоступно мне, старому вояке?

Я никогда не верил в чудеса. Даже в детстве. Всегда был убежден: любому чуду есть разумное объяснение. На войне твердо знал: пуля — дура, штык — молодец; на Бога надейся, а сам не плошай; и что хороший враг — это мертвый враг…

За поясом чувствовалась привычная, успокаивающая тяжесть пистолета.