ГЛАВА 26

АЛЕКС МЕРФИ, ИЗРАИЛЬ.

…Устроившись за столом, Ассоль впилась зубами в желтую, исходящую соком дыню. Я тоже все время что-то жевал. Затем пил и снова жевал. Оливки, козий сыр, финики, белый, пухлый край лепешки, намазанной медом…

— Мне не дает покоя один момент… — вдруг сказал Кидальчик. — Вот когда мы с вами бежали из крепости… Я дал вам кубик. Что вы с ним сделали? Вы же воспользовались им, я так себе понимаю? Что вы сделали, друг мой?

— А почему вас беспокоит именно это? Почему не дрейдл?

— Потому, что я знаю, как бывает, когда запускают дрейдл. Это не то. Вы, мой дорогой — прирожденный жонглер… Как вы бросили кости?

— Я затер одну сторону. Сделал её пустой, как в домино.

— И сколько точек вы убрали?

— Шесть.

— Азохн'вэй! А почему не единицу? Это было бы логично!

— Понимаете, я не знал, какое это будет значение. Только потом проверил…

— Дайте сюда! — он требовательно протянул ладонь.

— Не могу. Кубик сгинул где-то наверху… Не было времени подбирать.

Я кривил душой. Хотелось иметь при себе какую-то заначку, а не клянчить каждый раз у старика.

— Жаль. Он мог бы стать артефактом Нового времени.

— Не понял…

— Грядут последние времена. Вы — чудесник, юноша. Мир прогнется под давлением вашей воли.

Я? Изменю мир? Всегда хотел лишь одного: спокойно жить, и никому не доставлять неприятностей. Только и всего…

* * *

После выяснения отношений с пограничниками нас с почетом повезли дальше на машине. Подумать только! Они знали старика! Ну, не его самого, а о нем. Оказывается, наш дядя Саша — известный борец Сопротивления, глава организации мирного урегулирования «Менора», и вообще живая легенда.

Очень хотелось спросить: — а что вы на самом деле забыли в крепости Ашарванов, с той стороны границы, Александр Наумович Кацман, по прозвищу Кидальчик? Боюсь, не ответит…

…Когда израильские пограничники увидели старика, — как он идет по минному полю, во весь голос выкрикивая Предание, они решили, что лицезреют пришествие Мессии. Ни больше, ни меньше…

На заставе Кидальчик что-то рассказывал на иврите, размахивая руками и иногда оглядываясь на нас с Ассоль. Мы жались в сторонке, под присмотром двух грозных женщин в бронежилетах и касках…

Нам выделили машину, сопровождающих, и повезли вниз, в деревню. С этой стороны Голанский хребет напоминал не иссушенный раскаленными ветрами ад, а, скорее, рай на земле.

По цветущей, утопающей в садах долине катил изумрудные воды Иордан, — Ярдэйн, поправил Кидальчик; тут и там виднелись крыши небольших селений, над пышными рощами возвышались живописные башенки и ветряки… И самое главное: не раздавалось никаких взрывов и не пахло порохом.

Место, куда нас привезли, называлось кибуц. Религиозная община — так объяснил старик. Ассоль куда-то увели женщины, а нам выделили небольшой домик, в котором были душевая кабина, кухня и комната с двумя кроватями.

Когда мы, вымытые, в дареной одежде, вышли в сад, там ждал накрытый стол. Пришла Ассоль, в простом длинном платье, с косынкой на очень кудрявых, огненных волосах. Я правда не мог оторвать от неё глаз. Кидальчик улыбался, как добрый дедушка.

…Пусть всё идет своим чередом. Маленькая передышка, а затем я исчезну. «Вы страшный человек, Алекс Мерфи»… Согласен. Не нужно, чтобы рядом со мной кто-то был.

После той вспышки страсти в крепости, лихорадочных признаний, я всё время думал об Ассоль. О том, как замечательно было её целовать, чувствовать её тело, и… О том, с какой легкостью она убивала. Я так и не спросил, кто она.

* * *

…Почувствовал, как по телу шарят руками. Пальцы жесткие, умелые. Усилием воли сдержал крик. Показалось — я снова в душегубке, и это охранники… Чужие руки убрались, я перевел дыхание, но остался неподвижен. Только чуть приоткрыл глаза. Над стариком склонилась хищная тень. Если он проснется — скорее всего, погибнет. Я прыгнул.

Упав на пол, мы заворочались в тесном пространстве между кроватей. Высвободив одну руку, я врезал чужаку в челюсть, тот обмяк. Пахло от него потом и чем-то пряным, похожим на шафран. Я взглянул на старика. Тот успокаивающе махнул рукой.

Кивнув, я поискал, чем бы связать пленника… В конце концов, заткнули рот полотенцем, руки и ноги обмотали поясами от халатов, висевших в душевой. Закончив, запихали его под кровать. Я шепнул старику:

— Скроемся по-тихому.

На улице благодать. Поют соловьи, стрекочут цикады, где-то далеко лениво гавкнула собака… Ни одного огонька: деревня спит.

Порыв ветра принес еле заметный запах шафрана… Толкнув Кидальчика, я бросился на землю. Плечо обожгло. Лежа под столом, за которым мы еще недавно так вкусно ужинали, я пытался понять, откуда прилетел нож.

Вдруг со всех сторон полетел захлебывающийся лай, затем — пронзительный вой сирен, крики людей, затрещали выстрелы… Вспыхнули прожектора.

Прижимая рукой пульсирующее кровью плечо, я горько усмехался. Есть такая поговорка: «Если хочешь, чтобы Господь посмеялся, расскажи ему о своих планах»…

— Дядь Саш, вы как?

— Жив. К несчастью.

— Почему же к несчастью? — дыхание спирало от боли.

— Устал я. Только расслабился, подумал: — всё, отбегался, пора на покой… Почему у вас такой сдавленный голос?

— Меня зацепило. Ножом.

— Азохн'вэй! Куда?

— В мякоть. Ничего страшного.

Он уже был рядом и ощупывал мою руку твердыми пальцами.

— Встать можете? А идти? Сознание не теряете?

— Разве что от страха… Плохой из меня чудесник. Так легко попасться!

— Пхе! Целились-то, поди, в сердце! А всего-навсего мышцы порезало.

— Ой, вы меня так успокоили… Как там Ассоль?

— Очень надеюсь, спит. — неуверенно предположил старик.

— С чего бы мне спать, когда здесь такая развлекуха?

— Дитя моё! С вами всё в порядке? — Кидальчик, смешно оттопырив тощий зад, пополз к ней.

— Да. Можете вставать. Всё кончилось.

— Что это было? — я с трудом сел, прислонившись к ножке стола. Плечо болело всё сильнее.

— Эй, тебя что, ранили? — сколько удивления и страха было в её голосе…

— Всё нормально.

Она уже была рядом, с беспокойством заглядывая мне в лицо.

— Ты же — неубиваемый! Мы же по минному полю шли! Как же так?

— Вот и я говорю…

Я повалился на бок, виском в черную, рыхлую землю. Перед глазами колыхались темные травинки. Пение цикад становилось всё оглушительнее, в голове нарастал шум. Прикрыл глаза, всего на минутку… но тут где-то над ухом загрохотало.

Оцепенение сняло как рукой. Я попытался вскочить. Взрыв! На фоне черных веток деревьев полыхнуло огненно-оранжевое, Ассоль пригнула мою голову. Рядом, молитвенно прижавшись лбом к земле, скорчился Кидальчик.

Когда схлынула взрывная волна, Ассоль вскочила, и потянула меня за собой.

— Куда? — прохрипел я.

— Подальше отсюда!

Здоровой рукой подцепив за шиворот старика, я поднялся на ноги, голова закружилась. Черт… Плечо бы перевязать. Понемногу цветные пятна перед глазами рассеялись, я выпрямился, но тут раздался еще один взрыв — немного дальше. Не удержавшись, я снова упал, Ассоль присела рядом. У Кидальчика глаза были совершенно белые. Он что-то бормотал на иврите, комкая в кулаке ворот белой рубахи.

Ассоль подползла к нему, встряхнула и заглянула в лицо. Старик слегка улыбнулся, провел рукой по волосам девушки. Не иначе, помирать собрался…

— Нападение! — казалось, он был в панике. — Немыслимо! Чтобы здесь, в самом сердце…

— Нужно это остановить! — закричала Ассоль.

— Они могут быть уже далеко… Бомбы с дистанционными взрывателями… — Кидальчик сел, привалившись к стволу дерева. — Лишь бы никто не пострадал! Тут же дети… Это я виноват…

Скрипнув зубами, я отвернулся. Рукав полностью промок, рубашка противно липла к коже. Я совершенно не представлял, что делать, куда бежать — да и есть ли в этом смысл… В чужой стране, вместе с выбившимся из сил стариком и девчонкой-киллером…

Тарахтели автоматы, надрывались сирены, деревня то и дело озарялась вспышками света. Но на нашем пятачке почему-то сохранилась спасительная темнота.

Ассоль присела рядом и стала на ощупь исследовать мое плечо. Я сжался в ожидании новой боли, но её прикосновения были легки, как крылья бабочки. Через минуту боль отступила. Острый крюк, терзавший внутренности, тоже исчез и стало легче дышать. Я немного расслабился.

— Как ты это сделала? — она только улыбнулась.

Оторвав от платья длинный лоскут, перевязала мне рану. Затем наклонилась, и поцеловала. Глаза — два колодца, в них отражаются звезды… Замерла на мгновение, оттолкнулась, и исчезла за деревьями. Я не успел ничего сказать.

С трудом поднялся на ноги и протянул здоровую руку старику. Выстрелы как будто стихли. То и дело из дыма появлялись фигуры с автоматами, патрулирующие окрестности. К нам приблизилась одна, человек прокричал вопрос на иврите. Кидальчик ответил. Был он смертельно бледен, на шее вздулись черные вены, глаза запали. Сквозь морщинистые щеки проступила седая щетина.

— Вы не ранены?

— Вроде нет. — он закашлялся. — Старый я уже для всего этого.

Я усмехнулся, и прислонился к камню. Рука больше не болела.

— Знаете, Александр Наумович, я вот моложе вас. Но с удовольствием отказался бы от… «всего этого».

— Привыкнете, со временем.

— Хорошо вам говорить…

— А чего вы, мой дорогой, хотели? — старик поморщился. — Вы так искренне недоумеваете, когда Господь вас испытывает! Запомните: никогда Он не дает больше, чем вы способны выдержать. Никогда… Но и не меньше. Вы понимаете, Алёшенька? Хотите вы того или нет, придется идти до конца. Вопрос вот в чем: будете ли вы влечься по тропе скорби, проклиная судьбу, или встанете перед ликом Бога с открытой душой, смело принимая всё, Им уготованное…

Я вздохнул.

— Никогда не думал об этом с… вашей позиции. Мне всегда казалось, человек должен сам принимать решения. — старик усмехнулся.

— И много вы напринимали? Карл Юнг, который посвятил себя исследованию человеческих душ, был ученым. Но, тем не менее, над дверью своего дома, начертал такой девиз: «Vocatus atque non vocatus, deus aderit». «Бог придет, даже если его не звали»… Поверьте старому еврею, много повидавшему в жизни: только Он, и никто более. Только Он… Весь мир — проявление Воли Его.

— И моя хромая удача — тоже?

— В высшей степени. Будь вы верующим, давно бы поняли. И приняли бы намного легче…

Я огляделся. Тишина, только где-то в траве, рядом с нами, стрекочет сверчок.

— Как вы думаете, куда исчезла Ассоль? Может, нужно её найти?

Мистические откровения старика больше пугали, чем объясняли. Не хотелось думать, что вся моя жизнь предопределена…

— Давайте подождем. Вы — ранены, я — старик… Не будем путаться под ногами.

Ответить я не успел. Вдруг ощутил дикий страх, удушье, и понял, что вот-вот умру. Схватил Кидальчика и вместе с ним повалился на землю, в последний момент успев опрокинуть сверху стол…

Ногу пронзило болью, я чуть не заорал. Как черепаха, подтянул конечности под столешницу, и зажмурился. Кидальчик скорчился рядом, накрыв голову руками. Я слышал, как он что-то бормочет. Хотелось вскочить и бежать, куда глаза глядят, но я сдерживался. Знал: если поддаться панике — будет хуже…

Отовсюду доносился треск автоматных очередей. Потом возник нарастающий вой, за ним — облако белого огня, и ближайший дом осел внутрь себя, как картонная коробка.

— Бежим! — закричал я, отбрасывая стол и хватая Кидальчика за руку.

Старик молча плакал: на фоне рассветного неба горячо и страшно полыхали ветви магнолий. Я вспомнил, как еще вчера ребятишки гоняли мяч на маленькой сельской площади…

Загрузка...