Благословение Пана

Глава тридцать вторая ПЕРКИН ИЩЕТ ИЛЛЮЗИЮ

Поначалу без пользы, едва не впадая в безнадежность, викарий обшаривал шкафы и полки, но в конце концов отыскал хлеб, сыр, масло и даже кусок холодного цыпленка. Вскоре он вместе со своим необычным товарищем уже сидел за столом в пустом доме, и отчаяние постепенно отпускало его благодаря отдыху, тишине и еде, но, главное, ему стало немного легче, словно туман рассеялся над лугом, из-за его доверия к Перкину. С самого начала викарию удалось распознать в нем сильный, свободный ум, тогда как другие видели единственно его пальто и шляпу; во всяком случае, Перкин пришел, тогда как другие отвернулись от викария. У Анрела были все основания доверять интуиции Перкина. А теперь, когда он уже ни на йоту не сомневался в интуиции старика, свое доверие он укрепил логикой. Ибо, где бы ни был Перкин, он возвратился оттуда с определенной информацией, которую мог подтвердить сам викарий, хотя бы она и пришла из внеземного пространства и из другого времени: святая Этельбруда больше не могла творить чудеса.

Ну, кому было рассказать об этом Перкину, подумал викарий. Кто стал бы обсуждать с ним святую Этельбруду? Кто вообще стал бы говорить с сумасшедшим? Нет, такое невозможно. Вот ангелы другое дело: они могли рассказать или блаженные. Ясно, что душа Перкина постоянно общается с другими душами. Разве не с такими людьми обычно беседуют ангелы, когда хотят поговорить с кем-нибудь из смертных?

– Вы правы насчет святой Этельбруды, – сказал викарий.

– Прав? – переспросил бродяга. – Разве я не сказал вам, что видел ее? А выражение ее лица, когда она делала вид, будто хвастается? Там только и можно, что делать хвастливый вид. Ангелы играли в зависть. А потом этого выражения уже не было. И я понял, что она не будет больше хвастаться, даже играючи.

– Да-да. Все правда.

Бродяга вдруг подался вперед и крепко сжал колено викария.

– Я не мог ошибиться, – вскричал он.

– Хорошо, что вы ушли оттуда, – сказал викарий. – А то могли бы забыть обо мне и больше ничего не увидели бы, не увидели бы Марию, вот так.

– Нет, – возразил старый бродяга, хватаясь за полу своего пальто и показывая ее Анрелу. – Не в этом. Для этого слишком далеко.

– Слишком далеко?

– Слишком далеко. Она в одном из городов за лесом. В одном из маленьких городков со шпилями, которые выше ярко-синего леса. Я бы, верно, отправился туда, если бы не вы. Но тогда мне уже нельзя будет вернуться в это старое пальто. Может быть, когда-нибудь. Когда-нибудь. Но только не в этом.

– Ах ты, господи, – вздохнул викарий, пораженный контрастом между своими тяготами-бедами и ярко-синими горами со шпилями, сверкающими над яблонями, – сюда не очень-то хочется возвращаться.

– Сюда? Да тут лишь прах и пепел.

Задумав что-то, бродяга встал из-за стола и направился к двери.

– Вы куда? – спросил викарий.

– Искать, – ответил Перкин.

– Что? – не понял викарий.

– Да как всегда. Буду искать иллюзии. Эта увела всех ваших прихожан. Кто знает, она может и меня увести.

Старый бродяга говорил спокойно и рассудительно, тоном человека, не подверженного грезам. И смотрел в окно на гору Волд, светящуюся на солнце.

– Что же мне делать? Что мне делать? – спросил викарий.

– Сейчас нужны лишь иллюзии.

– Они ушли. Я потерял их, – сказал викарий. – В одиночку их не удержишь. – Он раскинул руки. – Никто не хочет мне помочь.

– Там много друзей, – отозвался Перкин, показывая на Волд. – Много иллюзий.

– Но ведь они вражеские! – воскликнул Анрел.

– Они ваши, если вы захотите.

– Как?

Но тут дверь захлопнулась, и Перкина как не бывало.

Викарий остался один. Теперь у него было достаточно времени для раздумий. Но о чем думать, когда все уже думано-передумано, и без всякого толка. Вот и Перкин, которому он так верил, который был его последней надеждой, подал ему неприемлемый совет: иди, мол, как бы это ни было против твоих желаний, на Волд, туда, где богопротивные обряды и языческие камни. Эта мысль крепко засела в голове викария, правда, помимо нее стремительно проносились и другие мысли, но их было слишком много, да и проносились они так быстро, что викарий не успевал освоиться с ними. Всю вторую половину дня он пробыл в опустевшем доме, отдавшись на растерзание своим мыслям. Около пяти часов послышался шорох гравия, потом кто-то вошел в холл, после чего открылась дверь и появилась Августа.

– Извини, – сказала она.

На самом деле она не просила прощения за то, что ушла из церкви и оставила викария одного, на это даже намека не было в ее голосе. Но ей было жаль мужа. Сама она как будто сбросила с себя груз беды, который становился все тяжелее и тяжелее день ото дня, пока ее лицо не стало похоже на маску из-за непосильного напряжения. А теперь напряжения как не бывало, и Августа наконец-то выглядела спокойной, словно покончила со страхами последних недель.

– Августа, – только и сказал викарий, не в силах придумать что-нибудь еще.

– Я была с тобой до конца.

Он молча смотрел на нее, и она опять заговорила.

– Я думала…

– Что ты думала?

– Я думала, ты тоже пойдешь.

– Я?

– Все так думали.

Неужели всё и вся за то, чтобы он отправился к Старым Камням за горой? Викарий молчал.

– Ты не придешь?

– Никогда.

– Жаль.

– Жаль! – воскликнул викарий.

– Они хотят принести в жертву быка. У тебя бы это хорошо получилось.

Викарий оглядел комнату, стены которой были украшены картинками на религиозные сюжеты и церковной утварью, освященными модой в несметном числе домов, так что они служили не только вере, но и современному ритуалу. И все же в доме священника негоже говорить подобное!

– Иначе они попросят Маддена, – продолжала Августа. – А он не подходит. Им не хочется, чтобы это делал мясник.

Сказав всё, Августа позвонила в колокольчик.

– Сейчас будем пить чай.

– Не стоило звонить. Никого нет.

– Нет, все уже вернулись.

Итак, Пан выиграл, подумал викарий. Однако не все еще ему сдались. По крайней мере сам он будет держаться.

Ну и что дальше?

Викарием завладела тоска, как это бывает с людьми, которые продолжают борьбу, но знают, что обречены на поражение.