Безликая [СИ]

Дело о пестрой курочке, 4 глава

В Цитадели, набросав несколько строк и бросив крачку с привязанным к лапке письмом в небо, Ранки повернулась к Фею, выделяясь темным силуэтом на светлом проеме окна.

— Это тем, кто поехал за Рикардусом. Хотя, вернее всего, его в башне нет. А оставлен симулякр на всякий случай. Копия мага с ограниченным набором действий, — пояснила она. Квадрига кивнул.

Ведьма дернула ртом:

— Я объявлю большой Гон. Никуда Рикардус не денется. У меня другой вопрос. Куда он девал золотые яйца? Дом, бабули, конечно, обыщут, но сомневаюсь, что их там найдут. Старушка говорила, что постоялец отлучался время от времени, на полдня — на день, до темноты. На метле за это время можно залететь далеко, — она взглянула на лежащий внизу город. — Но вряд ли бы он захотел привлечь внимание. От портала возникают возмущения. Где темнейший прятал добычу? Кто ее оттуда забирал?

— В катакомбах укромных местечек навалом, — Фей вынул свернутый пергамент с записями допроса из пальцев Рагнейды и прижал ее руку к щеке. — Или в загородном доме. Там бы точно искать не стали. Дознавателям там делать нечего, все закончили уже. Местные стороной обходят, а бывшие слуги просто не помнят. Идеальный тайник. А вот насчет того, что яйца кто-то забирал… позволь усомниться. Не стал бы Рикардус торчать в Хоррхоле в убогом доме, по ночам на крышу лазая, если бы мог доверить кому-то такое. Удивляюсь я, что он вообще с курицей решил расстаться.

— Ваша безупречность! — с Ранки мастер поиска был подчеркнуто почтителен, а на Филогета зыркнул, как на содержимое ночного горшка. — Вы должны сами это увидеть.

— Завал расчистили?

— Там работают. А я нашел новый вход.

Дыра пряталась среди руин и зарослей тамариска, прикрытая гнилыми досками и присыпанная землей — Берт позаботился о маскировке. Еще Квадрига заметил пару сторожей вверх и вниз по склону и одобрительно кивнул.

Мастер поиска щелкнул пальцами, освобождая дорогу, и первым полез под белесые корни, отряхнувшиеся комками земли ему на спину и голову. Ранки ползла второй, Филогет третьим.

Постепенно ход расширился. Они встали на ноги, не сгибаясь в три погибели. Отряхнулись с большего. Ведьма засветила огонек.

— Мне тут пришлось поработать, а то бы и мышь не пролезла. Осторожно, пол скользкий.

Ход постепенно опускался. Со сводов капало, под ногами журчала вода. Ручей был ледяным, но мелким, мутным от глины и мусора. Берт, брезгливо кривясь, зачерпнул ладонью. Выудил камешек. Вытер платком и с поклоном подал Рагнейде. Камешек блеснул на сколе золотом.

— На дне полно такой скорлупы. Словно нарочно швыряли, — заметил мастер поиска. — Сюда.

Зал за аркой оказался неожиданно просторным. Ручей превратился в маленькое озеро. Сквозь трещины в высоком своде сеялись косые солнечные лучи с играющими пылинками. Блестели на железной оковке расставленных на камнях сундуков. Но привлекли Квадригу не сундуки и не широкий язык обвала, справа спускающийся к берегу, а растущий из озера островок. Чья-то умелая рука обмазала торчащую верхушку глиной и вдавила отчищенные скорлупки, сияющие, словно золотая чешуя, и притягивающие взгляд. И в этом сиянии купалась под отвесно падающим лучом статуэтка святой Эрили с россыпью фиалок и мать-и-мачехи под ногами.

— Мышка не могла такое сделать.

Рагнейда чуть заметно кивнула. И громко спросила:

— Чем еще удивите нас, мастер Берт?

Маг повел рукой. Запоры на сундуках щелкнули, крышки отворились. Берт загреб горсть самоцветов, подождал, пока они с легким шорохом просеются между пальцами. Из другого сундука зачерпнул и вбросил назад почерневшее серебро.

— А вот здесь бумаги. Те, что мы не обнаружили в доме. Купчая, выписка из храмовой книги о рождении девицы Анны, безотцовщины. Исповедь Марты Коннобер, с ее слов записанная и заверенная, — перебирал мастер поиска пожелтевшие пергаменты.

— Заберите, в Цитадели посмотрим, — распорядилась рыцарь-командор и шагнула за Филогетом. — Что ты нашел?

— Девичью усладу. Прялку, ткацкий стан, пяльцы с вышивкой.

Он поднес полотенце к лучу, разглядывая крачек, но не сереньких, а небывало ярких, красно-синих. Коснулся иглы:

— Блестит. Если бабка приходила сюда рукодельничать, потемнеть уже должна была. Или это внучкино? А там что?

За следующей аркой были спальня и кладовая. Несколько овчинных кожухов, наваленных на каменное ложе, лоскутное одеяло и подушка в наволочке с розами по желтому полю. Рядом кувшин с водой, гребешок с застрявшим волосом. Мешки и корзины, расставленные и разложенные вдоль стен. Круглый очаг, обложенный камнем. Пепел в нем остыл, но отсыреть не успел. На скамеечке стоял котелок с просяной кашей, из каши торчала ложка.

В большой корзине лежали дрова и щепа с корой для растопки.

— Сюда! — позвал Берт. — Вы главного не видели.

Отодвинул ногой с дороги пустую железную шкатулку с вывернутой крышкой. И сдернул покрывало с клетки, поднятой на столбы.

— Не ту курочку темнейший унес, — хмыкнул Квадрига, обретая способность говорить. — И ясно, почему за ней выводок цыпляток не бегает. Какой петух польстится на такое?

Курица зыркнула на него круглым желтым оком и клацнула железным клювом. Дыбом стоял кровавый гребешок, болталась бородка. Между редкими перьями серела кожа. Тварь рыла когтистыми лапами соломенную подстилку, звякала цепь, прикованная к столбу.

— Смотрите: миска полна проса, воды до краев.

— И подстилка чистая, — Рагнейда кивнула. — И все это не магия.

— Выманим, — Берт потянулся к дверце одной рукой, приподняв вторую. И тут же сверху из темноты с воплем обрушилась женщина и, растопырив руки и ноги, повисла в воздухе.

— Срамота, — произнес мастер поиска, подозвав огонек и изучая бледное лицо, тощую вороную косу до колен и заплатки на лохмотьях, выполненные старательно и аккуратно. Старческое черное платье, болтающееся на тощем теле, было перепоясано веревкой, на ногах опорки, подвязанные ремешками; овчинная безрукавка. И без платка, значит, незамужняя. А в огромных глазах плещется дикий страх. — Знаешь, что бывает тому, кто нападет на мага?

— Отпусти! — сказал Квадрига резко. Рагнейда кивнула. Берт опустил руку, и незнакомка упала на руки и колени, а потом вовсе вниз лицом перед Рагнейдой, темным инстинктом угадав в ней главную, тоненько подвывая и дрожа всем телом.

Филогет встал рядом с чернокосой на колени, обнял, гладя по спине:

— Тише, тише, никто тебя не обидит. Кто ты?

— Мамка убьет за куру, мамка. Плохо будет и мне, и Мышке!

— Кто твоя мамка?

— И-и-и… — заскулила женщина тоненько, как щенок. Берт скривился.

Рагнейда опустилась рядом с Квадригой, развернула незнакомку к себе, удерживая за плечи. Филогет вспомнил, как когда-то ведьма копалась у него в голове, словно липкими горячими пальцами перебирая мысли.

— Не надо!

— Я ей помочь хочу.

Совиными зенками заглянула страдалице в глаза. Та перестала трястись и икать, и смотрела почти осмысленно.

— Как тебя звать?

Курица наверху утробно заклохтала.

— Пеструшка.

— Не курицу, тебя.

— Нэнна… Вель.

— Мышка твоя дочь?

Женщина дернулась:

— Мамка говорить не велела!

— Мне можно, Нэнна. Мне ты все можешь сказать.

— Она ей сказала, что я умерла. Но я же не умерла…

Крупные, как горох, слезы, покатились по щекам.

— Она ходит тихонько, маленькая, в любую щелочку проскользнет.

— Я… знаю.

— Это для дознавателей, рыцарь-командор, — вмешался Берт. — Я не понимаю, как вы вообще можете…

Он нервно вытер руки о мантию.

— Если вы брякнете, что Наследница волка превращается в мышь, вас первого в городе засмеют, — подсказал Квадрига.

— Заткнитесь, оба! — не отпуская глаза Нэнны, бросила Рагнейда.

— Я просила Эриль вернуть, знала, что придут. Но она такая непослушная, — губы женщины тронула слабая улыбка. — Снова бегает где-то. Вот, — она показала руку, украшенную знакомым Квадриге колечком. — Туркус, девичий камень. А мамка перестала приходить. Совсем. Как камни нападали. И еда кончается. Я сварила себе Пеструшкино пшено, немного. Но я отработаю! И яички Мышке бить не позволю.

— Островок золотом ты украсила?

— Я уберу! Все назад верну в шкатулку. Но мамки нет. И нитки кончились.

— А часто она приходила?

— Когда раз в два дни, когда в три. Приносила рукоделие, чтобы руки занять. Яйца забирала. Мышка егоза, когда маленькая была, их била. Не хотела сестричек или братиков.

— Что, решила, что эта тварь — ее мама? — не выдержал Берт.

— Ей сказали, что я родами умерла. Вот и боялась.

— Ну и каша в голове у этих людей!

— И что, — не обращая на него внимания, наклонился к Нэнне Филогет, — ты уйти не пробовала?

— Мамка нас поймала бы. И Пеструшку в суп бросила.

— Откуда у тебя Пеструшка?

— Не помню.

— Вспоминай. Я помогу, — уставилась ей в глаза ведьма.

Нэнну снова заколотило. Но дрожь быстро успокоилась.

— Любимый… — произнесла она не своим голосом. — Злые маги хотят навредить любимому. Я должна помочь любимому. Спасти самое дорогое, что есть у него.

— Ночь.

— Гроза, страшно. Сторож спрятался в шалаш.

— Брод.

— Вода по пояс, тропинка, корни. Молнии!

— Курочка.

— Унесу. Спасу. Папа, мама, откройте! Это я!

Рагнейда коснулась лба Нэнны:

— Отдыхай!

Та глубоко вздохнула и улеглась, положив руку под щеку.

— Я подниму их и убью еще раз, — сквозь зубы бросила Рагнейда.

— Вот дура девка! — скривился мастер поиска. — Другая бы давно подземный ход прокопала и сбежала со всеми сокровищами.

— Бывают и честные люди для разнообразия, — Квадрига поднял Нэнну на руки и унес на постель. Заботливо укрыл.

— Что теперь?

Рагнейда глянула исподлобья:

— Пусть остается здесь пока. Где ей привычно и спокойно. Надо ей еды принести, дров, одежду.

Сорвала фиал с пояса и стала жадно глотать содержимое.

— Мышка не оборотень. Маг-метаморф. Редчайшее явление. Ей не нужна кровь, чтобы превращаться. И она не боится серебра.

— Угу.

Квадрига легко, как пушинку, поднял ведьму на руки.

— Сейчас мы выйдем наверх, ты отдашь распоряжения, и я заберу тебя в «Удавленника». День был тяжелым и длинным. А ты хоть иногда должна отдыхать.

К вечеру разгулялся ветер. Гремел ставнями, дергал занавески. Казалось, за ними ворочается кто-то тяжелый, пытаясь забраться в комнату. Но не может совладать с тяжелым бархатом и лезет в трубу, заставляя огонь прятаться под дрова, наполняя комнату едким дымом. И вино с пряностями тоже горчит.

Рагнейда брякнула о консоль донцем кубка.

— Как он мог променять собственного ребенка на золотые яйца?! Он, маг!

— Ты думаешь, маги лучше людей?

— Не думаю. Давай займемся старухиными документами. Или допросными листами Дагмары.

Квадрига кивнул и перенес на стол под лампу кипу пожелтевших бумаг.

— Заглянем в исповедь Марты Коннобер?

— Матильды Вель. Нам нужны свидетели. Позови пару стражников из коридора.

В присутствии двух молчаливых рыцарей Ордена пламени Филогет сковырнул печать и развернул пергамент:

— Пусто! Может, магия? Или симпатические чернила?

Ведьма провела над «исповедью» ладонью:

— Ни-че-го. Кажется, старуха обманула не только темнейшего. Ты прав, нужно выспаться.

Она отпустила рыцарей и, умащиваясь головой на широкой груди Квадриги, спросила сонным голосом:

— А почему ты не забрал статуэтку Эрили? Ты столько гонялся за ней…

— Я понял, что ей там хорошо.

Квадрига проснулся от стука. И сперва подумал, что это снова ветер, но в окошко билась крачка с кожаным футляром на лапке. Фей поднял раму и поймал посланца, остро чувствуя, как в ладонь тычутся и щекочут перья. Усмехнулся, когда птица его клюнула. Отвязал и отдал письмо Рагнейде и смотрел, как она, одевшись наскоро, читает в трепещущем свете свечи, и легкая морщинка появляется на переносице.

— Рикардуса взяли по дороге домой и везут сюда. Я возвращаюсь в Цитадель. А ты займись Нэнной, пожалуйста. Ее вызовут на суд как свидетеля, — ведьма сжала виски кулаками. — Не хотелось бы, чтобы она испугалась и…

— Хорошо.

Короткий поцелуй. Затихающие шаги. Вот он и остался один.

А когда мастеру было паскудно и одиноко, он занимал себя работой.

Получив от Рагнейды бумагу, временно делавшую его опекуном семейства Вель, Филогет взялся за несколько дел сразу: отрядил людей ремонтировать и чистить Дом под крачкой, переносить и охранять сундуки с деньгами; впрягся в переговоры с банкирами и законниками, а еще уговорил Нэнну выйти из погребов.

Квадригу всегда любили дети и звери, а девица Вель мало отличалась от ребенка. Да и курочка приняла мастера за своего, перестала дергать цепь, подпускала, радостно клохча так, что со свода сыпались мелкие камешки.

Обустроив Нэнну в доме, Квадрига привел к ней портниху и врача, заказал одежду на свой вкус — добротную и аккуратную — и украшения.

Приодевшись, заплетя волосы, Нэнна стала почти красавицей. И сама начала приводить жилье в порядок, ночью и в сумерках, потому что днем ходила с повязкой на глазах, приучая их к свету постепенно.

Мышку, когда шлепками, когда лакомством, тоже удалось приодеть, в косы заплели нарядные ленточки, перед булочником извинились, соседей припугнули, чтоб не сильно любопытствовали. Впрочем, присутствие магов уже заставляло тех держаться с опаской.

Курочку оставили в катакомбах. Короткий путь туда расчистили, своды укрепили, клетку накрыли магическим куполом, который беспрепятственно пропускал только Фея и Нэнну с дочкой. Талисманщик Сай, горестно вздыхая, просиживал у магического пузыря часами, пока не получил от Велей корзину с парой золотых яиц и скорлупой — для опытов. Фей же, рассматривая святилище, обустроенное Нэнной, вчерне представил, как должна выглядеть задуманная часовня.

Работы хватало, и ночь суда наступила неожиданно.

В огромной зале горели тысячи огней. Ну, две сотни точно. Вишневые, золотистые — факелы, свечи, волшебные шары, висящие прямо в воздухе над головами собравшихся. Лишь угол с гробами семейства Вель был затенен, и четыре синих огня тускло светились по краям, успокаивая то ли покойников, то ли некроманта. Придя к такому выводу, Фей фыркнул себе под нос и легонько сжал руку Нэнны, сидящей возле него. Женщина жмурилась, судорожно вздыхала, треща жестким от росшиви платьем. Как за ветку, хваталась за низку рубинов на худой шее. Мышка, прижавшись к коленям матери, зажав под мышкой огромную, богато наряженную куклу, восторженно крутила головой. Суета и пышность уличную девчонку не пугала.

— У-ух ты! А лыцари! А бабка с дедкой в гробе! А они заговорят?

— Если понадобится. Но может, до этого не дойдет…

Нэнна Вель заколотилась, зубы сухо застучали. Фей поспешно подозвал кравчего с вином.

— Они тебя никогда больше не обидят. Ты мне веришь? — мастер поднес кубок к ее губам. — А ты, Мышка, не тревожь маму.

— Фу-у… И не думала! Мама сама боится, — заметила девчонка глубокомысленно. — А я их не люблю. Они меня в кладовке запирали. Пусть дядя некромант им задаст!

— Мышка!

Тему ненависти к бабке с дедом девчонка развить не успела. Полнозвучно пропели трубы, и рыцарь-командор в окружении свиты вышла на помост. Зал для Квадриги опустел. Оставались только двое: он и Рагнейда. И сердца их колотились в груди, и души летели навстречу друг другу сквозь алое с золотом, и стук каблуков по мрамору заглушался шумом крови в ушах.

Сплетение взглядов, короткий прорез улыбки, и мир снова катится своим чередом, и все на своих местах.

— Дядька Фей, а вы в нее влюбились, что ли?

— Мышка, так нельзя! — взмолилась Нэнна робким шепотом.

Влюбился. Да.

А вот ведут в цепях Темнейшего Рикардуса. Маг печален и благообразен. Шаги делает короткие, важные, цепи чуть слышно позвякивают. Лицо вытянуто, лоб с залысинами морщится от тысяч скорбей. И поклон, отвешенный Рагнейде, презрительно-короток.

— Я не понимаю, в чем меня обвиняют.

— В краже курицы, должно быть?

По залу несется хохот.

Рагнейда через головы стреляет в Филогета улыбкой и едва заметно вертит головой.

— Вы бы могли стать великим магом, Рикардус, не сверни на кривую тропинку вранья.

— Если я чем-то покривил против истины — казните меня здесь, — тощий маг с громким бряком опустился на колени, — перед впущенными на высокий суд плебеями, чтобы сделать мой позор еще более унизительным.

— Хватит! — Рагнейда хлопнула ладонью в перчатке по подлокотнику кресла. — Вы прикрыли серьезное преступление мелким — вот в чем вас обвиняют!

Угодливо склоненный секретарь поднес ей сложенный пергамент на круглом золотом блюде. Филогет не мог сейчас видеть глаза Рикардуса, но был уверен, что они стремительно мечутся, а сам маг пробует понять, та ли эта «Исповедь Матильды Вель», которой старуха столько лет мага стращала.

— Ваша птичница, Нэнна, понесла от вас. Боясь грозящего наказания вы запугали обслугу василиском и отдались в руки правосудия, зная, что людям из вашего поместья сотрут память, и таким образом ваш грех будет скрыт.

— Нет.

— Нэнна Вель находится здесь, в зале, равно и ваша дочь. Обесчещенная вами девушка вас не вспомнит, но зато ее мать… Мастер Сайрус, некромант, поднимет ее, если вы будете запираться.

— Нет! — Рикардус резко развернулся, обшаривая зал глазами. — Я все скажу. Пусть жуткая старуха останется мертвой. Я смиренно склоняюсь перед судом рыцаря-командора Цитадели, но… прошу дать мне возможность оправдаться. Хотя причина, по которой я проделал все это, может оказаться недостаточно веской… для женщины.

— Говори, — Ранки досадливо постучала ногой по помосту.

— Я был невинным юношей, приехавшим в Хоррхол из провинции постигать основы магии. Но как объяснили мне мои новые друзья, чтобы стать равным им, я должен был постигнуть совсем другие основы. И если у них с этим все было в порядке, то мой яшмовый таран висел, как тряпочка. Я ходил к элитным девкам в «Бархатные кущи» и «Девственный бутон», я тратил состояние на дипломированных лекарей и сельских знахарок, я пил укрепляющие травы — но ничто, ничто мне не помогало! Друзья с презрением отвернулись от меня. Я впал в отчаянье. И уже почти наложил на себя руки, когда в старинной книге отыскал запретный рецепт. Я вновь поселился в глуши неподалеку от столицы и втайне ото всех вывел василиска. Я заставил снестись в навозную кучу старого петуха, окропил яйцо петушиной кровью и две недели носил под мышкой, не позволяя себе спать, пока зверь не вылупится. А после сжег его и скормил пестрой курице.

Рикардус откашлялся и жестом попросил дать себе воды. Шумно выпил. Вытер пот со лба.

— Я вовсе не предполагал, что ее яйца станут золотыми. И не собирался их как-то использовать. Просто каждое утро съедал по такому яйцу. И представьте, как радовался я, когда бесполезный мой жезл вдруг стал наливаться новой силой. Естественно, я обязан был его опробовать! А как это сделать лучше, чем на скромной чистой птичнице, которая не станет смеяться, даже если у тебя ничего не получится? Но у меня получилось! Я… был полон энтузиазма, я волновался, что действие пепла василиска может оказаться непостоянным, и потому усердно доказывал свое мужество, забыв, что от этого случаются дети.

Темнейший потупился.

— А Нэнна была так невинна, что тоже не сразу это поняла. По счастью, ее не тошнило, чтобы другие девушки заметили ее положение. Да и, выделенная мной, она была с другими не слишком близка. Избавляться от плода эта дура не желала. И тогда я придумал, как выпутаться из щекотливого положения. Я до смерти напугал всех домашних призраком василиска, твердо уверенный, что один из них на меня донесет. Явилась рыцарь Дагмара, провела следствие и осудила моих слуг к стиранию памяти, как я и надеялся.

— Ах ты гад!

— Рыцарь-страж, сядьте на место! — прикрикнула на Дагмару Ранки.

— Но кто ж знал, что эта наивная услужливая дура унесет мою любимую курицу к своей мамаше? Да еще раскроет той тайну, что беременна от меня?!

Мышка орать не стала. Просто прыгнула вперед и вцепилась отцу зубами в щеку. Через какое-то время ребенка уговорили, кровь остановили, и Темнейший смог продолжить, но без запала.

— Нэнна памяти лишилась, но Матильда Вель взяла меня в оборот. Я мог бы убить ее, но оставался спрятанный документ. И она уверяла меня, что ее исповедь попадет в Цитадель, посмей я ей хоть в чем-то заперечить. Она не умела колдовать, но, уверяю вас, она настоящая ведьма. К счастью, она согласилась и дальше снабжать меня лечебными яйцами, потому вновь немощным в этом смысле я не стал. Но… какое же это было унижение: выполнять ее прихоти и капризы, удовлетворять ее жадность и каждую минуту бояться, что все раскроется! А еще девчонка, она повадилась бить мои яйца…

Филогет посмотрел на застывшую Нэнну с дочкой на руках и испытал жгучее желание дать магу в морду.

— Правда, бабке через какое-то время удалось с ней совладать. Ее держали взаперти или сплавляли куда-то. О, как мне хотелось избавиться от них от всех! Но однажды старики пропали. Я поверить не мог своему счастью, я пробрался в дом, но документ так и не нашел.

— Матильда тебя обманула, — Рагнейда бросила к ногам Темнейшего «Исповедь».

— То есть?

Он поднял пергамент с пола и бесконечно вглядывался в пустой лист. А потом дико захохотал. Трясся, брызгал слезами из глаз, катался по полу. От Темнейшего брезгливо отворачивались, а стражи следили, чтобы он не задел присутствующих. Но заходиться в истерике не мешали.

Когда Рагнейда решила, что уже достаточно, она дала знак охране, и те вылили на Темнейшего ведро ледяной воды и подали полотенце с петухами. Он обтерся и, казалось, пришел в себя.

— Мастер Сайрус, — сказала рыцарь-командор звонко, — я все же желала бы послушать старуху Вель. Может, она скажет что-либо, существенное для вынесения приговора.

— Как будет угодно безупречной, — поклонился румяный толстяк, потирая ладони. Стражники оттянули Рикардуса вместе с кандалами в сторону. Нэнна затряслась и ткнулась лицом Квадриге в плечо. Он погладил несчастную женщину по спине:

— Не надо бояться.

— Нэнна Вель с дочерью могут на время выйти, — сказала Ранки.

— Ух ты! Нет! — надула губки Мышка.

Женщина подняла голову:

— Я… останусь.

И одной рукой вцепилась в ладонь Филогета, а второй притиснула к себе недовольно пискнувшую дочку.

Когда суматоха улеглась, некромант встал у помоста, заправил за оттопыренные уши редкие рыжие пряди и запел. Все огни в зале, мигнув, погасли. А гроб Матильды в окружении синих свеч поднялся в воздух и плавно полетел, чтобы встать перед высоким судом. Крышки на нем не было. Старуха вытянулась под пеленами, видны были только желтые морщинистые кисти, сложенные на покрывале, да остроносое лицо под белым кружевным чепцом, такое же восковое, застывшее, перечеркнутое тенями морщин. Голос некроманта ушел вверх, и веки старухи дрогнули. Она резко села в гробу. Обвела глазами собрание и безошибочно выделила Рикардуса.

— А, зятек, — прокаркала она. — Тебе даже храбрости убить меня не хватило!

Темнейший сам побледнел, как покойник, из угла рта тянулась полоска слюны. Некромант ткнул ему в губы откупоренную баклажку. Запах пота, воска и мертвечины перебил аромат густого сладкого вина с вайкомских виноградников. Темнейший глотнул и порозовел.

— Матильда Вель! — воззвал мастер Сайрус. — Вам знаком этот маг?

— Еще бы незнаком, когда с ним спуталась моя дура-дочка. Сколько я ей с детства вгоняла ума, чтобы бросила свои глупости, так нет же, не помогло! — прокаркала старуха. — Покажись, дура! Расскажи всем, как ты на пальчиках огоньки зажигала и едва нам хлев не сожгла! Уж я била ее по рукам палкой била, а не помогло. Нет бы в чистоте себя блюсти и за богатого замуж выйти родителям-старикам на радость, так нашла под кого лечь, тощего да бессильного. Да вся округа знала, что у него не стоит. Вот и ховался от порядочных людей. А моя краля, нате вам, зачала! Вот же дура! За курями его смотрела да с любовью тетешкалась… Какая любовь?!

Нэнна во время яростного монолога старухи все сильнее вцеплялась в ладонь Филогету, причиняя боль. И только когда Мышка стала яростно выдираться из материнского объятия, чуть разжала пальцы.

— Говорила я ей: поступи по-умному — в злате-серебре будешь ходить. Так нет же — любовь. Да какая любовь между дурой и магом?! Спортил да извел. Накануне суда она ко мне прибежала, курицу к груди притиская, мол, маманька пособи, спрячь. Тогда и что тяжела, призналась. Ох, и драла я ее в ту ночь! А потом скумекала. Велела взад идти и делать, как суд решит. А о байстрюке не заикаться. А с вот этим хахалем ейным серьезно поговорила. Ну, он покочевряжился слегка, грозился меня вместе с домом спалить. Но я не испужалась. Потому как ссильничал дочку — должен отвечать. Исповедью своей пригрозила, что она магистратом записана да в надежном месте спрятана. А он, дурак, и не подумал, что маги за такую провину сразу бы на него вышли. Не-е, я и писать-то не умею, не было никакой грамотки. А дурень вот думал, что была, — скрипела Матильда без запинки. — Ох, мы с мужем с него потешались. В город нас перевез, дом купил, поил-кормил, яйца задорого выкупал. А узнай ковен али Цитадель — рази было б нам такое счасте?

Старуха сухо откашлялась.

— Как родила дуреха Нэнна, мы ее мигом в погреба спустили, чтоб за курой досматривала да нас в лишние расходы не вводила. А вдруг бы признала Темнейшего и снова о любви завела? А дочка ейная похлеще Нэнны оказалась. С рождения в мышу превращалась, а после повадилась яйца бить! Уж мы ее и били, и запирали…

Нэнна вскочила и кинулась на покойницу. Стражи поймали ее на полдороги и вернули на скамью.

— Так ты говоришь, дочка твоя, как маленькой была, огонечки на пальчиках зажигала? — спросила рыцарь-командор.

— Отвечай! — приказал Матильде некромант.

— Ну.

Рагнейда встала:

— Я все поняла. Хватит.

Сайрус пошевелил руками, и нечестивая жизнь ушла из мертвого тела. Старуха улеглась, глаза и рот закрылись. Гроб улетел в темный угол и закрылся крышкой.

— Темнейший Рикардус! — мага подвели и бросили на колени перед помостом. — Суд готов вынести тебе приговор.

Вокруг снова вспыхнули огни.

— Ты избегнешь ритуала «Цветущей розы», Рикардус, поскольку твоя возлюбленная оказалась ведьмой. Но и ты, и рыцарь-страж Дагмара, и прочие следователи по делу о василиске понесут наказание. Которое определит вам Нэнна Вель. Потому что из-за вас невинной магичке стерли память.

— Нет! — Нэнна подняла испуганные глаза. — Я не смогу, нет!

— В течение месяца ты огласишь свой приговор. С телами своих родителей ты также можешь поступить, как считаешь нужным, — произнесла Рагнейда мягко. — И еще. Темнейший Рикардус, как достойный отец, возьмет на себя заботу об обучении дочери. Негоже раскидываться ее редчайшим даром.

Нэнна сильнее прижала к себе девочку:

— Ее отберут у меня?

— Нет, — ответила рыцарь-командор, а Филогет ободряюще пожал бедняжке руку. — Он просто оплатит обучение Анны и твое тоже — если ты захочешь учиться колдовству. Все свободны. Темнейший Рикардус, если вы не выполните обязательства, Пламя найдет способ вас наказать. Снимите с него цепи.

Рагнейда ушла с помоста. Квадрига последовал за ней. Какое-то время они простояли на крыльце Цитадели, бездумно следя, как крачки чертят закатное небо над лежащим внизу Хоррхолом.

— Вот и все, — сказал Фей. — Еще одна сказка закончилась, злодеи наказаны, добрые вознаграждены, а мы можем отправляться каждый в свою сторону.

— Фей… — ведьма лукаво улыбнулась. — Ты полагаешь, я так тебе и позволю отправляться в свою сторону?

И зажмурилась сытой кошкой.

— У меня для тебя есть одно дело, между прочим, сказочник Филогет Квадрига.

И прильнула губами к его губам.

— Это и есть твое дело? — отдышавшись, переспросил он, не выпуская Ранки из рук.

— Не-а. Но о делах мы поговорим завтра.