Многие еще, наверное, помнят, что в Лагерном саду когда-то не было асфальтированных дорожек и разноцветных скамеек. И ходить там можно было где захочешь, а сидеть где вздумается: прямо на траве под соснами или на обрыве, свесив ноги. И единственную лестницу, которая вела к реке, не могли отремонтировать много-много лет. Она совсем уже развалилась, и спускаться по ней было опаснее, чем просто спрыгнуть вниз.
Обрыв в Лагерном саду шел вдоль берега извилистой линией, кое-где глубоко вдаваясь в территорию сада, а кое-где выпячиваясь к реке. И на этих мысах всегда стояли парни и девушки. Лагерный сад пересекала одна-единственная аллея, являвшаяся как бы продолжением проспекта. Она была метров сто пятьдесят длиной и вела прямо к обрыву. Сюда приводили приезжих, чтобы они могли с высоты посмотреть на извивающуюся реку и на поля за ней.
В городе любили Лагерный сад. Сосны в нем перемежались с березками и невысоким осинником. Встречались тополя и кедры. Здесь, даже если и было много народу, стояла тишина, или это ветер с реки относил звуки в город?
В Лагерном саду, в отличие от городского сада, не было никаких аттракционов и развлекательных заведений. Только в самом начале единственной аллеи стояла бочка с квасом, да и то лишь летом.
Почти на самом краю обрыва, немного в стороне от деревьев, прилепилась развалившаяся избушка. Окна в ней были крошечные, крыша вся в заплатах, отставшие листы фанеры придавлены кирпичами. Избушка стояла здесь, наверное, лет сто, и до ее трубы без особого труда можно было дотянуться рукой. В домике жил старик, часто выходивший посидеть на завалинке, и две собаки-дворняжки. Они или безмолвно и безразлично следили за людьми, проходившими мимо по тропинке вдоль обрыва, или бежали за кем-нибудь метров сто, потом возвращались.
На углу полуразвалившегося домика красовался кусок фанеры с надписью: «Вход 5 коп.». Наверное, этот кусок прикрывал какую-нибудь дыру. Старик всегда курил и ни с кем не заговаривал, даже не делал попытки к этому. Вся тропинка возле того места, где он сидел, была усыпана окурками, и каблуки гуляющих вдавливали их в землю.
Привычка гулять по Лагерному саду прочно овладела мной. И день уже казался мне чем-то неполным, потерянным зря, если я не бродил по краю обрыва или в глубине сада.
Девушку в серой юбке и белой кофточке с короткими рукавами я видел здесь часто. Обычно она приходила сюда с гурьбой мальчишек и девчонок. Они бежали от конечной остановки по аллее к обрыву и стояли там минут десять, о чем-то споря вначале, потом умолкая. Постепенно группа рассыпалась, редела. Одни шли к выходу из сада, другие просто разбредались кто куда. Девушка оставалась одна. Она стояла так близко к обрыву, что я боялся, как бы резкий порыв ветра не сбросил ее вниз.
Мне было двадцать лет, и я знал, что она не исчезнет навсегда. Я бы нашел ее, все равно нашел. Я не подходил к ней, не решаясь спугнуть ее мысли, ее настроение. Она стояла неподвижно, а ветер развевал ее волосы. Потом она вдруг оборачивалась, смотрела в мою сторону. Это длилось всего одно мгновение. И убегала. Убегала по единственной аллее к автобусной остановке.
А я оставался в Лагерном саду, и бродил один, и думал, что подойду к ней завтра. Но наступало завтра, а я все не подходил…
- Дай закурить, - сказал как-то старик, когда я шел мимо домика.
Я протянул ему пачку сигарет. Он взял одну, подумал и взял еще одну.
И я закурил вместе с ним, облокотившись на заборчик из жердей. Мы оба молчали. Я - потому что не знал, что сказать. Он, наверное, по привычке. Сигарета моя догорела до фильтра, я бросил ее в обрыв и уже совсем было собрался уходить, как вдруг неловко повернулся и зацепил плечом кусок фанеры с надписью: «Вход 5 коп.». Лист оторвался и упал. Я смутился, схватил лист, хотел прикрепить его к стене. Старик осторожно, но настойчиво потянул его у меня из рук. Я отдал. Старик взял кусок кирпича, валявшегося рядом, и прибил фанеру на прежнее место. Никакой дыры этот лист не закрывал.
- Для чего он здесь? - спросил я.
- Плати пять копеек и заходи, - буркнул старик.
Так это была афиша! Старик, видно, давно потерял надежду, что в его избушку кто-нибудь зайдет. И в рекламе он явно смыслил мало. Я пошарил в кармане, но пяти копеек не нашел.
- Ну, давай еще сигарету, - сказал он, - да и заходи, если хочешь.
Я дал ему сигарету и спросил:
- А что там?
- Что хочешь, то и есть, - снова буркнул он, сел на завалинку и затянулся сигаретой. На меня он перестал обращать внимание.
Я перепрыгнул через изгородь, подошел к покосившейся двери, с трудом открыл ее, спустился по деревянным ступеням вниз. Дверь захлопнулась, но не плотно. Внутри избушки стоял полумрак. Свет проникал только через два маленьких окна да щель в дверном проеме. Посреди избушки стояла печь, в углу - нары, покрытые старой изорванной шкурой, возле дверей - грубо сколоченный стол и бочка с водой. Ничего особенного и таинственного. Я обошел печку. За ней оказалась еще одна дверь… «Наверное, что-то там», - подумал я и толкнул ее. Но и там ничего. Я вышел наружу. Все было так же, как и минуту назад. Только на солнце набежала откуда-то появившаяся тучка да старик курил уже не сигарету, а папиросу.
- В чем заключается аттракцион? - спросил я.
- Иди, иди, - сказал мне старик. - Возвращайся только поскорее.
На обрыве снова стояла та девушка. И тут что-то неудержимо повлекло меня к ней. А она вдруг нетерпеливо обернулась и махнула мне рукой. Остолбенеть можно было от счастья! Значит, и она обратила на меня внимание! Я подошел. На ней было совсем другое платье, чем обычно.
- Помоги Ольке выбраться, - попросила она и показала вниз. По обрыву карабкалась вверх девочка лет семи. Я осторожно, чтобы не поднимать пыли, спустился к ней. Девочка подала мне руку, и мы благополучно выбрались наверх.
- Я бы и сама смогла, - сказала девочка.
- Конечно. Ты вон какая ловкая!
А девушка сказала:
- Стало прохладнее. Пора домой.
И они пошли.
«Сестры, что ли?» - подумал я.
- А ты не пойдешь? - вдруг обернулась девушка.
- Я?
- Не задерживайся долго, - попросила она.
Я было двинулся за ними, но меня окликнули. Старик что-то кричал и махал мне рукой.
- Сейчас! - крикнул я им вслед и подбежал к старику. - Ну? Что случилось?
- Заходи, а то мне надо еще воды натаскать, - сказал он и подтолкнул меня к двери.
Я снова вошел в избушку. Как и несколько минут назад, обошел вокруг печки, остановился возле двери, которая была чуть приоткрыта. Из нее пробивался косой солнечный луч. Машинально толкнул дверь и оказался на том же самом месте, откуда вышел. Мне и в голову не пришло обратить на это внимание, потому что я сразу же бросился смотреть, куда ушли эти сестры. Но их уже не было. Такая досада взяла меня!
- И зачем только вы меня позвали?! - набросился я на старика.
- Красивая девушка, - вместо ответа сказал он.
- Еще какая красивая!
- Любишь ее. - Он не спрашивал, а словно утверждал.
- Люблю.
- Ну и люби. Только помни: пока любишь ее, она будет молодой. Такой, как сегодня.
Я и без него знал, что она всегда будет молодой. Какой же ей еще быть?
- Дай-ка закурить, - опять попросил он.
Я выдал ему сигарету и спросил:
- Так что же все-таки за аттракцион в этой избушке? И зачем две двери?
- Дверь здесь одна, парень, - ответил он. - Одна дверь. Куда вошел, оттуда и вышел.
А действительно, дверь-то была одна. Только сейчас это до меня дошло. А внутри домика я шел по прямой, лишь огибал печь. Вот тебе на! Что же это было? Вывернутое пространство? Здесь? Но для чего? Я так его и спросил:
- Для чего это?
- А чтобы посмотреть, что там будет.
- Так ведь это одно и то же место. Что же здесь смотреть?
- Место-то одно, да время разное.
- При чем тут время?
- А при том. Кому ты помогал на обрыв влезть?
- Девчушке одной. Олей зовут.
- Вот то-то и оно, что Олей… Дочь это твоя была. А девушка - твоя жена.
- Ну, вот еще, - смутился я.
Он вдруг замолчал, закашлялся. А я вспомнил, что когда вышел из этой двери, то на небе была тучка, хотя и сейчас, и до этого на небе ни облачка! Да и одежда на ней, на этой девушке, была другая. И позвала она меня так, словно не сомневалась, что я подойду.
- Можно еще раз?
- Отчего же. Хоть сколько. Пять копеек только плати. А лучше дай сигарету. Только подумай, стоит ли?
- А что так?
- Да так… Заходили тут всякие…
- А вы-то сами заходите?
- Захожу, да только все в одну дверь. Выйдешь в другую, а вернешься ли? Да и на что оно мне?
«Конечно, - подумал я. - Он настолько стар, что может и не вернуться».
Но я не боялся этого. Будет ли только она здесь в это время?
- Если захочешь, конечно будет, - сказал старик.
И я рискнул. Я отдал ему всю пачку сигарет и шагнул в дверь.
А когда вышел, то почувствовал, что за спиной ничего нет. Домика нет. Только асфальтированная дорожка да белоснежные корпуса зданий над обрывом.
Я оглядел себя. Все на мне было другое. Да и сам я, казалось, стал чуть ниже ростом и шире в плечах. И в сердце вдруг что-то кольнуло, словно какая-то болезнь послала предупреждение.
А на обрыве стояла она. Она и еще одна девушка. Они были очень похожи друг на друга, только вторая повыше ростом. И обе замахали мне руками.
- Ну что ты все ходишь туда? - сказала она. - Ведь уже сколько лет прошло, как эту избушку снесли. А ты все ходишь.
Они были очень похожи друг на друга. У обеих чуть вздернутые носы, восточный разрез глаз и черные волосы. И лет им, казалось, поровну. Их так и называли: сестры. Я сейчас это вспомнил. Я все-таки что-то помнил, но очень мало.
- Что с тобой, папка? - спросила меня дочь.
- Так, Оля. Грустно. Время бежит… Только вошел в одну дверь и вышел, а прошло почти двадцать лет. За один миг.
- Брось, папка. Ты еще совсем молодой.
- Правда, ты совсем не изменился, - сказала она. - Какой был, такой и остался. Секрет молодости, наверное, знаешь?
Я посмотрел на нее. Нет! Это она совсем не изменилась. Ей так и оставалось восемнадцать. Прав оказался старик. Она всегда будет молодой.
А я? Что я помню из этих двадцати лет, промелькнувших в одно мгновение? Что я знаю о ней? Только то, что люблю ее. Двадцать лет! Ведь я даже не знаю, какие ей нравятся цветы, запахи, книги. Я почти ничего о ней не знаю. Кроме одного: я люблю ее.
Они взяли меня под руки, и мы пошли по чистеньким асфальтированным дорожкам Лагерного сада мимо киосков и каруселей, мимо аттракционов и клумб. Лагерный сад был уже не тот. Только молодые парочки все так же ходили в обнимку и целовались, полагая, что их никто не видит. Или им просто ни до кого не было дела?
И мне вдруг так захотелось очутиться в том, старом, Лагерном саду, в котором я увидел ее первый раз…
Но домика старика уже не было. И даже на одно мгновение я не мог вернуться в прошлое.
- Знаете что? - сказал я жене и дочери. - Расскажите-ка мне, как мы жили эти двадцать лет… Я что-то… Все тот день у меня перед глазами…
А в Лагерном саду, как и раньше, как и всегда, было тихо-тихо. Это, наверное, ветер с реки относил звуки в город.