Безумие стали

Джаб.

Луиза ударилась в хлопоты, готовясь к отъезду. Она решила посетить ювелира, рынок, портниху и нескольких подруг; Джаб не стал препятствовать. Обоих Тигров он приставил к жене и послал гонца в казармы. Нивельхейм тепло относился к супруге, но терпеть не мог совершать с ней покупки и выискивать подарки. Дело рыцаря – воевать, а не метаться по всему городу в поисках отреза шелка «изумительно вишневого цвета» или парчовых перчаток «как у самой королевы Фриги». Даже в такое тревожное время Джаб решил не отступать от своих привычек, тем более Ларкин предположил, что Краснорукие затаятся, новое покушение надо еще подготовить. Генри уехал во дворец на вечерний развод гвардии, но обещал вернуться и попросил друга не высовывать нос на улицу, заявив на прощание: «Не хочу пропустить тот волнующий момент, когда тебя вновь попытаются утыкать стрелами, поэтому окажи мне услугу – сиди пока дома».

Карета с Луизой давно покинула двор, Джаб устроился на веранде и потягивал марочное зарийское. Перед ним лежал взведенный арбалет, пальцы отбивали нервную дробь на подлокотнике кресла. Стоящий рядом слуга подливал вино и старался делать это незаметно, чтобы не раздражать господина. Джаб стиснул рукоять, но тут же расслабился – над забором проплыл штандарт с коронованным вепрем, герольд торопился донести кому-то волю его величества. Виконт поморщился. Как проще на турнире, когда вот ты, а вот твой противник. Бей копьем, руби мечом, и пусть победит сильнейший! Никто не станет исподтишка нападать на тебя, грозить стрелами и стараться оборвать твою жизнь. Пускай даже поле боя, смертная сеча, и тут всё ясно: ты настроен на битву и знаешь, что скоро это кончится, пусть и непонятно пока как. А что делать, когда тебя хочет убить неизвестно кто и непонятно за что? Когда в каждом шорохе чудится поступь врага, а из каждого темного угла ждешь подлого выстрела? Джаб не боялся, но нервничал. Он привык полагаться на свои силы и свой меч, но сейчас вынужден был следовать совету Ларкина. Арбалетный болт прошьет с близкого расстояния панцирь как простую ткань, нет в пользовании таким оружием благородства и мастерства, но зато налицо эффективность. Когда-то Верховный трой грозил отказом в посмертии любому стрелку, но сейчас времена изменились. Джаб вздохнул и разрядил арбалет в бревенчатую стену конюшни.

Как поймать Краснорукого, кто его нанял? Генри обещал помочь, а пока сиди, дорогой виконт, и заливай вином чувство собственного бессилия. Джаб предпочел бы выйти с мечом против пятерых соперников, чем вот так мучиться в ожидании: когда неумолимые убийцы придут по его душу? И самому же отвечать: скорее рано, чем поздно. А может, после неудачи они отступятся? Ну да, ну да, утешай себя… кто бы тогда платил братству Красноруких, если бы они не добивались результата? Никто. Конечно, их мало и если поймать одного исполнителя, другой придет не скоро, но вот как это сделать? Уж больно ловки, сволочи! Джаб вспомнил прищуренный взгляд трубочиста, блеск острого как бритва наконечника, и по коже прошел холодок. Виконт уперся ногой в железный рычаг и вновь взвел арбалет. Слуга протянул очередной болт. «Давайте, идите, я готов к встрече!» – подумал Джаб и опорожнил кубок.

Когда слуга принес второй кувшин, у ворот заржал конь. Они отворилась, во двор въехал Терми. Джаб со вздохом опустил арбалет и махнул старшине. Передав поводья конюху, Лар взбежал по ступенькам.

– Кого-то ждете, сэр? – спросил он, покосившись на оружие.

– Еще не решил, – буркнул Джаб. – Как дела в роте?

– Всё в порядке. Медведь появлялся, но не надолго. Лицо у него было такое зеленое, точно трава по весне.

– Пить надо уметь. Людей отобрал?

– Так точно. В смотре будут участвовать те, кто умеет хорошо чеканить шаг. Как ни странно, лучшие воины в их число не входят. Я выделил двадцать человек, ваша леди будет путешествовать в полной безопасности с таким эскортом.

– Спасибо, Лар. Выпьешь?

– Не откажусь, сэр.

– Ладно, расслабься, не на службе уже.

– Как скажешь. Что-то ты сегодня хмурый какой-то, – заметил Терми, смакуя белое вино.

– Не каждый день в тебя палят из арбалета.

За рассказом об утреннем покушении они прикончили второй кувшин, Джаб поразил стену конюшни еще тремя болтами, а под конец, когда Нивельхейм посетовал Терми на безалаберность стражи, створка ворот заскрипела и отворилась. Джаб держал взведенный арбалет на коленях. От неожиданности он нажал на рычаг, коротко тенькнула тетива, болт с глухим стуком воткнулся в дубовую створу. Генри Ларкин – уже без доспеха, в малиновом плаще – покосился на дрожащее в футе от него древко и произнес:

– Как я рад, милейший виконт, что арбалетом вы владеете гораздо хуже, чем мечом. Хотя, промахнуться с такого расстояния? Вам должно быть стыдно, мой оруженосец стреляет и то лучше.

Ларкин оставил драгуара у коновязи, в калитку заглянул Чак. Он заметил торчащий из дерева болт, вздрогнул и быстро прошел во двор, ведя в поводу своего жеребца. Слуга побежал закрывать ворота.

– Извини, Генри, – сказал Джаб. – С этим покушением нервы шалить стали.

– Оно и заметно, – буркнул Ларкин и кивнул Терми. – Вижу, вы избрали самый простой способ их поправить.

– Да, а что еще делать? Ты меня покинул, Луиза тоже уехала. Я остался один в огромном доме, а где-то рядом кружит убийца. Хорошо хоть Лар посетил…

– В тебя он тоже стрелял? – спросил Змей старшину.

– Нет, граф. Но намеревался.

– Готов биться об заклад, что вы опорожнили после этого еще один кувшин зарийского. Наш дорогой Нивельхейм даже впал в патетику.

– От вас, граф, ничего не скроешь…

– Это верно. Ну что ж, господа, если продолжать дальше сидеть на веранде и расстреливать гостей, то среди них, конечно, может попасться и наш убийца, но вероятность этого события ничтожна мала. Предлагаю отвлечься от дурных мыслей и посетить дом баронессы Молиньяк. Диана дает сегодня прием в честь очередной годовщины сражения, в котором потеряла супруга. Нужно поддержать леди в её горе.

Терми коротко хохотнул. Барон Молиньяк имел неосторожность участвовать в восстании речных баронов, из-за чего потерял земли, замок и жизнь. Его жена, тогда еще юная девушка, только вступившая в пору созревания, переехала к родственникам в столицу и со временем превратилась в обворожительную куртизанку, которой благоволил даже маршал армии Олаф Лангобард. Благодаря своей красоте и её почитателям из высшего общества, Диана жила в роскошном особняке на одной из главных улиц столицы – Питейной. В стенах этого дома часто проводились приемы, неизменно собирающие цвет дворянства, среди знати считалось честью попасть сюда. Надо ли говорить, что баронесса нисколько не переживала по поводу гибели старого, и к тому же глупого мужа, а наслаждалась нынешней жизнью и купалась во внимании ухажеров, цинично использовав годовщину давнего траура как повод для нового празднества.

– Ты что-то разузнал? – спросил Джаб.

– Я поговорил с некоторыми людьми, но пока ни в чём не уверен. Давай осчастливим своим присутствием сей прием, тем более Диана давно интересуется, почему ты обходишь её дом стороной.

– Генри, у меня ведь есть Луиза!

– А тебя никто не заставляет изменять ей. Давай собирайся, а то действительно вернется твоя леди и нам уже не удастся улизнуть так просто.

– Спасибо за вино, Джаб. Я, пожалуй, пойду, – сказал Терми.

– Лар, ты разве не хочешь поехать с нами? – спросил Генри.

– Хочу, но вряд ли буду там желанным гостем, вы прекрасно знаете, граф, что баронесса приглашает к себе только дворян. Не сочтите за дерзость, но с вашей стороны жестоко спрашивать про такое.

– Плевать я хотел, кого она там приглашает. Ты едешь с нами, тем более лейтенанту может понадобиться твоя помощь.

– В таком случае – почту за честь.

Терми пошел к лошадям. Джаб выбрался из кресла и покосился на Ларкина. Друг опять что-то задумал, но ехать к Диане?! Джаб вспомнил темно-карие, почти черные глаза в обрамлении пушистых ресниц; сбегающие локонами по плечам шелковистые волосы ослепительно желтого, как расплавленного золото, цвета; маленькую родинку над алыми губами, влажными и зовущими, способными дарить яркую улыбку и столь страстный поцелуй… даймон! Джаб думал, что давно забыл эту девушку, но стоило Змею заикнуться про неё, как Диана Молиньяк встала перед мысленным взором во всей красе.

…Когда отец выхлопотал место лейтенанта Железных Тигров, Джаб приехал в столицу и тут же начал готовиться к свадьбе. Ларкин взирал на все эти приготовления с неодобрением и старался завлечь друга шумными пирушками, ведь они только окончили Кале и окончили с отличием! Сначала надо хорошо нагуляться, утверждал Генри, а уж потом надевать на себя ярмо под названием «семья». Джаб противился, ведь он уже обручен с Луизой и не может изменить ей даже в мыслях! Ларкин смеялся над его рыцарской добродетелью, а в один из летних дней их пригласили в особняк на Питейной улице.

Диана была старше Луизы, но выглядела по сравнению с ней, как утонченная лань перед упитанной козочкой. Очень скоро Джаб понял, что внешность обманчива – баронесса не лань, а красивая и смертельно опасная для юного сердца тигрица. Понял и… влюбился. Диана ответила ему взаимностью, отвергнув куда как более знатных ухажеров. Джаб чувствовал себя на седьмом небе от счастья, он забыл в сладостном бреду о чести и такой давней помолвке. Их встречи проходили тайно, под покровом ночи, но боги, как восхитительны они были! Джаб жил в розовом тумане, пока не прискакал гонец, сообщивший: семейства Нивельхейм и Тельми скоро прибудут в столицу. Вот тут и пришла пора вспомнить о данных обетах, нареченной невесте и чести рода. Угрызения совести терзали его душу с одной стороны, страх потерять любимую – с другой. Джаб бросился в знакомый особняк, чтобы объясниться, и что же он услышал в ответ?

– Так ты намерен жениться? – спросила Диана прелестная.

– Я люблю тебя, но обручен с другой девушкой. Пойми, я тогда не думал, что это серьезно, я…

– Понимаю. Но ведь ты сможешь приходить ко мне и будучи семейным человеком, так делают многие, – сказала Диана коварная.

– Я очень этого хочу, но не смогу. Меня не страшит людская молва, но как я переступлю через свою честь? Как я смогу изменить той, кому дам слово беречь и любить её одну? Я не знаю, что делать!

– Делай, что должно. Женись, но помни – двери этого дома всегда будут открыты для тебя, – пообещала Диана любимая.

Видит хранительница семейного очага Святая Ламина – Джаб ни разу не воспользовался предложением Молиньяк. Он дозволил себе только прощальную ночь, они любили друг друга неистово, страстно, с надрывом, словно чувствуя, что другой возможности уже не представится. Шелковые простыни повлажнели от пота, ногти Дианы впивались в спину Джаба, стоны перешли в крик… а утром он ушел, чтобы больше никогда сюда не возвращаться, и лишь в ушах еще долго звучал горячечный шепот девушки, которую он старался забыть.

Постепенно безумие любви покинуло его. Помогло чувство долга, честь рыцаря и некоторые слухи, достигшие ушей Нивельхейма. Доброхоты рассказывали, что прелестная Диана нисколько не кручинится, продолжает устраивать приемы и весело проводит время с достойнейшими из дворян. Джаб сначала чернел от таких вестей, а потом понял – хоть баронесса и приблизила его, но она никогда не собиралась связать с ним свою жизнь, вольный дух куртизанки довлел над ней и не позволил бы завести семью, даже если бы она этого и захотела. Клятву верности Луизе Джаб дал со спокойной душой…

– Нам обязательно ехать туда? – спросил он у Ларкина.

– Ну, если ты хочешь поймать убийцу, тогда – да. Что-то мне подсказывает, что он непременно появится на этом приеме.

Оценив непроницаемое лицо друга, Джаб только вздохнул. Генри не скажет большего, хоть пытай его, хоть режь. После гибели отца он стал замкнут, никогда не делится своими планами, как прежде, и скрывает под изысканной речью стоны душевной боли, терзающей его. Впрочем, Змей ни за что не признал бы этого, он называл такое состояние «скукой» и старался любыми способами избавиться от неё. Сейчас он увлечен поимкой Краснорукого, Джабу остается только благодарить богов за это и выполнять распоряжения хитрого друга, а раз так, то придется посетить знакомый особняк, хотя он когда-то и дал себе зарок больше никогда там не появляться.

Перед поездкой Джаб умылся, пригладил влажными ладонями постриженные на армейский манер – по краю шлема – волосы, сменил рубаху на свежую, а сверху надел темно-синий акетон с вышивкой. Доспех остался дома, но меч занял подобающее ему место на левом бедре; парадное облачение завершили шерстяные бриджи, сапоги воловьей кожи с блестящими пряжками и плащ с гербом Нивельхеймов – укрытый серебристым щитом красный крест на синем поле. В довершение, Джаб покосился на запертую дверь и быстрым движением мазнул ароматной притиркой шею. Когда он вышел на веранду, Ларкин шумно потянул носом воздух и заявил:

– Чудесно! Пахнет весной и виконтом Нивельхеймом! Дорогой Джаб, я рад твоему возвращению в общество, поспешим же, Диана не любит ждать.

Осталось только стиснуть зубы и сесть в седло. Иногда привычка друга высмеивать всё и вся бесила, но уж такой Генри есть, должно произойти что-то невероятное, чтобы он изменился. Джаб отдал слуге необходимые распоряжения, Терми поскакал впереди, Чак выехал со двора последним.

Вечерело. Патрулирующие стражники зажгли факелы, у дверей домов засветились солнышками шарообразные масляные лампы. Кони миновали перекресток и свернули на Питейную улицу. Как ни странно, Джаб и думать забыл про убийцу, а лишь представлял, как его встретит давняя любовница. Вскоре показался знакомый особняк. Перед ним, во дворе, останавливались кареты, толпились оруженосцы, сновали конюхи. Из открытых по теплу окон раздавался чей-то звонкий смех и негромкая мелодия вальса. У Джаба вспотели ладони, он слез с коня и как деревянный двинулся вслед за Генри в раскрытые лакеем витражные двери.

Хозяйка дома вышла навстречу, протягивая для поцелуя руку, затянутую в ажурную перчатку. Она приветствовала Ларкина, кивнула представленному Терми и тут заметила Джаба, стоящего в сторонке. Он молча поклонился. Диана всплеснула руками, кружева её пышного платья взлетели крыльями, а в глубоком декольте меж полукружиями грудей сверкнуло изумрудное ожерелье.

– Я не верю своим глазам! Милый Джаб, неужели это ты? Граф убеждал меня, что вы придете вместе, но я думала, что это его очередная злая шутка.

– Баронесса, вы меня огорчаете, я никогда не позволял себе шуток в ваш адрес, тем более злых, – сказал Ларкин.

– Полно, Генри, теперь я вижу, что вы человек слова. Виконт Нивельхейм, вы не рады меня видеть?

– Очень рад, – хрипло выговорил Джаб и поцеловал изящную кисть. – Извините, леди, что-то в горле запершило.

– Ох, и вы простите меня, что же я держу вас на пороге? Проходите и выпейте вина, чуть позже я присоединюсь к вам.

Джаб пошел на негнущихся ногах вперед, успев расслышать, как Диана шепнула Змею: «Барон здесь». Они оказались в просторном зале. На галерее играли музыканты, но пока никто не танцевал. Знать Таггарда собиралась кучками, дворяне переговаривались, негромко звучали тосты. Джаб примечал знакомых, ему кивали: кто с улыбкой, кто с удивленным лицом – лейтенанта Железных Тигров не привыкли видеть на приемах. Он чувствовал себя не в своей тарелке, то же самое ощущал, по всей видимости, Терми – он прискакал сразу из казармы, не снимая панциря, и теперь затравленно озирался по сторонам. Генри склонился к нему и что-то сказал, Лар облегченно выдохнул и скрылся в боковом коридоре.

– Куда это он?

– Переодеться, – ответил Ларкин. – Гости еще собираются, не желаешь ли пока сыграть партию в баккара?

– С удовольствием, – ответил Джаб, чувствуя, что ему нужно присесть и желательно выпить.

В просторной комнате стоял стол в форме фасолины. За ним сидели пятеро, обязанности банкомета исполнял барон Ирг Дальг – судя по стопке из форинов и нескольких руалов, игра для него складывалась удачно. У противоположного края стола, наблюдая за игрой, столпились зрители. Ларкин в кои то веки первым поздоровался с присутствующими. Джаб тут же понял причины вежливости Змея – им беспрепятственно дали пройти к столу, уважая и ненавидя капитана Королевской гвардии. Чак вернулся с двумя кубками: красное – для господина, белое – для Нивельхейма. Чувствуя легкое смущение, Джаб устроился напротив друга, поприветствовав остальных игроков. Он знал троих из пяти: графа Редфорда, баронов Кометца и Бижара. Ларкин представил молодого виконта Зальдберга и барона Снарка Гроуверка. Если первый поспешил поздороваться, то второй лишь буркнул что-то невнятное и вновь уставился в карты. По словам Генри выходило, что виконт – старший сын городского казначея, а барон – владелец скотобойни и небольшого поместья в окрестностях Таггарда.

Банкомет выиграл, Редфорд перетасовал колоду и отдал её Дальгу. Игроки сделали ставки, выложив перед собой монеты, Ирг быстро подсчитал сумму и удвоил её в своей стопке. Каждый получил по две карты. Джаб давно не играл в баккара, но правила были просты – для победы нужно в идеале набрать девять очков или же сделать верную ставку на результат. Прошли две талии, обе взял Ирг. Джаб не мог сосредоточиться на игре, думая о Диане, но и Ларкину не везло – оба раза он ставил на себя и набирал очков меньше банкомета. Дальг вновь раздал по две карты, по три, и тут барон Гроуверк сказал:

– Баккара!

– Ну наконец-то! – воскликнул Ирг. – А то я уже и не знал, куда девать выигрыш. Еще немного – и я бы просто не унес столько монет!

– Позвал бы оруженосца, – фыркнул Кометц.

– Милейший Дальг, вы собираетесь нас покинуть? – спросил граф Редфорд.

– Да. Прошу простить меня, господа, но моя дражайшая супруга уже несколько раз заглядывала в комнату и делала глаза столь страшные, что, боюсь, еще одного такого взгляда я просто не выдержу!

За столом вежливо посмеялись. Ирг раскланялся и, собрав монеты, освободил место Гроуверку, выигравшему право стать банкометом. Когда он грузно поднялся и двинулся к началу стола, Джаб заметил, что барон прихрамывает. Настала очередь Нивельхейма тасовать колоду. Все вновь сделали ставки, никто не набрал больше шести очков, и Снарк раздал еще по карте. Джаб поставил на банкомета и выиграл, Ларкин вновь остался ни с чем. Теперь уже он мешал карты. Протянув колоду барону, Змей задумчиво произнес:

– Удача сегодня не идет ко мне в руки, видимо, настала пора поднять ставки.

– Согласен с вами, граф, – сказал Редфорд и достал золотой.

Джаб ограничился серебряным форином, он уже и думать забыл про цель визита в этот особняк и всё чаще поглядывал на дверь, ожидая появления хозяйки. Сердце билось учащенно, Нивельхейм вынужденно признался себе, что его в большей степени волнует Диана, а никак не баккара, но и он удивленно вскрикнул, когда Ларкин выложил на стол один за другим пять полновесных руалов.

– Ого! Игра пошла по-крупному! – воскликнул виконт Зальдберг. – Сильно, граф! На что вы ставите?

Возбужденные зрители замерли в ожидании ответа, Джаб удивленно смотрел на друга. Генри сейчас выставил на кон стоимость приличной деревни, её окрестных лугов и пастбищ, а также всех крестьян, проживающих в ней. Барон Гроуверк с кривой ухмылкой достал из похудевшего мешочка требуемые по правилам десять руалов и несколько раз сдвинул колоду. На его лице было написано: даже если Ларкин смошенничал при тасовке, то уж сейчас этот фокус не пройдет. Остальные игроки переводили взгляд с банкомета на пять золотых и их нынешнего хозяина – ни у кого не оставалось сомнений, что своенравный капитан Королевской гвардии проиграется в пух и прах, а они будут этому свидетелями. Смакуя эту мысль, никто не удивился, как смог барон-мясник свободно выложить залогом в два раза большую сумму. Когда напряжение в комнате стало ощущаться чуть ли не физически, Змей сказал:

– Ставлю на ничью!

Зрители вздохнули все как один. Джаб посмотрел на Гроуверка – тот нахмурился, но справился с замешательством и начал сдавать. Привлеченные возгласами, в комнату заходили люди из зала, вернулся заинтригованный Дальг уже вместе с женой. Многие шепотом обсуждали шансы Ларкина, все ждали открытия карт. Как ни странно, образ Дианы поблек перед глазами Джаба, он смотрел через стол на друга и спрашивал себя: что же задумал Генри и зачем рисковать такой суммой? При ставке на игрока и банкомета выигрыш составлял один к одному, но если выпадала ничья, то Снарк обязан был выплатить Ларкину аж сорок руалов, а это жалование Джаба за год исправной службы!

Первым вскрылся Редфорд: семерка жезлов и король лев. За ним перевернул карты Кометц: двойка пентаклей и четверка мечей; барон поджал губы. Молодой Зальдберг набрал пять очков и замер в ожидании третьей карты. Бижар вытащил даму козерог и тройку жезлов, закурил трубку и последовал примеру виконта. Джаб набрал шесть – проигрыш. Ларкин ждал следующей взятки с двумя очками, все смотрели на карты Гроуверка. Он перевернул их по одной: рыцарь рыбы и тройка пентаклей – впереди еще один круг.

По условиям баккара Снарк сдал по карте себе, Зальдбергу, Бижару и Ларкину. Затаив дыхание, уже проигравший Джаб следил за ходом игры. Если никто не наберет больше семи очков, выиграет граф Редфорд – он поставил на себя и сейчас ждал развязки, барабаня пальцами по столу. В горле пересохло, Нивельхейм попросил Чака принести вина, Генри тоже заказал себе красного валезийского.

– Вскрываемся! – сказал Гроуверк.

– Десятка пентаклей, – упавшим голосом произнес Зальдберг.

– Туз кубков, – тем же тоном сказал Бижар.

Снарк, как и все в комнате, посмотрел на Змея. Тот уже взглянул на пришедшую карту и теперь загадочно улыбался, не торопясь показать её остальным. Не выдержав напряжения, барон резко вскрыл свою взятку – шестерка кубков! Всего девять очков! Гроуверк расплылся в улыбке и вытер платком взмокший лоб. Зрители уставились на Ларкина: кто-то злорадно кривил губы, кто-то разочарованно хмыкал – равнодушных не было. Джаб замер, глядя на друга – сейчас, как никогда, он желал ему победы. В раскрытую дверь впорхнула Диана Молиньяк, ей на ухо что-то шептал напыщенный юнец. Нивельхейм нахмурился. Девушка остановилась у стола и положила руку на плечо Ларкина.

– Граф, не томите. Нельзя же всегда выигрывать.

– Конечно нельзя, милая Диана. До этого я несколько раз проиграл.

– А сейчас?

Генри медленно потянулся к лежащей рубашкой вверх карте. Снарк Гроуверк впился в неё взглядом, бездумно постукивая золотым руалом по столу. В настоящий момент, как много раз до этого и неизмеримо больше в последующие времена, простой прямоугольник белой бумаги выступал самым настоящим вершителем судеб, кто-то даже называл его божественным промыслом, кто-то с точностью до наоборот. Зрители подались вперед, чтобы сразу увидеть, как его величество Случай распорядится на этот раз: кого он возвысит, а кого ввергнет в пучину отчаянья? Ларкин перевернул карту под перекрестьем многих взглядов. Диана захлопала в ладоши.

– Семерка мечей, – сказал Змей и, зевнув, добавил: – Ничья, дорогой барон.